Все деревни в Персии обнесены глиняной стеной, в виде правильного четырёхугольника. Стена никогда не бывает менее 2-х сажень высоты, при толщине от 2-х до 3-х аршин, а у основания и значительно больше. Внутри стены помещаются дома, а вне её сады и пахотные поля. В стене обыкновенно двое ворот, а в маленьких поселках ворота одни. Лишь в городах больших ворот бывает по несколько. На ночь ворота запираются и отворяются только с рассветом. Без этой предосторожности едва ли бы осталось одно селение в северо-восточной Персии не уничтоженным туркменами, делающими свои нападения преимущественно по ночам. Пятнадцать лет тому назад текинцы, бросившись ночью на селение Аннау и взяв его, угнали всех жителей со всем имуществом в плен, а сами заняли их места. Персиянам пришлось, для выручки пленных, собирать значительные силы. Пленные были возвращены и поселены в семи—восьми деревеньках, в 10 — 20 дворов каждая, в долине Кельте-чинар, в 15-ти верстах от прежнего их жилища. Теперь деревеньки эти прикрылись искусственной стеной, возведенной поперёк выхода из ущелья, а не то им бы несдобровать.
В 1871 г. в Персии был страшный голод, истребивший, по собранным английскими агентами сведениям, одну пятую часть жителей страны. Простой народ не находил никакого продукта, который бы мог заменить хлеб. Тут нет лесов, перемолотая кора которых могла бы заменить муку, нет и рек и озер, откуда бы могла добываться рыба. Население умирало десятками, матери бросали детей на улицах, на дорогах, где попало, и никто их не подбирал, потому что ни у кого не было средств для собственного пропитания. Воцарилась полнейшая апатия, — народ стал безучастен ко всему. Для него уже нестрашны были туркмены и жизнь у них в плену, в рабстве. Все проходы, оберегавшиеся до того весьма строго, оставались свободными, и туркмены этим воспользовались. Они направились в провинцию Келят, которая, по своей природной укрепленности представляла для них недоступную твердыню. Провинция была обращена в пустыню, все население разбежалось, а многие были перерезаны или уведены в плен. Селение Кара-Тыккян, в котором насчитывалось до 500 семей, перестало существовать, и хотя после погрома Хивы все пленные вернулись, но теперь в селении насчитывается только около 100 семей. После голода и туркменских нашествий 1871 г., Келят еще не оправился и некоторые селения до сих пор лежат в развалинах.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Центральная Азия Персия Российская империя

Нам позволено было еще отдохнуть двенадцать дней в Ахрефе; после чего победитель отправил армию свою в Тгегран чрез степи по насыпи, к А’ббасу лежащие, у него было в обыкновении, во время сих маршей, не брать никого с собою, кроме своего Гарема и прислужниц, которые пели во всю дорогу; армия его окружала на одну милю расстояния; но по сей узкой дороге войска не могли занять обе стороны. Два человека спрятались в валежник, дабы нечаянно на него сделать нападение; и как скоро, услышав топот ног его лошадей, устремились на него, яко львы на свою добычу; один выстрелил из пищали по Государе, которой, будучи ранен в руку, спустился с лошади, чтоб уподобиться мертвому и избежать новых ударов. Оная хитрость имела успех; ибо убийцы скрылись, воображая, что его застрелили. Женщины Гарема подняли ужасной вопль; невольники и евнухи сбежались; тревога скоро сделалась всеобщею; стали искать разбойников; но не нашли их другого следа, кроме одной оружейной пули, которую они уронили. С тех пор Надир перестал ездить в Коруге. Чиновники были опасны, чтоб на кого из них не пало подозрение. Чрез три дни после сего схватили двух Афганцев, обвиненных оным преступлением; но после обстоятельного исследования Государь, будучи уверен об их невинности, отпустил их, выдав каждому в награждение по десяти томанс, или двести рупиев. Он сделал выговор их донощикам, и подтвердил им не тревожить безвинных: ибо он знал своих злодеев.
Полный текст

