СОКОЛОВ А. Е.

ДНЕВНЫЕ ЗАПИСКИ

О ПУТЕШЕСТВИИ РОССИЙСКО-ИМПЕРАТОРСКОГО ПОСОЛЬСТВА В ПЕРСИИ

в 1816 и 1817 годах,

веденный советником этого посольства А. Е. Соколовым.

В журнале "Русская Старина" за 1909 г., в кн. 5-й и 6-й, была помещена мною статья под заглавием "А. П. Ермолов в Персии", в которой по сохранившимся запискам и воспоминаниям как самого А. П., так и других участников этого посольства, описано путешествие чрезвычайного посольства, отправленного императором Александром I к шаху Персидскому Фет-Али в 1816 году, в целях скорейшего и миролюбивого окончания переговоров с правительством Персии по вопросу о разграничении владений на основании заключенного нами с Перcиею в 1813 году Гюлистанского трактата. К этой статье приложен был снимок с акварельного рисунка, сделанного художником Машковым и изображающего торжественный прием Российского посла шахом Персидским Фет-Али. Собственноручный дневник А. П. Ермолова об этом посольстве напечатан был в Чтениях Императорского Общества Истории и Древностей Российских при Московском Университете за 1863 год в книге 2-й. Воспоминания других участников этого посольства изложены в сочинениях: чиновника посольской канцелярии Василия Бороздина "Краткое описание путешествия Российско-императорского посольства в Пepcию в 1817 году", Спб. 1821 г., — и офицера по квартирмейстерской части посольства штабс-капитана Коцебу, появившемся на немецком и французском языках под заглавиями:

l) Moritz v. Kotzebue's "Reise nach Persien mit der Russisch-Kaiserlichen Gesandtschaft im Jahre 1817" mit neun ausgemahlten und schwarzen Kupfern; 2) Voyage en Perse а la suite de l'Ambassade Russe en 1817 par Maurice de Kotzebue, trad. de l'allemand par Mr. Breton, ornеe de gravures coloriеes. Paris 1819.

В 1874 году О. М. Бодянский в предисловии к изданному в этом году Обществом сочинению Александра Егоровича Соколова: "Путешествие мое в Имеретию с линии Кавказской, мое там у царя пребывание, с ним сношение и обратное оттуда путешествие в Грузию" — говорит (стр. VI), что Соколов в бытность свою при посольстве в 1816 и 1817 гг., в звании советника посольства, "вел подробный журнал, в котором описал путешествие миссии к месту ее назначения, пребывание и действия ее в Тегеране". Журнал этот представлен был А. П. Ермоловым графу Нессельроде, тогдашнему министру иностранных дел, и хранится в Государственном Архиве. При этом [4] Бодянский ставит вопрос: "есть-ли это что отличное от журнала посольства А. П. Ермолова в Персию, напечатанного мною в Чтениях Общества"?

В настоящее время, благодаря любезному содействию и разрешению бывшего товарища министра иностранных дел, а ныне императорского Российского посла в Константинополе, Н. В. Чарыкова, представляется возможность не только ответить на означенный вопрос Бодянского, но и познакомить читателей "Чтений" с полным текстом вышеупомянутого журнала, веденного Соколовым. Дневные записки Соколова и приложенные к этим запискам замечания "Об этикете и прочих событиях с Российско-императорским посольством в Тавризе, Султании и вообще в путешествии по Персии" содержат в себе многие интересные подробности, не попавшия в журнал о посольстве, составленный самим А. П. Ермоловым.

На ряду с дневными записками Соколова помещены: 1) письмо генерала Ермолова графу Нессельроде от 2 ноября 1817 г. и 2) донесение А. Е. Соколова А. П. Ермолову от 29 октября 1817 г.

________

(Из Государственного и С.-Петербургского Главного Архивов Министерства Иностранных дел. Дело Азиятского департамента: I—7. 1816— 1818 г. № 1, ч. 11).

С.-Петербург, октябрь 1909 года.

Александр Ермолов.

 I.

Милостивый государь граф Карл Васильевич.

Господин советник бывшего посольства действительный статский советник Соколов сообщил мне составленный трудами его Журнал путешествия посольства в Пepcию и особенно сделанные им на щет этикета замечания, собственно из произшествий извлеченные, с присовокуплением к ним сведений, почерпнутых коллежским советником Мазаровичем во время пребывания его в Тегеране и других бумаг, к объяснению служащих.

Я представляю их на усмотрение вашего сиятельства, ибо всякое сведение о земле столько мало как Персия нам известной может проложить пути к некоторым заключениям и подать мысль к полезным изысканиям. Я не мог не одобрить намерения господина Соколова и вашему сиятельству, как начальнику, к благосклонному вниманию представляю.

Честь имею быть с совершеннейшем почтением вашего сиятельства покорнейший слуга

Алексий Ермолов.

Г. Тифлис, ноября 2 дня 1817.

________

Его сиятельству К. В. графу Нессельроде.

Ваше высокопревосходительство милостивый государь.

Вашему высокопревосходительству угодно было дозволить и мне поднести слабый труд описания событий в путешествии посольства в Персию. Имею честь поднести его при сем, по искренним чувствам почтительной к вам приверженности, щастливым себя сочту, есть ли удостоите его благосклонным вашим вниманием.

Пребывающий столь же почтительнейше преданным вашего высокопревосходительства мялостивого государя всепокорнейший

А. Соколов.

В Тифлисе, 29 октября 1817.

Его высокопревосходительству А. П. Ермолову.

________

II.

Дневные записки путешествия poccийско-императорского посольства в Персию в 1816-м и 1817-м годах,

1816-й г. октябрь. Пребывание в Тифлисе. Г-н генерал лейтенант Ермолов, назначенный в качестве чрезвычайного и полномочного посла в Персию, прибыл в Тифлис 10-го октября. По сопряженному в лице его званию главнокомандующего в Грузии со всеми областями, от Персии к России присоединенными, с означенным качеством, надлежало ему немедленно приступить и к занятиям по управлению высочайше вверенного ему пространства областей, в таковом двояком отношении, имея в виду изложенное по сему предмету в инструкции высочайше подписанной в С.-Петербурге 29-го июля, и именно в статье, при коей значится 6-е приложение под заглавием: мысли о постановлении границ с Пepcиeю.

В исполнении высочайшей воли по сему предмету заключалась особенная точка важности именно в том, что донесения г-на генерала Ермолова по оному долженствовали соделаться коренным основанием к тем решительным высочайшим повелениям, каковые его [7] императорское величество предоставить себе соизволил начертать г-ну генералу Ермолову на чиненные персидским послом в С.-Петербурге домогательства о уступки некоторых из присоединенных к Poccии земель.

1816-й г. ноябрь. Путешествие на главные пункты границ. В сем понятии и для успешности сего обширного дела по немалому пространству границ, мирным трактатом с Пepcиeю в 1813-м году определенных, г-н генерал Ермолов рассудил за блого разделить обозрение их на части, так чтоб они, действуя в одно время, могли сосредоточиться к одному же времени в его соображениях; почему для такового обозрения и были откомандированы в начале и в половине ноября месяца состоящие при посольстве: отдельного Грузинского корпуса обер-квартирмейстер полковник Иванов и гвардейского генерального штаба штабс-капитан Муравьев 2-й, первый в Талышинское ханство, а вторый на дистанцию областей: Барчалинской, Бамбакской, Шурагельской, Шамшадильсвой и Казахской. Сам же г-н генерал Ермолов отправился на главнейшие пункты границ в области Елисаветопольскую и Карабагскую, выехав из Тифлиса 19-го ноября. В тот же день отправлен курьером в С.-Петербург фельдъегерского корпуса поручик Матиссон между прочим с депешами на имя графа Нессельроде от 17-го и 19-го ноября.

Возвращение с границ. Декабрь. Из сего путешествия г-н Ермолов возвратился в Тифлис 12-го декабря, а означенные чиновники прибыли туда же обратно: г. Иванов 20-го того же месяца, а г. Муравьев 7-го генваря наступившего года.

1817-й г. генварь. Продолжение пребывания в Тифлисе. Во всеподданнейшем рапорте к государю императору от 9-го генваря (отправленном с фельдъегером Лангом) заключается обстоятельное изложение трудов того обозрения с заключением г-на генерала Ермолова: о невозможности допустить возвращению требуемых Пepcиeю земель. (С сим же курьером в рапорте к его императорскому величеству от того же числа и в депеше к графу Нессельроде от 4-го генваря донесено и о некоторых предметах, до Персии касающихся в отношении их и к посольству).

Между тем сближалось весеннее время, в каковое предполагалось посольству предпринять путешествие в Пepcию. Надлежало помышлять и об отправлении в Тегеран заблаговременно советника посольства Негри, соответственно начертаниям в высочайше конфирмованной записке об этикете, и в дополнительной статье к инструкции (в приложениях к ней 16-м и 17-м), а при том и из Тавриса от резидующего там в Адербиджане властвующего шахского сына Аббас-мирзы был уже прислан к г-ну генералу Ермолову (прибывший в Тифлис 24-го декабря) один из дворских его чиновников Гулам-Пишхтмед-Назар-Али-бек с поздравительным письмом и с поручением осведомиться: скоро ли посольство намерено прибыть в Персию. (Сей чиновник по [8] 13-ти дневном пребывании в Тифлисе, быв прилично угощен и приглашаем на публичные празднования у г-на генерала Ермолова по званию главнокомандующего в Грузии, в дни Рождества Христова и Нового года, отправлен обратно с приветственным ответом к Аббас-мирзе, и из Тифлиса выехал 6-го генваря). Но поелику г. Негри по причине тяжкой болезни, в Киеве ему приключившейся, не прибыл еще в Тифлис, то г-н генерал Ермолов решился избрать для отправления вместо его в Тегеран находящегося при посольстве в звании доктора г-на коллежского советника Мазаровича, по замеченным в нем способностям и расторопности для исполнения такового поручения (как и сообщено о том между прочим графу Нессельроде в вышепомянутой депеше от 4-го генваря).

Отправление г-на Мазаровича подписано г-ном генералом Ермоловым 10-го генваря, а на другой день отправился он в путь; с ним же откомандированы: чиновник коллегии иностранных дел 12 класса Рикард и переводчик из канцелярии главнокомандующего в Грузии, к посольству в звании толмача причисленный, прапорщик Шамир Бегларов. Единство цели, к коей по высочайшим наставлениям в двоякой точке наблюдений обращены действия посольства в Персии и таковые poccийcкoй миссии в Константинополе пребывающей, побудило также и к открытию по сему предмету сношений г-на генерала Ермолова с посланником при Порте г-ном бароном Строгановым, с разчислением при том времени, в которое нужно было, чтоб достигли от него до г-на генерала Ермолова необходимые сведения об расположениях к нам Порты Оттоманской по степени соотношений ее с Персиею. На сей конец отправлена к барону Строганову депеша, подписанная 27-го генваря, с курьером капитаном Назаровым, в тот же день поехавшим (о чем за известие сообщено графу Нессельроде в отношении от 19-го марта).

Февраль. Между тем по предположенному намерению отправиться посольству в путь в конце февраля или в начале марта чинились формирования: церкви, музыки, казачей команды и проч. и вообще приготовления средств дли путешествия посольства. Рассуждено притом за нужное и предупредить о движении посольства и о средствах, для того потребных, Ериванского сердаря Гуссейн-Кули-хана, на каковой конец и отправлен к нему 21-го февраля причисленный к посольству в число кавалеров, свиты его императорского величества по квартирмейстерской части, поручик Боборыкин с отношением от г-на генерала Ермолова, при котором сообщен ему список чиновников, свиту посольскую составляющих, нижних чинов и разного звания людей, с услугою при посольстве находящихся, и изъяснено ему в особой записи о предметах, потребных ко благовременному изготовлению для движений продовольствия и убежищ посольства. В сем отношении предварен также сердарь, что г-н посол вознамерился выехать из Тифлиса 4-го марта и дней в 10-ть прибыть в Еривань. [9]

Но 26-го февраля с фельдъегером Гроздовым получена от графа Нессельроде депеша от 13-го тоже месяца, в коей его сиятельство, известив г-на посла о поднесенных государю императору донесениях от 9-го генваря, сообщил его превосходительству высочайшую волю, чтоб отложить его отъезд в Персию до получения на те донесения новых повелений.

Март. По поводу чего, по приказанию г-на посла, советник посольства Соколов списался с поручиком Боборыкиным в Еривань, чтоб он известил сердаря Гуссейн-Кули-хана об отложенном отъезде посольства из Тифлиса, по причине болезни г-ну послу приключившейся (которою действительно его превосходительство был в то время одержим), потом, что в свое время будет его высокостепенство вновь предупрежден, когда точно тронется посольство из Тифлиса.

19-го марта подписана депеша к графу Нессельроде о извустиях, из Персии от г-на Мазаровича полученных, потом, что г-н посол по вышеизображенному отложил отъезд свой (депеша сия отправлена с фельдъегером Гроздовым, поехавшим обратно из Тифлиса 21-го марта).

Апрель. Наконец 2-го апреля (с прапорщиком фельдъегерского корпуса Мессером) получены депеши от графа Нессельроде от 13 марта с изображением в них высочайшего разрешения на донесения г-на посла к государю императору от 9-го генваря, чтоб не подаваться ни в какой мере на домогательства двора Персидского о уступке земель, и на предмет в депеше г-на посла к графу Несседьроде от 4-го генваря изъясненной о Грузинском царевиче Александре.

Все к отъезду уже было готово и весь комплект чиновников при посольстве состоял уже на лицо; оставалось токмо сделать предписания о выставке потребного числа лошадей по дистанции до границы Ериванской; почему, по разчислению времени на подъем посольства потребного, назначен выезд оного из Тифлиса вскоре после 15-го апреля. Потом послано известие к поручику Боборыкину в Еривань для сообщения сердарю.

Выезд посольства из Тифлиса и путешествие до Персидской границы. 17 апреля. Г-н посол со всею свитою поели завтрака у генерал-маиора Кутузова (оставшегося командующим в Грузии в отсутствии г-на генерала Ермолова) заехал в Сионский собор: митрополит Варлаам отслужил молебен, а после оного отправилось посольство в путь до первого ночлега в селении Коды.

NВ. Из Грузии в Персию есть несколько путей, более или менее затруднительных, ибо все идут чрез горы и ущелья и несколько же из них ведут в прямом направлении или к Еривани или к Нахичевани. Г-н посол предпочтительно избрал дорогу не кратчайшую, но удобнейшую для проезда с тягостями посредством вспоможений, кавовые иметь можно было от воинских команд, по ней до границы [10] расположенных, и потому, что стаяли уже по ее пространству снега, когда в тоже время по другим в ущельях много их еще лежало. К сему присовокуплялось еще желание г-на посла обозреть самому при столь удобном случае соединение границ Турецких: Карского и Ахалцыхского пашалыков с границами Ериванской области и их положение в отношении к нашим с ними сопредельным владениям, по довольно обширному протяжению от Ларийского урочища чрез Караклис за Гумрийский военный пост и по речке Арпачаю. Главные пункты, чрез которые шла дорога из Коды, суть: переправа в брод через реку Храм или Кщию, Емир Айвазлы, ущелье у моста чрез речку Ахкерпи, Ахзы Беюк, переправа чрез речку Джемал-Оглу или Каменную в долине Ларийской горы и ущелья Безабдальские до Караклиса а из сей крепости до Гумри, отсюда же верст на 50 до черты нашей границы с областью Ериванскою.

