Генерал Каппель, Главнокомандующий армиями Адмирала Колчака, занимает особое место среди Белых Вождей в истории гражданской войны в России. Его непримиримая борьба с красным злом и особые военные методы привлекали внимание как сторонников, так и противников. Он был человеком особых взглядов, чья деятельность оказала значительное влияние на ход событий того времени. 
Однако, несмотря на свои лидерские качества, генерал Каппель оказался одним из самых несчастных среди Белых Вождей. Его минуты в процессе борьбы были невыносимо тяжелыми, а личные подвиги остались недостаточно изученными. Отсутствие подробной информации об его участии в 1-ой германской войне и пропажа послужного списка во время Ледяного похода создают пробелы в его биографии. 
История генерала Каппеля несомненно заслуживает более детального изучения. Воспоминания полковника Василия Осиповича Вырыпаева, проведшего с ним всю гражданскую войну, могут дать ценные сведения о личности и деятельности этого выдающегося военачальника. Материалы о службе генерала Каппеля в мирное время, присланные его сослуживцем полковником Сверчковым, также могут расширить наши знания о нем. 
Издание данной книги о генерале Каппеле имеет свою ценность в контексте изучения периода гражданской войны в России. Даже несмотря на возможные пробелы и недостатки, все данные об этом периоде будут ценны для будущих исследований историками. Период гражданской войны должен быть изучен как самостоятельный отдел русской истории, и в этом контексте информация о генерале Каппеле имеет свое место.
Полный текст

Метки к статье: 20 век Российская империя

Все деревни в Персии обнесены глиняной стеной, в виде правильного четырёхугольника. Стена никогда не бывает менее 2-х сажень высоты, при толщине от 2-х до 3-х аршин, а у основания и значительно больше. Внутри стены помещаются дома, а вне её сады и пахотные поля. В стене обыкновенно двое ворот, а в маленьких поселках ворота одни. Лишь в городах больших ворот бывает по несколько. На ночь ворота запираются и отворяются только с рассветом. Без этой предосторожности едва ли бы осталось одно селение в северо-восточной Персии не уничтоженным туркменами, делающими свои нападения преимущественно по ночам. Пятнадцать лет тому назад текинцы, бросившись ночью на селение Аннау и взяв его, угнали всех жителей со всем имуществом в плен, а сами заняли их места. Персиянам пришлось, для выручки пленных, собирать значительные силы. Пленные были возвращены и поселены в семи—восьми деревеньках, в 10 — 20 дворов каждая, в долине Кельте-чинар, в 15-ти верстах от прежнего их жилища. Теперь деревеньки эти прикрылись искусственной стеной, возведенной поперёк выхода из ущелья, а не то им бы несдобровать.
В 1871 г. в Персии был страшный голод, истребивший, по собранным английскими агентами сведениям, одну пятую часть жителей страны. Простой народ не находил никакого продукта, который бы мог заменить хлеб. Тут нет лесов, перемолотая кора которых могла бы заменить муку, нет и рек и озер, откуда бы могла добываться рыба. Население умирало десятками, матери бросали детей на улицах, на дорогах, где попало, и никто их не подбирал, потому что ни у кого не было средств для собственного пропитания. Воцарилась полнейшая апатия, — народ стал безучастен ко всему. Для него уже нестрашны были туркмены и жизнь у них в плену, в рабстве. Все проходы, оберегавшиеся до того весьма строго, оставались свободными, и туркмены этим воспользовались. Они направились в провинцию Келят, которая, по своей природной укрепленности представляла для них недоступную твердыню. Провинция была обращена в пустыню, все население разбежалось, а многие были перерезаны или уведены в плен. Селение Кара-Тыккян, в котором насчитывалось до 500 семей, перестало существовать, и хотя после погрома Хивы все пленные вернулись, но теперь в селении насчитывается только около 100 семей. После голода и туркменских нашествий 1871 г., Келят еще не оправился и некоторые селения до сих пор лежат в развалинах.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Центральная Азия Персия Российская империя

