ЖАН-ШАРЛЬ ДЕ БЕСС

(Родился до 1799 г. — умер после 1838 г.)

Жан-Шарль де Бесс — венгерский ученый, занимавшийся изучением этногенеза и древней истории венгров. В 1829 г. предпринял поездку на Северный Кавказ в поисках следов пребывания предков венгров на этой территории.

Выехав в мае 1829 г. из Вены, Бесс через Одессу проследовал в Крым и на Кавказ. Переправившись через Керченский пролив в Тамань, Бесс проехал вдоль Кубани в Екатеринодар (Краснодар), а затем в Ставрополь, бывший тогда военно-административным центром Северного Кавказа. Узнав в Ставрополе, что командующий войсками на Кавказской военной линии генерал Эммануэль организовал экспедицию с целью восхождения на Эльбрус, Бесс поспешил присоединиться к этой экспедиции: в составе этой экспедиции был и ряд других членов Российской Академии наук. Бесс находился в базовом лагере экспедиции во время подъема на Эльбрус кабардинца Килара, единственного из участников этого восхождения, достигшего 10 июля 1829 г. вершины величайшей горы Кавказа.

Возвращаясь с экспедицией генерала Эммануэля, Бесс проехал по территории Карачая, что дало ему возможность ознакомиться с жизнью и бытом карачаевцев, почти неизвестных в то время европейской этнографической науке. Считая карачаевцев (так же, как и балкарцев и осетин-дигорцев) народом, родственным венграм, Бесс уделил их описанию особое внимание. Все сообщения Бесса основаны главным образом на личных наблюдениях и потому представляют для нас большой интерес. Несмотря на свою краткость, путевые заметки Бесса в ряде случаев существенно дополняют описания предшествующих путешественников по Северному Кавказу. Бессу, в частности, принадлежит одно из немногочисленных известий о молодом Шоре Ногмове, которого он встретил в Нальчике в качестве учителя местной Горской школы. Отмечая высокую образованность Шоры Ногмова, которого он по ошибке причислил к осетинам-дигорцам, Бесс сообщает, что Шора «с одинаковой легкостью говорит и пишет по-персидски, по-турецки, по-татарски и по-русски».

Свои путевые заметки Бесс издал в 1838 г. на французском языке отдельной книгой в Париже под названием «Путешествие в Крым, на Кавказ, в Грузию, Армению, Малую Азию и в Константинополь в 1829 и 1830 гг.». [330]

(«Путешествие в Крым, на Кавказ, в Грузию, Армению, Малую Азию и в Константинополь в 1829 и 1830 гг.». Париж, 1838 — перевод с французского А. И. Петрова (публикуется впервые))

ПУТЕШЕСТВИЕ

В КРЫМ, НА КАВКАЗ,В ГРУЗИЮ, АРМЕНИЮ, МАЛУЮ АЗИЮ И В КОНСТАНТИНОПОЛЬ

в 1829 и 1830 гг.

VOYAGE EN CRIMEE, AU CAUCASE, EN GEORGIE, EN ARMENIE ET EN ASIE MINEURE ET A CONSTANTINOPLE

Глава VIII

Тревога среди горцев при нашем приближении. Баснословный рассказ о мадьярском князе

При приближении экспедиции жители соседних гор, встревоженные видом войск, направили депутацию, чтобы узнать о цели этих военных приготовлений. Первыми представились карачаевцы, сопровождаемые их муллой; их вскоре успокоила ласковая, дружественная и располагающая манера поведения генерал-аншефа. Эти депутаты более не покидали нас, ограничившись тем, что был отправлен назад мулла с поручением успокоить пославших их; они сопровождали нас до границ своей территории.

Я беседовал с ними в присутствии переводчика экспедиции, который говорил по-турецки и по-русски, хотя сам был по происхождению из черкесов. Я немало подивился той радости, которую они проявили, узнав, что я — мадьяр и что моей целью являются.розыски колыбели моих предков; но еще больше меня поразили их заверения в том, что они вовсе не принадлежат к племени древних мадьяр, что некогда они занимали, по преданиям их страны, плодородные земли от Азова до Дербента. Они добавили, что их нация проживала за Кубанью, в степях, занятых ныне казаками-черноморцами; что в те времена они соседствовал с могущественным народом, который угнетал их и требовал с них дань в виде одной белой коровы с черной головой или, за неимением таковой, трех обычных коров с каждой семьи, что, измученные поборами их соседей, они решили перейти на левый берег Кубани и укрыться в неприступных горах, чтобы вести там независимое существование; что, наконец, они пришли к нынешним местам своего пребывания, предводительствуемые вождем по имени Карачай, по имени которого вся их народность приняла свое название и сохраняет его до сих пор, хотя семейство Карачай уже угасло. Они сказали далее, что в трех днях пути от нашего лагеря есть пять деревень, или народностей, которые происходят от мадьярского корня: это Оруспие (Orouspie), Бизннги (Bizinghi), Хулиам (Khouliam), Балкар (Balkar) и Дугур (Dougour); что эти народности говорят на языке, совершенно отличающемся от языка других обитателей Кавказа; что они проживают в самых возвышенных горах и поддерживают связи с соседями осетинами и имеретинцами.

Во время наших бесед с карачаевцами, думая сделать им приятное, я им сказал, что в Венгрии есть семейство, носящее [331] такое же имя, что один генерал Карачай служил в армии австрийского императора, нашего нынешнего государя, и что, возможно, это венгерское семейство связано кровным родством с их древним вождем Карачаем. При этих словах я заметил, что они переглянулись между собой с обеспокоенным видом, а затем неожиданно покинули нас, не попрощавшись с присутствующими; лишь через несколько часов я узнал причину их тревоги.

