Описание похода государя императора Петра Великого к лежащим при Каспийском море персидским провинциям.

1 §. В 1722 году мая 15-го дня отправился государь император из Москвы в путь, в провожании императрицы его супруги, езда продолжалась по рекам Москве и Оке до Нижнего-Нова-города на струге. Москворецком называемом, а потом государь 27-го мая в Казань прибыл, июня 15-го в Астрахань, и по прибытии немедленно поведено публиковать на разных азиатских языках манифест, то есть на татарском, турецком и персидском, и разослать тех мест по всем окрестностям, для показания причин сего военного похода всем народам.

Более месяца продолжалось покудова приготовлялись, и сделано распоряжение всем судам на которых надлежало в Каспийское морс отправится. Некоторые писатели и считали 442 судна, а от самого императора, в присланной реляции, число полагалось только 274, может-быть потому, что его величество не включил тех лодок в число морских судов, коих не малое количество употреблено было, чтобы пехоту, артиллерию, амуницию и весь воинский запас вести водою. Конница-ж отправлена из Царицына сухим путем; тож и два корпуса донских и малороссийских казаков шли степью и горами. Государь император для себя избрал к сему походу корабельный бот, которым управлял и при нем находился поручик Золотарев.

Генерал-адмирал граф Апраксин командовал над всем флотом; ему определен был гупер Принцесса Анна называемый; при нем находился лейтенант Соймонов, а прочие знатные генералы имели особливые суда.

Июля 18-го дня отправился весь флот из Астрахани, и тогож дня не далее могли дойти как до Иванчука, рыбного лакола Сергиево-Троицкого монастыря, лежащего в 30ти верстах от Астрахани, где большие суда стали на якоре, и малые пристали к берегу. Июля 19-го дня, по утру, в начале 8-го часа, по данному сигналу, наши пошли далее и около полудня прошли последний учуг, а оттуда, к вечеру, к Ярковскому устью. Сию ночь стояли еще на реке. На 3-й день, то есть 21-го июля, пошли в море и стали на якорях у острова Четыре бугра называемого. На сем месте, 22-го числа, у генерала-адмирала на гупере, в присутствии государя императора, был совет, на котором определено следующее:

1) если погодою суда разнесет, то собираться им к [568] устью реки Терека. 2) Государю императору положено командовать на корабельном своем боте авангардиею. Всем малым весельным судам, особливо Москворецкому стругу и островским лодкам, следовать за его величеством вдоль подле берегов. 3) Всем ластовым судам под командою капитана фон-Вердена идти прямо к острову Чеченю и там ожидать указа. 4) Гуперу и двум шнавам, на коих были граф Толстой и князь Кантемир, ехать подле берегов так близко как глубина дозволит. Тогоже дня, в 3-м часу по полудни, пошел весь флот, при тихом северном ветре, далее в море. Корабельный бот, на котором государь присутствовать изволил, и следующие за оным островские лодки видны были в малом отдалении, к вечеру в исходе 9-го числа настал юго-западный ветер и следовательно противный, с переменным порывом; для того приказал генерал-адмирал дать сигнал к бросанию якорей; чрез час стал ветер пакта благополучный, — новый дан сигнал к продолжению пути, но островские лодки, оного не слышав, стояли до следующего утра на якорях. Во время ночи гупер и шнавы отдалились несколько от берега. Как скоро день настал 22-го числа, то старались опять к оному приблизился, но уже был полдень, когда императорский бот стал у них в виду. Он стоял на якоре под мысом 12 колков. Пополудни около 4-х часов подошли они к боту весьма близко, а следующего утра 23-го дня повелел государь на своем боте якорь поднять, и направил путь свой прямо к устью реки Терека, куда его величество того же дня и прибыл, но генералу-адмиралу и двум шнавам надлежало прежде буктироваться вокруг мыса 12ти колков и для того они так скоро за государевым ботом следовать не могли. Сверх того императорской бот шел скорее нежели их суда. По сим причинам были они принуждены переночевать у острова Чеченя за пять миль от устья реки Терека.

Между тем временем государь император ездил на шлюпке по городу Терки. Положение сего города нашел в самом низком и болотном, следственно и здоровью вредном для гарнизона, месте. Городок стоял на малом острову, между протоками реки Терека, и вокруг оного рос один только камыш, для чего тогда мысли великого монарха были тем только заняты чтоб положения Терки переменить и войска где наиспособнее место обыскано будет на берег высадить; для того государь и привез с собою двух казаков из того города, которые бы могли показать к тому удобное место.

2 §. 24, 25 и 26-го числ избираемы были места, гдеб можно было сделать удобной десант в Аграханском заливе, а сие поручено было лейтенанту Соймонову, а 27-го числа день был достопамятной победы, одержанной в [569] 1714 году при Гангуте над шведскою эскадрою. В тот день погода была ясная, с тихим северным ветром, чего для генерал-адмирал приказал рано поутру приготовиться к продолжению пути, но Государь в то же время прибыл на шлюпке и приказал на некоторое время обождать для отправления благодарного молебна; к тому избрано для пространности судно Его Величества, но как еще было рано отправлять молебен, то между тем желал государь осмотреть берег, в том мнении, что они уже на том месте, где десант учинить можно. Соймонову повелено показать дорогу, но как государь приказал прямо править к берегу, то подумал Соймонов, что намерение его величества выйти, и для того принужден сказать, что то место, где пристать можно, еще несколько далее впереди. Потом государь повелел ехать подле берега, а Соймонов стал ни носу шлюпки дабы тем лучше усмотреть место, итак Соймонов, будучи в замешательстве, самым делом оного узнать не мог где им пристать надлежало, по причине что высокой камыш, подле которого очень близко ехали, закрывал берег, почему он и следовал на удачу. Государь не мог далее терпеливо продолжать сей езды, наконец открылась прогала между камышом и за оным сухой берег, то и повелено тут быть десанту. Нe знал про то что настоящее место Соймоновым избранное, как то он после узнал, отстояло еще больше впереди полуверсты. Государь император нетерпеливо имел желание выйти на берег, но за мелкостью воды не можно было ближе как на пять сажень подойти к берегу шлюпке, чего ради повелел Его Величество четырем гребцам нести себя на доске на берег; гребцы шли в воде по пояс, и Соймонов шел подле Государя, поддерживая его для лучшей безопасности, при чем имели гребцы заряженные ружья. В расстоянии берега от 200 до 400 сажень усмотрены песчаные бугры, Государь взошел на один из оных, откуда по другой стороне видно было открытое море. Тотчас избрал Государь место на котором бы стоять войску лагерем; тогдаже пришла и другая шлюпка с квартирмейстером Карчминым, которому от Государя было приказано за ним следовать для показания места под лагерем гвардии, а потом приехали еще в особливой шлюпке губернатор Волынской и кабинет-секретарь Макаров, для сведания, не имеет ли Государь чего повелеть; между тем гребцы нашли в камыше татарскую лодку, в которой лежала мачта; возвратившись к берегу, Государь указал лейтенанту Соймонову, поставить на берегу сию мачту для приметы флоту сего места, а потом в шлюпке губернаторской ехать ему обратно к флоту с повелением к генералу-адмиралу чтоб отправить молебен и по окончании оного учинить на всех судах беглый огонь, а после того идти всем флотом и стать у сего места на якорь [570] по сему все точно и исполнено. Того ж числа Государь Император вышел на берег и по данному сигналу чинился выход. Со всех судов с больших перевозились на шлюпках, а островские лодки так близко сколько можно было подходили сами к берегу, чрез то камыш везде поломав и с водою сравнен, и таким образом весь берег открылся; генерал-квартирмейстер Карчмин показал каждому полку место под лагерь, и следующего дня поставили палатки. Сей лагерь проименован Аграханским ретраншаментом, потому что Государь приказал за нужное чтоб укрепить оный валом, дабы войска были в безопасности от нечаянного неприятельского нападения. Более недели прошло, покудова совсем сделаны потребные приготовления для предприятия намеренного похода, о чем ниже сего объяснено, к чему требовались лошади, коих сухим путем ожидали с конвнцею; но сия претерпела дорогою великую нужду, по недостатку в степи воды и фуража, да при вступлении ее в Дагестан случилось от жителей деревни Андреевой нечаянное сопротивление, о чем в 3 § подробно описано, и сим причинено всему походу не малое затруднение.

