БЕРЖЕ А. П.

ПРИСОЕДИНЕНИЕ ГРУЗИИ К РОССИИ

1799-1831

Из всех окраин России нам менее всего известен Кавказ. Между тем, на ознакомление с этим именно краем правительство делало и делает весьма значительные затраты. Учрежденная по Высочайшему повелению, в апреле 1864 года, под моим председательством, «Кавказская Археографическая Коммисия» успела уже напечатать семь громадных (in fol.) томов собранных ею Актов за время нашего владычества на Кавказе с 1799 по 1831 г. Но изучение Актов доступно только терпеливому труду специалистов-исследователей, дабы из отдельных документов правительственной и административной деятельности сделать общие выводы для разъяснения различных явлений исторической жизни Закавказья. Такая задача, очевидно, не легка и не может быть с первого раза разрешена с должною полнотой и законченностью; но это, конечно, не должно останавливать посильного ее разрешения на основании тех данных, которыми мы можем воспользоваться в настоящее время. Сделаем что можем, и предоставим другим исправить наш труд и достигнуть лучшего результата.

Руководствуясь таким убеждением, мы постараемся в настоящем исследовании, по возможности, разрешить следующие вопросы:

1. Было-ли присоединение Грузии результатом завоевательных планов России?

2. Произошло-ли присоединение Грузии к России вследствие эгоистического стремления Георгия XII оградить свои личные права? и

3. Желал-ли грузинский народ русского подданства?

Мы посвящаем разрешению каждого из этих вопросов особенную главу и на основании подробного анализа сделаем конечный вывод.

1880 г. г. Тифлис.

Ад. П. Берже. [2]

Глава I.

Было-ли присоединение Грузии результатом завоевательных планов России?

Европейские публицисты и мыслители никак не хотят признать постепенное развитие внутренних сил и внешнего могущества России за явление историческое, совершающееся, помимо воли людей, стоящих во главе русского правительства, но видят в том результат дальновидной политики, т. е. равных ухищрений русских дипломатов, исполняющих планы, задуманные их предшественниками. Неосновательность такой мысли, не смотря на авторитеты, ее проповедующие, выясняется всякий раз, когда беспристрастное историческое исследование касается какого нибудь вопроса из прошедшей жизни нашего отечества. Оказывается, что в России, как и везде, дипломаты и лица, стоящие во главе государственного управления, имели свои стремления, свои планы, свои личные симпатии, но могли приводить их в исполнение лишь на столько, на сколько этим обусловливался исторический ход событий. Не все у нас были гении, даже не все честные люди, не всегда были у нас успехи в сношениях с другими странами и народами, и, не смотря на разочарование руководителей, факты доказывают, что иногда ошибке, увлечению, неудаче — мы были обязаны более плодотворными последствиями, чем наилучше обдуманным, блистательным планам, которых систематическое, точное исполнение приносило одно зло. То же самое было и у других народов, предназначавшихся играть видную роль на поприще историческом.

Покорение Кавказа и Закавказья многим кажется неизбежным продолжением планов Петра I, который сам водил войска по Каспийскому побережью и завоевал для России лучшие персидские провинции, возвращенные обратно его наследниками, не понимавшими целей гениального человека. Но такой взгляд не подтверждается историческими документами. Оказывается, что мысли Петра были совсем забыты или, вернее, значение их было утрачено впоследствии. Внимание русских государственных людей было обращено на другие вопросы и проложение торгового пути через Россию в Индию по направлению, указанному великим преобразователем, было отнесено к области утопий. По уступке Персии ее провинций, все наши заботы сосредоточились на охранении пограничной Кавказской линии и возможном ее благополучии. Всякое движение вперед, всякий шаг далее к югу, к Кавказским горам, вовсе не был исполнением [3] политической программы, преподанной свыше, а вызывался случайно событиями, совершавшимися в сопредельных странах, и дипломатия отставая от хода дел, только давала санкцию уже совершившемуся.

Решительное покорение Кавказа и Закавказья началось с присоединением Грузии, и факт этот, по нашему мнению, вовсе непредусмотренный современными деятелями, совершился даже вопреки их воли и последствия его были вовсе не те, которых ожидали, а те именно, какие были необходимы для развития могущества России, сообразно задаче, которую она должна исполнить в мировом, историческом ходе событий.

Грузия вовсе не была сознательно завоевана, как думают некоторые, и не могла быть завоевана в то время, когда совершилось ее присоединение. Всякое завоевание предполагает, конечно, завоевателя, который, подобно Александру Македонскому или Наполеону I, жаждал бы всемирной известности, считал бы для себя высшим благом покорение, торжество над неприятелем, кто бы он ни был, лишь бы можно было до него добраться и вынудить к сопротивлению. Такого завоевателя, в период присоединения Грузии, на русском престоле не было. Правда, начало серьезных намерений присоединить Грузию относится к царствованию Екатерины II, когда, благодаря широким планам развития России, как самой императрицы, так и окружавших ее гениальных людей, можно подозревать весьма отдаленные политические комбинации, но, как известно, все они, со смертью императрицы, окончились отступлением русских войск из Закавказья в 1796 году, что сильно поколебало веру в покровительство России. В инструкции, данной по указу императора Павла I Коваленскому, 16-го апреля 1799 года ¹, которою фактически конфирмовался договор, заключенный Екатериною II с грузинским царем Ираклием II, 24-го июня 1783 года, — вовсе не видно скрытых политических планов и не рекомендуется каких нибудь дипломатических действий, предназначенных приготовить пути в поглощению грузинского царства, а, напротив, все указывает на искреннее желание сохранить его самостоятельность под покровительством России. Так, например, 11-м пунктом этой инструкции Коваленскому вменяется в обязанность «чинить царю приличные внушения, дабы поведением своим и разными заведениями к просвещению народа в православной вере нашей, там, по невежеству, наиболее по наружности исповедуемой, и, вообще, всякого просвещения, отличался бы он между варварскими тамошними народами». И далее: «если бы царь основал воинское свое ополчение посредством некоторого порядка или регулярства и [4] заведения порядочной артиллерии», то Коваленскому рекомендуется «употребить для руководства их начальника и офицеров посылаемого егерского полка, дабы таким образом царь и с малыми силами мог противостоять в нужде необузданным и многочисленным полчищам персидским». Очевидно, приказание принуждать царя, поступающего в подданство, заводить национальные школы и национальную регулярную армию — совершенно противно здравому смыслу, если бы предполагалось поглотить Грузию, а доказывает то, что Россия, в виду сохранения христианского государства за непроходимыми в то время Кавказскими горами, желала только оградить его существование и для того, довольствуясь лишь ролью сюзерена, предполагала упрочить прогрессивно развитие страны.

Что 11-й пункт инструкции не составлял дипломатической уловки, а имел реальное, буквальное значение, мы убеждаемся из рапорта генерала Лазарева Кноррингу, от 25-го сентября 1800 года ², письма к нему-же Коваленского, от 28-го декабря 1800 года ³ и письма Кнорринга к Георгию XII ⁴, в которых изложены предложения, деланные царю этими лицами о необходимости организации грузинских войск. Но царь видимо не мог воспользоваться предоставленными ему средствами устроить самостоятельное царство и предпочитал просить усиления русских войск до цифры 6,000 человек, которую почему-то считал достаточною для ограждения Грузии от внутренних и внешних врагов ⁵. Впрочем, один из сыновей Георгия, Михаил, как удостоверяет Лазарев ⁶, «собрал роту из своих малолетних и по образу нашему вооружает и обучает ее»; но, вероятно, эта игрушка ничем не кончилась, так как об этой роте после того нигде не упоминается.

При высылке полка Гулякова, Кнорринг, 8-го сентября 1800 года ⁷, предписал Лазареву «дать приметить царю, что если высочайше назначенные войска и вступили в Грузию, то не на всегдашнее пребывание и не на содержание гарнизонов, а только временно, по случаю опасностей, угрожающих Грузии, и потому усилия царя в мерах собственного воинского вооружения не должны ослабевать». Далее Кнорринг, «к единому сведению Лазарева», сообщает почерпнутое им из переписки с Георгием убеждение царя, что войска останутся навсегда в Грузии, и что от продовольствия их Грузия будет наполняться деньгами, а царь ничего не будет тратить на содержание войска, и потому поручает Лазареву «настоять, чтобы грузинское правительство не оставляло принятых к собственной своей безопасности мер» ⁸. Честный Лазарев не [5] мог допустить, чтобы царь пускался в спекуляции, как то действительно оказалось, но приписывал требование подкреплений тону, что «царь, как человек удрученный страхом, не в силах будучи отрясти от сердца своего угрожения, предавался совершенному унынию и в сем разе брался за то, что первым к спасению его представлялось» ⁹.

Впрочем, обвинять царя Георгия, что он не организовал туземных войск, было бы не совсем справедливо. Полное расстройство внутренней государственной жизни, существовавшие и ожидавшиеся междоусобия и опасность от внешних врагов — не могли быть устранены собственными силами царства, что и вынудило искать подданства российскому императору в замен высылки русских войск, которые сохранили бы погасавшую жизнь грузинского царства. Первый отряд русских войск, 17-й егерский ген.-маиора Лазарева полк, вступил в Тифлис 27-го ноября 1799 года ¹⁰, и, как описывает Коваленский, «сделал, при входе фигуру преизрядную, быв встречен за три версты наивеликолепнейше. Царь, со всеми знатными, светскими и духовными вельможами, выехал на встречу в сопровождении более десяти тысяч человек народа, в городе же, вид амфитеатра имеющем, все крыши домов были усыпаны женщинами, и, по единообразному их из белого холста одеянию, казали собою прекрасный вид рассеянного по городу лагеря. Пушечная пальба и колокольный по всем церквам звон возвышали сие празднество, а радостные восклицания народа, движения и самые слезы, особливо женщин, усовершали сию трогательную картину братского приема и неложной преданности к нам народа». Но вслед за сим трогательным празднеством являются послы персидского шаха. Они требуют покорности, угрожая истреблением Грузии, а брат царя, Александр, бежит в Персию и нарушает внутреннее спокойствие. Обучать войска было некогда и уже в июне 1800 года Коваленский просит усиления русских войск в Грузии, для отражения ожидаемого вторжения персиян под начальством Аббас-мирзы. 10-го июля генералу Кноррингу дается императором Павлом рескрипт о приготовлении к походу с Кавказской линии по пяти эскадронов из драгунских полков Пушкина и Обрескова, двух пехотных полков, расположенных в середине линии, двух сводных гренадерских и одного баталиона егерского Лихачева 1-го полка, так, чтобы вместе с полком Лазарева иметь в Грузии 10 эскадронов кавалерии и 9 баталионов инфантерии ¹¹. Таким образом, очевидно, обстоятельства не допускали мысли о возможности доставить грузинским войскам [6] регулярство, особенно при том условии, что денег в царстве не было ¹² и наличные боевые силы, собранные в помощь Лазареву, «едва имели по одному ружью на 18 человек, а остальные были вооружены обожженными кизылевыми палками» ¹³.

