Мобильная версия сайта |  RSS |  ENG
ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
 
   

 

» АТАРЩИКОВ Г. - ЗАМЕТКИ СТАРОГО КАВКАЗЦА
"Русские солдаты насаживают черкесские головы на кол, Григорий Засс с удовольствием наблюдает за этим." — Николай Иванович ЛорерПолковник Засс послал верного своего лазутчика, Карим-Хадиля, разузнать: в каком числе и куда пошла партия. К вечеру Карим-Хадиль привез сведения, что сборище пошло по направлению к Баталпашинской, как было уже известно, и будет возвращаться непременно через псемеловский лес к толновскому аулу. Когда смерклось, барон Засс двинулся дальше. В полночь Карим-Хадиль попросил остановить отряд, а сам поехал разузнать, вернулось ли сборище. Через час Карим прискакал и дал знать, что партия, в громадном числе, остановилась, уже ночевать на самой Лабе, у псемеловского леса, близ талновского аула. Отряд немедленно тронулся, но когда поднимались на гору, чтобы, перейдя ее, войти в псемеловский лес, на сакму (след) неприятеля, в то время два орудия и прикрывавшая их рота пехоты и сотня казаков отстали, взяв совсем другое направление к реке Лабе. Ночь была темная, а, потому это было замечено только тогда, когда мы спустились с горы к псемеловскому лесу и остановились отдохнуть.
Лазутчик Карим-Хадиль, видя малочисленность нашего отряда сравнительно с сборищем горцев, просил барона Засса вернуться, пока есть возможность, и соединиться с отсталыми войсками; но барон Засс и слышать не хотел об отступлении.
Казаки двинулись через лес полным шагом, так как рассвет был уже близок. Когда сделалось возможным различать предметы, неприятель, расположившийся на ночлег, был от нас не более как в версте. Мы пошли рысью. Вдруг, лазутчик, хлопнув плетью по своей лошади, неожиданно, как стрела, умчался к партии горцев.
Засс в недоумении приостановил отряд и сказал: «Казаки! нам, может быть, изменили, но, во всяком случае, отступления со мною нет, не было и не будет. Одна храбрость и быстрота может нас спасти; перекрестимся же, братцы, и марш-марш на неприятеля!» С этими словами Засс хлопнул нагайкой лошадь, выхватил шашку и понесся вперед; за ним, с криком «ура!» и с гиканьем, понеслись казаки. Подскакивая к самой партии, услышали выстрел и как будто сигнальный крик; затем все горцы вскочили почти одновременно и бросились к лошадям, но казаки, с криком «ура!» и с гиканьем, беспощадно рубили неприятеля, рассыпавшегося то поодиночке, то по нескольку человек в разные стороны. Преследование продолжалось часа три, и тогда только казаки собрались к резерву. Поражение неприятеля было полное: убито и ранено горцев множество, отбито до двухсот лошадей с седлами, много оружия и освобождены захваченные в плен донские казаки.
Справедливость требует сказать, что этим успехом барон Засс немало обязан своему любимцу Карим-Хадилю. Последний, заметив, что барон ни за что не отступит, решился на отчаянный подвиг, дабы подготовить успех. Карим влетел в середину спавшего на заре сборища, выстрелил из пистолета — этот-то выстрел мы и слышали — и закричал во все горло отчаянным голосом: «Что вы спите! Засс! Засс! Засс!.. Он с несметною силою над вашими головами, бегите и спасайтесь кто куда может!».
От этого молодецкого дела даже сам барон Засс был в восторге; он благодарил казаков, обнял своего любимца Карим-Хадиля и расцеловал его при всем отряде.
Полный текст
» ОЧЕРК СЛУЖЕБНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ГЕНЕРАЛА АЛЬБРАНДА
Генерал-майор Лев Львович АльбрандПри первом вызове охотников для занятия опушки густого леса, начинавшегося шагах во сто от моря, Альбранд просил позволения участвовать в этом деле и ему было поручено начальствовать передовыми стрелками.
Как на праздник, отправился он на это опасное поручение; надев на себя новые эполеты и аксельбанты, по странному желанию быть виднее, он бросился в лодку и с первыми охотниками был на берегу. Небольшие толпы горцев, бродившие пред лесом, без выстрела скрылась в гуще его. Дождавшись высадки всех вверенных ему стрелков, Альбранд быстро повел их к опушке леса и, не встречая сопротивления, но предвидя его, уложил их в развесистой тени, ожидая дальнейших приказаний. Между тем высадилась Мингрельская милиция и под предводительством Капитана Кокума подвинулась то же к опушке леса и стала левее Альбранда, а за нею прибыл на берег и Барон Розен, с  Генерал-Майором Вольховским, всем своим штабом и передовыми войсками, главного отряда. Вдруг раздался барабанный бой, Альбранд вскочил, и недоверяя себе, спросил лежавшего подле него старого унтер офицера закаленного в кавказских боях, не слыхал ли он сигнала к движению вперед? Получив удовлетворительный ответ, он двинулся с порученною ему цепью в лес, не имея времени заметить, что Капитан Кокум не трогался с места со вверенною ему милициею. Тут, на первых шагах он встретил сопротивление только в ростительности, густая, зеленая чаща коей, скоро скрыла его от отряда; но по мере того как он вдавался в глубь леса, прислушиваясь, не будет ли сигнала к остановке, безмолвная дотоле