1735 года, марта 15-го в Уфе приехавший из Ташкента сарт (купец) Нурмухамет мулла Алимов объявил о себе, что в Ташкенте Большой киргиз-кайсацкой орды Жолбарс-хан, услышав о приезде в Меньшую кайсацкую орду к Абулхаир-хану из России от е. и. в. посла мурзы Тевкелева, для принятия в подданство по пересылке от Абулхаир-хана послал от себя двух — Конай-мурзу Балыкова и Сарамбетя и при них одного кощея с письмом к нему, мурзе Тевкелеву, и градские их держатели, или первые магистратские пять человек: Ашербай, Ханкильды-батырь, мулла Мехет-Баки, мулла Авес-Батиджан, Тюрсюмбай Чамгарь со своей стороны послали с ханскими посланцами: Ашербай ^— его, Нурмухамета, двоюродного своего племянника; Тюрсюмбай — сына Наурус-Бакея, который остался в Юрматинской волости у башкирца Кулчюка для подлинного разведывания, что о подданстве учинитца; и послано было с ними от магистрата письмо за магистратскою печатью.
Выехали они из Ташкента в 1734 году в марте месяце, имели при себе малое число товару - корсаков, и, приехав к Абулхаир-хану, который тогда кочевал при реке Иргизе, и мешкали у него все лето до осени за тем, что у башкирцев с Среднею ордою была война, а в осень отпустил со своими посланцами в Россию. А как приехали в башкирцы, то ханские посланцы отправились в Уфу, а они остановились в Юрматинской волости у башкирца Кулчюка и были тут, ожидая от ханских посланцов известия; а ныне он, Нурмухамет, приехал в Уфу, а товарищ его дожидается у того ж Кулчюка.
В ту их бытность у башкирца Кулчюка из вьюка украли пять-десять корсаков, где было письмо магистратское, да лошадь украли ж с поля, да оставленную от Жолбарс-хана, посланца Конай-мурзы, с поля же пропала лошадь добрая.
Ныне они, увидав подлинно о принятии в подданство, желают возвратиться, по-прежнему, в Ташкент.
Полный текст