Все современники рисуют отца Петра Великого очень красивым мужчиной, высоким, сильным, но не по летам тучным, что умаляло несколько его величественную осанку, совершенно соответствуя, впрочем, тому миролюбивому и добродушному темпераменту, благодаря которому он получил прозвище «Тишайший». Румянец, очень кроткие голубые глаза, улыбка, темная борода рыжеватого оттенка – таким рисуют его нам портреты. Что касается его дородства, то оно было природным, так как он не ленился, как большинства его предшественников. Неутомимый путешественник и бесстрашный охотник, он был постоянно в движении и постоянно трезв. Ревностно соблюдая столь частые и столь строгие посты православного канона, он во время Великого поста, если верить Коллинсу, обедал лишь три раза в неделю: в субботу, в воскресенье и в четверг. В другие дни он довольствовался куском ситного хлеба и несколькими солеными огурцами и грибами, запивая их небольшим стаканом меду. Обыкновенно он пил понемногу и иногда примешивал масло или корицевую воду к своему обычному напитку, т. е. к меду, который представлял собой безалкогольный напиток. Между тем, по свидетельству английского путешественника, «желая угостить своих бояр, он садился в кресло и давал им из своих собственных рук маленький кубок с жидкостью такою тонкой и так много раз дистиллированною, что она могла причинить вред каждому, кто к ней не привык. Он иногда примешивал туда ртуть, и ему нравилось, когда его подчиненные пьянели».
Несмотря на мягкость и добродушие – особыми чертами его характера и, несмотря на то, что ко всякому человеческому горю он имел сострадание, поразительное для того времени и для его среды, – Алексей любил злые шутки. К его веселости примешивались деспотические инстинкты его расы до того, что он часто вносил жестокость в забавы, которые сами по себе были невинны. В своем письме от 13 марта 1657 года из Коломенского к своему главному ловчему, Матюшкину, он сообщает ему, что главным его развлечением в этой любимой его резиденции является купать каждое утро приближенных к нему бояр. Если кто-либо из них опаздывал вставать к очень раннему часу, его окунали в прорубь в соседнем пруду. После этой процедуры приглашали к царскому столу, и, прибавляет государь, эти плуты рискуют предварительным испытанием, чтобы хорошо поесть.
Полный текст

Метки к статье: 17 век Российская империя

Князь Потемкин, конечно, человек самый сильный при Дворе и в Империи. Это человек гениальный и талантливый; но его ум и характер не располагают любить и уважать его. Весьма важно сделать его к себе благосклонным. Но так как великий князь, граф Панин и все важнейшие лица в народе его ненавидят, то надобно быть чрезвычайно осторожным, чтобы, приобретая его расположение, не оскорбить массу других людей, равно полезных. Он, вероятно, упредить принца, и тогда не будут порицать, что его высочество будет оказывать ему внимание, подобающее всем известному любимцу государыни. Говоря ему лестные фразы об его полке, вызванным им нарочно для приезда принца чрез Дерпт и считаемом им за самый красивый во всем мире, говоря ему о приспособлениях, которые он сделал для Русской кавалерии, удивляясь его талантам по этой части, заявляя ему признательность за содействие в присылке вспомогательных войск во время последней войны, за то, что он способствовал осуществление путешествия его высочества, заявляя ему, при случае, желание видеть религиозные церемонии, вскользь упоминая о Курляндии, — кажется, всего этого будет достаточно, чтобы его к себе привязать. Кроме того, его высочество, не оскорбляя обе стороны, съумеет облечь свое внимание к нему подобающим достоинством. Генерал Потемкин, который имеет честь сопровождать принца, будет способствовать тому, что благосклонное расположение его высочества к его родственнику князю Потемкину дойдет до этого последнего. Для этой цели, можно пользоваться также и князем Волконским.
Полный текст

