А. БУТЛАКОВ

ЭПИЗОД ИЗ СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРИИ СРЕДНЕЙ АЗИИ

Географический термин «Средняя Азия» часто встречается в настоящее время в русской печати; но для большинства нашей публики — это, весьма естественно, terra incognita, хотя дело и идет о близких теперь к нам соседях, с которыми Россия издавна ведет значительную торговлю.

Населённые оседлыми жителями, хотя и окружённые кочевниками, ханства Средней Азии: Хива, Бухара и Кокан, расположены в бассейнах двух больших рек, Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи, вытекающих из нагорной площади Памир и впадающих в Аральское Море. Бесконечные степи, прилегающие к ним с севера-востока, служат кочевьями киргизов, племени монгольского, некогда столь грозного при Чингиз-хане и Тамерлане; по западную же сторону Хивы и Бухары, начиная с прибережья Каспийского моря и почти до гор Гинду-Куша, кочуют туркмены, которых главный промысел разбои, ловля людей и торговля ими. В недавние еще времена, туркмены, равно как и киргизы, хватали русских рыболовов и мореходов, и пограничных жителей оренбургских и западносибирских селений, и продавали в неволю в Хиву и Бухару; но с 1840 г., после хивинского похода покойного Василия Алексеевича Перовского, и прочного водворения нашего в киргизской степи, это прекратилось: теперь главный живой товар туркменов составляют персияне, захватываемые из прилегающих к степям областей Персии.

Жители всех этих трех ханств, равно как и кочевники — магометане суннитского толка: не признавая магометанами еретиков-шиитов, персиян, они не считают грехом держать их в рабстве, вопреки велениям Корана. Одно бухарское ханство, самое производительное, населенное и могущественное изо всех трех, благодаря благоразумному, хотя и зверскому деспотизму своих эмиров, покойного Насср-Уллы н сына его Музаффара, воцарившегося в конце 1861 года, пользуется благоустройством, насколько оно возможно при исламизме; остальные же раздираются постоянными кровавыми смутами. 

Хлопок, шелк, сушеные плоды (изюм, миндаль, урюк или абрикосы), рис, халаты, бумажные одеяла, ковры и грубые бумажные ткани — вывозятся из этих ханств караванами в Россию; от нас они получают кожи (юфть), сукна, ситцы, железные, медные и чугунные изделия, сахар и разные незатейливые произведения наших мануфактур.

Хивинское ханство — оазис низовьев Аму-Дарьи. При жарком и бездождливом континентальном климате, оно превосходно возделано помощью искусственного орошения из канав, наполняемых рекою Аму-Дарьею. Северная часть ханства, Кунградская область, граничащая к северу с Аральским морем, заключается между рукавами, на которые разделяется Аму-Дарья перед своим впадением в море; кроме нескольких маленьких крепостишек, служащих опорами хивинскому владычеству, в ней один город Кунград, при рукаве Тальдык, главный базар для всех жителей области.

В Кунграде от семи до восьми тысяч жителей: узбеков, потомков завоевателей тюркского племени, пришедших с Надир-Шахом в 1780 г., и составляющих род аристократии; сартов или таджиков, потомков древних персов, занимающихся торговлею и почти слившихся с узбеками; наконец, каракалпаков и киргизов. Вся же область имеет от 80 до 90,000 жителей, которых большинство составляют каракалпаки, мирные и трудолюбивые, преимущественно занимающиеся хлебопашеством, жившие прежде на низовьях Сыр-Дарьи, вытесненные оттуда киргизами во второй половине прошлого столетия, и расположенные теперь вдоль рукава Улькун-Дарьи; и киргизы, кочующие около крайних рукавов Аму-Дарьи, живущие скотоводством, а самые бедные из них — хлебопашеством. Я уже имел случай упомянуть (в описании среднего течения реки Сыр-Дарьи, читанном мною 2-го декабря 1864 в «Русском Географическом Обществе»), что весьма многие из киргизов и несколько каракалпаков перекочевали на нашу сыр-дарьинскую линию, под защиту русских.

