КНЯЗЬ ДАДИАН, ФЛИГЕЛЬ-АДЪЮТАНТ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ I.

Князь Александр Леонович Дадиан, известный своими несчастиями, как очистительная жертва тех традиционных порядков, которые в доброе старое время существовали в управлении полковою хозяйственною частию на Кавказе, родился в 1801 году, в наследственном имении, симбирской губернии, сенгилеевскаго уезда, где у его родителей было до 1000 душ крестьян, и получил отличное по тому времени домашнее воспитание. По словам лиц, коротко знавших князя, это был человек высокого образования, характера мужественного и непреклонной силы воли.

Дадиан поступил на службу подпрапорщиком лейб-гвардии в Преображенский полк в 1817 году; в 1821 г. произведен в прапорщики, а в 1825 г., в чине поручика, назначен адъютантом к генерал-адъютанту Паскевичу ¹.

Он участвовал в войнах: персидской 1826–1827 г. и турецкой 1828–1829 г. и экспедициях против горцев 1830, 1831 и 1832 годов. В 1827 году, граф Паскевич-Эриванский удостоил его поручения донести императору Николаю о взятии Тавриза, за что Дадиан произведен в капитаны, а в 1829 году он был послан к государю с донесением о сражении при Коинлы и взятии турецкого лагеря и трех-бунчужного паши в плен, за что произведен в полковники и назначен флигель-адъютантом его величества.

В конце того же 1829 года, он получил в командование Эриванский карабинерный (ныне 13-й лейб-гренадерский его величества) полк.

Дадиан был женат на дочери командира отдельного кавказского корпуса, генерал адъютанта барона Розена, Мидии Григорьевне Розен.

В 1837 году, во время посещения императором Николаем Кавказа, по донесению находившегося в Тифлисе для выработки положения об управлении закавказским краем сенатора барона Гана о злоупотреблениях в Эриванском полку, князь Дадиан, лично государем, при разводе 24 сентября, в Тифлисе, на Мадатовской площади, был лишен флигель-адъютантского звания и отправлен в Бобруйск, где и находился под судом, с содержанием в каземате арестованным, до 1840 года.

Между тем, флигель-адъютанту Катенину ², было повелено: сделать инспекторский смотр полку и произвести формальное следствие о действиях Дадиана, с тем, чтобы донесение Катенина служило основанием суждению военного суда. По суду оказалось следующее:

1. Войска кавказского корпуса были обязаны устраивать штаб-квартиры для себя собственными хозяйственными средствами, получая только без платы лес из владельческих дач и обывательские поводы для подвозки к месту построек разных материалов. Сверх того, с целию облегчения войск кавказского корпуса в устройстве полковых штабов, было разрешено им, кроме штатных подъемных лошадей, иметь еще рабочих волов, на покупку которых употреблялись деньги из отпускавшихся на устройство штаб-квартир, и иногда из экономических полковых сумм. [291]

На этом основании Эриванскому карабинерному полку были отведены частные земли около Тифлиса для рубки леса и сенокошения. Дадиан продовольствовал накошенным сеном не одних полковых лошадей и быков, но и собственный скот и конский завод свой, а зимою довольствовал скот полкового маркитанта и других лиц, не платя за излишнее сено денег владельцам земель; церковные же земли начал он распахивать и под посев хлеба.

2. Для надзора за конским заводом и скотоводством своим, Дадиан употреблял 8-м унтер-офицеров и до 100 человек рядовых, а для прислуги в доме и при хозяйственных заведениях держал у себя 4-х унтер-офицеров и 36 человек рядовых, из которых одного (камердинера) произвел в унтер-офицеры за расторопность по фронту.

3. Дадиан, взяв на себя заготовление провианта для полка, постройку мельницы и возведение разных зданий, употреблял нижних чинов в работы и перевозки, частию без платы, частию за малое вознаграждение.

4. При постройке полковым маркитантом винокуренного завода, Дадиан назначил к нему нижних чинов для работ по 5-ти коп. в сутки, тогда как вольные люди в Тифлисе получали гораздо больше.

