В Средней Азии

(из записок русского путешественника)

Однажды, выйдя погулять, я очутился на обширном ташкентском выгоне. Сзади меня была русская часть столицы Туркестанского края; на право среди густой зелени красовался дом генерал-губернатора, а на лево на небольшом холме далеко растянулась ташкентская цитадель. Солнце только что взошло и косыми лучами уже набросило красноватый отблеск на верхушки деревьев и яркими полосками скользнуло по крышам русского Ташкента. Легкий ветерок навевал приятную прохладу и разносил упоительный аромат цветов. Утро было восхитительное. С наслаждением вдыхая здоровый весенний воздух, я углубился в созерцание окружавшей меня панорамы. Постепенно перенесся я в воображении к памятным для каждого туркестанца 1864 и 1865 годам. Грозно стояли до этого времени высокие городские стены Ташкента с многочисленными башнями п бойницами, окружённые глубокими рвами. На том месте, где теперь расположен русский город, небольшими группами были разбросаны невысокие деревья и мелкие кустарники. Но появился Черняев и все изменилось. Пали грозные стены, присмирел мусульманский фанатизм и Ташкент из сильной крепости превратился уже в мирный торговый город; рядом с цитаделью и городом азиатскими быстро поднялись на гладкой долине русские сооружения.

Но вот ко мне кто-то подошел. Я увидел перед собою знакомого ташкентского торговца, Хамут-Ходжу. Это был видный мужчина с длинною черною бородою и вечно улыбающимся лицом. Он считался фактотумом всех русских —знал все и вся. Кое-как болтая по-русски, он постоянно толкался между нашими. Хамут-Ходжа опустился около меня на свои пятки— обыкновенный способ сидения у туземцев. Вообще туземцы большие охотники поболтать.

— Задумался я о том, начал я, ибо было здесь несколько лет назад, какие битвы происходили и чем все окончилось.

— Якши, куп якши (хорошо, очень хорошо) подтвердил!, Хамут, важно кивнув головою. — Ты думал о Джандарале (генерале). Хороший был человек, у! хороший! Если бы все и мусульмане-то были такие, так лучшего и желать нечего .

— Как же ты догадался, что я вспоминал о Михаиле Григорьевиче?

— Хамут все знает. Не трудно догадаться. Лучше тебе скажу: как только попадешь вот на это самое место, так и вспомнишь о нем.

— Почему это?

— А вот я тебе все скажу.

О этими словами он придвинулся ко мне и начал.

— Как теперь помню: сражение кончилось, город был взят и наши ташкентцы вышли к нему, именно на этом самом месте, с покорностью, бледные, дрожат от страха, низко опустили головы... Ты сам знаешь, какие порядки у нас, когда кто победит: уж кого там пощадят, особенно вождей... Наши аксакалы думали, что всех накажут за то, что много русских погибло при взятия Ташкента... Другой на месте генерал пожалуй сделал бы им что-нибудь дурное...

Вскрикнули «Аман» (пощади) и упали наши на землю, закрыли головы руками и ждали своей участи... И что же? Черняев нагнулся, поднял их и ласково, как простой человек, принялся объяснять:  „что он не думает их казнить, что если они сделали много вреда, за то теперь верностью Ак-Падше (Белый царь) могут загладить прежнюю вину и не только не будут считаться врагами, но могут сделаться друзьями русских, что война кончилась и настал мир“... и долго говорил он, и все так ровно, тихо. Нам показалось, что не человек говорит, не привыкли мы к этому. Бывало попадешь в беду и не подумаешь идти к своим кази, аксакалам, курбашы и другим—без подарка к ним и не смей сунуться. А придешь к нему, скажешь всю правду—сейчас выручит и своего не пожалеет... За все это непременно—хоть он и кяфир—будет он награжден небом... ученые люди и те даже это предсказывают... Спроси любого ташкентца, который знавал генерала и всякий тоже скажет... Вон там не далеко от крепости, между деревьями домишко!.. Низенький, слеплен из глины, с земляной крышей, поросла она травой и мхом, с двумя окошечками—это вот н есть его дом. Как заняли Ташкент, тут жил Черняев. Не правда ли? Чужеземец и не поверит, что это было жилище первого нашего губернатора, победителя храброго Алим-Кули. У нас разве только мердекеры (подёнщики) так живут... Прежде было просто.... Да знаешь. Спроси у любого из наших, чего тебе об генерале не расскажут. М как его наши до сих пор почитают—ой как почитают и помнят!..