Метки к статье: 18 век Индия Персия Арабский Восток

Метки к статье: 19 век Иран Персия Российская империя

Метки к статье: 18 век Российская империя Персия Петр I

Поход греческого войска в Переднюю Азию, описанный в "Анабасисе" Ксенофонта, вряд ли можно рассматривать как крупное историческое событие, оказавшее решающее влияние на судьбы народов древнего мира. Отряд греческих наемников, численностью примерно в 13000 человек, был присоединен к большой армии, собранной в 401 г. до н.э. сатрапом Лидии, Фригии и Великой Каппадокии персидским царевичем Киром в целях свержения с престола его старшего брата, царя Персии Артаксеркса II. Поход Кира на Вавилон в сущности мало чем отличался от нередких в Персии Ахеменидов восстаний сатрапов, стремившихся к царской власти, но, как и большинство этих восстаний, попытка Кира завладеть престолом успеха не имела. Кир погиб в решающем сражении при Кунаксе, на подступах к Вавилону, и, несмотря на победу, одержанную греками над войском царя, армия Кира распалась и эллинам удалось вернуться на родину только ценой огромных усилий и жертв.
Экспедиция персидского царевича не имела, таким образом, никаких непосредственных военных и политических результатов и, казалось, была обречена на быстрое и полное забвение. Однако этого не случилось. Поход греческих наемников Кира произвел глубокое впечатление на современников, почуявших в нем симптомы грядущей новой эпохи, эпохи эллинизма, а историки нового времени, имеющие возможность оценить это событие в исторической перспективе, в связи с постепенным развитием взаимоотношений Эллады с ее могущественным восточным соседом, продолжают и сейчас уделять ему много внимания. И нужно признать, что приговор истории в данном случае вполне справедлив.
Покорив греческие города западного побережья Малой Азии, персы задумали распространить свою власть и на греческий материк. Но жестокие поражения, понесенные ими на суше и на море во время греко-персидских войн (первая половина V века до н.э.), заставили их отказаться от подобных намерений. В дальнейшем Персия заняла по отношению к Элладе позицию стороннего якобы наблюдателя, заинтересованного в ослаблении противника и старающегося поэтому поддерживать внутренние распри в его лагере. Именно такую выжидательную политику, по словам Фукидида (VIII, 37), вела Персия во время жестокого кризиса, охватившего Элладу с началом Пелопоннесской войны (431 – 404 гг.), попеременно оказывая помощь то Спарте, то Афинам.
Полный текст

Метки к статье: 5 век до н.э. Греция Персия

Пока назначались и приготовлялись суда в Астрахани для похода в Каспийское море, протекло времени слишком месяц. Флот состоял из следующих судов: из трех прежних шняв и двух больших корабельных ботов, одного гукера, девяти шуйт, семнадцати тялок, одной яхты, семи эверсов, двенадцати гальйотов, тридцати четырех ластовых судов разной величины и множества островских лодок, которые удобны были в морском прибрежном пути. Но бусов, употребляемых обыкновенно в Астрахани, не взято ни одного, потому что устройство их было очень невыгодно для морской езды: на них не льзя было лавировать, ни дрейфовать, ни стоять на якоре, ни ходить на парусах против ветра. Когда ветер дует в кормы, то они стрелой летят на большом парусе вперед, а лишь только подует ветер противный, то нужно поднимать малый парус так называемый гуляй и возвращаться назад, не достигши цели. Такое устройство судов было вовсе неудобно для военного похода. Всех судов в этом походе считали 442, хотя в одной реляции, приписанной самому Императору, означено их 274. Но, может быть, Петр Великий не включал островских лодок в число морских судов. Пехота, артиллерия, аммуниция и большой запас провианта, по неудобности сухого пути, отправлены были на этих судах. А конница и два корпуса Донских и Малороссийских казаков пошли степью и горами. По росписи, напечатанной тогда в иностранных газетах, войско русское состояло из двадцати двух тысяч пехоты, двадцати тысяч казаков, тридцати тысяч Татар, двадцати тысяч Калмыков, девяти тысяч конницы, пяти тысяч матросов, — всех было сто шесть тысяч человек. Но справедливо ли такое исчисление, — Г. Соймонов ничего не говорит об этом в своем журнале. Он упоминает только о важнейших судах и особах, которые ехали на них. Вот его перечисление:
Петр Первый назначил для себя корабельный бот, которым управлял Поручик Золотарев, бывший на этом боте и в первую поездку. При Государе находился Астраханской Губернатор Волынский.
Генерал-Адмирал, Граф Апраксин, Главнокомандующий всем флотом, должен был отправиться на гукере «Принцесса Анна»; при нем Лейтенант Соймонов. Тайный Советник Граф Толстой — на шняве «Астрахань», которую вел Поручик Лунин. Господарь Молдавский, Князь Кантемир — на шняве «Св. Александр», которую вел Поручик Юшков. Капитан от флота фон-Верден — на шняве «Св. Екатерина», как предводитель ластовых судов.
Прочие морские Офицеры распределены были по шуйтам, гальйотам, эверсам и другим малым судам. Один гальйиот назывался Кабинетным, потому что на нем ехал Кабинет-Секретарь Макаров с Канцеляриею. Два Капитана первого ранга — Мартын Рослер, командовавший обыкновенно собственным кораблем Великого Петра «Ингерманланд», и Никита Вильбоа, остались в Астрахани для отправления прочих ластовых судов; но вскоре потом и Вильбоа получил Указ следовать за Государем. Императрица с своею свитою осталась в Астрахани.
Полный текст

