Д.А. Милютин|

Воспоминания генерал-фельдмаршала графа Дмитрия Алексеевича Милютина 1865-1867

ДЕЛА КАВКАЗСКИЕ И АЗИАТСКИЕ

Кавказский край с окончанием вековой войны⁵⁴ совершенно изменил свою физиономию и утратил значительную долю своей поэтичной оригинальности. Где так недавно еще кипела постоянная война, куда отряды наши предпринимали по временам опасные экспедиции, там теперь водворялось гражданское устройство, пробуждались интересы промышленные и торговые.
В Кубанской области новый начальник генерал-адъютант граф Сумароков-Эльстон принялся ретиво за дело гражданского устройства вверенного ему края. В особенности требовалось много забот, чтобы хотя сколько-нибудь поправить незавидное состояние вновь водворенных за Кубанью казачьих станиц и поселенцев на Черноморском прибрежье. Задача эта едва ли была под силу графу Сумарокову-Эльстону.
В Терской области дела значительно подвинулись вперед со времени усмирения затеречного населения. За выселением значительной части чеченцев в Турцию оставшееся на своих местах население начинало свыкаться с мирною жизнью, с гражданственностью, с покорностью русским властям⁵⁵. Но племя это, всегда отличавшееся легкомысленностью, склонностью к увлечениям, не могло переродиться разом и потому требовало еще зоркого внимания со стороны русской администрации. Так, еще в мае 1865 года чуть было не возникло снова волнение в нагорной части Ичкерии. Какому-то пастуху деревни Хорочой по имени Таза вздумалось выдать себя за имама и призвать окрестное население на общий сбор для изгнания неверных. Попытка эта была подавлена немедленно же с помощью самого же населения. По распоряжению начальников Ичкеринского и соседних округов быстро собрались местные милиции и рассеяли шайку, собранную новым фанатиком, который сам был схвачен и представлен русскому начальству.
Случай этот выказал, насколько русская администрация могла доверять местному населению и считать себя обеспеченною на будущее время. Генерал Лорис-Меликов как человек опытный в управлении туземцами, энергический и ловкий не побоялся принять в Терской области такие две меры, на которые не отваживался начальник соседнего с ним Дагестана. Ему удалось в течение 1865 года, пользуясь выселением части чеченцев в Турцию, переселить из числа оставшегося населения до 5 тысяч семейств из горных местностей на равнину и вместе с тем обложить почти все население области податью. Такие две меры были бы немыслимы за год пред тем.
В Закавказском крае разрешался весьма сложный и щекотливый вопрос - об освобождении крестьян из зависимости от высших сословий. Хотя в том крае отношения крестьян к землевладельцам совершенно отличались от существовавшего в России крепостного состояния, однако ж и здесь предстояло решить трудный вопрос об обеспечении крестьян земельным наделом и вознаграждении высшего сословия за утрату тех материальных выгод, которые доставляло им водворившееся в разных частях края в разнообразных формах феодальное право. Работа эта возложена была на местные комиссии и потом рассматривалась в соединенном присутствии Главного комитета по устройству сельского населения и Кавказского комитета.
В Тифлисской губернии дело было решено еще в предшествовавшем году указом 13 октября (день рождения великого князя Михаила Николаевича). Ровно год спустя, 13 октября 1865 года, утверждено Положение о крестьянах Кутаисской губернии в виде дополнительных статей к прошлогоднему положению по Тифлисской губерниив6.
Можно сказать, что 1865 год был первым годом повсеместного во всем Кавказском крае мира и спокойствия, если не считать исключением пустой тревоги в Ичкерии да еще одного прискорбного случая в самом Тифлисе, где с давних пор не знали ни тревог, ни волнений. Случай этот заключался в уличных беспорядках, происходивших 27 и 28 июня по поводу некоторых новых городских сборов, установленных для уравновешения городских доходов с расходами. 27-го числа толпа народа самого разнородного состава произвела буйство, разорила дома городского головы Шермазана Вартанова и сборщика податей Бажбеука Меликова, причем последний был убит. Оказалось необходимым призвать войска, которые и разогнали толпу. Но на другой день снова образовалось большое сборище на Авлабаре; городские цехи (амкары) закрыли в городе все лавки и магазины. Вторично пришлось употребить оружие против бунтовщиков, в числе которых оказалось четверо убитых и 9 раненых. Не подлежало сомнению, что буйства произведены были толпою бессознательно, по наущению людей, имевших личные поводы к неудовольствию, так как новые сборы, послужившие предлогом к буйству, были такого рода, что падали исключительно на людей зажиточных и не касались вовсе бедного трудового люда.
В начале года поднят был вопрос о6 устройстве вновь занятого края в среднеазиатских степях. В совещаниях, происходивших у Государя по этому предмету, участвовали, кроме некоторых министров, вызванные генерал-губернаторы: оренбургский генерал-адъютант Безак, западносибирский - генерал Дюгамель и восточносибирский - генерал-лейтенант Корсаков; сверх того директор Азиатского департамента действительный статский советник Стремоухов (заместивший в конце предыдущего года генерал-адъютанта Игнатьева, назначенного посланником в Константинополь), а также генерал-лейтенант Егор Петрович Ковалевский, занимавший ту же должность прежде генерала Игнатьева и считавшийся авторитетом в делах азиатских. Вопрос о том, к которому из генерал-губернаторств удобнее присоединить вновь занятое пространство, сопредельное с Коканом, Бухарой и Хивой, возбудил продолжительные рассуждения и весьма разнообразные мнения, но самое оригинальное и неожиданное подал Е.П. Ковалевский: он заявил, что единственный пункт, который может сделаться центром администрации нашей в Средней Азии, есть Ташкент. Мнение это казалось странным в то время, когда Ташкент не был в нашей власти и когда со стороны Министерства иностранных дел продолжались настояния, чтобы отнюдь не распространять наших азиатских завоеваний. Заявление Ковалевского, оказавшееся впоследствии как бы пророческим предсказанием, не было даже обсуждаемо; оно встречено было чуть не в виде шутки. действительным же результатом совещаний было образование на пространстве между низовьями Сырдарьи или Аральским морем и озером Иссык-Куль новой области Туркестанской, с подчинением ее оренбургскому генерал-губернатору. Военным губернатором новой области назначен генерал-майор Черняев, о чем объявлено в приказе 12 февраля.
Кроме того, положено было Оренбургскую губернию, которая в то время имела губернским городом Уфу, разделить на две: Уфимскую и Оренбургскую, со включением в последнюю и казачьего Оренбургского войска. При слиянии управлений войскового (казачьего) с общим губернским положено соединить в одном лице должности губернатора и атамана казачьего.
Генерал-адъютант Безак не возвратился уже в Оренбург по случаю перемещения его на должность киевского генерал-губернатора. Назначенный же в Оренбург новый генерал-губернатор, генерал-адъютант Крыжановский прибыл туда и вступил в должность в марте месяце.
С образованием новой области Туркестанской сделаны были со стороны Военного министерства распоряжения об усилении там войск. Невозможно было оставить генерал-майора Черняева с теми ничтожными силами, с которыми он в минувшем году так опрометчиво выдвинулся вперед, не получив на то разрешения и без подготовления надлежащих к тому средств⁵⁷. Часть посланных подкреплений уже прибыла на новую передовую линию весной 1865 года; другие же части находились еще в следовании.
Генерал-майор Черняев после первой своей неудачи под Ташкентом возобновил представление о необходимости взятия этого многолюдного города, из которого он предполагал образовать отдельное владение под покровительством России с тою только целью, чтобы Ташкент не подпал под власть бухарского эмира. На представление это дан был ответ, что Государь император не имеет в виду новых завоеваний, но что во всяком случае все вопросы относительно военного положения того края разъяснятся при предположенной поездке нового генерал-губернатора в степь летом 1865 года.
Несмотря на такой ответ, генерал Черняев под предлогом сборища бухарских войск в Самарканде с предполагаемым намерением завладеть Ташкентом собрал в конце апреля небольшой отряд и двинулся к этому городу. 29 апреля он овладел небольшою коканскою крепостцою Ниаз-бек, лежащей к северо-востоку от Ташкента на р. Чирчине, чтобы отвести воду этой реки от города. В начале мая он подступил к самому Ташкенту, вблизи которого был встречен (8 мая) коканским скопищем, под начальством правителя ханства Коканского Алим-кула. Произошло сражение; Алим-кул был убит, и коканцы, оставив в наших руках две пушки, укрылись в городе, где в то время происходила неурядица. Черняев пробовал было войти в соглашение с жителями города, между которыми полагал найти сильную партию, расположенную к русским; однако ж сношения эти остались без последствий. Взявшая верх бухарская партия просила эмира Бухарского прислать подкрепление защитникам города. Эмир со-гласился с тем условием, чтобы ташкентцы выслали к нему находившегося в городе молодого хана Коканского Маля-бека. Последний явился в бухарский лагерь, и тогда в Ташкент вступил бухарский отряд под начальством Искендер-бека.
Между тем Черняев, желая прервать сообщение Ташкента с бухарскими войсками, двинулся вправо к Чиназу, лежащему на Сырдарье, при устье Чирчика. Город сдался без сопротивления, и тогда Черняев опять обратился к Ташкенту. В ночь с 14 на 15 июня войска пошли на приступ, ворвались в город, но бой продолжался в улицах два дня, и только 17-го числа город занят окончательно. Потеря наша под Ташкентом состояла из 25 убитых, 89 раненых и 24 контуженных. За этот успех Черняеву пожалована была золотая сабля, алмазами украшенная, с надписью: «За взятие Ташкента».
