Один из слуг — русский, захваченный в плен на одном из многих кораблей, которые попали в руки черкесов. Он входит свободно, наравне с другими в мое помещение, дверь которого держат открытой в течение всего дня для того, чтобы дать доступ свету, и также свободно вступает в разговор; он очень хвалит черкесов и, в особенности, эту семью и говорит, что он был бы совершенно счастлив, если бы у него только были деньги, чтобы приобрести жену. 
Понедельник, 24 апреля 1837 г. Семья вернулась, и можно уже заметить изменение к лучшему в еде, хотя и раньше ничего нельзя было против нее возразить. Это объясняется более заботливой внимательностью со стороны женщин. Такая внимательность грозит стать для меня тягостной, если я не сумею найти хорошего применения для того коня, что всегда держат наготове для верховой езды. Новые порции — пасты и мяса (тушеного или жареного), пасты и козьего молока или хлеба из маиса с медом, — присылаются мне непрестанно и до пресыщения. Меня также навестила одна из дочерей, очень хорошенькая девушка, как мне сказали, приблизительно 16-ти лет, с большой чашкой мелких и грецких орехов. К несчастью меня не было дома в это время. Будем надеяться, что это посещение было совершенно бескорыстно, так как по совести я должен сказать, что накануне меня посетила дочь соседнего дворянина, которая здесь гостит (очень хорошая девушка, голова и грудь которой были в изобилии украшены галунами и другими серебряными украшениями); она тоже принесла чашку мелких и грецких орехов, и я подарил ей пару ножниц. Обе эти молодые девушки пламенно желают быть отправленными в Стамбул, чтобы испытать там свое счастье, — то, что мы называем быть проданными в рабство.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Кавказ Российская империя

В Вильдбахе у меня вышла стычка с немцами. Тогда в Германии происходило политическое брожение и публика была очень недовольна русским правительством, не поощрявшим революционные идеи, направленные в то время к объединению Германии. За табль-д'отом целая компания немцев, прибывших большею частью из Штутгардта, при мне стала громко бранить Россию и императора Николая. Они знали, что я русский и что хорошо понимаю немецкий язык. Я счел это за наглость, которую нельзя оставить без наказания и, подойдя к их компании, выругал как следует всех вообще, а почтмейстера Руфа в особенности, так как он перед всеми ораторствовал. В заключение я им объявил, кто я, сказал адрес и предложил дать удовлетворение Руфу или кому угодно из их общества. Произошел общий конфуз; немцы примолкли, а я пошел  домой, ожидая, что ко мне скоро появятся секунданты. Муж моей сестры, барон Засс, перед моим отъездом подарил мне прекрасные пистолеты, и я был уверен, что придется их попробовать на немцах. Жду день, два — нет секундантов. Между тем мне нужно было ехать из Вильдбаха и я опасался, что немцы после станут еще рассказывать, что я уехал, чтобы не иметь дуэли. Я отправился в Баден-Баден, нашел там адъютанта великого князя Михаила Павловича, Шереметева, и моего знакомого Желтухина и упросил их поехать со мною в Вильдбах, чтоб кончить это дело. Когда Шереметьев явился с вызовом к Руфу и другим его компанионам, то все они страшно перепугались и стали просить извинения. Тем дело и кончилось. История эта имела большую огласку, и когда через несколько времени я приехал в Штутгардт мне говорил о ней наш посланник, прибавляя, что напрасно я прибыл в этот город, что немцы, вернувшиеся из Вильдбаха, очень на меня злы. Я ответил что это не беда, и если они здесь стали храбрее, то пусть стреляются со мной я не откажусь и теперь.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Кавказ