чаща, стала оживляться свистом пуль, сыпавшихся справа и слева, оставляя в храброй команде Альбранда кровавые следы невидимого врага. Но это не удержало его; остановиться перед опасностью, когда велено было наступать это было не его правило и он пошел на пролом—вперед; наконец лес стал редеть, показался плетень из колючек и раздался лай собак, обличавших близость аула. Тогда в первый раз Альбранду пришла мысль, не зашел ли он слишком далеко и, он решился послать находившегося у него в цепи Прапорщика Бестужева, с двумя рядовыми, к Начальнику Штаба за новыми приказаниями; сам же снова уложил свою команду под плетнем и расположился ожидать на этом неприветном бивуаке вестей из главного отряда. Бестужев преодолев тысячу смертей, выбрался невредимым из леса, и объяснив Генералу Вольховскому положение Альбранда, получил приказание немедленно возвратиться и передать стрелкам приказ отступать; делать было нечего, он вступил опять в свой зеленый гроб и более из него не вышел. Два спутника его были счастливее; разлученные с ним на одной извилистой тропинке густою зеленью, они слышали пистолетный выстрел поразивший Бестужева, слышали последний стон его, но в кровавом бою не останавливаться же за всяким вздохом,—они поспешили достичь Альбранда и передать ему слышанный ими приказ. Отступление было труднее натиска: горцы, следившие из за деревьев за движением горсти смельчаков, поняли, что теперь настала их последняя минута и с гиком бросились на отступающих в шашки; тут уже выстрелов почти не было слышно, но каждый шаг стоил кому-нибудь жизни и только стоны умирающих прерывали звонкие удары холодного оружия. Странная вещь, блестящий мундир Альбранда послужил ему спасением, горцы приняли его за чрезвычайно важного человека и не стреляли по нем, желая захватить его в плен живьем; это предпочтение не спасло его однако ни от кинжалов, ни от шашек, которые с усиленным старанием сосредоточивали на нем свои удары, и он сам признавался, что если он остался цел и жив, то этим обязан единственно отчаянной храбрости двух молодых солдат из Поляков, шедших возле него, постоянно защищавших его и выползших, можно сказать, из леса с ужасными ранами на голове и руках, ранами, коих большая половина назначалась Альбранду. Только 80 человек возвратились с ним в лагерь в 5 часу по полудни, после упорного 4-х часового боя. Облитый кровью, с лицем почерневшим от порохового дыма, с глазами блестящими всею радостью полного сознания жизни, обновленной на пределе близкой смерти, Альбранд подошел к Барону Розену, встретившему его холодным вопросом: “Что вы делали так долго в лесу!” Строгое, но справедливое замечание это, как, камень легло на сердце Альбранда и было ему хорошим уроком за запальчивую храбрость, так, что долго после того, он не мог вспомнить об нем хладнокровно.
Полный текст
» ЧЕЧЕНСКАЯ СКАЗКА XVIII ВЕКА
Давным-давно, когда Уруссы только что ставили Кизляр, жил был в горах, в непроходимых лесах, Кабардинский выходец князь Джан Кличь Улудай. Казны у него было что у солнца Ирана, рабов — что звезд на небе; сам богатырь — на плечах быка уносил с чужого двора; а дебрью глухою идет — дубы пред ним валились как тростинки: вражий аул дани не внес — свалит гору на непослушных. Чего, казалось, недоставало Улудаю, а нет, — закручинился, насупил брови, будто две громовые тучи, и задумался. Было и о чём задумать думу — дочь невеста: а где жених по руке? Шекюр-Ханум была бы жемчужиной среди гурий Падишаха.
Вот, наконец, Улудай, пораздумав, собрал своих узденей и сказал: «объявите всему миру от Дербента до Анапы, что лишь тот назовется сыном моим, кто совершит такое дело, какого еще никто в горах не совершал».
Вскоре, в целом мире, от Дербента до Анапы, узнали о приговоре Улудая, и кровь, пуще прежнего начала литься, а горькие слезы вдовиц сожгли все поля от устья Терека до устья Кубана, и настал плачь, голод и все бедствия земли. А в Кубечах, то и дело что день и ночь стучали молоты, потрясая горы, и ковали шашки, кинжалы, кольчуги для сильных богатырей, искателей руки Шекюр-Ханум, ломавших оружие как дроворубы древесные сучья.
Наконец, через месяц-другой, к Улудаю на двор прискакал лихой удалец, весь закованный в броню.
Уздени Улудая встретили гостя, приняли лошадь, оружье, и ввели его в кунацкую саклю.
— Селям алейкюм! — проговорил удалец, наклонив голову и приложа руку к сердцу.
— Алейкюм селям! — гордо отвечал хозяин, не трогаясь с места.
— Я Джамбулатов.
— Добро пожаловать! — знакомое имя, слыхивал о твоем удальстве — садись!
Гость самодовольно улыбнулся и продолжал:
— Целому миру известно, какого ты хочешь жениха для дочери. Ты знал моего отца — от Дербента до Анапы не было человека храбрее, сильнее и выше его: когда бывало вытянется в рост, то луна задевала за макушку его головы.
— Правда, правда, был великан твой отец, сам я видел, да и старики сказывают, что горы были ему по плеча; но когда мой отец выпрямлялся во весь рост, тогда твой отец проходил под его ногами....