Первые политические деятели, прибывшие из России в Тифлис, были действительный статский советник Коваленский и генерал-маиор Лазарев. Коваленский, назначенный полномочным министром при царе Георгие, поставил себе задачею играть первенствующую роль и распоряжаться бесконтрольно Грузией. Во всех его донесениях, письмах, проектах и соображениях не видно никакой государственной идеи, никакого понятия о служении какому нибудь отвлеченному принципу: все интересы России и Грузии отступают для него на задний план, как только задевается мелочное самолюбие или корыстолюбие этого кляузного чиновника. По приезде в Тифлис, министр удивил всех своим поведением ¹⁴. Напрасно царь ежедневно посылает узнавать о его здоровье, выражая тем желание видеть министра. Коваленский не хотел понять этого и отсылал посланцов с ответом, что он здоров. Наконец, когда решился явиться к царю, то послал прежде сказать, чтобы для него изготовили кресла. К царю Коваленский явился в особом наряде: в шубе, теплых сапогах и дорожной шапке, и тотчас же сел в изготовленные для него кресла, касаясь своими ногами ног царя. Затем, отправясь в том же наряде к царице, он кончил аудиенцию объявлением, что настал адмиральский час, и потребовал себе водки. Сообразно нелепому наряду и поведению, речь министра отличалась дерзостью и пренебрежением. А между тем этот недоступный министр российского императора обещал, царице взятку в 3,000 р., адъютанту царя князю Александру Макаеву 2,000 р. и княгине Чавчавадзе 7,000 р., если они убедят Георгия ходатайствовать пред государем императором об оставлении Коваленского министром в Тифлисе, с заявлением, что никого другого на этом месте царь иметь не желает. Вероятно, благодаря этим проискам, «мало чести ему у здешнего народа принесшим» ¹⁵, высочайший рескрипт от 3-го августа 1800 года ¹⁶ об отозвании Коваленского остался без исполнения, и после смерти Георгия XII на долю Коваленского выпало организовать управление Грузией, учредить так называемое Верховное грузинское правительство, во главе коего явился сам Коваленский с титулом правителя Грузии. Разбирая организацию этого Верховного грузинского правительства, проектированного и приведенного в исполнение Коваленским, надворный советник Соколов ¹⁷ [7] заключает: «спело и утвердительно полагать можно, что злоупотребления созерцались правителем при самом сочинении постановления нынешнего в Грузии правительства». Приводя в исполнение свой зрело обдуманный проект, Коваленский с укомплектовал все места большею частью своими родственниками или людьми, с ним или с родственниками его в каких нибудь связях состоящими» ¹⁸. Затем, совершенно естественно, «дом Коваленского был верховным местом, откуда рассылались повеления, розыски, аресты и конфискации» ¹⁹. Все чины правительства, очевидно, служили Коваленскому, а не России, «и числились только по спискам в виде безъименных архитекторов, канцелярских чиновников», и пр. ²⁰, и если существовали в действительности, то «получали от Коваленского в счет жалованья сукнами, которые продавали после с убытком для выручки денег» ²¹. В секретной записке об избранных правителем приставах при татарах, Соколов выражается так: «они ни по службе, ни в обществе достойными не были; например, Мерабов и Маквиладзе, о достоинстве коих упоминать пристойность запрещает» ²². Не смотря, однако, на такой невзыскательный выбор чиновников, государственная служба в Грузии и для них, представляла мало привлекательного. Полковник Чернов доносит князю Цицианову, что «чины полиции не удовлетворены полгода жалованием, и как они не имеют другого средства пропитания, то нередко отказываются от должности, оставляя полицию без всякой деятельности» ²³. В представлении Верховного грузинского правительства уголовной экспедиции ²⁴ значится: «оная экспедиция имела рассуждение, что повытчики Гуляев и Дзюбенко, и регистратор Светлашный к должностям своим не являются, извиняясь, что, по недаче скудного жалования, назначенного правителем, и по неимению кредита, они доведены до такого жалкого состояния, что ни пищи, ни обуви, ни верхней одежды не имеют. В самой экспедиции нет ни вахмистра, ни сторожа, и с открытия губернии не метутся и не топятся комнаты. Что писано правителю и главнокомандующему (Кноррингу) о высылке положенных по штату на расход денег, но уведомления ни откуда не последовало».

При подобных принципах и порядках в управлении Грузии, после полнейшего расстройства внутренней государственной жизни при последних царях, злоупотребления должны были составлять нормальный ход дел, и искать чего либо иного в период управления Грузией старейшего из русских деятелей за Кавказом — едва-ли возможно. «Из подносимых мною государю императору донесений, — [8] пишет кн. Цицианов ²⁵ гр. Кочубею, — усмотреть изводите жалостное положение дел грузинских и вопиющие злоупотребления власти бывшего правителя Грузии... которых десяти-месячное продолжение превзошло меры терпения грузинского народа, пришедшего в колебание и явное недоброжелательство к нашему правлению».

Правда, над Ковалевским был поставлен высший контроль в лице начальника Кавказской линии, главнокомандующего войсками, генерал-лейтенанта Кнорринга, который постоянно жил в Кизляре и Моздоке, откуда, по представлениям того же Коваленского, серьезно разрешал такие мероприятия, как воспрещение вывоза из Грузии шерсти, для того, чтобы Коваленский мог скупать эту шерсть за бесценок на так называемую казенную суконную фабрику, и потом дешево стоющими сукнами расчитываться за службу с состоявшими на лицо чиновниками, если они трудились для блага России, а не состояли в родстве с Коваленским, помогая ему эксплоатировать вновь присоединенную страну. При секретном следствии Соколова, между прочими, стоит такой пункт: «Во всей Грузии скуплена за дешевую цену шерсть для употребления на суконной фабрике, но, как здесь говорят, из шерсти сей делается особая какая-то спекуляция. Правитель, имея оной де 15,000 пуд, намеревается отправить в Россию для распродажи с выгодою» ²⁶. Поэтому естественно, что как ни далеко лежала Грузия, но слава дел правителя дошла, наконец, до Петербурга. Рескриптом от 8-го сентября 1802 года, император Александр, «по дошедшим жалобам и неудовольствиям на управляющих в Грузии генерал-лейтенанта Кнорринга и действ. ст. сов. Коваленского», признал нужным «зачислить первого по армии, а второго отозвать для употребления к другим делам», а управление гражданскою и военною частию возложить на кн. Цицианова, предоставив ему поступить с Коваленским как признает за лучшее ²⁷.

Не смотря, однако, на такое широкое полномочие, данное государем князю Цицианову над участью правителя Грузии, Ковалевский решился вступить в борьбу с новым главнокомандующим, который, между тем, подвигаясь к Тифлису, был осаждаем массою жалоб на злоупотребления Коваленского и K? ²⁸. По приезде в Тифлис и производстве ревизии присутственных мест Верховного грузинского правительства, кн. Цициаиов везде нашел такой хаос и беспорядок, что тотчас же дал Ковалевскому ордер, лишающий его должности ²⁹. Коваленский вздумал было парализовать действие ордера, подав рапорт о болезни, где выражался, что не может исполнять должности «по усилившимся болезненным [9] припадкам по поводу поражения чувствительности неожиданным и, кажется, незаслуживаемым приемом, какой угодно было князю Цицианову сделать при отверстых дверях в посрамление Коваленского при множестве князей» ³⁰ но князь Цицианов, как человек с сильным характером и безусловною честностью, не тронулся деликатностью чувств такого закоренелого дельца, как Ковалевский, и отвечал ему, что рапорт о болезни вовсе не нужен, так как Коваленский уже лишен места, и прибавил, что если «нежной чувствительности поражение было у Ковалевского непритворно», то оно заслужено и «по крайней мере составляет следствие той нечувствительности, какую он полагал в здешних князьях, когда оскорблял их своим поведением и тем заставил возненавидеть правление до такой степени, что кн. Цицианов нашел страшное колебание умов против российского правления» ³¹.

При таком решительном отпоре, дипломатическим укрывательствам от ответственности не было места и Коваленскому приходилось прибегнуть к открытому противодействию, но как оно повлекло бы за собой скорый конец, то, по примеру всех мастеров канцелярского дела, он спрятался за абсолютную инерцию. На все предписания князя Цицианова он не отвечал; все его требования оставлял без исполнения, — предоставляя ему самому разобраться в хаосе бездействия и злоупотреблений Верховного грузинского правительства или пользоваться для того услугами чинов правительства, плутовавших совместно с бывшим правителем. А между тем все средства и деятельность Коваленского ³² были направлены к тому, чтобы выставить себя перед высшим начальством несчастною жертвою несправедливого преследования. Много пришлось потрудиться кн. Цицианову, чтобы сломить такую массу беззакония, какую представлял собою Коваленский, хотя, по здравому смыслу, этого быть не могло. Вредная деятельность Коваленского была призвана самим императором. Князю Цицианову было дано полномочие поступить с ним, как признает за лучшее, — но Коваленский все это игнорировал. Сначала он совсем не хотел отдавать отчета и выехал в г. Георгиевск. Возвращенный оттуда по особому высочайшему повелению в Тифлис ³³, для дачи отчета, он не хотел уже выехать из Тифлиса, и спокойно руководил здесь своими сообщниками, чтобы сбить правосудие с настоящей дороги. Однако, кн. Цицианов преодолел все: указом правительствующему сенату от 15-го августа 1803 года повелено:

1) По содержанию всех статей, содержащихся в следствии главнокомандующим в Грузии, по высочайшему повелению, [10] произведенном, — бывшего правителя Грузии действ. ст. сов. Коваленского судить по законам, и

2) По связи сего дела с политическими обстоятельствами и общин устройством Грузии, — суд сей произвести при 1-м департаменте правительствующего сената ³⁴.