22-го апреля прибыло посольство около полудня в Караклис. Здесь было первое отдохновение 23-го и 24 чисел. Отсюда отправлены два донесения к государю императору, одно подписанное 17-го в Тифлисе, а другое отсюда от 25 апреля, с двумя депешами к графу Нессельроде от тех же чисел, в ответ на полученные (в Тифлисе 2-го апреля), с уведомлением о выезде посла и о разных обстоятельствах в Персии. Посол рассудил за блого и отсюда предупредить сердара Ериванского о скором прибытии своем, на каковой конец отправлено к нему с нарочным письмо, в коем его превосходительство ему сообщил, что дней чрез пять надеется приехать в границу областей, его высокостепенством управляемых, и при свидании с ним уверить его о уважении к нему и дружбе.

25-го. По отправлении с означенными донесениями фельдъегеря Дешевого выехали из Караклиса и, переночевав в селении Бекант, прибыли 26-го числа в Гумри. Здесь было второе отдохновение 27 и 28 чисел. Г-н посол занимался здесь обозрением черты границ по речке Арпачаю и иными распоряжениями по военной части; дополнено притом посольство командою 24-х человек с двумя унтер-офицерами из Тифлисского пехотного полка, и отправлен по почте к графу Нессельроде при отношении от 29-го апреля полный список чиновников и всякого звания людей и прочого состава посольства.

29-го апреля. Из Гумри ночлег был в последнем месте внутри границ наших: Чиперлы-караван-сарай. Около вечера до захождения солнца, прибыл в лагерь посланець от Карского паши Селиктар-Товсун-ага с письмом, вежливости исполненным, от паши и со словесными приветствиями. Он был прилично угощен и в следующее утро отправлен обратно с ответным от г-на посла к паше письмом, причем подарены ему часы. [11]

Вступление посольства в границы Персии. 30-го апреля вступило посольство в область Ериванскую; за половину почти перехода прибыл на встречу г-на посла дворский чиновник из Тавриса Гулам-Пишхтмед-Назар-Али-бек (бывший в Тифлисе в конце декабря), донесши между прочим, что дядя его Аскер-хан (правитель Урумийской области и бывши некогда послом во Франции) назначен по повелению шахскому приставом для препровождения посла во всем путешествии до места пребывания его шахского величества. Вскоре за сим встретил г-на посла и сей Аскер-хан, а с ним и субхан Кули-хан, племянник сердаря Ериванского, с небольшим отрядом конницы. В сем сопровождении доехало посольство до раззоренной крепости и селения Талынь, близ коей разбиты были палатки для ночлега. Г-н посол, вошед в назначенную для него, подчиван был со свитою азиятскими сластями шербетом и кальяном; тут же вручил его превосходительству субхан Кули-хан письмо от сердаря Ериванского, в коем заключалось токмо приветствие.

До сего места путешествовало посольство на собственных своих средствах как продовольствия, так и подъемных, за которые платилось из посольской суммы; отсюда же тронулось оно на средствах, Персидским правительством изготовленных.

Май. 1-го. Предстоял не малый переход до Эчьмиадзинского монастыря (всегдашнее место пребывания Армянского патриарха; турки называют его Ючь-Килиси, верстах в 40 от горы Араратской). Верст за 5 от оного выехал на встречу г-на посла поручик Боборыкин из Еривана, а за ним спустя несколько времени появилось пятеро архиепископов, от патриарха на встречу высланных. Вскоре потом и сам патриарх Ефрем с архиепископами же и с хоругвием встретили г-на посла, версты за полторы не доезжая монастыря. По въезде в первые ворота на обширный двор сошли с лошадей, ибо у вторых ворот все духовенство ожидало посла в облачении с образами и хоругвиями. Таким образом с пением и курением из кадил г-н посол сопровожден патриархом до комнат, для его отдохновения назначенных; а чиновники посольства размещены были по комнатам монастырского здания.

2-го. В 11 часов до полудня патриарх посетил г-на посла, имев с собою двух архиепископов, для приглашения его превосходительства со всею свитою в собор монастырской на молебствование о здравии его императорского величества, по окончании которого приветствовал патриарх посла речию; а после того открыты были все мощи, в собор хранящияся, к коим все приложились.

3-го. В день праздника Вознесения Господня патриарх в том же собор со всею помпою отправлял божественную литургию в присутствии г-на посла со всею свитою, после коей посол, посетив патриарха, с [12] ним простился и отобедав поехал церемониально в Еривань, до коего расстояние от Эчмиадзина 4 часа верховой езды. Менее нежели на половине дороги от Эчмиадзина показалась многолюдная толпа конницы, выстроенной в две шеренги по обе стороны дороги полукружием. К послу выехал на встречу в некотором расстоянии от сего войска брать сердаря Ериванского Гассан-хан, оным предводительствовавший. Войска сего было до 6,000 человек, довольно доброконного и состоявшего из Персиян, Татар и Куртинцев. По взаимным приветствиям не сходя с лошадей и по приближении к войскам, заиграла военная персидская музыка, на разных пунктах и по флангам стоявшая, из многих дудов, бубен и барабанов нескладно составленная. Посол сделал учтивость объехать весь столь же нескладный строй сих войск, и потом путешествие посольства продолжалось в сопровождении сей многолюдной толпы, при ристаниях всадников с копиями особенно Куртинцев, со стрельбою из ружей и из пистолетов. Весьма ясная погода вдруг изменилась: за час езды до Ериваня пошел дождь, безпрестанно умножавшийся, и сие обстоятельство понудило отменить и въезд в Еривань церемониально. Версты за полторы не доезжая до крепости Ериванской, не взирая на проливной дождь, встретил посла сердарь Ериванской Гуссейн-Кули-хан в сопровождении нескольких чиновников и с обыкновенным конвоем по персидскому обычаю. Отсюда до крепости, а от нее и до квартиры посольской в предместии, расставлено было фронтом земское пешее войско по одной стороне дороги в одну шеренгу (человек тысячь до трех), о котором ни по нестройности его, ни по неопрятности и изорванному одеянию, ниже по неисправности оружия ничего хорошего сказать нельзя. Поровнявшись с крепостными воротами по объезде довольно обширной стены, сердарь, простившись с послом, пойхал домой во внутрь крепости, а брат его и племянник, помянутые Гассан-хан и субхан Кули-хан, с приставом Аскер-ханом препроводили посла в предместие города до самого дома, назначенного для приема его превосходительства, принадлежащего саргангу (командиру баталиона Сарбазов) Мегмед-бею. NВ. Сарбазами называются ныне в Персии баталионы регулярных войск, Англичанами формируемых. Свита посольская размещена была для квартирования по разным домам.

4-го. По утру прислан был от сердаря Эшик-агаси (адьютант) осведомиться о здоровье посла. Донесено также приставом Аскер-ханом, пришедшим к послу для засвидетельствования почтения вместе с Еал-балы-ханом, одним из Ериванских вельмож, в сопровождении хозяина дома Мехмед-бея, что сердарь желает иметь честь угостить у себя посла; но, по причинам изъясненным в записках об этикете и поелику во весь сей день не преставал дождь, посещение отложено до завтра.

5-го. В 11-м часу до полудня сердарь сделал послу церемониальное посещение, быв сопровожен многими чиновниками и конным конвоем с пешею услугою. Из чиновников брат сердаря Гассан-хан [13] и пристав Аскер-хан сели на стулья, прочие же все стояли. Разговоры состояли во взаимных приветствиях со взаимным уверением о благополучно востановившейся дружбе и союзе между обоими государствами. Посол ознакомил сердаря со всеми чиновниками свиты своей; между тем было подчивание шоколадом, конфектами и ликером при игрании посольской музыки. Спустя с час по отбытии сердаря, посол поехал церемониально со всею свитою взаимно посетить его высокостепенство, который сделал послу весьма учтивый прием. Пока продолжалось посещение, в котором и все чиновники свиты посольской сидели, чинилось угощение чаем, сластями и шербетом; потом подан был завтрак из разных блюд в азиатском вкусе. Во все же время два музыканта наигрывали на нестройных гудках, а третий припевал; трое же мальчиков, шутовски одетые, плясали и делали разные телодвижения. В разговорах и при прощании сердарь просил посла сделать честь ему пожаловать в следующий день к нему в сад откушать.

6-го. В условленный час полудня посол выъхал со свитою в сад к сердарю, а до того заблаговременно отправлена туда была посольская музыка, услуга, стулья и кандитор с шоколадом, конфектами, ликерами и мороженным. Сердарь принял посла со свитою в киоске или беседке двухъэтажной, в саду построенной. Персияне подчивали нас своими сластями и шербетом; их же подчивали своими, как выше упомянуто, туда принесенными, в числе коих мороженое было на ромї и им весьма понравилось. Потом принесен был из множества азиятских яств состряпанный обед на нескольких круглых подносах, поставляемых на маленькие столики, пред каждым из коих могут сесть токмо двое друг против друга. Между тем попеременно играла посольская музыка и отличались вчерашние плясуны при звуке тех же гудков и певуна. В 4 часа г. посол, простясь с сердарем, поехал со всеми домой, назначив на завтра ехать далее.

NВ. Странно должно показаться, что в угощений Персиян входили ликеры и ром, когда всему свету известно, что магометане воздерживаются от употребления горячих напитков. Не взирая однако же на сие, не малая часть Персиян, имеющих достаток, как здесь, так и в Тегеране, да и в большей части Персии, особенно в Испагане и Ширазе, где много производится виноградного вина, употребляют его неумеренно, но тайком. По пространству же от Грузии до Тегерана и в самом Тегеране, довольно ознакомившимся с Россиянами, а более еще с Англичанами, постоянно в Тавризе и Тегеране несколько уже лет живущими, предпочитаются ром и водки, особенно расслащенные и ароматные по той причине, что нашлась возможность придать благовидность и употреблению их и самому названию: подчивать водкою Персиянина было бы непристойно, но подносить масольхайад одолжительно; под сим названием разумеют они перегоны, получающие крепость, из трав, кореньев и иных пряностей, употребление коих, [14] подкрепляя желудок, придает и иные физические силы, и под сим названием подносимые им водки и ликеры пьют они охотно.

7-го. В 9 часов утра выехало посольство из Ериваня. Упомянутый сарганк Мегмед-бей с конным конвоем препровождал посла на некоторое расстояние и вне города. Ночлег был лагерем в Дюгюне. В ночи прибыл сюда капитан Назаров с депешами от посланника барона Строганова из Константинополя (в ответ на отправление туда от 27-го генваря).

8-го. Ночлег в Девалу.

9-го. Ночлег в Норошане.

10-го. С татарином Шахмурадом, из Гумри отправленным пред отъездом из Норошани получены пакеты из Тифлиса и из России. Татарин отправлен к полудню обратно, а посольство продолжало путешествие до Хони. На половине перехода до сего места выехал послу на встречу с небольшим отрядом конницы Махсют-хан, племянник Нахичеванского хана.

11-го. Переход до города Нахичевана. На половине дороги выехали на встречу другие два брата Нахичеванского хана, племянник его и внук с немалым отрядом конницы; версты же за 4 от города встретил посла и сам Нахичевансый хан Кеалб-али (лишенный зрения Ага-Магмед-ханом, властвовавшим в Персии, предместником нынешнего Фет-Али-шаха) со свитою, а за версту от города расставлено было фронтом земское войско по одну сторону и в один ряд, нестройностию и прочим от Ериванского не отличавшееся. Хан проводил посла до самого дома квартирования его превосходительства со всею свитою, кроме команд и обоза, помещавшихся вблизи лагерем. Дом сей принадлежал прежде предместнику Кеалб-Али-хана брату его Керим-хану.

12 го. Было здесь отдохновение. Утром посол со свитою посетил Кеалб-Али-хана, нас угостившего.

13-го. Рано по утру выехало посольство из Нахичевана. Кеалб-Али-хан вознамерился было проводить посла из города и для того явился уже к отъезду; но его превосходительство убедил его возвратиться домой. До переправы чрез реку Аракс препровождали посла двое из братьев его с конным конвоем. По ту сторону Аракса на самом берегу разбиты были палатки для ночлега.

14-го. Ночлег в урочище Караван-Сарай-Халагу.

15-го. Прибытие в город Маранд, в некотором расстоянии от коего выехал на встречу повелевающий в Марандской области Назар-Ади-хан, препроводивши посла в свой дом, в коем поместилась и вся свита, кроме команд и обозов.

16-го. Было и здесь отдохновение. Посол имел желание сделать около вечера посещение и сему хану, оказавшему возможные вежливости подобно Нахичеванскому; но хан, узнав о том, сам пришел с почтением к послу в 5 часов по полудни, извиняясь, что, имев честь [15] принять посла для квартирования в своих вомнатах, сам на сей раз так поместился, что не может достойно принять посещения его превосходительства; его угостили при игрании музыки.

17-го. Из Нахичевана ночлега в Софиане. Здесь явился к послу мирза Элин, чиновник шах-заде (шахского сына) Аббас-мирзы, из Тавриза присланный с приветственными письмами от каймахана мирзы Бизюрка и сына его Тавризского везиря. Пристав Аскер-хан отправил отсюда племянника своего Назар-Али-бека в Тавриз для распоряжений о встрече посольства.

18-го. Ночлег на долине, верстах в 3-х от селения Саглан. Сюда прибыл из Тавриза от шах-заде Аббас-мирзы с поздравлением г-на посла с благополучным прибытием и с изъявлением удовольствия его высочества, что его превосходительство вскоре посетить его резиденцию, дворский принца сего чиновник, племянник каймахана мирзы Бизюрка. Он же поднес послу от его высочества на нескольких подносах разные сласти и фрукты, состоявшие из померанцов и гранат, с шербетом в нескольких фарфоровых чашках. На закате солнца возвратился из Тавриза вышепомянутый помощник пристава Назар-Али-бек; он немедленно явился с приставом к послу с приветствиями как от шах-заде, так и от каймакана; причем донесено послу, что его высочество изволил отдать в приказе о встрече посольства в Тавризе. Означенный приказ привезен был Назар-Али-беком и у пристава истребован для нашего сведения о его содержании. В нем не найдено ничего к опровержению церемониала встречи, исключая одной статьи, в коей упоминается о подводимой послу лошади с убором. Его превосходительство поручил приставу предупредить кого следует, что он ее не примет в дар от его высочества по неприличию сделать то, не поднесши подарков от государя своего. Пристав же убедительно просил посла по крайней мере сесть на лошадь, когда подведена она будет, и на ней въехать в город; на сие посол согласился, но с тем, чтоб по приезде в Тавриз лошадь была отведена обратно на конюшню шах-заде.

Церемониальний въезд в Тавриз. Аудиенция у шах-заде Аббас-мирзы. Выезд из Тавриза.

