Усталая буря ушла в пещеры Лезгистана; чуть слышно было, как она ворчит за горами. Облегченные от груза облака улеглись по вершинам, а вершины гасли без зари, потому что солнце исчезло в туманном западе без прощанья. И вот, изгороды стали чаще, сады гуще, кой-где проглядывали высокие, соломой крытые, кровли домов из зеленого потопа плодовых и шелковичных дерев. Вся дорога перерыта была деревянными водопроводными жолобами. Вода сочилась, струилась, журчала везде. Наконец, у стопы огромной, зеленью подернутой горы, на повороте в теснину, по обеим сторонам небольшой речки, открылось мне местечко Куткаши. Так как всякой дом окружен особым садом для шелководства, то селение растянуто и разбросано на несколько верст, без всякого порядка, без улиц, кроме проезжей дороги. Переехав по мостику речку, я должен был, несмотря на усталость, добраться до самого конца местечка, чтобы, во заведенному здесь обычаю, предстать перед светлые очи бека, одного из наличных владетельных князей Куткашннского магалла. Дом его, кроме величины, ничем не отличался от обывательских; за то обнесен был каменною стеною, и у ворот возвышалась небольшая из плит с перилами площадка. Фонтан кипел с нею рядом. Спрыгнув с коня, и отдав подержать ружье, потому что представляться с ружьем за плечами считается в Азии неучтивостью, я взошел на ступеньки эстрады, на которой сидел со своими приближенными бек, наслаждаясь прохладою вечера и вечным наследием восточных владетелей, — бездельем. По месту, в средине полумесяца, мне нельзя было ошибиться, к кому обратить обычное приветствие. Все встали, и молодой, едва ли двадцатилетний бек, очень красивой наружности, очень учтиво, но довольно холодно отвечал на мой селям. Заметно было, что он не устал еще разыгрывать важность горского князька, хоть это худо мирилось с нагольною овчинною шубою, накинутою на плеча. Впрочем не думайте, что нагольная шуба, окрашенная сверху копотью ольхи, может служить предосуждением богатству или знатности. Ни мало. Горские власти не прихотливы, и грозный хан охотно завертывается в тулуп из косматых овчин наровне со своим нукером. Амирам-бек, — кажется так его назвали, — пригласил меня садиться, и мигнул, чтобы подали трубку, но я отказался от того и другого: мне крепко хотелось на боковую. «Прошу одной кровли на ночь и трех лошадей на заре», сказал я беку: «кроме этого душа моя не имеет нужды ни в чем, — только в вашей благосклонности».
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Кавказ

Однажды, когда знойное Дагестанское солнце спускалось за вершины Кавказа, холодея как-бы от прикосновения к вечным его снегам, множество народа стремилось на небольшую площадь Кубинскую. Одни шли туда пользоваться, по обыкновению, свежестью вечернего воздуха, другие толковать о городских новостях; но большая часть спешила  посмотреть на зрелище, всегда привлекающее любопытных, — на казнь преступника. Площадь наполнилась народом, и вскоре из главной улицы показалась скромная процессия: два или три человека вели одного, чтобы, по приказанию хана, вынуть ему глаза. Исполнители казни были нукеры (служители) Шейх-Али-хана, так же как и осужденный. Они привели товарища своего на середину площади, связали его, повалили на землю, и прикатили тяжелое бревно, — инструмент, употребляемый тогда для этой страшной операции, чтобы заставить несчастного открыть глаза, которые он сжимал, как-бы надеясь спасти тем свое зрение. Народ с трепетом смотрел на приготовления и на страдания нукера. Уже несчастный почти задыхался под тяжестью бревна, сдавившего ему горло, и два железные крюка готовы были лишить его глаз, как вдруг раздалось громкое — Хабарда, хабарда!—посторонитесь, посторонитесь! Толпа расступилась, и исполнители казни увидели перед собою ханского племянника, Аббас-Кули.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Кавказ

