Посреди дороги, как раз перед станцией, мы с удивлением увидели памятник, сложенный из кирпича. На вделанной в него красной доске я прочел короткую надпись: «Бессрочно-отпускной стрелок 3-го туркестанского баталиона, Степан Яковлев Яковлев, убит 6-го августа 1875 года шайкою кокандцев, защищая станцию Мурза-Рабат. Памятник достойному воину воздвигнут пожертвованиями проезжающих, в 1877 году». На станции нам рассказали уже подробнее патриотический подвиг этого безвестного героя.
Степан Яковлев был старостою на станции Мурза-Рабат. Кокан тогда еще не был присоединен к России, и пограничные рубежи нашей Сыр-Дарьинской области постоянно подвергались его набегам. Мурза-Рабат был последнею станциею на нашей границе, 5-го августа соседние киргизы прискакали на станцию с страшною вестью, что сильный отряд кокандцев ворвался за нашу границу и двигается на Мурза-Рабат, грабя, разоряя и убивая всех. Ямщики-киргизы, не долго думая, заседлали почтовых лошадей и удрали подальше, в степь, за своими собратьями-киргизами. Но напрасно они уговаривали Яковлева уехать с ними. Старого служивого не уломали ничем. С бранью и гневом кричал он на них:
— Что ж вы, собачьи дети, когда жалованье получать, так вы тут, а как добро казенное защищать, — так вас и след простыл? Я присягу солдатскую приносил за царя, за веру до последней капли крови стоять и доверенное мне царское добро охранять всеми мерами. Как же я теперь с вами, с разбойниками, уйти могу, когда у меня казна почтовая на руках, и книги приходные, опять же повозки, сбруя, и кони казенные?.. Какой же я после того отчет в них начальству могу дать? Ведь меня за это начальники не похвалят...
Увещания ветерана не удержали, конечно, перетрусивших киргизов, и они, потужив о глупом москове, которого все любили, рассыпались, кто куда успел. Старый стрелок, оставшись один, завалил повозками ворота двора, загородил чем мог двери и окна глиняного домишка, розыскал бывшие на станции три ружья и, зарядив их как должно, уставил в щели окон с разных сторон станции, решившись защищаться хотя бы и в одиночку.
На другое утро толпа кокандцев охватила запертую кругом станцию. На крики отворить никто не отворяет. Смельчаки бросились ломать ворота, но сейчас же попадали мертвые, поражаемые меткими пулями старого стрелка. С какой стороны они пробовали заходить они, везде их встречали те же пули. Уже несколько убитых и раненых валялись кругом. Вообразив, что на станции заперлись хорошо вооруженные русские солдаты, и боясь новых жертв, кокандцы решили, наконец, отступить. Они набрали в лощине сухого камыша, обвалили им станцию и зажгли ее, надеясь хоть огнем выжить оттуда неустрашимых защитников, так отчаянно бившихся против целой их шайки. 
Степану Яковлеву деться было некуда. Заряды свои он уже все расстрелял и решился лучше пасть в открытом бою, как подобает честному воину, чем задохнуться в дыму.
Он выбежал с ружьем в руках в самую гущу врагов и стал крушить их направо и налево... Через минуту он лежал мертвый, изрубленный в куски саблями кокандцев, но все-таки окруженный новыми, убитыми врагами...
Эта гомерическая битва одного русского воина с целым отрядом азиатов, эта непоколебимая верность своему долгу и присяге — заслуживает увековечения на страницах истории рядом с самыми славными подвигами русского патриотизма. 
Полный текст