Находясь далеко от Хивы, столицы ханства, Кунградское бекство мало подчинено хану. Бек, хотя и назначаемый ханом, пользуется почти полною независимостью. Все его подчинение ограничивается уплатою податей и налогов; больше от него ничего не требуется и он полный хозяин в своем бекстве. Даже и подати уплачиваются Бог-весть как, ибо у хана нет средств держать в покорности своего отдаленного вассала. Бек собирает налоги с население по-своему усмотрению и творит полновластный суд и расправу. Каждый день, с утра, сидит он у ворот своего дома, и сюда приходят к нему обыватели разбирать споры, тяжбы и судиться. Здесь же и кончается дело: ответчик платит больше, истец меньше, вообще оба платят и тем все кончается. Судопроизводство это составляет важный источник доходов бека, и он очень горюет, когда получки мало и приходится сидеть даром. При таком примитивном способе судопроизводства выходит, что для правителя гораздо лучше, если его подданные вздорят и бесчинствуют, — благонравным народом управлять невыгодно. Для непокорных и строптивых существует зиндан, устроенный наподобие описанных мною выше, — наказание довольно внушительное. Впрочем, бек, который управлял Кунградом во время нашего приезда, был человек добрый, народ не слишком его ненавидел и платил деньги покорно, почему он весьма редко имел случай прибегать к помощи зиндана. Жизнь он вел, насколько можно было видеть, довольно однообразную и совершенно в восточном вкусе: с утра сидел поджав ноги у ворот дома и курил кальян, а вечером отправлялся во внутренние покои, иначе говоря в саклю, садился на подушки таким же порядком и опять курил кальян, мурлыкая себе под нос бесконечную песню. По окончании сего второго акта своей деятельности, отправлялся спать. Таким образом проводил он время постоянно, изо дня в день, целыми годами, без всякого изменение раз принятых правил. Если встречалась необходимость исполнить что-либо необыкновенное, выходившее из ряда обыденной деятельности, то он поручал дело кому-нибудь из приближенных и успокаивался на лаврах, зная, что зиндан обеспечивает его от исполнения, не согласного с его желаниями.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Центральная Азия Российская империя

1-го октября 1827 г., рано утром, поскакал к полку; прибыл в то время, когда Эриванский гарнизон сделал в крепости возмущение; на некоторых бастионах показались белые флаги, с других продолжали осыпать нас ядрами, картечью и ружейным огнем; этим обстоятельством воспользовался Паскевич, послал штурмовать. Войска наши двинулись, мне дали 30 человек охотников, с которыми спустился в ров против бреши, но видя невозможность проникнуть, повернул вправо к крепостным воротам, заваленным землею и бревнами; в то самое время, когда я взошел на возвышение и смотрел в отверстие крепостных ворот, прибыл с дивизиею генерал-адъютант Красовский, который лично с охотниками, под командою поручика Белова, вскочили тоже на возвышение, чтобы принять решительные меры; с Беловым я был знаком; он отклонил мою голову, чтобы посмотреть  в отверстие ворот, в этот момент раздался выстрел из пушки, ядро оторвало Белову голову и прошло по головам наших охотников, Белов принял за меня смерть, его дымящаяся кровь и мозг обрызгали меня, знаки пороха до сих пор у меня на лбу. С охотниками ворвались в крепость по узким улицам под перекрестным огнем; штыками проложили себе дорогу до дворца сердара Эриванского; взял коменданта в плен, а солдаты начали грабить дворец; страх и ужас овладел обитателей дворца, но не надолго: мы восстановили порядок: к 10 часам крепость была занята нашими войсками. Русские знамена развевались над грозною крепостью — опора и гордость персиян.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Кавказ

Согласно с выраженным нами желанием, аудиенция у цзянь-цзюня была назначена нам на следующий день после полудня.
К двум часам в консульское помещение прибыл китаец с сообщением, что цзянь-цзюнь нас ожидает; а минут двадцать спустя мы уже въезжали, миновав предместье, в южные ворота Суйдуна. Проехав китайский базар, мы свернули вправо и, оставив в стороне какую-то пустошь, очутились перед стеной с нарисованным на ней громадным драконом. Это означало, что перед нами находится «ямынь» (Ямынь соответствует русскому – «присутственное место». В Китае существует обыкновение соединять с присутственным местом и квартиру председательствующего в нем чиновника.), в данном же случае – помещение цзянь-цзюня.
Проехав обширный двор, в котором мы застали десятка полтора не то солдат соседнего импаня, не то чернорабочих и любопытных, мы остановились перед так называемым «да-тан», т. е. воротами, с большим пестрым навесом над ними и судейским столом посредине. Обогнув помост, на котором стоял этот стол, мы через боковые двери вступили на второй или, точнее, внутренний двор. Здесь мы застали человек тридцать прилично одетых китайцев, крайне смущенных нашим неожиданным появлением: согласно обычаю, мы должны были выслать вперед свои визитные карточки, чего мы по незнанию однако не сделали! Часть этих китайцев тотчас же бросилась во внутренние покои; другие стали тут же при нас спешно облачаться в свой официальный костюм – темносиние курмы с золотым шитьем на груди и поярковые черные шляпы с цветными, преимущественно белыми фарфоровыми шариками на них. При виде такого переполоха мы в свою очередь заметно смутились и, предоставленные самим себе, совсем не знали, что предпринять. Из этого затруднения вывел нас какой-то простоволосый китаец, указавший нам деревянную постройку, напоминавшую обширную монгольскую юрту, в которой мы и должны были обождать выхода цзянь-цзюня.
Когда, минут через пять, нас снова выпустили на двор, там все уже было готово к приему: шпалерами выстроившиеся чиновники военного и гражданского ведомств образовали узкую улицу, в глубине которой ожидал нас, приветливо улыбаясь, пожилых лет маньчжур, который, как мы тотчас догадались, и был сам цзянь-цзюнь.
Визит наш был непродолжителен. Обменявшись несколькими любезными фразами и получив обещание всеми зависящими от него мерами содействовать успеху нашей экспедиции, мы очень церемонно простились с маньчжурским генералом и в его присутствии сели на поданных нам во внутренний двор лошадей.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Китай Российская империя