Переводчик генерал-аншефа, который присутствовал при наших беседах, отправился сообщить ему, что карачаевцы, покинув мою кибитку, принялись совещаться между собой, выказывая признаки величайшей обеспокоенности; чтобы узнать причину их жестикуляции и перешептывания, он приблизился к ним у, вскоре понял, что их дебаты касались того страха, который вызвало у них мое появление в такой близости от их территории, так как, судя по тому, что я сказал, моей целью не может быть ничто иное, как требовать наследство семейства Карачай в пользу Карачаев из Венгрии. Он прибавил, что мои речи породили подобное подозрение у депутатов и что необходимо рассеять их заблуждения.

Генерал, которого этот рассказ весьма позабавил, просил меня больше не говорить с ними на этот предмет, но постараться объяснить им их ошибку, что я и сделал спустя какое-то время, навестив их в их палатке. Они казались весьма удовлетворенными тем объяснением, которое я дал своим предыдущим высказываниям, а также моими проявлениями дружбы в отношении их, поскольку через несколько часов они нанесли мне повторный визит и, спокойно попивая свой чаи, снова отрицали, что мы суть соотечественники; с этого момента они непрестанно называли меня «кардаше» (kardache) и пожимали мне руку при каждой нашей встрече.

По этому поводу старшина (chef) оруспиевцев Мурза-Хул, которого русские называют «князь» (knjes), бодрый и крепкий старик, несмотря на свой почтенный возраст, рассказал мне следующую историю, которую, по его словам, он слышал из уст своего отца и многих старейшин своего племени, пересказывавших ее всякий раз, когда речь заходила о их предках, мадьярах, господствовавших, — еще раз повторил он, — над краями от Кумы до Каспийского моря и в северной и западной частях Кавказа вплоть до побережья Черного моря.

Легендарная история мадьярского князя

«Жил когда-то, — сказал Мурза-Хул, — молодой мадьяр, сын вождя, правившего страной, протянувшейся до Черного моря; звали его Тума-Мариен-Хан. Этот молодой человек страстно любил охоту; как-то раз, увлеченный любимым занятием в [332] компании молодых людей, он преследовал зверя до самого берега Черного моря, он заметил на некотором расстоянии маленький корабль, украшенный флагами и вымпелами, развевавшимися на ветру. Корабль, подгоняемый к берегу легким бризом, мало-помалу приближался, и Тума-Мариен тоже направился вместе со своими спутниками к берегу; каково же было их удивление, когда они увидели на палубе одних только женщин, одетых в богатые одежды и знаками умолявших о помощи. Молодой князь тотчас же приказал прикрепить конец веревки к стреле, которую выпустили так удачно, что она упала прямо у ног женщин, которые, торопливо схватив веревку, привязали ее к хрупкой мачте своего суденышка, охотники же, ухватившись за другой конец веревки, в мгновение ока выволокли корабль на сушу.

Князь помогал спуститься на берег одной из девушек, к которой ее спутницы, по всей видимости, питали большое уважение; он взглянул на нее с обожанием, не в силах вымолвить ни слова, столь глубокое впечатление на его сердце произвела необычайная красота чужестранки. Затем, оправившись от своего удивления, он проводил ее и ее спутниц в резиденцию своего отца, который, узнав о высоком рождении и истории молодой особы, согласился женить на ней своего сына.

Вот удивительная история этой молодой чужестранки: ее звали Алемелия, и она была дочерью греческого императора, правившего в то время Византией. Этот своенравный монарх приказал воспитывать свою дочь в одиночестве на одном . из островков Мраморного моря под наблюдением почтенной женщины; четырнадцать молодых девушек были у нее в услужении, и монарх строго-настрого запретил дуэнье, чтобы к его дочери когда бы то ни было приближался какой бы то ни было мужчина.

Принцесса становилась с каждым днем все прекраснее и приобретала все более невыразимое обаяние; ее прелесть в сочетании с невинностью и добротой порождали обожание со стороны ее спутниц по изгнанию.

Однажды, когда принцесса спала на диване, полог над которым был раскрыт, лучи солнца, как никогда яркие в тот день, проникли к ее ложу и произошло чудо: принцесса забеременела. Ее беременность не могла долго оставаться незамеченной ее отцом, императором; оскорбление чести привело его в страшный гнев. Чтобы скрыть бесчестье от своих подданных и не давать повода для разговоров об императорском семействе, он принял решение убрать дочь с глаз всего света, изгнав ее за пределы империи. С этой целью он приказал построить маленький корабль, нагрузить его золотом и бриллиантами, посадить на него Свою дочь с ее служанками и дуэньей и отдать эти невинные существа на волю ветра и волн. Однако море, всегда столь гневно обрушивавшееся на непрошенных возмутителей спокойствия его вод, [333] смилостивилось к принцессе, и легкий ветерок погнал кораблик к гостеприимным берегам мадьяров.

Принцесса не замедлила разрешиться от бремени сыном, а вслед затем подарила своему супругу Тума-Мариен-Хану двух других сыновей. После смерти отца молодой князь наследовал ему и прожил счастливую жизнь. Он воспитал первого своего сына от принцессы Алемелии под родительским надзором. Перед своей смертью он приказал сыновьям жить в союзе и мире; но они, став хозяевами после смерти отца, поссорились из-за престола, и разгорелась гражданская война. Эта междоусобица среди мадьяр привела к разрушениям и расколу внутри этой некогда свободной и могущественной нации, от которой, — со вздохом прибавил рассказчик, — у нас сохранились лишь воспоминания о ее былом величии, воспоминания, которые мы храним среди этих скал, превращенных нами в убежище нашей независимости, единственного наследия наших отцов, ради которой всегда готовы отдать жизнь мы и наши дети».