5. Кроме нижних чинов употреблял Дадиан на работы солдаток без платы и однажды за ослушание наказал их.

6. Обывательские подводы, назначенные в пособие для устройства полковой штаб-квартиры, употреблял Дадиан для подвозки материалов к другим казенным постройкам и оставлял их на работе долее назначенного срока.

Генерал-аудиториат, рассмотрев военно-судное дело и признав князя Дадиана виновным в противозаконных действиях, приговорил его к лишению чинов, орденов, княжеского и дворянского достоинств и к написанию в рядовые, но вместе с тем представил на высочайшее усмотрение прежнюю беспорочную службу Дадиана, бытность в походах и сражениях, трехлетнее содержание в каземате и раскаяние в проступках и испрашивал милосердия к участи его.

Император Николай Павлович, рассмотрев доклад генерал-аудиториата в Динабурге, 12-го мая 1840 года, изволил написать на нем собственноручно: «Полковник князь Дадиан совершенно достоин присужденного наказания, вина его сугубо тяжка тем, что он носил звание моего флигель-адъютанта и, быв близким родственником корпусного своего командира, как бы обязан был сим еще более удаляться от всего законопротивного, служа скорее другим примером строгого соблюдения порядка службы. Нарушив столь наглым образом свою обязанность, он недостоин никакого помилования. Желая однако и в сем случае оказать возможное внимание к службе генерал-адъютанта барона Розена, повелеваю: лишив полковника князя Дадиана чинов, орденов, княжеского и дворянского достоинств и вменив ему трехлетнее содержание в каземате в наказание, отправить на жительство безвыездно в Вятку».

В 1840 году, по ходатайству генерал-адъютанта барона Розена, Дадиану дозволено жить в имении барона Розена близь Москвы, а в 1844 г. разрешен ему временной въезд в Москву для свидания с матерью, и затем, по просьбе сей последней, ему позволено безвыездно жить в Москве.

В 1856 году, по случаю коронации государя императора Александра Николаевича, Дадиану были возвращены все права по службе, которые он приобрел до состояния о нем высочайшей конфирмации, т. е. чин полковника (в отставке), ордена, княжеское и дворянское достоинство.

Дадиан умер в Москве в начале шестидесятых годов.

Катастрофа, постигшая Дадиана в 1837 году, как громовой удар разразилась над Кавказом, и слухи о ней пронеслись по всей России, принимая разнообразную и иногда даже фантастическую форму. Легенду об этом событии в самом искаженном виде мне пришлось [292] слышать в Пятигорске в 1868 году. Несколько варьяций попали в печать.

И. И. Лорер, находившийся в 1837 году на Кавказе, в записках своих («Русский Архив» 1874 года кн. 2, стр. 371) говорит о катастрофе 24 сентября следующее: «По обыкновению, Вревский ³ пришел к нам одним утром, и каким угрюмым показался он нам! Сейчас же причина разъяснилась. «Слышали вы, господа, что случилось с бедным князем Дадианом в Тифлисе? Вы знаете, что он командует полком и женат на дочери главнокомандующего Розена. Дорогою государь получил донос на князя Дадиана, которым его обвиняют в употреблении солдат на свои работы, недодаче жалованья рекрутам и прочих непозволительных поступках; можете себе представить, в каком расположении духа приехал государь в Тифлис. Ни Розен, ни начальник штаба не подозревали, что их ожидает. Развод назначен был от полка, которым командовал Дадиан, и князь перед строем ожидал прибытия государя. На площади собралось бесчисленнее число народа, грузин, армян и мирных черкес. На балконе одного дома на площади сидели супруги главнокомандующего и князя Дадиана, разряженные, веселые. День был прекрасный. Наконец вышел государь. Барабаны загрохотали, музыка гремела, но царь махнул рукой и водворилась тишина. Государь скомандовал «к ноге» и велел составить ружья в козлы. Огромная свита не понимает этого маневра. Государь собрал к себе ротных командиров в кружок и долго с ними разговаривал о чем-то, потом созывает солдат и делает с ними тоже самое; потом командует: «становись!» Полк выстроился. Дадиан с опущенной саблей в руке, все еще не понимал причины этих действий, но тут государь громко приказал коменданту снять с князя Дадиана флигель-адъютантские эксельбанты, как с недостойного носить это отличие. Но что происходило в это время с бедными дамами на балконе? Они лежали в обмороке. Тут же подъехала фельдегерская тройка, посадили в нее оборванного, обесчещенного князя Дадиана и повезли в крепость Бобруйск».