Как только Ташкент был взят, Черняев переменил свое предположение: вместо образования из этого города особого владения, он нашел необходимым совсем присоединить его к империи и занять русским гарнизоном так же, как Ниаз-бек и Чиназ. Для этого снова потребовались подкрепления, тем более, что нам угрожал войною новый противник - эмир Бухарский, которого войска уже дрались с нашими в Ташкенте.
Эмир, расположившись с своими войсками у Ходжента, по-слал Черняеву предложение очистить Ташкент и отойти к Чимкенту, а в то же время отправил посольство в Петербург. Черняев ответил, что без приказания от своего правительства не уступит никакой части занятой русскими войсками страны, а между тем без видимой причины распорядился арестованием всех бухарских торговцев с их товарами в пределах Оренбургского края. Генерал Крыжановский донес об этом по телеграфу в Петербург, прося распространить ту же меру и повсюду в пределах империи. Однако ж на это представление не последовало Высочайшего разрешения, а как вслед за тем получено было известие, что ответом на распоряжение Черняева было такое же распоряжение со стороны эмира о заарестовании русских купцов и караванов их в бухарских владениях, то Крыжановскому было приказано задержать отправленное в Петербург бухарское посольство там, где повеление это застанет его.
Повеление это генерал Крыжановский получил уже по выезде в степь, в августе, когда бухарское посольство доехало до форта №1 на Сырдарье. Здесь Крыжановский и объявил посланцам эмира Высочайшую волю. Между тем эмир, избегая еще вступления в открытую борьбу с русскими, двинулся с собранным у Ходжента скопищем прямо в Кокан, овладел им, снова посадил правителем его своего тестя Худояр-хана, но озабоченный вспыхнувшим восстанием в Шахрисябе, поспешил возвратиться в Бухару и старался снова войти в мирные сношения с русскими. Он посылал к Черняеву одно посольство за другим, прося пропуска остановленному на Сырдарье посольству бухарскому.
Генерал Крыжановский, прибыв в Ташкент (в сентябре), был встречен населением торжественно и с почетом. В прокламации своей к жителям он объявил, что русский император, не желая новых завоеваний, повелел предоставить Ташкенту с его окрестностью независимое управление и что военному губернатору (т. е. Черняеву) поручено составить предположение о лучшем устройстве «Ташкентского государства». Жители Ташкента, по собственному ли сознанию непрактичности, можно даже сказать, несообразности такого решения, или же по внушению Черняева, ответили генерал-губернатору адресом, в котором отказывались от предположенного самоуправления, от выбора начальников из своей среды и выразили желание остаться под управлением Черняева и лиц, им назначенных, причем выговорили себе лишь некоторые льготы в отношении заведования делами веры и избавления от военной службы. Такое желание самих жителей как нельзя более совпадало с видами Черняева, который уже не довольствовался занятием самого города Ташкента, но доказывал Крыжановскому необходимость занятия и всего края за Чирчиком, так, чтобы границею нашею была Сырдарья и чтобы таким образом отрезать коканское владение от бухарского, поставив в Кокане нового хана. Генерал Крыжановский, признавая эти предположения несогласными с полученными от высшего правительства инструкциями, объявил Черняеву, что представит его предположения вместе со своими соображениями на решение верховной власти, - и вслед за тем уехал из Ташкента обратно в Оренбург.
Еще не доехал он до Оренбурга, как Черняев уже распорядился опять по-своему. Видя сам, что опрометчивостью своею запутал дела и в надежде восстановить дружественные отношения с Бухарой, он без всякого разрешения отправил в Бухару русское посольство и в то же время самовольно приказал остановленное в форте № 1 бухарское посольство отправить далее.
Крыжановский, узнав с удивлением о таких неожиданных распоряжениях Черняева, донес о них в Петербург. И здесь они произвели не меньшее удивление: предписано было Крыжановскому не пускать бухарское посольство далее Оренбурга и потребовать от Черняева объяснений.
Посольство, отправленное Черняевым в Бухару в октябре, было довольно многочисленно. В состав его были назначены: состоявший при генерал-губернаторе чиновник Министерства иностранных дел надворный советник Струве, прикомандированный к Генеральному штабу штаб-ротмистр Глуховской, Корпуса топографов прапорщик Колесников, горный инженер подполковник Татаринов и еще несколько лиц в качестве переводчиков и охраны. Посольству поручено было, кроме собирания возможно полных сведений о бухарских владениях, разъяснить эмиру требования русского начальства и миролюбивые его виды. Сначала посольство было принято в Бухаре дружественно и с почетом, но когда дошло известие о новом задержании бухарских посланцев в Оренбурге, положение русского посольства в Бухаре вдруг изменилось: оно было заключено под караул с воспрещением допускать кого-либо к свиданию с русскими.
Черняев потребовал (7 декабря) объяснений от эмира, но получил дерзкий ответ, что русское посольство не будет выпущено, пока не будут освобождены все арестованные в России бухарские торговцы с их товарами и пока посольство бухарское не будет пропущено в Петербург. Тогда Черняев, думая поправить свои ошибки, вздумал предпринять военные демонстрации и двинулся с небольшим отрядом к Сырдарье. Это было уже в начале января 1866 года, когда он получил приказание прибыть в Петербург.
Положение наше в Средней Азии, благодаря самовольным действиям Черняева, так изменилось в течение года, что оказывалось необходимым снова обсудить вопрос о дальнейшем плане действий и составить новую программу. Решено было вызвать в Петербург как генерала Крыжановского, так и Черняева. Для временного же управления Туркестанскою областью и командования там войсками, в отсутствие Черняева, снова командирован был в Оренбург генерал-майор Романовский, который уже в начале года, по просьбе генерала Крыжановского, был назначен в его распоряжение, исполнял некоторое время обязанности начальника Уральской области и атамана Уральского казачьего войска в ожидании приезда вновь назначенного атаманом полковника Веревкина, а позже сопровождал генерала Крыжановского в поездке его в степь. Таким образом, Романовский (оставивший за несколько месяцев пред тем должность редактора «Русского Инвалида») успел уже в течение этого времени ознакомиться с положением дел в Средней Азии и был достаточно подготовлен к временному замещению генерала Черняева.
Между тем предприятия наши в Средней Азии не переставали тревожить Лондонский кабинет, который в конце июля поручил своему поверенному в делах в Петербурге Ломлею (за отсутствием посла Буханана) объясниться с князем Горчаковым. Данные нашим вице-канцлером словесные и письменные объяснения успокоили опасения лорда Росселя, который в письме к барону Бруннову от 4/16 сентября выразился так: «Я признаю совершенно законными цели, которые русское правительство имеет в виду, и вообще я всегда на стороне державы цивилизованной, против страны варварской. Мы сами действовали в Индии, соображаясь с настоятельными требованиями обстоятельств, которые всегда завлекали нас далее, чем было нам желательно. Но чего я желал бы в Средней Азии - это полного согласия между Россиею и Великобританией, такого согласия, которое устраняло бы всякую напрасную ревность. Мы не можем принимать участия в судьбе эмира Бухарского, который предает смерти английских подданных, но желаем, чтобы Афганистан оставался в своей независимой неприкосновенности и чтобы Персия была поддерживаема Россиею так же, как и Англией»⁵⁹.Из этого письма ясно, что Английский кабинет более всего был озабочен неприкосновенностью Афганистана и Персии. По этим двум пунктам нам нетрудно было вполне успокоить его, и когда барон Бруннов сообщил лорду Росселю положительное заявление князя Горчакова, что Россия еще более, чем Англия, заинтересована неприкосновенностью и независимостью как Персии, так и Афганистана, то английский министр остался вполне удовлетворенным. При этом русский посол выражал свое предположение, что не столько сам лорд Россель, сколько вице-король Индии Лауренс, по своему традиционному недоверию к политике России, возбуждал в Лондонском кабинете опасение, чтобы Россия не вмешалась под каким-нибудь предлогом в раздоры, происходившие в то время в Афганистане между претендентами на наследие Дост-Магомета.
Что касается забот английского министерства относительно Персии, то можно объяснить их только разве тем, что в Тегеране, несмотря на постоянно дружественные отношения России к шаху, возникли опасения на счет видов наших на восточный берег Каспийского моря. Персидское правительство всегда домогалось господства, хотя 6ы только номинального, над туркменскими племенами, обитающими в степях, прилежащих к Хорасану. Наша морская станция в Ашур-Адэ давно уже была как бельмо на глазу для персиян. Первый министр персидский обратился к нашему посланнику Гирсу с запросом: правда ли, что Россия намерена занять остров Челекен и построить крепость на р. Атреке? Хотя посланник наш и успокаивал персиян, однако ж по всем вероятиям, они сообщили о своих опасениях английскому посланнику, который, конечно, рад был предлогу выказать заботливость Англии о6 интересах Персии.
Впрочем, на этот раз слухи, встревожившие персидское правительство, были не совсем без основания. Еще в начале года в Военном министерстве возбужден был вопрос о занятии какого-либо пункта на восточном берегу Каспийского моря, в южной части его, в виде опорного пункта нашей флотилии для прекращения морских разбоев туркмен. По этому предположению был сделан запрос кавказскому начальству, на которое всего удобнее было бы возложить исполнение подобного предположения. В августе от великого князя Михаила Николаевича была доставлена мне записка генерал-майора Богуславского, указывавшего на Красноводский полуостров как на удобнейший пункт для утверждения нашего на восточном побережье Каспийского моря⁶². Но переписка эта осталась без непосредственного результата, так как вице-канцлер, ввиду возникших тогда запросов со стороны Англии и Персии, пожелал избегнуть нового повода к дипломатическим усложнениям и испросил Высочайшее повеление - отложить предполагавшееся предприятие до другого, более удобного времени.
