ПОХОД ПЕТРА ВЕЛИКОГО В ПЕРСИЮ.

В 1721 году был заключён мир со Шведами, и Петр Великий, обеспечив Север от врагов, мог располагать теперь своими воинами по собственному произволу. Он давно хотел взять под свое покровительство персидские провинции при Каспийском море, разоряемые разными хищниками и жителями Кавказа; но война со Шведами, требовавшая большого числа воинов, не позволяла ему разъединять главные силы на Севере, устремленные против могучего соперника. А теперь, когда мир воцарился на Севере, Петр мог двинуть всю массу своих воинов [40] на Юг. Вот первая, непосредственная цель, для чего он повелел описать берега Каспийского моря и составить карту (См. статью: «Западный берег Каспийского моря при Петре Великом». Журн. М. Н. Пр. Ч. LIX, отд. II.). Для этой же цели послан был губернатором в Астрахань Волынский, которому поручено было делать разные приготовления к будущим предприятиям. Пехотные полки, имевшие квартиры свои в Финляндии и привыкшие к морскому пути на галерах и малых судах, получили приказание идти на зимние квартиры в Кашин, Романов, Ярославль и в другие места по Волге. А в начале 1722 года каждому полку приказано было строить суда по образцу тех, которые употреблялись в Финляндии, между шкерами и островами и которые потому самому назывались островскими лодками или островками. В то же время в Астрахань посланы были морские служители и преимущественно те, которые были в прежних командировках на Каспийское море; в числе их был и Соймонов (Ф. Соймонов, из записок которого заимствованы эти сведения, служил несколько лет Лейтенантом при особе Императора Петра I на военном корабле «Ингерманланд» и снискал милостивое внимание Государя. В след за этим он несколько раз командирован был Петром Великим как для обозрения западных берегов Каспийского моря, так и по другим надобностям и выполнял поколения Царские с усердием, которое всегда заслуживало благосклонность и одобрение Петра Великого. Записки Соймонова сравнены с записками Тевкелева: который также писал о действиях Петра I. — того самого Тевкелева, который в последствии был губернатором Сибири.). [41]

Петр отправился в Москву еще в декабре месяце, чтобы осмотреть приготовления к водяному пути и сделать нужные распоряжения. Он повелел Соймонову изготовить несколько больших стругов, которые обыкновенно приходят в Москву с Оки; на них помещены были полки Ингерманландский и Астраханский. Гвардейские полки заняли другие суда. Ко вскрытию льда было все готово: суда нагружены провиантом, артиллериею и аммунициею; солдаты на этих судах заменяли матросов.

Император отправился из Москвы 15 Мая, в сопровождении супруги своей, по рекам Москве и Оке до Нижнего Новагорода, на струге «Москворецком». На корме этого струга были сделаны каюты, на носу устроены места для гребцов, как устрояются они на галерах; на каждой стороне струга было по 18 весел. К настоящему походу приготовлены были в Нижнем островские лодки, построенные на Волге, и насады или большие суда, ходившие по Волге. Там же приготовляли морские суда, которые в последствии все нагружены были тем, что [42] привезено из Москвы. В каждому из этих судов придано по три островские лодки, чтобы буксировать суда во время противного ветра. 27 мая Государь был уже в Казани.

Развалины города Болгар, во время проезда, обратили на себя внимание Государя. Осмотрев их, Петр Великий сожалел, что древние здания совершенно уничтожаются. Будучи в Астрахани, он писал 2 Июля к Казанскому Губернатору, чтобы тот немедленно послал каменьщиков в Болгары для починки фундаментов у башен и других строений, наказав ему и впредь такими же починками поддерживать эти древности. В след за тем Губернатор получил указ, не теряя времени, списать все находящиеся там Татарские и Армянские надгробные надписи. Этим трудом несколько объяснилась История древнего города. Списки с надписей оставлены для хранения в Казанской Губернской Канцелярии.

По прибытии Государя в Саратов, явился к нему старый Хан Аюка и милостиво принятый Монархом на аудиенции, 83-летний старец, в восторге сказал: «теперь охотно умру, удостоившись лицезрения и беседы великого Императора». Хан умер в следующем 1723 году.