19-го. В 8 часов утра выехали с ночлега, не столь рано как обыкновенно, по представлению пристава, чтоб дать время выстроиться параду войск по вышепомянутому приказу. Верстах в 12-ти от Тавриза первый встретил посла тамошний беглер-беги Фет-Али-хан со свитою и с отрядом конницы; далее версты три подведена была послу лошадь главным конюшим шах-заде Аббас-мирзы, сидевшим на пребогато убранном коне, за ним следовали верхом 20 всадников, из собственных шах-заде джилаударов (стремянных) в богатых курдистанских одеждах с панцырями, копиями и щитами и с разноцветными перьями, воткнутыми в чалмы, а за сими ведены были шесть заводных лошадей, не весьма однакоже в красивых уборах. В сие время началась стрельба [16] из пушек, в некотором отдалении впереди выстроенных в начале строя войск; по приказу назначено сделать 21 выстрел, но оных нащитано более пятидесяти. Посол сделал учтивость, сошед со своей лошади, чтоб сесть на подведенную; но по неудобству, с каковым она была оседлана с персидским убором, принужден был опять сесть на свою, оную же повели за повод. Вскоре сблизились со строем войск, начинавшимся салютовавшею артиллериею. Тут явился к послу учредитель сей артиллерии английской службы маиорь Линдезей. За артиллериею почти до предместия Тавризского стоял фронт вновь сформированных войск персидских, на английскую стать состоявших из пехоты и конницы, по баталионно и по эскадронно в две шеренги. По мере приближения г-на посла к баталиону или эскадрону отдавалась честь деланием на караул с барабанным боем и игранием на трубах. Являлись также к послу на сем походе учредитель оной пехоты и конницы английской же службы капитан Гарт и порутчик Виллок. Парад сей близ предместия оканчивался строем нерегулярной кавалерии, составленной из храбрых наездников курдистанских с их нестройною музыкою. Всех означенных войск в строю парада бывших сочтено до 16 тысяч. Регулярные из числа их — артиллерия, конница и пехота, весьма опрятно одеты в англинском вкусе. Версты же за три от города выехал на встречу и везирь Тавризский мирза-Аббул Гассум, сын каймакама мирзы Бизюрка со свитою. По взаимных приветствиях не сходя с лошадей и по переезде чрез мост на реке Аджи-Чай присоединились к посольству команды с музыкантами, вперед на то место высланным, и шествие продолжалось с сего места церемониально по приказу, накануне о сем в посольство отданному, а от предместия и при игрании музыки до самого дома внутри города для жительства посольства отведенного. Дом сей довольно огромный принадлежал каймакаму мирзї Бизюрку. На первом двор поставлен был приличный караул из сарбазов, отдавши послу честь деланием на караул с барабанным боем. Караул сменялся ежедневно во все время пребывания посла в Тавризе.

(От самого места, где выстроены были артиллерийские орудия, заметили мы персиянина, ехавшего позади фронта выстроенных войск, шинелью закрывавшегося до самых глаз и весьма пристально на посольство смотревшего. То был шах-заде Аббас-мирза инкогнито. Он следовал за нами более часа до помянутого моста чрез речку Аджи-Чай, у которого опередив нас, уехал вперед). Вскоре по прибытии посла в Тавриз прислан был от шах-заде церемонимейстер его для поздравления его превосходительства с благополучным приездом, а каймакам мирза Бизюрк чрез пристава Аскер-хана вызвался с желанием посетить г-на посла. Но посещение сие отложил его превосходительство на завтра.

20-го. В 11-м часу до полудня был у г-на посла с визитом помянутый каймакам в сопровождении пристава Аскер-хана и [17] церемонимейстера, накануне присланного от шах-заде. А ввечеру его превосходительство был у каймакама с контрвизитом, отослав к нему предварительно чрез советника посольства лист, от г-на управляющего министерством иностранных дел графа Нессельроде к нему адресованный. Между разговорами условлено с каймакамом о приеме г-на посла у его высочества шах-заде Аббас-мирзы.

21-го. В день тезоименитства его императорского высочества государя цесаревича и великого князя Константина Павловича в 8 часов утра отправлено молебствие протоиереем Григорием, при посольстве состоящим, в присутствии г-на посла со всею свитою и командами.

В 10-м же часу донесено г-ну послу из уст пристава Аскер-хана, что около полудня угодно его высочеству шах-заде принять его превосходительство с чиновниками свиты его; а около 12 часов явился оный пристав для сопровождения посла во дворец шах-заде. Посол, сев на подведенную персидскую лошадь, каковые изготовлены были и для чиновников свиты посольской, отправился во дворец со свитою числом 24 человек. От посольского дома до дворца, по обеим сторонам теснейших улиц, выстроена была пехота регулярных войск, отдававшая честь деланием на караул с барабанным боем. По въезде на первый обширный двор, где по всем четырем стенам также выстроена была пехота регулярная в две шеренги, подобно честь отдавшая, надлежало сойти с лошадей и следовать за церемонимейстером, послу на встречу явившимся с несколькими чиновниками, чрез маленькой дворик (в жильях по сторонам коего находилось множество зрителей) на большой, высокими стенами обнесенный, гладко вымощенный кирпичем, с несколькими регулярно устроенными цветниками и с бассейном, пред чертогом шах-заде, с поднятыми вверх окнами и с большим пред ними навесом из холста для защиты (от) солнца. Под сим навесом вне чертога пред бассейном стоял его высочество в ожидании посла, весьма в простой одежде, состоявшей из верхнего кафтана шалевой материй алого цвета, с небогатою по борту серебреною оторочкою, имев на голове обыкновенную персидскую шапку из черной овчины. По левую его сторону стояли три мальчика в богатых парчевых одеждах с поясами и нарукавниками из драгоценных каменьев; один из них был сын Аббас-мирзы, другой его брат, а третий племянник шах-заде сын Али шаха, Тегеранского беглер-беги.

Г. посол, приближась к шах-заде, вручил его высочеству с приличным приветствием высочайшую его императорского величества грамоту, несенную до того советником посольства. Шах-заде, приняв оную, нанес ее на голову для оказания по азиятскому обычаю подобающего уважения, и положил ее потом на окно, у которого стоял во все время, пока находился у него посол, продолжавшееся не менее часа. Из вельмож персидских находились тут же каймакам и пристав Аскер-хан, а в отдаленности посреди двора стояло весьма немного [18] чиновникови с церемонимейстером. Аббас-мирза много разговаривал с послом отменно вежливо и с любезностию.

Между прочим представлены были г-ном послом его высочеству все чиновники свиты посольской, с его превосходительством находившиеся, и принц сей весьма внимательно любопытствовал о званиях и роде службы каждого. Посол возвратился от шах-заде теми же ходами у первого двора, быв препровожден тем же церемонимейстером и чиновниками, и, там сев на лошадей, поехали тем же путем домой при отдании послу почести так же деланием на караул с барабанным боем фронтом войск, возвращения его и на дворе и по улицам ожидавших.

Около вечера его превосходительство г. посол прогуливался по городу пешком не весьма в малой дистанций; возвратясь же домой, изъявил желание прогуляться на другой день с восхождением солнца вне города, о чем донесено было Аббас-мирзе. Его же высочество чрез пристава пригласил посла, отложив утренний выезд, ехать вместе с ним в 5 часов по лолудни за город же для смотрения маневров его артиллерии, как выше упомянуто. Англичанами на европейскую стать сформированной. Учтивость требовала от приглашения сего не отрекаться.

22-го. В 10 часов утра был с визитою у г-на посла визирь его высочества мирза Аббул-Гассум (сын каймакама) в сопровождении трех ханов, главных мирз Аббас-мирзы по разным частям управлений, ими заведываемых. Вследь за визирем пришел с визитою же и меньший сын каймакама мирза Муса-хан, имеющий в женах одну из шахских дочерей; с ним был наш пристав Аскер-хан и так же трое мирз. В сей день приглашены были к посольскому обеденному столу пять англинских офицеров, состоящих в службе у Аббас-мирзы, выше сего помянутые: маиорь Линдезей, капитан Гарт и порутчик Виллок; также маиорь Мак Интом и доктор Кормек. Сей послъдний довольно понятно изъясняется на французском язык, но все они в совершенстве изучились по персидски.

По назначению накануне в 5 часов по полудни, г. посол с несколькими чиновниками свиты своей на подведенных персидских лошадях поехал за город по улицам мимо дворца его высочества шах-заде, который, когда его превосходительство поравнялся с воротами, ведущими па первый обширный двор, выехал из оных и соединясь поехал вместе с послом за город. По обеим сторонам улиц от посольского дома до крепостных ворот расставлена была конница из Персиян и Курдистанцев. Пред Аббас-мирзою шли 40 национальных телохранителей с ружьями в два ряда, а посреди их впереди лошади в два же ряда 8 скороходов с железными копьецами; у стремя же его стремянный. Одеяние их не соответствовало однакоже азиатской пышности по разнообразию, ветхости, особенно же неопрятности. Неподалеку от ворот у выезда за город на некотором возвышении стоял главный молла со многими моллами, которые при игрании на бубнах [19] пели во весь голос. Наконец в поле выстроена была артилерия, из 18 орудий состоявшая, которую миновав, шах-заде с г. послом остановились на возвышении; следовавшая же за ними конница, которая, как выше сказано, выстроена была по обе стороны улиц, построилась в стороне от артиллерии. Всадники начали ристания, а из пушек производилась стрельба в цель. По окончании зрелища сего, с час продолжавшегося, по приглашению шах-заде, г. посол со всеми чиновниками поехал в новозаводимый близ того места его высочеством сад, где в беседке подчиваны были шербетом; оттуда же и вместе с Аббас-мирзою г. посол въехал обратно в город. Его высочество у ворот дворца своего с послом расстался.

Около полудня был у г-на посла с вивитою Тавризский беглер-беги Фет-Али-хан с несколькими чиновниками. Во время обеда доложено было послу о приглашении его превосходительства в сей вечер от имени шах-заде на площадь пред артиллерийскими казармами близ дворца для смотрения фейерверка. После обеда г. посол был с контрвизитою у везиря мирзы Аббул-Гассума и у брата его мирзы Муса-хана.

На закате солнца его превосходительство со всеми чиновниками свиты своей отправился на площадь артиллерйских казарм. Большая зала, в средине огромного здания казарм, с поднятыми окнами и коврами устланная, изготовлена была для приема посольства с немногими первейшими вельможами двора Тавризского, из коих первое место против посла занял везирь, ибо ни шах-заде, ни каймахан на зрелище не прибыли. В зали поставлены были для всех кресла, а на терассе пред окнами посольская музыка, игравшая во все время присутствия посла; персидские крикуны с бубнами и гудками также имели свое место на терассе. По окончании фейерверка разошлись по домам. (Площадка, на которой изготовлен был фейерверк, окруженная стенами, имела от входа до терасса пред фасадою казарм в длину до 100 шагов, а в ширину по длине фасады до 50. Паралельно с фасадою построены были в 20 рядов разные колеса и фигуры по 12 в ряд, с разделением по 6 в ряд от средины, оставленной для хода от ворот к зданию казарм, а посреди сего хода изготовлялся довольно огромный шар, которому с наполненностию горючим веществом чаятельно надлежало быть освещену. При самом входе нашем на площадку побуждены мы были к замечанию, что устроение фейерверка было чрезмерно стеснено и что едвали колеса и фигуры не будут загараться преждевременно от ближайших огней. Сие гадание наше сбылось совершенно: лишь только в самом начале пущен был первый ракитный букет позади фейерверка, как от рассеявшихся искр начали загараться колеса и иные предметы представления в разных местах и в самых передних рядах, так что менее нежели минуть в пять вся площадь пылала адским огнем с ужасным треском швермеров, ракет и бураков, коих во множестве было изготовлено, и в густоте дыма видно токмо было [20] множество движущихся огней. Таким образом начался и кончился, подобно изображаемому на картинах аду, огромный сей фейерверк менее нежели в 1/4 часа, когда можно было бы насладиться зрением его конечно более часа, есть-ли бы представление его исполнено было порядочно. Упомянутый же выше сего шар, хотя и натянута уже была вверх материя, из которой сшит он был, не удался; чаятельно потому, что поздненько уже было и что не умели выиграть время для наполнения его воздухом).

В сей же вечер по возвращении нашем с фейерверка дошел до нас слух, что из Тегерана прибыл к каймакаму нарочный от верховного визиря, и именно один из приближеннейших к нему чиновников, Мегмед-Али-бек (тот самый, который находившись с послом персидским в С.-Петербурге, отослан был послом в Персию, в июле 1815 г., но вскоре опять обращен в Петербурга и имел щастие быть с послом на отпускной аудиенции у государя императора).

24-го. Означенный Мегмед-Али-бек, явясь по утру, вручил послу два письма: одно от верховного визиря или садр-азама мирзы Шефи, другое от коллежского советника Мазаровича, а третие от бывшего при дворе Российском в качестве посла мирзы Абул-Гассан-хана. В сем последнем заключались вежливости и уверения об оказанном им усердии предупреждением верховного везиря и вельмож в Тегерана о свойствах и отличных качествах посла, и что доведено о них до сведения его величества шаха. Садр-азам же в письме своем извинялся, что не отвечал на письмо посла, чрез г-на Мазаровича полученное, в ожидании скорого с его превосходительством свидания; но, получив известие о прибытии его превосходительства в Еривань и о дальнейшем путешествии в Тегеран, поспешил отправить упомянутого Мегмед-Али-бека с уведомлением, что ожидается г. посол с нетерпением. Поелику же в летние жары несносно жить в Тегеране, то, что его величество шах по обыкновению изволить выехать в Султанию или в другое прохладное место. Известив притом, что желательно было бы его величеству, что (бы) посол прибыл в Тегеран, есть-ли бы было то возможно, к 7-му или 8-му числу месяца шабана (к 10-му или 11-му июня), к торжествованию свадеб двух сыновей шахских, предоставлял впрочем верховный везирь в противном случае на волю и для спокойствия посла несколько времени в Уджане, или же прихать в Султанию и там ожидать прибытия его величества. Жары начали уже быть ощутительны, с ночлегов выезжалось потому с восхождением солнца, дабы приезжать на ночлеги гораздо до полуденного жара, и переходы делались не весьма большие.

От Тавриза до Тегерана щитается более 80 агачей, или около 600 верст. От Тавриза же до Уджана агачей 7 или с небольшим 40 верст; а из Султании в Тегеран 24 агача, или около 150 верст, следовательно от Тавриза до Султаши предстояло еще верст с [21] 450. Уджан же и Султания лежали на пути нашем в Тегеран. По сей известности и по соображению ее с содержанием отношения садр-азама, не являлось возможности прибыть посольству в Тегеран по приглашению к 10-му или 11-му июня, тем паче, что и по сочиненному в Тавриз под распоряжением самого Аббас-мирзы маршруту не прежде в Тегеран доехать посольству возможно было, как дни в 24; от сего же дня 24-го майя по 10-е июня оставалось не более двух недель. По всем сим соображениям г. посол решился лучше ехать в Султанию по приглашению верховного визиря и там, как в месте прохладном и здоровом, прожить до прибытия шаха.

