Поль Надар родился в Париже в 1856. С 1874, он работает в студии своего отца, известного фотографа Гаспара-Феликса Турнашон по прозвищу Надар, портретиста крупных современных писателей и артистов (Бальзака, Вагнера, Бодлера, и т.д.).
В 1886-1887 годах он официально возглавляет семейную студию. Вслед за своим отцом, сначала он развивает свое искусство в области портрета.
В 1890, он предпринимает длинное путешествие, которое должно его привести в Ташкент на Всемирную Выставку.
Уехав из Парижа, 18 августа он прибывает в Стамбул на Восточном Экспрессе, пересекает Чёрное море, сев на судно в Стамбуле, пересекает Кавказ через Тбилиси и Баку, затем достигает территорий русского Туркестана. Он объезжает регион в течение двух месяцев, сначала на поезде, направившись по Закаспийской магистрали, затем на конной повозке, и привозит оттуда более 1200 негативов, которые представляют повседневную жизнь, памятники, пейзажи, стройку строительства железной дороги и множество портретов.
Фоторепортаж Поля Надара является одним из первых «больших репортажей» в истории фотографии. Недавнее усовершенствование и выпуск в продажу фотографического оборудования, более лёгкого и готового к работе, а именно использование броможелатиновой эмульсии серебра на гибких носителях (катушки), которая постепенно заменяет коллодиум на стеклянной пластине, позволяют выполнить большее количество снимков. Поль Надар путешествует с новыми аппаратами моментальной фотосъемки в руках, Kodak nº 2, разработанного Жоржем Истманом, увиденным в 1889 на Всемирной выставке в Париже, который работает с гибкой пленкой, а также с Détective Nadar своего собственного изобретения. В 1893, Поль Надар становится к тому же представителем компании Eastman-Kodak во Франции.
Однако, Надар продолжает параллельно использовать классическое оборудование. В частности он привозит в своем багаже тяжелую традиционную камеру, которая позволяет снимать фотографии на стеклянных пластинах размером 30 x 40 см. Речь идет о хрупком и габаритном оборудовании, но, не будучи ни авантюристом, ни исследователем, Надар имеет скорее комфортабельные условия путешествия. Рекомендованный генералом Комаровым, губернатором русского Туркестана, и генералом Анненковым, инженером, занимающимся строительством Закаспийской магистрали, он путешествует в регионе с пропусками, которые ему позволяют бесплатно ездить на закаспийских поездах. Его проживание также оплачивается властями на протяжении всей его одиссеи, и повсюду, где он проезжает, его встречают и чествуют офицеры и местные влиятельные лица.
С другой стороны почти достоверно известно, что Гюстав Перейр, выходец из крупной семьи банкиров, взял на себя значительные расходы Надара. Перейры интересовались финансированием железных дорог за границей и целая серия фотографий о железнодорожном оборудовании позволяет думать, что речь шла отчасти о получении некоторой конфиденциальной информации.

Метки к статье: 19 век Кавказ Российская империя

24 августа 1890 года французский фотограф Поль Надар прибывает в Стамбул на Восточном Экспрессе, пересекает Кавказ через Тбилиси и Баку, затем достигает территорий русского Туркестана, современные Туркменистан и Узбекистан. Он объезжает регион в течение двух месяцев, сначала на поезде, направившись по Транскаспийской магистрали, затем на конной повозке, и привозит оттуда около 1200 негативов, которые представляют повседневную жизнь, памятники, пейзажи, строительство железной дороги и множество портретов.
Ниже фотообзор его путешествия из Батума в Тифлис.

Метки к статье: 19 век Кавказ Российская империя

24 августа 1890 года французский фотограф Поль Надар, прибыл на "Восточном экспрессе" в Стамбул, откуда совершил путешествие по Закавказью и Средней Азии. Путь его пролегал из Стамбула в Трабзон и Батум морем. Далее в Тифлис и Баку посуху. В Баку он пересел на пароход до туркменского Узун-Ада (бывший порт, построенный на восточном берегу Каспийского моря в бухте Узун-Ада Михайловского залива в Красноводском уезде Закаспийской области Российской империи. До 1899 года порт служил начальным пунктом Закаспийской железной дороги). Откуда по Закаспийской железной дороге (военная железная дорога, построенная в 1880—1891 годах российскими железнодорожными батальонами в Закаспийской области России), проехав через Асхабад, Мерв, Чаржуй, Бухару и Самарканд посетил работавшую тогда в Ташкенте Туркестанскую выставку. По пути Поль Нодар фотографировал местные достопримечательности, флору и фауну, памятники, древние крепости, жителей простых и именитых. Часть фотографий, снятых на 3,5-дюймовую черно-белую пленку, мы публикуем в данном репортаже. Для улучшения восприятия мы улучшили качество фотографий с помощью искусственного интеллекта и придали им цветность.