Я никогда не видывал Лорда Байрона, и он показался мне чрезвычайно привлекательным. Было что-то очаровательное в его виде и манерах; физиономия его была не столько правильна, как выразительна и благородна; невозможно было не заметить его чела — белого, чистого и гладкого, как алебастр; небольшие светлорусые усы придавали нечто мужественное нежным чертам его, имевшим выражение несколько женоподобное; темноголубые глаза его навыкате, казалось, плавали в сладострастной влажности, которой удивляемся мы у женщин чувствительных и слабых нервами. Под его кожею, чрезвычайно тонкою, видны были длинные голубые жилки, которые, извиваясь пониже его лба и около вискрв, показывали обращение крови в его венах. В улыбке его, как в улыбке Наполеона, было нечто очаровательное; но едва улыбнувшись, он  делал какую-то странную ужимку, как дитя, которое сердится, или избалованная женщина, которая хочет немножко помучить мужа или любовника. Бонапарте тоже улыбался как-будто случайно. Веселость его начиналась с важности, и оканчивалась важностию, что, по словам Г-жи де Сталь, производило самое странное действие. Гордость этих людей непозволяла им вполне предаваться радости, которая казалась им недостойною их. Кудрявые волосы Лорда Байрона начинали седеть. Трудно было расслушать что он говорит, особенно в конце фраз: он привык говорить стиснув зубы, и когда он оживлялся, слова в его устах производили звук неясный, какой-то смешанный шум. Что касается до его физиономии, то один только скульптор, Торвальдсен, схватил главные черты лица его, и мраморный его бюст, который я видел у Г. Дугласа Нинкерда, довольно удачно изображает голову Байрона; но оттенки, цвет, нежность, тысячи изменений выражения, которыми отличалось это лице — этого ни один живописец не передал и никогда не передаст. Одежда его была странна и прихотлива; он ходил в нанковой вышитой куртке, под которою виден был белый пикеевый жилет, едва застегнутый, в широких нанковых брюках, сжатых в подъеме, в тонких сапогах, а иногда в штиблетах; белье его всегда было чрезвычайно тонко и отогнутый воротник рубашки открывал всю его шею. Этот необыкновенный костюм дополняла широкая шляпа из Тосканской соломы. Лорд Байрон терпеть не мог нечистоты, любил даже изысканность, чрезвычайную разборчивость и щегольство.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Османская империя Греция

Как и в самом Китае, в Маньчжурии обращается единственная разменная монета – медная (точнее сплав меди, цинка и олова). Это так называемые чохи, круглая монета с квадратным отверстием посредине.
На лицевой стороне надпись обозначает года правления царствующего императора, на оборотной при нынешней династии маньчжурскими буквами стали обозначать название монетного двора, где отлита монета. Китайское название этих монет цянь 錢, маньчжурское цзихá (у дахур и солонов цзяhá, чжаhá). Счет этих монет и отношение их к серебру отличается большим разнообразием и в самом Китае, так что напр., в Пекине одна монета, правда немного больших размеров, идет за двадцать номинальных чохов, а в Калгане каждая монета считается за один номи­нальный чох. То же самое, но, конечно, в меньших размерах, мы видим и в Маньчжурии. Именно в ней существуют три счета чохов. Два первых счета по связкам. Первый счет – на так называемые да-цянь (большие чохи <大錢>), цзин-цянь (столичные чохи <京錢>) и дун-цянь (восточные чохи <東錢>) – существует в северной и средней Маньчжурии, т. е. в Цицикарском и Гириньском цзянцзюньствах. В этом счете каждая мо­нета считается за два номинальных чоха. При этом в сотне номинальных чохов всего 49 монет, а в тысяче – 490 монет, или 980 номинальных чохов, отчего и образовалось техническое слово «цзю-па» <jiu-ba =  - примечание С.Сидоровича> (980) < Неточность. jiu-ba - специальный «коммерческий» символ, обозначающий 98 - 九八 в обычном написании. Существовали также специальные символы для чисел 94, 95, 96, 97, 99. Изначально эти термины использовались для обозначения скидки при платежах медной монетой вместо серебряных долларов, предоставлявшейся плательщику ввиду нехватки чохов в обращении. Позднее эта скидка стала уже традицией – В.Б.>. Эти 490 монет и образуют связку в тысячу номинальных чохов (и-дяо-цянь <一吊錢>), которая обыкновенно называется дяо <吊>; для удобства счета чохи нанизываются столбиками, разделенными узелками и перехватами веревочки. Во всякой связке 6 таких столбиков, по 3 с каждой стороны: крайние (верхние) по 49 монет (100 ном. чохов), остальные по 98 (200 номин. чохов) .
Полный текст

