|
|  |
|
|
» ПИСЬМА ИЗ МОЛДАВИИ
|
|
|
Молдавия славится своими лошадьми и быками. Первые в особенности отличаются тем, что могут переносить великие беспокойства и непогоду, потому что их никогда, даже в самые жестокие морозы, не держат в конюшнях. Впрочем известно, что сии лошади очень малы ростом. Рогатой скот бывает средней величины, и вообще носит шерсть синевато-серую; он зиму проводит также на открытом воздухе, и от того получает крепость, которая нужна ему для путешествий в Вену, Бреславь и другие места отдаленные, и которая весьма уважается покупщиками. В Молдавии свиньи и овцы составляют великое богатство. Первые дорого ценятся в Германии за величину и длинную щетину; последних вывозить не дозволено. Здесь овцы разделяются на разные породы; некоторые из них дают прекрасную шерсть. Коз немного. В южной Молдавии водятся буйволы. Молоко от сих животных, а особливо сливки, причисляются к лучшим яствам. Реки, пруды и озера изобилуют вкусною рыбою. В Пруте и Дунае ловят, между прочим, удивительной величины белуг; пруды наполнены черепахами, которых однакож не едят здешние жители. Говоря о богатствах Молдавии, можно еще прибавить великое множество дичи всякого рода. К сожалению, нет недостатка в стадах волков. В лесах водится много медведей. Волки зимою ходят стадами от 20 до 30 вместе, и бывают весьма опасны для овец. Табуны лошадей и стада рогатого скота умеют защищаться от нападений. Последние становятся обыкновенно в круг, и обороняются рогами. Лошади также становятся в круг, но только головами в середину. Каждая из них может с одного разу убить волка, если только попадет удачно. Полный текст |
|
|
|
|
|
|
» ВОСПОМИНАНИЯ АЛЕКСАНДРА СЕМЕНОВИЧА ГАНГЕБЛОВА. КАК Я ПОПАЛ В ДЕКАБРИСТЫ И ЧТО ЗА ТЕМ ПОСЛЕДОВАЛО
|
|
|
 Закончу мою Владикавказскую повесть эпизодом об Ингушском князьке Шефуке, изменившем нашему правительству и тем наделавшем много шуму и хлопот самому Ермолову. В одной статье Д. В. Давыдова, по поводу этого дела, о Ермолове выражено так, или почти так: «Ермолов, одним мановением бровей, сломил непокорного и заставил его покориться». В сущности дело это завершилось иначе. Вот что произошло. В начале войны с Персией, по горским мирным аулам стали появляться эмиссары от наследника Персидского престола, Аббаса-Мирзы с целию возбудить между ними восстание против Белого Царя. Эмиссары эти снабжены были деньгами, но не более того что было нужно для задатков; тем же из них, которые действительно отпадут от России, обещаны горы золота. В числе соблазнившихся такими щедрыми посулами был и Шефук, владелец аула, почти смежного с Владикавказом. В одно прекрасное утро открылось, что Шефук, забрав свое семейство, а с семейством и все что мог с собою захватить, бросил свой аул и ушел в горы. Уйти в горы значило объявить себя врагом России. Знали, где он находится; но силою возвратить его было невозможно, а по доброй воле он не сдавался. Шефук ждал награды из Персии, но не только награды, но и слухи оттуда до него не доходили. Беглец, наконец, убедился, что он обманут. И вот Шефук придумал как бы по крайней мере вернуть свой потерянный аул. Однажды из Грузии в Россию шла оказия. Оказии ходят медленно, так как их конвой из пехоты. Уже было недалеко до крепости, с версту что ли, как один из пассажиров оказии, барон Фиркс, желая скорее прибыть на место, дал шпоры коню и поскакал вперед один (так нередко позволяли себе наиболее нетерпеливые). Едва Фиркс заехал за половину оставшегося ему пути и поравнялся с кустарником невдалеке от дороги, как увидел, что из-за кустов на него несутся несколько человек горцев. Фиркс соскочил с лошади, думая от них отбиваться, пока подойдет конвой; не тут-то было: его приняли в нагайки, усадили и увязали на лошадь и погнали в горы. Героем этой так называемой шалости был Шефук. Во Владикавказе поднялся страшный переполох. В Тифлис засновали курьеры. С тем вместе к Шефуку посылали то мирных горцев, то переводчиков с разными предложениями; но он и слышать ничего не хотел, все еще не теряя надежды на Персидские подарки. Он укрылся с пленником в ауле у одного из своих кунаков, нам враждебных, в недоступной местности. Впрочем, с Фирксом он обращался хорошо и допускал, чтобы из крепости ему привозили все нужное. Шефук ждал, ждал; но из Персии ни слуху ни духу. Начались переговоры, от угроз перешли к предложениям и убеждениям. Шефук соглашался освободить своего пленника с тем, чтоб измена его была предана забвению, чтоб ему было дозволено, по прежнему, владеть аулом; от этих условий он не отступал ни на шаг. «Дай мне моя аул», говорил он, «будь моя кунак, и Фиркса твоя». Ермолов, может быть, и супил брови, но делать было нечего, согласился. Полный текст |
|
|
|
|
|
|
» АНДРЕЕВСКИЙ Э. С. - ДАРГИНСКАЯ ТРАГЕДИЯ 1845 Г.