Метки к статье: 18 век Центральная Азия Российская империя

Елизавета не любила ни читать, ни учиться. Она заполняла время верховой ездой, охотой, греблей и уходом за своей несомненной, хотя и не очень тонкой красотой.
Черты ее лица были неправильны, нос короткий, толстый и приплюснутый, но великолепные глаза украшали и освещали ее лицо. Впоследствии, имея или воображая, что она имеет власть над зрением художников, она не допускала правдивого изображения своего носа на портретах, и знаменитому граверу Шмидту пришлось переделать его на портрете Токе.
По той же причине она никогда не позволяла изображать себя в профиль. Но она была хорошо сложена; у нее были красивые ноги, белоснежное свежее тело и ослепительный от природы цвет лица. Несмотря на пристрастие к французским модам, она никогда не пудрила волосы; они были того красивого рыжего цвета, что так ценится любителями венецианской красоты. И от всего ее существа веяло любовью и сладострастьем.
В первой молодости, в костюме итальянской рыбачки, в бархатном лифе, красной коротенькой юбке, с маленькой шапочкой на голове и парой крыльев за плечами – в те времена девушки носили их до 18 лет, – а впоследствии в мужском костюме, особенно любимом ею, потому что он обрисовывал ее красивые, хотя и пышные формы, она была неотразима. Она сильно возбуждала мужчин, чаруя их вместе с тем своею живостью, веселостью, резвостью. «Всегда легкая на подъем», как говорил про нее саксонский агент Лефорт, она была легкомысленна, шаловлива, насмешлива. «Она как будто создана для Франции, – писал он, – и любит лишь блеск остроумия».
В январе 1722 г., объявляя ее, согласно обычаю, совершеннолетней в присутствии многолюдного собрания, Петр ножницами обрезал ей крылья. Ангел превратился в женщину.
Однако Екатерина I не оставляла своей мысли, и в 1725 г. она более или менее осторожно предложила Елизавету в жены Людовику XV. В то время уже подготовлялся франко-русский союз; но, продолжая дело Петра I, задумавшего его, Екатерина хотела положить в основание его это совершенно неприемлемое условие. Ясно было, что даже такой ценою не оправдывалось принесение в жертву естественных интересов России везде, где они в то время соприкасались с интересами Франции – в Турции, Дании, Швеции, Польше. В этом направлении один вопрос об обладании Шлезвигом открывал уж целую пропасть. Франция гарантировала Дании владение им, между тем как на него предъявлял права Голштинский дом, состоявший уже в родстве с российским царствующим домом.
К тому же было чистым безумием предполагать, что в Версале согласятся серьезно обсуждать вопрос о браке французского короля с одной из принцесс, рожденных до брака.
И действительно, вопрос этот вовсе и не подвергался обсуждению. Подлинные документы, относящиеся к начатым по этому поводу переговорам, не оставляют на этот счет ни тени сомнения. 11 апреля 1725 г., принимая в аудиенции французского посланника Кампредона и разговаривая с ним по-шведски, чтобы не быть понятой окружающими, Екатерина объявила, что «дружба и союз с Францией были бы ей приятнее дружественных отношений всех остальных европейских держав». В тот же день императрица, не желая входить лично в дальнейшие объяснении, послала к Кампредону Меншикова, открыто предложившего на рассмотрение вопрос о браке Елизаветы с Людовиком XV. Он выказал себя весьма сговорчивым относительно условий брака и от себя сделал предложение, впоследствии считавшееся всегда совершенно недопустимым в России: о переходе Елизаветы в католическую веру.
Кампредон объявил себя весьма польщенным сделанным предложением, но попросил дать срок для сообщения его в Версаль и получения оттуда ответа. И не успел еще курьер вернуться из Франции, как в Петербурге разнесся слух о предстоящем браке Людовика XV с английской принцессой.
Екатерина все же не сдалась. На этот раз она выбрала посредником своего зятя, герцога Голштинского, и сообщила через него Кампредону, что, движимая желанием выдать Елизавету замуж во Франции, она удовольствуется и герцогом Орлеанским.
Во Францию вновь поскакал курьер. Но ответ из Версаля, отправленный 21 мая, окончательно разбил упорные надежды императрицы. Выражения безграничной благодарности сопровождали самый решительный отказ, едва смягченный несколькими вежливыми формулами: в Версале «опасались, что императрице оказалось бы слишком неудобным перед своими подданными согласиться на переход цесаревны в другую веру». Затем выражалось крайнее сожаление, что «герцог Орлеанский принял уже другие обязательства»…
Это положило конец мечтам и отсрочило на долгие годы союз с Францией. Несколько месяцев спустя Россия стала во враждебные отношения с Данией, и франко-русская война казалась неизбежной.
Полный текст

Метки к статье: 18 век Российская империя Елизавета

Князь Потемкин, конечно, человек самый сильный при Дворе и в Империи. Это человек гениальный и талантливый; но его ум и характер не располагают любить и уважать его. Весьма важно сделать его к себе благосклонным. Но так как великий князь, граф Панин и все важнейшие лица в народе его ненавидят, то надобно быть чрезвычайно осторожным, чтобы, приобретая его расположение, не оскорбить массу других людей, равно полезных. Он, вероятно, упредить принца, и тогда не будут порицать, что его высочество будет оказывать ему внимание, подобающее всем известному любимцу государыни. Говоря ему лестные фразы об его полке, вызванным им нарочно для приезда принца чрез Дерпт и считаемом им за самый красивый во всем мире, говоря ему о приспособлениях, которые он сделал для Русской кавалерии, удивляясь его талантам по этой части, заявляя ему признательность за содействие в присылке вспомогательных войск во время последней войны, за то, что он способствовал осуществление путешествия его высочества, заявляя ему, при случае, желание видеть религиозные церемонии, вскользь упоминая о Курляндии, — кажется, всего этого будет достаточно, чтобы его к себе привязать. Кроме того, его высочество, не оскорбляя обе стороны, съумеет облечь свое внимание к нему подобающим достоинством. Генерал Потемкин, который имеет честь сопровождать принца, будет способствовать тому, что благосклонное расположение его высочества к его родственнику князю Потемкину дойдет до этого последнего. Для этой цели, можно пользоваться также и князем Волконским.
Полный текст