25-го. В сем смысле сего числа отправлено от посла ответное письмо к верховному везирю (с Мегмед-Али беком, поспешавшим возвратиться) с присовокуплением в оном, что в Уджан его превосходительство потому не соглашался останавливаться надолго, что не возможет ничего принести в оправдание медленности своего путешествия, и что не осмелится прежде помышлять о собственном спокойствии, нежели исполнить волю великого своего государя, ожидающего скорого исполнения. Оному же Мегмед-Али-беку поручен пакет для поспешнейшего откуда удобнее отправления к Гилянскому Хосров-хану, в котором влагалось предписание к губернскому секретарю Летошинскому (от 24 числа) о безотлагательном его прибытии в Султанию со вверенным ему транспортом подарков для двора персидского. Между тем, когда накануне еще сего дня о сей решимости г. посла и о назначении следующего дня к выезду его соделалось известно Тавризским вельможам, начали они, особенно же каймакам мирза Бизюрк чрезмерне заботиться, чтоб г. посол гораздо повременил отъездом в Султанию, и есть ли не в Тавризе, то по крайней мере в Уджане чтоб прожил подолее, уверяя, что не токмо просить о том г. посла шах-заде Аббас-мирза, но что поручено каймакаму с тем же Мегмед-Али-беком о том стараться и от верховного визиря мирзы Шефи из Тегерана; с убеждениями при том, что и его величество шах прибудет в Султанию не прежде как 2-го числа рамазана (5-го июля) по прошествии более 40 дней, что также нужно сделать для встречи посла разные приготовления, и наконец, что в предстоящем рамазане (начавшемся 4-го июля и 30 дней до 3-го августа продолжавшемся) едва-ли возможно будет шаху допустить публично посла к себ на аудиенцию. Тем страннее казались домогательства сии (в которых прошел весь сей день, из уст пристава Аскер-хана и посредством совещаний с советником посольства Негри, неоднократно в течении сего дня приглашенным к каймакану), что в совершенном были они противуречии с содержанием письма к послу великого визиря, и что сопровождались они уверениями о полученном на сей предмет отношении к каймакану от него же визиря, и наконец убеждением, чтоб посол по крайней мере пробыл в Уджане до тех пор, пока тот же Мегмед-Али-бек вторично туда возвратится из Тегерана с ответом визиря и не [22] позже как в 12-я сутки (ибо в Тавриз прибыл он сей раз в 4-я сутки). Между тем по утру являлся к послу церемонимейстер шах-зады с приглашением прогуляться с его высочеством после полудня верхом за город. Его превосходительство, чувствовав несколько уже дней боль в глазах, сего дня умножившуюся, не дал потому на сие положительного ответа. В первом часу по полудни явился с убедительным о том же осведомлением помощник пристава Назар-Али-бек, но посол положением и от приглашения отказался, по причине разбаливающихся глаз, поручив посланному притом доложить кому следует, что его превосходительство, вознамерившись непременно выехать из Тавриза завтрешний день по обыкновению весьма рано, желал бы, чтоб допущен был к шах-заде советник посольства Соколов для исполнения пред его высочеством возложенной на него от посла порученности, и в какое время угодно то будет его высочеству. На что ввечеру получен отзыв, что шах-зада завтра примет г-на Соколова. NВ. Посол оставил Тавриз таким образом не без причин; оне обстоятельно изъяснены в записке об этикете.

26-го. По выезд рано поутру из Тавриса, ночлег в лагере близ селения Васмачь. Сюда прибыли от шах-зады (отправленные по свидании его высочеством с г-ном Соколовым) с писъмом к послу трое вельмож именно ессаул-баши: Фет-Али-хан, Куллер-Агасы, Исмаил-хан, и топчибаша Рахмат-Улла-хан, от каймака-ма же особое привез письмо чиновник Абдулла-бек. Все они, ласково быв послом приняты, разъехались к вечеру с изъустными к шах-зад приветствиями и с обещанием, что его превосходительство письменно его высочеству отвечать не приминет с первого места роздыха.

27-го. Ночлег в Астабате.

28-го. Прибытие в Уджан. Пространная долина, горами окруженная, на которой на некотором возвышении Аббас-мирза выстроил дворец изрядно отделанный, но еще не совсем доконченный. Пред главною оного фасадою обширный террас и пред сим регулярный четырех-угольник во всю ширину терраса и с отводами в об стороны, деревьями обсаженными. В 1812-м году Аббас-мирза имел щастие принимать в сем дворце родителя своего. И в сем дворце принять был г-н посол и вся его свита размещена по комнатам для квартирования. Каймакам дал вид особенного уважения к послу, отправив на пребывание сюда меньшего сына своего мирзу Мусу-хана (мальчика лет 17-ти, едва начинающего уметь вести разговор, но имеющего в женах одну из шахских дочерей), придав ему вместо дядьки тапчибаши Рахмет-Улла-хана. Пребывание его здесь ограничилось одним весьма кратким его посещением посла и такою же контрвизитою его превосходительства. Пребывание здъсь посольства продолжалось по 5-е июня: в течении сих дней послано от посла (29 майя) ответное письмо к Аббас-мирзе на полученное от него с тремя ханами по [23] выезде посла из Тавриса, и получена из Тифлиса Российская почта с татарином из Караклиса, который 3-го июня обратно отправлен.

Июнь. 5-го в два часа по полудни отбытие из Ужана и ночлег в Тикмедаше.

6-го. Прибытие в Синджил-Абад. Во всем путешествии нашем по Адербейджану сие место первое, в котором можно было пожелать пробыть несколько дней по приятности местоположения от тени фруктовых деревьев, между коими разположен был лагерь и проч. Здесь прожили 12 дней, т. е. по 19-е число сего месяца. В течении сего времени посетили нас трое англинских путешественников, из Индии чрез Персию и Россию ехавшие в Англию, рекомендованные г-ну послу чрез письма великобританского поверенного в делах при дворе Персидском г-на Виллока: один из них полковник Жонсон, бывший начальником штаба в войсках восточно-индейской компании в Бомбае, другой служивший в тех же войсках капитан Сальтер, а третий г. Стречей бывши в звании резидента упомянутой компаний в некоторых из независимых племен Индийских. Первые из них прожили с нами двое суток: полковник Жонсон человек весьма интересный по обширным его сведениям об Индии, в коей прожил он 35 лет и о Персии и по безпристрастным его суждениям. Он весьма притом свободно изъясняется на французском языке. Получена здесь (11-го числа) еще Российская почта из Тифлиса, а 15-го отправлены туда обратно армяне, ее привезшие. В числе отправления сего послана и депеша к графу Нессельроде от 15-го июня для пересылки по почте из Тифлиса. (12-го числа получено письмо от Гилянского Хосров-хана в ответ на отправленное к нему из Тавриза от 24-го майя, со вложением предписания к губернскому секретарю Леташинскому, в коем донес он послу, что с наблюдением всех возможных осторожностей к сбережению подарков, от высочайшего двора Российского ко двору Персидскому транспортируемых, сам он проводил их благополучно чрез вверенную в его управление область с сохранностию и приложенных к ящикам печатей и в присутствии губернского секретаря Леташинского здав весь транспорт Баба-Али-хану, по повелению шаха присланному для принятия и доставления оного ко двору его величества, взял с него в том и росписку).

14-го числа получено письмо и из Тавриза от каймакана, в коем просил он посла известить его о здоровье его превосходительства и о том, что с его превосходительством произходит, с изъявлением притом желания доказать на опыте меру приязни своей и дружбы. На что ответствовал посол (15-го числа), что он здоров, живет в прекрасном месте и надеется скоро из Синджил-Аббада выехать, но согласно обещанию прежде его величества шаха в Султанию не приедет и не помешает делаемым там приуготовлениям. NВ. Здесь говорится об обещании, о коем нигде в предъидущих статьях не упоминалось: оно дано в Уджане в разговорах приставу Аскер-хану, [24] который, так сказать, вынудил его из посла и, быв креатурою двора Тавризского, конечно не приминул сообщить о том каймакану, наиболее заботившемуся, как выше явствует в статье 25-го майя, чтоб сколько можно промедлить прибытием посла в Султанию.

19-го. Выезд с восхождением солнца из Синджил-Абата в Варзаган и двудневное здесь отдохновение. Подъезжая к селению, выехал послу на встречу управляющий Шагахинскою областию Мегмед-бек с конвоем.

20-го. Являлся к послу с почтением Мустафа-Кули-хан, сарганк (командир) Шагахинского баталиона. Сегодня с нарочным получен от губ. секретаря Леташинского рапорт (от 15-го сего месяца), в коем он между прочим донес, "что во исполнение полученного им чрез Хосров-хана Гилянского предписания из Тавриса о следовании в Султанию прибыл уже он в селение Харзан в области Казбинской, и что там, стоя в поле несколько дней, тщетно ожидает от распоряжений Баба-Али хана подъемных средств для транспорта". На сие в тот же день послано в нему предписание, "чтоб, ни на что не взирая, настоятельно домогался о препровождении его с транспортом в Султанию".

21-го. Явился здесь из Тегерана коллежский советник Мазарович с находившимися при нем двумя чиновниками, быв препровожден часто помянутым Мегмед-Али-беком, поднесшим послу письмо от верховного визиря мирзы Шефи (в ответ на посольское из Тавриса от 25-го майя).

22-го. Выезд из Варзагана и ночлег в Туркманчае.

23-го. Ночлег в Аванлыке. Сюда прибыл персидский чиновник Исмаил-бек с письмом от знатного вельможи мирзы Абдул Вагаба, носящего звание моотамидуль-довла (отличенного государственного доверенностию), в коем известил он посла, что по повелению его величества шаха он приехал в Султанию и там ожидает прибытия его превосходительства. На сие с тем же чиновником отправлен к нему вежливейший в письме посла ответ.

24-го. Ночлег лагерем за селением Миана. Управляющей сим селением бек выезжал на встречу посла.

25-го. Чрез кряж гор Кафланку, за рекою Кизиль Узун, ночлег в Джамал-Абате. Не доезжая до места ночлега, выехал на встречу посла Магмед-Кули-хан с конвоем, управляющий Халхалскою областию.

26-го. Ночлег в Сарчал-каравансарае.

27-го. Ночлег в Никпей-каравансарае. На половине перехода встречен был посол есаул-баши Файзулла, беком Зенганского шах-зады Абдулла-мирзы. Сюда прибыл штабс-капитан Макаев курьером от управляющего. военною частию в Карабагском ханстве генерал-майора князя Мадатова с донесением по пограничным делам.

2 8-го. Ночлег в Енгидже.

29-го. Здесь отдохновение и обратное Макаева отправление к князю Мадатову. [25]

30-го. Въезд в город Зенган. Местопребывание шахского сына Абдулла-мирзы, всею Зенганскою областию управляющего. Г-н посол намерен был избегнуть церемониальной встречи при въезде в сей город и для того выехал из Енгидже гораздо до возхождения солнца;

на половине перехода однакоже встречен был его превосходительство Али-Мардан-ханом с конницею, а далее выехал на встречу и визирь Зенганский мирза Магмед-Таги. От градских же ворот вне города выставлен был фронт пехоты. Для квартирования г-на посла со всею свитою отведен был внутри города дом, означенному визирю принадлежащий.

Июль. 1-го. Около полудня был у посла с визитою упомянутый визирь; его сопровождали пристав Аскер-хан, вышеупомянутый Али-Мардан-хан, мирза Абдул-Гуссеин (племянник бывшего в С.-Петербурге посла мирзы Абул-Гассан-хана, с ним в посольстве находившийся) и Мегмед-Али-бек, чиновник верховного визиря Тегеранского. Они подчиваны были сластями, кофеем и мороженным. Посол изъявил желание быть с несколькими чиновниками у шах-зады Абдулла-мирзы; приставу Аскер-хану надлежало о сем попещись. Он вскоре возвратился с донесением, что его высочество с удовольствием примет его превосходительство часов в 5-ть по полудни. В сей назначенный час отправился посол верхом с десятью чиновниками из свиты своей к шах-заде в сопровождении присланного для приглашения дворского чиновника. Визирский дом отделялся от дворца одним майданом или площадью довольно огромною, регулярным четырехъугольником обстроенною. На ней выстроен был баталионы регулярной пехоты, отдавшей честь деланием на караул с барабанным боем при проезде посла туда и обратно. Подъехав к первому двору, надлежало сойти с лошадей: здесь встретил церемонимейстер с дворскими чиновниками предшествовавший послу чрез многие закаулки разрушенного здания огромного дворца до чертога, в котором принять был посол, и пред которым встречен был его превосходительство визирем. Шах-зада сидел по персидскому обычаю к задней стене комнаты на особом златотканом коврике, имея за спиною огромную подушку валиком сделанную.

Комната сия отделана весьма со вкусом штукатурною и лепною позлащенною работою, а стены возвышенного ее пространства подобного открытому алькову до панелей, а также и потолок, украшены зеркалами и цветными стеклами; пред местом же, где сидел шах-зада, сделан во всю ширину впадины бассейн, наполненный водою. Пред сим возвышением в остальном до окон пространстве комнаты приготовлены были кресла для посла и стулья для всех чиновников, с его превосходительством приехавших. Посещение сие продолжалось с полчаса, в продолжении коего находились в сей же комнате визирь мирза Магмед-Таги, пристав Аскир-хан и Али-Мардан-хан, во все время пред его высочеством стоявшие, оставив башмаки вне комнаты. Посол между прочим по одиночке представлял чиновников, с ним бывших, сему вежливейшему принцу. [26]

2-го. Около полудня посещал посол с немногими чиновниками визиря мирзу Мегмед-Таги, а в 5-ть часов пополудни и шах-заду, имев с собою токмо переводчика Мадатова, по желанию его высочества изъявленному еще видеться с его превосходительством нецеремонияльно.

3-го. после полудня прибыл сюда из С.-Петербурга курьером фельдъегерского корпуса подпорутчик Лукьяненко, с коим между прочим получены три депеши от графа Нессельрода, от 25-го майя, в ответ между прочим на донесение посла, из Караклиса 25-го апреля отправленные. Прибытие сего курьера было причиною, что предположенный выезд из Зангана в следующий день был отложен. Между тем под вечер прислан был к послу чиновник от шах-зады с донесением, что его высочество, по полученному известию о приближении родителя своего к Султании, должен завтрешний день ехать на встречу его величества, и что оставляет он по сей причине его превосходительство на попечение визиря своего. Сюда же явились два персидские чиновника: верховного визиря Тегеранского неоднократно упомянутый Мегмед-Али-бек и племянник бывшего в России послом мирзы Абуль-Гус-сеин-хана мирза Абуль-Гуссеин, донесшие послу, что упомянутый выше (в статье 23-го июня) моотамидуль-довла мирза Абдул-Вегаб выехал для встречи его превосходительства в Саман-Арх и в 2-х часах езды (верст 12) от Султании. NВ. С полуночи с 3-го на 4-е число начался у Персиян тридцатидневный пост рамазан. Под вечер был у г-на посла визирь мирза Мегмед-Таги, донесший, что и он завтрешнего числа в след за его превосходительством поедет из Зенгана.