15 Июня Петр Великий прибыл в Астрахань. Тотчас повсюду публикован был манифест, сочиненный Князем Димитрием Кантемиром, Господарем Молдавским, и напечатанный на [43] языках татарском, турецком и персидском. Этот манифест в то же время напечатан и на немецком языке. Вот он от слова до слова в русском переводе:

«Божию споспешествующею милостию Мы Петр Первый, Император Всероссийский, Самодержец Восточных и Северных Царств и земель от Запада и Юга, Государь над землею, Царь над морями, и многих других Государств и Областей Обладатель и по Нашему Императорскому достоинству Повелитель, и прочая.

Всем под Его Величества, Всепресветлейшего, Великомощного, Благополучнейшего и Грозного, старого Нашего верного приятеля Шаха, державою и в службе его состоящим честнейшим и почтенным Сипазаларам, Ханам, Корбцицам, Агам над пехотою, Тобчибашам, Беклербекам над армиею, Султанам, Визирям и другим начальникам, Полковникам и Офицерам при войске, также почтенным учителям. Имамам, Муэзинам и другим духовным особам и надзирателям над деревнями, купцам, торговым людям и ремесленикам и всем подданным, какого бы оные закона и нации ни были, объявляем Нашу Императорского Величества милость.

По получении вами сего Нашего Императорского Указа, да будет вам известно, что как в 1712 году от Рождества нашего Спасителя [44] Иисуса Христа то есть от Магомеда в 1124 г. состоящий в подданстве Его Величества, Всепресветлейшего, Великомощного и Грозного, Нашего верного приятеля и соседа Государствами и землями знатнейшего Персидского Шаха, владелец Лезгинской земли Дауд-Бег, и владелец Кази-Кумыцкие земли Сурхай собрали в оных странах многих злоумышленных и мятежных людей разных наций, и против Его Шахова Величества, нашего приятеля, взбунтовались, также лежащий в Ширванской провинции город Шамахию приступом взяли, и не токмо многих подданных Его Величества Шаха, нашего приятеля, побили, но и наших Российских людей, по силе трактатов и старому обыкновению для торгов туда приехавших, безвинно и немилосердо порубили, и их пожитки и товары на четыре миллиона рублей похитили и таким образом противу трактатов и всеобщего покоя Нашему Государству вред причинили.

И хотя, по указу Нашего Императорского Величества, Астраханский Губернатор много раз посылал к начальникам сих бунтовщиков и требовал от них сатисфакции, да хотя и мы, видя прекращение купечества, отправили Посла с дружелюбивою грамотою к Шаху, Нашему приятелю, и повелели требовать сатисфакции на вышеупомянутых бунтовщиков, но и поныне еще на то ничего не учинено, потому что Его [45] Величество Шах, хотя и весьма желал наказать бунтовщиков и нам чрез то учинить сатисфакцию, был воспрепятствовав недостатком сил своих.

А понеже наше Российское Государство сими злодеями как в имениях, так и в чести весьма обижено и не можно за то получить никакой сатисфакции, то мы, помолившись Господу Богу о победе, сами намерены итти с нашим победоносным войском на оных бунтовщиков, уповая, что мы таких врагов, кои обеим сторонам толь много досады и вреда причинили, по достоинству накажем и сами себе сыщем справедливую сатисфакцию.

Того ради всех Его Величества, Всепресветлейшего, Великомощного и Грозного, Нашего любезного приятеля Шаха в подданстве состоящих начальников и подданных всяких вер и наций, Персиян и иностранных, Армян, Грузинцев и всех в сих странах ныне пребывающих, Всемилостивейше обнадеживаем, и твердое, искреннее и непременное имеем соизволение, чтобы в вышереченных провинциях как жителям, так и находящимся там иностранцам ни малейшего вреда не чинилось, и никто бы ни до них самих, ниже до их имения, сел и деревень не касался, как то мы нашим генералам, офицерам и другим командующим как пехотным, так и конным [46] и вообще всей армии наикрепчайше запретили, чтобы никому ни малейшей обиды учинено не было; но если кто из наших, хотя в малом чем уличен будет, то тотчас строгое наказание за то воспоследовать имеет. Но мы разумеем сие под такою кондициею, чтобы вы, как то приятелям надлежит, в своих жилищах спокойно пребывали, грабежа вашего имения не опасались, ниже для того укрывались и свои пожитки не рассекали. Но если мы известимся, что вы присовокупитесь к сим дерзостным грабителям и им тайно, или явно деньгами, либо съестными припасами помогать станете, или, в противность сего нашего Всемилостивейшего обнадеживания, оставя домы и деревни, в бег ударитесь, то мы принуждены будем признавать вас за наших врагов и без милосердия истреблять огнем и мечем. Вы тогда истребитесь и все ваше добро будет разграблено. Но будете сами тому виною и на страшном суде пред Всемогущим Богом в том ответ дать имеете.