Метки к статье: 18 век Российская империя Персия Кавказ

Танцовщицы, как я уже говорил, составляют труппы. Труппа царская, например, состоит из двадцати четырех самых знаменитых куртизанок страны. У них есть старшая, назначаемая по обыкновению из старых танцовщиц; оне однако не живут вместе, а, наоборот, разбросаны по всем концам города. Обязанности старшей состоят в том, чтобы собирать танцовщиц и вести туда, куда приглашают труппу, предупреждать часто возникающие споры из-за ревности или платы, вообще сохранять порядок, в случаях оскорбления защищать, присматривать за их поведением, наказывать плетьми, если оне не соблюдают интересы труппы, в случае повторения такого проступка,— вовсе их исключать; наконец, на них лежит обязанность раздавать танцовщицам их жалованье и заботиться о том, чтобы их платья были роскошны, домашняя утварь в чистоте, следить за прислугой, чтобы она точно исполняла свои обязанности и т. д. У каждой танцовщицы две горничные, лакей, повар и конюх для двух-трех лошадей; когда же она следует за двором, то под один только ее багаж назначается четыре лошади; на Востоке необходимо брать все с собою, как в походе. Одна из лошадей идет под двумя большими чемоданами, другая под двумя большими сундуками, третья под кухонными принадлежностями, а четвертая под провизией и фуражом для лошадей. Во время своих путешествий труппа не испытывает никаких задержек, так как ее снабжают лошадьми и помещениями в продолжение всего пути. Годовой оклад жалованья каждой танцовщицы составляет тысячу восемьсот франков деньгами, известное количество материй для костюма и паек как для нее самой, так и для ее прислуги. Есть танцовщицы, получающие до девятисот экю. Размер их жалованья вполне зависит от того, насколько танцовщица нравится царю. Однако, все это составляет только меньшую часть их доходов, Есть из них такие, которые пробыв где-нибудь не более 24 часов, привозят иногда более пятидесяти пистолей; настолько в Персии велик и хорошо оплачивается разврат. Царь часто делает им значительные подарки, смотря по тому, насколько оне сами и их танцы нравятся ему. Вельможи также делают им подарки. Помню, когда я ездил в Гирканию к Абасу II в 1665 году, то при дворе видел однажды вечером двух танцовщиц, на каждой из них было надето более чем на десять тысяч экю драгоценностей. Так как я любовался их великолепными нарядами, то оне пригласили меня взглянуть на их помещение. На другой день я был у них с одним французом-хирургом и моим переводчиком (последнего я взял с собою, потому что тогда еще не умел говорить по-персидски). Помещение их было очень богато и роскошно отделано, и так как духи в жарких странах составляют высшее наслаждение, то у куртизанок все было пропитано ими. У них есть одна особенность: их всех называют одним именем, обозначающим цену, назначаемую ими себе за визит: десять томанов, пять томанов, два томана и т. д. (один томан на наши деньги составляет пятнадцать экю). Нет ни одной, которая бы отдавалась менее чем за один томан; и когда куртизанка уже более не стоит этой цены, то ее удаляют из труппы и берут на ее место другую. Однако между этими женщинами почти нет ни одной, разбогатевшей от своего постыдного ремесла: оне сами покупают те удовольствия, которыми торгуют, а потому и беднеют. Таким образом им ничего не остается от этой позорной торговли, кроме раскаяния и желания вновь купить себе любовь. Труппа провинциальных танцовщиц состоит обыкновенно из семи-восьми девушек.
В Персии публичных женщин легче узнать, чем где бы то ни было: хотя оне одеваются также, как и порядочные женщины и также покрываются чадрой; но, во-первых, она короче и менее прикрывает, а во-вторых, уже одна манера куртизанки держать себя и ее походка дает возможность узнать ее с первого взгляда. Число таких женщин в провинциях не особенно велико, но в Испагани, в столице, оно ужасно. Мне говорили в 1666 году, когда я там был, что по росписям их насчитывают четырнадцать тысяч человек (оне платят налог, достигающий суммы в двести тысяч экю и составляют целый отдельный институт, в котором имеются свой начальник и подчиненные). Меня уверяли, что кроме этих явных проституток, насчитывается столько же тайных, то есть таких, которые не желают быть занесенными в роспись, чтобы не быть известными, и чиновники всегда очень довольны не заносить их в роспись, так как оне за это им платят гораздо больше. Однако, несмотря на то, что эта гнусная профессия так распространена, я думаю, что нет страны, где