Правительство наше должно было обратить внимание в другую сторону - на сопредельные с Китаем части Западной Сибири. Восстание дунган, быстро распространившееся с 1862 года, ослабленное в центральных областях Китая, наоборот усилилось в западных, ближе к нашим границам. Везде почти в этом крае китайские власти были изгнаны. В конце 1864 года дунгане вырезали все население большого города Урумчи. Оттуда одна часть инсургентов двинулась в Кашгарию, овладела городами Аксу, Турфаном, Куча; другая направилась к Чугучаку и в Илийскую долину. 15 января 1865 года дунгане овладели Чугучаком, умертвили китайских начальников и все китайское население, но не тронули нашей фактории, хотя русский консул, получив сведение об опасности, заранее выехал, забрав с собою архив, церковную утварь и все имущество. Вслед за ним удалились и русские торговцы со своими товарами. Никакого зла не было им причинено мятежниками.
В Илийской долине дунгане также овладели несколькими городами, но в Кульдже встретили упорное сопротивление. Тут китайские власти отбивались с редкою с их стороны отважностью, и только в конце года удалось дунганам овладеть городом. И здесь, как везде, почти все население было вырезано и город сожжен.
Пекинское правительство оставалось как бы безучастным к событиям на западных окраинах империи. Оно было не в силах принять энергические меры к восстановлению своей власти в этих далеких странах, отделенных необозримыми пустынями от центральных населенных областей. В то время более чувствительная опасность угрожала Поднебесной империи: возмущение тайпингов не совсем еще было подавлено; остатки их бросились в южные области Китая и там производили неурядицу, а между тем новые толпы мятежников из северных областей двигались к Пекину и уже угрожали самой столице богдыхана⁶⁴.

ВВЕДЕНИЕ ВОЕННО-ОКРУЖНОГО УПРАВЛЕНИЯ НА КАВКАЗЕ И НА АЗИАТСКИХ ОКРАИНАХ

Военно-окружное управление, введенное в 1864 году в десяти округах Европейской России⁶⁵, с первого же года пошло совершенно успешно. Встречавшиеся мелкие недоразумения немедленно же устранялись простым разъяснением статей Положения. Правда, в некоторых губерниях случились столкновения между губернаторами и вновь учрежденными губернскими воинскими начальниками, но столкновения эти объясняются тем, что в прежнее время представителем местной военной власти в губернии был только командир батальона внутренней стражи -личность приниженная, благоговейно смотревшая на губернатора и беспрекословно исполнявшая его требования. Естественно, что губернаторам не могло быть приятно теперь увидеть возле себя новую военную власть, поставленную самостоятельно и неладавшего прежде помещичьего сословия, почти исключительно польского или ополяченного.
В Юго-Западном крае генерал Безак также жаловался не раз на встречаемое в Петербурге противодействие исполнению личных указаний Государя относительно обрусения края и подавления в нем преобладания польского дворянства и католического духовенства²¹⁰. По поводу одного сообщения министру внутренних дел о мерах, принятых для ограничения влияния католического духовенства, генерал Безак получил от П.А. Валуева такой ответ: «Продолжаю искренне ценить Вашу распорядительность и удивляться Вашей деятельности и вместе с тем не разделять ни одного из тех взглядов, которых не разделял и прежде...» Такое заявление со стороны министра не могло не удивить генерал-губернатора, которого образ действий до того времени всегда был вполне одобряем самим Государем. Прежде, чем успел он разъяснить такое странное противоречие, статс-секретарь Валуев уже испросил Высочайшее повеление, чтобы на будущее время закрытие католических костелов и каплиц допускалось не иначе, как по предварительном сношении генерал-губернатора с министром внутренних дел, в отмену прежнего Высочайше утвержденного наставления Западного комитета²¹², предоставлявшего такое распоряжение на усмотрение самого начальника края.

ДЕЛА КАВКАЗСКИЕ И АЗИАТСКИЕ

На Кавказе положение дел в начале года представлялось довольно в благоприятном виде. В Терской области генерал Лорис-Меликов успел обложить туземное население податями, которые поступали весьма исправно. Также и граф СумароковЭльстон начал вводить подати в некоторых частях Кубанской области. Что же касается Дагестана, то управление князя Левана Меликова отличалось по-прежнему чрезмерною осторожностью и отсутствием инициативы. Великий князь наместник писал мне 10 февраля, что намерен переговорить лично с князем Меликовым о применении податного вопроса и к Дагестану²¹³.
С прекращением войны на Кавказе разом уменьшились значительно расходы на этот край. По исчислению кавказского начальства, уже на 1865 год сметная сумма сократилась на 29 833 932 р., а на 1866 г. еще на 17 928 185 р. Наступило время заняться экономическим и административным развитием края. По настоянию великого князя уже разрешено было строить железную дорогу от Тифлиса до Поти и для ускорения работ перевести 39-ю пехотную дивизию с Кубани в Рионский край.
Между Военным министерством и кавказским начальством велась переписка об изменении в войсках Кавказской армии порядка внутреннего хозяйства²¹⁴. Пока продолжалась беспрерывная война и большая часть края состояла, можно сказать, постоянно на военном положении, не признавалось возможным затронуть этот щекотливый вопрос. Хотя против старых времен уже значительно сократились размеры хозяйничания полковых командиров и ограничен йх простор в действиях в этом отношении, однако ж необходимо было пойти далее и по возможности подвести кавказские войска под те же правила хозяйства и контроля, которые вводились в то время во всей остальной армии. Полное и неотлагательное распространение на кавказские войска порядков, давно уже усвоенных в других частях армии, конечно, встречало некоторые затруднения по особенным условиям местным, но главное препятствие всегда состояло в несочувствии начальства к новым порядкам, связывавшим руки командирам частей и затрагивавшим их собственный карман. При переходе к новой системе войскового хозяйства следовало остерегаться, чтобы с увеличением денежных отпусков на разные виды довольствия войск не удержалось в то же время и прежнее помещичье хозяйничание, то есть добывание нужных полку продуктов натурою, солдатским трудом.
Другая важная работа велась в то время частию в министерстве, частию в кавказском управлении относительно гражданского и военного устройства Северного Кавказа, то есть Кубанской и Терской областей. Проектировалось новое разделение всего этого края и вместе с тем вырабатывалось новое Положение для казачьих войск, Кубанского и Терского, на указанных министерством основных началах. Генерал-майор Богуславский, занимавшийся этою работою на Кавказе, был командирован летом в Петербург с подготовленным проектом, который и поступил на рассмотрение в учрежденную при управлении иррегулярных войск комиссию.
Все шло, по-видимому, хорошо и спокойно, как вдруг среди лета почти одновременно вспыхнули возмущения на двух оконечностях Кавказской горной полосы: в Дагестане и в Абхазии.
4 июля толпа из нескольких сот вооруженных жителей Каракайтакского горного округа внезапно напала на с. Маджалис, где находилось окружное управление под защитою одной роты пехоты. Нападение было отбито, но когда на другой день окружной начальник, собрав две роты, двинулся с ними против мятежников, то был встречен в ущелье выстрелами. Прибывший на место перестрелки начальник Южного Дагестана генерал-майор Джемарджидзе с подкреплениями вытеснил мятежников из ущелья, а вслед за тем, к 12-му числу, прибыл в Маджалис и сам начальник Дагестана генерал-адъютант князь Меликов с целым отрядом и многочисленною милицией, собранною со всех частей Дагестана. Тогда старшины возмутившихся аулов явились к нему с повинною и выдали главных зачинщиков мятежа. Из них двое были немедленно же повешены, и порядок восстановился.
По официальным донесениям, поводом к мятежу послужили некоторые распоряжения начальства, имевшие целью водворить власть в тех частях округа, которые дотоль, пользуясь полным безначалием, привыкли к безнаказанному своеволию и хищничеству.
Так же и в Абхазии причиною возникшего волнения были вводимые в то время новые порядки в административном и экономическом устройстве края, в особенности же затронутые вопросы сословно-поземельные и меры к собранию статистических данных для предстоявшего устройства быта крестьянского населения. Понятно, что в этом полудиком крае, сохранявшем еще более, чем где-либо древние феодальные нравы, вопрос об освобождении крестьян из зависимости от высших сословий глубоко затрагивал интересы последних. По всем вероятиям, возникшее в некоторых частях Абхазии волнение должно быть приписано наущениям местной аристократии и распущенным ею же в народе превратным толкам. Предлогом же к открытому мятежу был отказ населения дать сведения, потребованные командированным в Абхазию чиновником Череповым. Начальник Сухумского отдела полковник Коньяр, узнав об открытом сопротивлении в народе, собравшемся в числе до 5 тыс. человек в Соуксу (бывшей резиденции абхазского владетеля), 26 июля отправился туда с начальником Бзыбского уезда (округа) капитаном Измайловым, с двумя князьями из семейства князей Шервашидзе и с конвоем из нескольких казаков. Лишь только Коньяр с балкона владетельского дома начал говорить, чтобы вразумить народ, толпа, по знаку, поданному одним из князей, схватилась за оружие и бросилась было на русских. Коньяр с окружавшими его укрылся в доме. Толпа требовала обоих бывших при русском начальнике князей Шервашидзе, которые, по приказанию Коньяра, и вышли к народу. Тогда толпа ворвалась в дом и умертвила как самого Коньяра, так и всех бывших при нем. Казачий конвой успел запереться в конюшне, частью в церкви, и продержался несколько дней против бунтовщиков. Толпа между тем бросилась к Сухуму; в продолжение трех дней (28, 29 и 30 июля) слабый гарнизон города отбивал нападения мятежников с помощью крейсировавших у берега двух корветов. С прибытием к Сухуму войск, направленных туда генерал-губернатором, порядок был восстановлен; мятежники успели только поджечь несколько домов на окраинах города. Восстание было усмирено; старшины возмутившихся селений явились с повинною, и затем началось расследование этого прискорбного дела, выказавшего наглядно беспечность местных властей и неурядицу в управлении.