Предлагаемый рассказ может дать понятие о происшествиях, самых обыкновенных в ханствах Средней Азин, и о том, каково там живётся.

---------------------

До 1814 года, нынешняя Кунградская область Хивинского ханства, занимающая дельту реки Аму-Дарьи, была в продолжение 18-ти лет независимым владением, которым управлял узбек Тюря-Суфи, постоянно враждовавший с хивинским ханом Мухамед-Рахимом. Под конец своей жизни Тюря-Суфи ослеп. Мехтер его, Мендыгаске, подкупленный хивинским ханом, много раз напрасно пытавшимся снова покорить себе Кунград, убил старика и послал его голову в Хиву. С тех пор Кунград снова подпал под власть Хивы и был управляем сначала Мендыгаской, а потом, до осени 1858 года, сыном его, Кутлы Мурадом. Во время умерщвления старого Тюря-Суфи, дочь его была беременна Мухамедом-Фана, которому было суждено отомстить за смерть деда.

Уцелевшие родственники Тюря-Суфи жили в Хивинском ханстве в совершенной бедности; внук его, Мухамед-Фана, придя в возраст, нанимался в работники то к тому, то к другому из кунградских жителей, чтоб не умереть с голоду.

Кутлы-Мурад управлял кунградской областью под некоторого рода надзором хивинского чиновника, есаул-баши Мамета, родом калмыка. Теперешний хивинский хан Сеид-Мухамед — «Отец величия», как он себя титулует — поставил себе за правило не облекать своею доверенностью в отдаленных от столицы местах чиновников из природных хивинцев, в особенности из людей значительных: он посылает туда люден безродных, выведенных им самим из ничтожества и всем обязанных ему одному, а потому имеющих прямой интерес не изменять своему благодетелю; притом, если понадобится казнить такого выскочку, то нечего опасаться за него кровной мести или возмущения его родственников.

Кутлы-Мурад и есаул-баши Мамет были ненавидимы донельзя кунградскими узбеками, каракалпаками и киргизами, за свою жестокость, жадность и неумолимую строгость при собирании податей в пользу хана и свою собственную. Кутлы-Мурад был в ссоре со многими из своих родственников; ропот в народе против него усиливался; многие из узбеков поджинали эту ненависть; в особенности старались о том Мухамед-Фана и Кулман-бий, приходившиеся ему также сродни. Наконец, летом 1858 года, когда посольство флигель-адъютанта Игнатьева было в Хиве, составился заговор, человек из сорока, с целью убить Кутлы-Мурада и есаул-баши Мамета, отложиться от Хивы и сделать кунградским ханом Мухамеда-Фана, как старшего из потомков Тюря-Суфи. В заговор участвовал киргизский бий Азбергень, убежавший в Хиву из русских пределов, после убийства в 1856 г. султана-правителя западной части Малой Орды, Арслана.

Мухамед-Фана говорил бию Азбергеню, что так-как кунградцев немного и им одним не устоять против Хивы, то он намерен вступить в союз с туркменским ханом Ата-Мурадом и призвать на помощь туркмен-ямудов, кочующих около западной окраины хивинского ханства. Азбергень восстал против этого всеми силами, утверждая что им после не развязаться с туркменами, буйными, хищными и вероломными разбойниками, которым ни в чем нельзя верить, которых он давно знает и с которыми не хочет иметь, никакого дела. Азбергень уверял, что кунградцы вместе с киргизами всегда могут отстояться без посторонней помощи. Мухамед-Фана согласился с ним после краткого спора, а сам воспользовался временем, когда Азбергень в август ездил по требованию хана в Хиву, пробрался тайно в кочевья туркменов и уговорился с их ханом, Ата-Мурадом.