«По другим рассказам — комментирует вышеприведенной факт издатель «Архива» г. Бартенев: — преступления Дадиана закрепостившего и грабившего солдат, открылись государю случайно. Когда государь приближался к Тифлису, загорелись от быстрой езды оси в его коляске. В числе людей сбежавшихся помогать беде, государь узнал одного солдата под крестьянскою одеждою, и тот доложил ему, что целые десятки и сотни солдат работают поблизости в имении Дадиана. Пока справляли коляску, государь на простой телеге съездил в указанное имение и лично удостоверился в том, что его воины обращены в земледельцев».

Относительно отправки Дадиана в Бобруйск, г. Бартенев замечает, что он был предан суду на месте и отвезен в Бобруйск после того, как его изобличили в его действиях.

В действительности же, Дадиан не командовал разводом, государь не собирал в кружек ротных командиров и нижних чинов, не разговаривал с ними и не командовал: «становись»! Все это плоды досужей фантазии. Равномерно и рассказ о поездке государя в простой телеге в имение князя Дадиана и личном удостоверении его там об обращении воинов в земледельцев — чистейшая выдумка.

В истории Эриванского полка, г. Шабанова, об этом происшествии говорится следующее:

«22 сентября, в первый раз жители Тифлиса с восторженными криками и народною музыкою-зурной — встретили государя Николая Павловича. На другой день, 1-й баталион эриванцев, щегольски одетый, был выстроен с утра за Авладаром, на возвышенной равнине, вместе с другими войсками, для представления государю. Дадиан командовал одной из линий, [293] при чем сбивался в фронтовых построениях, за что получил замечание. Затем, в следующий день назначен был всем войскам церемониальный марш на александровской площади (ныне александровский сад). К этот день погода была ясная. На небе не было ни одной тучки. Сентябрское южное солнце не жгло, а лишь только грело. Толпа любопытных окружала площадь и соседние дома. По рядам эриванцев уже разносилось «смирно», при приезде разных начальствующих лиц. Наконец, заколыхался народ, показался государь со свитою. Раздалось еще раз: «смирно, на плечо, на караул», и баталион, сделав приемы, замер, — только торжественные звуки музыки нарушали тишину. На приветствие Николая Павловича баталионы откликнулись «ура», толпа народа подхватила это радостное восклицание и долго оно раздавалось в воздухе. Государь остался чрезвычайно доволен смотром, за что пожаловал нижним чинам по рублю, по фунту мяса и по чарке водки. Но этот день произвел сильное впечатление на эриванцев, — на их полкового командира, князя Дадиана, о его злоупотреблениях был сделан государю донос. Отличительная черта покойного монарха, строгость и справедливость, выказалась и здесь. Он в виду всего народа приказал с полковника Дадиана снять эполеты и флигель-адъютантские аксельбанты за те злоупотребления, о коих государю было донесено».

Но и здесь факт разжалования передан неверно: с князя Дадиана был снят только аксельбант; эполет же он лишился по приговору суда.

Факт этот не лишен исторического значения, и потому я позволяю себе восстановить его, пользуясь обязательно предложенными в мое распоряжение записками очевидца, подполковника А. Н. Антонова, бывшего в 1837 году полковым адъютантом эриванскаго полка.

Государь император Николай Павлович прибыл на Кавказ на пароходе «Звезда» и высадился в Поти, 17 сентября 1837 года.

Постоянные дожди и суровая осенняя погода испортили на столько дороги, что маршрут следования его величества был изменен.