Занимавший должность помощника главнокомандующего генерал-адъютант Карцов не раз предупреждал великого князя наместника о неудовлетворительном ходе дел в Абхазии и во всем Кутаисском генерал-губернаторстве, но Его Высочество всегда заступался за князя Святополк-Мирского, даже показывал Карцову свое неудовольствие и устранял его от дел того края. Александр Петрович Карцов, крайне недовольный своим положением, утомленный усиленными трудами и постоянными против него интригами, отпросился на несколько недель в Крым, чтоб отдохнуть и полечиться. Когда бунт в Абхазии, казалось, подтвердил фактически мнение Карцова о плохом управлении князя Святополк-Мирского, великий князь приехал сам (в сентябре) в Кутаиси и обласкал князя Мирского, а с Карцовым (возвратившимся тогда из Крыма) обошелся холодно. В тот же день (22 сентября) с Карцовым сделался обморок (вроде удара), после которого он долго не мог поправиться.
Этот дельный и честный труженик не мог ужиться с «Тифлисским Двором» и продолжал просить о назначении его на какую-нибудь другую должность. Окружавшие великого князя интриганы всякими наговорами умели внушить ему чувство ревности к своему помощнику, и раз он даже прямо высказался самому Карцову, упрекая его в том, что будто бы все неудобства происходят от централизации введенной новой военно-окружной системы²¹⁶. По словам Его Высочества, командующие в отделах края имели прежде самостоятельное значение и знали над собою одного главнокомандующего - князя Барятинского; «теперь же - все Карцов, да Карцов...» Очевидно, что подобный взгляд и суждения могли быть внушены великому князю никем другим, кроме самих начальников отделов Кавказского края, которые действительно во времена князя Барятинского, когда велась еще упорная война с горцами²¹⁷, пользовались в своих «владениях» гораздо большею свободою действий; это были самовластные паши. Понятно, что им не могла нравиться новая организация управления, основанная на точном определении пределов власти и отношений, установившая законность и контроль.
Вот с какой стороны велась преимущественно оппозиция против новы порядков, вводимых в военной администрации.
В Средней Азии дела наши были доведены генерал-майором Черняевым до такого положения, что не было возможности оставить его долее в Туркестанской области. Своеволие его, неповиновение, самодурство дошли до явного нарушения основных правил службы. Увлекаемый неутомимою жаждою военной славы, Черняев не соразмерял своих предприятий со средствами и, действуя вопреки получаемым инструкциям, очутился с горстью войск лицом к лицу пред двумя противниками: Бухарой и Коканом. В январе 1866 года, желая поправить свои ошибки и заставить эмира Бухарского освободить посланное безрассудно в Бухару русское посольство, генерал Черняев с ничтожным отрядом из 14 рот пехоты и б сотен казаков при 16 орудиях двинулся от Чиназа за р. Сыр к Дзюзаку, но тут, встретив (7 февраля) сильный отпор, должен был отступить обратно к Чиназу; передовые партии бухарских войск начали уже появляться и на правой стороне р. Сыра и захватывали в плен наших солдат в окрестностях Ташкента.
Вместе с тем администрация и финансовая часть в Туркестанской области пришли в совершенный хаос. Действуя всегда очертя голову, без предварительного плана, генерал Черняев должен был удовлетворять непредвиденные нужды войск и управления, не имея на то денежных кредитов, а потому расходовал суммы, какие первые попадались под руку, из ассигнованных совсем для других назначений. Чрез это счеты совершенно перепутались; самые насущные нужды оставались неудовлетворенными, даже принадлежавшие частным лицам пересыльные суммы оказывались израсходованными. Предположено было отправить в Туркестанскую область целую комиссию, чтобы распутать хаос в денежных делах и счетах, а вместе с тем признано необходимым отозвать оттуда генерала Черняева, тем более, что нерассудительный его образ действий постоянно тревожил наше Министерство иностранных дел.
Последнее движение генерала Черняева за Сырдарью пробудило снова в Англии опасения наших завоевательных замыслов в Средней Азии. В заседании 4/16 марта нижней Палаты, на запрос Роулинсона по этому предмету, товарищ государственного секретаря по иностранным делам Лайярд отвечал, что русское правительство будто 6ы дало торжественное уверение, что в его виды не входит расширять свои владения на счет Бухары. Такое официальное заявление великобританского министерства побудило наше Министерство иностранных дел напечатать в газетах возражение в том смысле, что оно такого «торжественного уверения» вовсе не давало и не имело надобности давать, а только нашло полезным в своем циркуляре от 25 ноября 1865 года, разосланном во все русские посольства за границей, изложить с полною искренностью свои виды относительно азиатской политики, так как действительно Россия не питает никакого желания расширять свои пределы в Средней Азии далее той черты, которая признается необходимою для ее собственной безопасности, для упрочения спокойствия и развития торговли в крае.
Генералу Черняеву предписано было немедленно прибыть в Петербург; для исправления же должности начальника Туркестанской области командирован снова генерал-майор Романовский. Зная характер Черняева, распущенность в окружавшей его среде и предвидя затруднительное положение, в которое может быть поставлен его преемник, я нашел полезным командировать одновременно с Д.И. Романовским особое лицо, непосредственно от имени Государя под предлогом словесной передачи туркестанским войскам Высочайшей благодарности и пожалованных наград; в действительности же для проверки на месте сведений, имевшихся о поведении и действиях генерала Черняева. Для такого поручения избран был флигель-адъютант полковник граф Воронцов-Дашков, с которым генерал Романовский был знаком по кавказской службе. Предварительно я пригласил его к себе, чтобы спросить, может ли он принять на себя подобное поручение и как скоро может выехать в дальний путь. Граф Воронцов ответил, что готов на всякое поручение и может выехать хоть завтра, если это нужно. Мне весьма понравилось такое усердие к службе в молодом, богатом бариче, избалованном в своей аристократической обстановке. Государь вполне одобрил этот выбор, и в феврале генерал Романовский выехал из Петербурга вместе с графом Воронцовым.
Инструкция, данная генералу Романовскому, по соглашению между Министерствами иностранных дел и военным, была редактирована в самых общих выражениях. Ему предоставлялся полный простор в действиях, указывалась только общая цель правительства - восстановить мир и спокойствие на наших
среднеазиатских окраинах, избегая всяких новых завоеваний, но вместе с тем поддерживая высоко достоинство и обаяние России в тех странах. Условия для достижения такой цели были нелегкие: военные силы в крае были ничтожны, а в деньгах такой недостаток, что на текущие расходы приходилось занимать по 2 и по 3 тысячи рублей у частных лиц, в ожидании прибытия из России транспортов с высылаемыми от Министерства финансов суммами.
Прибыв в Оренбург, генерал Романовский остановился тут на несколько дней, чтобы разъяснить некоторые вопросы и заручиться необходимыми средствами. В оренбургском управлении он нашел большую неурядицу; нужно было поторопить отправление в Туркестанский край назначенных туда подкреплений, частию перезимовавших уже в Оренбурге, частию ожидаемых с Волги. Романовскому было разрешено стягивать к главному отряду все части, какие только можно было извлечь из гарнизонов разных укреплений, и просить начальство Западной Сибири о высылке подкреплений, какие только возможно было отделить из Алатавской области.
Разлив рек и бездорожье замедлили путешествие генерала Романовского и графа Воронцова, так что они доехали до Ташкента только 27 марта. Уже на пути выказалось, чего мог ожидать новый начальник области от своего предместника. Генерал Черняев показывал вид, будто неизвестно ему назначение генерала Романовского. По поручению генерала Черняева, начальник штаба его, полковник Ризенкампф, обращался не к генералу Романовскому, а к графу Воронцову с разными извещениями касательно проезда его и с предостережениями об опасности пути. По получении же письма от генерала Романовского из форта №1 Черняев дерзко ответил ему, что для проезда командированного по Высочайшему повелению флигель-адъютанта графа Воронцова-Дашкова уже сделаны надлежащие распоряжения и что потому он, генерал Романовский, «как едущий одновременно с его сиятельством, может воспользоваться теми же средствами, какие предоставлены графу Иллариону Ивановичу...»
Хотя в письме генерала Романовского из форта N1 было выражено положительно, что он назначен исправляющим должность начальника Туркестанской области, однако ж Черняев продолжал прикидываться не знающим о цели приезда Романовского и за пять дней до его приезда писал графу Воронцову: «Я не знаю содержания бумаг, посланных с генералом Романовским, но судя по тону, им принятому в Туркестанской области, могу заключить, что я отрешен от должности и что он прислан мне на смену. Во всяком случае, для пользы созданного мною края при настоящем положении дел весьма желательно было бы, чтобы генерал Романовский воздержался от объявления об этом населению прежде, чем примет от меня должность»²¹⁸.
Еще нахальнее были поступки Черняева, когда генерал Романовский и граф Воронцов, прибыв 26 марта в лагерь отряда у Чиназа, немедленно же по приезде переодевшись в своей палатке, пошли вместе к Черняеву. Последний попросил к себе графа Воронцова и не принял генерала Романовского, решившись вовсе не сдавать ему должность. Только после долгих увещаний графу Воронцову удалось отклонить его от такого намерения, и тогда Черняев вдруг преобразился; нахальство его сменилось полным отчаянием, дошедшим до слез. На другой день, 27-го числа, Черняев сам пришел к Романовскому, сдал ему должность и вслед за тем обратился к нему следующим странным письмом:
«М.Г. Дмитрий Ильич. Ввиду опасности, грозящей краю, мною созданному, я прошу разрешения Вашего остаться в отряде в качестве Вашего ординарца.