5-го. Прибытие в Саман-Архи. Посол, желая избежать (по обдуманным причинам) церемониальной встречи в Саман-Архи со стороны моотамидуль-довла, о каковой был его превосходительство предупрежден, выехал из Зангана по полуночи, часа за два до рассвета, а мы прибыли в Саман-Архи около 7 часов утра. На обширной долине разбиты были два лагеря один против другого расстоянием не болъе 100 шагов. В одном помещался моотамидуль-довла с несколькими шахскими мирзами, разными чиновниками и с отрядом джанбазов (шахской регулярной пехоты), которые содержали у его ставки караул и таковой же должны были содержать у посла, но его превосходительство предупредил пристава Аскер-хана о ненадобности того. В другом же разбиты были палатки для посольства. Посла настиг на дороге Занганской визирь и его до лагеря в Саман-Архи проводил. Немедленно явились здесь к послу чиновник садр-азама Мегмед-Ади-бек и мирза Абдуль-Гуссеин, племянник бывшего персидского посла в России, для поздравления его превосходительства с благополучным прибытием и с извещением моотамидуль-довла о нетерпеливом его желании иметь с послом свидание, на что его превосходительство поблагодарив отвечал, "что он с не меньшим нетерпением того желает, и одолжен будет, естьли его высокостепенство посетит сегодня же до захождения солнца". Около полудня с нарочным получен от губернского секретаря Леташинского [27] рапорт о благополучном сего утра прибытии его в Султанию) с транспортом подарков ему вверенных. Под вечер был у посла с визитом упомянутый моотамидуль-довла мирза Абдуль-Вагаб, в сопровождении пристава Аскер-хана, трех шахских мирз, и иных чиновников. Из числа мирз, один мирза Риза был во Франции, сопровождав посла г. Гардана.

6-го. Под вечер посол сделал мирз Абдуль-Вагабу контр-визит с несколькими чиновниками свиты своей. Сего же дня получены из Константинополя от посланника барона Строганова депеши от 16/28 майя, доставленные к послу от аглинского поверенного в делах при персидском, дворе г. Виллока. По поводу прибытия, как выше упомянуто, транспорта с подарками, являлась первая забота разобрать их, пересмотреть и расставить. Для сего потребно было помещение не иное как в палаточных наметах и при том огромных; о переезде в Султанию также помышлялось, почему не менее было заботливости, как на щет места, которое нужно, чтоб отведено было для посольского лагеря, так и о устроении оного из палаток, кои надлежало получить от Персиан, и о необходимом числе коих для пристойного размещения посольства в месте пребывания самого государя Персии отдана была записка еще в Зенгане в первых числах сего месяца Назар-Али-беку, пристава нашего помощнику, для доставления мирзе Абдуль-Вагабу, приявшему на себя по повелению шахскому попечительность о принятии посольства в Султании. Хотя ежедневные были сношения и частые свидания посла с мирзою Абдуль-Вагабом, и казалось бы, что можно было бы нам и из сношений с ним токмо удостовериться о времени, когда точно шах прибудет в Султанию, но разные и с разных сторон доходившия о том сведения, одно с другим не согласовавшияся, побудили г-на посла снестись опять с верховным визирем мирзою Шефи посредством нарочно отправленного с письмом штабс-ротмистра князя Бековича (12-го июля).

С 14-го на 15-го число князь Бековичь возвратился от садр-азама, коего настиг в весьма близком расстоянии за Султаниею, и от коего привез письмо в ответ, в котором между прочим уведомлял посла садр-азам, что его шахское величество изволить прибыть в Султанию в четверток 16-го числа рамазана (19-го июля). Посол весьма заботился о скорейшем разобрании подарков, ездив неоднократно сам в Султанию; а шах действительно туда прибыл в назначенное 19-е число. Накануне и в сей день его превосходительство находился в Султании, и инкогнито выезжал смотреть на пышный въезд Иранского государя. Его величеству сделалось сие однакоже известным. С послом съехался Алла-Айар-хан, зять шахский и его первый адъютант, и был в сем случае посредником заочного его величества с послом знакомства.

Е заботам о разборе подарков присоединились хлопоты о устроении лагеря. Не взирая на сообщенную заблаговременно, как выше означено, в Зенгане записку, нельзя было добиться, чтоб доставлялось [28] от Персиян потребное число палаток, ниже не назначалось долго место где приступить к разбитию лагеря. Абдул-Вегаб продолжал уверять, что назначение места зависеть должно от утверждения шахского, что на сей конец представлен будет его величеству план, и что таковой сообщен будет послу. Но дело обошлось без плана; лагерь начал образоваться. Абдул-Вегаб между тем вскоре по прибытии шаха в Султанию был позван туда и там остался. Палатки по мере медленного доставления их от Персиян, расставлялись на отведенном месте по нашему чертежу под распоряжением откомандированных туда для того офицеров свиты посольства. И в том нетерпеливом желании, в котором естественно было послу находиться предстать наконец по трехъмесячном путешествии пред шаха, о чем и садр-азам видимо уже заботился, медленно однакоже содействуя к тому, чтоб для ускорения посольского в Султанию прибытия, доставлено было все потребное для приюту и приличного помещения посольства на степи, — его превосходительство возложил на советника посольства Соколова порученность ехать в Султанию трактовать о перемонияле публичного туда въезда. 22-го июля начались совещания г-на Соколова по сему предмету с садр-азамом и 26-го числа наконеп взаимно назначено для въезда г. посла в Султанию. 25-го под вечер прибыл в Саман-Архи из Гумри татарин Шахмурад с пакетами из России и из Тифлиса.

Прибытие в Султанию. Аудиенция у его шахского величества. Все время пребывания посольства в Султании. Отбытие из Султании в обратный путь.

26-го. По прибытии в Саман-Архи в 4-м часу пополудни назначенного по церемониялу Сафьяр-хана, отбыло посольство оттуда, и, быв встречено по оному же перемониялу почти на половине дороги валием Курдистанским с войсками, вступило оно в лагерь в Султанию церемониальне по отданному накануне приказу при звуке музыкальных инструментов. Коль же скоро посол въехал в свой лагерь, то поднять был изготовленный флаг с изображением герба Российского в главной ставке его превосходительства, развевавшийся во все время пребывания посольства в Султании.

Султания древнее седение, на новом месте внов выстроенное; близ него выстроен весьма не огромный и не великолепный дворец для пребывания шахского в летнее время с его токмо гаремом. Все же, с его величеством сюда приезжающие, помещаются в палатках, на долине разбиваемых вокруг дворца, построенного на возвышенном холме. Нынешнее пребывание здесь шаха отличалось чрезвычайным многолюдством: с ним был старший его сын Мегмед-Али-мирза, Зенганский шах-зада Абдулла-мирза и Курдистанский вали Эманулла-хан, множество вельмож, и многочисленное войско, состоявшее тысяч из тридцати, в числе коих регулярной пехоты тысячь до девяти. На обширнейшей долине Султанийской щиталось до четырех тысяч палаток разной величины, многолюдство таковое вмещавших. Пребывание [29] здесь его шахского величества украшалось ежедневными экзерцициями регулярной пехоты, и частыми смотрами воинских сил. Посольский лагерь разбить был в расстоянии 1200 шагов насупротив дворца шахского, и против самой открытой галлереи, в которую входить шах на салам (публичные приемы).

27-го. По утру по приказанию посла поднесены были церемониальне садр-азаму мирз Шефи советником и секретарем посольства этикетная грамота государя императора и письмо г-на управляющего министерством иностранных дел графа Нессельроде, а ввечеру был и посол церемониальне с визитою у садр-азама.

28—29-го. Переговоры советника посольства Соколова с садр-азамом о церемониялах публичных аудиенций послу у его шахского величества, первой для поднесения кредитованной грамоты, а другой для поднесения подарков, как шаху от государя императора, так и шахской супруги от государынь императриц; в течении которого времени (29-го числа) садр-азам был церемониально у посла с контр-визитою, 30-го, имев с собою в числе знатных пяти ханов и мирзу Абдул-Гассан-хана, бывшего послом в России.

31-го. Публичная приемная ауденция послу у шаха, на коей поднесена его величеству посдом кредитованная грамота.

Август. 1—2-го. Разпоряжения и поднесения высочайших подарков его шахскому величеству и его возлюбленнейшей супруге.

3-го. В сей первый день празднования байрама была вторая аудиенция послу у шаха и поднесены подарки от государя императора его величеству и от государынь императриц шаховой супруги, а высочайшия письма от их величеств на ее имя вручены послом садр-азаму.

4-го. По испрошенному накануне дозволению у его шахского величества посол посещал старшего его сына Мегмед-Али-мирзу, а в следующий день,

5-го, — отправлены к его высочеству подарки от высочайшего имени государя императора, каковые в сий два дни отосланы были и к вельможам: 1) зятю шахскому и его первому адъютанту Алла-Айар-хану, 2) низамуль-довла гаджи Мегмед-Гуссейн-хану, 3) моотамидудь довла мирзе Абдул-Вагабу и 4) каймакаму Тавризскому мирзе Бизюрку, который находился в Султании во время пребывания там посла. Назначенные же великому визирю (садр-азаму) мирзе Шефи, в знак уважения к его особи, отправлены к нему были в вечеру после 2-й аудиенции посла у шаха.

6-го. В день Преображения Господня находящейся при посольстве протоиерей Григорий служил обедню. После того принимал посол визиря шах-заде Мегмед-Али-мирзы, присланного с двумя мирзами от его высочества для благодарения за сделанное шах-зад послом посещение. В сей день приглашены были к посольскому столу на обед: великобританский поверенный в делах кавалер Виллок с доктором Кампбелем, которые были у посла с визитом ва другой день прибытия [30] его превосходительства в Султанию; а ввечеру посещал посол запросто садр-азама.

7-го. С татарином, от англинского поверенного в делах в Константинополь посланным, отправлена от посла депеша к посланнику барону Строганову.

8-го. Посол посещал Зенганского шах-заде Абдулла-мирзу.

9-го. Занимался посол письменным сношением с садр-азамом.

10-го. Посещал посла моотамидуль-довла мирза Абдул-Вагаб.

11-го. От Зенганского шах-заде Абдулла-мирзы прислан был визирь с благодарением посла за посещение, его высочеству сделанное.

12-го. Был посол на конференции у садр-азама.

13-15-го. Письменные сношения посла с садр-азамом и занятия для отправления курьера в Россию.

16-го. С курьером фельдъегерского корпуса подпоручиком Лукьяненко (настигшим нас 3-го июля в Зенгане) отправлена между прочим депеша к графу Нессельроде от 15 августа. Около полудня был посол на приватной аудиенции у его шахского величества.

17-го. По желанию шаха, чтоб подарки, от высочайшего имени его величеству поднесенные, поручены были для доставления в Тегеран тому же чиновнику губернскому секретарю Леташинскому, который привез их весьма исправно из России в Султанию, сего числа отправлен он отсюда в Тегеран.

18-го. Приглашены были к посольскому столу на обед англинский поверенный в делах кавалер Виллок и доктор Кампбель.

19-го. Письменные сношения садр-азама с послом.

20-го. Был посол по утру с посещением запросто у садр-азама, и в сей же день угощен посол у него до захождения солнца со всею свитою обеденным столом.

21-го. Г-н посол был на приватной аудиенции у его шахского величества.

22-го. Посол по приглашениям был на угощениях у зятя шахского Алла-Айар-хана, у низамуль-довла гаджи Мехмед-Гуссейн-хана и у каймакама мирзы Бизюрка. В сей день от имени его шахского величества приглашен был посол со всею свитою на публичное празднество, которое делалось для угощения посла, с желанием притом шаха, чтоб и посольская музыка была на оном. В назначенное время, 5 часов по полудни, посол поехал во дворец. На ближайшем терассе подле открытой галлереи приготовлено было для посла место, над которым растянуть был палаточный намет. С несколькими из старших чиновников свиты посол ожидал под сим навесом выхода его шахского величества; тут же находился и Алла-Айар-хан с несколькими из дворских чиновников. На площадке пред помянутою галлереею, ниже терасса, обсаженной деревьями, стояли по обе стороны все вельможи, а поодаль разные должностные чиновники. Далее на площади расставлены были по отделениям регулярные пехотные войска (дусамбазы), [31] а впереди их шахская военная музыка. На терассе пред галлереею находились потешники и плясуны, коверкавшиеся при звуке бубен и гудков, а над бассейном на том же терассе натянуть был косвенно с крыши галлереи до земли канат, по которому два мальчика показывали искусство свое. Лишь только его величество изволил показаться в галлерее во всех украшениях шахского достоинства и возсесть на трон, то все мгновенно пришло в движение: все вельможи, чиновники и проч., пред дворцом стоявшие, сделали низкий поклон, а войска отдавали воинские почести со звуком труб и барабанов. Немедленно по прибытии шаха в означенную галлерею приглашен был к его величеству посол и побыв там короткое время возвратился под навес. Спустя с час времени, в которое чинились пред шахом разные потешности и попеременно играла посольская музыка, его величество возвратился в гарем, выслав Алла-Айар-хана доложить послу, чтоб было ему нескучно и чтоб пожаловал дождался фейерверка. С боковой стороны дворца на долине сия огненная потешность изготовлена была огромнейшая по количеству фигур, представлявших воинов, слонов с башнями на спинах и проч. и по пространству фейерверком занимавшемуся; но исполнение ее было не лучше Тавризского: видно было множество огня и дыму и слышен был ужасный треск от многих выстрелов из фалконетов, загоравшихся бураков и пущенных букетами ракет, но из огненных фигур ничего порядочно разобрать было нельзя. Сим окончалось сие празднество.

23-го. Посещал посол садр-азама.

24-го. Посещал посла низамуль-довла гаджи Мехмед-Гуссейн-хан, а посли того посол по приглашению был у Курдистанского вали Еманулла-хана на угощении.

25-го. Посещал посла Алла-Айар-хан. Посол посещал низамуль-довла гаджи Мехмед-Гуссейн-хана. В разговорах с вельможами изъявлял посол желание видеть драгоценности, служащия украшением шахского достоинства. В день празднества 22-го Алла-Айар-хан предупредил посла, что шах на сие изъявил свое соизволение и для того нарочно вознамерился отъехать на охоту с утра в субботу (сего 25-го числа), почему по полудни в 4-м часу посол со всею свитою по приглашению поехал во дворец для смотрения драгоценностей. Сего же дня по закати солнца приглашены были к послу знатнейшие вельможи на великолепное угощение.

26-го. Посол был на приватной аудиенций у шаха.

27-го. Принесены были по утру подарки от шахского величества послу и всем чиновникам посольской свиты; кроме шалей и парчей в дары принесенных, доставлены были и знаки отличия ордена Солнца и Льва, для посла 1-й степени, а для всех чиновников 2-й и 3-й степени. А в 6-ть часов по полудни дана была послу у его шахского величества прощальная аудиенция, на которой с послом были все чиновники свиты его.

28-го. Посол сделал прощальные визиты всем знатнейшим вельможам, в числе их и Курдистанскому вали.  [32]

Выезд из Султании. Отбытие из Султании и обратное путешествие в Тифлис.