Приведенного краткого перечня деятельности первого русского правителя Грузии — совершенно достаточно, чтобы придти к заключению, что сановник этот преследовал только свои личные цели, при чем государственные задачи России для него не существовали. Стало быть, приписывать ему желание завоевать Грузию и ввести ее в состав Российской империи — было бы несообразностью. Надо только удивляться, как Коваленский не достиг обратного результата: не погубил окончательно Грузию и всех войск, высланных для ее охранения. Он сделал, по крайней мере, для того все, что мог, и если не имел успеха, то благодаря тому противодействию, какое встретил со стороны честного и бесхитростного слуги России, командира 17-го егерского полка генерал-маиора Ивана Петровича Лазарева.

По силе инструкции 16-го апреля 1799 года, Коваленскому предоставлялась собственно дипломатическая часть, представительство России и потом гражданская часть, — посланные же в Грузию войска ему подчинены не были и этому-то разумному отделению гражданской власти от военной — Грузия обязана своим существованием.

Последовательное чтение донесений Коваленского и рапортов Лазарева ³⁵, напечатанных в «Актах Кавказской Археографической Коммисии», в высшей степени поучительно, так как в этих документах вполне выражается различие между принципами и деятельностью этих двух представителей русской администрации в Грузии. В первом же донесении генералу Кноррингу, 2-го декабря 1799 года, Коваленский восхищается приемом царя Георгия, говорит о его преданности и делает себе недвусмысленный комплимент, заявляя, что «его самого царь полюбил как сына и друга, и все предложения его приемлет за свято. Что это его ободряет тем паче, что он нашел в царе твердость правил, здравое суждение, кротость и благочестие». Это, однако, не мешает Коваленскому писать, от 6-го августа 1800 года, Кноррингу же, что «пуще всего беспокоит его слабое исполнение его внушений, ни от чего другого как от робости и лености происходящее» ³⁶. С 14-го декабря 1799 года Ковалевский начинает свои жалобы или, правильнее, клеветы на Ивана Петровича Лазарева, который будто бы компрометирует себя перед царем грубостью и преследует всех [11] своих подчиненных, если они находятся в дружеских отношениях к Ковалевскому, и затем распространяется о всех своих благоразумных распоряжениях по снабжению войск провиантом. Лазарев так характеризует царя: «Он весьма добрый, но слабь как рассудком, так и в управлении; все генерально к пользе солдат приказывает, но город, будучи управляем двумя армянами, Меликовым и Тумановым, ничего не выполняют, а ему докладывают, что все выполнено» ³⁷. О продовольствии полка Лазарев пишет, что «с 13-го декабря он уже сухарей нигде не видел, а таких, какие Кноррингу доставлены на пробу, совсем не имел». Что в день коронации царь отпустил солдатам 300 тунг чихиря и 200 балыков, «а люди были 6 дней без дров, а без круп Лазарев и счесть не может, ибо на 4 дня отпущены вместо круп бобы и грецкие орехи и люди уже 8 дней едят экономический и его провиант». Что люди теряют 26 коп. при промене рубля и не получают полностью довольствие. Одним словом, заключает он: «лучше бы желал я стоять в каком нибудь редуте, чем здесь, видя все беспорядки». Обо всем этом Лазарев говорил адъютанту царя князю Чавчавадзе и обещал донести Кноррингу. Угроза подействовала. Георгий прислал Абхазова с объяснениями, что царь знает сколько Лазарев огорчен, просит, чтобы он не огорчался, и что царь употребит все силы его персону удовольствовать всем, хотя бы это ему стоило заложить сына. «Сии последние слова, — говорят Лазарев, — показались мне колки, ибо о себе я ему ни слова не говорил, исключая, что я рискую за недостатки в полку потерять милости своего государя», и Лазарев просил передать царю, что «он ни в чем нужды не имеет, получая от государя жалованье и имея свои деревни, что одна его претензия состоит в том, чтобы высочайше вверенный ему полк все то получил, что ему следует, что он обязан к тому по человечеству и присяге, и доколе не будет удовлетворен, от своих требований не отступят и будет доносить начальнику линии». Тогда к Лазареву явился сам наследник престола и просил сделать царю милость потерпеть, «ибо, — говорит Лазарев, — он знает, если я донесу — полк возьмут и он пропал». Не смотря на это, все-таки ничего сделано не было, ибо «приказания царя худо исполняются, словом сказать, его никто не слушает» ³⁸, и Лазарев, уже 30-го декабря, обращается к Кноррингу с такою просьбою: «ваше пр-во, будьте Моисей и выведите народ из работы вражией» ³⁹.

Не таким казалось Ковалевскому положение войск в Грузии. «Имея во всегдашнем моем наиприлежнейшем попечении все, что [12] до выгоды и продовольствия войск принадлежит, — пишет он Кноррингу 14-го декабря 1799 года ⁴⁰, — я был очевидным свидетелем усерднейших и неусыпных подвигов царя Георгия по предметам продовольствия, успокоения и снабдения возможнейшими выгодами войск, с самого вступления их в пределы Грузии». А все подвиги эти состояли в снабжении войск, как описывает Лазарев, и кончаются заявлением самого Коваленского ⁴¹: «имея в виду слова указа 8-го августа 1799 года: «продовольствие Лазарева полку в Грузии останется на нашем попечении», — царь никакого распоряжения о заготовлении провианта и фуража не делал, окромя того количества, какое было потребно на время пути до столицы, и, сверх того, на случай прибытия в столицу, месячная порция». Затем Коваленский сообщает, что «штатная цена на продовольствие и фураж противу настоящей весьма низкая и нигде почти не существующая», во что «если царю дано будет приказание, то он все заготовит, и теперь, по представлению Коваленского, уже приказал заготовить на собственный счет еще двухмесячную пропорцию» ⁴². Смысл всех этих самовосхвалений тот, что царь уже сделал заготовления и потому передать их другому нельзя, а штатную цену надо увеличить, — изворот, которому может позавидовать любой из жидовствующих казенных подрядчиков, — а между тем это писано от имени грузинского царя уполномоченным министром русского правительства!

Когда двинут был в Грузию полк Гулякова, потребовалось усилить заготовление продовольствия и царь, конечно, отдал строжайшие приказы, а Коваленский, в порыве заботливости «о скорейшем оного доставлении», писал «в наиубедительнейших выражениях к знатнейшим князьям здешним» ⁴³.

«Источник доставления продовольствия через правительство весьма ненадежен, — доносит Лазарев ⁴⁴, — ибо есаулы с бараками посланы еще 31-го июля в Кахетию и Карталинию для доставки 30,000 пуд провианта, но доставлено очень мало; хотя Ковалевский наиубедительнейше писал к князьям здешним, но до сих пор никакого успеху не видно». Поэтому Лазарев предполагает «чинить заготовление самым удобнейшим средством, посылая по селениям покупать привозимые на рынок продукты и оплачивать деньгами, чего правительство не делает».... Стало быть, и здесь грузинский царь с русским полномочным министром действовали как жиды-подрядчики: деньги от казны получали, а сами, по возможности, никому не платили. А между тем первый спасал русскими войсками [13] свое царство от персидского нашествия, а второй действовал по доверию императора Павла.

В июле 1800 года Баба-хан (Фетх-Али-шах) прислал к Георгию XII послов, требуя аманатом сына его Давида и угрожая в противном случае истреблением Грузии. «Прибытие сего посланца, — пишет Ковалевский ⁴⁵, — произвело всеобщий страх и уныние в умах здешних». Царь не мог найтись как принять посла, и убедил Ковалевского сделать то в его доме, «дабы иметь тем более бодрости в ответе» и показать перед посланцем совершенную свою преданность России. Отказав шаху во всем, царь и Коваленский просили подкреплений из России, и 10-го июля 1800 года ⁴⁶ последовал высочайший рескрипт об усилении войск в Грузии. Между тем сопротивление крепости Маку и невозможность держать ее в блокаде, за недостатком провианта и подножного корму, а также развившиеся в лагере болезни — заставили персиян отступить ⁴⁷, и Коваленский тотчас доносит Кноррингу, что «по принятым им к обороне мерам обстоятельства весьма поправились». Столица находится в изрядном оборонительном положении, имеет до 3,000 хороших, по здешнему, воинов, и что своими дипломатическими действиями он удержал от противодействия пограничных мусульманских владельцев, и затем предлагает не присылать подкреплений, чтобы мысль о них не произвела «прежнее усыпление умов», так как «беспечность грузинского парода есть до такой степени, что при малейшем виде безопасности оставляются все меры предосторожности» ⁴⁸. Все это было писано 3-го августа, а 6-го тот же Коваленский доносит: «без помощи от вас (Кноррннга) мы не можем быть в безопасности и чем она скорее будет, тем полезнее бы то было» ⁴⁹, и того же числа, в особом письме, просит: «ради Бога перекиньте через горы баталион гренадер или мушкатер поскорее; мы их подхватим разными манерами и привезем сюда хоть на лошадях» ⁵⁰. Но оказывается, вся эта суета и отчаяние были вовсе ненужны: 13-го августа Коваленский сообщает Кноррингу, что все перехваченные им «бумаги и письма оказались совсем не в том виде, как то представлено было мне начально» ⁵¹. Шпион, посланный меликом Абовым в персидский лагерь, был узнан и для спасения жизни объявил, что прислан для переговоров с царевичем Александром, который принял его благосклонно, отдарил и отправил с шахскими фирманами к Абову и Томасу Орбелиани и с письмами к семейству Александра, В Памбаке этого шпиона, при возвращении в Грузию, схватили и посадили в тюрьму, а документы [14] отняли и представили как доказательство измены Абова. Из сведений, собранных Ковалевским, оказалось, что «персидское войско простиралось до 12,000 человек, но не все вооружены и даже некоторые с одними только дубинами» ⁵². На другой день (14-го августа) Коваленский забывает, какую бессмысленную путаницу произвел он своими трусливыми и неосновательными сообщениями, и доносит Кноррингу, «что персидский сардар Сулейман-хан, по получении известия, что под распоряжением Коваленского приемлются меры к обороне, принял намерение возвратиться в Тавриз» ⁵³.