Метки к статье: 18 век Российская империя

10 июня приготовил для Его Величества господин Вертон, Королевский гофмейстер, которому поручено было там всевозможныя услуги оказывать во угощениях и забавах, нечаянное утешение. Около вечера во первых слышна была духовая музыка в леску близ Каскада Агриппины; при наступлении же ночи зазжен был фейерверк. После сего освещен был весь сад разноцветными огнями, а особливо Каскад Агриппины, ведая, что сие место паче прочих Императору нравилось. Сие было зделано старанием Маркиза Беллегарда. Наконец, увеселение оное заключено было ужином и балом, ко удовольствию сего великого Монарха, который против обыкновения своего весьма уже поздно опочивать пошел. Любопытство, слава и почтение к Российскому Императору привлекли туда многих знатных госпож и господ.
Не оставил Он обозреть как любитель наук и художеств, водяную машину удивительную, у одного рукава реки Сены построенную, которая воду в верх на 62 сажени поднимает.
Прилежно замечал Он все ея сложение, огромной величины тридцати фут в диаметре колеса; насосы, водные проводы, в Версалию и к Марли идущие.
11 июня ездил Он рано в Сент-Жермен, что в Лайе; смотрел старый и новый замок, и ту комнату, в которой родился Людвиг XIV. Потом удалился в монастырь Сирс; тамо во-первых удостоил посещением госпожу Ментенон; после приказал себе показать пять степеней возраста воспитывающихся благородных девиц, каждый во своем отделении; Государь похвалил все учреждении в пользу их употребляемые, откуда отбыл ночевать в Трианон.
12 июня оставил он с сожалением сии приятные места, чтоб возвратиться в Париж; приял Он путь чрез Версалию, где обедал; но прежде стола осматривал кабинет редкостей, собрание медалей и монет, раковин, куриозных книг и купферстихов. Ходил в манеж. В пять часов после полудня, отъехав отсюда, навещал в Шаллоте вдовствующую королеву Аглинскую, откуда шествовал в Париж, и, не останавливаясь у гульбища, вышел к монетному двору, где герцог Антинский Его ожидал. Осматривая печатание монет, вошел Он в ту палату, в которой тиснили медали. В присутствии Его затиснена была одна золотая медаль, и поднесена Герцогом Императору. Его Величество, посмотрев на нее, и увидя свой портрет, так же на другой стороне изображение к славным деяниям Его относящееся, изъявил за сию нечаянную почесть свое благоволение.
Полный текст