Ваш покорный слуга М.Ч.»²¹⁹.
Такое самоуничижение было похоже на иронию, но добродушный Романовский, позабыв все дерзкие проделки Черняева, согласился на желание последнего оставаться в отряде до разъяснения слухов о наступлении эмира Бухарского, и в письме ко мне от 29 марта просил оказать Черняеву снисхождение: «Кроме его последнего похвального поступка, есть много других смягчающих его вину обстоятельств, и вообще мне кажется, что милостивое к нему внимание и почет при удалении были бы во всех отношениях весьма кстати»²²⁰.
Однако ж очень скоро Романовский должен был отречься от такого снисходительного мнения. Чрез два дня (31 марта) Черняев уехал из отряда в Ташкент, обещав пробыть там только один день и затем ехать дальше. Граф Воронцов провожал его до Ташкента. Здесь Черняев получил какое-то письмо из Петербурга, которое вдруг перевернуло его мысли; он сам заявил, что, если б получил это письмо несколько дней раньше, то ни за что не сдал бы своей должности Романовскому. Вместо одного дня Черняев пробыл в Ташкенте целую неделю, распоряжался как начальник, делал смотры войскам, раздал все, что оставалось вещей, для подарков азиатцам, затем начались прощальные пиры и проводы, причем бывшими подчиненными его говорились речи, выходившие из пределов приличия и служебной дисциплины. Пред самым выездом своим из Ташкента Черняев написал дерзкое и оскорбительное письмо к генералу Романовскому по поводу только что сделанного последним (5 апреля) удачного кавалерийского поиска на левую сторону Сырдарьи (по дороге к Ходженту), имевшего последствием прогнание бухарских конных партий и захват 14 тыс. баранов. Издеваясь над этою «барантою», Черняев позволил себе между прочим такую фразу: «При выезде Вашем из Петербурга, там неизвестно было положение края, иначе Вас бы не послали, но дело сделано, а снявши голову, по волосам не плачут.. »²²¹
Граф Воронцов, проводив Черняева, возвратился в отряд при Чиназе и принял на себя обязанности походного начальника штаба. Несмотря на его двусмысленные отношения к Черняеву и Романовскому, последний в письмах ко мне восхвалял графа Воронцова, благодарил за присылку его в край и убедительно просил оставить его в звании помощника начальника области, а вместе с тем отозвать полковника Ризенкампфа, на место которого назначить подполковника Генерального штаба Троицкого²²².
Все эти желания Романовского были удовлетворены; графу Воронцову разрешено оставаться в Туркестане, пока будет признаваться нужным; впоследствии же он был назначен помощником начальника области. К сожалению, граф Воронцов имел несчастие переломить себе ногу и потому должен был уехать из отряда в Ташкент, где пролежал довольно долго. Только 18 июля он был в состоянии выехать оттуда в отряд.
Когда генерал Черняев по приезде в Петербург явился ко мне, я высказал ему со всею откровенностью неодобрение его образа действий и объявил ему, что все непозволительные его поступки известны Государю. Сначала Его Величество отказал даже в приеме Черняева, только по приезде генерал-адъютанта Крыжановского в Петербург в начале мая, вследствие заступничества его, Черняев был принят Государем, - и принят более благосклонно, чем заслуживал. Нашлись в Петербурге и другие заступники, кроме Крыжановского, который сам прежде так жаловался на непозволительные поступки своего подчиненного.
Черняев разыгрывал роль непризнанного гения, жертвы зависти и интриги. В Москве он приобрел даже некоторую популярность в качестве героя, несправедливо гонимого начальством. Таково было в то время настроение общества: стоило только служащему навлечь на себя неудовольствие начальства, чтобы тем самым сделаться человеком популярным.
Между тем генералу Романовскому посчастливилось выйти с блистательным успехом из того трудного, даже опасного положения, в котором он принял от Черняева край и отряд. Эмир Бухарский с огромными силами стоял у Ура-Тюбе и готовился к решительному нападению на малочисленный русский отряд. В течение апреля успели подойти к Чиназу лишь небольшие подкрепления, частью с Сырдарьинской линии, частью из Западной Сибири, а по реке Сыр — два парохода. Однако ж и за прибытием этих подкреплений, чиназский отряд все-таки был не сильнее 3 тыс. человек (14 рот пехоты и 5 сотен казаков при 20 орудиях); в этом числе было около 600 человек конницы (казаков). Кроме того, в боковом отряде на р. Чирчик было до 1000 человек. С такими ничтожными силами приходилось генералу Романовскому выступить навстречу многочисленной бухарской армии, в которой, по имевшимся сведениям, состояли регулярныe войска с 40 артиллерийскими орудиями. До сих пор с этими войсками еще ни разу не приходилось нам встречаться. Дело было рискованное, и в случае неудачи можно было опасаться полной катастрофы: мы потеряли 6ы весь завоеванный край и надолго, быть может, навсегда, утратили 6ы во всей Азии обаятельную силу русского имени. Но ничего другого не оставалось, как положиться на русского Бога.
В первых числах мая бухарское скопище двинулось от Ура-Тюбе к Чиназу и дошло до Ирджара. 7-го числа и наш отряд перешел на левую сторону Сырдарьи и двинулся навстречу противнику. 8-го числа произошла решительная битва под Ирджаром и кончилась с таким полным успехом, какого нельзя было ожидать. Многочисленная армия бухарская была разбита наголову и бежала без оглядки, побросав лагерь, часть орудий, массу военных запасов и всякого имущества. Войска туркестанские показали себя блистательно. Один счастливый удар выручил нас из беды.
После одержанной победы генерал Романовский счел более выгодным, не увлекаясь преследованием разбитого неприятеля к Дзюзаку, обратиться влево, к Ходженту, и завладеть этим важным стратегическим пунктом, разъединяющим Бухару от Кокана. Победа под Ирджаром произвела такое нравственное впечатление в целом крае, что отряд наш 15 мая занял без сопротивления крепостцу Нау, покинутую гарнизоном, подступил к Ходженту и, несмотря на сильные укрепления этого большого города, после 8-дневной осады овладел им штурмом 24 мая.
Эти боевые успехи наши дали делам совершенно новый оборот. В лагерь под Ходжентом явилось посольство от эмира Бухарского, который в то же время возвратил задержанное в Бухаре русское посольство. Хан Коканский также прислал послов с уверениями в своих дружественных отношениях к России и готовности исполнять «все приказания» русского начальника. Население Ташкента и окрестного края, начинавшее уже колебаться, присмирело и даже просило о принятии его в русское подданство.
Замечательно, что в это же время прибыло в Ташкент посольство от магараджи Кашмирского с дружественными заявлениями и просьбами о покровительстве торговым сношениям Кашмира с Коканом и Кашгаром ввиду стеснений их со стороны англичан. Надобно заметить, что в это время в Афганистане происходили кровавые раздоры между наследниками Дост-Магомета. Бывший эмиром Шир-Али свергнут с престола и выгнан из Кабула.
Переговоры генерала Романовского с посланными от эмира Бухарского привели к результатам вполне удовлетворительным: все русские купцы и караваны, задержанные в бухарских владениях, были отпущены, и торговые сношения возобновились. Но окончательное установление условий мира замедлилось в ожидании указаний от генерал-губернатора, находившегося тогда в Петербурге.
Донесение генерала Романовского о победе при Ирджаре на имя генерал-адъютанта Крыжановского было отправлено в Петербург с адъютантом сего последнего майором Кацпшым В проезде чрез Москву приказано было ему явиться прямо к Государю, находившемуся тогда в Ильинском. Его Величество, прочитав донесение, неотлагательно назначил награды тем лицам, которые в реляции были названы как особенно отличившиеся. Самому генералу Романовскому пожалованы ордена Св. Георгия 3-й степени и Св. Анны 1-й степени. В то же время (4 июня) последовало и назначение его военным губернатором Туркестанской области.
В конце июня генерал-адъютант Крыжановский отправился из Петербурга обратно в Оренбург, проездом чрез Москву представлялся Государю в Ильинском и принят был благосклонно. Пробыв короткое время в Оренбурге, генерал Крыжановский отправился в Туркестанскую область. Генерал Романовский с нетерпением ожидал приезда генерал-губернатора для разрешения многих вопросов, в особенности же для окончательного утверждения условий мира с Бухарой, так как на заключение трактата полномочия были даны генерал-губернатору²²³. К крайнему удивлению, еще до прибытия генерала Крыжановского получены были от него генералом Романовским странные предписания и распоряжения: обещанное бухарскому эмиру возвращение задержанных в наших пределах бухарских караванов приостановлено; относительно хана Коканского, приказано Романовскому «принять тон высокий, третировать его как человека, который по своему положению должен быть вассалом России, а если обидится и будет действовать против нас - тем лучше: это будет предлог покончить с ним...».²²⁴ Также и по делам гражданского устройства края, новые предписания генерала Крыжановского совершенно расстраивали начатый так успешно ход дел.