В то время, как Коваленский молил перекинуть через горы баталион, Лазарев в письме к Кноррингу, от 4-го августа ⁵⁴, пишет о персидском войске: «всей сей сволочи бояться нечего, но чистосердечно признаться, руки устанут бить их. На грузин надеяться нечего, а армяне, на которых такую твердую надежду полагают, для меня весьма подозрительны». Далее Лазарев сообщает, что распорядки по обороне поручены царевичу Иоанну и Коваленскому, но что успеха он никакого не видит, описывает сделанные ошибки и заключает, что если требуется только оборонять город, то достаточно одного егерского полка, а если придется действовать против лезгин, то нужно еще один баталион. Но так как высочайшее повеление об усилении войск, по ходатайству Коваленского, уже состоялось, то состав наших войск увеличился прибытием в Тифлис, 23-го сентября 1890 года, деташемента под начальством ген.-маиора Гулякова. Отправляя этот деташемент, Кнорринг писал царю Георгию, что «одно это отправление» отвратит всех врагов царя от злых покушений на Грузию, «более слухами, чем самым делом, опасными» ⁵⁵.

Причина, почему представления Ковалевского о присылке помощи так часто и скоро переменялись, объясняется Лазаревым в письме к Кноррингу от 4-го августа ⁵⁶: «Министр, я слышу, пишет вам, что еще одного егерского полка довольно, но в сем есть его предмет, чтобы вы сюда не приезжали; сего ему очень не хочется; а я, напротив, желаю вашего приезда». Это объяснение как нельзя более вероятно. Вся деятельность Коваленского была такова, что требовала потемок: всякое разъяснение истинного положения дел в Грузии должно было положить конец его произволу, интригам и систематической эксплуатации края, в сообщничестве с целою шайкою родственников и их благоприятелей. «Здесь все стараются елико возможно поскорее грабить, — пишет Лазарев Кноррингу от 12-го марта 1801 года ⁵⁷, — и все делается от меня по секрету. Царевичу я обо всем этом докладывал, но он [15] запирается. Нужно скорое введение наших порядков, а без того боюсь не огорчили ба народ». Лазарев не желал огорчать народ, и осмотр на месте и контроль высшей власти — представляли для него единственное средство избавиться от постоянных доносов и клеветы Коваленского, лично и при содействии членов царского семейства. При ясном взгляде и добросовестности, с какими относился он к положению Грузии, к интригам Коваленского и царевичей, и к политическим условиям страны, Лазарев не имел нисколько хвастливости, никакого желания выставлять свои заслуги или пользоваться чужими. Все, что писал и делал Лазарев, он писал и делал просто, как прямое исполнение служебного долга, не исполнить который он не мог, состоя на службе и пользуясь милостями государя. Нужно задержать в Тифлисе царицу Дарию, он принимает все необходимые меры и делает побег ее невозможным. Нужно отразить Омар-хана, поддерживающего с лезгинами нападение царевича Александра на Грузию, он идет и отражает, распоряжаясь войсками без всякой суеты, совершенно спокойно, и в донесении о славном деле на Иоре ничего не говорит о своих подвигах, заботах и распорядительности, а описывает факты, представляет отличившихся и только позволяет себе на радости невинную шутку. Описывая, как ген.-маиор Гуляков очистил огнем и штыками всю местность до самой реки, подошел, наконец, к теснимой неприятелем грузинской пехоте, имевшей большею частью, вместо оружия, одни палки, и одним залпом отомстил неприятелю «за невинных сих пешеходов» ⁵⁸. Умирает Георгий XII, начинаются интриги всех членов царствующего дома против России или, вернее, против спокойствия Грузии, — Лазарев никому не покровительствует, никому не отдает преимущества, ни в ком не ищет опоры, но с удивительным здравым смыслом идет верно по лабиринту интриг, как ни сбивает его с пути Коваленский, натравляя на него и начальство и царскую семью. Доказательства последнему мы найдем, сопоставляя донос царицы Марии Кноррингу ⁵⁹, что князь Гарсеван Чавчавадзе и жена его имеют дружбу и связь с Лазаревым, и рапорты Кноррингу Коваленского ⁶⁰, в которых он не щадит красок в описании действий Гарсевана Чавчавадзе, одного из немногих честных и здравомыслящих грузин того времени, которого потому Коваленский особенно преследовал и, наконец, арестовал ⁶¹. К тому надо прибавить, что Коваленский, которому Лазарев мешал в устройстве делишек, постоянно добивался его подчинения ⁶², придирался к войскам; жаловался, что ему, гражданскому [16] чиновнику, не оказывают военных почестей, и всеми силами старался помешать Лазареву узнать что нибудь о положении дел в Грузии; даже перехватывал агентов, посылаемых Лазаревым, и скрывал от него все, что было возможно ⁶³, так что Соколов в своей секретной записке характеризует таким образом отношения между правителями гражданским и военным: «такой образ управления не что иное кажется, как шиканство, в благоустройстве места иметь не долженствующее» ⁶⁴.

Генерал Лазарев был образцом истинного военного служаки: в донесениях Кноррингу все свои мысли и предположения он облекает в самую скромную, почтительную форму; на всякий важный вопрос требует разрешения, но не из боязни или нерешительности, а потому, что так требует воинский устав. Ожидая, например, нападения персиян, он просит разрешений Кнорринга, заявляя, что «без того он не сделает ни шагу с места», но тотчас же прибавляет: «на котором, всеконечно, равно как и повсюду, соблюдать честь и славу победоносного российского оружия непрестанно есть мой долг и предмет всевысочайшей службы» ⁶⁵. Эта педантическая военная исполнительность и погубила Лазарева. Получив предписание кн. Цицианова ⁶⁶ — по высочайшему повелению арестовать и препроводить до Моздока царицу Марию с семейством, генерал Лазарев, «исполняя с усердною точностью объявленную ему высочайшую волю, от излишнего снисхождения к полу и сану царицы Марии, остался жертвою ее мщения и неожиданного в женском поле свирепства» ⁶⁷. В то время, как Лазарев объявил ей, что все готово к отъезду, царица Мария, «скрывши неистовую злобу свою, оказала на сие добрую волю и подала ему знак, будто хочет с ним проститься, и коль скоро он к ней приблизился, то, выхватя кинжал из-под полы, поранила его так сильно, что чрез несколько минут сей достойный и усердный генерал умер на месте, в глазах своих офицеров».

«Ужас и смущение города (Тифлиса) от сего варварского поступка до сих пор еще вовсе не успокоились, — доносит князь Цицианов 27-го апреля ⁶⁸, — воображая, по азиатским обычаям, что государь, разгневавшись на преступницу, повелит наказать город, в котором это случилось». Тело генерала Лазарева погребено 22-го апреля «с должною по уставу почестью и возможным великолепием», при чем князь Цицианов «лично убедился в горестнейших единодушных знаках сожаления грузинского народа, как собственно о потере сего достойнейшего генерала, стяжавшего [17] народную любовь и доверенность, так равно и о несчастии, его постигшем».

Как видно из наложенного, служба первых двух русских сановников окончилась соответственно их деятельности: один погиб, честно исполняя свой долг, и похоронен с должною по уставу почестью и возможным великолепием; другой, за всяческие злоупотребления, отрешен от должности, предан суду и уклонился от наказания. Добродетель почтена и порок не остался без осуждения; но со смертью Лазарева Россия навсегда лишилась честного и доблестного слуги, а с удалением Ковалевского вредная его деятельность не прекратилась: шайка собранных им сообщников осталась в администрации и препятствовала усилиям честных людей уничтожить зло, насажденное в Грузии Коваленским.

Анализируя действия Коваленского и Лазарева, мы не увидим в них никаких проектов, никаких мероприятий, указывающих на стремление содействовать завоевательным планам России, на желание захватить Закавказье. Присланный для ограждения спокойствия и безопасности Грузии, ген. Лазарев только добросовестно исполняет эту задачу, хотя тяготится ею и просит вывести его из «работы вражией». Коваленский устремляет все силы своего ума и данную ему власть для своих личных целей, для удовлетворения своего самолюбия и корыстолюбия. Он возбуждает все умы в Грузии против русского правления своими мелкими чиновничьими интригами и поборами, и сам платит взятки, чтоб удержаться на месте. Это не знаменитые Гастингс или Клейв, которые систематически грабили Индию для подчинения ее ост-индской компании: это просто земский исправник любой русской губернии, притесняющий население, пока оно не потеряет терпение и не пожалуется губернатору. Во всех документах, писанных Коваленским и Лазаревым, мы не найдем никакой инициативы, никакого намека на мысль о расширении русского могущества за Кавказом. Все, что они для того делали, они делали по необходимости, по невозможности поступить иначе. Удаление лиц царствовавшего дома, отражение внешних врагов, усмирение внутренних смут — все это не было вызвано каким нибудь политическим планом, но делалось потому, что иначе нельзя было добиться спокойствия и безопасности Грузии; делалось потому, что иначе наши войска, высланные в Грузию, должны были бы позорно возвратиться за Кавказские горы.

Отказавшись в 1796 году от планов Екатерины II, император Павел I, 18-го апреля 1799 года, дал утвердительную [18] грамоту, в сяду которой и на основании трактата 1783 года, Георгий XII, как наследник Ираклия II, утвержден царем Грузии, а сын Георгия XII царевич Давид — наследником престола грузинского ⁶⁹, — следовательно, Павел I вовсе не думал о присоединении Грузии.

Между тем оно воспоследовало после смерти Георгия XII (ум. 28-го декабря 1800 года) ⁷⁰ по высочайшему рескрипту Павла I к генералу Кноррингу от 18-го января 1801 года, с препровождением для обнародования манифеста, что и исполнено Лазаревым 16-го февраля 1801 года ⁷¹. В дополнительном рескрипте 23-го января 1801 года Павел I повелевает: утвердить только Грузию и не искать других приобретений ⁷², а 19-го февраля требует доказательств для всего света, что точно общий Грузии произвол есть быть в моем подданстве, а не то, чтобы покорство их происходило от желания двух или трех ⁷³. Но император Павел вслед за сим скончался и это событие, как доносит Лазарев ⁷⁴, «привело в весьма большое отчаяние народ и большинство знатных, которые опасаются» что они лишатся счастия быть подданными России и войска наши, по прежнему примеру, отсюда будут выведены». В отвращение сего, многие из них «при присяге войск Александру I просили позволение принести присягу новому императору», но Лазарев, «не имея на то приказания, не осмелился дать им разрешения».