3 §. Между сим временем Государь повелел послать около лежащие места осмотреть и сыскать переправу чрез реку Сулак, также островские малые лодки привесть в безопасность дабы их на возвратном пути употребить было можно. В тоже время как сие происходило, пришел Терский казак курьером от бригадира Ветерани с известием о претерпенном близ Андреевой уроне, о котором Государь тем больше сожалел, что сей причиненной проступок последовал от него бригадира; он был отправлен от генерала-майора Кропотова с четырьмя полками драгун для взятия укрепленной деревни Андреевой, о коей губернатор Волынской обнадеживал, что жители противится не будут, но как 23-го июля в близости деревни он шел узкою дорогой, то вдруг и нечаянно, с высоких мест из лесу, встретили его стрелами и ядрами так жестоко, что несколько из его войск были побиты, и его проступка еще умножена более, что он медлил в узком проходе и думал противиться неприятелю, у которого вся сила была скрыта, и если бы он, ее останавливаясь, устремился на деревню, тогда бы не претерпел такого урона. Потом полковник Наумов, согласясь с прочими офицерами, сам с командою тотчас овладел деревней и претерпенный урон храбро отмстил, однако с нашей стороны побитых было ее больше 80 человек драгун, за то знатная добыча получена, и вся деревня превращена в пепел. Государь император послал лейтенанта Соймонова, с 12-ю персидскими казаками, к реке Сулак для осмотра ее можно ли где обыскать место, чтобы чрез оную переправится на лошадях [571] вброд. Сулак есть рукав реки Аграхани и впадает в Каспийское море; от Аграханского ретраншамента до устья реки Сулака считается 20 верст расстояния. Всеобщее примечание, что реки при их устьях от наносного песку с моря бывают мелки, произвело в государе мнение, что такое может быть у реки Сулак, итак, хотя надобно будет переправлять войска на плотах, однако для обозу сделается облегчение. Сие приказано было Соймонову точно осмотреть; он нашел устье действительно от берегов мелких и грунт крепкой, но как на средину реки пришел, то так стало иловато и вязко, что с немалым трудом лошади могли выбится, итак совсем миновала надежда о получении желаемого успеха, а вместо того более старания приложено о плотах, кои по обыкновенному маниру канатом с берега на берег перетягиваются. Следующего дня заведены были все островские лодки позадь острова Ракушечного I и Соймоновым поставлены, по данному от государя приказанию; 300 человек малороссийских казаков остались на оных для караула, чтоб их обезопасить. Между тем прибывала конница драгун и казаки сухим путем к реке Сулаку и с ними лошади для войска состоящего в ретраншаменте, которые отправлены были порозжие из Астрахани чрез степь в Терки, а оттуда шли они под конвоем драгун, и, по их изнурению, принуждено было дать пм отдых, к чему очень была пригодна хорошая паства при реках Сулаке и Аграхане. В ретраншаменте оставлено для гарнизону 200 человек регулярного войска да 1.000 казаков, под командою половника Маслова. Все прочее войско следовало за Государем. Когда изволил 5-го числа вступить в поход под Дербент, то суда в Аграханском заливе стоящие повелел государь генералу-адмиралу поручить лейтенанту Соймонову чтоб с левыми идти к острову Чеченю, и там соединяясь с командиром всех ластовых судов, капитаном фон-Верденом, следовать к Дербенту. Соймонов и прочие от флота офицеры провождали несколько генерала-адмирала. В сем походе государь император изволил верхом ехать пред гвардиею. Генерал-адмирал и весь генералитет также присутствовали близь Государя. Все сие происходило в наилучшем порядке. Морские офицеры, получа от Государя отпуск и повеление, отправились на свои суда, и запасшись следующего утра пресною водой поехали в путь свой. К вечеру, в 7 часу, находились они у острова Чеченя; капитан фон-Верден привял над всеми судами команду, по полученному с лейтенантом Соймоновым указу, готовился к отъезду. Несколько дней прошло в сем приуготовлении, чем они и сделали приуспешность к скорейшему переезду в Дербент, и все суда в полтора дни перешли имея ветер и погоду весьма способные. [572] Августа 6-го числа прибыл Государь с армиею к реке Сулаку, чрез которую надлежало переправляться на плотах и промах, переправа чинилась в следующие два дня. Султан Махмут из Аксая, отправленный от шамхала Абдул-гирея из Тарку посланник, представлены Государю на аудиенцию, на которой поздравляли Его Величество с благополучным прибытием, и по его повелениям обещали всякое послушание.

Султан Махмуд подарил Государю шесть изрядных персидских лошадей и сто быков на содержание войска. Отправленной от шамхала посланник привел 600 быков в телеги запряженных для перевозу провианта, 150 быков, на пищу войску, и трех изрядных персидских коней, из коих на одном было богатое серебром отделанное седло и золотом украшенная узда; как султан, так и шамхал были давно склонны к российскому интересу: первый потому, что его земля находится в близости от города Терки, чего ради он имел пользу от содержания дружбы, а другой получил княжеское свое достоинство помощью Российского двора и для того, в случае упорства, опасаться ему надлежало, чтоб оного не лишиться.