женщины продавались бы так дорого. В первые годы своего разврата проститутка отдается не дешевле пятнадцати или двадцати пистолей; такой факт положительно делается непонятным, если принять во внимание что в Персии, с одной стороны, религия позволяет покупать девушек-рабынь и иметь сколько угодно наложниц (что должно было бы уменьшить цену публичных женщин), а с другой — молодежь не особенно богата и женится довольно рано. Объяснить его можно лишь сладострастием жарких стран, где плотские вожделения более сильны, чет в других странах, а также и искусством самих проституток, действующим крайне возбуждающе. Им справедливо приписывают разорение военного сословия а также молодых дворян, находящихся при дворе. Говорят, что кто раз увлекся куртизанкой, тот не в состоянии уже ее покинуть до тех пор, пока она сама не прогонит его; такой же момент обыкновенно наступает тогда, когда она оберет своего любовника до последнего экю. Я встречал очень умных и честных людей, которые настолько сильно увлекались какой-нибудь куртизанкой, что считали невозможным оторваться от нее. В свое оправдание они говорят, что они околдованы, и, действительно, они сами твердо в это верят и думают, что если бы даже захотели порвать цепи, то не в силах были бы довести этого до конца и что только та, которая надела их — может освободить. Таких рабов любви узнают по выжженным местам на теле, преимущественно на руках. Метки делаются раскаленным железом, которое так сильно нажимают, что выжженное место оказывается вдавленным на толщину монеты в 30 су. Несчастные рабы любви делают указанные метки в период самой сильной страсти, чтобы доказать своим любовницам, что огонь их любви делает тело нечувствительным даже к настоящему огню. Чем больше таких знаков на теле, тем, значит, любовь сильнее. Есть люди, которые делают эти знаки по всему телу до поясницы. Когда приглашают таких женщин, то, по обычаю страны, плату им посылают вперед, при чем, если за ними посылают только для танцев, то обращаются к старшей и посылают деньги ей по таксе, за каждую приглашенную танцовщицу по два пистоля и, смотря по тому, если оне хорошо танцуют, им делают еще подарки. Если же эти женщины приглашаются для оргий, то установленную ими для этой цели плату посылают непосредственно им. Такая женщина приезжает на лошади с одной или двумя служанками и с лакеем и увозит оттуда, куда была приглашена, все, что только может. В бытность мою в Гиркании, приехал туда пограничный султан (по нашему — наместник царя в провинции), который, услышав рассказы об одной куртизанке, послал на другой день за нею двух лошадей и пять экю, прося ее приехать к нему. Он думал, что это очень большая плата; но певица ответила ему, что он очевидно ее не знает, так, как она никогда не выходит из своего дома менее, как за тридцать экю. Тогда султан послал ей десять; ему опять отказали. Он послал пятнадцать, затем двадцать и все с тем же успехом. Эти отказы еще больше возбудили его желание и он сказал своим друзьям: “Вот создание, которое так дорожится, нет возможности овладеть ею, но мы выкинем с нею штуку, чтобы заставить ее быть в другой раз сговорчивее”. Он послал ей десять пистолей. Она приехала и когда вошла, то султан спросил ее: получила ли она его десять пистолей? Я отдала их моим служанкам, так как не отдаюсь так дешево, я приехала из уважения к Вам. Султан сказал, что он ничего не хотел от нее кроме того, чтобы она попела и потанцевала для его друзей. И заставляя ее петь и танцевать, он продержал ее без пищи и питья до полуночи, хотя сам прекрасно пообедал; затем он увел ее к себе в кабинет, где продержал ее, по очереди со своими друзьями, до утра. Настало утро и она подумала, что наконец ее освободят. Но султан собрал в зал всех своих людей, начиная с своего метр д'отеля и кончая конюхом, ввел туда девушку и сказал ей: Моя красавица! я — бедный, незначительный правитель, не имеющий средств платить за одну ночь десять пистолей; мои люди приняли участие в этом расходе, а потому имеют право также принять участие в удовольствии. Таким образом ее продержали еще день и ночь. Куртизанка, возмущенная поступком султана, подняла большой шум, думая, что наделает этим много хлопот своему обидчику; но последний, видя, что дело принимает плохой оборот, поспешил передать царю этот случай в комическом виде. Такая выходка избавила его от неприятности и от обязанности уплатить куртизанке еще десять пистолей за то, что ее продержали две ночи вместо одной.
Полный текст

