ФОН ГЕРЦ А.

РУССКИЙ ДВОР В 1780 ГОДУ. ¹

От редакции. Помещаемая ниже записка графа фон-Гёрца взята нами из второго тома «Denkwuerdigkeiten meiner Zeit oder Beitraege zur Geschichte vom lezten Viertel des achtzehnten und vom Anfang des neunzehnten Iahrhunderts 1778 bis 1806 — von Christian Wilhelm von Dohm». Всех томов издано фон-Домом пять, втечение 1814-1819 годов. Известие о путешествии наследного принца в Петербург фон-Дом поместил в первом томе его издания. Когда вышел этот первый том и когда граф Герц прочел его, тогда бывший при Петербургском Дворе Прусский посланник прислал фон-Дому записку свою, поданную им в 1780 наследному принцу, и сопроводил это сообщение весьма ценными данными, которые вполне освещают причину, вызвавшую это путешествие, и результат, им достигнутый. Приводим это, как сейчас увидит читатель, весьма важное пояснение графа фон-Гёрца:

«В то время, когда еще нельзя было и думать о возможности при бытия императора Иосифа II к Русскому Двору, я вел с Потемкиным переговоры, которые навели его на мысль — устроить путешествие туда (в Петербург) наследного принца. А именно князь дал понять мне, как желательно но многим причинам подобное путешествие; он просил предложить это королю, который собственно и должен был известить Русский Двор в этом смысле; что же касается до согласия императрицы, то заботу об этом взял на себя сам Потемкин. Я уже готовился доложить об этом королю, но принц Фридрих-Вильгельм Виртембергский, старший брат великой княгини, удержал меня от этого: он дал понять мне, что, при теперешних обстоятельствах при Дворе, для Прусского принца было бы тяжело, даже почти невозможно, при самом высоком уме и осторожности, строго держаться в своем обращении середины между императрицею и их императорскими высочествами (наследником и его супругою), между этими последними и ее [82] фаворитом (Потемкиным), и наконец между фаворитом и графом Паниным, и что всякая, даже самая малая, ошибка в этом отношении могла бы иметь весьма невыгодные последствия для Пруссии. Нельзя было не признать справедливости этого замечания, тем более, что я был убежден, что и великий князь (наследник) также смотрит на это дело; итак, я отказался от мысли предложить путешествие наследного принца, как мне оно и ни было желательно. Вскоре после этого я узнал, под строгим секретом и из достоверных источников, что императрица хочет видеться с Австрийским императором в Могилеве, в июле. Появление наследного принца при Дворе показалось мне теперь еще уместнее. Я доложил королю о мысли князя Потемкина и советовал ему, если он согласится на это, безотлагательно предложить посещение наследного принца, чтобы оно не показалось следствием путешествия императора, о котором тогда еще никто не знал. Граф Панин сначала весьма одобрил эту мысль; но, узнав о свидании своей государыни с императором, он счел неудобным, чтобы приехал наследный принц. Когда же я сказал ему, что почин этого дела принадлежите Потемкину, то он стал еще более против этого, и даже заподозрил меня в том, что я предан фавориту. Он сделался холоден ко мне и сообщил о своих подозрениях их императорским высочествам. Мне пришлось пострадать от этого некоторое время. Но делать было нечего: оставалось только ждать, что последствия оправдают меня перед министром. И это случилось. Согласившись на поездку своего племянника, король сообщил о ней императрице, которая с удовольствием приняла его предложение. Было решено, что Прусский принц приедет в Петербург около половины сентября, по старому стилю. Но король перемешал старый календарь с новым, и отправил принца несколько ранее. Последний отправил из Кенигсберга камергера с письмом, в котором еще раз уведомлял о своем посещении. Императрица же дала понять ему, что ожидает принца не ранее 26 августа (6 сентября), потому что только к этому времени могли быть готовы помещения в Петербургских дворцах, предназначенные как для принца, так и для императрицы, которая до сих нор жила еще на даче. Поэтому принц должен был промедлить в дороге, чтобы не прибыть ранее. Я выехал к нему на встречу в Нарву, где и вручил ему меморию, содержащую описание Русского Двора в такой форме, какую я считал полезным для принца. Прилагаю копию этой мемории и предоставляю вам, если вы найдете удобным, сообщить ее публике, в виде дополнения к вашему описанию путешествия наследного принца. После этой поездки дружба, существовавшая между наследниками престола России и Пруссии, сделалась еще теснее. Наследный принц внушил Панину глубочайшую преданность и вообще приобрел любовь и уважение Русского Двора, гораздо больше, чем император Иосиф. Но сама императрица была слишком расположена к Австрийскому монарху [83] и ценила слишком высоко союз с ним, чтобы наследный принц мог поколебать его. Посещение принца сделалось ей даже тягостным под конец. Он с удовольствием провел бы день рождения вел. княгини (25 октября) при Русском Дворе; но императрица не хотела доставить ему это удовольствие и совершенно неожиданно велела передать ему, что уже сделаны все распоряжения к его отъезду. Принц счел себя вынужденным уехать несколькими днями раньше, чем предполагал. Во время последнего прощального визита императрица приняла его под предлогом болезни в кровати и со слезами на глазах (unter Vergiessung eines Stroms von Thraenen), уверяла его в самой искренней дружбе к королю и к нему, так что принц, совсем растроганный, оставил царские покои».