4 §. Августа 11-го дня армия выступила в поход от реки Сулака. Хотя многие находятся речки из гор в море текущие, однако, в некоторых местах, воды не достает, чего ради шамхал приказал там рыть колодцы, в коих оказывалась только малая и мутная вода. 12-го числа переднее войско приближалось к городу Тарку; тогда шамхал сам встретил государя императора и проводил его в назначенный у города лагерь. В продолжении трех дней армия вся собралась к сему для сбора назначенному месту; некоторые депутаты от наиба, или коменданта города Дербента, пришли в Тарку и засвидетельствовали государю свое обрадование о его прибытии и что его величества покровительством пользоваться имеют. Султан, яко главный повелитель тамошнего места и окольных дистриктов, выехал из Дербента для великой опасности от Дауд-Бега и Сурхая Казы-Кумыкского, кои, в минувшем 1721 году, овладели городом Щамахой и оный разграбили, итак ему предложенное от государя защищение было нужно, потому что ему ожидать было нечего от персидского правления, из Испагана, приведенного весною сего 722 года Мир-Махмудом, Мир-Вейса сыном, в крайнее бессилие. Государь император послал в Дербент полковника Наумова с одним поручиком и 12 донскими казаками, чтоб утвердить наиба в его добром мнении и договорится с ним о приеме его величества. Наумов прибыл в Дербент в то самое время когда капитан фон-Верден показался пред городом с транспортными и прочими судами. Опасность тамошней рейды от всех ветров и притом худой грунт для якорей известны [573] были морским офицерам, но они, не зная ничего о Наумове и не чая толь скорого императорского прибытия, согласились ехать две мили далее в южную сторону к устью реки Милупентия, где грунт для якорей гораздо лучше, и остаться там до указу, но тогда послал полковник Наумов к командиру флота и приказал его просить к себе в город, потому что имеет с ним говорить о нужных делах; фон-Верден, будучи тогда болев, послал вместо себя лейтенанта Соймонова, надобность состояла в том. Наумов согласился с наибом, чтоб у двоих городских ворот, у северных та у морских, поставить российский караул, дабы жители, от которых наиб был небезопасен, не могла препятствовать к шествию государя императора. Понеже при нем мало было людей, то хотел он, чтобы приехали к нему с судов несколько человек, без коих тайн обойтиться можно; на судах были два капральства драгун, кои тотчас в город пришли и поставлены у городских ворот. Имам Кулибег, сие было имя наиба, показал себя Наумову и Соймонову весьма благосклонным, он подчевал их великолепно, и морским служителям было вольно всякий день приходить в город и запасаться всякими потребностями; для того и те суда, на которых они прибыли, оставались на то время под Дербентом, но они имели и то счастье, что не случилось сильных ветров кои бы им вредить могли. Между тем наша армия, выступя 16-го августа из Тарку, претерпела некоторый вред от неверности тамошних двух владельцев султана Махмуда из Утемиша и Усмея Хайтакского, кои хотя послу Волынскому оказывали всякое доброжелательство, но когда дошло до самого дела, то совсем противное тому доказали. Августа 18-го дня, прошедши провинцию Боннап, прибыл государь на то место где земля Утемиш граничит с Хайтаками; послано было несколько казаков для осмотрения и разведывания той земли, сии возвратились с таким известием, что жители хотя и не оказывали неудовольствия от прибытия российских войск, однако не дозволяли к ним подходить близко, да и некоторые по них стреляли. Для сего было определено, чтобы 19-го числа остаться на месте и лошадям дать отдых; того же дня поутру послали есаула казацкого с тремя человеками в местечко Утемиш для отнесения султану письма от генерала-адмирала и для объявления ему, чтоб он либо сам был или бы прислал депутатов в лагерь, для принятия повеления от его императорского величества. Вместо того чтобы на то изъясниться, приказал султан Махмуд есаула и казаков изрубить бесчеловечным образом; он уповал, что собранные его из двух областей войска, состоящие в 16.000 человек, довольно воспротивиться могут против российской армии, а более потому, что он намерение имел [574] нечестивое учинить нападение, но исполнить не мог, и в начале 4-го часа пополудни отводные караулы усмотрели их приближающихся, они нападая на российские войска, бились запальчиво и долго стояли в сражении, ибо сначала ее можно было против них поставить довольную силу, но как скоро сие исполнить было возможно, то совсем неприятель в бег обратился; однако гнались за ним 20 верст до султанской резиденции, которая есть то же местечко Утемиш, и сие местечко, из 500 домов состоящее, тогда нашими войсками разграблено и в пепел превращено, то же сделали и с десятью деревнями. Число побитых неприятелей простиралось до 1.000 человек а полученная добыча скота до 7.000 быков и до 4.000 баранов. Сей случай причинил, что армия не прежде 21-го числа могла выступить в поход, 22-го числа стали лагерем при речке Дарбах, а 23-го воспоследовало вшествие его величества в Дербент. Наиб с великою свитой знатнейших жителей встретил государя за версту от города, и падши на колени, подвес его величеству два серебряные ключа от городских ворот; регулярное пехотное войско, прошед чрез город, поставлено лагерем; а конница, драгуны и казаки, для лучших кормов расположены при речке Милупентии в пяти верстах от устья оной. Тогда получил капитан фон-Верден указ идти с судами к устью реки Милупентии и после стать на якорях, а лейтенант Лукин послан был на шнаве в Баку, чтобы склонить жителей к послушанию; между тем, к несчастью, сделался не малой урон в выгрузке из транспортных судов провианта, который состоял под прикрытием капитана фон-Вердена при устье реки Милупентии, из 12 нагруженных мукою ластовых судов, из коих надлежало муку выгрузить, печь хлебы и сушить сухари для продолжения похода; над сим поручено смотрение бригадиру Левашову, который имел у себя в команде 4.000 человек солдат. Но за ночь пред выгрузкою восстал с севера жестокий ветер, от которого ластовые суда течь начали; они держались до полудни, воду выливали всеми силами, наконец как течь умножилась и к выливанию воды сил больше не доставало, то не было уже другого средства как отрубить якоря и пуститься к берегу и посадить суда на мель. Одно судно последовало за другим и в два часа все 12 судов на мель сели легко. Можно себе представить, что тут много муки подмокло и попортилось, хотя его, и легче было выгрузить по причине, что суда близь берегу лежали; и по выгрузке всего провианта суда были разломаны и дрова употреблены на печение хлеба. Ожидали еще капитана Вильбоа, которому поручено 30 провиантом нагруженных судов привести из Астрахани, но то время, в которое быть ему надлежало, уже прошло; думали, что он к Низабату проехал, потому что, может-быть, он себе воображал, что [575] армия не пробудет так долго в Дербенте, или что способнее в Низабате приставать к берегу. Соймонов послан был по приказу генерал-адмирала о том наведаться. В один день доехал он до Низабата, потому что сие место только 9 миль отстоит от Дербента. В то же время пришло известие от капитана Вильбоа, что он прибыл с ластовыми судами только в Аграханский задон, а далее идти опасается, потому что суда в худом состоянии, и трудно на них будет ехать по открытому морю. Сие побудило государя принять другие меры; по приказу его собран был военный совет, в котором рассуждали, что войску не станет больше провианту как на один месяц, чего ради и принято намерение поход ныне отменить, и поставя гарнизон в Дербенте, возвратиться в Астрахань. 5 §. Но время приготовления к возвратному походу послан капитан-лейтенант Бернард на шнаве и на другой день лейтенант Соймонов на обыкновенном своем гупере на встречу капитану Вильбоа, чтоб его уведомить о сем намерении. Тогда уже не нужно было чтоб Вильбоа пошел с худшими судами в море; паче того если он езду уже начал, то повелено ему возвратиться к аграханскому ретраншаменту, дабы там войско на возвратном своем пути могло у него запастись провиантом. Между тем опасался Вильбоа, чтоб войско в Дербенте не претерпело недостатку в провианте, для того хотел он еще испытать не доведет ли туда ластовых судов, но как только он выступил на открытое море, то восстал жестокий штурм с юга, от которого все суда с провиантом течь начали, и множеству натекшей воды противиться больше не могли, и никакого другого не было средства как посадить суда на мель, и сие учинилось у самого конца Аграханского мыса. В таком состоянии Бернард и Соймонов застали сию эскадру. Легко представить себе можно, что оттого двойной урон причинился. Однако довольно еще осталось провианту, чтобы войско для возвратного похода и поставленные в тамошних местах гарнизоны удовольствовались. Что касается до сих гарнизонов, то первый был поставлен в Дербенте, над которым полковнику Юнкеру поручена была команда; потом на возвратном походе изволил государь император при реке Сулаке, 20 верст от устья оные, на том месте где река Аграхань от оные отделяется, заложить новую крепость Святого Креста называемую, там остались под командою подполковника Леонтия Соймонова несколько пехоты, драгунов и с корпусом казаков, которые после отбытия его величества, окончали крепостные строении. Намерение притом такое было, чтоб сия крепость вместо города Терки, для усмотренного самим императором худого положения сего места, прикрывала российские границы. Положение не было между двумя реками Судаком и Аграханом, кои уже несколько служили к ее укреплению. Крепостные валы [576] казались важнее нежели требовалось в рассуждении азиатского неприятеля. Впрочем, тамошнее место имело по плодородию своему многие превосходства. Потом состоялся указ, чтобы поселить там 1.000 семей казаков с реки Дону оттого произошли по реке Аграхану разные укрепленные селения, городками называемые. Казаки от слова семья переименовались семейными.