Метки к статье: 17 век Кавказ Персия

Я ввел его в свое помещение, и там с моим товарищем втроем мы стали обсуждать дальнейший план действий. Прежде всего мы поблагодарили отца за то, что он не отказал приехать к нам из таких далеких мест. На это он заявил, что он приехал бы в обещанное им время, но война и набеги абхазцев сделали дорогу настолько опасной, что он не осмелился двинуться в путь. Затем я ему сказал, что его слова, обращенные ко мне, при встрече, привели меня в отчаяние, но честь, оказанная мне его поцелуем, дает мне смелость умолять его ответить, не приехал ли он затем, чтобы взять нас в свой дом. Цампи ответил, что он приехал с целью оказать нам всевозможную помощь, что он повезет нас к себе, согласно нашему желанию, но предварительно считает своим долгом ознакомить со страною, в которую мы намерены отправиться, и добавил, что там совсем нет хлеба и в настоящее время ничего нельзя достать из провизии, что воздух там вредный, а народ до невероятности зол. Я указал ему на имеющееся у нас рекомендательное письмо к мингрельскому князю, но он возразил мне, что князь такой же дикий, такой же разбойник и вор, как и его подданные. Он рассказал нам, как три года тому назад, возвратившись из Италии, привез много подарков князю, его супруге-княгине, визирю и всей придворной знати, раздав им почти все, что имел. Но князь все-таки остался крайне недоволен этими подарками и приказал похитить у него и то немногое, что он сохранил. Затем визирь, спустя некоторое время, посадил его в тюрьму, приковав цепью за шею, и заковав ноги в кандалы, ради выкупа, и Цампи до тех пор не мог вырваться из рук этого тигра, пока не дал ему сорок экю. “То, что я говорю вам, господа, прибавил он, я сообщаю не для того, чтобы заставить вас вернуться, а только потому, чтобы познакомить с опасностью, которой вы подвергаетесь, вступив в пределы Мингрелии. Если вы все-таки захотите поехать после такого предостережения, я постараюсь, насколько возможно, охранить как вашу личность, так и ваше имущество от бед и помочь вам безопасно уехать в Персию". Сообщенные отцом Цампи факты, однако, не заставили меня задуматься; бедствия, угрожающие нам в Мингрелии, были в будущем, и я, не знаю почему, надеялся их избежать; а мои теперешние страдания были в настоящем, и так переполняли мое воображение, что сердце тоскливо сжималось. Я сказал отцу Цампи, что несчастия, которые могут встретиться нам в Мингрелии, будут во всяком случае менее тех, которые угрожают нам по возвращении в Каффу и которые неминуемо приведут нас к погибели. Я обратил его внимание также и на то, что у нас нет ни провизии, ни пищи, что корабль, на котором мы находимся, старый и на него ежедневно так много грузят рабов обоих полов и всех возрастов, что положительно нет ни одного свободного уголка; затем, с утра до вечера приходит множество абхазцев и мингрельцев с кишащими на них насекомыми и вносят с собою такую вонь, которая не может не вызвать эпидемии, что корабль в два месяца не доплывет до Каффы, а за это время наступит период бурь и пора, когда Черное море особенно бурно и опасно, благодаря шквалам; далее, даже если предположить, что мы благополучно достигнем Каффы или