Метки к статье: 19 век Китай

Кроме свободного населения, в Джедде открыто процветает рабство. Арабы даже средней зажиточности имеют по 2 — 3 невольника. Рабовладельцы посылают рабов на заработки в качестве носильщиков, перевозчиков, рыболовов и проч. Многие вдовы заработком их содержат себя и детей.
— Где вы покупаете рабов? — спрашивал я одного купца-араба.
— В полутора или двух часах езды на осле от города есть несколько приморских бедуинских деревень, жители которых занимаются продажей невольников. Кроме того, можно приобрести раба и в Мекке, где около Бейтуллы (Каабы) находится невольнический рынок.
— Откуда привозят рабов?
— Из Африки. Почти против Джедды, на африканском берегу вблизи Суакима, много деревень, куда из центра Африки привозят негров, сомалийцев, абиссинцев. Из Суакима на больших лодках везут их к нам.
— Сколько же вы платите за человека?
— Молодой раб, хороший работник, стоит 100 — 150 рублей, молодая девушка-рабыня 150 — 200 рублей. Мальчика можно купить за 60 рублей.
— Не убегают они от вас?
— Куда же они могут скрыться? На пароход их не примут, за город, в степь — схватят бедуины, которые или снова продадут, или к себе возьмут. Да у нас обращаются с ними хорошо, закон нам не позволяет их обижать.
— Вступают ли рабы в брак между собой?
— Редко, да и то в пожилом возрасте. Молодые девушки идут большей частью в наложницы к хозяевам. Дети остаются рабами у владельца.
Один из наших паломников так описывал продажу невольников в Мекке: “Около Бейтуллы, в трех отдельных помещениях, открытых для публики с улицы, продаются рабы и рабыни. Для женщин устроены высокие скамейки, а мужчины сидят на корточках около стен. Рабыни, числом до 70-ти, с платочками на головах, были одеты в костюмы, более или менее терпимые для глаз. Черных женщин мало, сидели преимущественно темно-коричневые, в возрасте от 20 — 40 лет, и одна девочка 9-ти лет. Всего больше черных рабов; я насчитал их до 35-ти, между ними семилетний мальчик. Покупатели могли осматривать у невольниц только открытые части тела: лицо, шею, руки, ноги до колен; если кто желал более подробно осмотреть, то поручал доверенной женщине, которая и производила осмотр в закрытом помещении. Цена на мужчин в это время стояла от 150 до 200 рублей, на женщин от 150 до 300”.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Арабский Восток

Метки к статье: 19 век Турция Османская империя

В Английском Журнале, the monthly repertory of english litterature etc. находится следующее любопытное известие о Майнотах, народе новой Греции:
Майноты населяют ту часть Мореи, которая образует мыс Мотапан, и называют себя потомками древних Спартанцев. Юноши их, достойные отрасли великих предков, один перед другим стараются отличиться проворным воровством: с отменным искусством похищают они у соседей своих плоды, хлеб и прочие жизненные припасы, и хвалятся сею промышленностию, как некоторым достоинством.
Телесное наказание здесь не в обычае; похитителя принуждают заплатить седмеричную цену кражи, но смертию никогда не наказывают. "Все сокровища света, говорят Майноты, не стоют жизни одного человека." Действительно и краденое никогда не бывает великой цены - обыкновенно плоды или растения. Здесь самое сильнейшее средство, удержать от воровства, состоит в том, что Священник лишает вора Святого Причастия.
Майнот никогда не употребляет при воровствах своих обмана или насилия - это обесчестило бы его на всю жизнь. Малейший обман лишает здесь навсегда доброго имени. Привыкнув с молодых лет к воздержанию и бескорыстию, молодой Майнот не имеет никакого понятия о приобретении денег; только в уважении своих сограждан и добродетели, единственных сокровищах свободных людей, поставляет он все свое достоинство.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Османская империя Турция Греция