Такожь и всем со стороны Светлейшей Оттоманской Порты в сих провинциях для торгов, или других дел, находящимся подданным подаем мы, сверх прежде учиненных трактатов, вновь твердое и несомненное обнадеживание нынешним нашим Императорским указом, что, по вступлении нашего войска в помянутые страны, ничего они опасаться не [47] имеют; но свои торги и другие дела без опасения продолжать будут, токмо бы пребывали в тишине и покое. Такожде мы, к наблюдению безопасности для вас и для вашего имения, отдали строгия приказы нашим Генералам и другим начальникам, чтобы всем Светлейшей Порты в сих местах находящимся купцам, если они токмо спокойно поступать будут, как им самим, так и их товарам ни малейшей обиды, вреда или утеснения не чинить, как то заключенной между обоими нашими Дворами вечной мир требует: ибо наше мнение есть не инако, как сей вечный мир (если Бог соизволит) содержать твердо и ненарушимо, что мы засвидетельствуем нашею Императорскою совестию. Да и мы не сомневаемся, что также со стороны Светлейшей Порты сие дружество наилучше соблюдено и обещано, непременно содержано будет.

Для сих причин повелели мы сей наш Императорский Указ, собственною Нашею рукою подписанный, напечатать и к вам оный, елико можно наискорее, послать и вам раздать, дабы вы не могли отговариваться незнанием. И так вы по оному поступать имеете. Впрочем, желаем вам здравия и благополучного пребывания. Писано в Астрахани, 15 Июня от Р. X. 1722 года».

Пока назначались и приготовлялись суда в [48] Астрахани для похода в Каспийское море, протекло времени слишком месяц. Флот состоял из следующих судов: из трех прежних шняв и двух больших корабельных ботов, одного гукера, девяти шуйт, семнадцати тялок, одной яхты, семи эверсов, двенадцати гальйотов, тридцати четырех ластовых судов разной величины и множества островских лодок, которые удобны были в морском прибрежном пути. Но бусов, употребляемых обыкновенно в Астрахани, не взято ни одного, потому что устройство их было очень невыгодно для морской езды: на них не льзя было лавировать, ни дрейфовать, ни стоять на якоре, ни ходить на парусах против ветра. Когда ветер дует в кормы, то они стрелой летят на большом парусе вперед, а лишь только подует ветер противный, то нужно поднимать малый парус так называемый гуляй и возвращаться назад, не достигши цели. Такое устройство судов было вовсе неудобно для военного похода. Всех судов в этом походе считали 442, хотя в одной реляции, приписанной самому Императору, означено их 274. Но, может быть, Петр Великий не включал островских лодок в число морских судов. Пехота, артиллерия, аммуниция и большой запас провианта, по неудобности сухого пути, отправлены были на этих судах. А конница и два корпуса Донских и [49] Малороссийских казаков пошли степью и горами. По росписи, напечатанной тогда в иностранных газетах, войско русское состояло из двадцати двух тысяч пехоты, двадцати тысяч казаков, тридцати тысяч Татар, двадцати тысяч Калмыков, девяти тысяч конницы, пяти тысяч матросов, — всех было сто шесть тысяч человек. Но справедливо ли такое исчисление, — Г. Соймонов ничего не говорит об этом в своем журнале. Он упоминает только о важнейших судах и особах, которые ехали на них. Вот его перечисление:

Петр Первый назначил для себя корабельный бот, которым управлял Поручик Золотарев, бывший на этом боте и в первую поездку. При Государе находился Астраханской Губернатор Волынский.