— Пожалуй, не будем считаться отцами! Я скажу о себе: я кликнул охотников и пять тысяч панцырников скакали за мной, домчались до Дона, разграбили села Уруссов и отогнали пять тысяч коней. Они там, на долине, возьми их в кебин за дочерью — я сделал то, чего никто еще не делал в целом свете, от Дербента до Анапы.
— Ты сделал славное дело, я об этом слышал. Но Кунчук сделал более тебя. С сотнею панцырников он вторгся в Анапу, убил Каймакана, сжег город, освободил свою невесту и ускакал невредим. Будь моим гостем, но мужем дочери не будешь...
Полный текст
» АХВЕРДОВ А. И. - ОПИСАНИЕ ДАГЕСТАНА, 1804 Г.
Типы горцев Кавказа, 19 векПорядком начну вам от Кизляра кумыками Андреевской, Аксаевской и Костековской деревень, в которых старшие владельцы.
В первой — Али Солтан Казаналипов; в деревне сей до тысячи семей, а душ мужеска пола вооруженных могут собраться до трех тысяч человек; со всеми же окружными около оной деревнями могут собраться вооруженных до шести тысяч человек. Деревня сия расположена на реке Акташ. Со всеми окружными деревнями принадлежит пяти фамилиям владельцов андреевских: Казаналиповым, Темировым, Алишевым, Айдемировым, Муртазали Аджиевым.
Деревня сия есть всему кавказскому народу воротами, ведущими на плоскость, в которую из всех мест лезгинцы, в Кавказе внутри живущие, чеченцы и прочие народы достатых ими в плен разных родов людей приводят на продажу, которых большею частию покупают у горцов и чеченцов сами андреевские жители и продают в Кизляр с хорошими выгодами для употребления в садах виноградных. По покупке приводимых пленных жители кизлярские записывают имя выкупленнаго и сколько за него заплатил в городовой полиции и от того времяни начинают в каждой год, кроме пищи и платья, пленному зачитать из данных на выкуп его денег по двадцати четыре рубли. И когда таковым образом все деньги, заплаченные хозяином лет чрез шесть или пять заработаются, тогда делают их свободными. Сим ремеслом перекупкою и продажею пленных, андреевцы довольно обогатели. Часть же пленных самых лучших обоего пола дают андреевцы приезжающим из Константинополя и Анапы туркам и жидам, а иногда и сами доставляют в Константинополь и продают там за великие деньги. Настоящая же прибыль андреевцов состоит в хлебопашестве, скотоводстве и в воске, на продажу в Кизляр дров, кольев для садов виноградных, строеваго лесу. Народ сей любит празность, пьянство и покой. Владельцы их без согласия подвластных своих узденей, то есть дворян, никакого дела предпринять не могут, и чаще бывает, что они должны соглашаться на мнение узденей, нежели узденья на владельческие предложении. Из сих владельцов есть имеющие чины наши, как-то: майоры Муртазали и Устерхан Алишев, из коих первой имеет медаль, данную при коронации, золотую с бралиантами, капитаны Арслан-бек Айдемиров, Ибрагим Альбор Аджиев и Шефи Темиров, который имеет за Персидской поход медаль большую золотую на голубой ленте с портретом Екатерины вторыя и с надписью "за храбрость и усердие". 
Полный текст
» ДАЛЬ В. И. - ПОДВИГ ПРАПОРЩИКА ЩЕРБИНЫ
В Декабре 1819 года, 12,000 Лезгин, под предводительством славного разбоями Сурхай-Хана Казыкумыкского, внезапно вышли из гор и ворвались в селение Чирах, в ханстве Курахском, в 150 верстах от Кубы. При селении было небольшое укрепление с гарнизоном из роты Апшеронского пехотного полка. Часть этого слабого горнизона находилась в самом селении, Лезгины нашли в казарме 80 гренадер полусонных, и перерезали большую часть из них; но другие защищаясь, успели скрыться в крепостце. Прапорщик Щербина, услышав тревогу, выскочил из дома, скликал рассеянных солдат и, видя себя отрезанным от крепостцы, пробился сквозь толпы дикарей к высокому каменному минарету, чтобы, засев в нем или отсидеться, или дорого продать свою жизнь. Он отстреливался там до рассвета; прошел день — стрелки наши били сверху Лезгин на выбор; за то десятки пуль пронизывали малейшие скважины — и число храбрых редело. Великодушный штабс-капитан Овечкин, оставшийся главным начальником крепостцы, сделал две вылазки, желая выручить товарищей из засады. — Но Щербина кричал ему: возвратись, береги людей для охраны крепости. Они нужнее меня. Я обрек себя на смерть, но умру не даром. Наконец рассвирепевшие горцы отбили двери, ворвались внутрь минарета, резались там с Апшеронцами на кинжалах, и, истребив всех, по узкой лестнице устремились вверх; но там их ждал герой Щербина, который, ударами своей сабли поражал по очереди каждого горца, показывавшегося из-под пола. Лезгины отказались от приступа и стали подрывать башню. Два дня держался Щербина, не сдаваясь; на третий — минарет рухнул — и ожесточенные горцы вытащив его полураздавленного из-под развалин, подрезали ему пятки, вытянули жилы и, в глазах осажденных, замучили его до смерти. Так мученически кончил жизнь свою — образец решимости, Щербина, юноша, своим образованием, умом и твердостию духа подававший блестящие надежды.
Мир праху твоему герой, ты пал с честию, завидною смертию воина за Царя и Отечество!!...
Полный текст
» СМОЛЕНСКИЙ С. - КАНЛЫ ИЛИ КРОВНАЯ МЕСТЬ - ДРЕВНИЙ ОБЫЧАЙ ГОРНЫХ ПЛЕМЁН КАВКАЗА