При воспоследовавшем в 1736 году оставлении этой крепости, переведены оные казаки на реку Терек, где они живут между крепостью Кизляром и гребенскими казаками в таких же городках и с Гребенскими казаками равное имеют распоряжение.

6 §. В то время, когда государь управлялся в заложении крепости Святого Креста, тогда приказал учинить атаману Краснощекому с 1.000 человеками Донских казаков и 4.000 Калмыков нападения на жилища Усмея, Утелишского султана Махмуда, дабы силою принудить, чтоб оставил свое упорство. Сентября 25-го числа выступил Краснощекой в поход, и 26-го дня поутру дошел неприятельских жилищ, где он нашел, что прежнее от акции осталось, или опять жителями приведено в состояние — и все разорил; многие из неприятелей порублены; 350 человек взято в подов и 11.000 рогатого скота получено в добычу, кроме что всяких вещей и драгоценностей казакам досталось. Сентября 30-го числа прибыла сия партия обратно к армии; в самое то время государь император, дошедши с пехотою до устья реки Аграхана, отправил бригадира князя Барятинского о 4.000 человеками наперед к судам, чтоб их изготовить, и когда все было готово к отъезду, тогда, прибыв к аграханскому ретраншементу, отправил легкие войска сухим путем, а сам государь изволил сесть на прежний свой бот и направил путь свой в Астрахань, куда с 4-го октября прибыл благополучным. Но генерал-адмирал и все при нем находящиеся суда и островские лодки, отправясь через три дня после государя, вытерпели четверодневный ужасный штурм, от того произошли опасные слухи, кои не мало государя обеспокоили; но сие миновалось благополучно окончанием возвратно пребывших войск. Не приписывая к сему прежде бывшего от разных случаев, последовавшего в армии, урону; но сие не делает чрезвычайного, в рассуждении транспортирования чрез море войск и трудностей похода в земле под жарким климатом, где одно изобилие тамошних плодов, необыкновенным их употреблением, великие пагубы навесть может войску.

Государь император отправился из Астрахани 7-го ноября, а 13-го декабря имел в Москву торжественный въезд. На триумфальных воротах над проспектом города Дербента была на Александра Великого, яко мнимого сдателя города клонящаяся, и год 1722 в себе содержащая надпись. [577]

Экспедиция для транспорту вспомогательного войска в Гилянь 1722 года.

Назначенное в Гилян войско состояло только из двух батальонов пехоты, над которыми государь определил командиром полковника Шипова. Капитан-лейтенант Соймонов получил указ, чтобы с корабельным мастером Пальчиковым изыскать такие суда, кои бы к толь поздней езде чрез море были удобны, и приказал старание о приготовлении их иметь трем генерал-майорам и двум бригадирам, а именно: Матюшкину, князю Юрию Трубецкому, Дмитриеву-Мамонову, Левашеву и князю Барятинскому, которые при том так ревностно поступили, как токмо желать было можно. В пять дней, и сие было 6-го ноября, изготовили суда к отъезду. Государь изволил на гупер прибыть в провожании генерал-адмирала тайного советника графа Толстого и генерал-майора и гвардии майора Дмитриева-Мамонова. Тот же час приказал его величество Соймонову дать сигнал о походе. Как уже все было в движении, то возвратился государь в город.

Настоящая морская езда качалась 11-го ноября, от четырех бугров прямо к Апшеронскому полуострову, при чем больше ничего не произошло достопамятного, как то отчасти, что жестокий северный ветер к скорой езде способствовал, а отчасти сильным течением в море суда прибивало больше нежели думали к западному берегу и на самом ходу влекло их весьма сильно к югу. Первое приметили 16-го числа, увидя город Дербент в 4 часу пополудни, когда по счислению надлежало еще быть им на шесть миль от оного, а мыс у реки Самура иметь; но найдено расстояние от Дербента не больше одной мили к западу, а мыс у реки Самуры усмотрели в юго-западной стороне. Второе сведано на другой день, когда уже подошли к Апшеронскому полуострову. По счислению переехали они четыре мили в один час, а потому думали, что мыс Бармак еще впереди и в юго-западной стороне; но сверх чаяния увидели оной позади себя, в северо-западной стороне, оттого заключили, что подошедшей ночи больше шести миль в один час переехали, что также от сильного течения в море происходило. Как 18-го ноября, около полудня, совсем утишилось, то стал Соймонов на якоре ее далеко от берега, на 28 саженях глубины; потом вошел он в пролив Апшеронский: можно бы было прямо ехать в Гилянь; но понеже осматривание устья реки Куры было от государя поручено ему, Соймонову, то проезжая мимо, ее хотел он упустить удобного к тому случая. Ноября, 28-го [578] дня, прибыл он к устью, а 29-го числа вошел в реку со всеми судами. От реки Куры отправлялась езда в Гилянь, кою и окончили в краткое время беспрепятственно.