|
|
|
Наш поход был не что иное, как прелестная прогулка, оживленная толпою веселых радушных лиц, из которых мало кто подумывал о предстоящей опасности. Несколько выстрелов в арьергард переранили четырех человек, но почти никто на это не обращал внимания, и полковник Козловский не велел отвечать неприятелю. Выбравшись на самую значительную и уже безлесную возвышенность, граф осмотрел позицию, бывшую в прошедшем году под лагерем генерала Нейдгардта, нашел ее неудобною и велел подвинуться отряду еще на версту с лишком вперед. Здесь стали мы вправо от разоренного, весьма значительного аула, жители которого начали селиться в недалеком расстоянии в лесах. На месте, на котором должен был стать наш лагерь, находились богатые нивы пшеницы, проса и, кажется, кукурузы. Так как жители не вступили с нами ни в какие сношения, то граф не имел причины удержать кавалерию от фуражировки по хлебным полям. Не прошло часу, и надежда на богатую жатву исчезла. С нашей позиции мы могли различать свободно, посредством подзорной трубы, не только толпы горцев, но даже их лица. Мужчины и женщины смотрели с унынием на разорение их полей, но они оставались в совершенном бездействии. Мирные горцы, следующие с нами при отряде, говорили нам столько о намерениях салатавцев сделаться покорными русскому правительству, что мы начали верить им и их словам и полагали, что можем кое-где надеяться на доброе к нам расположение. Когда, однако, дошло дело до того, чтобы запастись водою и напоить наших лошадей и рогатый скот, то мы удостоверились, что обыватели Хубарских высот также желают нам вредить, как и все прочие приверженцы таригата.... Полный текст |
|
|
|
|
|
|
» ИЗ ЗАПИСОК БАРОНА (ВПОСЛЕДСТВИИ ГРАФА) М. А. КОРФА
|
|
|
 Комиссия отправилась в Тифлис в мае 1837 года и, по прибытии туда, тотчас открыла свои действия. Естественно, что в таком крае, где вес правителя в глазах народа зависит еще более, чем в Европе, от степени видимой доверенности к нему государя, одного прибытия сей комиссии уже было достаточно, чтобы поколебать власть главноуправляющего и породить интриги. Если высшим властям известно было, что цель комиссии заключается единственно в устройстве будущего, а отнюдь не в ревизии прошедшего и настоящего, то не могли этого знать ни подчиненные лица, ни жители. Они полагали, напротив, что сенатор прислан для обнаружения существующих беспорядков и злоупотреблений, а барон Ган нисколько не старался рассеять в них это убеждение, зная, что барон Розен стоит на невыгодном счету в Петербурге, и предвидя, что ему нельзя будет долго удержаться на месте. Предвидение это, действительно, вскоре и сбылось. Летом (Император Александр II исправил: «Осенью») 1837 года, когда комиссия была уже в полном ходу, император Николай, в первый еще раз в продолжение своего царствования, лично посетил Закавказье и остался недоволен столько же состоянием военной части, сколько и всем устройством гражданским. «Посещение Закавказского края государем, — как выразился Ган в одном из последующих своих рапортов, — пробудило со всех сторон надежды, дало голос заглушенным дотоле жалобам, подняло завесу, закрывавшую множество злоупотреблений, поселило ужас в виновных, тесно между собою соединенных общею им опасностью». Ган, с своей стороны, удалясь от прямой цели своей посылки, ревностно способствовал обнаружению этих злоупотреблений. Действовав сперва через сопровождавшего государя генерал-адъютанта графа Орлова, а потом, во время пребывания государя в Тифлисе, достигнув и нескольких личных докладов, он умел совершить, между прочим, один истинно дипломатический подвиг. Доложив государю, что считает долгом раскрыть разные местные неустройства и злоупотребления, дошедшие до него при исполнении его поручения, он просил, чтобы дозволено ему было представить эти обвинения непременно в личном присутствии барона Розена, так как он, Ган, не имеет ничего сокрытого и желает действовать во всем совершенно гласно. Желание его совершилось, и вместе с ними был призван к аудиенции и Розен. Ган читал свои замечания, а государь тут же требовал к ним объяснений от Розена, который не умел или не мог отвечать почти ни на одну обвинительную статью, и, между тем, невольно должен был отдать справедливость деликатности и праводушию поступка своего противника. Результатом этой аудиенции и разных личных неудовольствий государя была смена, в конце 1837 года, Розена и замещение его генералом Головиным, дотоле председательствовавшим в правительственной комиссии внутренних дел царства Польского. Управление сего последнего, как увидим ниже, не только не принесло пользы, но еще увеличило запутанность и неустройства... Полный текст |
|
|
|
|
|
|
|
|