Метки к статье: 19 век Центральная Азия Российская империя

Узбеки в течение веков естественно сильно смешались с Таджиками, коренными жителями Трансоксаны, и кровью, и нравами, и обычаями. Они заимствовали у них не только их магометанскую религию, но и вкусы оседлости, разные промыслы и ремесла. Оседлый Узбек-горожанин мало-помалу совсем обособился от своего кочевого родича степей и гор, потерял прежний дух воинственности, а развил в себе напротив мирный дух торгашества; только по языку он оставался еще Узбеком, а по образу жизни, отчасти и по самой внешности делался Таджиком. Таких осевших в города, известным образом цивилизовавшихся Узбеков называют теперь Сартами.
Сарта трудно отличить на вид от Таджика, потому что в нем кровь Туранца уже значительно смешалась с иранскою кровью, а общие привычки жизни, общая одежда и манеры еще более сближают его с Таджиком. Оттого Русские и иностранцы, путешествующие по Туркестану, безразлично называют и Таджиков и Узбеков общим именем Сартов. Это название распространяется с каждым годом все больше и больше, так что люди, не вникающие близко в этот вопрос, искренно считают Сартов за какой-то особый народ, населяющий Туркестан, имеющий даже свой особенный сартский язык. Но Сарт в настоящее время вовсе не есть название особого племени, а, так сказать, бытовой собирательный тип, обозначающий вообще горожанина и оседлого жителя и вмещающий в себе одинаково и Узбека, и Киргиза и Таджика.
Таджиками, собственно, продолжают называться теперь только те из коренных жителей иранского племени, которые еще говорят персидским языком и не смешались со своими победителями тюрко-монгольской расы. Бухара и Самарканд, как местности, ближайшие к Ирану, и как былые центры древней Трансоксаны, населенной когда-то Согдами и другими народами иранского корня, почти одни сохранили в себе сколько-нибудь многочисленное население Таджиков, постоянно обновляющееся вольными и невольными выселенцами из соседней Персии; оттого-то на базарах Бухары еще нередко господствует персидский язык. Уцелели также отдельные колонии Таджиков, говорящих по-персидски, в некоторых глухих уголках Ферганской области, не подвергшихся сильному давлению победителей — Узбеков. Но в Хиве, Ташкенте и огромном большинстве городов и селений Туркестана, особенно же в Сыр-Дарьинской области Таджиков осталось или очень мало, или вовсе не осталось.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Центральная Азия Российская империя

Было всего 8 часов утра, но деятельный агент наш уже был за работою и принял нас очень радушно. Мне очень хотелось познакомиться с человеком, игравшим такую видную роль в наших последних движениях к пределам Авганистана, и так близко изучившим интересовавший меня край. П. М. Лессар — человек еще молодой, того сухого и нервного  типа, который, обыкновенно, проявляет много энергии и решительности. Он мне напомнил несколько генерала Баранова, героя Весты, теперешнего талантливого губернатора Нижнего-Новгорода. Смелые поездки Лессара по пустыням Мургаба и по горным трущобам Гинду-Куша, к сожалению, сильно подорвали его здоровье. Я воображал, что он родом Француз, а он оказался Черногорцем. Дед его один из первых поселился в Одессе, а отец воспитывался в Ришельевском лицее; сам П. М. по профессии — инженер путей сообщения; он строил Закаспийскую железную дорогу до Кизил-Арвата во время Скобелевского похода; когда Ахал-Текинский оазис был присоединен к России, Лессар вызвался расследовать местность около Мерва. Мерв тогда еще был независимым гнездом текинских разбойников, ненавидевших Русских. Бесстрашный инженер наш явился чуть не в одиночку на базары этого враждебного нам города, в сопровождении всего нескольких казаков, рассчитывая единственно на потрясающее впечатление недавнего разгрома под Геок-Тепе, и своим смелым появленьем до того озадачил Мервцев, что они беспрекословно исполнили все его требования. Он призвал к себе, как власть имеющий, двух влиятельных ханов, объявив им, что послан от русского начальства в Бухару и без церемонии приказал немедленно доставить себе верблюдов и лошадей. Ханы безотговорочно прислали все, что им было приказано, а Лессар за все заплатил им. Потом, когда взят был Мерв, Лессар, пользуясь таким же “психологическим моментом”, имеющим особенное значенье среди впечатлительных восточных народов, отправился к Сарыкам и Салорам в Пенде и далее, по теченьям Мургаба и Теджена, проехал на Парапамиз к границам Авганистана, убедился, между прочим, что никакие воображаемые хребты гор не отделяют его от Туркменских равнин, и благополучно возвратился домой. Нигде никто не посмел его тронуть, хотя он все время странствовал среди независимых разбойничьих племен. Но несколько месяцев, проведенных без отдыха на седле, ночлеги под открытым небом, зной, холод и всякие лишения и опасности, который приходилось испытывать, жестоко расстроили здоровье предприимчивого путешественника; у него обнаружилось страданье спинного мозга и паралич ног; пришлось долго лечиться у Шарко в Париже и на разных водах, но все-таки поправленное здоровье не восстановилось еще вполне, так, что и до сих пор он слегка хромает. В виде отдыха Лессара послали консулом в Ливерпуль, а после битвы при Кушке призывали к участию в разграничительной комиссии в Лондоне. Лессар писал довольно много об английских делах в Голосе, Новом Бремени и других наших журналах и не раз выступал с очень вескими опроверженьями против писании разных руссофобствующих политиканов Англии.
Кабинет П. М. — целая интересная библиотека, специально посвященная Азии. Тут собраны выдающиеся книги и художественный издания, английские, французские, немецкие, русские, относящаяся до Закаспийского края, Туркестана, Афганистана и Индии.
Нашему дипломатическому агенту в Бухаре дела очень довольно. Все проживающее здесь иностранцы подчинены его суду. Эмир точно также обращается к нему по всякому мало-мальски серьезному делу не только из области внешней политику но и своего внутреннего управления. Советы русского агента считаются за приказ и исполняются беспрекословно. «Перваначи-баши», министр иностранных дел эмира, каждый день является к нашему агенту за получением инструкций. Заехав к нему, несколько часов спустя, позавтракать, мы едва не захватили в его кабинете этого халатника-дипломата. И со всем тем, по словам г. Лессара, между Россией и Бухарой не существует никакого писанного договора о подчинении её России. Общее убеждение, господствующее в Закаспийском крае и даже между самими Бухарцами, будто Бухара останется самостоятельною только до смерти нынешнего эмира, а после смерти его будет присоединена к России как одна из её губерний, оказалось тоже басней.
— У эмира есть наследник, признанный Россиею, да и России нет никакой выгоды брать на себя далеко не дешевую обузу управляться со здешним фанатическим и беспокойным населением! объяснял нам Лессар. — Вмешательство России в дела Бухары — это просто-напросто естественное последствие существующего положенья вещей. Иначе нельзя — вот и вся причина; и ее все сознают, и мы, и Бухарцы. И русский посёлок Новой Бухары, и русские военные колонии в Чарджуе и Керки — все это только одиночные, совершившиеся факты, не основанные ни на каких общих правах и договорах. Все это допущено, как частные случаи и делалось как-то само собою по неотвратимому течению событий.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Центральная Азия Российская империя