Константинополя, то путь этот мы совершим не скорее четырех месяцев, а это значит, что мы должны будем вновь, так сказать, отыскивать путь в Турцию и снова подвергаться риску, насильственным налогам в таможне, и, наконец, в продолжение всего этого времени мы много раз будем подвергаться гибели. Следуя же в Мингрелию, мы рискуем подвергаться опасностям только в течение четырех дней, в каковой срок достигнем безопасного места. Отец Цампи признал все мои доводы заслуживающими уважения. Наш приезд мог принести ему только пользу как лично, так и для его миссии, и, перестав возражать нам, он стал говорить лишь о нашем переселении с корабля к нему. Лодка, в которой слуга привез театинца, была длиною с фелюгу, но шире и глубже; ее наняли вперед и обратно. Мы сели в нее со всем багажом нашим и товарами, закупленными на сто экю по моей просьбе отцом Цампи, как человеком знающим, что имеет сбыт в Мингрелии, где, как я говорил, деньги не имеют никакого значения, а ценность представляют лишь товары. Наш багаж был нагружен еще до полудня, и мы отправились в путь тотчас же. Я был в восторге от радости, что большие не находился на корабле, не чувствовал смрада и не видел жизни и позорной торговли, производимой на нем. Корабль являл собою клоаку и тюрьму для невольников. Каждый вечер невольников приковывали друг к другу попарно и даже мальчиков, а по утрам цепи снимались; этот шум никогда не давал мне отдохнуть и нагонял на меня грусть. По утрам на суше всегда виднелся огонь, бывший сигналом людей, продававших невольников или другие товары. Для тех, кто хотел посетить судно, посылалась лодка, и желающий садился в нее с товарами, входил на борт и начинал свой торг. Война в Мингрелии доставляла нашим купцам выгоду, так как абхазцы приносили продавать им свою добычу. Однажды на наш корабль пришел знатный абхазец в сопровождении 7 или 8 человек прислуги, на вид страшных плутов. Они привели трех рабов и принесли разную добычу. Между принесенными вещами была риза с образа вся серебряная. Я спросил у них, куда они дели образ, они ответили, что оставили его в церкви, не осмелившись унести из боязни, что святой их убьет.
На нашем корабле, когда я его покинул, было 40 рабов. Капитан, турецкие купцы и христиане выменяли их на оружие, платье и другие товары, оценивая последние вдвое дороже, чем купили сами. Мужчины в возрасте от 25 до 40 лет пришлись им по 15 экю, а те, кто был старше, по 8-10 экю. Красивые девушки от 13 до 18 лет шли по 20 экю, другие — дешевле; женщины — по 12, а дети по 3 и по 4 экю. Один греческий купец, имевший комнату рядом с моею, купил женщину с грудным ребенком за 12 экю. Женщина была 25 лет с восхитительными чертами белого, как снег, лица. Я никогда не видел более красивой груди, более нежной шеи, имеющих один ровный белый цвет. Эта красивая женщина одновременно возбуждала и желание, и сострадание. Я молча думал, смотря грустно на нее: “несчастная красавица, ты не возбудила бы во мне ни сострадания, ни желания, если бы я был в лучшем положении и если бы сам не находился на краю еще большого несчастия, если только какое-нибудь несчастие может быть сильнее рабства".
Полный текст

Метки к статье: 17 век Кавказ Грузия Персия