Метки к статье: 19 век Турция Кавказ Российская империя

Закончу мою Владикавказскую повесть эпизодом об Ингушском князьке Шефуке, изменившем нашему правительству и тем наделавшем много шуму и хлопот самому Ермолову. В одной статье Д. В. Давыдова, по поводу этого дела, о Ермолове выражено так, или почти так: «Ермолов, одним мановением бровей, сломил непокорного и заставил его покориться». В сущности дело это завершилось иначе. Вот что произошло. В начале войны с Персией, по горским мирным аулам стали появляться эмиссары от наследника Персидского престола, Аббаса-Мирзы с целию возбудить между ними восстание против Белого Царя. Эмиссары эти снабжены были деньгами, но не более того что было нужно для задатков; тем же из них, которые действительно отпадут от России, обещаны горы золота. В числе соблазнившихся такими щедрыми посулами был и Шефук, владелец аула, почти смежного с Владикавказом.  В одно прекрасное утро открылось, что Шефук, забрав свое семейство, а с семейством и все что мог с собою захватить, бросил свой аул и ушел в горы. Уйти в горы значило объявить себя врагом России. Знали, где он находится; но силою возвратить его было невозможно, а по доброй воле он не сдавался. Шефук ждал награды из Персии, но не только награды, но и слухи оттуда до него не доходили. Беглец, наконец, убедился, что он обманут. И вот Шефук придумал как бы по крайней мере вернуть свой потерянный аул.
Однажды из Грузии в Россию шла оказия. Оказии ходят медленно, так как их конвой из пехоты. Уже было недалеко до крепости, с версту что ли, как один из пассажиров оказии, барон Фиркс, желая скорее прибыть на место, дал шпоры коню и поскакал вперед один (так нередко позволяли себе наиболее нетерпеливые). Едва Фиркс заехал за половину оставшегося ему пути и поравнялся с кустарником невдалеке от дороги, как увидел, что из-за кустов на него несутся несколько человек горцев. Фиркс соскочил с лошади, думая от них отбиваться, пока подойдет конвой; не тут-то было: его приняли в нагайки, усадили и увязали на лошадь и погнали в горы. Героем этой так называемой шалости был Шефук. Во Владикавказе поднялся страшный переполох. В Тифлис засновали курьеры. С тем вместе к Шефуку посылали то мирных горцев, то переводчиков с разными предложениями; но он и слышать ничего не хотел, все еще не теряя надежды на Персидские подарки. Он укрылся с пленником в ауле у одного из своих кунаков, нам враждебных, в недоступной местности. Впрочем, с Фирксом он обращался хорошо и допускал, чтобы из крепости ему привозили все нужное. Шефук ждал, ждал; но из Персии ни слуху ни духу. Начались переговоры, от угроз перешли к предложениям и убеждениям. Шефук соглашался освободить своего пленника с тем, чтоб измена его была предана забвению, чтоб ему было дозволено, по прежнему, владеть аулом; от этих условий он не отступал ни на шаг. «Дай мне моя аул», говорил он, «будь моя кунак, и Фиркса твоя». Ермолов, может быть, и супил брови, но делать было нечего, согласился.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Кавказ Российская империя

Наш поход был не что иное, как прелестная прогулка, оживленная толпою веселых радушных лиц, из которых мало кто подумывал о предстоящей опасности. Несколько выстрелов в арьергард переранили  четырех человек, но почти никто на это не обращал внимания, и полковник Козловский не велел отвечать неприятелю. Выбравшись на самую значительную и уже безлесную возвышенность, граф осмотрел позицию, бывшую в прошедшем году под лагерем генерала Нейдгардта, нашел ее неудобною и велел подвинуться отряду еще на версту с лишком вперед. Здесь стали мы вправо от разоренного, весьма значительного аула, жители которого начали селиться в недалеком расстоянии в лесах. На месте, на котором должен был стать наш лагерь, находились богатые нивы пшеницы, проса и, кажется, кукурузы. Так как жители не вступили с нами ни в какие сношения, то граф не имел причины удержать кавалерию от фуражировки по хлебным полям. Не прошло часу, и надежда на богатую жатву исчезла. С нашей позиции мы могли различать свободно, посредством подзорной трубы, не только толпы горцев, но даже их лица. Мужчины и женщины смотрели с унынием на разорение их полей, но они оставались в совершенном бездействии. Мирные горцы, следующие с нами при отряде, говорили нам столько о намерениях салатавцев сделаться покорными русскому правительству, что мы начали верить им и их словам и полагали, что можем кое-где надеяться на доброе к нам расположение. Когда, однако, дошло дело до того, чтобы запастись водою и напоить наших лошадей и рогатый скот, то мы удостоверились, что обыватели Хубарских высот также желают нам вредить, как и все прочие приверженцы таригата....
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Кавказ