Местами государь должен был ехать верхом на казачьих лошадях, от Кутаиса-же совершил путь с бывшим в то время командиром отдельного кавказского корпуса, генерал-адъютантом бароном Розеном, в открытой коляске.

На Белогорской станции встретила государя, возле дороги, находившаяся тут на работе 7-я рота Эриванского полка. Государь приказал остановиться и, не выходя из экипажа, поздоровался с солдатами и, поблагодарив их за усердную службу, проследовал далее ⁴.

Недоезжая 19 верст до Сурама, где приготовлен был для его величества ночлег, император, по усталости, изволил остановиться на Квирильском посту, где и заночевал с 19 на 20 сентября. Здесь, в 11 часов вечера, получено было донесение сенатора барона Гана о злоупотреблениях Дадиана.

Ночь на этой станции государь провел не покойно и, как рассказывали, утром был сильно взволнован.

20 сентября в 8-мь часов утра, государь прибыл в Сурам, верхом, и остановился в доме князя Абашидзе. Недоезжая шагов 20 до почетного караула от 3-й карабинерной роты Эриванского полка, скомплектованной, на этот случай, из георгиевских кавалеров, сошел с лошади, и, сняв с себя бурку, подошел к караулу и поздоровался с солдатами. Представлявший караул баталионный командир эриван. полка, маиор Антонов, увидев государя, так растерялся, что вместо того, чтобы обойти фронт сзади, проломился через его середину и стал за почетным караулом, а командовавший караулом ротный командир штабс-капитан Савицкий, ошибся в командных словах; на лице государя выразилось неудовольствие: приказав отпустить роту на квартиры, он обратился к Розену с следующими словами: «и тут довольно дурно». Войдя в [294] приготовленный для его величества дом и отведав несколько винограда из поднесенных фруктов, утомленный тяжелою дорогою, государь отдыхал до 4 1/2 часов за полдень и за тем, выйдя на крыльцо дома, долго любовался окрестностями Сурама, по направлению к Боржомскому ущелью.

После обеда, государь долго ходил по комнате, ни с кем не разговаривая. Прекрасная южная ночь вновь вызвала его на крыльцо, где сидели тогда Орлов ⁵ и Багратион ⁶; но здесь государь пробыл не более получаса и возвратился в комнаты, где занимался делами до 2-х часов ночи, призывая к себе изредка Адлерберга и Орлова.

На другой день, около 7-ми часов утра, государь, совершенно готовый к отъезду, в белой фуражке и летней конно-гвардейской шинели, вышел на крыльцо занимаемого им дома, у подъезда которого стояла уже шестерней запряженная открытая коляска. Указав на Боржомское ущелье, его величество стал разговаривать с Розеном; между тем к дому подъехало верхами человек сорок карталинских князей и дворян. Они были одеты в богатые национальные разноцветные одежды, украшенные широкими, золотыми галунами, отлично вооружены и сидели на чистокровных казацких жеребцах, вся сбруя которых блестела серебром и золотом. Государь сошел с крыльца и, подойдя к всадникам, поздоровался с ними. Глядя на них не без удовольствия, между прочим, изволил им сказать: «Господа, таким молодцам надо служить». После этого государь, пригласив барона Розена, сел в коляску и отправился в Ахалцых, куда в качестве конвоя его величества, отправились и карталинцы.

Между тем Антонов, по приказанию Розена, отправился в Тифлис и передал князю Дадиану о поданном на него доносе. Князь отвечал: «да, мне сообщено об этом вчера», и, подумав, прибавил: «какая ложь! хорошего ждать теперь нечего; остается одно: надеяться на Бога и на великодушие царя; я — жертва низких интриг и гнусной клеветы; время откроет все. С верою буду ожидать участи и с покорностию перенесу все, что меня ожидает».