Чему приписать такой внезапный поворот в распоряжениях генерал-губернатора, который до сих пор во всех своих инструкциях и предписаниях как Черняеву, так и Романовскому не переставал настаивать на точном исполнении требований высшего правительства - действовать, сколь возможно, в смысле умиротворения и успокоения края. Неужели военные успехи Романовского под Ирджаром и Ходжентом пробудили в его начальнике чувство зависти и жажду военной славы? Прибыв в Ташкент 17 августа, генерал Крыжановский был принят населением торжественно и с выражениями преданности; почетные лица поднесли ему, по русскому обычаю, хлеб-соль и адрес, в котором умоляли включить Ташкент и окрестный край в состав империи. 29 августа генерал Крыжановский торжественно привел к присяге на верноподданство почетных жителей Ташкента и окрестностей, причем была прочитана прокламация его и разрешено ташкенцам представить адрес самому Государю. На другой день, 30 августа, происходила закладка православного храма в Ташкенте и народное празднество.
Но эти мирные торжества, ознаменовавшие окончательное присоединение Ташкента к территории России, как видно, не удовлетворяли честолюбия генерала Крыжановского; ему хотелось во что бы ни стало воевать, и вот он отправился лично в отряд, собранный у Ходжента. Немалых трудов стоило Романовскому убедить его в том, что хан Коканский ничем не подал повода к враждебным против него действиям с нашей стороны. Прибывшее новое посольство коканское привезло опять письмо от Худояр-хана с уверениями в покорности и дружбе. В то же время прибыли в Ходжент и уполномоченные от эмира Бухарского для заключения мирного договора. Они соглашались на все заявленные им требования, но просили только снисхождения относительно размера назначенной контрибуции, которую Бухара затруднялась уплатить. Генерал Крыжановский прервал переговоры, объявив уполномоченным, что если чрез десять дней не будет уплачена назначенная сумма, то военные действия возобновятся. Так и было: ровно на десятый день ходжентский наш отряд, силою в 20 рот и 5 сотен казаков при 24 орудиях, под начальством генерал-майора Романовского, готовившийся к движению на Кокан, вдруг обратился к бухарским пределам и 22 сентября подступил к бухарской крепостце Ура-Тюбе, которою и овладел 2 октября, после 8-дневной осады. Затем занят был без сопротивления Заамин, а 18 октября взят штурмом Дзюзак. В реляциях об этих победах снова выставлялся граф Воронцов-Дашков.
Генерал Крыжановский, удовольствовавшись этими боевыми подвигами, покинул отряд и 1 ноября выехал из Ташкента обратно в Оренбург, предоставив генералу Романовскому дальнейшие распоряжения по введению управления во вновь занятом крае и по обеспечению его со стороны соседних ханств. По возвращении в Оренбург 14 ноября, он донес по телеграфу в Петербург: «В Туркестанской области совершенное спокойствие. Война с Бухарою с нашей стороны окончена, надеюсь надолго, если эмир не возобновит ее сам. С Коканом установлены дружественные отношения. Торговля всюду восстановлена. Много караванов идет из Бухары и обратно. Войска, временно командированные в Туркестанскую область из Западной Сибири, возвращаются к своим местам...»²²⁵
Последствия скоро показали, в какой мере был основателен оптимизм генерала Крыжановского. Тем не менее личная цель его воинственных предприятий была достигнута. 2б ноября ему пожалован «за отличную храбрость и распорядительность» орден Св. Георгия 3-й степени; генерал-майор Романовский назначен в Свиту; флигель-адъютант граф Воронцов произведен в генерал-майоры, также с назначением в Свиту.
Войска наши, по занятии Дзюзака, расположились на зимние квартиры. В это время уже подошли батальоны, отделенные от полков 37-й пехотной дивизии на подкрепление войск Туркестанской области. Дзюзак сделался передовым нашим пунктом к стороне Самарканда и Бухары.
Между тем первые полученные в Петербурге известия о воинственных замыслах генерала Крыжановского снова встревожили Министерство иностранных дел и, признаюсь, очень удивили Военное министерство, после предшествовавших успокоительных донесений генерала Романовского; тем более, что в это же время получены были тревожные известия и с другой стороны - о распространении Дунганского восстания в сопредельных с нами северо-западных окраинах Китайской империи²²⁶. Генералы Дюгамель и Крыжановский представляли свои предположения о введении наших войск в эти китайские области для обеспечения спокойствия в наших собственных пределах. Для обсуждения возникших разных вопросов по азиатским делам назначено было совещание у Государя в Царском Селе. Оно предполагалось сначала на 16 сентября, но как в этот день назначен был торжественный въезд невесты Наследника Цесаревича, то пришлось отлагать совещание день за днем, и наконец оно состоялось 24 сентября, вслед за обычным моим докладом.
Пред самым совещанием князь Горчаков, узнав о предполагавшемся генералом Крыжановским движении на Кокан, вообразил себе, что ему дано было на то разрешение от Военного министерства без предварительного сношения с Министерством иностранных дел. «Вы знаете, как я всегда стремлюсь идти с Вами рука в руку», - писал он мне по этому поводу. Но когда я объяснил ему, что донесения из Ташкента приходят в Петербург после целого месяца пути и что генерал Крыжановский, если нашел необходимым двинуться на Кокан, то не имел возможности спрашивать разрешения из Петербурга, тогда князь Горчаков сознался, что худо понял бумагу, и прибавил в своей записке: «Против совершившихся событий на таком расстоянии центральной власти остается покоряться исходу, как бы ни противен он был важнейшим соображениям высшей политики...»²²⁷
В совещании 24 сентября было положено: строго держаться прежней программы, то есть избегать распространения наших завоеваний и отнюдь не домогаться присоединения Кокана к империи, а стараться только восстановить в этой стране так же, как и в Бухаре, наше политическое влияние и торговые сношения. В таком смысле редактирована была, по соглашению между обоими министерствами, телеграмма к генералу Крыжановскому и 26 сентября отправлена в Оренбург, откуда должна была идти с нарочным в Ташкент. В письме же к генералу Крыжановскому от 10 октября, отправленном с курьером (подполковником Абрамовым), я объяснил обстоятельно принятое в совещании решение и прибавил, что «Государь положительно не желает присоединения Кокана; находит более для нас выгодным, чтобы страна эта оставалась только под влиянием нашим»²²⁸. При этом я предварял генерала Крыжановского, что ни в каком случае не будут посланы новые подкрепления и что напротив того, Его Величество требует, чтоб и посланные уже батальоны 37-й пехотной дивизии были возвращены при первой возможности, так как от Военного министерства настоятельно требуется сокращение расходов, а между тем Дунганское восстание вынуждает нас подкрепить войска на китайской границе. Точно то же сооб-щил я и генералу Романовскому, вполне одобрив его стремление к умиротворению края и гражданскому его благоустройству.
В то же время сообщено было генералу Крыжановскому и Романовскому о Высочайшем соизволении на присылку в Петербург депутации от вновь присоединенного края.
Новые инструкции, данные от Военного министерства начальству оренбургскому и туркестанскому, успокоили князя Горчакова, который 19 ноября писал мне: «Радуюсь, что мы продолжаем идти рука в руку»²²⁹. Посол наш в Лондоне барон Бруннов извещал, что последние наши объяснения найдены и Лондонским кабинетом удовлетворительными.
Хотя с Бухарой не было заключено формального мирного договора, однако ж осень прошла в Туркестанском крае довольно спокойно; все внимание местного начальства обратилось на составление Положения и штатов управления, на устройство края в полицейском и финансовом отношениях. Со стороны Военного министерства приняты были меры, чтобы распутать счеты и привести в порядок расстроенную во время начальствования Черняева денежную отчетность. Для этого была отправлена в Ташкент особая комиссия под председательством полковника Быкова, состоявшего при Главном интендантском управлении и лично мне известного по прежней его службе на Кавказе. Комиссии этой была отпущена примерная сумма в 400 тыс. рублей для уплаты позаимствованных из разных источников денег на текущие расходы и для удовлетворения кредиторов казны за прежнее время. Прибыв на место, комиссия нашла в счетах такой хаос, что и в целый год не могла распутать его.
В то же время другая комиссия, составленная из представителей разных министерств под председательством чиновника Ми-нистерства внутренних дел действительного статского советника Гирса (Фёдора Карловича) образована была для составления проекта Общего положения для всех степных областей Оренбургского и Западно-Сибирского края, населены преимущественно киргизами. Комиссия эта предварительно объезжала край для изучения быта степного населения и к осени 1866 года прибыла в Туркестанскую область, где, впрочем, она нашла совершенно иные условия, чем в степной стране²³⁰.
Генерал Романовский, утомленный усиленными трудами 8-месячного своего начальствования в Туркестанской области, просил дозволения съездить хотя на короткое время в Петер-бург, не столько для собственных своих надобностей, сколько для разъяснения многих недоразумений по службе, ставивших его в затруднительное положение, особенно в отношениях к оренбургскому начальству. Получив на это разрешение, он выехал в половине декабря из Ташкента и прибыл в Петербург уже в январе 1867 года. На пути он был обрадован известием о зачислении его в Свиту Его Величества.
Что же касается графа Воронцова-Дашкова, то он возвратился в Петербург еще месяцем ранее.
В течение лета получены были из Иркутска тревожные известия о возмущении в среде политических ссыльных поляков, работавших на дороге, обгибающей озеро Байкал с юго-востока. Всех поляков на этой работе было 717, под конвоем 138 нижних чинов при 5 офицерах, под общим начальством подполковника Черняева. Ссыльные были распределены партиями от 50 до 100 человек в каждой на протяжении около 200 верст. В ночь с 24 на 25 июня одна из таких партий вздумала напасть на конвойных солдат, обезоружила их, перевязала и двинулась к северу на соединение с другими партиями рабочих. На пути мятежники грабили почтовые станции, связывали ямщиков, забирали лошадей, повозки, оружие, продовольствие, прервали телеграфную линию и покушались пробраться к китайской границе. Они захватили самого подполковника Черняева и прочих офицеров.