Есаул-баши жил в так-называемом ханском дворце — обширном строении подле базара и караван-сарая, а Кутлы-Мурад за городом, в своем саду. Раз, в половине августа, заговорщики нарочно подняли на базар шум и драку, и потом человек двадцать отправились гурьбою к есаул-баши с громкими жалобами, с тем, чтоб вслед за ними втеснились к нему другие и чтоб убить его во время разбирательства. Они, однако, не посмели напасть на него и разошлись. Вскоре потом есаул-баши поехал в Хиву.

В то время, когда аральская флотилия, привезшая для нашего посольства подарки, предназначенные хивинскому хану и бухарскому эмиру, стояла перед Кунградом, Кутлы-Мурад и есаул-баши принялись весьма деятельно исправлять полуразрушенную городскую стену, чтоб не пропустить русских судов вверх по Аму-Дарье, если бы они пришли туда в другой раз. Это было в начале июля. Главный строитель Кутлы-Мурада и весьма приближенный к нему узбек, был ими как-то обижен, а потому также присоединился к заговорщикам.

В исход сентября, когда оттуда наши давно уже ушли и все крепостные работы были кончены, строитель поехал к Кутлы-Мураду и просил его осмотреть работы, сказать так ли он исполнил данные ему приказания и не нужно ли чего переделать. Кутлы-Мурад велел оседлать себе лошадь. Персиянин-невольник, искренно к нему привязанный, советовал ему хорошенько вооружиться и взять с собою несколько человек; но тот обругал его, говоря, что ему бояться нечего, и поехал к городу вдвоем со своим инженером.

На мосту перед въездом в Кунград стояли Мухамед-Фана и Кулман-бий. Оба они подошли к Кутлы-Мураду и Кулман-бий сказал, что имеет жалобу; между тем, инженер спешился, а Мухамед-Фана подошел еще ближе.

— Какая у тебя жалоба? спросил Кутлы-Мурад.

— Теперь скоро будут собирать подати, отвечал Кулман-бий: — а из нас много бедных, которым нечем платить.

— Да мне какое дело, нечем платить? — ну, продавайте ваших детей!

— Как, нам продавать своих детей! воскликнул Кулман-бий и ухватился за саблю Кутлы-Мурада; в то же мгновение инженер сдернул его с лошади, а Мухамед-Фана перерезал ему горло и выпил его крови, в знак удовлетворения кровной мести за смерть деда, старика Тюря-Суфи.

Заговорщики, следившие за этой сценой, бросились тотчас же в город, убили шестерых хивинских таможенных и сборщиков податей, и провозгласили Мухамеда-Фана кунградским беком. Узбеки Юсеп-бий и Палван-бий, родственники Кутлы-Мурада, главные его приверженцы и помощники, ненавидимые народом наравне с ним, были в день убийства в Хиве. Сообщники Мухамеда-Фана умертвили немедленно старшего сына Юсеп-бия, а на другой день его младшего сына и сына Палван-бия. Старших жен биев не тронули, а младших, равно как и жен сыновей биев, послали в подарок туркменским старшинам. Рассказывают, что из злобы на биев, заговорщики заставили их родственников, угрожая смертью в случае отказа, быть палачами этих несчастных молодых людей.

После умерщвления Кутлы-Мурада, Мухамед-Фана послал гонца к туркменскому хану Ата-Мураду с известием о происшедшем и требованием обещанной помощи.

Киргизский бий Азбергень узнал об этом, и, негодуя на обман Мухамеда-Фана, обещавшего ему не призывать туркменов, немедленно со всеми своими киргизами из окрестностей Кунграда, где у него был сад, подаренный хивинским ханом, откочевал на 30 верст ниже по рукаву Аму-Дарьи, Талдыку, где немедленно выстроил себе крепостцу.