22 октября, в 9 часов вечера, государь прибыл в Тифлис и тотчас-же повелел флигель-адъютанту Катенину, приехавшему в Тифлис двумя неделями ранее государя, отправиться в Манглис (где была полковая штаб-квартира Эриванского полка), и поверить справедливость доноса. Катенин возвратился на другой день в 8 часов вечера и представил собранные им наскоро сведения. Затем, когда, по заведенному порядку, его величеству представлен был именной список состоящих на лицо флигель-адъютантов для исполнения дежурств при его особе, государь собственноручно изволил отметить против фамилии Дадиана: «флигель-адъютанта полковника князя Дадиана у меня нет». Подобное решение в туже минуту разнеслось по городу, и князь Дадиан был так поражон этим, что в тот же вечер заболел.

На 24 число был назначен развод от 1-го баталиона Эриванского полка. Баталион, под командою подполковника Далена, выстроился на Мадатовской площади в 11 часов. Государь с бароном Розеном прибыл к разводу ровно в час и, поздоровавшись с людьми, медленно прошел по фронту, пристально взглядываясь в лица солдат, подобранных молодец к молодцу. Затем, отойдя на средину баталиона, скомандовал в полголоса: «повзводно направо»; люди исполнили это движение довольно стройно. Но проходя мимо государя церемониальным маршем, по плацу, покрытому вследствие бывшего накануне дождя грязью, люди скользили, от чего в строю происходило некоторое волнение. Государь заметил барону Розену: «солдаты хороши, но дурно выправлены и ведут короткий шаг»; затем его величество спросил: «а где полковник Дадиан»? на что было доложено, что он болен. «Послать его ко мне», сказал государь. [295]

Начальник штаба, генерал-маиор Вальховский, тотчас отправился за князем, квартировавшим на той же площади в доме Шамир-Хана, и не прошло 10-ти минут, как Вальховский с Дадианом, одетым в полковой мундир, при эксельбанте, показались перед фронтом строя.

Не доходя шагов 15-ти до государя, они остановились. Вальховский отошел за свиту, а Дадиан остался на месте. Государь взглянул на него с неудовольствием и, повернувшись к присутствовавшим на разводе генералам, штаб и обер-офицерам, произнес громко и грозно: «торги, барыши ненавижу; мои адъютанты сделались здесь извощиками ⁷ и маркитантами. За хорошую, усердную службу я достойно награждаю, за зло же и противозаконные поступки примерно наказываю, и примером этого будет полковник князь Дадиан». Потом, указав на него рукою, произнес гневно: «Брайко ⁸, снять эксельбанты»!

Грозные слова государя произвели сильное впечатление; все присутствовавшие при разводе как будто окаменели. Массы же народа, окружавшего площадь и занимавшего окна, балконы и крыши соседних домов, заколыхались и в воздухе послышался какой-то неясный гул; затем мгновенно все стихло и водворилась мертвая тишина.

Брайко, подойдя к Дадиану, никак не мог отстегнуть эксельбанта: заметно было, как у старика тряслися руки. Дадиан, сохранивший присутствие духа, расстегнул борт мундира и, отвязав эксельбант, передал его Брайко, который поднес его государю.

Государь, приняв эксельбанты и как будто взвешивая их, громко кликнул: «Розен, адъютанта Вельяминова!» Подбежал капитан Розен ⁹, и государь, не допустив его шага на три, бросил ему эксельбанты со словами: «на! но смотри, умей их оправдать» ¹⁰. Потом, обратясь к Дадиану, произнес: «в Бобруйск!». В это время старик Розен, преклонив немного колено и целуя в правое плечо государя, сказал: «Государь, я служил вашему отцу, вашему брату и вам более 42-х лет, пощадите мою службу, простите князя Дадиана». Сцена была в высшей степени трогательная. С напряженным вниманием свита и массы народа следили за каждым движением государя, но государь, положа руку на плечо Розена, произнес: «Владимир Григорьевич, чтобы показать тебе, что я уважаю тебя и твою службу, я оставляю на полковнике князе Дадиане эполеты и предоставляю лишение их закону». Затем повторил еще раз: «в Бобруйск!». После развода государь с бароном Розеном изволил отправиться в военный госпиталь, откуда менее чем через полчаса прислал флигель-адъютанта князя Васильчикова с дозволением воспользоваться князю Дадиану одним часом, для прощания с своим семейством и родными.