Рассказик, но мере того как говорил, более и более воодушевлялся, искреннее чувство слышно было в его голосе, глаза блестели.

— А знаешь ли, почему здесь крепость стоит? снова начал он протягивая руку по направлению к цитадели н, не дожидаясь моего ответа, продолжал: „Сейчас скажу... Русские—прехитрый народ! Взяли Ташкент, видят—туземцев много: когда взбунтуются не скоро справишься с ними... Вот и придумали в сторонке выстроить свою урду (крепость), свой город. Потом порешили между собою—как что не ладно, сейчас всем в урду прятаться. Хотя никому не велено говорить— это великий секрет, а мы все таки все знали. Раз им чуть было не пришлось спасаться, да на их счастье только страхом и отделались...

— Скажи мне, Хамут, спросил я, отчего теперь у вас не строят более таких великолепных зданий, какими мне недавно пришлось любоваться в Самарканде?

— Какие же это?

— Да вот например Гур-Эмир, Шах-Зннде, Шир-Дар, Улуг-Бек, Тилля-Карн и многие другие.

— Да что, ответил торговец, свободных рук нет, да и работников таких искусных не найдешь больше в Туркестане; главное—пет ни Тимура, ни Абдулла-хана, нет тех знаменитых эмиров, о которых теперь ноют только в песнях. Такие дела делают только великие люди. Мы, мусульмане, на красоту храма мало обращаем внимания: вам нужно, чтобы строение—старинное ли, новое ли — имело значение религиозное. Поэтому то у нас почитаются только те здания, к которым народ стекается для поклонения, например:Гур-Эмир, Кук-Таш, Шах-Зинде...

— У вас разве не уважают всех мечетей и медресе, перебил я его.

— Нет! И мечети, и медресе уважаются; не все—а те, что строены в память каких-нибудь святых или над могилами святых. Ну! мечеть Шир-Дар уважается—построена  она Ялунтарь-Беком в 638 году (по мусульманскому летосчислению) геджры над могилою святого имама Доздагума; но остальные медресе—Улуг-Бек и мечеть Тилля-Кари далеко уступают. Они не имеют той святости, хоть и построены известными ханами: мечеть Улуг-Бек или Мирза, как все называют, построена Улуг-Беком в 742 году геджры, а медресе Тилля-Карп—Ялантуш-Беком в 598 году.

— Святынь у нас очень много; почти нет такого города, который не имел бы одного или нескольких святых. Всё-таки главные, после священной Бухары и славного Самарканда—город Туркестан; его пожалуй даже выше остальных почитают... Ты там видел громадную мечеть Хазрет-Имам или Азрет-Имам? Тысячи идут туда богомольцев, поклониться праху великого имама  Хазретн-Ходжа-Ахмед-Ядави; всю жизнь свою творил добрые дела этот имам и разными чудесами поддерживал истинную веру Магомета на земле. Я думаю, ты помнишь, как отчаянно бились коканцы с русскими, после того как взяли Туркестан. Когда пал этот город, дуваны и календеры  рассыпались по всему коканскому ханству и начали и проповедовать священную войну против кяфиров, дерзнувших посягнуть на неприкосновенность мусульманской святыни; и коканцы вооружились поголовно и война разгорелась с новой силой. Ваше еще счастье, что послали Черняева...

— Ты жалеешь, что русские прогнали ваших ханов и беков?.. Может быть, вам хотелось бы скорее вернуть законных владетелей?