В Турции всякой чиновник правительства есть безмолвный раб власти верховной; на нем лежит все бремя деспотизма, и его в первого раза можно узнать по той беспокойной заботливости, которая обнаруживается в его движениях. Стoит только посмотреть внимательно на человека сего звания, и вы в нем не ошибетесь: голова его неподвижна; опытный глаз его беспрестанно действует и все замечает; на лице его невидно совершенно никакого выражения внутреннего чувства; он говорит, но всегда тихо и в полголоса. Мучительный страх заставляет его всякую минуту быть на страже; смотря на его поступки, можно подумать, что око и ухо Государя следуют за ним повсюду. Класс граждан независимых оказывает сим людям совершенное презрение; особливо женский пол поступает с ними без всякой пощады. Мало таких земель, где бы женщины даже перед самим Государем говорили так свободно, как в Константинополе. Сею вольностию, кажется, пользуются они в замену того удаления от общества и пренебрежения, которые достаются им в удел общий. Не смотря однакож, что в Турции женщины обязаны проводить жизнь свою во внутренности Гарема (Всем известное слово, которым означается жилище жен Турецких; собственно же слово сие значит священное место, куда никто не может иметь доступа. Соч.), и что по видимому не пользуются никаким уважением, они умеют в заключении сем столь же хорошо, как и во всяком другом месте, употреблять в свою пользу ту власть, которая дана их полу от Природы. В Турции, как и везде, где только честолюбие находит пути к сердцу женщин, влияние сих последних на дела общественные бывает часто полезным для Монарха и его подданных, и на оборот причиняет иногда страшные бедствия государству.
Турецкие жены суть большею частию покупные невольницы. Если многоженство вредит народонаселению, что еще не совсем доказано; то по крайней мере оно способствует сохранению здоровья и красоты телесной, которые в противном случае от браков, основанных на корысти или договорах, приметно повреждаются. Впрочем многоженство бывает иногда причиною значительных беспокойств, особенно внутри сераля. Жены Султанские называются Кадины (Кадина есть то же что госпожа или замужняя женщина (dame). В серали этим именем называют жен Султана в отличие от его наложниц. Кадины суть действительные супруги его, ибо рожденные от них дети предназначаются быть наследниками престола. Но для возведения их в сие достоинство вероятно не бывает ни законного акта, ни празднества. Впрочем они, подобно супругам других отличных чиновников, суть не что иное, как прекрасные невольницы, купленные за деньги, или полученные в подарок. Во время моровой язвы в Константинополе, с 1812 по 1814 год, Рейс-Ефенди (Министр иностранных дел) лишился одной из своих жен, к которой был весьма привязан. Я посылал по сему случаю изъявить ему мое соболезнование. Да, сказал он, я весьма жалею об ее смерти; она стоила мне пять тысяч пиастров. Они предназначаются для размножения царского рода; но не будучи соединены с властелином своим никакими торжественными узами брака, они не могут именоваться Султаншами. Почетное титло сие делается обыкновенно принадлежностию той из них, которой сын вступает на Престол; в таком случае называют ее уже Валида-Султан, т. е. матерью Султана, и переводят из старого сераля во Дворец Императорский. Тогда, находясь близко своего сына, часто она имеет на него и на все правительство опасное влияние. Султан, оставивший по себе малолетных детей от многих жен, открывает обширное поле для крамол и распрей, которые не редко бывают причиною великих неустройств в Империи. Посему нет страны, где бы малолетство и регентство были столь страшны, как в Константинополе.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Турция Османская империя Греция