29-го. Пред выездом были у посла: низамуль-довла гаджи Мехмед-Гуссейн-хан, моотамидуль-довла мирза Абдул-Вагаб и с ним бывший послом в России мирза Абул-Гассан-хан; и по приказанию посла были с прощальными визитами советники посольства у садр-азама мирзы Шефи, у Алла-Айара-хана, — у низамуль-довла гаджи Мехмед-Гуссейн-хана и у моотамидуль-довла мирзы Абдул-Вагаба. Посольство выехало из Султании в полдень и ночлег имело в 3енгане. Отдохновение в Зенгане и молебствование о здравии государя императора в сей день тезоимянитства его императорского величества. Шах-заде Зенганский Абдулла-мирза и его визирь мирза Таги должны были по повелению шаха оставаться в Султании для сопровождения его величества в обратном путешествии до Казбина. Для сопровождения же посла в обратном путешествии назначен был меглиндарем или приставом тот же Аскер-хан с племянником его Назар-Али, произведенным в ханское достоинство по засвидътельствованию посла на щет хорошего его поведения и деятельности в сопровождении посольства до Султании. 31-го. Ночлег лагерем в Никпей-караван-сарае. Сентябрь 1-го. Ночлег лагерем в Сарчаме-караван-сарае.

2-го. Ночлег лагерем близ селения Миана. Здесь явился опять от Тавризского шах-заде Аббас-мирзы мирза Емин для довольствования посольства по владениям Адербиджана, вверенным управлению его высочества.

3-го. Отдохновение в Миане.

4-го. Ночлег в Туркменчае.

5-го. Ночлег в Тикмедате. здесь явился к послу чиновник шах-заде Аббас-мирзы, привезший приветственные письма его высокопревосходительству от его высочества и от его визиря.

6-го. Ночлег в Уджане. Отсюда отправлен татарин Шахмурад (прибывший с пакетами в Саман-Архи 25 июля) в Грузию с предписаниями посла о распоряжениях для путешествия посольства в границы до Тифлиса.

7-го. Ночлег лагерем близ селения Васмич и 8-го там отдохновение.

Пребывание в Таврисе.

9-го. Въезд в Таврис. NВ. За час езды до Тавриса (верст за 6) выехали на встречу г-на посла Ибрагим-хан со своим конвоем и некоторые из англинских офицеров, формирующих регулярные войска шах-заде. С Ибрагим-ханом высланы были с шталмейстером 6 заводных лошадей, а при въезде посла в город учинено было 21 выстрел из пушек полевой артиллерии. Войск ни вне, ни внутри города не было расставлено, по отзыву посла о ненадобности того еще в Султании, где по [33] сему предмету было с его превосходительством сношение со стороны каймакама мирзы Бизюрка. Под вечер посетил посла каймакам.

10-го. Около полудня была для посла приемная аудиенция у шах-заде Аббас-мирзы, по сочиненному предварительно церемониалу, а ввечеру был посол с контр-визитою у каймакама.

11-го. Поднесены г-ном послом государевы подарки его высочеству шах-заде Аббас-мирзе. Под вечер был у посла с визитою меньшой сын каймакама мирза Муса-хан. К обеду были сего числа приглашены англинский поверенный в делах г-н Видлов со всеми прочими англичанами, в Таврисе находящимися.

12-го. Был у посла с визитою визирь, старший сын каймакама мирза Касум, и г-н посол имел приватное свидание с его высочеством шах-заде Аббас-мирзою.

13-го посетил посла каймакам мирза Бизюрк.

14-го. Конференция посла у каймакама по всем предметам чиненных его превосходительством домогательств в Султании, обращенных для трактования по ним в Таврисе. Посещал также посол визиря мирзу Касум-хана; а посла посетил Ериванский сердарь Гуссейн-Кули-хан.

15-го. В сей день коронования государя императора молебствовано о здравии его императорского величества с коленопреклонением по обряду церкви. Около полудня поехал посол с несколькими чиновниками по приглашению накануне чрез пристава Аскер-хана к шах-зад Аббас-мирз в загородный дом. Его высочество, оставя гордость азиатскую и выждав прибытия посла в саду, встретил его превосходительство весьма просто и вежливо, и по кратковременном приветственном разговоре пошел с послом ходить по саду. Возвратившись из саду и постоявши у преогромного пред домом бассейна, шах-заде пригласил посла в комнату, куда вошли и оба советника посольства. В ней приготовлены были кресла для шах-заде и для посла, который однакоже на них из уважения к его высочеству не садился; а на коврах, по полу разосланных, поставлено было несколько больших подносов, фруктами наполненных. Вскоре накрыты были шалями два стола, пред его высочества и пред посла поставленные, и принесены были для завтрака разные сласти и шербет, после завтрака шах-заде встал с кресел и приближившись к послу разговаривад стоя. Пребывание посла в сей день продолжалось у его высочества более 3-х часов в безпрерывных разговорах, предметом коих была возобновившаяся дружба между обоих держав и желание его высочества быть осчастливлену высочайшею милостию и покровительством Российского монарха. В сей день были приглашены на обед к посольскому столу англинский поверенный в делах со всеми англичанами, а посли обида была на посольском дворе иллюминация при игрании музыки. Шах-заде Аббас-мирза, узнав о праздновании сего дня, прислал ко времени иллюминации несколько ракит и фейерверочных составов. [34]

16-го. По учиненному шах-заде Аббас-мирзою накануне в загородном доме приглашению, посол был на учении одного регулярного пехотного баталиона, на коем присутствовал и его высочество, а до того посетил посол взаимно Ериванского сердаря Гуссейн-Еули-хана и Тавризского беглер-бея Фет-Али-хана, по болезни из дому не выходившего, но по первому посла пребываныю в Тавризе знакомого.

17-го. Из Тифлиса прибыл казак с пакетами и посещал посла каймавам.

18-го. Посол был на учении артиллеристов, на коем присутствовал и его высочество.

19-го. Принесены подарки от его высочества послу и всем чиновникам свиты посольской, а затем был посол у его высочества на прощальной аудиенций, состоявшейся по сочиненному накануне церемониалу. Шах-заде вручил послу ответную к государю императору грамоту. После сей аудиенции отправлены от посла подарки к некоторым из знатнейших вельмож, а ввечеру сделал посол прощальную визиту английскому поверенному в делах.

20-го. Простясь с каймакамом, выехал посол из Тавриза и ночлег был в Софиане. (Сюда в ночи прибыли от шах-заде с письмами от его высочества и от каймакама к послу: бивший приставом при после Аскер-хан, 2-й его высочества адъютант Мегмед-Гуссейн хан и управляющей финансами в Тавризе мирза Мегмед-Али, препроводившие посла до Маранды).

NВ. Аскер-хан, бывший при после приставом, уволен в Тавриз от сей должности сколько по ходатайству посла во уважение к его старости, столько и по обстоятельствам приключившейся смерти Марагскому хану, области сопредельной с Урумийскою, в коей властвует Аскер-хан, которому препоручена в управление Марагская область, и по причине возмутившихся в ней балбасских Куртинцев; а должность пристава препоручена с Тавриза до границы племяннику Аскер-хана Назар-Али-беку, как выше явствует, произведенному в Султании в достоинство ханское.

21-го. Ночлег в Маранде и в следующее утро обратное в Тавриз отправление с письмом к шах-задй вышеупомянутых трех вельмож, в Софьяну в ночи с 20-го на сие число прибывших.

22-го. Отбытие в полдень из Маранды и ночлег за Галаху-караван-сараем, на долине не по далеку от деревни Зага. Здесь вручено послу письмо из Тифлиса от начальника штаба Грузинского корпуса полковника Вельяминова о приключившейся смерти генерал-маиору Кутузову, оставшемуся командовавшим в Грузии в отсутствии посла.

23-го. По переправе чрез Аракс ночлег лагерем на берегу по ею сторону сей реки. Из Маранды сопровождал до сего ночлега посла сын хана Марандского, встретивши его превосходительство при въезде в город Маранду; а на самом берегу оной реки по ею сторону [35] встречен был посол сыном Нахичеванского Кеал-Балы-хана, препроводившим его превосходительство до Нахичевана.

24-го. Переход до Нахичевана.

25-го. Здесь отдохновение и отправление ответов посла в Тавриз к шах-заде Аббас-мирзе и каймакаму мирзе Бизюрку, зачисленных 24-м числом, на их отношения, послом полученный пред выездом его из Тавриза 18-го и 19-го чисел. Около полудня посетил посол управляющего Нахичеванскою областию слепого Кеалб-Али-хана, к которому его превосходительство накануне пред въездом своим в город посылал переводчика Мадатова с приветствием, чтоб он не трудился выезжать как прежде на встречу, и что посол весьма остается довольным оказанною ему вежливостию во встрече его сыном ханским на берегу Аракса. Отсюда же отправлен курьером в Россию, состоявший при посольстве в числе фелдъегерей, фелдъегерского корпуса поручик Стабут с депешами к государю и К графу Нессельроде от 25 сего месяца.

26-го. Простясь с Кеалб-Али-ханом, к послу пришедшим, его превосходительство поехал из Нахичевана. Ночлег лагерем за Хаки, близ деревни Юртчи.

27-го. Ночлег за Нораманью лагерем близ деревни Гюштчи.

28-го. Ночлег за Девалу лагерем близь деревни Иенгидже.

29-го. Прибытие в Еривань. На пути от Гюштчи до Иенгидже встречен был посол племянником Ериванского сердаря Кеалб-Али-ханом, препроводившим посла до Еривана, и угощавшим там посольство в отсутствии сердаря Гуссейн-Кули-хана, оставшегося в Тавриз.

30-го. Отдохновение в Ериване лагерем на площадке вне крепости на западной ее стороне пред садом сердаря.

Октябрь. 1-го. Выезд из Еривана и ночлег, миновав монастырь Эчмиадзинский, лагерем в Эговерте или Эгварте.

2-го. Ночлег в Баш-Абаран в границах Грузии.

3-го. Ночлег в селении Гашамлы.

4-го. Отправлен обратно служивший при посли в должности пристава, племянник Аскер-хана, Назар-Али-хан, коему сделаны значительные подарки и посольство отправилось в Караклис, где сделав 5-го числа роздых,

6-го, — путешествовало далее прежнею дорогою и 10-го прибыло благополучно обратно в Тифлис.

Совътник посольства Соколов. [36]

К Дневным запискам путешествия Российского посольства в Персию. Об этикете и о прочих событиях с Российско-императорским посольством в Тавризе, Султании и вообще в путешествии по Персии.

С некоторыми сведениями по сему предмету в течении шестимесячного пребывания нашего в Тифлисе до отъезда посольства, заимствованными из разных сношений с Персиею, случившихся в течении последних лет десяти, и из уст нескольких лиц туда ездивших с поручениями от г-д главнокомандующих в Грузии, прилагалось старание согласовать предначертанное по сему же предмету в высочайшей инструкции, г-ну послу данной, и в записки об этикете при оной (в 17-м приложении, под рубрикою I) с донесениями и от коллежского советника Мазаровича, полученными из Еривана и из Тавриса. В них между прочим предъупреждал он г-на посла о непомерной надменности и невежестве вельмож персидских, особенно же сардаря Ериванского, и о необходимости, так сказать, вынуждать наружные знаки уважения, подобающего высокому званию чрезвычайного и полномочного посла государя Российского.

К сему присовокуплялись сведения, почерпнутые в достаточной мере о тех отличиях и почестях, которые оказывались аккредитованным лицам от держав Европейских, в разные времена при Персидском дворе находившимся, и о тех уничижительных податливостях на наблюдение обычаев, коим продолжают подвергаться Агличане, ныне в Тегеране и в Таврисе пребывающие: носящий звание аккредитованного от Аглинской державы поверенного в делах, Виллок, более пребывание имеющий в Тавризе, нежели в Тегеране, в званий доктора Кампбел его сотрудник, известный и по донесениям главнокомандовавшего в Грузии генерала Ртищева и по двукратному его пребыванию в С.-Пе-тербурге во время нахождения там персидского посла мирзы Аббул-Гассан-хана, и шестеро образователей регулярных войск у Аббас-мирзы в Тавризе, в числе коих один доктор Кормек. У двора Тегеранского уважение к ним незавидное, а у двора Тавризского имеют они цену необходимых образователей, служащих там за плату; они со всею строгостию подвергаются этикету и главнейшим обрядам закоснелого в Персии невежества. Ко двору в известный годичный праздник Навруза являются они в своих мундирах, опоясанные и окутанные шалями, которые посылаются им пред праздником сим от имени шаха, имея на головах форменные шляпы, а ноги обутые в красные чулки с зелеными на высоких коблуках туфлями, стоять же на двор с прочими вельможами, являющимися на поклонение шаху в Тегеране или шах-зад в Таврисе, сидящим в возвышенных открытых галлереях называемых диван-хане. Вельможи принимают Агличан [37] внутри комнат, а являются они к вельможам и в мундирах и во фраках и в сертуках, но во всяком случае обутые в шелковых чулках, и в персидских помянутых зеленых туфлях, которые оставляют за дверьми, а в комнату входят в одних чулках, не скидывая при том шляпы садятся на коврах по персидски, с наблюдением в обращении их с вельможами всех униженностей, отличающих в Персии нукеров (рабов) от властителей. Со вступлением в границы Персии ко внимательному замечанию нашему представились обычаи между прочим жить без мебелей, скидывать туфли при входе в палатки, которые для принятия посольства изготовлены были, и в коих насланы были изрядные ковры, и также образ их угощений. Что же касается до обрядов, от утонченной вежливости происходить долженствовавших бы, вникательному понятию нашему, привыкшему ко всему и в общежитии и при дворах царских в Европе наблюдаемому в сем отношении, не иное что являлось, как пресмыкающаяся униженность младших к старшим и подчиненных пред властителями, сих же токмо презрительная надменность; а в выражениях учтивостей, приветствий и рассуждений заключалось токмо непомерное невежество с лицемерием и самохвальством.

В Еривани предстал первый случай к наблюдению в некоторой мере этикета. Сардарь Хуссеин-Кули-хан, областию Ериванскою повелевающий, известен отличным гордецом и невежею (ибо не умеет он даже ни читать, ни писать). Будучи в некоторой степени родства с шахом по происхождению из того же рода Каджарских татар, и притом облеченный весьма значительною властию по управлению обширной области сопредельной с Российскими и Турецкими, он не знает меры в надменности своей, и ни пред кем не встает, ниже, подобно шаху, удостоивает кого либо приветственным жестом или наклонением головы. Сею известностию руководствуясь, г-н посол принял уже на сей щет меры осторожности дружественным отношением к сардарю, еще из Караклиса отправленным 22-го апетля, в коем к предъуведомлению о скором прибытии своем на границу областей, его высокостепенством управляемых, его превосходительство присовокупил, "что он не сомневается, чтобы его высокостепенству не было приятно встретиться с послом, который вступает в Персию единственно для объявления дружбы своего великого государя его величеству шаху Персидскому".