Метки к статье: 18 век Франция Российская империя

Гастингс вскоре стал опять подумывать об Индии. Ничто не привязывало его особенно к Англии, и денежный дела его находились в большом расстройстве. Он обратился к прежним начальникам своим, директорам компании, и просил их о месте. Они приняли его с высокими похвалами его дарованиям и его бескорыстию, и назначили членом Совета в Мадрасе. Было бы несправедливо здесь не заметить, что, будучи принужден занять деньги для издержек путешествия, Гастингс не захотел коснуться суммы, назначенной им бедным своим родственникам. Весною, 1769 года, он отправился в Индию на корабле «Герцог Графтон». Путешествие это было ознаменовано для него событиями, которые могли бы служить сюжетом для романа.
Между пассажирами был немецкий барон, по имени Имгоф. Не смотря на свое баронство, он находился в очень стесненных обстоятельствах, и отправлялся в Мадрас в качестве портретного живописца, в надежде на баснословные богатства Индии. С ним была его жена, родом из Архангельска. Эта молодая женщина, рожденная около северного полюса и предназначенная играть роль царицы под тропическим небом, была хороша собою, образована и в высшей степени привлекательна. Она от всей души презирала своего мужа, и не без основания, как мы увидим из последствий этого рассказа. Разговор Гастингса понравился ей; к тому же внимание, которое он ей оказывали, льстило ее самолюбию. Положение было в самом деле опасное. Нет места, которое бы так способствовало развитию тесной дружбы или смертельной вражды, как корабль на пути в Индию. Немного найдется людей, которые не нашли невыразимо скучным путешествие, продолжающееся несколько месяцев. Все радуются, когда что-нибудь нарушить это убийственное однообразие. Иные путешественники находят некоторое развлечение в том, что едят вдвое больше обыкновенного; но лучшее препровождение времени — это кокетничать или ссориться. Кажется, как будто все приспособлено для этих увлекательных занятий. На корабле все находятся гораздо более в столкновении, нежели на даче или в гостинице. Если кто захочет отделиться от общества, то он должен запереться в каморке, где ему тесно пошевельнуться. Обедают, ужинают, все вместе. Все сношения делаются гораздо свободнее. Человек недоброжелательный всякий день имеет случай наделать кучу неприятностей своему ближнему; за то на каждом шагу представляется возможность оказать услугу или обнаружить заботливость. Нередко настоящая опасность вызывает возвышенную добродетель или отвратительный порок, которые в обыкновенных сношениях хорошего общества могли бы остаться скрытными в продолжение целых годов. Вот при каких обстоятельствах встретились Гастингс и баронесса Имгоф — два лица, которые везде обратили бы на себя внимание своими блестящими дарованиями. Он не знал семейных уз; она была связана с мужем, которого не уважала и который сам не дорожил своею честью. Между ними возникла привязанность, которую еще более усилил случай, возможный только во время морского путешествия. Гастингс заболел. Баронесса ухаживала за ним с женскою заботливостью, сама подавала ему лекарство и даже просиживала ночи над его кроватью. Прежде нежели «Герцог Графтон» доплыл до Мадраса, Гастингс был влюблен. Любовь эта резко характеризует его. Как его ненависть, как его честолюбие, как все его страсти, она была сильна, но не пылка. Она была глубока, спокойна, терпелива, неизменна, Имгоф имел совещание с женой и с любовником жены. Решили, что баронесса подаст просьбу о разводе, и что барон будет хлопотать об устранении всяких препятствий; покамест не воспоследует решения, они по прежнему должны жить вместе. Постановили также, что Гастингс отблагодарит податливого мужа очень существенным награждением, и, женившись на баронессе, усыновит детей, которых она имела от Имгофа.
Полный текст