Так закончил этот интересный старик свой рассказ, сопровождавшийся исключительно уместной жестикуляцией. Хотя я едва понимал его слова, я с особым интересом слушал его рассказ, постепенно переводимый на турецкий язык. Мурза-Хул вел свой рассказ с легкостью и живостью, очаровавшей слушателей. Что касается меня, то я затруднился бы передать те ощущения, которые породил во мне рассказ князя, ставшего с того момента объектом моего пристального внимания. Этот приятный старик не покидал нас до самого Эльбруса.

Карачаевцы во главе со своим «вали» («Вали» (князь) — титул, присваиваемый исключительно карачаевским старшинам) (vali) Ислам-Керим-Шовхали также сопровождали экспедицию. Все эти люди были чисто одеты на черкесский манер, в костюмы, которые были переняты не только всеми жителями Кавказа, но также и казачьими офицерами на Линии. Они превосходно держались в седле и лихо правили своими лошадьми, можно сказать, не только лихо, но я с изяществом; они очень ловки и прекрасные стрелки.

Эти люди отличаются прекрасной осанкой, выразительными чертами лица, приятной внешностью и гибкостью стана. Я заметил, что в этом отношении никакая другая нация не похожа так на венгров, как карачаевцы и дугуры, которых я встречал позже на Нальчике... У них татарский язык и магометанская религия, которую они исповедуют кому как нравится, за исключением молодежи, скрупулезно соблюдающей все обряды. Я думаю, сделать из них новообращенных не составило бы большого труда.

Многоженство дозволено, но у них редко бывает больше одной жены. Они имеют репутацию хороших мужей и хороших отцов. К тому же их не следует рассматривать как полуварваров: они [334] показывают достаточно много ума, легко воспринимают принесенные извне искусства и их, кажется, трудно чем-либо поразить. Я заметил, что у мужчин ноги маленькие и правильной формы, что должно быть отнесено за счет легкой обуви без каблуков и их привычки мало ходить пешком и почти всегда быть верхом на лошади.

Земля в их краю — одна из самых хороших и плодородных, она дает пшеницу, ячмень и особенно просо; травы вырастают там до высоты почти в два фута и их более чем достаточно для прокорма скота. В этой стране прекрасные и обширные леса, где водится много животных; в их числе можно отметить куницу и дикую кошку, мех которых высоко ценится. Склоны и долины орошаются тысячью различных источников, освежающих зелень и умеряющих летнюю жару.

Карачаевцы разводят лошадей прекрасной породы; среди них есть такие, которые в Европе стоили бы до двух тысяч франков (Г-н Клапрот утверждал со слов наемных переводчиков, что в этих краях лошади низкорослые; в действительности же лошади здесь обычно того роста, который пригоден для использования в легкой кавалерии. Кстати, они легки на ходу, и я не знаю другой породы лошадей, которая была бы более подходящей для езды по крутым скалистым склонам и более неутомимой). В большом количестве там водятся волы и овцы. Как правило, жители питаются бараниной; они также выделывают весьма хорошего качества масло и сыр.

Глава XVIII

Костюм черкесов

Поскольку черкесы представляют собой многочисленный, храбрый, сдержанный, отважный, но мало известный в Европе народ, я думаю, что не лишено смысла добавить здесь несколько слов к тому описанию этого народа, которое я намерен предложить в главе 53-й. Мои предшественники, писатели и путешественники, утверждали, что слово «черкес» происходит из татарского языка и составлено из «tcher» («дорога») и «kes-mek» («перерезать»); но им не приходило в голову придать этому слову более естественный и более подходящий к характеру этого народа смысл. Нужно заметить, что «tcher» в персидском языке означает «воитель», «мужественный», a «kes» означает «личность», «индивидуум», «один из», aliquis. Из этого можно заключить, что именно персы дали название, которое сейчас носит этот народ. Я льщу себя надеждой, что ориентологи найдут подобную этимологию справедливой и не противоречащей их взглядам. [335] Одежда черкесов, перенятая в настоящее время всеми жителями Кавказа, легкая, элегантная и наилучшим образом приспособлена для езды верхом и военных походов. Они носят рубашку из белого полотна или тафты белого, желтого или красного цвет, застегивающуюся на пуговицы на груди; они называют ее «яна». Поверх рубашки они носят куртку из вышитого шелка любого цвета, называемую «каптал», а поверх нее — сюртук длиной чуть повыше колен; у них он называется «циех», у татар — «чекмень», «чимек» или «бешмет»; этот сюртук затягивается поясом с металлическими застежками высокого качества. У сюртука на груди с обеих сторон имеется по восемь нашитых карманчиков, или вернее, по одному кармашку с восемью отделениями для патронов. Я позволю себе заметить, что этот сюртук имеет много сходного с венгерским сюртуком, который называется «одежда а ля Аттила». Панталоны у них очень удобные, они опускаются до пят поверх обуви; по швам они украдены серебряными или золотыми галунами, чем также похожи на венгерские. Эти панталоны абсолютно той же формы, что сейчас носят в Европе, и не такие широкие, как у казаков. Обувь, называемая «шарак», шьется из кожи или сафьяна черного, желтого или красного цвета; чаще всего они с большим вкусом украшены вышивкой, которую, как и другие вышивиье работы, обычно делают женщины. Их колпак, «борк», напоминает по форме половинку дыни; женщины шьют его из сукна, а затем обшивают по краю бараньим мехом, шерсть которого мягка как шелк.