— Спаси нас Аллах! с ужасом воскликнул ташкентец.

Теперь навряд найдешь такого человека, который хотел бы этого... Нет, нет! мы верные подданные великого Ак-Падши! Теперь мы живем свободно, спокойно, жизнь и имущества наши безопасны. А что было прежде? дрожью задрожишь. как вспомнишь... Сами беки — и те не могли ручаться за свою жизнь; кто сильнее был, тот и прав. Сегодня, например, ты богат и счастлив, а завтра тебе, ни за что, ни про что, как барану, горло перережут.

И Хамут-Ходжа пустился в длинные рассуждения о прежних порядках.

— Еще один вопрос, почтенный Хамут. Объясни мне,— что такое таджик и сарт? Кажется, между ними нет разницы?

— Пожалуй. В здешнем крае много разных племен; самые многочисленные из них—Киргизское, Узбекское и Таджикское. Говорят, что таджики происходят от Ирани;

Аллах их ведает—это дело ученых. Я знаю, что я таджик, а от кого мы происходим — мне и в голову не приходило. А что такое сарт, могу тебе объяснить. Слово „сарт“ значит—неизвестный человек; мы же понимаем городского жителя или торгового человека. Сартовскаго племени нет; такое название придумали русские, когда этого слова „сарт“ не понимали. Весь Ташкент населен большею частью таджиками—русские же прозвали нас сартами.

— Ты женат? спросил я своего собеседника.

— Как же! у меня две жены, ответил Хамут-Ходжа, добродушно улыбаясь.

— А сколько лет твоим женам?

— Одной двадцать, а другой тринадцать,

— Такая молодая! воскликнул я удивленно.

— У нас бывают и моложе...

— И что же? Твои жены наряжаются только дома, а на улице, как и другие женщины, ходят закутанными с ног до головы.

— Как же иначе? с недоумевающим видом спросил торговец. Дома наши женщины щеголяют в красивых и богатых нарядах на улице же требуется самая простая одежда. Фаренджи они набрасывают на голову, длинные рукава закидывают назад и связывают вместе у самых пяток; лицо закрывают черным чачбау замужние, девицам же дозволяется употреблять белую кисею.

— Это я знаю, ответил я. Ты кажется, достаточно ознакомился с русскими обычаями, всмотрелся какою свободой пользуются женщины у русских; тебе и следовало бы поступать по их примеру; ты и сам расхваливаешь наши порядки... Дозволь своим женам ходить с открытыми лицами, не держи их взаперти — другие сделают тоже, и увидишь какая хорошая жизнь начнётся у вас.

— Нет, нет!.. Это невозможно! оживленно возразил Хамут. Все наши меня на смех поднимут. Магомет прямо сказал: женщина создана только, чтобы повиноваться во всем своему мужу, быть ему верною рабою. И он не ошибся: дай только пм свободу, так сам не рад будешь. Ваши женщины умнее — они иначе сотворены, — иному мужчине не уступят; любая из них может быть кушбеги (великий визирь). Наши же — куклы, ничего не понимают: хороши пока заперты. Позволь им открыться — весь род человеческий погубят; непременно погубят. Коран — великая книга и Магомет — о! он знал, что дозволить и что запретить... Предопределения Аллаха не изменишь! торжественно заключил таджик.

Сколько я ни спорил, сколько ни старался доказать несправедливость таких понятий—все было напрасно; Хамут-Ходжа продолжал настаивать на своем. Спор о религии ему, по-видимому, сильно не нравился, так как он вдруг заявил:

— Хороший ты человек, а все же кяфир, и не можешь понять мудрого закона Магомета... Лучше не будем спорить, тамыр... Однако мы заговорились; посмотри, солнце высоко. Становится уж жарко! Пора и но домам. Прощай!

И мы расстались.

Н Стремоухов

Текст воспроизведен по изданию: Стремоухов Н. В Средней Азии (Из записок русского путешественника) / Нива. 1879, №23, 24, 25