Как они вошли в морской залив, или озеро Зинзилии, то полковник Шипов послал капитана Языкова в Рящь, чтобы тамошнего визиря и консула Аврамова известил о своем прибытии, и требовать, чтобы прислали к нему лошадей в Перебазар, для перевозки тягостей, чрез 8 верст до Ряща, после сего поспешал с судами войти в устье реки Перебазара и занять, лежащее несколько верст в верх по оной, местечко, того же имени. О сем полежало предупредить визиря, который так же в Перебазаре засесть намерился; ибо нигде инде пристать было не можно, для низких и болотных мест, со всех сторон озеро Зинзилии окружающих и везде камышом зарослых. Одно токмо там есть способное и жилое место — Перебазар. Еслиб наперед визирь завял войсками своими для пристанища, надлежало употребить против него силу, что было бы непристойно учинить вспомогательному войску. А теперь уже когда бы захотел он иметь сие место в своей власти, то и не знал, начинать ли неприятельские действия, или нет. Итак стали суда на якорях, в устье реки Перебазара, а две роты солдат пошли на шлюпках и лодках к оному местечку. А как еще больше требовалось людей, провианту, оружия, амуниции и пушек, то все перевезено в Перебазар на гупере и на большом корабельном боте, хотя весьма трудно было тянуть суда, по многому камышу, против воды; однако выгрузили несколько пушек на берег и сделали окоп. И то все окончено в два дни. При том же с находящимися в устье реки судами содержали беспрерывную коммуникацию. Визирь сие слышав, приказал в Ряще приготовить несколько пушек, которые хотел употребить к защищению себя и города. Но вскоре потом одумался и желал звать: "действительно ли отправлен полковник от самого императора, и есть ли собственно его величества указ о вступлении его для защищения Гиляни от бунтовщиков. Ибо если сие подлинно на таком основании то ему легче будет в том ответствовать пред своим государем, что он пустил российское войско в Ряще". Как о сем уведомился полковник чрез консула, то больше не было нужды, как позвать визиря в Перебазар для сего уверения. Он приехал в великолепном стате, состоящем из 200 человек его свиты. Полковник поставил, яко бы ему в честь, 200 человек солдат в строй с заряженными ружьями, и все сие происходило по дружески. Полковник сам объявил о своем прибытии по указу императорскому, и самый тот указ показал визирю, который, приняв его, поцеловал с великим почтением и возвысил над своею головой. Потом соглашено о полковничьем в Рящ [579] вступлении. В Ряще был каменной четвероугольной караван-сарай, или российский торговый дом. Россияне обыкновенно там жили и продавали свои товары. У оного были двои ворота, и посреди двора колодезь. Сей торговый дом состоял на конце города. С городской стороны была пред ним широкая площадь, а с другой большой луг. Оной караван-сарай, подобен был замку и удобно, без дальнего затруднения, укреплен быть мог. В сем месте полковнику с его войском отведена квартира, каковой ему, для своей безопасности, лучше желать было не можно. Он шел туда с пятью ротами, а в Перебазаре остался подполковник Колюбакин с двумя ротами. Бесчисленное множество народа смотрело на идущих в преизрядном порядке и при игрании музыки наших солдат. Напротив того, наши удивлялись величине города, который вдоль и поперек простирался на пять верст мерою, а никаким не окружен крепостным строением. По сему последнему обстоятельству, некоторые сомневались назвать ли Рящ городом. Призвать должно, что от недостатка крепостного строения происходили там многие злоключения, и что жители прежде два раз претерпевали от Донских казаков разорение, но времена бунтовщика Стеньки Разина. По вступлении войска в квартиры, сначала все было спокойно, а потом начало оказываться более признаков злого визирского умысла, потому что ежедневно умножались в Ряще вооруженные Персияне, коих намерение ни к чему иному клонилось, как только чтоб российское войско оттуда принудить выступить. Сих Персиян не можно было почесть за обученный ружью воинской народ, потому что настоящих войск не находилось ни в Гилянии, ниже в соседственных провинциях; а была токмо ландмилиция вооруженная саблями, а многие к тому имели и ружья, но только без замков, кои фитилями зажигают; к каждому такому ружью не имели более двух иди трех камышом обверченных патронов. Но множество оных подавало полковнику сомнение в его безопасности, однако не делал он на то никаких возражений визирю, потому что явной неприятельской причины к тому не открылось. Потом спустя несколько недель уведомились чрез армянских и грузинских купцов, что собралось уже до 15.000 человек Персиян, да еще пришли в Рящ два визиря, Кесперской и Астаринской. Тогда полковник приказал на углах караван-сарая своего тотчас насыпать земляные два больверка и привести в профиль. Визирь велел его спросить о причине того, на что ответствовал полковник: "что европейские воинские правила требуют такой предосторожности, хотя и нет никакой явной опасности, "с того времени не пожелал больше полковник просить визиря о лошадях для перевозу потребных снарядов и провианта из Перебазара, а возил все нужное на [580] наемных лошадях, или перетаскивали оный солдаты. В конце февраля месяца три визиря послали нарочного к полковнику и велели ему объявить общим именем: "что они не могут терпеть более пребывания его с войском в их земле, а в состоянии сами защищать себя от своих неприятелей, того ради и вышел бы сам пока его к тому не понудят, на что требовали у него ответа, "а как сие неприятельское требование учинено не сверх чаяния, то дан от него тотчас ответ следующий: "не мы тому виною, объявил полковник, что сюда пришли, визирь и жители города Ряща призвали нас для своего защищения, и я надумаю что-нибудь мною учинено бы или дозволено было, чтоб мое и порученного мне "войска пребывание здешнему народу противно быть могло. Великий государь император всероссийский посылая нас к вам, чрез то самое явно засвидетельствовал свое дружелюбие к шаху и Персидскому государству: то я не сумневаюсь, что и назад он нас позовет, когда будет ему представлено, что пребывание наше в здешней стороне больше ее нужно. Но без именного Его Императорского Величества указу не могу я о места тронуться, и невозможность сего исполнения, чего они требуют, очевидна, потому что отъехали отсюда два судна с послом Измаилом-Бегом, коих обратного пребывания ожидать должно, дабы все при мне находящиеся люди могли вдруг отправиться. Если б я и хотел учинить нечто без указу Всемилостивейшего моего Государя в той надежде, что перемежившиеся обстоятельства оправдают мой поступок и Государь Император по мудрому своему рассуждению не причтет того мне в вину, однако не мог бы я ничего больше сделать, как сперва послать на судах в Дербент все тягости и по возвращении судов идти мне самому с войском." Сей толь благоразумной ответ успокоил Персиян на некоторое время, в ожидании что тягости, а особливо артиллерия, которая наибольше страх им наводила, на суда нагружены будут. Но полковник и не думал того чтоб без оной остаться; однако между тем приготовлялись суда к отъезду, потому что надлежало капитану-лейтенанту Соймонову окончить описание мест при устье реки Куры, и оттуда ехать в Астрахань. В начале марта месяца начали изготовлять суда, на которых Соймонову идти в море; оных было 8, ибо по данной полковнику Шипову инструкции надлежало несколько судов оставить для защищения гавани. Таким образом под командою капитана-лейтенанта Золотарева остались в проливе гупер, большой корабельный бот и эверс, из коих два первые снабжены были артиллериею. Марта 17-го числа пошел Соймонов в море. Едва он отъехал, то Персияне, услышав что тягости никакой, а более как артиллерии на судах не повезено, повторяли прежние свои требования и наступали на полковника [581] Шипова с тем, чтоб он неотменно из Ряща выстригал. Но полковник, несмотря на умножение персидских войск, укрепя по пристойности свою квартиру, остался на месте; Персияне много раз угрожали силою его выгнать, но единственное положил себя оборонять, с тем намерением, если визири начнут с своей стороны неприятельские действия, то имеют они и ответствовать но всех следствиях войны, которые от того произойти могут. Однако неприятелю придало смелость их великое множество и малость ваших войск, сделать нападение, что следующего дня начали неприятельские действия четырьмя пушечными выстрелами, а при том и из мелкого ружья стреляли по караван-сараю, от чего из российского войска один капитан Резин убит, а прочие остались благополучны; остальное ж время дня было спокойно. Но полковник ожидал только ночи, когда Персияне с своей стороны беспечны останутся, и сделал диспозицию: перво повелел капитану Шилингу с гренадерскою ротою выйти в задние ворота караван-сарая в поле, и обошел кругом далее, напасть на неприятеля с тылу: и как сия до назначенного посту скоро дойдут, то полковник тогда велел выступить двум ротам в передние ворота, против их лица, и бить тревогу. Неприятели увидя, что с двух сторон вдруг чинится на них нападение, не знали с которой стороны сопротивляться, и в смятении больше 1.000 человек, отчасти на месте пред караван-сараем, отчасти на побеге, побито, и чрез несколько минут место сражения очистилось, а за бегущими чинена погоня по всем улицам города. И когда Персияне атаковали караван-сарай думали истребить и воинские суда в Зинзндинском проливе стоящие. Сделав в ночи батарею из плетня, землею насыпанную, и поставя на оной 4 чугунные 6-ти фунтовые пушки, на рассвете начали они стрелять из пушек. На наших судах было ее больше 100 человек, напротив того число Персиян простиралось до 5.000 человек, и в таком случае должно было судам удалиться от батареи; но капитан-лейтенант Золотарев принял последнее намерение и шел против огня. Суда велел тянуть завозом к батарее, при сем случае хотя и не без уроны было, потому что неприятельское мелкое ружье доставало до людей у завоза бывших, но как стали напротив оной в размер и со всех судов как из ружей так и из пушек учинили сильный огонь, то в четверть часа ни одного неприятеля у батареи ее осталось, и на побеге поймали несколько бывших на сандалах, малых персидских лодках, чрез озеро Зинзилинское кои уйти хотели, и после сей неудачной их атаки и ночного поражения Персияне оставили ваше войско в покое, а потом прибыли уже и прибавочные полки, о чем ниже следует описание, то и остались совсем в безопасности. А между [582] тем как сие в Ряще происходило, пришед Соймонов к реке Куре и осматривал большой западный рукав сей реки; он нашел и место, на котором по нужде заложит и город можно. И когда Соймонов по окончании морской езды вошел в Волгу, — где встретился с ним капитан-лейтенант Мятлев, который на трех эверсах вез провиант и другие потребности для находящегося в Гиляне войска, бригадир Левашов оставлен был для того в Астрахани с 4-мя батальонами пехоты, которые и назначены в Гилянь для переведения были — и для транспортных употреблены пришедшие с Соймоновым и еще некоторые в Астрахани находящиеся суда, на чем и отправлено войско, но знатнейшая экспедиция к завоеванию города Баку осталась на будущее лето 1728 года.