Убыхи, 1890-еПочти у всех горных племен Кавказа, до окончательного покорения края, существовал древний, народный обычай канлы. «Кровомщение есть злая необходимость каждого полудикого народа», говорит барон Сталь, «не имеющего кроме этого никакой принудительной силы для обуздания сильного, который, не боясь никого, готов обижать и притеснять слабого. У черкесов, как и во всяком горском обществе, где своеволие лица не имеет никаких пределов, где столько средств безнаказанно совершать преступления, канлы есть единственная узда, хотя в некоторой степени обуздывающая дикие страсти удальца, готового на всё». У абазин, также с давних пор, существовал во всей силе обычай расправляться оружием вместо суда, не стесняясь в том никакими строго карательными мерами со стороны общества. Поводами к началу канлы служили обыкновенно: убийства, грабежи, воровство людей и продажа их в плен. За убитого или проданного в неволю обязаны были мстить его родственники и даже вся фамилия, к которой он принадлежал. Нередко и самые малозначительные обстоятельства были причиной возникновения подобной вражды. Обида, нанесенная отцу и деду, передаваясь потомству, никогда не забывалась, и месть, как родовое наследство, завещалась нисходящей линии, которая кровью врага старалась смыть пятно позора, нанесенного её предку. Вражда, разрастаясь с течением времени, принимала более ожесточенный характер и доходила иногда до обширных размеров. Не только отдельные семейства, но бывали примеры, что целые аулы переселялись в другие общества, находя вследствие канлы невозможным долее жить в таком близком соседстве с противною стороною. Нередко одно селение находилась с другим в подобных враждебных отношениях, наследованных от дедов, причем ненависть к противникам всасывалась вместе с молоком матери. И этот варварский обычай, освященный народными преданиями веков, свято исполнялся горцами.