По первым известиям, полученным в Иркутске, приняты были меры, чтобы не допустить бунтовщиков бежать из горного ущелья, по которому проложена Кругобайкальская дорога. Не сколько отрядов отправлено из Иркутска, частию сухим путем, частию на пароходах, в то же время другие части войск двинуты от Верхне-Удинска, Селенгинска и Забайкалья, так что мятежники были окружены со всех сторон, и все пути для побега были им преграждены. Бунтовщики попытались было вступить в бой против теснивших их отрядов, но скоро увидели невозможность сопротивления военной силе. Большая часть их сдалась с покорностью, до 50 человек было убито и ранено, остальные скрывались некоторое время в тайге, но постепенно, в течение нескольких дней, выходили из лесов, для спасения от голодной смерти. Не досчитались только 37 человек. Все забранные бунтовщики отправлены в Иркутск и преданы военному суду.
В этом суде обязанности прокурора были возложены на моего младшего брата Бориса, служившего в Восточной Сибири членом совета Главного управления. Приговором суда по окончательной конфирмации командующего войсками Восточно-Сибирского округа генерал-лейтенанта Корсакова четверо главных зачинщиков бунта и предводители мятежны шаек подвергнуты смертной казни расстрелянием, 249 - каторжным работам бессрочно, 73 - на сроки 12 и 10 лет, 259 - содержанию в оковах в течение года, а 95 человек освобождены от ответственности как не принимавшие участие в бунте.
К счастью, этот бунт не имел никакого влияния на остальную массу ссыльных, разбросанных по всему безграничному пространству Восточной Сибири.

Комментарии

55 Об этом подробно см.: Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказская война. 18171864. М., 1994. С. 572-582. Официально выселение кавказских горцев в Турцию как военная и политическая мера началось в 1862 г. после утверждения Александром II постановления Кавказского комитета (см.: Милютин Д.А. Воспоминания. 1860-1862. С. 205-206). 1864-1865 гг. были временем наиболее активного переселения части северокавказских народов
в пределы Османской империи. Выселение горцев Западного Кавказа явилось непосредственным результатом их военного разгрома; переселение горцев Восточного Кавказа произошло после шести лет их окончательного завоевания.
Основными целями царского правительства в деле выселения горцев в Турцию в этот период, по мнению ряда исследователей, являлись: во первых, разгрузить край от «ненадежных» жителей; во-вторых, ослабить горское население; в-третьих, наделить землей казачество, освободить место для новых поселений выходцев из центральных губерний России и христиан из Турции [см., например: Ибрагимова З.Х. Эмиграция чеченцев в Турцию (60-70-е гг. ХIХ в.) М., 2000. С. 14-47].
56 ПСЗ. Собр. 2-е. Т. 40. Отд. 2-е. N4 42551.
57 Подробнее об этом см.: Халфин Н.А.
Присоединение Средней Азии к России. М., 1965. С. 160-162.
58 Литографированные копни депеш А.М. Горчакова от 5 и 23 августа 1865 г. см. в ОР РГБ. Ф. 169. Карт. 36. Ед. хр. 24.
59 Литографированная копия письма Дж. Росселя к барону Бруннову от 4/16 сентября 1865 г. см. Там же. Карт. 36. Ед. хр. 36. Л. 1-2.
60 Там же. Ед. хр. 22 (литографированная копия).
б1 Там же. Ед. хр. 23 (литографированная копия).
62 Еще в начале 1864 г., после занятия Южного Казахстана, царское правительство начало подготавливать наступление в Туркестан со стороны Каспийского моря. В связи с прекращением вооруженной борьбы на Кавказе стал доступен старый торговый путь из центральных районов России по Волге и Каспийскому морю в страны Востока. К этому же времени некоторые представители торгово-промышленных кругов России настойчиво ставили перед правительством вопрос о поддержке их планов развития торговли и промышленности на восточном побережье Каспийского моря.
Так, крупный красноярский и астраханский купец П.С. Савельев в сентябре 1864 г. ходатайствовал перед Министерством финансов о разрешении ему основать в Красноводском заливе торговую факторию. Поскольку Министерство финансов затягивало рассмотрение ходатайства Савельева, он обратился в Военное министерство, которое информировало о6 этом Министерство иностранных дел. В декабре 1864 г. директор Азиатского департамента П.А. Стремоухов представил А.М. Горчакову специальную записку о юго-восточном побережье Каспийского моря, которая 4 января 1865 г. по поручению Александра II рассматривалась в Особом комитете при участии военного министра, управляющего Морским министерством и др. В свете решений Особого комитета Военное министерство приняло к рассмотрению предложения Савельева (см.: РГВИА. Ф. 38. Оп. 31/282. Д. 2б).
63 Дунгане - мусульманское население Китая, переселявшееся с VIII в. из Средней Азии первоначально в провинции Западного Китая. За тысячелетие пребывания в Китае дунгане численно увеличились до 30 млн человек. Дунганское восстание, начавшись в 1862 г. в западных провинциях Китая, быстро распространилось на Джунгарию и Кашгар. Причиной его было недовольство дунган дискриминационной политикой китайского правительства. Следуя заключенным с Китаем в первой половине ХIХ в. договорам, Россия соблюдала в данных событиях нейтралитет, преследуя единственную цель - не пропустить подвластных ей киргизов на китайскую территорию. Подробно о первых годах восстания см.: Терентьев М.А. История завоевания Средней Азии. СПб., 1906. Т. 2. С. 5-1б.
64 Тайпинское восстание (1850-1864) фактически было подавлено в июле 1864 г. англо-французскими войсками. В данном случае имеется в виду действия остатков тайпинской армии (об этом см.: Илюличкин В.П. Крестьянская война тайпинов. М., 1967. С. 374-379).
65 Положение о военных округах было утверждено 4 августа 1864 г. (ПСЗ. Собр. 2-е. Т. 39. Отд. 2. Ns 4157, 4160). Вводилось приказом военного министра Р 228 от 10 августа 1864 г.
66 Подлинники писем великого князя Михаила Николаевича к Д.А. Милютину от 25 января и 5 марта 1865 г. см. в ОР РГБ. Ф. 169. Карт. 70. Ед. хр. 2б. Л. 1-2о6., 3-Зоб.; письмо А.П. Карцова от 10 января 1865 г. -Там же. Карт. 65. Ед. хр. 9. Л. 19-20.
67 Подлинник цитируемого письма А.П. Карцова от 1 марта 1865 г. См. Там же. Л. 26об.-27об.
68 ПСЗ. Собр. 2-е. Т. 40. Отд. 1-е. 1' 42368.
69 Там же. 1Ч 42369, 42372.
70 Подлинник письма великого князя Михаила Николаевича к Д.А. Милютину от 15 декабря 1865 г. см. в ОР РГБ. Ф. 169. Карт. 70. Ед. хр. 26. Л. 14-15о6.
71 Подлинник письма А.И. Вастена к Д.А. Милютину от 5 февраля 1866 г. -Там же. Карт. 59. Ед. хр 40. Л. 1-2.
72 Цитата из письма А.П. Карцова от 30 декабря 1865 г. см. в ОР РГБ Ф. 169. Карт. 65. Ед. хр. 9. Л. 38З8об.
73 Подлинники писем А.П. Карцова от 14 и 30 декабря 1865 г. - Там же. Л. 33-39о6.
74 Б.А. Милютин в 1851 г. окончил юридический факультет Петербургского университета. После этого он несколько лет прослужил в Петербурге, в Сенате. В 1859 г. Милютин поступил на службу к генерал-губернатору Восточной Сибири Н.Н. Муравьёву, правда, уже к концу пребывания того в крае. В Восточной Сибири Милютин пробыл 10 лет при трех генерал-губернаторах. Об этом периоде своей жизни Б.А. Милютин оставил воспоминания «Генерал-губернаторство Н.Н. Муравьёва в Сибири» (опубл.: Исторический вестник. 1888. Р 11. С. 317-364; Т 12 С. 595-605).
75 На Министерство юстиции были возложены подготовительные меры по проведению судебной реформы, созданию помещений для новых судебных установлений, подбору должностных лиц. Значительную роль в организации этой работы сыграл министр юстиции Д.Н. Замятнин. Подробнее об этом см.: Министерство юстиции за 100 лет. 1802-1902: Исторический очерк. СПб., 1902. С. 9б-110.
76 ПСЗ. Собр. 2-е. Т. 40. Отд. 2-е. Р 42587 (пункт 5).
77 Подразумевается «Записка» А.П. Платонова, предводителя дворянства Царскосельского уезда (РГАЛИ. Ф. 1065. Оп. 4. Д. 16).
78 Д.А. Милютин был назначен товарищем военного министра 30 августа 1860 г.
208 Речь идет о передовой статье в Ns 79 «Вести» по поводу увольнения К.П. Кауфмана. Эта статья рассматривалась 11 октября 1866 г. в Совете Главного управления по печати Министерства внутренних дел. Совет вынес решение объявить газете второе предостережение. П.А. Валуев, считавший статью «неуместной», утвердил решение Совета. Тем не менее в правительственных сферах полагали, что данная статья была инспирирована Валуевым (см.: Валуев П.А. Указ. соч. Т. 2. С. 155-156). В ноябре 1866 г. дворяне Казанской губернии по инициативе начальника штаба Казанского военного округа Ю.М. Батезатула составили адрес на имя Кауфмана. В нем выражалось негодование против статьи, напечатанной в Х 79 «Вести», а также высказывалась благодарность Кауфману за его деятельность в Северо-Западном крае (см.: ГАРФ. Ф. 109, 1-я экспедиция. Оп. 41. 1866. Д. 287. Л. 2-3).