О экспедиции в Баку 1723 года.

Когда государь император изволил из Астрахани отправиться в Москву, то приказал его величество в Казане и в Нижнем Новегороде со всяким поспешением построить тридцать больших гекботов, кои бы по вскрытии рек поплыли в Астрахань; но дабы тем исправнее все происходило, то оставлены для надсматривания майоры гвардии Румянцев в Казане, а князь Юсупов в Нижнем в Новегороде. Дальное распределение государя состояло в данной генерал-майору Матюшкину инструкции, в которой написаны были сии по Его Величества обыкновению краткие, но важные слова: когда придут весною из Казани 15-ть гекботов, тогда с четырьмя полками на оных идти в Баку и взять. Для сего остался Матюшкин в Астрахани с частью бывшего с государем в дербентском походе войска. И как скоро гекботы пришли в Астрахань, то с великим поспешением оные вооружили, а к тому и еще пять галиотов и несколько бус прибавлены, а по сооружении расписаны были суда на три части.

Июня 20-го дня того 1723 года отправились они из Астрахани и 6-го июля прибыли в Баку, где и стали посреди залива на якоре. Генерал-майор Матюшкин взял с собою из Астрахани письмо от персидского посла Измаила-Бега к султану (главнейшему начальнику) города Баку, в котором письме посол старался склонить султана, чтоб он сдал город российских войск предводителю. Сие письмо послал Матюшкин с майором Нечаевым в город, и притом велел сказать: "что он пришел по великого государя императора всероссийского указу, чтобы принять город в защищение против бунтовщиков, и того ради он уповает, что султан не будет препятствовать сие намерение исполнить, но паче поступит по предложенному от [583] Измаила-Бега совету". Но Бакинцы остались в своем неотменном упорстве; майора в город не пустили, задержав два часа на пристани, и следующим словесным ответом отправили назад: "Жители города Баку, верные подданные шахова величества и уже четыре года против бунтовщика Дауда стояли, да и впредь, сколько бы оный ни силен сделался, они того не опасаются, и для того войска на вспоможение себе ни единого человека и провианта ни единого батмана иметь не желают; что же касается до письма посольского, то оное-де писано в России, и сверх того, они не обязаны следовать совету Измаил-бега ниже принимать от него повеление". По тому ответу приказал Матюшкин тотчас делать настоящие приготовления к атаке; сперва командированы два полковника, Астафьев а Безобразов, с четырьмя батальонами к выходу на берег. Артиллерии майор Гербер получил приказание, чтобы держать в готовности два бомбардирских гекбота и еще пять других, на которых были 18ти-фувтовыя медные пушки.

Июля 21-го дня в седьмом часу поутру начали перевозить командированных солдат на берег на шлюпках и ботах под прикрытием одного большого бота и некоторых бус. Сие произошло без всякого замешательства, и не малая часть солдат на берег сошла, и обметалась рогатками, но тогда появилась сильная из города конная вылазка, в надежде что могут управится с Россиянами, пока сии не перевезут еще пушек на берег, но в том они обманулись. Майор Гербер, Командующий артиллерией, имел уже две полевые пушки в готовности, и из которых как стал производить скорую стрельбу, то немедленно все побежали назад в город. Тогда же и семь гекботов, два бомбардирских и остальные пять для строения бреши, по данной от генерал-майора Матюшкина диспозиции, подшед ближе к городу, полуциркулем стали на якорь. Осажденные думали воспрепятствовать судам стрелянием из своих пушек, и действительно не без урону было бы людям, пока шли суда на предписанные места, но как уже с судов пушки действовать начали, то и часа ее вытерпели Персияне, от своих пушек побежали и больше производить стрельбы не могли, мортиры также оказали своей действие, и от третьей бомбы искусством штык-юнкера Чиркова учинился в.городе великий пожар, и в тот же день до вечера брошено 94 бомбы в город. На берегу сделали батарею, подле лагеря помянутых двух батальонов, и поставили на оную четыре гоубицы. Как из сих так и с судов день и ночь стреляли в брешь, чтобы не дать осаждаемым время и проломанные места починить.

Июля 25-го дня определено было брать город приступом, причем генерал-майор следующее сделал распоряжение: на берегу ночью удивить в лагере тревогу, яко бы оттуда [584] имеет быть приступ, когда же осажденные обратят туда всю свою силу, то находящемуся на судах войску сделать десант, идти в проломанное место; но сему учиниться не можно было, потому что восстал в ту ночь сильный с берегу ветер, который суда с места сдвинул, так что и стрельбу продолжать было не можно; сей случай употребили осажденные себе в пользу, и в ту же ночь заделали проломы, так что, как день настал, никакого вреда на стенах было ее приметно, и следующего утра, то есть 26-го числа, взяли Персиянина, который ехал в город с арбузами, привели его к генерал-майору Матюшкину, но как от него, за незнанием, никакого сведения получить не можно было, то рассудил генерал-майор послать его в город с письмом, в котором пристойным образом об упорстве их сделал выговор свойственный с угрозами победителям, назнача термин, чтоб они сдались на дискрецию, и когда сие учинят, то обнадеживает их высочайшею императорскою милостью. По получении оного письма и одного часа не прошло как осажденные выставили белые знамена на приморских набережных башнях; но при том давали знаки с своей стороны, чтобы с берегу кто-нибудь к ним прислан был для сведения о их намерении. Генерал-майор послал с офицерами две вооруженные шлюпки, с коими пришли из города четыре депутата объявляющие, что жители желают сдать город, и в учиненной противности просят прощения. В присутствии сих депутатов писал генерал-майор Матюшкин договорные пункты и послал оные с ними в город, депутаты просила для сдачи города несколько часов времени, дабы отворить ворота, которые при начале осады землею засыпаны были. Между тем. хотя сильный ветер с прежней ночи и много умалился, однакож вовсе не утих, и волнение было не мало, чего ради и ее без труда было перевесть на берег генерал-майора Матюшкина, потому что он чрезвычайно боялся ехать на шлюпке, но ему неотменно надлежало быть на берегу для принятия города в его повеление. Напоследок перевезли его на большом боте. На берегу находящиеся батальоны были поставлены в строй, а Бакинские жители почти все вышли за город без оружия, уведомляя генерал-майора, что все ко вшествию Россиян готово. Шествие в город происходило в наилучшем порядке, и как ворота, в которые вошли, так и другие места российскими войсками тотчас заняты были. ¹ [585]