Генерал-Адмирал, Граф Апраксин, Главнокомандующий всем флотом, должен был отправиться на гукере «Принцесса Анна»; при нем Лейтенант Соймонов. Тайный Советник Граф Толстой — на шняве «Астрахань», которую вел Поручик Лунин. Господарь Молдавский, Князь Кантемир — на шняве «Св. Александр», которую вел Поручик Юшков. Капитан от флота фон-Верден — на шняве «Св. Екатерина», как предводитель ластовых судов.

Прочие морские Офицеры распределены были по шуйтам, гальйотам, эверсам и другим [50] малым судам. Один гальйиот назывался Кабинетным, потому что на нем ехал Кабинет-Секретарь Макаров с Канцеляриею. Два Капитана первого ранга — Мартын Рослер, командовавший обыкновенно собственным кораблем Великого Петра «Ингерманланд», и Никита Вильбоа, остались в Астрахани для отправления прочих ластовых судов; но вскоре потом и Вильбоа получил Указ следовать за Государем. Императрица с своею свитою осталась в Астрахани.

Осьмнадцатый день Июля назначен был днем похода. В этот день Генерал-Адмирал, по повелению Императора, впервые поднял Генерал-Адмиральский флаг. Лишь только показался флаг, загремели пушечные салюты с укреплении города, а солдаты на островских лодках и народ на берегу приветствовал его троекратным ура! Сам Государь поехал с корабельного бота к Генерал-Адмиралу на гукер, чтобы поздравить его с полным Генерал-Адмиральским достоинством. За ним поспешили Министры, Генералы и Штаб-Офицеры. Никто не хотел быть последним в изъявлении своей радости Генерал-Адмиралу. Адмиральский гукер едва вместил такое многочисленное собрание Престарелый начальник был растроган до слез высокою честию, которую приготовил для него Петр Великий. [51]

Когда Император возвратился на корабельный бот, Адмирал приказал дать генеральный сигнал к походу. В это время произошло большое замешательство как от множества судов, которыми была покрыта Волга, так и от быстрого течения Волжской воды: суда сталкивались; большие суда нужно было буксировать малыми, чтобы восстановить порядок и держать их в этом порядке. В первый день дошли только до Иванчука, рыбного закола Сергиевского монастыря, в тридцати верстах от Астрахани. Рыбные заколы известны под общим названием учуги; их описал Струйсен. Таких учугов есть еще на Волге три; они также в употреблении и на Яике (Урале).

В осьмом часу утра 19 Июля дан был сигнал к дальнейшему пути; около полудня прошли последний учуг и к вечеру прибыли к Ярковскому устью. Эту ночь они стояли еще на реке. Наконец, 20 Июля пошли в море и стали на якорях у острова Четыре Бугра. Здесь 21 числа Генерал-Адмирал составил Совет в присутствии Государя; на нем было положено: 1) Если разнесет ветром суда, то собираться им к устью реки Терки. 2) Петру Первому принять команду над авангардом. Всем малым судам, особливо «Москворецкому стругу» и островским лодкам следовать за Его Величеством возле берегов. 3) Всем ластовым [52] судам, под командою Капитана фон-Вердена, итти к острову Чеченю и там ожидать повелении. 4) Гукеру и двум шнявам, на которых были Граф Толстой и Князь Кантемир, ехать близ берегов, как только позволит глубина.

Кабинет-Секретарь Чеботаев послан был морем в Гилань наведаться о состоянии тамошних дел. Это тем нужнее было сделать, что в прошлом году послан был Русский Консул Семен Аврамов в Ряще, а в настоящем году отправилось туда несколько Русских купеческих судов; но об них еще не было ни слуху ни духу.

В тот же день, в три часа по полудни, двинулся в путь весь флот, при тихом Северном ветре, в море. Корабельный бот, на котором ехал Государь, и за ним островские лодки, были в виду главного флота. Вечером, в исходе девятого часа, подул порывистый Юго-Западный ветер. Генерал-Адмирал приказал дать сигнал стать на якори. Через час ветер стих и подул опять благоприятный; был дан новый сигнал к продолжению пути. Островские лодки не слышали этого сигнала и простояли на якорях до следующего утра.