Теперь же пред въездом в Еривань 3-го майя, на отдохновении в Ечьмиадзине, наблюдена осторожность и внушением приставу Аскер-хану, что прилично было бы, чтоб сардарь Ериванский непременно выехал вне крепости своей на встречу Российскому послу и что в противном случае посол и не останавливаясь в Еривани проедет далее. Получив доверение от пристава о том, что непременно исполнено сие будет со стороны сардаря и быв предъуведомлен об отличной встрече, изготовленной в Еривани, посол отправился туда церемонияльно. В последующий день было послу донесено приставом Аскер-ханом, [38] что сардарь желает иметь честь угостить у себя его превосходительство; но доложившему внушено было, что надлежало бы сардарю сделать послу прежде посещение. Возражение на сие сделано хотя не было, и сардарь был первый с визитою у посла, однакоже заметно начинало уже быть для нас, что Персияне прилагали старание брать первенство над послом. Гораздо заблаговременно также сделано было внушение приставу и на щет вежливости, с каковою надлежало сардарю принять посла у себя, и следствием того были все учтивости, послу сделанные сардарем, вопреки его обыкновению, на которые и сами Персияне взирали с удивлением и в том признавались.

В Тавризе предстояло наблюдение этикета в большой мере: из донесений коллежского советника Мазаровича известно уже было нам о заботливости у двора шах-зады Аббас-мирзы на щет встречи и приема посольства и о самом церемонияле там прожектированном, и нельзя сказать, чтоб не было в день въезда посла оказано всех подобающих почестей, зависевших от средств Аббас-мирзы. Но на щет этикета у двора принца сего, титулуинного в Персии избранным наследником шахского престола, надлежало сделать соображения: в коликой мере пристойна могла быть податливость посла императора Российского на церемонияльные обряды двора Персидского, чтобы, угождая им, избежать всего того, что могло б быть уничижительно для достоинства посла Российского, или посрамительно для мундира его великого государя, дабы не токмо не поселить в понятии сих новых союзников невыгодного мнения о Россиянах, но и уничтожить таковое, в некоторой мере замеченное нами поселенным. Известны нам были главные точки преткновений, наблюдение коих здешние потентаты щитают за святость, в особенности же когда тем могут уничижить значущего европейца для оказания пред народом величия и неприкосновенности к особе потентата. Из собранных же свъдений и из донесений к. с. Мазаровича встречались противоречия касательно того: до какой точно степени сообразовались с этикетом Персидского двора французские и аглинские послы, хотя впрочем вообще не безъизвестно нам было, что сии последние не находили ничего противного в том, чтоб при ношений своих мундиров на публичных аудиенциях разуваться и надавать красные чулки и туфли, и что хотя иным из них и давались кресла на аудиенциях, но ставились оные на площадках пред окнами вне комнаты, в которой сидя принимал их шах или шах-зада.

Сведения сии влекли в числи многих соображений к одному главному в предстоящих случаях представлений посла Российского у дворов Тавризского и Тегеранского имянно: по предмету посольства сего и по обстоятельствам, доведшим Россию до нынешних ее соотношений с Персиею, можно ли было бы послу Российскому поставить себя в известной мере на уравнительную степень с послами, которые были здесь из Франции и из Англии в последния лет двадцать: аглинские являлись с искательством дружбы Персиян для торговых выгод [39] своих между прочим и по поссессиям в Индии, К коим настояла им и необходимость присоединить выгодные позиций на берегах Персидского залива с подстреканием во все то время Персиян к продолжению военных действий с Россиею и формированием на сей конец регулярных войск с платежем Персиянам ежегодных субсидий для отвлечения всем тем внимания недальновидного кабинета Тегеранского от затей их к стороне Индии, с тайным при том возбуждением бунта Хорассанского и Авганцов противу власти шахской, до ныне продолжающегося. Посольство французское Гордана было токмо действовавшею пружиною в Персии повсюду подстрекательных видов Наполеона,— здесь же особенно против России, и частию против Англии. Агличане и Французы со свойственными тем и другим надменностию и высокомерием, первым врожденно по характеру, а вторым по благоприятствовавшим обстоятельствам Наполеонова времяни, интриги и подстрекания свои старались соделать сущными и тяжестию золота, поставляя в равном с ними весе и все уничижительные податливости в этикете для ослепления тем потентата, не надежно еще тогда власть свою в Персии утвердившего, нынешнего Фет-Али-шаха. Аглинское золото однакоже взяло наконец перевес и по отсудствии Гордана, доныне островитяне соделались единственными влиятельными агентами в политической системе (буде позволительно дать сие название слепоте глубокого невежества нескольких мирз, а с тем вместе и заводителям регулярных войск в Персии, без видимой пользы много денег толико пожирающих). Российского императора нынешнее посольство ни по благородству высочайше предначертанной цели его отправления, ни по событаям, его в Персию вызвавшим, не могло поставлять себя потому ни в какой мере на уравнительную степень ни с английскими, ни с французскими, а по сему рассуждению не подобало ему подаваться и ни на какие наружные в глазах народа уничижительности под предлогом наблюдения церемонияльных обрядов. На сих понятиях основываясь, накануне шествия к шах-зад Аббас-мирзы было с приставом Аскер-ханом объяснение касательно этикета, который приличен был бы для приема посла у его высочества. Аскер-хан высказался с видом неизменной необходимости, во-первых, чтоб посол обулся в красные чулки; во вторых, что его превосходительству одному токмо дозволено будет войти в приемную комнату шах-зады, а прочие чиновники свиты остались бы на дворе, или разве токмо двое советников посольства могли бы посла сопровождать в приемную комнату; и в третьих в должности переводчика чтоб был один из Англичан, при Аббас-мирзе служащих. Все сии предложения были совершенно послом отринуты, с присовокуплением, что посол, представляясь к шах-заде в том полном мундире, в котором имеет честь являться к своему государю, желает тем в общем понятии более уважения его высочеству, нежели когда обуется в красные чулки, и также, что естьли чиновникам посольства не может дозволиться быть с ним вместе, то [40] он предпочтет избавить и себя от труда видеться с шах-задою и его высочество от того избавить; а для доставления ему высочайшей грамоты изберется пристойное средство.

На другой день (21-го майя), когда явился Аскер-хан с приглашением посла к шах-заде, и когда сделан ему был вопрос на щет этикета, вследствие обьяснений с ним накануне, он отвечал, что послу не возбранено будет представиться пред его высочество со всеми чиновниками, коих он пожелает иметь с собою, что все будет по желанию его превосходительства, и что для того шах-зада рассудил принять посла за-просто.

Посол удовольствовался на раз сим изъяснением, не входя в подробное истолкование о приеме за-просто, и в назначенный час поехал церемонияльно во дворец. Шах-зада наивежливейше принял посла и учтивейше обошелся со всеми чиновниками, но поелику его высочеству донесено было, что посол не подвергается ни в какой мере уничижительным обрядам персидского этикета, настоятельно притом желая, чтоб чиновники с ним же вместе имели честь его высочеству быть представлены, то прием запросто состоял в том, что его высочество принял посольство вне комнаты под навесом у окон, не дав послу стула и сам не садился. Тем, что посол, не входя с Аскер-ханом в истолкование, что имянно значил прием запросто, подался на заверение его, что все впротчем будет сделано по желанию его превосходительства, посол с намирением испытал быть на сей раз сговорчивым, имев в виду, что впереди остается главный двор Тегеранский, и что таковая зговорчивость его может там так сказать окупиться.

В сих мыслях с наблюдением утонченной вежливости и притом при всяком случае отзываясь об особе шах-зады Аббас-мирзы с особенным уважением, на щет его образованности, отличных качеств и любезности, приложено старание дать на понятие дядьке его каймакаму мирзе Бизюрку (в коем заключается вся министерия двора Тавризского со влиянием на него англинских агентов), испытанному притом к нам недоброжелателю, что посол не может быть доволен приемом Аббас-мирзы, по тому рассуждению, что прием таковой был бы весьма приличен, может быть, для какого либо знатного путешественника, но не для достоинства посла, подносившего его высочеству грамоту великого государя Российского, и что по сим доводам посол, не имев в точном смысле приемной аудиенции у шах-зады, предпочитает Тавриз оставить, не испросив прощальной, изъявив притом накануне отъезда своего желание, чтоб допущен был к его высочеству советник посольства Соколов для исполнения возложенной на него препорученности. Сколь ни прилагалось старания со стороны каймакама чрез пристава убедить посла в тот же день, чтоб он выехал на прогулку с шах-задою под вечер по учиненному того утра приглашению, но посол пребыл тверд в невозможности того исполнить и по причини заболевших глаз. [41]

Советнику посольства Соколову поручил г-н посол по отъезде своем из Тавриза наивежливейше изложить пред его высочеством о чувствах признательности его превосходительства за милостивый прием и угощение посольства во все время пребывания оного в резиденций его высочества, и об отличном уважений, каковое впечатлялось в душе посла к светлейшей особ его высочества; а притом, буде бы вызвался он неудовольственно на щет отъезда посла без свидания с ним, и объяснить его высочеству со всею осторожностию о причинах, посла к тому побудивших. В разговора, более часа продолжавшемся, г-на Соколова с шах-задою по сему предмету принц сей остался по крайней мере по наружности столь довольным нежнейшим образом внушенными ему понятиями, из которых мог он ясно почерпнуть, что не на посла Российского надлежало негодовать за все случившееся, что с видом непринужденной откровенности признался в том г-ну Соколову с сожалением, нисколько раз повторенным: для чего не было случая быть ему таким образом предъупреждену в пребывание первых дней посла в Тавризе. Изъявив притом признательность свою за то, что г. посол, естьли не мог доставить ему удовольствия проститься, то что прислал г-на Соколова, ибо тем оправдал его пред народом, сделавшим уже из такого отъезда посла невыгодное заключение на щет того, что его высочество не хотел или не умел его достойно почтить или угостить, немедленно по свидании с г-н Соколовым отправил шах-зада к послу трех знатнейших ханов с приветствиями и с письмом, в коем изъявлял между прочим признательность за присылку к нему г-на Соколова и за его чистосердечие (под рубрикою 2-ою). Каймакам с тем вместе и от себя почтил посла письмом, на которое однакоже не рассудил посол отвечать, а на письмо его высочества ответствовал 29-го майя из Уджана.

Между тем с приезжавшим в Тавриз 24-го числа чиновником садр-азама (верховного визиря) Мегмед-Али-беком получено письмо и от к. с. Мазаровича. В ответе к нему с тем же Мегмед-Али-беком между прочим упомянул посол о произшедшем в Тавризе с тем, чтоб кстати поставил он обстоятельство сие на вид внимания садр-азаму. Следствием исполненного г-ном Мазаровичем поручения по сему предмету было поличное донесение послу, когда 21 июля явился он сам в Варзыгане, о заверении, садр-азамом ему учиненном, что по повелению шаха приложено будет старание впоследствии загладить причины, нанесения послу неудовольствия, и что о сем пишет садр-азам и в своем письме, отправленном с помянутым Мегмед-Али-беком же, г-на Мазаровича до сего места сопровождавшим.

Поелику же в сем письме садр-азама не явилось ничего до сего обстоятельства относящегося, а изъявлялось в нем токмо соучастие в безпокойствах, послом понесенных от дурной погоды, и уверение, что они позабудутся, когда узрит наконец его превосходительство шаха, то посол не счел приличным и отвечать садр-азаму на сие письмо. [42]

А как Магмед-Али-бек, долженствовавший опять возвратиться, усильно домогался ответа, то сочтено за приличное предоставить г-ну Мазаровичу списаться чрез него с садр-азамом, и с мотамидуль-давла мирзою Абдуль-Вагабом, коему означенное обстоятельство не менее было известно по сношениям и с ним г-на Мазаровича в Тегеране и на пути его в Султанию. Из прилагаемой у сего (под рубрикою 3) переписки г-на Мазаровича по сему предмету и из отношений садр-азама как к нему, так и Магмед-Али-беку, заметны только хитрые уловки в изворотах, от настоящего смысла в деле отклоненных.

В Зангане, где резидует сын шаха Абдулла-мирза, областию сего наименования управляющий, в наблюдении этикета все обошлось без дальних объяснений, ниже затруднений в чем либо; было токмо сделано примечание приставу Аскер-хану на щет приема посла с несколькими чиновниками у шах-зады приличным достоинству посла образом.

В Саманархи ожидал уже посла шахский вельможа мутамеддуль-давла. Персиянам здесь хотелось испытать: не удастся ли в глазах народа дать мирз Абдуль-Вагабу первенство над послом. В Зангане пристав Аскер-хан, извещая посла о нахождении в Саман-Архи мирзы Абдуль-Вагаба и выхваляя его со всех сторон, поставлял на вид вниманию посла, что его высокостепенство один из знатнейших вельмож, доверенностию шаха облеченный, и что хорошо было бы, чтоб посол прямо приехал к нему, дабы тем обрадовать его. Подобное и с некоторым усильным настоянием домогательство чинил Аскер-хан дорогой от Зангана до Саманархи, простирая убеждения свои даже до невежества примечанием, сделанным послу, что в подобных случаях надлежит поступать по наставлениям пристава. Но от тех и других представлений его отходил посол шуткою, не объявляя точного намерения своего; между тем же в Зангане еще приняты меры осторожности, для избежания того, чтоб посол не нашелся в необходимости прямо приехать к мирз Абдул-Вагабу, и для того отправлена оттуда накануне в лагерь Саманархи с частию обоза собственная посольская кибитка, дабы приуготовить его превосходительству приличное и собственное убежище в случае, с нами уже встречавшемся, что мы приедем на ночлег, а у Персиян еще палатки не разбиты.

Въехав в лагерь в Саманархи, посол пошел немедленно в свою кибитку и мирза Абдул-Вагаб повидимому из донесения Аскер-хана, понявши о тщетном его старательстве, прислал немедленно по прибытии посла в лагерь мирзу Абдул-Хуссейна с приветствием, и с изъявлением о нетерпеливом его желании свидеться с его превосходительством, и по учиненному ответу, что посол не менее того желает, был мирза Абдуль-Вагаб у его превосходительства в тот же вечер, а посол был у него с контр-визитою в следующий день.