Недели через три после умерщвления Кутлы-Мурада, прибыли в Кунград 25 почетных туркменских старшин и батырей, с небольшою свитой. Первым делом их было провозгласить Мухамеда-Фана ханом; все кунградцы признали его в этом звании. Потом, так-как Азбергень решительно отказался признать Мухамеда-Фана ни беком, ни ханом, туркмены вместе с кунградскими узбеками сделали набег на его аулы, захватили и убили несколько киргизов и угнали значительное количество скота. Азбергень, однако, успел оправиться и собрать своих, ударил на хищников и, после сильной схватки, в которой последние лишились 60 человек, воротил свой скот и выручил захваченных людей. Возвратясь в Кунград, туркмены забрали всех бывших там по своим делам киргизов, и держали их как невольников. Через несколько времени после этой неудачи, туркмены с кунградцами, в числе около 500 человек, снова напали на Азбергеня, но также безуспешно.

Через месяц после прибытия в Кунград туркменских старшин, приехал туда их хан Ата-Мурад, подтвердил ханский титул Мухамеда-Фана и возвратился в свои кочевья, оставив своему союзнику около 500 туркменских наездников.

Сначала туркмены вели себя довольно скромно и жили дружно с кунградцами; но потом, утвердившись между ними, стали мало по малу своевольничать, обижая, однако, преимущественно киргизов, подчинявшихся Мухамеду-Фана.

В середине зимы с 1858 на 1859 год, человек сорок родственников и прежних приверженцев Юсеп-бия и Палван-бия, сговорились убить Мухамеда-Фана. Один из участников заговора изменил своим товарищам и предал их; Мухамед-Фана, при содействии туркменов, перехватал всех заговорщиков и повесил их. Исполнителями казней были большею частью туркмены. Жестокость хана возбудила против него всеобщую ненависть: он же, со своей стороны, сделался подозрителен, всюду видел измену, заговоры, и совершенно предался туркменам, предоставив им полную волю хозяйничать в Кунграде и его окрестностях, грабить и угнетать жителей, отнимать жен и дочерей и т. п.

Не имея никакой казны, чтоб платить жалованье своим союзникам, Мухамед-Фана распределил их по домам или кибиткам жителей, которые были обязаны выдавать по раскладке каждому туркменскому всаднику по две серебряные теньги (30 коп. сереб.) в день и по стольку же на лошадь. Как ни разорителен был подобный налог, тяжесть его усугублялась злоупотреблениями: Придет, например, в Кунград туркменский старшина или батырь с 50-ю или с 70-ю человеками, а объявляет Мухамеду-Фана, что привел 150 или 200 всадников и требует на них жалованья. Бессильный и бесхарактерный хан, не смея поверять слова своих союзников, назначает известное число кибиток жителей, которые должны выдавать старшине деньги или припасы по числу объявленных, а не наличных туркменов.

Мухамед-Фана перечеканил все бывшие в Кунграде хивинские деньги своим штемпелем, уменьшив их вес; туркмены отыскали между своими резчика, который подделал штемпель кунградского хана, и перечеканили его монету в половинный вес; этими деньгами, собственной фабрикации они расплачивалась на базаре, требуя, чтоб их принимали за настоящие, и беда тому, кто осмеливался отказываться! Туркмены пришли в Кунград без жен; там они отняли женщин и девушек у узбеков, киргизов и каракалпаков, и обзавелись женами. Некоторые, чтоб придать этому законный вид, платили за жен по червонцу или по два калыма, заставляя мужей и отцов силою довольствоваться этим; но таких деликатных было очень немного: большинство распоряжалось без подобных церемоний. Когда жители Кунграда были доведены до совершенной нищеты и им уже не из чего было платить жалованья туркменам, то отнимали у них детей и отправляли к себе на продажу. Ничтожный и запуганный Мухамед-Фана не осмеливался восставать против таких вопиющих поступков. Жалобы на туркменов не принимались, да и к кому было обращаться обиженным, где искать правосудия? Туркмены ставили ни во что не только слабого Мухамеда-Фана, но и своих собственных старейшин и ханов; они необузданно буйны, своевольны, вероломны, жестокосерды и крайне алчны; они говорят с гордостью, что они батыри (наездники) и не подчиняются никому на свете, а служат по доброй воле только тому, кто им платит. Главный их промысел: торговля людьми и человеческими головами — врагов того, кому они служат — не располагает к мягкосердечию; зарезать человека — для них безделица.