Александр I, в рескрипте Кноррингу от 19-го апреля 1801 года ⁷⁵, признавая, что достоинство империи, безопасность ваших границ, виды Порты Оттоманской, покушения прорывов горских народов — заставляют желать присоединения Грузии, но император не желает увлекаться только выгодами России, ибо пользам царств земных в правилах вечных предъуставлена другая мера, единая, истинная и непреложная, — справедливость и неприкосновенность к международному праву. И потому Кноррингу поручалось удостовериться искренно-ли убеждены грузины, что принятие их под державу российскую есть единое средство их спасения, — и если это убеждение будет найдено, то Кноррингу поручалось составить положение об управлении Грузией, имея при том в виду, что не для России присоединяется народ сей в империи, но собственно для него, что не наших польз мы в сем ищем, но единственно его покоя и безопасности.

Исполняя волю государя, генерал Кнорринг лично отправился в Тифлис, чтобы убедиться на месте в положении дел и [19] расположении умов в Грузии. Во всеподданнейшем рапорте 28-го июля 1801 года ⁷⁶ он подробно изложить свое мнение о безнадежном положении Грузии, где, из 61,000 семейств в 1783 году, к 1801 осталось только 35,000 семейств, где с умножением нужд царских (царствующая династия состояла из 73 членов) увеличились поборы со всех продуктов и промыслов, а число рук к возделанию того уменьшилось; где внешние враги умножались и усиливались, а вражда членов царской семьи угрожала внутренними междоусобиями. Поэтому генерал Кнорринг думал, что Георгий, решившись просить подданства России и отправляя в Петербург послов, «всеконечно, гнал пользы своего народа, и, предусматривая, что оный будет растерзан внутренними междоусобиями, рассудил, что не следует жертвовать общин благосостоянием властолюбию своих братьев, принесших столько вреда отечеству». Народ встречал генерала Кнорринга толпами от самых границ Грузия до Тифлиса и выражал единодушно желание вступить в русское подданство, находясь между страхом и надеждою о решении судьбы угнетенной грузинской нации. Поэтому ген. Кнорринг делает такое заключение: «если части недоброхотов, разумея здесь некоторых царевичей и дворян, противупоставить другую, лучше о пользах своих и своего отечества рассуждающую, и в сей присовокупить весь народ, жаждущий быть под законами Всероссийской империи, то сердечное желание сих несчастных людей, возлагающих все упование на государя императора, заслуживает уважение».

Последствием этого донесения генерала Кнорринга был манифест 12-го сентября 1801 года ⁷⁷ о присоединении Грузии к России. Не для приращения сил, не для корысти, не для расширения пределов и так уже обширнейшей в свете империя (объявляет в этом манифесте Александр I) приемлем мы на себя бремя управления царства грузинского; единое достоинство, единая честь и человечество налагают на нас священный долг, вняв молению страждущих, в отвращение скорбей, — учредить в Грузии правление, которое бы могло утвердить правосудие, личную и имущественную безопасность и дать каждому защиту закона.

Эти высокогуманные слова не были дипломатическою формою речи, но реальным фактом, который дорого обошелся России, очевидно, не имевшей никакой надобности в присоединении Грузии, отделенной недоступными в то время Кавказскими горами, заселенными [20] дикими разбойничьими племенами, покорение коих стоило столько крови и денег. В то время Россия, больше нем теперь, страдала малолюдством и изобилием плодоносной земли, никем не возделываемой. Присоединять к России новые земли, на которые претендовали и турки, и персияне, и мелкие соседи, ожидавшие окончательного разложения грузинского царства для его поглощения, — было мерою ошибочною и крайне вредною; ибо вызывало перспективу беспрерывных военных действий, т. е. колоссальные расхода и никаких доходов, так как Грузия в то время не имела достаточно средств даже на содержание царской семьи и правления, а тем менее могла что нибудь дать на содержание войск и устройство края. Все это всецело должно было лечь на бюджет России и не приносило ей никаких действительных выгод. Обеспечение границ, о которых говорится в рескрипте генералу Кноррингу от 19-го апреля 1801 года, очевидно — фикция: приобретая Грузию, отрезанную непроходимыми горами и враждебными народами, мы не уменьшали, а значительно увеличивали длину границ, подверженных неприятельскому нападению, стало быть, усложняли, а не упрощали наше положение на границе между Черным и Каспийским морями, где была учреждена у нас Кавказская линия. Виды Порты Оттоманской — другой мотив, упоминаемый в рескрипте 19-го апреля, — тоже пустая дипломатическая фраза: власть Порты за Кавказом и даже в полунезависимых пашалыках Карсском и Ахалцыхском была не многим более настоящей власти Турции в Феццане и Тунисе. Позже того, когда присоединена была Мингрелия и возбужден был вопрос о занятии Поти, оказалось, что Порта не знала сама, что такое она признала независимым по Кучук-Кайнарджийскому трактату, и должна была выслать особого агента, Сеид-Ахмед-Эриб-эфендия, чтобы посмотреть эти страны, и, вместе с русским агентом, статским советником Литвиновым, познакомиться с действительными границами турецких владений. Конечно; неопределенность границ могла разъясниться, тем более, что Закавказье было поводом постоянных столкновений между Турцией и Персией, и в этом отношении политическая дальновидность обязывала Россию обратить внимание на сохранение христианских государств за Кавказом, и потому, с политической точки зрения, совершенно понятна помощь войсками, посланная царю Георгию, для ограждения безопасности Грузии. Но самое овладение раззоренною Грузией, особливо в период борьбы русского самодержавия с революционною Францией, не вызывалось никакою необходимостью. Нельзя же допустить, как говорится в рескрипте, будто бы [21] Грузия могла охранить наши владения от прорывов горцев. Горцы никогда не прорывались из Закавказья, но воевали с нами на линии только те из них, которые жили по северному склону Кавказского хребта. Стало быть, Грузия нисколько не охраняла нашей границы, а, напротив того, сама подвергалась нападению других мухаммеданских племен, которые никогда не прорывались по Военно-грузинской дороге и с которыми нам пришлось вступить в борьбу. на жизнь и на смерть, как только мы заняли Грузию.

Поэтому из всех мотивов, помещенных в рескрипте 19-го апреля и которыми определялась необходимость присоединения Грузии, — можно признать непререкаемо верным только один, именно: честь и достоинство России требовали, чтобы, взявши на себя ограждение безопасности Грузии, Россия не оказалась бессильною исполнить принятые ею на себя обязательства. Все распоряжения и разъяснения при высылке Коваленского и Лазарева показывают, что не было никакой мысли овладеть Грузией, а дело шло только об ее поддержке. Не поддержать грузинское царство было невозможно: все материальные и внутренние производительные силы государства были подточены внутреннею анархией и беспрерывными нападениями внешних врагов. Появление русских войск возбудило с новою силою персидские претензии на Грузию; бегство царевича Александра, возмечтавшего, при помощи шаха и мелких соседних ханов, прогнать русских и завладеть грузинским престолом, — усилило все внешние опасности и внутренние смуты, и Георгию XII не оставалось ничего более делать, как просить новых подкреплений из России, до 6,000 человек. Россия не могла уступить угрозам персидского шаха и вывести войска свои из Грузии, и для поддержания их пришлось выслать новый деташемент генерал-маиора Гулякова. «Тогда войска, в Грузии находящиеся, — по донесению генерала Лазарева ⁷⁸, — были готовы следовать к отражению неприятеля во всякий час и везде, отколь оный свое нападение покусился бы сделать, и потому нет никакой опасности от нападения внешних неприятелей; следует только удерживать, чтобы внутренние к ним не приставали». Но остановить этих внутренних неприятелей, порожденных анархиею и хаосом взаимных интересов и отношений, сложившихся в течение многих столетий, — можно было только переменою правления и всего государственного строя Грузии. Надежда, что царь грузинский, опираясь на русские войска, усилит свою власть и установит какой нибудь законный порядок на место существовавшего бесправия, — оказалась тщетною. Георгий был бессилен сделать что либо для улучшения государственного строя [22] своего царства, и, опираясь на советы и руководство Ковалевского, предпочел притеснять свой народ для поставки провианта тем, кто был призван для его избавления. Из многочисленной семьи царевичей и их родственников не нашлось ни одного, кто бы стал за интересы народа; ни одного, кто показал бы что нибудь кроме гнусного, мелкого своекорыстия и полного пренебрежения к бедствиям народа, пользуясь легкомыслием и невежеством которого, каждый из высших лиц вербовал себе шайку почитателей я пособников для грабежа несчастного грузинского крестьянства. Русские войска безмолвным своим присутствием не могли санкционировать такого ужасающего беспорядка, тем более, что, без внутреннего благосостояния, все успехи против внешних врагов не приносили никакой пользы спокойствию и водворению законности в Грузии. Отсюда неизбежное вмешательство русского начальства во внутренние беспорядки, хотя этого вовсе не имелось в виду при высылке в Тифлис 17-го егерского полка.

Всем известны крайне либеральные тенденции Александра I, особливо в первые годы его царствования, когда разработывались различные планы административных улучшений на самых широких гуманных началах, и глубокое отвращение императора ко всякому насилию. Потому рескрипт Александра I к генералу Кноррингу о нежелании захватить Грузию нельзя заподозрить в неискренности. Гуманисты могут сколько угодно восхищаться высказанною в рескрипте мыслью, будто бы интересы России должны быть приносимы в жертву справедливости и неприкосновенности к международному праву; а политики школы Макиавелли и Бисмарка могут сколько угодно восставать против такого взгляда на обязанности правительства относительно своего народа, — но тем не менее рескрипт 19-го апреля и последовавшее вслед за ним путешествие генерала Кнорринга за Кавказ — фактически доказывают полное нежелание императора Александра I присоединить Грузию к России. Но это нежелание должно было уступить неотразимому ходу событий, доведших Грузию до полного разложения, до невозможности самостоятельного существования. Личные гуманные чувства государя удержали только на несколько месяцев (с 19-го апреля по 12-е сентября) переходное состояние Грузии, но сила вещей взяла свое: манифест 12-го сентября был обнародован и грузинское царство перестало существовать!