В продолжение ночи гукер и шнявы несколько отдалились от берега. При наступлении дня, они старались приблизиться к нему; но Императорский бот, стоявший на якоре у мыса [53] Двенадцати Колков, стал в виду; к полудню они приблизились к боту. Генерал-Адмирал послал к Государю Мичмана Ржевского просить разрешения: ехать ли далее, или стать на якорь? Ржевский, в разговоре с Государем, заметил неудовольствие его на распоряжения Адмирала. Петр Великий спросил Мичмана Ржевского: «к чему вчера вечером дан был сигнал стать на якори»? Посланный отвечал, что противный ветер был причиною этому, и что через час снова дан был сигнал к продолжению пути. «Однакожь островские лодки» — сказал Император — «остались назади». Ржевский снова спросил Петра Великого: что теперь делать Адмиралу? Государь отвечал: «Генерал-Адмирал пусть делает, что хочет». Апраксин услышав это, тотчас дал приказ стать на якори. Таким образом простояли всю ночь, а островские лодки между тем подошли.

На утро (23 Июля) Государь велел поднять якорь на своем боте и поехал по морю к устью реки Терека, куда в тот же день и прибыл. Но Апраксину и двум шнявам нужно было буксировать кругом мыса Двенадцати Колков, и потому они не поспели за Государем; кроме того, Государев бот шел несравненно скорее, чем суда, которые остались с Апраксиным; а потому суда и должны были переночевать у острова Чеченя, за пять миль от устья [54] реки Терека. На другой день (24 Июля) к двенадцати часам они прибыли к устью. Прочие суда и островские лодки остались на зади, потому что они должны были держаться берегов Кизлярского залива.

Между тем Император, осмотревши Терки, прибыл на гукер к Генерал-Адмиралу. Государь забыл прошедшие неудовольствия и все мысли его заняты были худым положением города Терки и высаживанием войска на мыс Архангельский. И потому он привез с собою двоих Казаков из города для показания удобного места к высадке. Город Терки Петру не понравился, потому что он расположен на низком сыром и нездоровом месте. Город стоит на небольшом острове между протоками Терека и вокруг его растет один только камыш. За рекою, на Южной стороне, против города хотя и есть небольшое возвышенное место, но и то занято Теркскими Черкесами и Казаками, а Русский гарнизон заключен в тесной крепости. Поэтому, Петр решил перевести город на другое место, к чему вскоре, при строении крепости Св. Креста, открылся удобный случай.

Лейтенант Соймонов отправлен искать выгодного места для высадки войска. Генерал-Адмирал дал ему двенадцативесельную шлюбку и людям приказано запастись на три дня [55] провиантом; с ним сели и помянутые двое Казаков. Соймонов 25 числа вошел в Аграханский залив и сначала, держался твердой земли, как для того, чтобы открыть удобное место для высадки войска, так и для того, чтобы разведать водяной путь для островских лодок. В конце залива Аграханского он ехал вверх но реке Аграхану верст с пять. Застигнутый ночью, он должен был оставить свои розыски. От устья Терека до Аграхана считал он восемь миль расстояния. Вся эта местность очень низкая и везде покрыта камышом: нигде не было возможности пристать флоту.

При наступлении дня (26 числа), Соймонов отправился вдоль по Восточному берегу залива. Отъехав верст с пять от устья Аграхана, он заметил место, удобное для высадки войска, а в след за тем представилось ему и местоположение, выгодное для лагеря. Не сделав на нем никакого указательного знака, он поехал в обратный путь, предполагая, что это место легко найти, потому что оно казалось слишком заметным для пего. Но из последствий видно, что он ошибся в своем предположении.

Соймонов хотел возвратиться к флоту, который он думал застать при устье Терека. Но противный ветер задержал его и он встретил флот уже на половине дороги. Петр [56] Великий, находясь на струге «Москворецком», послал к Соймонову шлюпку с приказанием, не заезжая к Адмиралу, рапортовать ему самому. После донесения, Государь сказал Соймонову: «мы не чаяли, что ты сегодня возвратишься к нам. Для того Генерал-Адмиралу было приказано, чтоб около вечера стать на якорь. Но когда ты пришел то должно сей приказ отменить. Поди же назад на гукер, и поезжай ночью, сколь далеко можешь».