Когда черкесы одевают парадную форму, они носят кольчугу, называемую «афех», маленький шлем, «кипха», их манто, «бурка» делается из мохнатого войлока; черкесы называют его «джако», а татары — «ямаче»; простолюдины носят кусок козьего меха, чтобы укрываться от дождя; в плохую погоду они носят на голове своеобразный капюшон, именуемый «башлык». Свои ружья, «молоток» они носят на ремне и укрывают в кусок козьей или барсучьей шкуры, не пропускающей воду и влагу. К поясу, «каес», они прикрепляют единственный пистолет; спереди на поясе висит длинный кинжал, а на боку — сабля. Подобное черкесское вооружение перенято даже офицерами черноморских казаков и на всей Кавказской линии.

Вот уже несколько лет при дворе императора Николая находится черкесский эскадрон, исполняющий функции императорской стражи; его численность достигает, должно быть, человек пятисот. Уверяют, что их военная форма великолепна и привлекает взоры всех в столице. Действительно, у черкесов воинственный вид, особенно хороши они в седле, так как с детства они носят оружие и садятся на горячих скакунов, причем иногда проводят в седле весь день; они никогда не выходят из дома без оружия, как минимум, без сабли, которую они называют «фодж» (fodj), и кинжала на поясе. Как правило, их оружие [336]превосходно, но очень дорого, оно всегда содержится в чистоте и сверкает. Лошади у них всегда ухожены, а седла, «Схожие на венгерские, элегантны.

Во время моего пребывания в Константиногорске я имел возможность беседовать с двумя черкесами, недавно возвратившимися из Санкт-Петербурга; они служили в императорской гвардии в течение года, то есть в течение оговоренного срока, после которого они возвращаются на родину и заменяются другими. Я спросил у этих двух людей, понравилось ли им пребывание в Санкт-Петербурге; они отвечали, что тысячу раз предпочли бы великолепию столицы свои родные очаги; не то чтобы они были недовольны обращением с ними в столице, но, как они повторили, для них в тысячу раз дороже их родина и независимое существование.

Глава XIX

Примечательный банкет

3 августа генерал-аншеф давал большой обед, чтобы отпраздновать один из дворцовых праздников, которые так часто случаются в течение года, и одновременно чтобы отпраздновать именины своей супруги. Помимо генералов на службе в Константиногорске и гостей его превосходительства во время экспедиции на Эльбрус, на этом банкете, весьма примечательном разнообразием костюмов и языков, присутствовали следующие князья и уздени:

Султан Мингли-Герай, потомок крымских султанов, в настоящее время генерал-майор русской службы.

Кучук-Янбот, старшина Большой Кабарды и почетный полковник, то есть не находящийся на действительной службе, но получающий оклад полковника.

Миссаост-Атажука, кабардинский князь.

Безлен-Хутедленов, то же.

Темрука, то же.

Махомет Доксукин, то же.

Махомет Атайука (Atajouka = Атажука. ), то же.

Темруко-Ашло, князь Малой Кабарды.

Безлен-Ашлол, его брат.

Мурза-Xул, старшина уруспиевцев из племени мадьяров.

Алакай Мансуров, султан татар-ногайцев.

Ислам-Керим -Шавшале, «вали» племени карачаевцев.

Арслан-Бег-Кайтука, местный князь.

Керим-Герай-Лоу, абазинский уздень.

Абулов, сын одного из черкесских князей. [337]

Майop Сардан, черкес по происхождению, секретарь суда в Кабарде, кавалер персидского ордена Солнца.

Это было редкостное зрелище — видеть столько разнообразных костюмов вперемешку с богатыми мундирами русских генералов и французскими костюмами. Выше упомянутые местные князья вовсе не казались не у места в этом многочисленном собрании; я любовался их прекрасной осанкой и ловкостью, с которой они управлялись с вилкой и ножом: каждый из них так умело копировал действия своего соседа-европейца, настолько хорошо, что можно было подумать, что они уже не впервые присутствуют на подобном празднестве...

Глава XXI

Нальчик. Опасность. Школа для местных жителей

...Оставив позади нас Чегем, мы увидели перед собой прекрасную долину; ее оживляли кабардинские деревни, расположенные вблизи друг от друга, среди них деревня, в которой проживал Мурза-Миссаост, имела вид вполне европейский; дома в ней были построены лучше, чем это обычно можно видеть у черкесов; с удовольствием я смотрел на поля с кукурузой, горохом, бобами и фруктовые сады. Этот князь, которого я уже упоминал выше, является владельцем шестидесяти деревень, более трех тысяч лошадей и не меньшего количества голов крупного рогатого скота; тем не менее, как бы богат он ни был, его образ жизни очень прост. При нашем последнем свидании в Нальчике я спрашивал его, почему старшины народностей не выделяются более удобными, более просторными жилищами и не позволяют себе роскоши, соответствующей их положению. Он отвечал мне, что таковы обычаи, существующие у них, и он не решится нарушать их, чтобы не раздражать узденей и народ, которых муллы убеждают, что ужасающие последствия чумы, эпидемия которой разразилась у них двадцать лет назад, были наказанием за роскошь, которой кичились князья, и если князья вновь возвратятся к прежнему образу жизни, бог снова покарает их с такой же беспощадностью.

...На следующий день комендант любезно привел ко мне семнадцать детей в возрасте тринадцати-четырнадцати лет, выходцев из семей старшин карачаевцев, кабардинцев, дугуров и пр. В этом форте русское правительство распорядилось построить на государственные средства школу, где детей обучают бесплатно под надзором учителя-магометанина и под непосредственным руководством коменданта форта. Детей обучают читать, писать и говорить по-русски; их мэтр, или ходжа (khodja), некто Сора, дугур по национальности, а, следовательно, мадьяр; он говорит и пишет по-персидски, турецки, татарски и русски с [338] одинаковой легкостью; у него располагающая физиономия и приятные манеры... (leur maitre est nomme Sora, Dougour de nation, par consequent Magyar; il parle et ecrit le persan, le turc, le tatare et russe avec une egale facilite; il a une physionomie agreable et de belles manieres).