Часто случалось, что вражда на время утихала и, как огонь, не находящий достаточно пищи, тлела понемногу, останавливаясь на более или менее значительные периоды времени, то вспыхивала опять с большей силой и энергически поддерживалась обеими сторонами. Обиженная сторона, ища случая убить кого-либо из лиц, заранее для того назначенных, старалась также обворовывать своих противников, и наносить им как можно больше вреда. Лица, преследуемые кровомщением, не смели открыто являться на народные собрания, или в те места, где могли встретиться со своими врагами; при отправлении в путь, они иначе не выезжали из дому, как только через такие места, где не надеялись встретиться с неприятелем, или ездили в сопровождении значительного конвоя, с которым рассчитывали отразить всякое нечаянное нападение, а иногда и под покровительством влиятельного лица в крае, причем враги их, из опасения новой канлы, не покушались делать нападения.

В самом незавидном положении находился горец, преследуемый кровомщением, когда неумолимый противник мог подстеречь его на каждой тропинке, окружающей его двор. Ему невозможно было спокойно спать у своего родного очага, где он тоже не безопасен; с оружием он не должен был расставаться ни на минуту, ни днем, ни ночью, когда воображению его рисовался по скалам рыскающий враг, прокрадывающийся к его сакле. Только покровительство сильного лица, в доме которого он на некоторое время мог скрыться, делало преследуемого безопасным. Полная тревог жизнь и привычка к кровавым эпизодам приучала горца к подобной обстановке.

Преследователь бывал действительно неутомим до тех пор, пока не достигал цели своих желаний, в чем он клялся на могилах предков. В противном случае, страдала слава джигита и терялась репутация удальца в глазах не только родного аула, но даже целого общества, если он не успевал смыть кровью врага позора со своей семьи, и не отомстить противнику. Женщины называли его трусом, что отнимает доброе имя у горца, а родственники делали ему упреки. Это-то и заставляло его скитаться целый недели по лесам для преследования стоящего на очереди канлы, и сторожить на тропинках, где мог врасплох проходить, или проезжать его заклятый враг. Нужно знать характер горца, чтобы иметь хотя приблизительное понятие о том, с каким почти нечеловеческим терпением преследовал он неприятеля, подвергаясь сам лишениям и опасностям. Но зато при удобной минуте, выжидаемой месяцами и нередко годами, с каким неистовством бросался он на противника и убивал его. Предсмертные агонии жертвы доставляли победителю-убийце наслаждения, вознаграждавшие его за все труды и опасности. Но триумф его бывал непродолжителен и опьянение дикой радости скоро проходило, сменяясь сознанием своей собственной небезопасности, так как теперь наступала его очередь подвергнуться такой же участи от родичей только что убитого им, потому что канлы переходила на их сторону. И отомщенный становился предметом преследований, и он, и его родственники должны были укрываться от кровомстителей, иногда целые столетия продолжались между двумя родами подобные убийства.