Метки к статье: 18 век Индия Англия

С детства Суражда-Даула ненавидел Англичан по какому-то капризу; а капризам его никто не сопротивлялся. Он составил себе преувеличенное понятие о богатстве, которое можно у них награбить; его слабый и необразованный ум не мог понять, что сокровища Калькутты, как бы они ни были велики, не заменят потери, которая могла бы произойти от того, если бы европейская торговля, сосредоточенная в Бенгале, перешла в другие места от его притеснений. Предлог к ссоре легко было найти. Англичане, в ожидании воины с Францией, начали укреплять свои поселения, не испросивши предварительного согласия набоба. Богатый туземец, которого он желал ограбить, убежал в Калькутту и не был выдан. Основываясь на этом, Сураджа Даула пошел с большою армиею против форта Вильяма.
Происки Дюпле сделали мадрасских служителей компании политиками и солдатами. Но бенгальские Англичане, как простые торговцы, были поражены предстоящею опасностью. Губернатор, много наслышавшись о жестокости Сураджи Даулы, струсил, бросился в лодку и переправился на ближайший корабль. Военный комендант счел за нужное последовать такому прекрасному примеру. Форт был взят после слабого сопротивления, и множество Англичан попало в руки победителей. Набоб с царским великолепием поместился в главной зале фактории, и приказал привести к себе Голвелла, первого по рангу между пленниками. Его высочество порицал наглость Англичан, жаловался на ничтожество найденных сокровищ, и, обещав пощадить их жизнь, отправился почивать.
Тогда совершилось великое преступление, памятное своею: особенною жестокостью, памятное страшным возмездием, которое за ним последовало. Английские пленники оставлены были на произвол часовых, а часовые решились запереть их на ночь в тюрьме гарнизона, известной под страшным именем Черной-ямы. Даже для одного преступника эта тюрьма, в таком климате, показалась бы душною и тесною. Она простиралась только на двадцать квадратных футов. Окна, куда проходил воздух, были малы и завалены. Это было летом, когда Европеец может выносить удушливый жар Бенгала только в обширных залах и при постоянном пособии веера. Пленных было сто сорок шесть. Когда им приказано было войти в комнату, они воображали, что солдаты шутят, и, вполне уверенные в безопасности своей жизни, по обещанию набоба, смеялись глупости такого предложения. Они скоро увидели свою ошибку, — просили, умоляли, но напрасно. Часовые грозили перерезать сопротивлявшихся. Их вогнали саблями в комнату и заперли дверь.
Ни в действительной истории, ни в мире фантазии, ни даже в рассказе Уголино нет ничего подобного тем ужасам, о которых передавали не многие из переживших эту ночь. Они кричали о пощаде и старались разбить дверь. Голвелль, который сохранил в этом положении некоторое присутствие духа, предлагал часовым огромный подкуп. Но часовые отвечали, что они не могут ничего сделать без приказания набоба, что набоб спит и запретил будить себя. Тогда пленные пришли в бешенство: они топтали друг друга, сражались за места подле окошек, сражались за каплю воды, которую насмешливо предложили им жестокие убийцы, молились, проклинали, умоляли часовых стрелять по ним. Тюремщики между тем подносили свечи к решеткам окон, и громко смеялись над бешеною борьбою своих жертв. Наконец смятение замерло в хрипениях и стонах. Наступило утро. Набоб проснулся и приказал отпереть дверь. Солдаты должны были долго прибирать гниющие от жара трупы, чтобы дать дорогу тем, которые пережили мучения. Когда наконец дорога была открыта, двадцать три измученные фигуры, которых и матери их не могли бы узнать, вышли, шатаясь, из ямы. Тотчас выкопали ров. Трупы, в числе ста двадцати трех, были брошены в него, как попало, и зарыты. Но это происшествие, о котором нельзя читать или слышать без ужаса даже по прошествии девяноста слишком лет, не пробудило ни угрызений совести, ни жалости в сердце свирепого набоба. Он не казнил убийц, и не показал милосердия к пережившим эту ночь жертвам. Правда, не многих, с которых нечего было взять, он отпустил, но с теми, которые подавали надежду на добычу, обращался с отвратительною жестокостью. Голвелль, который не мог ходить, был принесен к тирану; набоб, с упреками и угрозами, отослал его в свое государство в оковах с другими пленниками, которых он подозревал в том, что они скрывают сокровища компании. Эти лица, еще не отдохнувшие от страшных мук, были помещены в жалких шалашах; им давали только хлеб и воду, пока по просьбе женщин они не были выпущены. Одна англичанка пережила эту ночь и поступила в гарем набоба в Муршедабаде.
Полный текст

Метки к статье: 18 век Индия Англия

Нам позволено было еще отдохнуть двенадцать дней в Ахрефе; после чего победитель отправил армию свою в Тгегран чрез степи по насыпи, к А’ббасу лежащие, у него было в обыкновении, во время сих маршей, не брать никого с собою, кроме своего Гарема и прислужниц, которые пели во всю дорогу; армия его окружала на одну милю расстояния; но по сей узкой дороге войска не могли занять обе стороны. Два человека спрятались в валежник, дабы нечаянно на него сделать нападение; и как скоро, услышав топот ног его лошадей, устремились на него, яко львы на свою добычу; один выстрелил из пищали по Государе, которой, будучи ранен в руку, спустился с лошади, чтоб уподобиться мертвому и избежать новых ударов. Оная хитрость имела успех; ибо убийцы скрылись, воображая, что его застрелили. Женщины Гарема подняли ужасной вопль; невольники и евнухи сбежались; тревога скоро сделалась всеобщею; стали искать разбойников; но не нашли их другого следа, кроме одной оружейной пули, которую они уронили. С тех пор Надир перестал ездить в Коруге. Чиновники были опасны, чтоб на кого из них не пало подозрение. Чрез три дни после сего схватили двух Афганцев, обвиненных оным преступлением; но после обстоятельного исследования Государь, будучи уверен об их невинности, отпустил их, выдав каждому в награждение по десяти томанс, или двести рупиев. Он сделал выговор их донощикам, и подтвердил им не тревожить безвинных: ибо он знал своих злодеев.
Полный текст