Правительство, устраивая эту школу, имело в виду весьма мудрый политический расчет. Дети местных жителей, меняя свои первоначальные представления и постепенно отказываясь от своей неприязни к русским, возвратятся к домашним очагам более образованными, более развитыми и приобщенными к европейским нравам. Легкость, с которой учатся эти дети, необычайна, самый старший из них читал передо мной русскую книгу очень бегло и внятно, хотя пробыл в школе всего один год — срок, после которого родители забирают своих детей, чтобы прислать на их место других. На протяжении всего периода времени, что они находятся в Нальчикской школе, детей вполне прилично содержат, кормят и одевают по образу жизни в их стране. Они соблюдают под надзором их магометанского муллы предписанные Кораном посты, и русские далеки от мыслив чтобы обращать их в христианство. Со временем, вероятно, это может произойти, поскольку жители Кавказа, будучи невежественными в вопросах религии, доверяют духовное руководство своим муллам, которые не обладают другими знаниями, кроме умения читать по-арабски, не понимая смысла текста.

Часы занятий, приема пищи и прогулок четко установлены; время от времени родители учеников приезжают их навещать, и у них нет причин жаловаться на манеру обращения с их чадами...

...После обеда ко мне пришел ходжа Сора, чтобы сообщить мне некоторые отрывки из Дербенд-Намеха, истории Дербенда, в котором имеются описания многих народов Кавказа, и в особенности мадьяр. В этой истории упоминается город Маджары, который населял народ того же названия. Там говорится также о городе Кизляр, построенном и населявшемся мадьярами...

Глава LIII

Справка о черкесах

Вот краткая, но точная справка о черкесах, о которых до настоящего времени путешественники говорили лишь поверхностно.

Эта многочисленная и храбрая нация образует десять республик, или народностей: 1. Натухайцы; 2. Шапсуги; 3. Абадзехи; 4. Бжедухи; 5. Убыхи; 6. Хаттукайцы; 7. Абазы; 8. Бесленеевцы, которые считают себя потомками мадьяр. Эти народности, зачастую пребывающие во вражде, всегда объединяются при [339] приближении опасности, способной угрожать их независимости. Каждая из этих республик приносит клятву, в случае грозящей опасности, выступать только в интересах общего дела, будь то оборона или нападение на врага. Клятва, приносимая в подобных обстоятельствах, соблюдается нерушимо. Клятвопреступление наказывается самым ужасающим образом. Связанная этими нерушимыми узами, каждая народность представляет собой надежный оплот союза. Князья являются хранителями подобного общественного договора по праву своего превосходства, праву, которое религиозно соблюдается их подданными. Старики у черкесов в большом почете, даже среди молодых людей, которые не могут себе позволить сесть в присутствии стариков, не будучи приглашены сделать это.

С рабами обращаются с большой гуманностью; их используют как домашнюю прислугу и в полевых работах. Их хозяева зачастую выделяют им участки земли, где они трудятся, отдавая своим хозяевам часть урожая.

Князья не имеют никакой иной власти, кроме права принимать вместе с узденями, или дворянами, участие в дележе украденного или награбленного. Случаи кражи между ними передаются на суд старейшин, и обычно вор наказывается штрафом в семикратном размере от суммы украденного. Убийство наказывается в зависимости от сопутствующих ему обстоятельств и положения личности убиенного.

В большом почете среди черкесов гостеприимство, которое уважается и рассматривается как священное право. Когда чужестранец становится кунаком (гостем) одного из их семейств, он огражден от любых попыток покушения на его честь, так как его хозяин в ответе за него. Несмотря на любовь к грабежам, черкесы склонны к доброжелательству и даже дружбе; они горды и довольно тщеславны. Среди этих народностей нередки примеры приемства: если чужестранец желает натурализоваться, жена его хозяина дает ему свою грудь, и таким образом приемство осуществляется, что дает чужестранцу право обосноваться в стране и жениться на местной девушке.

Легкость, с которой магометанские муллы, почти все невежды, распространили здесь заветы Корана, свидетельствует о податливости черкесов; нет никакого сомнения в том, что в настоящее время, когда влияние турок в этой стране полностью ликвидировано, с такой же легкостью здесь может быть распространено христианство. Непростительно безразличие Рима, который до сих пор не удосужился направить в эти края своих миссионеров, которые во многих местах здесь обнаружили бы крест, до сих пор почитаемый черкесами как символ культа подлинного бога. До сих пор еще можно встретить прекрасно выполненные и тщательно сохраняемые кресты в районе истоков Кубани и особенно вблизи Каменного моста, а также [340] увидеть древнюю церковь за Кубанью, чудесно сохранившуюся; о ней шла речь в первой части книги.