Анализируя манифест 12-го сентября, которым грузинскому народу предоставлялись всевозможные права и возлагалась на него одна обязанность — быть счастливым, нельзя не сознаться, что [23] подобное самоотвержение весьма поучительно где нибудь в легенде о благочестивом старце, но в политическом действии должно быть признано ошибкой. Но история не ошибается и вовлекает в ошибки только тогда, если без совершения их было бы невозможно достижение иных результатов, необходимых, но непонятных для современников, которые поэтому никогда не стремились бы к их осуществлению если бы к тому не вынуждала их необходимость. Присоединение Грузии, отделенной недоступными горами, без всякой другой цели кроме затраты для ее благоденствия русской крови и дает, не получая взамен того ничего кроме претензий и жалоб, что это благоденствие не развивается так быстро и не охватывает так широко всех отправлений расстроенного организма бывшего царства, как это было желательно новым подданным, — естественно заставило русских деятелей изыскивать средства, чтобы, по возможности, уменьшить дли России тягость тех жертв, которые приходилось ей нести в силу манифеста 12-го сентября. Первым и самым очевидным злом было отсутствие сообщения с остальною Россией: это чувствовал и испытывал на себе каждый, кому судьба назначала попасть в Грузию, — а потому, естественно, первою явилась мысль о лучшем сообщения, о необходимости морского пути, о необходимости пробиться к морю Черному или Каспийскому — как окажется удобнее. Рескриптом 17-го сентября 1801 года император Александр решительно отковался принять в подданство имеретинского царя Соломона II ⁷⁹ и, стало быть, отказывался от всякого движения по направлению к Черному, морю. А между тем в другом рескрипте, 12-го сентября 1801 года ⁸⁰, где генералу Кноррингу дается подробная инструкция относительно дальнейших действий, в пункте 10-м значится: стараться, особливо чрез хана бакинского, владеющего устьями Куры и лучшим портом на Каспийском море, достигнуть способов доставлять войскам нашим в Грузии тягости из Астрахани водою, а не трудным путем через Кавказские горы........ Обратить внимание и на комуникацию, могущую быть с Черним морем через Имеретию по р. Риону или Фазу, и вообще стараться дознать скромным образом положение земли сей и прочие берега к сей стороне Черного моря.

Очевидно, каким бы скромным образом ни производились подобные исследования, цель их была слишком ясна и очевидна для упрочения нашего положения в Грузии, и потому они неизбежно должны были новости к покорению всех земель до Черного и [24] и Каспийского морей, ибо иначе нельзя было проложить здесь верный путь сообщения. Это понимал каждый и потому присоединения здесь были вызваны искусственно, т. е. собственно произошло завоевание, сознательное наступление и дипломатическим и военным путем. В рескрипте 12-го сентября ⁸¹ пунктом одиннадцатым повелено: с царем имеретинским и владельцем области Одишской Дадианом иметь приязненное сношение, не подавая однако тем повода в подозрениям чиновникам Порты Оттоманской, в том крае начальствующим, — но тотчас же по обнародовании манифеста о присоединении Грузии, начинается внимательное наблюдение над этими двумя владельцами и вмешательство русских властей в их внутренние дела. В поводах к такому вмешательству недостатка не было.

Мингрельский владелец находился в это время в самом затруднительном положении. Имеретинский царь Соломон II отнял у него почти все владения, и только родство с Келеш-беем, сухумским владельцем, который поддерживал Дадиани, давало последнему возможность держаться против царя Соломона. Самая Мингрелия и Имеретия были тогда далеко не цветущими владениями. «Кутаис, — доносит Литвинов кн. Цицианову ⁸², — большое село, в котором царь до нынешнего лета никогда и не жил, а постоянно разъезжал по своим владениям. У Дядиани же ничего кроме деревень нет: есть курятники, принадлежащие ему, князьям его дома, первейшим здесь владельцам, но все они на неприступных высотах и подходы к ним трудны. Дадиани, — описывает Литвинов в своей превосходной записке об Имеретии и Мингрелии ⁸³, — следует пословице: «хлеб за брюхом не ходит». Во время рыбной ловли он живет у Риона; во время ловли фазанов, оленей, диких коз и кабанов — в Одиши, куда дичь зимовать собирается. По сему образу жизни, простота их жизни столь велика, что Дадиани с царицей (так называют жену его) не гнушается жить в избе без пола и потолка; греется около огня, разведенного посредине избы, выкуривая себе глаза; очень счастливым назваться должен, если, ходя но своим чертогам, не тонет по колено в грязи». При таком блеске двора, владельцу Мингрелии совершенно естественно было уступить свои верховные права за орден св. Александра Невского, который был выслан для него Кноррингу еще 29-го января 1802 г. ⁸⁴ Но невинный Кнорринг показал свое глубокое незнание Закавказья и отнесся к вице-канцлеру князю Куракину, что кн. Григорий Дадиани за некоторое [25] против царя имеретинского покушение изгнан из своего владения, которое якобы есть коренная область Имеретии, — и потому ордена Дадиани не отправил. Дадиани обиделся и письмом к Соколову ⁸⁵ просил, если не хотят принять его в русское подданство, то дать ему волю войти со всем семейством под протекцию Порты Оттоманской. Князь Цицианов, принимая в соображение пристань Поти, множество строевого и корабельного леса, судоходную р. Рион, а паче всего утверждение удобнейших пределов наших от Черного до Каспийского моря, просил высочайшего соизволения ⁸⁶ принять в покровительство сию раззоренную, но плодоносную область, чтобы потом не жалеть о невозвратной ее утрате, если Дадиани примет покровительство Турции. Из помещенных в «Актах Археографической Коммисии» писем Дадиани к кн. Цицианову, где Дадиани называет себя природным рабом и.собственным сыном кн. Цицианова ⁸⁷, видно, что без немедленной помощи существование Дадиани, как владельца, было близко к концу. Однако, не смотря на то, что Дадиани, «без всякой лжи, с нельстивою мыслью жертвовал головой в покорнейшее рабство, присоединяя себя со всею своею землею, под покровительство августейшего монарха российского, к владению грузинскому ⁸⁸, чтобы не возбудить неудовольствия Порты, необходимо было знать, как примет она намерение России присоединить Мингрелию. Нашему послу в Константинополе поручено было заявить об этом Порте, которая, как оказалось, не придавала никакого значения владению Мингрелией и выслушала заявление посла без всякого неудовольствия ⁸⁹. Тогда решено было присоединить Мингрелию, и полк. Майнов послан в Одишскую провинцию для приведения к присяге на подданство Дадиани и подписи им просительных пунктов о присоединении. 4-го декабря 1804 года Дадиани учинил присягу и полк. Майнов возложил на него давно высланный орден св. Александра Невского, а жене его (2-го декабря) поднес соболий мех и 10 аршин пунцового бархату. За все эти милости владетельная чета возносила усерднейшее благодарение Всевышнему, упрашивая его о счастии и благополучии покровительствующего монарха ⁹⁰. 27-го сентября 1804 года последовал высочайший рескрипт адмиралу де-Траверсе о перевозке через Черное море Белевского егерского полка и полроты артиллерии ⁹¹ для занятия Мингрелии.

Царь имеретинский, не смотря на бедность и расстройство царства, все-таки имел войско и некоторую силу и самостоятельность, а по своим связям с Грузией и соседними турецкими пашами [26] мог возбуждать смуты в Закавказье и недоразумения с Турцией. Поэтому присоединение Имеретии требовало осторожности и больших усилий, чем присоединение Мингрелии. Слабость русского отряда, находившегося в Грузии, не допускала решительных, мера и пришлось прибегать к дипломатии. От присоединения Имеретии Александр I прямо отказался, но посол царя Соломона, князь Леонидзе, все-таки продолжал вести переговоры о подданстве, хотя русские власти как будто бы занялись только одним вопросом о присоединении Мингрелии. Царь Соломон понимал положение дел, понимал необходимость добровольного подданства для сохранения титула царя, который был бы у него отнят при завоевании Имеретии силою оружия. Но, по азиатскому своему характеру и политике, он не мог прямо и честно подчиниться печальной необходимости. Умоляя о принятии это в рабство российского императора, он в то же время не пропускал случая заводить вредные для России интриги с ахалцыхским пашою, бежавшим царевичем Александром и его братьями, — и тем ускорил свой конец.

Наше дипломатическое вмешательство в дела Имеретии прежде всего вправилось в покровительстве бывшему ахалцыхскому паше Сабид-паше, и оно-было неудачно. — Сабид-паша, разбитый своим соперником Шериф-пашою, скрылся в Имеретию, и русское правительство, желая поддерживать беспорядки в соседних турецких провинциях, требовало от царя Соломона покровительства Сабид-паше. Но это, конечно, не входило в расчеты беглого царевича Александра, который убедил царя Соломона убить Сабид-пашу, за что Шериф-паша уплатил царю Соломону 10, царевичу Александру 5, а князьям Церетелли, Цулукидзе и Нижерадзе по два кошелька. Царице же имеретинской Шериф-паша подарил за это убийство образ, осыпанный драгоценными камнями ⁹². Затем, Соломон сообщил Кноррингу ⁹³, «что помянутый Сабид-паша кончил жизнь свою, не взирая на то, что нам желательно было сохранить его здоровье и благополучие».