Метки к статье: 18 век Индия Персия Арабский Восток

Амиров начал путешествие свое из Бухарии в Индию, придерживаясь персидских границ. На этом пути описывает он разные владения до Индейского моря. Потом, возвращаясь на север, по владениям Кабульского властителя, и придерживаясь восточной стороны Зюнгории, проезжал он чрез несколько городов владениями сейков и потом прибыл в город Кабул, от которого к югу шел он по пути, ведущему населенными местами чрез горы, разными владениями, до самых границ Деканского владения. В эти страны и города путешествие свое предпринимал он неоднократно и пребывание там имел немалое время. По таковом многолетнем и трудном его странствовании возвратился он наконец в Бухарию, а оттуда в свое отечество.

Вначале, когда Амиров оставил отечество, по двухлетнем пребывании его в самом городе Бухаре, отправился он для любопытства, а более для снискания себе пропитания, в южную сторону и прошел через владения бухарские, на 80 верст. Там, говорит он, жилища расположены по обеим сторонам дороги и оканчиваются при реке Аму-Дарье. Земля изобильна разными плодоносными садами, хлебопашеством и всем нужным для жизни человеческой. В 6 верстах за рекою находится крепость Чарджюй, которая также принадлежит Бухарии, и так как она окружена кочующими разного рода τрухмeнцaми, то в ней находится всегда 500 человек бухарской конницы. Ездят в этой стране на одноколках, на верблюдах и ишаках. Монета обыкновенная бухарская.
Перешед границу Бухарин, отправился он в город Мавру, по-древнему называемый Шаги-Джиган, находящийся под владением Персидским, до которого обыкновенной верховой езды считают 8 или 10 суток, а расстояние к нему от крепости Чарджюй примерно 400 верст. Путь к этому городу песчаный и безводный, а находится только два колодца. Вдали по сторонам кочуют трухменцы. За пять верст до города песок оканчивается и идет земля черная. Здесь растут деревья, годные и для строения. Сады расположены в довольно хорошем виде, и земля плодородна. Из реки Бянди-Султан проведены каналы. Строения в городе глиняные и самый город Мавра обведен стеною из необожженного кирпича вышиною примерно в 12, толщиною в 4 аршина; окружность города около шести верст; трои ворот. Внутри города кремль по их названию Арк, в котором дворец хана. Жители в этом городе персияне, весьма ласковы, обходительны и гостеприимны; росту высокого, крепки, недурны собой и весьма опрятно одеты. Одежда их состоит из тонких сукон и материй, делаемых на лучших персидских и индейских фабриках. Пищу употребляют почти такую же, как и в Бухарии, но приправляют различною зеленью и душистыми пряными кореньями. Купцы приезжают из Индии, Персии, Бухары и Хивы; торгуют по своей воле, без малейшего притеснения; товары привозят разные азиятские, а частью из Бухарии и Хивы, также доходят сюда и русские произведения. Более всего достойно внимания, что купцы, приходящие в этот город для торга из старинного персидского города Машада, привозят самые лучшие драгоценные каменья. Говорят, что и поныне множество этих камней хранится в Машаде, — остаток от Надир-шаха. Вся торговля города Мавры располагается в трех караван-сараях, построенных из кирпича. Пошлина берется так называемая сороковластелинная, т. е. по 2½ копейки с рубля. Деньги в этом городе — серебряная монета, называемая рупия. Ездят на верблюдах и ишаках, также на одноколках, запрягая в них лошадей. Щеголяют аргамаками.
Полный текст

Метки к статье: 18 век Центральная Азия Индия