Что касается их религии, то они верят в верховное существо, а также в божеств второго ранга, которых они почитают как апостолов. Они верят в бессмертие души, леса служат им храмами, и крест у подножья дерева освящает алтарь, на котором приносятся жертвы. Один из старейшин общины выполняет функции жреца. Стоя рядом с крестом, одетый в войлочное манто и с непокрытой головой, он открывает церемонию принесением жертвы, обычно козла или барана, за исключением больших торжеств, требующих принесения в жертву быка. Старик берет свечу, стоящую под крестом, и выжигает на шкурь животного то место, куда будет нанесен удар, выливая при этом на голову животного немного бузы; после краткой молитвы животное убивают. Голова его посвящается божеству, ее насаживают на шест неподалеку от алтаря. Шкура принадлежит приносящему жертву, а остальное идет на приготовление пира для присутствующих. После принесения жертвы жрец берет в одну руку чашу, а в другую — кусок хлеба; воздев руки к небу, он в таком положении просит верховное существо проявить милость к собранию. Благословив пиво и хлеб, он передает их для употребления самому старшему из присутствующих. Помощники передают ему другую чашу и кусок хлеба, и жрец повторяет ту же церемонию, обращаясь к матери божества, а затем передает чашу и хлеб другому старейшине, и так далее. Прежде чем отпустить помощников, жрец назначает дату церемонии принесения новой жертвы, что случается раз в неделю; выбирается воскресенье, понедельник, вторник, среда или суббота; остальные дни не благоприятны для принесения жертвы. Судя по этим церемониям, нельзя не заметить разность источников происхождения подобного культа: с одной стороны, заметно влияние идолопоклонства, а с другой — слабые представления о христианских таинствах; смешение этих культов порождает новую религию.

Кроме этих еженедельных празднеств, черкесы отмечают целый ряд других: день Мереим, богоматери, приходится на сентябрь. Неизвестно, почему она почитается как богоматерь, так как ее история не имеет к этому никакого отношения: Мереим всего-навсего покровительница пчел.

Весной отмечается день апостола Созериса. Черкесы утверждают, что он был большим путешественником, которому подчиняются ветры и воды. Особым почитанием он пользуется у тех, кто живет на берегу моря. Черкесы почитают еще трех божеств — это сестры, ...которые охраняют домашнее спокойствие, мир между соседями и покрывают путников своими покровительственными крылами. Сходство этих трех божеств, наличие карающих и охраняющих божеств, лишний раз свидетельствует о смешении различных течений в черкесской мифологии. [341]

В конце октября отмечается день поминовения усопших. Этот день отмечается каждой семьей в отдельности. Несколько дней спустя начинается праздник молнии и грома; этому божеству приписывают милость ниспослания на землю дождя и освежения воздуха после летней жары. Молния весьма почитается у черкесов; быть убитым молнией считается признаком божественного отличия.

Новый год у них совпадает с нашим и с периодом возобновления работ на полях; он отмечается два дня; однако с наибольшей торжественностью празднуется пасха; церемонии, которыми сопровождается этот праздник, не оставляют никакого сомнения относительно его происхождения. С началом марта они прекращают употреблять в пищу яйца. Они не дают и не берут в долг, ничего не принимают и даже не возьмут огня у соседа.

Другими черкесскими апостолами являются: Ноакаташ, Сшанка, Телебс, Иемиш и Мезит; у каждого из них есть свой день. Только в лесу и по случаю принесения животных в жертву черкесы позволяют себе употреблять в пищу мясо, а также еще и в том случае, если у них гостит чужестранец. В этом последнем случае они разнообразят свое меню рагу, которое они умеют приготовлять только с солью, молоком, медом и перцем.

Черкесы очень сдержанны; они умерены в пище и, за исключением торжественных случаев, обычно питаются вареным и подсоленным просом. Пища у них подается на турецкий манер; гость ест в одиночку, а хозяин дома и домочадцы, за исключением женщин, из уважения к гостю остаются на ногах. Гость оказывает честь, передавая то одному, то другому куски пищи, которую ему подносят. Женщины едят в отдельном помещении. На стол подаются только деревянные ложки. Рабы подают воду для мытья рук до и после приема пищи; за стол никогда не садятся, не вознеся предварительно молитвы богам.

Общепринятая среди черкесов умеренность Служит им хорошую службу во время их походов. Их обычный напиток — «буза», они также варят крепкое пиво, которое по крепости и вкусу напоминает английское. Всадник, отправляющийся на несколько дней в поездку, удовлетворяется маленьким мешочком просяного теста, который приторачивается к седлу. Благодаря своей умеренности черкесы не знают многих болезней и доживают до глубокой старости, не зная тягот почтенного возраста, что не редкость у других народов. Других напитков, кроме бузы и пива, они не употребляют.

У мужчин обычно хорошая, статная и гибкая фигура: в этом смысле они не отличаются от своих предков, как их аттестует Абу-Эль-Касим, арабский историк, совершивший путешествие в страну черкесов, или Кашакию, как он ее называет. Это, — пишет он, — самая прекрасная порода людей среди всех кавказских народов; они отличаются особенно правильными чертами и белизной лица, а также высоким ростом. [342]

Женщины довольно красивы, но они не заслуживают той репутации, которую им приписывают армяне, которые до взятия Анапы русскими продавали их на невольничьем базаре в Константинополе. Из-за преувеличений армян европейцы оставались в своем заблуждении относительно красоты черкешенок (Грузинки, значительно превосходящие их по красоте, всегда продавались на Константинопольском базаре под именем черкешенок. Ошибочны обвинения в адрес отцов за то, что они продают своих дочерей; нет сомнения в том, что их крали евреи, армяне или турки). Однако следует признать, что они красивы, у них легкие и тонкие фигуры, красивейшие в свете глаза, брови красивого рисунка и длинные ресницы. Своим тонким станом черкесы обоего пола обязаны тому, что с самого раннего возраста они туго перетягивают фигуру — мужчины ремнем, а женщины корсетом; девушки снимают корсет только в замужестве; в первую брачную ночь супруг разрезает корсет острием кинжала.

При заключении брака черкесы платят родителям жены приданое; это приданое состоит из скота, оружия, верблюдов, лошадей, рабов и других предметов в зависимости от состояния родителей. Когда двое молодых людей хотят соединиться, молодой человек запрашивает через посредников согласие родителей своей возлюбленной; если он его получает, его отец отправляется к родителям невесты, чтобы обсудить вопрос о приданом, половина которого выплачивается сразу же, а вторая половина выплачивается в установленный по договоренности срок. Когда предварительные обсуждения закончены, молодой человек назначает своей возлюбленной свидание ночью, приезжает к иен в компании своих друзей и обычно отвозит свою невесту в дом жены общего друга обоих семейств.