По взятии города Баку, все принадлежащее для снабжения города: то есть артиллерия, провиант и амуниция со флотилии выгружено на берег и ввезено в город. Генерал-майор Матюшкин и генерал-майор князь Трубецкой отправились обратно в Астрахань, и комендантом оставлен в городе по государеву указу бригадир князь Барятинский. Матюшкин его императорским величеством, как за прежние так и за сию важную услугу, пожалован в генерал-поручики, а при том приказал Государь для лучшего наставления о будущих предприятиях быть ему к себе в Москву и взять с собой капитан-лейтенанта Соймонова. Пред отъездом из Астрахани послал генерал Матюшкин от себя ордер князю Барятинскому в Баку в такой силе, чтоб отправить довольную команду к реке Куре, дабы по данной ему инструкции овладеть тою страной. Вскоре потом капитан Нетисов отправлен был к государю с известием, что то учинено и что подполковник Зинбулатов с батальоном драгун овладел провинциею Салианскою. Матюшкин и Соймонов с трудностью преодоля худую езду и переменную погоду, приехали к государю в Москву, и Матюшкин от сильных трудностей весьма заболел, и будучи в той болезни многократно посещаем был государем, и во время его посещения капитан Нетисов приехал из Баку курьером; государь изволил спросить: "во многом ли числе послана команда в Салиан?" на что донесено, что с одним батальоном; на что изволил сказать государь: "очень мало, потому что та салианская княгиня Ханума великая воровка, и опасно, чтобы чего худого не учинилось; а при том приказал определить к бригадиру Барятинскому ордером, чтобы людей туда прибавить, а чтоб от той княгини имели всякую предосторожность", и государь пророчески предсказал, что вскоре потом и воспоследовало в Салиане, ибо подполковник Зинбулатов и все офицеры, хитростью означенной княгини будучи зазваны в гости, убиты. Государь рассуждая о таких обстоятельствах и прочих надобностей, повелел генерал-лейтенанту Матюшкину в той стране Салиане построить крепость и для того самому туда ехать, а потом принять главную команду над войском в Гиляне. Казанских Татар, Черемис и Чуваш назначено 5.000 человек для строения новых крепостей. [586]

1724 года. Мая 24-го дня, того 1724 года, Генерал Матюшкин и с ним капитан Соймонов отправились из Москвы и прибыли в Астрахань 15-го числа августа; по прибытии туда получили они подтверждение о вышеозначенном происшествии с подполковником Зинбулатовым; потом Матюшкин, прибыв из Астрахани, представлял его императорскому величеству о некоторых затруднениях, что ему тою осенью отправится в Дербент не можно; но получил строгий указ, по которому 9-го ноября отправился, и приехал той же ночи к Ярковскому устью, где уже был Соймонов, оттуда 10-го числа пошли опять в море и по многотрудном плавании 24-го числа прибыли в Дербент. Там командовал тогда полковник Юнгер, где и пробыли до 30-го числа, а декабря 3-го вошли в Апшеронской залив, в котором стояли три дня, оттуда пошли они к Баку, где также несколько дней пробыли, полковник Астафьев был там комендантом. Будучи в сем месте известились они обстоятельно что случилось с подполковником Зинбулатовым и с бывшими с ним офицерами, потом поехал генерал Матюшкин к устью реки Куры и оттуда в Гилянь, все вдоль берегов. При реке Куре ничего больше ее последовало, как генерал осмотрел тамошние места. Генерал Матюшкин прибыл в Зинзилинскую гавань 22-го а в Рящь 24-го декабря 1724 года. Корпус находился тогда в опасном состоянии от близь стоящего персидского войска из 20.000 человек, под предводительством Кесперского визиря, так что ежедневно ожидали нападения, а у бригадира Левашова (который в то же самое время пожалован в генерал-майоры) было под командою шесть батальонов пехоты, 500 человек драгун, и несколько рот легкого войска из Армян, Грузинцев и донских казаков, а хотя с Матюшкиным и прибыло несколько войск, однако все было мало в сравнении числа неприятельских сил, но сей недостаток награждаем был храбростью солдат и искусством их предводителей. Артиллерия хотя из немногих полевых пушек состояла, но весьма была полезна, потому что артиллеристы знали употребление оной гораздо искуснее нежели Персияне; наконец наши войска имели для защищения своего две крепости, из которых одна уже нами описана под именем укрепленного караванного двора, а другая в западной стороне города, в прошедшем 1723 году вновь заложена была, регулярная, о чем написано было особливым пунктом в инструкции данной полковнику Шипову; посему Шипов точно исполнил, заложенная им на определенном месте, и Левашовым совершенная, оная крепость состояла из земляного вала о пяти бастионах и служила цитаделью, защищая город с западной стороны, так как и с восточной стороны старый караван-сарай город защищал.

Город Рящь лежит под 36 градусом 40 минут [587] высоты полюса, в средине Гиляни, на десяти или двенадцати верстах от Каспийского моря, при речке, которая текла бы в реку Перебазар, еслиб она во многих местах летом не высыхала, для чего Жители принуждены делать колодцы, выкладывая оные кирпичом, и получают по большей части из оных воду, находятся такие во всех деревнях да и там где речной воды довольно, потому что Персияне колодезную воду, для чистоты ее, речной предпочитают, и в означенном городе дома все каменные и порядочно построены, по большей части крыты черепицами. Хотя город занимает место на пять верст квадратных, однако есть много и пустых мест, а к тому садов и рынков, а особливо больше 50 караванных дворов, много места занимающих. Сии доказывают о прежде бывших там великих торгах, а торги состояли больше в шелку сырце, который до российского завоевания, жили лучше сказать до персидских мятежников, так изобильно нигде не родился как в Гиляне, и сии торги привлекали великое богатство.