Соймонов передал это повеление Генерал-Адмиралу и езда несколько времени продолжалась и во время вечера. Но около десяти часов ночи подул жестокий западный ветер и полился ливнем дождь. Флот не мог продолжать пути и должен был стать на якори. Хотя к полуночи и стихло все, однакож езда не начиналась до следующего утра.

Погода сделалась ясная с тихим Северным ветром, и потому Генерал-Адмирал на утро (27 Июля) раио приказал готовиться к продолжению пути. Но в это время приехал на шлюбке Государь и приказал ожидать отправления благодарственного молебна. 27 Июля было достопамятно для Русских победою, одержанною Петром Великим при Гангуте над шведскою эскадрою. Для молебствия назначили судно; по как рано еще было отправлять молебен, то Петр Первый хотел осмотреть берег, в том [57] предположении, что флот уже против того места, где нужно быть высадке войскам. Он велел Соймонову показать себе дорогу. Из того, что Государь приказал править прямо на берег, Соймонов заключил, что Император намерен тут выдти из шлюбки, и потому, сказал: Ваше Величество, место, где может высадиться войско, находится немного далее к Югу. Поэтому Государь приказал итти близ берега, а Соймонов стал на носу шлюпки, чтобы легче рассмотреть назначенное место. Но Соймонов обманулся в своей надежде: высокий камыш, возле которого слишком близко ехали, совершенно закрывал берег; Лейтенант не мог видеть ничего и должен был ехать наудачу. Петр Великий, соскучившись слишком продолжительным путем, с нетерпением желал выйдти на берег. Открывалась прогалина между камышом, а за камышом сухой берег: предположили, что это-то и есть удобное место для высадки, хотя оно, как после узнал Соймонов, было еще с полверсты ниже. Государь велел пристать к берегу; но по мелководию, не могли подойти к земле сажень на пять. Император приказал четверым гребцам нести себя на берег, на доске. По одну сторону шел Соймонов, поддерживая Государя, а по другую — деньщик Поспелов, бывший у Императора в [58] большой милости. У Лейтенанта и пятерых гребцов ружья были заряжены.

По берегу сажень на двести и на триста от воды лежит много песчаных бугров. Государь взошел на одну из этих песчаных возвышенностей и перед его глазами разостлалось Каспийское море в полном своем великолепии. Он тотчас избрал место для лагеря. В это время пришла другая шлюбка с Квартирмейстером Преображенского полка, которому Император приказал следовать за собою, чтобы показать ему место для гвардии. Возвращаясь к берегу, Петр Великий приказал Соймонову поставить на осмотренном месте найденную в Камыше Татарскую мачту, вместо маяка для флота, и ехать к Адмиралу Апраксину с поведением — «отправить молебен; по окончании молебна сделать беглый огонь, итти всем флотом к этому месту и стать на якори». Все исполнено было по этому повелению.

В четвертом часу по полудни дан был сигнал к высадке. С больших судов перевозились на шлюпках, а островские лодки подъезжали к берегу, сколько было можно. От высадки камыш везде был поломан и берег очистился. Генерал-Квартирмейстер каждому полку указывал места. На следующий день поставили палатки, и этот лагерь назван Аграханспим Ретраншементом, потому что Государь [59] признал за нужное укрепить его валом и тем обезопасить от всякого неприятельского нападения

Русское войско принуждено было стоять здесь лагерем больше недели: потому что для похода нужны были лошади, которых ожидали сухим путем с конницею; а конница все еще не приходила: она задержана была в степи крайним недостатком воды и фуража и нечаянным сопротивлением жителей одной деревни, при вступлении в Дагестан.

До прихода конницы, Государь приготовлял все, что нужно было для военного похода; посылал разведывать окололежащие места, отыскать удобную переправу через реку Сулак, обезопасить островки для употребления их и на возвратном пути. Император, Граф Апраксин, Граф Толстой и Князь Кантемир всегда ночевали на своих судах. Для Государя поставлен был на берегу прекрасный полотнянный Персидский шатер, подбитый шелковыми парчами. Он прислан Императору в подарок Шамхалом из города Тарху. Не проходило ни одного дня, чтобы Государь не посещал берега, и тогда обыкновенно заезжал на гукер Генерал-Адмирала, стоявший близ берега.

(Окончание в следующей книжке.)

Текст воспроизведен по изданию: Поход Петра Великого в Персию // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 79. № 313. 1849