Печальная участь царевича Константина, сына лишенного Соломоном престола имеретинского царя Давида, обратила на себя внимание русских властей, и по ходатайству матери его, царицы Анны ⁹⁴, Константин был освобожден из заключения. Принятие бежавших из Грузии царевичей Юлона и Парнаоза, конечно, представляло уже серьезный повод к наступлению на Имеретию, а затем война с одишским Дадианом, у которого Соломон отнял и не хотел возвращать весь Лечгум, потребовала уже непосредственного участия русских в делах Имеретии. Посылка Соколова, [27] Броневского и Литвинова указывает на постоянное преследование, мысли овладеть крепостью Поти, течением р. Риона я пробиться к Черному морю. Завоевание здесь признавалось необходимым и причины тому выставлялись с ясностью и очевидностью. Все документы пишутся вовсе не так, как при сношениях с грузинскими царями. Нет более почвы гуманных чувств и братской помощи единоверному несчастному народу: дело идет только о пользах и интересах России, которым существование имеретинского царства и мингрельского владетельства служит помехою, каковую следует устранит возможно скромным манером, чтобы не нарушить мирных отношений с Портою Оттоманскою. Князь Цицианов уже прямо зашлет ⁹⁵ «о плане, высочайше для его единственно сведения пожалованном, о приобретении Имеретии с княжеством Дадиановским, Мингрелиею и Гуриею», а при отправке Броневского предписывал ему ⁹⁶ «разведать, не согласится ли царь Соломон выпускать ежегодно 5,000 штук строевого корабельного лесу за умеренную цену или из усердия». В записке об Имеретии ⁹⁷, представленной кн. Цнциановым графу Воронцову, и в представлении кн. Цицианова ⁹⁸ выставляются все выгоды от занятия Имеретии в Поти для торговли России и для снабжения черноморского флота строевым корабельным лесом. В рескрипте кн. Цицианову от 2-го августа 1803 года ⁹⁹ император Александр, уважая представление его о знатных выгодах для торговли и мореплавания россиян по Черному морю, имеющих воспоследовать от занятия Имеретии, повелевал кн. Цицианову принять нужные меры к приведению оного в действо. В сентябре 1803 года кн. Цицианов уж доносит государю ¹⁰⁰: «счастливым бы я почел себя, еслибы сей осени мог окончить присоединение Имеретии и, поставя твердую ногу на восточном берегу Черного моря, мог бы принять будущею весною российские корабли в своей уже гавани». Царь Соломон азиатскою своею недобросовестностью и хитростью ускорял достижение этого результата. Убийство Квинихидзе, посланного кн. Цициановым к Дадиани; посылка кн. Леонидзе в Петербург для договора о подданстве России, и одновременно с тем сношение с Оттоманским правительством о покровительстве Турции — заставили покончить с Имеретиею. 20-го апреля 1804 года рота егерей с пушкою заняла имеретинскую деревню Серабай, где жители «приняли присягу на подданство с невероятною радостью и безмолвным повиновением» ¹⁰¹, чем, конечно, много облегчились переговоры с царем Соломоном об его подданстве. 30-го апреля 1804 года, в письме к кн. Цицианову, царь Соломон заявил свою готовность «до последней капли крови[28] служить рабски» ¹⁰² на предложенных им условиях, прибавляя, что если кн. Цицианов не согласится на эти условия, «то ему нет иных способов, как быть во всем по воле кн. Цицианова», и потому кн. Цицианов мог доносить государю 25-го апреля, что им исполнено данное ему поручение: «по присоединении царства имеретинского к Российской империи, устройством сообщения, чрез побережные владения Мингрелии с Тавридой, связать весь этот край крепчайшим углом с метрополиею» ¹⁰³.

Приобретение Имеретии не обошлось без расходов. Князь Цицианов представил кн. Чарторыйскому счет в 10,000 рублях ¹⁰⁴, розданных разным лицам, для склонения царя Соломона к уступкам. В числе этих лиц значатся: Кайхосро Церетелли, С?хниа Цулукидзе, Отиа Цулукидзе, Давид Абашидзе, Бежан Авалов и Семен Цулукидзе.

Высочайший рескрипт о присоединении Имеретии последовал на имя царя Соломона 4-го июля 1804 года ¹⁰⁵.

Очевидно, однако, кн. Цицианов не исполнил вполне данного ему поручения: соединение Закавказья крепчайшим узлом с метрополиею, посредством морского сообщения, составляет еще задачу, неразрешенную и в наше время. Кн. Цицианов и сам понимал свое увлечение: для крепчайшего соединения он считал необходимым не только войти через Мингрелию до берега Черного моря, но владеть кр. Поти, Анаклиею и Батумом, «заселенным христианами и всегда бывшим в зависимости от Имеретии» ¹⁰⁶.

Первое военное русское судно, шкуна № 2, отправленная из Феодосии за фельдъегерем, прибыла к устью р. Хопи 26-го сентября 1804 года ¹⁰⁷, так как все усилия нечаянно завладеть крепостью Поти и даже получить позволение приходить туда судам с провиантом — не увенчались успехом: турки поняли, как видно, значение закавказских владений для России. Тем не менее, назначенный на подкрепление войск в Грузии Белевский полк прибыл морским путем на военных кораблях «Михаил», «Исидор», «Толгской Богоматери»; артиллерия была нагружена на бриге «Александр». Первые два корабля в октябре благополучно выгрузили войска в устье р. Хопи ¹⁰⁸. Как была удобна здесь гавань, можно судить по тому, что две роты Белевского полка, отправленные на «Толгской Богоматери», ходили в море с 1-го октября по 2-е декабря ¹⁰⁹, и когда, наконец, могли начать выгрузку, то здоровых людей оказалось только 40 человек; столько же умерло. Наконец, «Толгская Богоматерь» и бриг «Александр», не успев выгрузить всего груза; от усилившегося западного ветра и зыби, 8-го декабря потерпели крушение на рейде, при чем погибли: [29] кап.-лейтенант Влито, капитан 1-го ранга Шостак, кап.-лейтенант Пяпиоти и лейтенант Студенцов; матросов погибло 168 человек ¹¹⁰.

О прибытием военных судов к Хопи и вступлением наших войск в Мингрелию и Имеретию началось фактическое владение этими областями, хотя окончательное упразднение всех владетельских прав произошло недавно, именно с добровольным отказом от них последнего наследника владения мингрельского, нынешнего князя мингрельского Николая Дадиани. Упразднение независимости этих владений было неизбежным последствием присоединения Грузин — во имя блага ее обитателей, которое не могло быть достигнуто иначе, как расходом русских денег и войск. Этот тяжелый расход мог быть оправдан только какими нибудь государственными выгодами, которых владение Грузиею не доставляло России. И вот потому-то, чтобы Российской империи получить не гадательную, а существенную пользу и возвращение издержек, на Грузию чинимых, ожидать ¹¹¹, потребовалось присоединение всех земель, лежащих между Грузиею и Черным морем. «Польза от такого приобретения для Российской империи, — писал кн. Цицианов государю 27-го июня 1803 года ¹¹², — хотя дальновидна, но ощутительна; пристань Поти долженствует неминуемо принадлежать России или быть открытою для нашей торговли. Река Рион, судоходная почти до Кутаиси, и коей берега покрыты всякого рода строевым корабельным лесом, для первоначального открытия древнего торгового пути сего, варварством времен и народов истребленного, — доставить российским промышленникам богатую отрасль торговли строевым лесом и внесет изобилие в черноморские наши порты, которые, вследствие приращения сих новых способов, неминуемо усугубят российское мореплавание».

Таким образом, во всех документах, касающихся обстоятельств, предшествовавших присоединению Имеретии и Мингрелии, ни видим ясно-формулируемые задачи, непосредственно удовлетворяющие интересам России настоящим или будущим; видим необходимость завладеть этими областями, сознаваемую всеми властями, и систематический ряд дипломатических и военных мер, доказывающий постоянное стремление присоединить Имеретию и Мингрелию к России. Сравнивая документы, предшествовавшие присоединению Грузии, с документами, относящимися до присоединения Имеретии и Мингрелии, — мы увидим в первых совершенное отсутствие политических и экономических задач, которым могло бы удовлетворять присоединение Грузии. Присоединение это скорее можно считать ошибкою, увлечением гуманными идеями, но отнюдь не [30] захватом, завоеванием. Но если это я можно считать ошибкою, то ошибка эта была неизбежна в силу исторических условий: полное разложение государственного строя Грузии и остальных христианских владений за Кавказом требовало перехода России за Кавказский хребет, для охранения христианской цивилизации от мусульманского варварства, — и Россия перешла через Кавказские горы против желания своего царственного руководителя и в явное ли себя раззорение. Но как только это совершилось, — тотчас же явилась необходимость выйти, из такого неестественного положения. Выход представлялся один: надо было достигнуть таких результатов, которые не ставили бы покровительствующую державу, Россию, в положение вечного данного покровительствуемой ею Грузии. Отсюда — стремление пробиться к Черному и Каспийскому морям, чтобы вознаградить Россию, хотя косвенно, развитием торговли с теми областями, для которых ей приходилось тратить свои кровные средства. Покорение Мингрелии и Имеретии, создавая связь Закавказья морским путем с Тавридой или вообще с южною Россией, — составляет первую поправку присоединения Грузии. Покорение мелких ханств к стороне Каспийского моря — вторую, а после этих двух поправок Россия, за понесенные ею жертвы на военные действия и на водворение цивилизации за Кавказом, — имеет полную возможность вознаградить себя посредством широкого развития производительности этих областей в интересах фиска и процветания русской промышленности и торговли. Но этот результат пока еще есть дело будущего.

Разбирая, наконец, вопрос о присоединении Грузии с узкой, военной точки зрения, необходимо признать, что Грузия не присоединена, а завоевана русскими войсками. Спокойствие, безопасность жителей и их имущества, в каждой из настоящих областей Грузии, в каждом городе, начиная с Тифлиса, и почти в каждой деревне — достигнуты военными действиями наших войск против бунтовавших царевичей, князей и внешних неприятелей, соседей Грузии. Но тем не менее это было сделано без всякого предварительного плана, даже без всякой предвзятой мысли покорить единоверный, дружественный нам народ и завладеть землею, на которой он расселился и которая нам была не нужна. В этом непримиримом противоречии добровольного поступления в подданство и фактического завоевания страны, по нашему мнению, заключается прямое и лучшее доказательство, что присоединение Грузии произошло исторически, т. е. минуя все расчеты и соображения деятелей, принимавших участие в совершении этого исторического явления.

Ад. П. Берже.

Комментарии

1. Акты Археографической Коммисии, том I. Тифлис, 1866 г., стр. 93, документ № 1.

2. Іb., документ № 79, стр. 155. «Конечное наших разговоров было, — пишет генерал Лазарев, — что его высочеству очень желательно установить свое войско по примеру нашего. Я изъявил мою признательность к столь доброму намерению его высочества и вместе не упустил довести, что всякое доброе намерение в едином токмо успехе похвально».

3. Іb., документ № 12, стр. 103.

4. Іb., письмо ген. Кнорринга в сентябре 1800 г., № 66.

5. Іb., письмо царя Георгия в ген. Кноррингу, № № 61 и 64.

6. Іb., замечания ген. Лазарева о Грузии, № 129.

7. Іb., предписание ген. Кнорринга ген. Лазареву, от 9-го сентября 1800 г., № 73.

8. Там же.

9. Іb., рапорт ген. Лазарева ген. Кноррингу, от 25-го сентября 1800 г., № 79, стр. 165.

10. Іb., донесение Ковалевского генералу Кноррингу, от 2-го декабря 1999 г., № 6.

11. Іb., всеподданнейший рапорт ген. Кнорринга, от 22-го июня 1880 г., № 21; рескрипт ген. Кноррингу, № 22, и всеподданнейший рапорт генерала Кнорринга, от 23-го июля, № 23.