Нравы в Астрахани несколько странны для нас — мы привыкли называть такие нравы дикими. Типы «Кит Китычей», которых описывают у нас в юмористических журналах, не выродились там нисколько. Купец играет первую роль в Астрахани: если он богат, то он сила — он царь. В Астрахани все помешались на быстрых оборотах, им способствует материал торговли, как-то нефть, соль и т. д.; многие скоро богатеют, но и быстро теряют свое состояние, благодаря какой-нибудь оплошности. Чтобы поставить дело на солидную ногу, чтобы стать конкурентом таких иностранных фирм, как Нобель — об этом думают очень немногие. Средний купец Астраханский производит очень неприятное впечатление: он груб, он рутинен, не образован — он не культурен. Все эти качества выражаются во всей своей непривлекательной наготе, когда «Кит Китыч» разгуляется; хотя нередко свою грубость он выказывает и в совершенно трезвом состоянии. Так один купец, обладающий паровой шхуной с паровой помпой Большой силы, пробуя её достоинство и разъезжая по Болде, утешал себя тем, что обрызгивал водой вышедших на палубу других судов полюбопытствовать на зрелище и проезжавших тут же на лодках. Всего лучше — то, что он этим не вызывал ни малейшего негодования со стороны пострадавших — настолько привыкли все в Астрахани к купеческой «забаве».
Другой купец отличился на моих же глазах еще лучше. Он за свое богатство пользовался общим «уважением». К нему на даче, Бог весть за какие заслуги, приставлены двое стражников, т. е. верховых полицейских. Как то раз, выезжая со своей дачи кутить, он только крикнул у ворот стражнику.
—     «Стражник, поезжай вперед, оберегай своего господина, потому что я буду сегодня кутить, буду пьянствовать», — он уже был выпивши. Въехавши в город, велел он стражнику скакать вперед, чтобы «дескать знали, кто едет».
—     «Да по мостам то свищи»!
Стражник поехал вперед и, въезжая на мост, каждый раз свистел, чтобы все сидящие на мосту знали, что едет дескать вот кто. Но этим дело не кончилось: встретив по дороге случайно проезжавшего верхового полицейского, он и ему, бросив денег, велел впереди скакать и свистеть. Так и ехал Астраханский купец-богач по улицам родного города со «свистом на мостах». Прибыли в сад «Аркадию»; тут хотел богач себя показать во всем своем блеске, во всей своей силе. Шла опера; во время увертюры, сидевший в директорской ложе, «Кит Китыч» закричал на оркестр «стой» — выбросил им пачку денег и крикнул: «камаринского валяй» — и, о удивление! при полном театре, в присутствии местной полиции, оркестр, прервав увертюру, начинает играть «камаринского». Ни одного звука негодования, ни малейшего протеста не было заявлено со стороны присутствовавших в театре.
—    «Зови ко мне артиста Ш.!*» — крикнул лакею богач, успевший в своей ложе, из которой вел ход за кулисы, устроиться с вином. Является артист, загримированный, в костюме.
—    «Пей»!— велит ему «Кит».
—    «Помилуйте, мне надо сейчас выходить».
—    «Кто тебе велел»?
—    «Да режиссер».
—    «А я тебе велю — пей»! — и артист должен был повиноваться.
Сначала может все это показаться смешным и забавным; но если взглянуть на это дело серьезно, то нельзя не погоревать о той рутине, которая еще в такой силе царит у нас, и в таком именно месте, где при уме и культурности можно было бы держать знамя русского имени высоко. Ведь Астрахань у ворот Азии!
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Центральная Азия