1725 г. Сначала сего года совершенно открылись неприятельские действия; за день пред тем получено известие чрез армянских и персидских купцов, что следующего утра учинен будет сильный приступ, но с которой стороны того сказать не могли, ибо всех сторон с малым числом войска оборонять невозможно было, однако изготовились по положению места встретить неприятеля и расставили караулы, с таким расположением войска учредили, чтоб всякий по данным сигналам туда обратился, где покажется сильнее неприятель. По вероятности заключили, что приступ учинен будет к одной из двух крепостей. Но, может-быть, новая крепость показалась неприятелю важнее, и он не хотел сначала испытать пред ней своего счастья, или узкая дорога оттуда к горам лежащая не обещала им довольной безопасности в их ретираде в случае поражения, итак они, проходя по другой дороге, лежащей от рек Фузы и Себдуры, и маршируя разными колоннами, пришли на рассвете, соединились все на большом лугу пред укрепленным караванным двором. Чего ради и наши войска большею частью к тому месту приведены были, однако, по пристойности, не обнажая и прочих постов. Неприятель стал или построился в порядок, а потом выскакала неприятельская конница с великою борзостью и криком, и разъезжая во все стороны, прилежно наблюдала, чтоб не очень приближаться к вашим войскам. Потом пришло пешее их войско и заняло место между дорог и около конных по опушке леса, да и те не осмелились подойди близко. Они производили стрельбу через луг, но в таком дальнем расстоянии не только одним выстрелом, но и тремя, пули их долетать не могли. [588] Напротив того как скоро с нашей стороны стали метать из малых мортир гранаты в неприятельскую конницу, то она тотчас вся рассыпалась, которая однако ж вскоре собравшись показывала прежнюю свою храбрость, и наши войска ждали еще несколько времени, не учинят ли неприятели формального приступа, но ничего больше не происходило, как пустая их тревога. Наконец генерал приказал согнать их с поля, что и учинено одним батальоном пехоты, за которым три роты драгун следовали. Потом приказал он из полковых пушек скорострельною пальбой прогнать их конницу, которая немедленно в бег обратилась. Наши войска в своем движении никакого не имели препятствия; посредине того лугу была малая речка по колено глубиною; как солдаты подходили к оной, то от Персиян превеликая стрельба началась, и тогда уже их пули наших доставали. Чрез что они еще более поощрены; из ваших же войск, передние, вскоре перешедши реку, несколько рот, тотчас построились, но великое множество конницы паки прискакало с удивительным криком и с такою же поспешностью, а как только по ним залп дали, то назад обратились, видя сие персидская пехота также в бег ударилась, за коими драгун три роты пять верст гнались и побили их великое множество. По прошествии трех дней вторично учинен такой же от них приступ; а потом ни одной недели ее проходило, в которой бы неприятели не делали подобных опытов, но завсегда таким же образом как и прежде назад разбиты и прогнаны были. Каждый раз пред тем приходили известии или по их намерению угрозы, коль ужасно следующего дня потуплено будет; сие продолжалось два месяца, наконец пустую их тревогу почитали так малою, что больше одной или двух рот против их ее посылали и то только как бы для одной забавы, малая речка всегда была границею между обеими воюющими партиями, и Персияне точно наблюдали чтоб не проходить чрез оную, напротив того, когда переходили ваши, то им думалось, что время спасать живот свой, однако токмо несчастие приключилось грузинскому ротмистру, коему ухо и со всей щеки кожу срубили. Сие сделалось от того, что он далеко наперед выехал, не дождался следующей за ним пехотной роты, которой неприятели весьма боялись. И сколь ни мала была опасность от неприятелей, однако персидский посол Измаил-Бег находившийся тогда в Ряще, был всегда в превеликом страхе и в отчаянии; каждый приступ приводил его не в себя, но и с ним очень бы худо поступлено было, еслиб он попался в руки своим землякам; после отвезли его назад в Астрахань, где еще больше 20 дет он прожил. Как опять все утишилось, то услышали причину сих бесполезных и столь часто повторенных нападений. Визирь имел [589] от того себе прибыток, потому что, по учинении каждого приступа, избирал он к новым вооружениям по всей земле новые подати, которые по большей части шли в собственный его карман. Должно было думать, да и опасались, чтоб Персияне в то же время не напали на стоящие в Зинзилинском проливе суда. Но не ее токмо нападения, но и никакого знаку неприятельского не видали, напротив того они и с теми, которые приносили к ним съестные припасы, скот и дичину на продажу, обходились по-дружески. В марте месяце, хотя и Персияне ничего уже больше не предпринимали против находящегося в Ряще гарнизона, однако ж они иногда еще обеспокоивали следующие из Перебазара транспорты. Есть там не широкая, но глубокая и быстрая река, а дорога лежала подле вей самой, а на другой стороне той реки в некоторых местах засели в лесу неприятели и стреляли по проходящим по той дороге нашим войскам, от чего и ее без урона бывало, и люди проходящие никакого способу не находили, чтоб от сего избавиться, и для того принуждено было послать партию для разогнания гнездящихся Персиян, и по учинении сего оный лес вырублен. Потом пришел к Ряще визирь из Астары с прибавочным войском, о котором говорили, что он поступит гораздо храбрее прежнего визиря, стал лагерем при оной быстрой реке, о которой мы теперь говорили, и хотел переправиться чрез оную. Но как ему послали на встречу три батальона пехоты и несколько конницы: то он ни мало не оказал охоты дать бой с ними; часть людей его реку уже перешли было, которые по большей части побиты, а остальные разогнаны были; а те которые чрез реку возвратиться хотели — потонули. Еще случилось, что офицер с малою командой, посланный в близь лежащую деревню, для приведения жителей в послушание, был атакован великим множеством неприятелей Персиян и принужден терпеть некоторое время осаду в оной деревне. Другая команда пошла ему на вспоможение. Как сии шли по узкой дороге, на которой едва шесть человек в ряд стать могли, то напало на них великое множество неприятелей, но при них была одна малая пушка, из которой как только стрелять начали, то все Персияне вдруг разбежались. Сим способом спаслась и находящаяся в деревне наша партия, которая, услыхав стрельбу, могла без препятствия соединиться с своими и возвратиться в Рящь, при всем том почти никакого не произошло урону, один только штык-юнкер Львов, который знал столь искусно употреблять пушку, в грудь был прострелен. Сим окончились все неприятельские действия, по крайней мере на такое время, пока генерал-лейтенант Матюшкин находился в Гиляни, а к тому сие еще важнее, что перемена правления в Испагани последовала, и [590] новый султан, 22-го апреля, возведен был на престол, в место кончающегося мир-Махмуда, понудила принять другие меры. Матюшкин хотел следующего лета строить назначенный государем императором город при устье реки Куры, для которого 5.000 человек казанских Татар, Черемис и Чуваш отчасти в Ряще, отчасти в Баку были в готовности, и суда уж оснащены; но на святой неделе пришло печальное известие о кончине государя императора Петра Великого и побудило отложить сие намерение до получения подтвердительного указа; другие обстоятельства требовали, чтоб генерал-лейтенант отправился в крепость Святого Креста, чего ради в июне оттуда с Соймоновым и отбыл, и на проездном своем пути был в Баку семь дней и в Дербенте четыре дня. В Аграханский залив прибывши, поехал Матюшкин на шлюпке, на Сулак в помянутую крепость, а Соймонов продолжал путь свой в Астрахань, где находился провиант для гарнизона, в крепость Святого Креста назначенный, который еще той же осени перевесть туда надлежало. Соймонов переправил оный в октябре месяце в аграханский ретраншамент, между тем генерал-лейтенант Матюшкин, окончив свои дела в крепости Святого Креста, употребил сей случай на возвратную езду в Астрахань. Ноября 6-го прибыли они в Астрахань и тем закончили не только морскую езду, но и все при жизни государя императора Петра Великого дела 1725 года.

Комментарии

1. В городе найдено 80 пушек медных и чугунных и две большие гоубицы без станков; пороху и другой амуниции было очень мало и особливо недоставало ядер к гоубицам, которые собирали Персияне от наших 18-фунтовых пушек и клали по три и по 4 в гоубицу, когда из них стреляли. Тогда спознали причину для чего ядра всегда переносило чрез суда, ибо не могли «ни поворотить гоубицы и прицелить без лафетов. Гарнизон в городе состоял из 700 человек персидских солдат под командою одного юсбаши, то есть полковника, Дериа Кулибега, которые приняты в службу, а как юсбаша донес на султана, и султан взят под караул и отослав в Россию, о том пространно описано в ежемесячных сочинениях в октябре 1760 года.