Посидев в Асхабаде сколько было нужно, пора было и собираться дальше. Поезд отходил рано, и, не надеясь на плохую прислугу, я чуть свет побежал на базары — отыскать извозчиков под нас и наш изрядный таки багаж. Город уже давно был на ногах и торговля в полном разгаре. Мы приехали на вокзал вовремя, но были поражены довольно  неприятным известием: оказалось, что почтовые поезда ходят только два раза в неделю, а сегодня отходит товаро-пассажирский, в котором, к довершению удовольствия, не будет на этот раз вагонов второго класса (первого класса совсем нет на Закаспийской дороге). Приходилось или садиться в вагон третьего класса на этот сравнительно медленный поезд, или ждать еще два дня. Мы подержали военный совет с нашим Американцем и решились отправляться немедленно, чтобы не перепутать предположенного маршрута....
Хорошо еще, что мы с женой заранее запаслись всякою провизией и утварью, необходимою для странствований по варварским землям, так что это неожиданное злополучие не захватило нас врасплох. Русский чай очень удобно заваривался и распивался в вагоне, к особенному удовольствию м-ра Крэна, а запас кавказского вина и разных консервов, закупленных в Тифлисе и Баку, оказался неистощим, даже при участии еще двух случайных потребителей...
К великому еще нашему счастью Закаспийская дорога придумала прекрасную вещь — особые вагоны для магометан. Это в высшей степени практично и политично. Туземцы чрезвычайно довольны, что им не приходится перевозить своих жен и дочерей рядом с русскими солдатами, что они могут и сидеть по-своему, и молиться по-своему, не оскверняемые присутствием собак-Русских, а русский православный люд еще того довольнее, что все это лохматое зверье, кишащее всевозможными насекомыми, не по-людски говорящее, не по-людски сидящее, — не набивается в его вагоны и не возмущает его православных вкусов. Иначе бы в вагоны третьего класса и войти было нельзя. Теперь же все-таки спутники наши если и не принадлежали к числу особенно галантных людей, то всё-таки были народ порядочный и подчас не безынтересный...
Полный текст