Протопоп Аввакум, земляк Никона, уверял, будто бы отец последнего был черемисом, а мать — татаркою. Хулители и поклонники реформатора долго препирались по поводу его происхождения; полагали даже, что Никон по происхождению был финном. Но ни телесный, ни духовный облик его не носили никакого отпечатка этой расы. Никон был громаден и порывист; увидев его впервые в 1663 году, грек Паисий Лигарид был поражен его зверским видом, высоким ростом, огромностью головы с волосами, оставшимися черными в шестьдесят лет, низким морщинистым лбом, густыми, нависшими бровями и ушами сатира. Враждебно настроенный к патриарху, грек не польстил ему, конечно, в своем описании; но, судя по сведениям из других источников, портрет его, в общем, не погрешил против сходства. Другой грек, Павел Алеппский, относившийся к Никону менее предвзято, свидетельствует, что видел, как патриарх, прображничав за столом с полудня до полуночи, отправился служить без малейшего признака утомления.
Никон обладал большею силою темперамента, чем ума. Познания его были весьма ограниченны; получив поверхностное духовное образование, он мало дополнил его впоследствии беглым чтением. Лишь властный и смелый характер, явное стремление к действию и борьбе, соединенные с некоторою изворотливостью и большим талантом к организации театральной обстановки, заставили группу образованных и предприимчивых людей из среды, приближенной к Алексею, избрать Никона орудием для выполнения широкой программы церковной реформы. Инициаторы дела совершили ошибку, избрав в его лице главного выполнителя своих предначертаний; гораздо менее податливый, чем они предполагали, патриарх скоро ускользнул из их рук. Законченная без них и против них реформа повлекла за собою лишь их гибель.
Полный текст

Метки к статье: 17 век Российская империя

Полковник Засс послал верного своего лазутчика, Карим-Хадиля, разузнать: в каком числе и куда пошла партия. К вечеру Карим-Хадиль привез сведения, что сборище пошло по направлению к Баталпашинской, как было уже известно, и будет возвращаться непременно через псемеловский лес к толновскому аулу. Когда смерклось, барон Засс двинулся дальше. В полночь Карим-Хадиль попросил остановить отряд, а сам поехал разузнать, вернулось ли сборище. Через час Карим прискакал и дал знать, что партия, в громадном числе, остановилась, уже ночевать на самой Лабе, у псемеловского леса, близ талновского аула. Отряд немедленно тронулся, но когда поднимались на гору, чтобы, перейдя ее, войти в псемеловский лес, на сакму (след) неприятеля, в то время два орудия и прикрывавшая их рота пехоты и сотня казаков отстали, взяв совсем другое направление к реке Лабе. Ночь была темная, а, потому это было замечено только тогда, когда мы спустились с горы к псемеловскому лесу и остановились отдохнуть.
Лазутчик Карим-Хадиль, видя малочисленность нашего отряда сравнительно с сборищем горцев, просил барона Засса вернуться, пока есть возможность, и соединиться с отсталыми войсками; но барон Засс и слышать не хотел об отступлении.
Казаки двинулись через лес полным шагом, так как рассвет был уже близок. Когда сделалось возможным различать предметы, неприятель, расположившийся на ночлег, был от нас не более как в версте. Мы пошли рысью. Вдруг, лазутчик, хлопнув плетью по своей лошади, неожиданно, как стрела, умчался к партии горцев.
Засс в недоумении приостановил отряд и сказал: «Казаки! нам, может быть, изменили, но, во всяком случае, отступления со мною нет, не было и не будет. Одна храбрость и быстрота может нас спасти; перекрестимся же, братцы, и марш-марш на неприятеля!» С этими словами Засс хлопнул нагайкой лошадь, выхватил шашку и понесся вперед; за ним, с криком «ура!» и с гиканьем, понеслись казаки. Подскакивая к самой партии, услышали выстрел и как будто сигнальный крик; затем все горцы вскочили почти одновременно и бросились к лошадям, но казаки, с криком «ура!» и с гиканьем, беспощадно рубили неприятеля, рассыпавшегося то поодиночке, то по нескольку человек в разные стороны. Преследование продолжалось часа три, и тогда только казаки собрались к резерву. Поражение неприятеля было полное: убито и ранено горцев множество, отбито до двухсот лошадей с седлами, много оружия и освобождены захваченные в плен донские казаки.
Справедливость требует сказать, что этим успехом барон Засс немало обязан своему любимцу Карим-Хадилю. Последний, заметив, что барон ни за что не отступит, решился на отчаянный подвиг, дабы подготовить успех. Карим влетел в середину спавшего на заре сборища, выстрелил из пистолета — этот-то выстрел мы и слышали — и закричал во все горло отчаянным голосом: «Что вы спите! Засс! Засс! Засс!.. Он с несметною силою над вашими головами, бегите и спасайтесь кто куда может!».
От этого молодецкого дела даже сам барон Засс был в восторге; он благодарил казаков, обнял своего любимца Карим-Хадиля и расцеловал его при всем отряде.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Кавказ