Комиссия отправилась в Тифлис в мае 1837 года и, по прибытии туда, тотчас открыла свои действия. Естественно, что в таком крае, где вес правителя в глазах народа зависит еще более, чем в Европе, от степени видимой доверенности к нему государя, одного прибытия сей комиссии уже было достаточно, чтобы поколебать власть главноуправляющего и породить интриги. Если высшим властям известно было, что цель комиссии заключается единственно в устройстве будущего, а отнюдь не в ревизии прошедшего и настоящего, то не могли этого знать ни подчиненные лица, ни жители. Они полагали, напротив, что сенатор прислан для обнаружения существующих беспорядков и злоупотреблений, а барон Ган нисколько не старался рассеять в них это убеждение, зная, что барон Розен стоит на невыгодном счету в Петербурге, и предвидя, что ему нельзя будет долго удержаться на месте. Предвидение это, действительно, вскоре и сбылось. Летом (Император Александр II исправил: «Осенью») 1837 года, когда комиссия была уже в полном ходу, император Николай, в первый еще раз в продолжение своего царствования, лично посетил Закавказье и остался недоволен столько же состоянием военной части, сколько и всем устройством гражданским. «Посещение Закавказского края государем, — как выразился Ган в одном из последующих своих рапортов, — пробудило со всех сторон надежды, дало голос заглушенным дотоле жалобам, подняло завесу, закрывавшую множество злоупотреблений, поселило ужас в виновных, тесно между собою соединенных общею им опасностью». Ган, с своей стороны, удалясь от прямой цели своей посылки, ревностно способствовал обнаружению этих злоупотреблений. Действовав сперва через сопровождавшего государя генерал-адъютанта графа Орлова, а потом, во время пребывания государя в Тифлисе, достигнув и нескольких личных докладов, он умел совершить, между прочим, один истинно дипломатический подвиг. Доложив государю, что считает долгом раскрыть разные местные неустройства и злоупотребления, дошедшие до него при исполнении его поручения, он просил, чтобы дозволено ему было представить эти обвинения непременно в личном присутствии барона Розена, так как он, Ган, не имеет ничего сокрытого и желает действовать во всем совершенно гласно. Желание его  совершилось, и вместе с ними был призван к аудиенции и Розен. Ган читал свои замечания, а государь тут же требовал к ним объяснений от Розена, который не умел или не мог отвечать почти ни на одну обвинительную статью, и, между тем, невольно должен был отдать справедливость деликатности и праводушию поступка своего противника. Результатом этой аудиенции и разных личных неудовольствий государя была смена, в конце 1837 года, Розена и замещение его генералом Головиным, дотоле председательствовавшим в правительственной комиссии внутренних дел царства Польского. Управление сего последнего, как увидим ниже, не только не принесло пользы, но еще увеличило запутанность и неустройства...
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Кавказ

Казаки, обходя аул, заглядывали через невысокие саманные заборы во внутрь дворов.
— Все дворы битком набиты лошадьми! заметил Пудей.
— Да... Должно-быть, правда, что собираются в набег, решил начальник. Ну, да, дьявола лысого получат... осторожно засмеялся он. Завтра мы с Яковом Петровичем зададим им чёсу... Вот будет потеха! потирая себе руки, заметил Тарарин.
В это время в нескольких шагах от них из-за угла сакли появилась верхоконная фигура Чеченца, закутанного в белый башлык. Казаки присели было к земле, но абрек ехал прямо на них. Пластуны, из боязни возбудить подозрение, опять встали. Чеченец, поравнявшись с ними, обратился с вопросом:
— Где сакля Хаджи-Бея?
— А вот там! смело ответил по-чеченски начальник пластунов, указав на край аула.
Чеченцы проехали мимо.
— Однако пора, а то чего доброго орда подымится, тогда и ног не унесем.
— Небось унесем, много их видали, гололобых!.. задорно возразил начальник.
— Гололобые-то не так страшны, а вот к командиру надо поспеть раньше рассвета; сам знаешь, любит, чтобы и свои не знали, когда мы придем. Больше смотреть нечего, по всему видно что партия собирается здесь...
Между тем на небе опять собирались черные тучи, и переставший было дождь опять полился на мокрую землю. Легко одетые пластуны промокли до костей; свежий ветерок пронизывал их, но, привычные и увлеченные своими разведками, они не замечали своего невыгодного положения...
 Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Кавказ

Вот уже пять недель не кануло капли дождя на поля южного Дагестана, а засуха есть величайшее из бед в жарком климате, особенно если она падет весеннею порою. Она лишает тогда все дышащее настоящего и будущего пропитания, пожигая пажити и жатвы. В краю, где перевоз хлеба из других областей или очень затруднителен или вовсе невозможен, голод есть неминуемый наследник неурожая. Азиятец искони живет день до вечера, не вспоминая, что было третьего дня, не заботясь, что случится после-завтра; живет именно спустя рукава, потому что лень и беспечность — его лучшия наслаждения. Но когда бедствие, которое он полагал за тридесять невозможностей от себя, вдруг расступается под его ногами, когда «завтра» становится «сегодня», он пробуждается опрометью, начинает плакаться, что нет средств, или роптать, что не дают ему средств, вместо того чтобы искать их; шумит, когда надобно действовать, и увеличивает опасность испугом в той же мере, как он уменьшал ее неверием. Можете теперь вообразить, каково было уныние в Дербенде, когда ранние жары своим палящим дыханием стали пепелить надежды купца и земледельца, а почти все жители Дербенда, вместе земледельцы и купцы, распахивают свои участки наполовину под пшеницу, наполовину под марену.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Кавказ