Летом 1859 года Кунград и окрестные жители были разорены таким хозяйничаньем туркменов донельзя; торговли не было почти никакой; всякий боялся привезти что-либо на базар; в будущем представлялся голод, потому что туркмены скормили своим лошадям большую часть посевов, да хивинцы, приходившие под предводительством самого хана покорять Кунград, вытоптали значительную часть окрестных пашен. Дома кругом были разрушены, сады вырублены, жители в нищете и под самым диким, необузданным гнетом.

За бедных и притесняемых, в особенности из киргизов и каракалпаков, вступался один только узбекский старшина Кулман-бий, главный участник в умерщвления Кутлы-Мурада. Он убеждал Мухамеда-Фана, что так править нельзя; что он должен останавливать своеволие туркменов и защищать своих подданных, иначе ему самому не уцелеть: все его убеждения не производили никаких последствий. Желая избавиться от докучного советника, Мухамед-Фана послал его с каким-то поручением к туркменскому хану Ата-Мураду, у которого он и жил довольно долго и с которым вместе приехал в Кунград в начале июля.

Ата-Мурад, убедившись, что разоренный Кунград не представляет уже никакой поживы, уехал недели через две в свои кочевья; с ним отправилось большинство туркменов. Из них осталось при Мухамеде-Фана человек 50, из числа которых десятеро жили при нем, в качестве телохранителей и соглядатаев, а остальные сорок размещались по кибиткам. Кулман-бий остался в Кунграде.

Он послал от себя письмо к киргизскому султану Истляу, бывшему заодно с Азбергенем, но оставшемуся в хивинских пределах, приглашая его соединиться с кунградцами против Мухамеда-Фана и туркменов. Истляу отвечал, что и он и все его киргизы охотно присоединятся к Кулман-бию и готовы признать его своим начальником, если он только убьет Мухамеда-Фана. Около того же времени Кулман-бий получил письмо из Хивы, в котором хан, через одного из своих приближенных, обещал ему свои особенные милости и убеждал доставить ему голову Мухамеда-Фана.

Насилия оставшихся в Кунград туркмен превзошли всякую меру: они отнимали последнее имущество у разоренных жителей, но пуще прежнего хватали попадавшихся им на встречу детей и посылали к себе в аулы на продажу. Ожесточение против них и рабски-покорного им Мухамеда-Фана дошло до последней крайности, а потому Кулман-бию стоило небольшого труда подвигнуть на возмущение узбеков, киргизов и каракалпаков. Главными соучастниками его были узбекские старшины Аман Кильдыбай, Ильтезар Аталык и Эким, кушбеги (сокольничий) Мухамеда-Фана, самый близкий из его чиновников, спавший постоянно в его доме.

Рано утром 1-го августа было у Мухамеда-Фана, подозревавшего замыслы Кулман-бия, тайное совещание, на котором присутствовало человек десять ближайших его приверженцев: решили напасть на Кулман-бия внезапно, только что они отопьют чай, которым угощал их тогда Мухамед-Фана. Кушбеги, втайне изменивший своему хану, хотя и присутствовавший на совете, успел сообщить обо всем Кулман-бию, а тот решился, не откладывая, предупредить готовившийся ему удар.

Кулман-бий мигом собрал толпу и направился к ханскому дому, отделив часть своих сообщников к кибиткам сорока туркменов, которые были тотчас же окружены, обезоружены и связаны. Туркменам, составлявшим почетную стражу Мухамеда-Фана, было объявлено, чтоб они не вмешивались ни во что, если хотят быть живы, и те вышли без всякого возражения, сели на лошадей и ускакали.