Метки к статье: 18 век Российская империя

10 июня приготовил для Его Величества господин Вертон, Королевский гофмейстер, которому поручено было там всевозможныя услуги оказывать во угощениях и забавах, нечаянное утешение. Около вечера во первых слышна была духовая музыка в леску близ Каскада Агриппины; при наступлении же ночи зазжен был фейерверк. После сего освещен был весь сад разноцветными огнями, а особливо Каскад Агриппины, ведая, что сие место паче прочих Императору нравилось. Сие было зделано старанием Маркиза Беллегарда. Наконец, увеселение оное заключено было ужином и балом, ко удовольствию сего великого Монарха, который против обыкновения своего весьма уже поздно опочивать пошел. Любопытство, слава и почтение к Российскому Императору привлекли туда многих знатных госпож и господ.
Не оставил Он обозреть как любитель наук и художеств, водяную машину удивительную, у одного рукава реки Сены построенную, которая воду в верх на 62 сажени поднимает.
Прилежно замечал Он все ея сложение, огромной величины тридцати фут в диаметре колеса; насосы, водные проводы, в Версалию и к Марли идущие.
11 июня ездил Он рано в Сент-Жермен, что в Лайе; смотрел старый и новый замок, и ту комнату, в которой родился Людвиг XIV. Потом удалился в монастырь Сирс; тамо во-первых удостоил посещением госпожу Ментенон; после приказал себе показать пять степеней возраста воспитывающихся благородных девиц, каждый во своем отделении; Государь похвалил все учреждении в пользу их употребляемые, откуда отбыл ночевать в Трианон.
12 июня оставил он с сожалением сии приятные места, чтоб возвратиться в Париж; приял Он путь чрез Версалию, где обедал; но прежде стола осматривал кабинет редкостей, собрание медалей и монет, раковин, куриозных книг и купферстихов. Ходил в манеж. В пять часов после полудня, отъехав отсюда, навещал в Шаллоте вдовствующую королеву Аглинскую, откуда шествовал в Париж, и, не останавливаясь у гульбища, вышел к монетному двору, где герцог Антинский Его ожидал. Осматривая печатание монет, вошел Он в ту палату, в которой тиснили медали. В присутствии Его затиснена была одна золотая медаль, и поднесена Герцогом Императору. Его Величество, посмотрев на нее, и увидя свой портрет, так же на другой стороне изображение к славным деяниям Его относящееся, изъявил за сию нечаянную почесть свое благоволение.
Полный текст

Метки к статье: 18 век Франция Российская империя

Гастингс вскоре стал опять подумывать об Индии. Ничто не привязывало его особенно к Англии, и денежный дела его находились в большом расстройстве. Он обратился к прежним начальникам своим, директорам компании, и просил их о месте. Они приняли его с высокими похвалами его дарованиям и его бескорыстию, и назначили членом Совета в Мадрасе. Было бы несправедливо здесь не заметить, что, будучи принужден занять деньги для издержек путешествия, Гастингс не захотел коснуться суммы, назначенной им бедным своим родственникам. Весною, 1769 года, он отправился в Индию на корабле «Герцог Графтон». Путешествие это было ознаменовано для него событиями, которые могли бы служить сюжетом для романа.
Между пассажирами был немецкий барон, по имени Имгоф. Не смотря на свое баронство, он находился в очень стесненных обстоятельствах, и отправлялся в Мадрас в качестве портретного живописца, в надежде на баснословные богатства Индии. С ним была его жена, родом из Архангельска. Эта молодая женщина, рожденная около северного полюса и предназначенная играть роль царицы под тропическим небом, была хороша собою, образована и в высшей степени привлекательна. Она от всей души презирала своего мужа, и не без основания, как мы увидим из последствий этого рассказа. Разговор Гастингса понравился ей; к тому же внимание, которое он ей оказывали, льстило ее самолюбию. Положение было в самом деле опасное. Нет места, которое бы так способствовало развитию тесной дружбы или смертельной вражды, как корабль на пути в Индию. Немного найдется людей, которые не нашли невыразимо скучным путешествие, продолжающееся несколько месяцев. Все радуются, когда что-нибудь нарушить это убийственное однообразие. Иные путешественники находят некоторое развлечение в том, что едят вдвое больше обыкновенного; но лучшее препровождение времени — это кокетничать или ссориться. Кажется, как будто все приспособлено для этих увлекательных занятий. На корабле все находятся гораздо более в столкновении, нежели на даче или в гостинице. Если кто захочет отделиться от общества, то он должен запереться в каморке, где ему тесно пошевельнуться. Обедают, ужинают, все вместе. Все сношения делаются гораздо свободнее. Человек недоброжелательный всякий день имеет случай наделать кучу неприятностей своему ближнему; за то на каждом шагу представляется возможность оказать услугу или обнаружить заботливость. Нередко настоящая опасность вызывает возвышенную добродетель или отвратительный порок, которые в обыкновенных сношениях хорошего общества могли бы остаться скрытными в продолжение целых годов. Вот при каких обстоятельствах встретились Гастингс и баронесса Имгоф — два лица, которые везде обратили бы на себя внимание своими блестящими дарованиями. Он не знал семейных уз; она была связана с мужем, которого не уважала и который сам не дорожил своею честью. Между ними возникла привязанность, которую еще более усилил случай, возможный только во время морского путешествия. Гастингс заболел. Баронесса ухаживала за ним с женскою заботливостью, сама подавала ему лекарство и даже просиживала ночи над его кроватью. Прежде нежели «Герцог Графтон» доплыл до Мадраса, Гастингс был влюблен. Любовь эта резко характеризует его. Как его ненависть, как его честолюбие, как все его страсти, она была сильна, но не пылка. Она была глубока, спокойна, терпелива, неизменна, Имгоф имел совещание с женой и с любовником жены. Решили, что баронесса подаст просьбу о разводе, и что барон будет хлопотать об устранении всяких препятствий; покамест не воспоследует решения, они по прежнему должны жить вместе. Постановили также, что Гастингс отблагодарит податливого мужа очень существенным награждением, и, женившись на баронессе, усыновит детей, которых она имела от Имгофа.
Полный текст