209 См.: Journal de St.-Petersbourg», 1866. Ns 229. 12/24 октября.
210 А.П. Безак был с 1865 г. киевским генерал-губернатором (Киевская, Волынская и Подольская губернии).
г11 ОР РГБ. Ф. 169. Карт. 58. Ед. хр. 5. Л. 47о6.
г12 Западный комитет (20.9.1862- 5.1.1865) - высший административный орган, восстановленный на основании повеления императора от 14 сентября 1861 г. в связи с ростом революционного движения в Польше в начале 1860-х гг., повлекшим за собой волнения в Западном крае.
Председателем Комитета по должности был председатель Комитета министров, членами: шеф жандармов, министры: военный, юстиции, государственных имуществ, внутренних дел, иностранных дел, управляющие министерствами финансов, народного просвещения и обер-прокурор Святейшего Синода. Западный комитет был призван осуществить преобразования в гражданском управлении западных губерний; он рассматривал
вопросы переселения участников восстания 1863 г. во внутренние губернии России и переселения русских крестьян в западные губернии, вел переписку по отчетам генерал-губернаторов и начальников губерний о состоянии дел. После упразднения Комитета его дела были переданы в Комитет министров (см.: Высшие и центральные государственные учреждения России: 1861-1917. Т. 1. С. 78; Середонин С.М. Указ. соч. Вып. З. Ч. 1. С. 186-202).
213 упоминаемое ниже письмо великого князя Михаила Николаевича датируется 16 февраля (подлинник -ОР РГБ. Ф. 169. Карт. 70. Ед. хр. 2б. Л. 22о6.). г14 См.: подлинники писем великого князя Михаила Николаевича к Милютину от 11 января и 16 февраля 1866 г. (Там же. Л. 16-22); черновики писем Милютина к нему от 2 декабря 1865 г., 21 января и 7 марта 1866 г. (Там же. Карт. 53. Ед. хр. 86. Л. 4950; Ед. хр. 87. Л. 1-8).
215 ОР РГБ. Ф. 169. Карт. 70. Ед. хр. 26. Л. 27. г16 Положение о новом Кавказском округе было разработано под руководством А.П. Карцова к марту 1865 г., одобрено великим князем Михаилом Николаевичем и 6 августа того же года утверждено Александром II. Об отношении Карцова к окружной реформе на Кавказе и его сложных взаимоотношениях с окружением наместника свидетельствуют письма А.П. Карцова к Милютину из Тифлиса от 10, 26 января и 23 февраля 1865 г. (Там же. Карт. 65. Ед. хр. 9. Л. 19-22, 25-28). г17 Т. е. в 1856-1862 гг., во время наместничества князя А.И. Барятинского.
218 Здесь приводится отрывок из письма генерала М.Г. Черняева к И.И. Воронцову-Дашкову от 20 марта; копию письма см. в ОР РГБ. Ф. 169. Карт. 36. Ед. хр. 30. Л. 29-30.
219 Подлинник письма Черняева к Романовскому от 27 марта см.: Там же. Л. 33.
220 Там же. Л. 22.
221 Там же. Ед. хр. 31. Л. 11-14.
222 Имеются в виду два письма Д.И. Романовского к Д.А. Милютину из Чиназа от 5-11 мая 1866 г. (подлинники писем см.: Там же. Ед. хр. 32. Л. 1-4). Всего в Ф. 169 хранится 16 писем Романовского к Милютину за февраль — ноябрь 1866 г. из Оренбурга, Ташкента, Чиназа.
223 После Ирджарского сражения Д.И. Романовский предъявил эмиру предварительные условия мира. Они предусматривали признание Бухарским ханством всех территориальных завоеваний Российской империи в Средней Азии и проведение границы по Голодной степи и пустыне Кызыл-кум уравнение пошлин, взимавшихся с русских товаров в ханстве, с пошли нами, какими облагались бухарские товары в России; обеспечение безопасности и свободы передвижения русских купцов в Бухаре; выплату военной контрибуции. Поскольку Н.А. Крыжановский сохранил прерогативы ведения окончательных мирных переговоров со среднеазиатскими ханствами, то после своего совещания в Петербурге с Александром II и уполномоченными членами правительства (военным министром и министром иностранных дел), он значительно расширил российские требования. Вскоре после его приезда в Ташкент 17 августа 1866 г. было официально провозглашено включение в состав России всех занятых земель — не только Ташкента, но и Зачирчикских районов, Ходжента, Нау и др. Оренбургский генерал-губернатор потребовал от бухарского эмира прислать уполномоченного для переговоров о мире. В начале сентября 1866 г. бухарский посол согласился принять все условия России, кроме выплаты контрибуции. Это было использовано Крыжановским в качестве предлога для начала военных действий 13 сентября он предъявил послу явно невыполнимый ультиматум: в 10-дневный срок выплатить крупную контрибуцию. 23 сентября царские войска вторглись в пределы Бухарского ханства и вскоре штурмом заняли важные крепости: Ура-Тюбе, Джизак, Яны-Курган (см.: Халфин Н.А. Присоединение Средней Азии к России:60-90-е годы XIX века. М., 1965. С. 214-233).
224 Цитируется отрывок из письма Н.А. Крыжановского к Д.И. Рсщановскому от 1 июля 1868 г. (писарская копия письма с пометой Д.А. Милютина хранится в ОР РГБ. Ф. 169. Карт. 36. Ед. хр. 23. Л. 1-10).
225 Местонахождение телеграммы Н.А. Крыжановского из Оренбурга от 14 октября 1866 г. не установлено.
226 В течение 1866 г. и впоследствии русские власти принимали меры, препятствовавшие сношениям киргизов с дунганами, особенно в Семипалатинской области. Политика нейтралитета, помимо положительных, имела и отрицательные последствия: в ходе восстания были уничтожены русские консульства в Кульдже и Чугучаке, прекращена торговля в Джунгарии и Кашгаре, возросло число эмигрантов из Китая в Среднюю Азию, не прекращались беспорядки на русско-китайской границе (подробно о6 этом см.: Терентьев М.А. Указ. соч. Т. 2. С. 8-16).
227 Цитируется письмо кг-i. А.М. Горчакова от 21 сентября 1866 г. (подлинник см. в ОР РГБ. Ф. 169. Карт. 62. Ед. хр. 21. Л. 9).
228 Там же. Карт. 36. Ед. хр. 20.
229 Там же. Карт. 62. Ед. хр. 21. Л. 13.
230 речь идет о «Степной» комиссии, учрежденной в июле 1865 г. под названием «Особая комиссия для изучения начал и составления проекта будущего устройства управления киргизами» (так в официальной терминологии до 1926 г. именовалось казахское население). Инициатором создания и непосредственным организатором комиссии был Д.А. Милютин, ввиду необходимом закрепления власти Российской империи на присоединенных к ней землях Казахской степи и Туркестанского края. «Степная» комиссия работала до 1868 г. (о деятельности Комиссии в 1865-1866 гг. см.: Осеков Б.К. Организация и деятельность Степной комиссии: 1865-1868. Автореф. дис... канд. ист. наук. М., 1987. С. 8-12).
231 реформа государственного контроля была проведена законами 31 декабря 1863 г. (см.: ПСЗ. Собр. 2-е. Т. 38. Г'1 40100, 40363; Т. 39. Ь 40456/а, 41289, 40734, 54441).
232 В своем дневнике Валуев так описал заседание Комитета министров 5 июля: «...Военный министр и министр финансов неприличным образом нападали на губернаторов, как будто повсеместное ослабление правительственного авторитета было их виною. Я отвечал, что у нас повторяется сказанное когда-то во Франции, что оставляют в покое поджигателей и нападают на тех, кто бьет в набат, и что я в "Колоколе' Герцена не встречал таких обвинений против губернаторов. Милютин принял близко к сердцу этот ответ, и после заседания мы письменно, впрочем весьма дружелюбно, объяснились» (Валуев П.А. Указ. соч. Т. 2. С. 137). Подлинник письма Милютина к Валуеву от 5 июля см. в ОР РГБ. Ф. 169. Карт. 51. Ед. хр. 29; письма Валуева - Там же. Карт. 59. Ед. хр. 32. Л. 29-30; см. также коммент. 175.
233 Милютин не точен. Упомянутые статьи по «остзейскому» вопросу были напечатаны газетой «Москва» не в 1866, а в марте 1867 г., т. к. газета начала выходить только с 1 января1867 г. В этих статьях, написанных Ю.Ф. Самариным, осуждалась правительственная политика в прибалтийских губерниях, направленная на укрепление позиций там немецкого меньшинства. За эти статьи «Москва» получила предостережение, приведшее к закрытию газеты на три месяца (см.: Цимбаев Н.И. Указ. соч. С. 145146).
234 Цитируется письмо Валуева от 14 марта 1867 г. (подлинник см. в ОР РГБ. Ф. 169. Карт. 59. Ед. хр. 32. Л. 28).
235 Имеется в виду письмо Валуева от 23 ноября 1866 г. по поводу статьи в Х 235 «Московских ведомостей» (Там же. Л. 31).
236 Имеется в виду всеподданнейшая записка Милютина по поводу сокращения министром финансов сметы на военные расходы, представленная Александру II от 6 октября 1866 г. Писарской экземпляр записки с правкой Милютина см. в ОР РГБ. Ф. 169. Карт. 28. Ед. хр. 5. Л. 13-18.
237 Материалы заседания Совета министров 6 октября по обсуждению записки министра финансов Рейтерна хранятся в РГИА. Ф. 1275. Оп. 1. Д. 66. Как можно судить по дневниковой записи Валуева, совещание