Тогда толпа ворвалась в ханский дом. Ее встретил двоюродный брат Мухамеда-Фана, Бий-Тюря, с несколькими слугами: все они были изрублены, но Бий-Тюря защищался отчаянно и положил на месте троих. После этого вышел сам Мухамед-Фана и стал укорять узбеков, говоря, что они сами сделали его ханом, а теперь хотят его смерти; ему не дали кончить и тотчас же убили без всякой пощады.

Киргиз-очевидец этого происшествия рассказывал, будто ненависть к Мухамеду-Фана дошла до такого неистовства, что толпа не хотела допустить, чтобы кровь его пролилась на землю; люди бросились один за другим к трупу и с жадностью пили кровь из его ран!

Вместе с Мухамедом-Фана был убит киргизский бий, недавно выдавший за него свою дочь, и человека четыре его слуг и ближайших чиновников. Жен и детей его, равно как и задержанных туркменов, заперли под караул. Кулман-бий послал голову Мухамеда-Фана к хивинскому хану с верховым, при письме, в котором выражал покорность Кунграда и испрашивал повеления, как поступить с семейством умерщвлённого самозванца-хана?

Хивинский хан немедленно прислал своего чиновника Метмурад-бия (родом калмыка) со 100 человеками войска каракалпаков, чтоб снова принять Кунград в свое подданство; вслед за ним прибыл туда на лодках другой хивинский чиновник с сарбазами (пехотными солдатами) из персиян, чтобы забрать и доставить в Хиву семейство Мухамеда-Фана и арестованных туркменов; потом хивинский хан потребовал к себе трех главных соучастников Кулман-бия в убийстве Мухамеда-Фана; они не были главными сообщниками его в умерщвлении Кутлы-Мурада, а потому им очень не хотелось отправляться в Хиву; но делать было нечего, их принудили к тому силой. Сам Кулман-бий, зная как он был виновен перед ханом и как тот мстителен, сильно побаивался за свою голову; но за него просили киргизские и каракалпакские старшины, притом же он был покуда нужен хану и так недавно еще оказал ему такую важную услугу — и его не тронули.

Сначала были слухи, что хивинский хан казнил всех вытребованных им в Хиву и истребил все семейство Мухамеда-Фана; впоследствии, однако, узнали, что он взял себе жен его, но сыновей велел зарезать; приведенных туркменов принял в свою службу, а всех остальных помиловал. В Кунград же он посадил прежнего есаул-баши Мамета; воротились туда также Юсеп-бий и Палван-бий. Мало-помалу все вошло снова в прежнюю колею.

-----------------------------

Так кончил свое поприще Мухамед-Фана и это — образчик событий, самых обыкновенных в ханствах Средней Азии.

Производя в 1859 году исследование дельты Аму-Дарьи, я имел случай быть в Кунград в конце июня и видел Мухамеда-Фана. Он был человек лет сорока-пяти, весьма высокого роста и сильного телосложения, красивой, но незначительной наружности, не выражавшей ни ума, ни энергии; глядя на него, трудно понять, каким образом он мог составить себе партию, достаточно сильную, чтоб умертвить Кутлы-Мурада и его приверженцев.

Мне пришлось также видеть вблизи туркменов, и признаюсь, я в жизнь свою не встречал такого букета самых зверских и разбойничьих физиономий. Желая показать мне особое уважение и, без сомнения, рассчитывая получить богатый подарок, несколько батырей явилось ко мне на пароход чтоб поднести мне хивинскую голову, будто бы только что добытую с боя; они были крайне удивлены, когда я не принял этого отвратительного подарка и велел им объявить, чтоб они не смели являться ко мне с подобными приношениями. Ужаснее всего было то, что голова эта была даже не мужская: они бросились на первую несчастную каракалпачку, работавшую на пашне, отрезали ей голову и выщипали волосы, чтоб сделать ее похожею на бритую мужскую! Мои матросы видели даже несколько оставшихся клочков длинных волос.

А. БУТАКОВ

Текст воспроизведен по изданию: Эпизод из современной истории Средей Азии, журнал "Отечественные записки", Том CLXIII, 1865 г