Метки к статье: 18 век Индия Англия

С каждою секундою положение наше становилось более опасным, а подкрепления еще не было видно. Текинцы нас окружали и начиналось наступление с трех сторон; мы уже слышали ободрительные крики Алла! и топот тысячи коней, а отстреливаться нам было почти нечем. Еще несколько секунд — и мы, в числе 250-ти человек, должны были быть изрублены и задавлены массами в 3,000 человек неприятеля. Пришлось переживать роковые минуты. Вдруг на равнине с северной стороны, забелели рубахи и раздался ружейный залп: то была 9-я рота Дагестанского полка, бегом спешившая на место боя. Рота эта, как оказалось, была предварительно выслана на пастьбу к охранению верблюдов, а поэтому первая случайно и поспела к нам на выручку. С этой минуты дела приняли другой оборот. Залпы 9-й роты по левому флангу неприятеля принудили текинцев двинуть свои силы к правому флангу, но подоспевшая в это время из Кизиль-Арвата горная полубатарея, под прикрытием 3-й роты самурцев, учащенною пальбою принудила неприятельскую кавалерию к отступлению.
С этой минуты текинцы начали терпеть неудачи. Войска наши прибывали ежеминутно; подоспели Апшеронский баталион и еще одна рота Дагестанцев и четыре полевых орудия.
Текинцы начали поспешно отступать по ущелью Ачи-Алма и, страдая от усиленного огня нашей артилерии, обратились окончательно в бегство.
Протискиваясь густыми и беспорядочными колоннами у дефиле ущелья, они много теряли от наших снарядов, производивших страшное в их толпах опустошение. Между тем, справа, т. е. с левого фланга неприятеля, местность оставалась открытою, и я доложил полковнику Навроцкому о своем намерении атаковать с этой стороны отступающего неприятеля во фланг и, получив разрешение, двинулся на рысях по этому направлению; но, проходя в 50-ти шагах мимо одной балки, которая упиралась в дефиле, мы были неожиданно встречены залпом текинской пехоты, около 200 человек, которая, засев в овраге поджидала наши прследующие войска. Еще один казак и три лошади выбыли из строя, и я уже приготовил дивизион к пешему строю, чтобы очистить балку, но подоспевшие две роты апшеронцев, бросившись в овраг, тотчас же выбили из него текинскую пехоту, которая также по примеру своей кавалерии обратилась в бегство.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Центральная Азия Российская империя