Метки к статье: 19 век Центральная Азия Российская империя

«Туркмен не нуждается ни в тени дерева, ни в сени власти»! говорит характерная текинская поговорка.
Эта многовековая обстановка зверя выработала в них вкусы зверя, силы зверя. Если настоящая текинская лошадь может по четыре дня не пить воды и скакать восемь дней сряду по 120 верст в день, как уверяют здешние жители, то и сами Текинцы поражают такою же сверхъестественной выносливостью, такою же нечеловеческою умеренностью своих потребностей. Горсть риса или проса, глоток воды из соленой лужи — вот обычный обед Туркмена при переходах пустыни. Это не мешает ему на каком-нибудь праздничном пиршестве, на каком-нибудь даровом угощении, в одиночку убрать целого барана, как убирает его голодный волк, после недели вынужденного поста.
Туркмен изумительный наездник, изумительный стрелок, а Текинец особенно. Текинец силен, смел и ловок как прирожденный хищник, у которого и течение долгих веков все успело приспособиться к главной цели и содержанию ею жизни. Ведь и у волка недаром выработалась могучая челюсть с зубами-кинжалами; несокрушимая шея, способная держать на бегу барана и теленка, и неутомимые ноги. Текинец действительно производит своею фигурой среди мирного населения, его окружающего, впечатление какого-то крупного и могучего хищного зверя, который только ждет удобной минуты для кровавой поживы. Он и лохмат, как хищный зверь, и глядит на вас глазами хищного зверя.
«Не расти дереву, где есть верблюд, не быть миру, где есть Туркмен!» с откровенною похвальбой говорит старая пословица Текинцев.
Недаром Персияне, испытавшие горьким опытом силу и смелость своих степных соседей, до такой степени трепетали одного вида и даже одного имени Текинца, что целая толпа отдавалась без боя в плен двум, трем всадникам, послушно перевязывая друг другу руки и ноги. Случаюсь, что один вооруженный Текинец, появившийся на базаре пограничного персидского городка, обращал в отчаянное бегство весь базар, все население города и хозяйничал в его лавках, как его душе было угодно. Случалось нередко, что текинский разбойник в одиночку пригонял к себе в аул несколько человек Персиян, не трудясь их даже связывать, хотя, казалось бы, они безо всякого труда могли стащить его самого с лошади и сделать с ним все, что бы им ни вздумалось.
Вот что, например, рассказывал один Текинец моему железнодорожному спутнику, понимающему по-туркменски: ходили мы в атаман за Атрек, в Персию; вот я наловил человек пять Персов и веду с собою; связать их нечем, караулить некому; а хочется еще пленников набрать, дело вышло способное. Вот я говорю им: слушайте, Персы! Вы знаете, что я всех вас знаю, откуда каждый из вас. Садитесь у этого куста и ждите, пока я вернусь, на один шаг отойти не смейте. Кто с места двинется, тому не жить больше на свете! опять вас всех найду, и жен, и дочерей ваших всех перережу... Да и отправился опять за добычей. Захватил еще троих, привел их к кусту, где прежних оставил, смотрю, все в кучке сидят, будто кто веревкой их к кусту привязал... Даже для себя не смели отлучиться, тут же делали...
Полный текст

Метки к статье: 19 век Центральная Азия Российская империя

После боя с огромным скопищем коканцев под Махрамом и удачного штурма этой крепости 22-го августа 1875 г. Генерал-адъютант фон-Кауфман, командовавший войсками, действовавшими в Коканском ханстве, всеподданнейше донёс Государю Императору телеграммой об этом событии и засвидетельствовал пред Его Императорским Величеством, что войска вели себя славно, молодецки и что дело это было сделано чисто.
Донеся, что неприятель понёс полное поражение и что впечатление победы огромное, генерал-адъютант фон-Кауфман присовокупил, что он затрудняется определить все последствия боя под Махрамом и решил продолжать движение на город Кокан, столицу ханства, как только прибудут из Ходжента интендантский и артиллерийский транспорты.
В ожидании этих транспортов, 24-го августа, на биваке под Махрамом, генерал-адъютант фон-Кауфман получил телеграмму от военного министра генерал-адъютанта Милютина, в которой сообщалось, что Государь Император весьма доволен успешными действиями против коканцев наших войск, оправдавших и на сей раз ожидания Его Величества и что коканцам следует нанести примерное наказание.
Вместе с тем сообщалось, что Государь Император желает, чтобы без крайней необходимости наши войска не оставлялись в коканских владениях и что, благодаря громадному расстоянию, недостатку средств передвижения и неблагоприятному для этого времени года, не представлялось возможным рассчитывать в скором времени на прибытие с Волги подкреплений, которые понадобились бы в этом случае.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Центральная Азия Российская империя

Метки к статье: 19 век Центральная Азия

Преодолев по пыльной узбекской степи на тарантасе почти 320 верст,  Поль Надар с компаньонами добрался до конечной цели  своего путешествия, г. Ташкента, а точнее до Туркестанской выставки сельского хозяйства и промышленности открывшейся в главном городе Сырдарьинской области и Туркестанского генерал-губернаторства 30 августа 1890 г.
Ниже предоставлен его фотоотчет о выставке, который дополнен очерком (Маев Н. Туркестанская выставка 1890 г. Путеводитель по выставке и ее отделам. Ташкент, 1890.) очевидца этого события Н. Маева, разбавленный гравюрами Шублера, сделанными с фотографий Николаи.

Метки к статье: 19 век Российская империя Центральная Азия