26 числа, часов в 5 утра, государь, не предваря никого о намерении своем оставить Грузию, выехал из Тифлиса по тракту на Владикавказ. Следуя по крутому спуску к повороту на реке Вере, у отвесного обрыва реки Куры, едва не подвергся несчастию. Экипаж его, по неосторожности форейтора, повалился на бок, но его величество с графом Орловым успели благополучно соскочить на дорогу. Узнав, что почтовую станцию содержит тифлисский полициймейстер, маиор Ляхов, его величество тотчас потребовал его к себе и пока устанавливали экипаж и перекладывали лошадей, явился Ляхов. Государь сделав несколько внушительных замечаний за грязную спекуляцию, несовместную с царскою службой, повелел сейчас же отрешить его от должности и исключить из [296] службы, с тем, чтобы впредь никуда не принимать.

Вскоре после того, корпусный командир барон Розен был назначен сенатором, а на его место прислан генерал Головин.

Нет сомнения, что Дадиан был виноват и что в примерном наказании его выразилась отличительная черта характера покойного государя — строгость и справедливость. Но не подлежит также сомнению и то, что злоупотребления, за которые он понес наказание, были, так сказать, продуктом времени, и что они существовали не в одном только Эриванском полку, но и в других частях войск и считались у современников не иначе, как «порождением обстоятельств». Войска занимали полупокоренный, полувраждебный край. Размещая их в наиболее нужных, по военным соображениям, пунктах, кроме всегдашней боевой готовности, от них требовали устройства полковых штаб-квартир и солдатских поселков, проложения дорог, расчистки лесов и других работ, способствующих колонизации края, не давая для того никаких других средств, кроме предоставляемых соседственною природою или случаем. Поневоле приходилось употреблять везде и во всем нижних чинов и экономические суммы, или же изыскивать другие, не всегда позволительные источники. Дадиан заявлял об этом военно-судной коммисии, но на запрос ее по сему предмету, генерал Головин отозвался уклончиво, что положительных сведений о подобных беспорядках в корпусном штабе не имеется.

В доказательство же сказанного считаю неизлишним привести следующий факт. В том же 1837 году и тем же сенатором бароном Ганом, был представлен государю доклад о злоупотреблениях командира грузинского пешего полка, полковника князя Андронникова. Император Николай Павлович повелел исследовать их и если окажутся справедливыми, то сделать над князем Андронниковым строжайший пример. Генерал-аудиториат, рассмотрев следственное дело о князе Андронникове, нашел следствие неудовлетворительным, но усмотрев, что Андронников сам сознался в противозаконной отдаче состоявших в полку на службе милиционеров офицерам в частные услуги и для производства работ, в сделке с жителями, которые, вместо требовавшихся от них в полк милиционеров, представляли ему условленное число рабочих для работ, а он, как сам объяснил, заменял их собственными средствами, ставя в полк своих людей; сверх того, по собственному же его сознанию, оказался он виновным в самовольном сборе с жителей денег для обмундирован; сотни милиционеров, представленной государю императору при посещении его величеством в 1837 году закавказского края, — генерал-аудиториат полагал: князя Андронникова за означенные злоупотребления предать военному суду при отдельном кавказском корпусе, вменив суду в обязанность все объявленные на Андронникова жалобы исследовать во всех отношениях с предписанною законом строгостию. Государь император изволил рассматривать этот доклад в Варшаве, 19 мая 1840 года, и, приняв во внимание ходатайство главнокомандовавшего действующею армиею графа Паскевича-Эриванского о прежней отличной службе и ранах князя Андронникова, высочайше повелеть соизволил: «Дело оставить без дальнейших следствий и полагать конченным; полковника князя Андронникова вновь на службу не определять; издержки же, бывшие но производству исследования на прогоны и прочее, принять на счет казны».