По мере приближавшегося времени ко въезду в Султанию и по полученному известию, что его шахское величество прибыл уже туда, г-н посол возложил на советника посольства Соколова трактовать о [43] церемониале публичного туда въезда посольства. 22-го июля по полудни г-н Соколов, отправясь из Саман-Архи и прибыв в Султанию, немедленно явился у садр-азама мирзы Шефи и нашел его с несколькими вельможами в кешик-хане (палатке телохранителей, о коей упоминается в церемониале приемной послу аудиенций 31-го июля), занимавшегося делами. По взаимным приветствиям предложено было садр-азаму о предмете порученности г-на Соколова. Сначала не весьма было сие понятно садр-азаму; он по привычке вельмож персидских много говорил учтивостей на щет посла и желания его величества шаха, чтобы по существующей дружбе между обоих государств все распоряжено было к удовольствию посла и к оказанию почестей, высокому его званию приличных. Но на учиненные доводы, что о самом сем благоизволении его величества и в чем именно состоять оно на сей случай будет, нужно, чтоб условлено и постановлено было письменно, садр-азам наконец согласился, и на другой день сообщен был прожектированный церемониял г-ну Соколову, приглашенному в ту же кешик-хане, в которой с садр-азамом соприсутствовали: моотамудуль-давла мирза Абдул-Вагаб, и зять его величества шаха первый адьютант Алла-Айар-хан, а с ними и бывший послом в России мирза Абул-Хассан-хан. По прочтении переводчиком прожектированного церемонияла и на изъявленное садр-азамом любопытство: приличен ли он для посла, наивежливейшим образом предложено было его сиятельству о уничтожены в нем двух статей, подчеркнутых красными чернилами в приложенном здесь проекте (под рубрикою 4), яко не могущих быть приличными в том понятии, когда министерство персидское и по соизволению его шахского величества имеет в виду оказать Российско-императорскому послу почести отличные, и высокому званию его пристойные. Садр-азам не без затруднения подался на сие, быв убежден доводами истины, на сие представленными и подтвержденными мирзою Абул-Гассан-ханом, к коему обращенось было в сем случае со стороны г-на Соколова, с рассуждением о том, что при встрече ему учиненной при въезде его в С.-Петербург не наблюдалось ни в какой мере уравнительности с послами европейских держав, но по высочайшему соизволению имелось только в виду оказать отличнейшия почести послу Персидского государя, союзника императора Российского, и что в теперешнем случае достаточно было бы токмо чистосердечного намерения двора Персидского оказать во встрече посла Российского одно взаимство, чтобы означенные статьи сами собою уничтожились.

Проект церемонияла был немедленно переписан с уничтожением оных статей, и хотя не весьма еще был церемониял достаточен, но советник посольства Соколов счел на сей раз за приличное принять его на доклад послу (под оною же рубрикою 4-й), и с тем в Саман-Архи обратно поехал.

В следующий день (24-го июля) отправился он по приказанию г-на посла опять в Султанию с предложением о пополнениях к [44] церемониям. В приложениях при сем обстоятельно явствует исполненное им по сему предмету и назначение послом въезда в Султанию 26-го июля, вместо 25-го садр-азамом назначенного; состоявшийся же церемониял, по коему учинен въезд, находится в своем месте в числе приложений журнала.

По прибытии в Султанию желательно было по многим соображениям иметь у шаха публичную аудиенцию безъотлагательно; назначенные от двора нашего ко двору Персидскому подарки были уже разобраны и расставлены в палаточных наметах. Количество их, сложность и тяжесть зеркальных стекол, и наконец желание посла лично поднесть их его шахскому величеству, все сие вместе подало мысль к домогательству о двух аудиенциях, так чтобы в первую из них посол акредитовался токмо подношением его шахскому величеству высочайшей грамоты государя императора, а во вторую, чтоб имел честь сделать подношение подарков. В сем намерений приступлено было по поручению посла советником посольства Соколовым к совещаниям о церемонияле публичной аудиенции.

Проект оного, у садра-азама сочиненный, был рассмотрен самим послом, возвращен его сиятельству с примечаниями о пополнениях, о которых сочтено было за пристойное домогаться настоятельно. Излишне будет разпространяться здесь о совещаниях с садр-азамом по сему предмету, ибо оно состояло из многих пояснительных доводов самого содержания помянутых примечаний (под рубрикою 5-ой) у сего купно с возвращенным садр-азаму проектом прилагаемым; кстати токмо упомянуть, что поелику в них сделана ссылка на уважения с высочайшего соизволения оказанные в С.-Петербурге послу персидскому мирзе Абул-Гассан-хану, и поелику настояния о вышесказанных пополнениях чинились и в смысле заимства в почестях послом Российским у двора Персидского ныне требованных, то мирза Абул-Гассан-хан, на сию конференцию приглашенный, не затруднился и тут утверждать истину в выражениях признательности ко всем уважениям, при дворе Российском ему оказанным, о коих отозвался он, что они были в превосходных степенях отличий противу тех, какие оказаны ему были и в Англии.

В сем совещании у садр-азама, в котором, как и в первом; соприсутствовал моотамедуль-давла мирза Абдул-Вагаб, рассуждалось и о костюми, в коем послу и всем чиновникам прилично предстать пред его шахское величество и соглашенось взаимно, что ни его превосходительство, ни чиновники не подвергнутся ни обычаю надевания красных чулок, ни подведения под руки, буде бы и сие последнее было в обряди у двора Персидского, ниже упомянется о сем и в церемонияле ни в каком смысле.

Все состоялось в сем случай по желанию г-на посла, и в церемонияле на первую приемную аудиенцию состоявшемся, 31-го июля бывшую, упомянуто было и о второй для подношения его шахскому величеству [45] подарков; а в совещаниях с садр-азамом условленось и об образе подношения супруге шаховой, как высочайших писем их величеств государынь императриц, так и подарков ей от их же величеств. По всей справедливости сказать должно, что сколь вежлив был шах в первый раз приняв посла, то во второй раз (3-го августа) снисходительность его величества превзошла всякое ожидание наше: нельзя было домогаться того, чтоб его величество непременно из дворца своего, в коем в сей день принимал посла и также на трон, снизшел в палатку для принятия от посла подарков; ибо из объяснений с садр-азамом по сему предмету ничего положительного почерпнуть было не можно, а потому и должно было предполагать, что все кончилось бы одним этикетом подношения, то есть, что посол доложил бы токмо о сем шаху, и надлежало бы здать потом подарки, кому из вельмож поручить угодно было бы его величеству их принять от коммиссара. Но как явствует из описания сей второй аудиенций, сообщенного министерству иностранных дел 15-го августа, шах изъявил сам желание сойти в палатку, где расположены были подарки, с тем, чтоб посол там же находился. Сею снисходительностью, и не взирая на жестокой вихрь, преподал его величество послу к общему удивлению средство поднести себе лично государевы подарки, и ему и его супруги назначенные, и любезность его величества в рассмотрении всех подарков превосходила всякое ожидание.

К сему присовокупить должно еще следующее: моотамидуль-давла мирза Абдул-Вагаб в пребывании своем в Саман-Архи сказывал желание ознакомиться вообще с чиновниками свиты посольской, особенно же с теми, кои знаемы по наукам или художествам; в числе их он узнал академика Машкова и, весьма удивлявшись его рисункам, пожелал иметь портреты всех чиновников Российского посольства. Нужно было сделать ему снисхождение в сем случае, но и желательно было и избрать предмет сему желанию свойственный, который представился в первой аудиенций (31-го июля) посла у шаха. Рисунок сделан был г-ном Машковым и был поднесен моотамидуль-давла мирзе Абдул-Вагабу, а следствием сего было и желание его шахского величества иметь себя нарисованного кистию г. Машкова сидящим на троне.

22-го июля празднества и фейерверк был поводом, который угодно было его шахскому величеству дать г. Машкову, чтобы мог он снять с него рисунок. Г. Машков не токмо имел средство видать его вблизи сидящего в сей день на трона, но он позван был к шаху с тем, чтоб обглядеть его с ног до головы; и его величество дал ему даже на понятие, чтоб нарисовал он его во всем блеске сокровищ и красавцем. 25-го августа, когда доставлено было послу удовольствие видать шахские сокровища, г. Машков снял с них вернейшие рисунки, и наконец в самый день нашего (19 августа) отъезда из Султании поднес он шаху чрез главного евнуха ага Манучара тот желанный его величеством рисунок. Сии два рисунка аудиенции Российского посла у его шахского величества, и сей последний, в коем представлен шах [46] сидящим на троне, остались значительными памятниками пребывания Российского посольства в Персии, и кисти Российского художника.

Что касается до прощальной послу аудиенций, то церемониял ее состоялся без малейших со стороны Персиян затруднений, по кратком на щет ее с садр-азамом объяснении.

На обратном пути в Таврисе по статье об этикете хотя и встречались испытания со стороны каймакама несколько уничижительные, но поелику положительно были они отринуты, то и податливость явилась непрекословно. В сочиненном у каймакама церемонияле между прочим предлагалось опять, чтоб посол один токмо имел вход в приемную комнату Аббас-мирзы, а с ним и советник посольства Негри, есть ли он будет за переводчика; но по учиненному на сие возражение с непременным настоянием, чтобы все чиновники последовали за послом, сия статья переменена и аудиенция 10-го сентября состоялась по церемониялу, в своем месте в числе прочих находящемуся.

О поднесении государевых подарков шах-заде Аббас-мирзе было также условленось: оно последовало в следующий день. Подарки расставлены были на столах, скатерьтями покрытых, в той же комнате, в которой принимал посла шах-зада накануне. Его превосходительство пришел туда с несколькими чиновниками, а вскоре потом пришел из гарема туда же и шах-зада. Его высочество по крайней мере с час пробыл с послом, рассматривав подарки и входя в рассуждения по многим предметам хозяйственности государственной с любезностию ему свойственною. Сие свидание было сколь церемониальнее, столь же и запросто. Шах-зада во время нахождения своего в зале, где были подарки, все прохаживался и не садился ни на минуту. 15-го сентября приглашен был посол по утру для прогулки в загородном саду с его высочеством. Мы нашли его в саду ожидающего посла. Посли приветствия и разговора, несколько минуть продолжавшегося, шах-зада пригласил посла ходить с собою по саду; потом довольно долгое время стояли у бассейна, удивительного по огромности, а затем пригласил шах-зада посла в комнату загородного дома своего. С послом вошли в нее и оба советника посольства. На коврах, на полу насланных, расставлены были в ней большие круглые подносы с разными фруктами. Для его высочества и для посла приготовлены были кресла. Шах-зада сел на свои, пригласив и посла сесть. Подан был завтрак, из сластей и шербета состоящий, на особых столах поставленных пред его высочество и пред посла. По снятии завтрака шах-зада, встав с кресел, и продолжал разговор с послом часа с полтора стоя. Одним словом, как в сих случаях, так и в последующих двух на экзерцициях пехотного батальона и артиллерии (16 и 18-го августа) шах-зада видимо старался нравиться важливою простотою и непринужденною любезностию обхождения своего, вопреки строгих и принужденно надменных обычаев азиатских.

советник посольства Соколов. [47]

О посещениях и угощениях.

Российский посол во всем путешествии своем по Персии не делал никому из вельможей персидских первых визитов, и по прибытии в Султанию на другой день был первый с визитом у садр-азама или великого визиря мирзы Шефи по тому уважению, что сия особа почтена была высочайшею этикетною грамотою государя императора. Садр-азам был у посла с контр-визитою пред первою аудиенциею посла у его шахского величества. Персияне начали и здесь испытывать взять над послом первенство: садр-азам делал внушения, чтоб посол сделал визиты некоторым первейшим вельможам еще до аудиенций, но предложение сие было отклонено в неопределительном смысле. После второй аудиенций отнесены были подарки от высочайшего имени садр-азаму, и в следующие дни доставлены таковые: к Алла-Айар-хану, шахскому зятю, к низамуд-давле хаджи Магомед-Гуссеин-хану, к моотамедуль-давле мирзе Абдуль-Вагабу, и к каймакаму Тавризскому, в Султанию же находившемуся, мирзе Бизюрку, в тоже время и к старшему сыну шахскому Мамадь-Али-мирзе, к коему ездил посол церемониально с посещением на другой день второй аудиенций у шаха, и на каковое надлежало изпросить особенного соизволения его шахского величества.

У сыновей шахских на щет посещений наблюдается этикет тот же, как и у шаха. Они весьма важливо принимают, но ни встречают, ни провожают посла, ниже встают, когда посол входить или уходит, и контр-визитов они сами не делают, а присылают во взаимство своих визирей.

Посол ожидал, что вельможи, получившие от высочайшего имени подарки, сделают ему учтивость посещением его, но ожидание сие было тщетно; все продолжались переговоры со стороны садр-азама, чтоб посол сделал им первый посещение, а посол на сие не склонялся. Но дабы не подать вида неприязненности таковою отклонностию, и притом, чтоб и не сделать первых посещений вельможам со стороны посла в точном их понятии, придумано средство то, чтоб вельможи каждый особенно сделали послу честь приглашений для угощения его, по соизволению на то его шахского величества. Садр-азам первый угостил посла со всею свитою обеденным столом, затем и прочие вышепомянутые вельможи один после другого, а потом были они у посла и с визитами и некоторые из них на великолепном угощений, для них сделанном, по списку у сего приложенному. Угощение сие послужило поводом к удивлению нашему о высочайшей степени невежества и рабства Персиан: во первых должны они были спросить соизволения у самого шаха, чтоб быть у посла на угощений; а во вторых нашлись они в величайшем затруднении, как бы не преступить строгостей их закона, запрещающего вкушать яствы за одним столом с христианами, ими приготовленные и на их посуде; и дабы не согрешить в чем либо, [48] невольно решились они сойтись в самый тот день по утру у Алла-Айар-хана на совет, в который приглашены были знатнейшие муллы. Нам в тоже время стало о сем известно, и мы нашлись приспособиться несколько к их предрассудкам, и поелику известно, что магометане не вкушают от мяс, битых не людьми их исповедания, то и предъупредили мы их, что не токмо не будет ни блюд мясных, ни вина, но что и подаваться им будут яствы и пития в их вкусе, приготовленные их людьми. Предъупреждение таковое сколь ни одолжительно для них было, однако некоторые из строжайших наблюдателей Алиевих наставлений по приглашению не приехали, исключая мирзы Абуль-Гассан-хана, которого отдалил от сего по ненависти к нему, как после известно нам стало, садр-азам мирза Шефи, вопреки и поведънию шахскому; съехавшиеся же к послу с приметным принуждением отведывали токмо чай и шоколад, безпрерывно курив кальяны, а сев за стол вкушали токмо дыни и арбузы, которые разрезывал каймакам и слуги их собственными ножами, а до шербета, для пития приготовленного, и не коснулись. Но каждый из них выпросил к себе на дом блюду из красиво сделанных желеев и конфект. Сим угощением однако же чрезмеру довольны, потому что они приняли оное знаком уважения им оказанного, отзывавшись, что ни один из иностранных послов столь отлично, великолепно и уважительно их не угощал.

Кстате ко всему вышеписанному в дополнение поместить здесь, что как посол, так и чиновники в обращении с Персиянами наблюдали во все время утонченнейшую вежливость, плодом которой было неописанное восхищение его шахского величества на щет самого посла и его благосклоннейшие отзывы ко всем чиновникам.

Список вельможам, приглашенным к Российскому послу на угощение в Султании 25 августа 1817 года.

Садр-азам мирза Шефи.

Хаджи Магомед-Гуссейн хан Марвинский.

Низамуль-давле хаджи Магомед-Гуссейн-хан.

Каим-макам Тавризский мирза Бизюрк.

Абдул-Вагаб (моотамидуль-давле).

Алла-Айар-хан, главный шахский адъютант и зять его величества.

Вали Курдистанский Еманулла-хан.

Юсуф-хан, спегтар или ыачальник джанбазов, шахских регулярных войск.

Наджаф-Кули-хан, управляющей Герузскою областию подвластною Аббас-мирзе.

Махмуд-хан, 2-й шахский адьютант.

Мирза Таги, визирь Зенганский.

Мирза Абдул-Гассан-хан, бывший послом в России.

Советник посольства Соколов.