12. Іb., письмо ген. Лазарева к ген. Кноррингу, от 4-го октября 1800 г., № 82.

13. Іb., рапорт ген. Лазарева ген. Кноррингу, от 4-го августа 1880 г., № 35.

14. Акты Археографической Коммисии, т. II. Тифлис, 1868 г. Секретное донесение в. с. Соколова гр. Воронцову 1802 г., № 3.

Считаем кстати сказать здесь несколько слов о Соколове.

Александр Егорович Соколов, сын статского советника, родился в 1780 г. и, имея 13 лет от роду, был зачислен л.-гв. в Преображенский волк каптенармусом; в 1796 г. он был уволен из военной службы с чином капитана и вслед затем определился в коллегию иностранных дел; в 1798 г. был послан на остров Мальту и находился и действиях нашей армии при Александрии, Тортоне и Нови. В 1802 г. его отправили в Грузию и Имеретию для освобождения царевича Константина, сына царя Давида, из заточения у его дяди, царя Соломона II; для узнания настроения духа и расположения кавказских народов в России и, наконец, для поддержания патриарха Даниила против Давида, утвержденного в этом сане Портою Оттоманскою.

При князе Цицианове (1802–1806) Соколов был отозван в Петербург, где и продолжал службу.

В 1806 году его произвели в статские советника и прикомандировали для занятий по дипломатической части в генерал-от-кавалерии Михельсону, командовавшему нашею армией в Молдавии и Валахии. Там он оставался до 1808 года. В 1816 г. он, в качестве советника, был назначен сопровождать А. П. Ермолова в Персию, а в 1819 г. кончил жизнь самоубийством.

15. Там же.

16. Том I. Документ № 29.

17. Том II. Документ № 8.

18. Там же.

19. Іb., представление кн. Цицианова гр. Кочубею, от 27-го февраля 1803 г., документ № 27.

20. Там же.

21. Там же.

22. Іb., секретная записка Соколова под № 8.

23. Іb., рапорт полк. Чернова кн. Цицианову, от 12-го февраля 1803 г., под № 21.

24. Том I. Документ от 28-го ноября 1802 г., под № 608.

25. Том II. Отношение кн. Цицианова к гр. Кочубею, от февраля 1803 г., под № 27.

26. Іb., секретная записка Соколова под № 8.

27. Іb., документ под № 1.

28. Іb., всеподданнейшие рапорт кн. Цицианова 9-го февраля 1803 г., под № 14.

29. Іb., представление кн. Цицианова министру внутренних дел 10-го февраля 1803 г., под № 19.

30. Іb., предложение кн. Цицианова действительному статскому советнику Коваленскому, 10-го февраля 1803 г., под № 20.

31. Там же.

32. Іb., Все жалобы и сплетни Коваленского, по высочайшему поведению, были препровождены в кн. Цицианову при рескрипте 31-го марта 1803 г. См. документ № 32

33. Іb., высочайший рескрипт ген.-л. Шепелеву, от 31-го марта 1803 г., под № 34.

34. Іb., документ под № 47.

35. Том I. Донесения 2-го декабря 1799 г., № № 6, 8 и 9.

36. Іb., документ под № 41.

37. Іb., письмо г. Лазарева к ген. Кноррингу, 22-го декабря 1799 г. под № 10.

38. Там же.

39. Іb., письмо ген. Лазарева в Кноррингу, под № 16.

40-42. Іb., документ под № 9.

43. Іb., письмо Коваленского к ген. Кноррингу, от 19-го августа 1800 г., под № 53.

44. Іb., рапорт ген. Лазарева ген. Кноррингу, от 20-го августа 1800 г., под № 54.

45. Іb., Записки Коваленского о Грузии, под № 34, стр. 115.

46. Іb., рескрипт императора Павла, под № 22.

47. Іb., всеподданнейший рапорт ген. Кнорринга 23-го июля 1800 г., под № 23.

48. Іb., письмо Коваленского к ген. Кноррингу, от 3-го августа 1800 г., под № 33.

49. Іb., отношение Коваленского к ген. Кноррингу, от 6-го августа 1800 г., под № 37.

50. Іb., письмо Коваленского к ген. Кноррингу, от 6-го августа 1800 г., под № 41.

51. Іb., отношение Коваленского к ген. Кноррингу, от 13-го августа 1800 г., под № 47.

52. Там же, стр. 135.

53. Іb., отношение Коваленского к ген. Кноррингу, от 14-го августа 1800 г., под № 48.

54. Іb., письмо ген. Лазарева к ген. Кноррингу, от 4-го августа 1800 г., под № 5.

55. Іb., письмо ген. Кнорринга к царю Георгию в сентябре 1800 г., под № 66.

56. Іb., письмо ген. Лазарева к ген. Кноррингу, от 4-го августа 1800 г., под № 35.

57. Іb., документ № 423.

58. Іb., рапорт ген. Лазарева ген. Кноррингу, от 14-го ноября 1800 г., под № 111.

59. Іb., письмо царицы Марии к ген. Кноррингу, от 11-го ноября 1801 г., под № 183.

60. Іb., рапорты Коваленского 12-го августа 1802 г., под № 496, 15-го ноября 1802 г., под № № 510 я 511.

61. Том II. Представление кн. Цицианова гр. Кочубею от 27-го февраля 1808 г., под № 27; письмо Соколова к кн. Воронцову, от 1-го ноября 1802 г., под № 6; рескрипт кн. Цицианову 31-го марта 1803 г., под № 32, где сказано: «князю Гарсевану Чавчавадзе изъявите сожаление мое о случившихся с ним неприятностях и уверьте его, что я в верности его никогда сумнения не имел».

62. Том I. Письма Ковалевского к ген. Кноррингу от 23-го и 24-го декабря 1799 г., под № № 12, 13 и 14.

63. Іb., то же, под № 41.

64. Том II. Записка Соколова, под № 8.

65. Том I. Рапорт генерала Лазарева ген. Кноррингу, от 25-го сентября 1800 г., под № 79.

66. Том II. Предписание от 18-го апреля 1803 г., под № 187.

67. Іb., всеподданнейшее донесение ка. Цицианова, от 20-го апреля 1803 г., под № 192. — Подробности о смерти ген. Лазарева в рапорте маиора кн. Саакадзе, от 22-го апреля 1803 г., под № 196.

68. Іb., представление кн. Цицианова гр. Кочубею, от 27-го апреля 1803 г., под № 199.

69. Іb., дополнения в I тому Актов, документ № 24, стр. 1147.

70. Том I. Рапорт ген. Лазарева ген. Кноррингу, от 28-го декабря 1800 г., под № 137.

71. Іb., рапорт ген. Лазарева, от 18-го февраля 1801 г., под № 528.

72. Іb., документ под № 522.

73. Іb., документ под № 529.

74. Іb., рапорт ген. Лазарева ген. Кноррингу, от 8-го апреля 1801 г., под № 533.

75. Іb., документ под № 534.

76. Іb., документ под № 543, стр. 425–431.

77. Іb., документ под № 547.

78. Іb., рапорт ген. Лазарева ген. Кноррингу, от 3-го октября 1802 г., под № 508.

79. Іb., высочайшие рескрипт 17-го сентября 1801 г., под № 709, и письмо ген. Кнорринга к царю Соломону, от 28-го января 1802 г., под № 717.

80. Іb., документ под № 548.

81. Іb., тоже, стр. 436.

82. Том II. Рапорт Литвинова кн. Цицианову, от 12-го ноября 1804 г. под № 951.

83. Іb., Литвинова Описание Имеретии и Мингрелии, под № 803.

84. Іb., письмо ген. Кнорринга к кн. Цицианову, от 4-го декабря 1802 г., под № 898.

85. Іb., письмо Григория Дадиани к Соколову, от 20-го декабря 1802 г., под № 899.

86. Іb., всеподданнейший рапорт кн. Цицианова, от 17-го марта 1803 г., под № 900.

87. Іb., письмо Дадиани к кн. Цицианову, от 6-го июня 1803 г., под № 902.

88. Іb., письмо Дадиани к Соколову, под № 899.

89. Іb., письмо Италинского к кн. Цицианову, от 3-го сентября 1803 г., под № 909.

90. Іb., рапорт полк. Майнова, от 4-го января 1804 г., под № 913.

91. Іb., документ под № 935.

92. Том I. Рапорты ген. Лазарева, от 14-го февраля и 9-го марта 1802 г., под № 719 и 722.

93. Іb., письмо царя Соломона к ген. Кноррингу, от 17-го марта 1802 г., под № 724.

94. Іb., всеподданнейшее письмо царицы Анны, под № 703.

95. Том II. Письмо кн. Цицианова к Италинскому, от 26-го февраля 1803 г., под 16 688.

96. Іb., предписание надв. сов. Броневскому, от 30-го апреля 1803 г., под 16 699.

97. Іb., документ под № 701.

98. Іb., всеподданнейшее представление кн. Цицианова, от 27-го июня 1803 г., под № 703.

99. Іb., высочайший рескрипт 2-го августа 1803 г., под № 705.

100. Іb., всеподданнейший рапорт кн. Цицианова, от 12-го сентября 1803 г., под № 714.

101. Іb., то же, от 25-го апреля 1804 г., под № 748.

102. Іb., письмо царя Соломона к ген. Цицианову, от 30-го апреля 1804 г., под № 762.

103. Іb., всеподданнейший рапорт кн. Цицианова, от 25-го апреля 1804 г., под № 748.

104. Іb., отношение кн. Цицианова к кн. Чарторыйскому, от 25-го апреля 1804 г., № 2023.

105. Іb., документ под 780.

106. Іb., письмо кн. Цицианова в Италинскому, от 26-го апреля 1804 г., под № 750.

107. Іb., рапорт Литвинова кн. Цицианову, от 30-го сентября 1804 г., под № 790.

108. Іb., то же, от 16-го октября 1804 г., под № 800.

109. Іb., то же, от 8-го декабря 1804 г., под № 817.

110. Іb., то же, от 23-го декабря 1804 г., под № 922.

111. Іb., отношение кн. Цицианова к кн. Чарторыйскому, от 27-го апреля 1804 г., под 922.

112. Іb., всеподданнейший рапорт кн. Цицианова, от 27-го июня 1803 г., под № 703.

Текст воспроизведен по изданию: Присоединение Грузии к России. 1799-1831 // Русская старина, № 5. 1880