Самое донесение барона Гана о Дадиане, как видно из записок А. И. Антонова, вызвано не одним только желанием блага стране, но совершенно иными побуждениями. Присланный для водворения в Закавказском крае гражданского управления, барон Ган стремился провести такие предположения, которые были противны убеждениям барона Розена. Отсюда произошли первоначально их натянутые, а потом совершенно враждебные отношения, окончившиеся лишением Дадиана чина и званий, а [297] Розена — места главнокомандующего. Не даром в записках И. И. Лорера и в истории Эриванского полка донесении Гана названы «доносами», — в названии этом сказался приговор современников.

Княгиня Л. Г. Дадиан, в прошении об облегчении участи мужа, между прочим, излагает, что Дадиан не по вине понес наказание, так как исследование по поданному на него доносу произведено было Катениным в отсутствие Дадиана, без соблюдения законных форм, поверхностно и пристрастно, и военный суд, имевший повеление принять это исследование основанием к суждению Дадиана, постановил приговор не на основании фактов. А. И. Антонов в записках своих говорит, что действия Катенина, во время производства следствия в полку, были действительно далеко не безупречны: все его усилия были направлены к тому, чтобы добиться показаний не в пользу Дадиана. А. П. Ермолов, которого встретил Антонов у Дадиана в Москве в 1849 году, коснувшись в разговоре катастрофы 24 сентября 1837 года, сказал, указав на Дадиана: «его погубило что? Не донос и не следствие, но ответ Катенина государю. На вопрос государя: «все ли правда, что написано в доносе на Дадиана?» Катенин отвечал, что, к сожалению, все правда и все подтвердилось; «но не смею не сознаться пред вашим величеством — прибавил ловкий следователь — что из участия к Дадиану, как к товарищу, я многое скрыл». Этих слов было достаточно, чтобы погубить Дадиана».

Не эти ли слова и побудили государя императора повелеть судить Дадиана на основании фактов, собранных следствием.

Из всего вышеизложенного явствует, что Катенин съумел дать делу Дадиана особый колорит; но причины, побудившие его так действовать, остались неразъясненными. А. И. Антонов, ссылаясь на некоторые факты, полагает, что они были прямым последствием увольнения в 1836 году в отставку из Эриванского полка родного брата Катенина, о дурном поведении которого и крайне безнравственных поступках Дадиан вынужден был довести до сведения-корпусного командира. Предположение это не лишено некоторой доли вероятия. В Пятигорске в 1868 г. я слышал от одного из жителей Тифлиса, свидетеля события, что самое донесение Гана сделано было по внушению Катенина, и хотя об умерших, по известной поговорке «de mortгis aut bene, aut nihil», принято говорить только хорошее, или ничего не говорить; но я в настоящем деле предпочитаю придержаться перифраза этой поговорки князя В. Ф. Одоевского: «de mortuis seu veritas, seu nihil».

П. Мартьянов.

Комментарии

1. Впоследствии генерал-фельдмаршал, князь Варшавский.

2. Впоследствии генерал-адъютант и оренбургский генерал губернатор.

3. Адъютант военного министра, л.-гвардии гусарского полка штаб-ротмистр, находившийся в то время при генерале Вельяминове. Убит в деле под Черной, в чине генерала свиты его величества.

4. Государь во время следования от Поти до Квирильского поста изволил находиться в отличном расположении духа.

5. Бывший шеф корпуса жандармов.

6. Зять владетеля Мингрелии.

7. Выражение «извощиками», относилось до командира грузинского гренадерского полка полковника графа Опермана, содержавшего по дороге в Тифлис почтовые станции.

8. Тифлисский военный губернатор.

9. Сын корпусного командира.

10. Назначив сына барона Розена флигель-адъютантом, ввечеру того же дня государь, видимо желая хотя несколько утешить старика, пожаловал во фрейлины ее величества и дочь его (впоследствии известная игуменья Митрофания).

Текст воспроизведен по изданию: Князь Дадиан, флигель-адъютант императора Николая I // Древняя и новая Россия, № 3. 1876