Встречаясь неожиданно в чужом доме, кровомстители не показывали один другому притворного внимания или вежливостей, но делали вид, будто не замечают противника, и старались держаться один от другого подальше. В подобном случае никакая ссора не позволительна, потому что за обиженного гостя хозяин обязан отомстить обидчику.

«При совершении канлы», говорит барон Сталь, «нет ничего рыцарского и откровенного. Кровомститель убивает из засады, сожигает хлеб и сено враждебного ему семейства, поджигает ночью сакли, крадет детей. Все это делает он скрытно, воровски, сам избегая опасности. Предприимчивый кровомститель, в непродолжительное время, столько наделает вреда, что обидевшее семейство бывает принуждено просить чрез посредников мира и уплатить обиженному установленную обычаем плату за кровь».

Плата эта определена адатом, почти у всех горцев по сословиям; чем значительнее лицо, тем она выше; она иногда бывала до того велика, что одно лицо не в состоянии было заплатить её; в таком случае окладывался целый род виновного и единовременно или по частям выплачивал цену крови. Чаще всего случалось, что при договорах ответчик отдавал половину условленного платежа, и брал от обиженного семейства дитя, к себе на воспитание. Этим приобреталось родство, считавшееся кровным, и уничтожалась всякая вражда.
Полный текст

» ГАН К. Ф. - ПУТЕШЕСТВИЕ В СТРАНУ ПШАВОВ, ХЕВСУР, КИСТИН И ИНГУШЕЙ
Хевсурские войны, 1910 г.Хевсурский дом состоит из двух, редко трех этажей, из которых верхний этаж всегда значительно отступает назад, так что издали получается вид больших и высоких ступеней. Таким образом, плоская крыша нижнего этажа составляет что-то вроде веранды или балкона для верхнего этажа. Дом сложен из шиферных плит, сухою кладкою, отверстия для дверей и окон весьма малы, окна без стекол, местами плетень заменяет стену. Нижний этаж служит помещением для женщин и скота, тут стоить ткацкий станок и разная посуда домашнего обихода; во втором этаже живут мужчины, третий этаж, наконец, представляет из себя вроде гумна и только наполовину покрыт крышей. Тут стоят громадные плетеные корзины, в которых сохраняется зерно. Внутри дома царит невыразимая грязь, стены и потолки черны от дыма и сажи, воздух в этих жилищах ужасный. Для сообщения между этажами служат отверстия в потолках и приставные лестницы. Перед домами и на узких улицах еще грязнее, потому что тут наваливаются навоз и всякого рода нечистоты в неимоверном количестве. Нельзя себе представить того замечательного контраста, который существует между одеждой и жилищем хевсура. Костюм как мужчин, так и женщин отличается своим изяществом; он свидетельствует о замечательном вкусе, большом прилежании и искусстве женщин, которые ткут сукно, крася его в черный и темно-синий, а также в красный цвет и вышивают цветными нитками. Грудь, плечи и спина доходящей до колен чохи, а также и нижний край коротких шаровар вышиты красными, желтыми и зелеными нитками. Также искусно вышиты суконные гамаши, рукавица (носится только на правой руке), сумка для кремня, мешок для табаку и толстые чулки мужчин. Чоха имеет много продольных швов, должно быть, вследствие узкости материи; на летнем костюме замечаются большие прорехи по бокам, начиная с пояса. Прорехи эти обшиты позументом. У женщин на груди и у пояса масса украшений из тонких серебряных пластинок, юбка внизу украшена пестрыми полосами.
Полный текст
» ПОЛЬ НАДАР - ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ БАКУ В УЗУН-АДА 1890 Г.
Казачий полковникВ 1890 г. французский фотограф Поль Надар отправляется из Стамбула в Ташкент на Туркестанскую сельскохозяйственную и промышленную выставку. Путь его лежит из Баку в Узун-Ада, через Каспийское море на российском транспортном судне. По пути он делает много снимков морской тематики.
Фоторепортаж о морском путешествии выложен ниже.


Главная страница | Обратная связь | ⏳Вперед в прошлое⏳
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.