С детства Суражда-Даула ненавидел Англичан по какому-то капризу; а капризам его никто не сопротивлялся. Он составил себе преувеличенное понятие о богатстве, которое можно у них награбить; его слабый и необразованный ум не мог понять, что сокровища Калькутты, как бы они ни были велики, не заменят потери, которая могла бы произойти от того, если бы европейская торговля, сосредоточенная в Бенгале, перешла в другие места от его притеснений. Предлог к ссоре легко было найти. Англичане, в ожидании воины с Францией, начали укреплять свои поселения, не испросивши предварительного согласия набоба. Богатый туземец, которого он желал ограбить, убежал в Калькутту и не был выдан. Основываясь на этом, Сураджа Даула пошел с большою армиею против форта Вильяма.
Происки Дюпле сделали мадрасских служителей компании политиками и солдатами. Но бенгальские Англичане, как простые торговцы, были поражены предстоящею опасностью. Губернатор, много наслышавшись о жестокости Сураджи Даулы, струсил, бросился в лодку и переправился на ближайший корабль. Военный комендант счел за нужное последовать такому прекрасному примеру. Форт был взят после слабого сопротивления, и множество Англичан попало в руки победителей. Набоб с царским великолепием поместился в главной зале фактории, и приказал привести к себе Голвелла, первого по рангу между пленниками. Его высочество порицал наглость Англичан, жаловался на ничтожество найденных сокровищ, и, обещав пощадить их жизнь, отправился почивать.
Тогда совершилось великое преступление, памятное своею: особенною жестокостью, памятное страшным возмездием, которое за ним последовало. Английские пленники оставлены были на произвол часовых, а часовые решились запереть их на ночь в тюрьме гарнизона, известной под страшным именем Черной-ямы. Даже для одного преступника эта тюрьма, в таком климате, показалась бы душною и тесною. Она простиралась только на двадцать квадратных футов. Окна, куда проходил воздух, были малы и завалены. Это было летом, когда Европеец может выносить удушливый жар Бенгала только в обширных залах и при постоянном пособии веера. Пленных было сто сорок шесть. Когда им приказано было войти в комнату, они воображали, что солдаты шутят, и, вполне уверенные в безопасности своей жизни, по обещанию набоба, смеялись глупости такого предложения. Они скоро увидели свою ошибку, — просили, умоляли, но напрасно. Часовые грозили перерезать сопротивлявшихся. Их вогнали саблями в комнату и заперли дверь.
Ни в действительной истории, ни в мире фантазии, ни даже в рассказе Уголино нет ничего подобного тем ужасам, о которых передавали не многие из переживших эту ночь. Они кричали о пощаде и старались разбить дверь. Голвелль, который сохранил в этом положении некоторое присутствие духа, предлагал часовым огромный подкуп. Но часовые отвечали, что они не могут ничего сделать без приказания набоба, что набоб спит и запретил будить себя. Тогда пленные пришли в бешенство: они топтали друг друга, сражались за места подле окошек, сражались за каплю воды, которую насмешливо предложили им жестокие убийцы, молились, проклинали, умоляли часовых стрелять по ним. Тюремщики между тем подносили свечи к решеткам окон, и громко смеялись над бешеною борьбою своих жертв. Наконец смятение замерло в хрипениях и стонах. Наступило утро. Набоб проснулся и приказал отпереть дверь. Солдаты должны были долго прибирать гниющие от жара трупы, чтобы дать дорогу тем, которые пережили мучения. Когда наконец дорога была открыта, двадцать три измученные фигуры, которых и матери их не могли бы узнать, вышли, шатаясь, из ямы. Тотчас выкопали ров. Трупы, в числе ста двадцати трех, были брошены в него, как попало, и зарыты. Но это происшествие, о котором нельзя читать или слышать без ужаса даже по прошествии девяноста слишком лет, не пробудило ни угрызений совести, ни жалости в сердце свирепого набоба. Он не казнил убийц, и не показал милосердия к пережившим эту ночь жертвам. Правда, не многих, с которых нечего было взять, он отпустил, но с теми, которые подавали надежду на добычу, обращался с отвратительною жестокостью. Голвелль, который не мог ходить, был принесен к тирану; набоб, с упреками и угрозами, отослал его в свое государство в оковах с другими пленниками, которых он подозревал в том, что они скрывают сокровища компании. Эти лица, еще не отдохнувшие от страшных мук, были помещены в жалких шалашах; им давали только хлеб и воду, пока по просьбе женщин они не были выпущены. Одна англичанка пережила эту ночь и поступила в гарем набоба в Муршедабаде.
Полный текст

Метки к статье: 18 век Индия Англия