Родители молодой на следующий день отправляются к родителям жениха и, изобразив разгневанный вид, требуют сообщить причину тайного похищения. Те отвечают, что их сын, желая жениться, поступил в соответствии с обычаями страны и что, следовательно, родители невесты должны дать согласие на этот союз. Хотя соглашение по всем пунктам достигнуто заранее, обычаи требует, чтобы этого не показывали и чтобы пригласили арбитров для решения спорного вопроса; однако судьи всегда выносят приговор в соответствии с договоренностью двух сторон.

На следующий день празднуется свадьба, на которую собираются все родственники и друзья — одни у соседей, где находится невеста, другие — у молодого человека; они сопровождают жениха, чтобы он во второй раз похитил свою невесту, в то время как первые поджидают их там, чтобы помешать ему сделать это. Все они вооружены палками и изображают баталию, во время которой невеста появляется в дверях дома, поддерживаемая двумя подругами; увидев ее, жених бросается вперед и уносит ее на руках. Молодые девушки заводят победную песню, и все [343] «сражавшиеся» объединяются и сопровождают счастливых жениха и невесту.

Свадьба продолжается пять-шесть дней, но молодой муж не присутствует на торжествах, так как обычай требует, как мы видели выше, чтобы новобрачные не находились вместе в одной компании; вследствие этого он прячется в течение дня по соседству, а ночью его друзья приходят за ним в его убежище и провожают в апартаменты его жены, однако на рассвете он должен вновь скрыться. Такую жизнь он ведет приблизительно два месяца, избегая в особенности встречи со стариками. Такое же поведение требуется во время родов жены: с того момента, когда ему сообщают, что он будет отцом, он покидает дом и в течение нескольких дней решается появляться там только ночью. Рождение ребенка не имеет какого-либо религиозного характера; появление на свет ребенка отмечается небольшим праздником, и имя ему дают повивальные бабки по своему усмотрению.

Что касается черкесских костюмов, я их описал в главе XVIII, поэтому я здесь буду говорить только о женщинах. Они носят одежду из сукна различной окраски, и шубу, когда они наносят церемониальные визиты; во время же летней жары на них нет ничего, кроме легкого платья из хлопчатобумажной белой ткани, подобие одежды татарских женщин в Крыму. Самые молодые заплетают волосы в косички, которые падают им на плечи. Поражает их искусство вышивания; они также занимаются шитьем и делают головные уборы для семьи. Помимо этих занятий, на их плечи почти исключительно ложится забота о пчелах.

Черкесам принадлежит самая красивая часть Северного и Западного Кавказа. Земли там очень плодородны, имеются обширные пастбища с превосходной травой. Однако сельское хозяйство у них ограниченное и примитивное; они не обрабатывают землю под пары и ограничиваются лишь тем, что весной сжигают траву на участках, которые будут засеяны. Это единственный вид удобрений. Один и тот же участок земли обрабатывают в течение трех лет подряд, и когда земля истощается, переходят на другой участок. В целом они выращивают только просо, которое иногда дают в корм лошадям. Их стада не многочисленны; буйволов впрягают в плуг и в повозку. С большой заботой выращивают лошадей, которые у них прекрасной породы и очень ловкие. Овцы у них мелкорослые, но мясо у них высокого качества. Из овечьего молока делают сыр весьма приятного вкуса.

Черкесы рассказывают про одну гору, где прячутся духи, и которая поэтому считается прибежищем богов; ее называют Большой Храм. По всей вероятности, причиной этих преувеличенных рассказов являются суеверия и невежество. Эта гора расположена в группе высоких гор, но ниже остальных; эти горы образуют почти прямоугольник между Анапой и берегами [344] Кубани, приблизительно на равном удалении в двенадцать лье от этих пунктов. Густая роща украшает вершину этой горы, а посредине плоской вершины прячется пещера, вход в которую затенен единственным в этом месте деревом. Птицы облетают это место, скот никогда не приближается к нему, а преследуемый зверь предпочитает отдаться в руки охотников, нежели укрыться в этой роще. Недавно трое черкесов решились преодолеть этот барьер и проникнуть в пещеру; двое из них стали жертвой собственной смелости, а третий, избежавший этой участи, рассказал, что он там видел, а через несколько дней впал в безумие.

У подножия этой горы находят античные изделия из золота, серебра, меди и керамики, но дотрагиваться до них строжайше запрещено, и в силу суеверия этот запрет соблюдается. Окрестности очень плодородны и полны диких фруктовых деревьев и виноградника. Говорят и о других подземельях, служащих сюжетом для подобных сказок; одна пещера находится неподалеку от Пшада, резиденции князя Мехемет-Ехандар-Оглы; к ней никто не решается приблизиться, так как считается, что она служит убежищем для злых враждебных духов. Народная молва гласит, что этот злой дух прикован там и осужден оставаться в этом состоянии до тех пор, пока не будут устранены на земле все людские пороки.

В этой стране встречаются монументы кубической формы, производящие впечатление весьма старинных. Природа в этих краях прекрасна, здесь без всякого ухода произрастают различные плодовые деревья. В южной части произрастает в изобилии дикий виноград; его засушивают в лозах на зиму, а также делают простейшее вино, сохраняя его в глиняных бочках. Весь край покрыт лесами, и толщина стволов многих деревьев говорит об их почтенном возрасте.

У черкесов смерть мужчины в результате ранений, полученных в бою, сопровождается самыми трогательными выражениями горя. О его кончине возвещают плач и крики находящихся в доме женщин, и новость быстро распространяется по округе. Подруги и соседки матери и жены воина, покончившего земные счеты, присоединяют свои рыдания к плачу несчастной семьи. Целью этих посещений не является принести утешение, но поплакать вместе, чтобы выразить уважение покойному. Труп сейчас же обмывают, сбривают всю растительность, одевают во все совершенно новое и укладывают на землю на циновку; на другую циновку рядом с телом складывают одежду покойного; оружие покойного выставляется у входа во двор как символ семейного горя, и проходя мимо оружия, посетители начинают издавать рыдания. Мужчины, однако, не выражают свое горе в такой же бурной манере; они появляются с покрасневшими глазами, но прикрывают иг рукой, а другой рукой наносят сильные удары себе в грудь. Они бросаются на колени на циновку рядом с [345] телом покойного и замирают в этом положении, сдерживая рыдания до тех пор, пока их не заставят подняться, сказав: «Довольно».

После этого им подают воду для обмывания рук и лица, и они направляются излагать соболезнования домашним. Обычай требует, чтобы покойник был предан земле в течение суток. Пока в доме готовятся искупительные жертвы, непременным компонентом которых является мясо домашних животных, несколько молодых людей идут готовить могилу. Во главе похоронной процессии идут старики и читают молитвы; сразу же за ними несут гроб, окруженный родственниками, друзьями и соседями покойного; шествие замыкают женщины с платками на шее, которые они держат за кончики и перемещают то вправо, то влево, издавая при этом горестные крики. Супруга, мать и ближайшие родственники покойного вырывают на себе волосы и расцарапывают лицо так, что на нем долго остаются следы.

После захоронения на могилу складывают часть мяса жертвенных животных, а также «пасту» и «бузу», предоставляя их для прохожих. Те, кто принимал участие в похоронной процессии, возвращаются в дом родственников покойного, где для них готовится тризна. Церемония завершается стрельбой из ружей, при этом наградой наиболее ловким служат шкуры животных

Память о покойном увековечивается ,в песне, которая содержит биографию, и она переходит из поколения в поколение, если покойный был достоин высокого уважения... Песни превращаются в легенды, рассказывающие об истории страны. На следующий год празднуется годовщина похорон, и по этому поводу родственники покойного демонстрируют всю щедрость, на которую они способны. Они приготовляют для этой церемонии различные блюда. Число животных, приносимых в жертву, иногда доходит до пятидесяти; помимо этого огромного количества мяса каждая семья, принимающая участие в церемонии, приносит с собой еще несколько блюд. О праздновании годовщины извещают за несколько недель с тем, чтобы те, кто проживает в отдалении, могли быть своевременно предупреждены. Со всех сторон собираются гости и рассаживаются на поле мертвых, которое представляет собой обширное пространство, на котором разбросаны надгробья. У могилы находятся одежда, оружие и боевые кони покойного. Здесь же раскладывают куски ткани в зависимости от состоятельности родственников покойного. Если они очень богаты, они добавляют к этим предметам еще несколько лошадей, рабов и даже кольчугу: все это предназначено стать призами на скачках.

День протекает в играх и застолье; любой прохожий может принять в нем участие. На первых скачках, которые проводятся по этому случаю, проявляется известная галантность по отношению к прекрасному полу со стороны тех, кто оспаривает призы, с тем, чтобы презентовать свой приз даме как дань ее красоте. [346]

Действительно, черкесы проявляют достаточно много внимания к прекрасному полу по разным поводам. Если всадник встречает на дороге женщину, он спешивается, предлагает свою лошадь женщине, и если та отказывается, он идет пешком рядом с ней до ее жилища; но подобная галантность вовсе не мешает тому, что женщины обязаны делать самую черную работу наряду с рабами. Они демонстрируют много вкуса и мастерства в своей работе. Украшения одежды и обуви, выполняемые из галуна, золотых и серебряных нитей, поражают своим совершенством. К тому же черкесские женщины весьма далеки от того, чтобы быть обреченными на заточение, что так часто бывает на Востоке, они не отделены от общества мужчин и пользуются полной свободой, но не злоупотребляют ею: чувство целомудрия, в отличие, например, от острова Таити, доминирует обычно в этой стране, одном из самых прекрасных уголков земли. Хотя в этих горцев полигамия в обычае, большинство их имеет только одну жену.

Черкесские женщины пользуются в Европе репутацией редких красавиц, но здесь впадают в ошибку. Действительно, среди них есть очень красивые женщины, но их нельзя сравнивать с женщинами Грузии, Имеретин и Мингрелии, в числе которых особенно красивы грузинки. Черкесские женщины воспитываются далеко не в изнеженности; до сих пор они не знают искусства защищать цвет лица от лучей жаркого солнца; их привычки просты, они далеки от увлечения модами, и к тому же их образ жизни существенно отличается от образа жизни грузинок, которые являются христианками и поддерживают отношения с очень элегантными русскими женщинами, копируя их самые изыскан-, ные туалеты. Одним словом, привычки, более тонкое воспитание, более изысканная пища, непрестанное желание нравиться — все это увеличивает красоту грузинских женщин и дает им превосходство в этом смысле над черкесскими женщинами. До взятия Анапы в предгорьях Кавказа крали совсем молоденьких девушек, продавали их в Константинополь, а работорговцы выдавали их обычно за черкешенок.

Черкесский язык весьма распространен на Кавказе; кроме того, на этом же языке говорят и абазы; эти народы, с течением времени, могут завязать оживленную торговлю с европейцами; поэтому я счел полезным для путешественников и коммерсантов поместить маленький, словарь, содержащий наиболее необходимые слова.