Фон-Дом справедливо замечает, что записка графа фон-Гёрца «есть одно из самых мастерских описаний большого двора и людей высшего круга, какое я где-либо читал. Конечно, для путешествовавшая принца было очень важно получить такие драгоценные сведения о дворе, куда он ехал, и быть так хорошо подготовленным к трудной роли, которую ему пришлось играть. Достоин высокого уважения благородный государственный человек, который воспользовался представившимся ему удобным случаем, чтобы сказать наследнику престола, что он тогда только достигнет цели путешествия, если ему удастся заслужить при Русском Дворе уважение за свой характер, за свои политические убеждения и вселить уверенность, что принц не даст погибнуть делу своего великого дяди!» Далее следует записка Герца:

Путешествие его королевского высочества Прусского принца к Русскому Двору должно иметь в виду, по моим слабым понятиям, следующие цели: личное знакомство с этим Двором, обсуждение той пользы, которую может принести Пруссии союз с Россиею, приобретение себе дружбы и доброжелательства со стороны государыни и Двора и, сверх того, дать возможность узнать себя. Так как е. к. в. очень мало знает лиц, составляющих Петербургский Двор, то я осмеливаюсь представить ему те сведения, которые я мог собрать в свое пребывание здесь. Для этой цели, я сообщу характеристические черты главных особ и потом присоединю мое мнение, каким образом удобнее расположить Петербургский Двор в свою пользу.

Ее величество императрица известна во всей Европе, как одна из самых просвещенных государынь. Мне нет нужды описывать ее характер: ее высокое положение позволяет узнавать ее по ее делам, и дела эти известны его королевскому высочеству. С теми великими качествами, которые ее прославляют, она соединяет полную любезность; но ее величество, будучи выше своего пола, может быть сохранила слабость к похвалам и лести. Счастию угодно было излить на нее все свои самые редкие дары. Уже прошло восемнадцать лет, [84] как она царствует над одною из обширнейших империй; кроме своих собственных придворных и народных льстецов, за нею ухаживают и льстят ей все иностранные Дворы. Обстоятельства дали ей возможность играть такую блестящую роль, что по-видимому трудно придумать какую-нибудь лесть, которая бы могла ей понравиться. Между тем, я осмеливаюсь думать, что со стороны принца, известного своим правдивым и честным характером, узнать который он даст возможность самой императрице, — не будет лишним и не следует скупиться постоянно заявлять ей полное удивление, — уважение к ней, как к государыне опытной, — безграничное доверие, как к родственнице, и желание поучиться у нее. Это всегда будет полезно. Все знающие императрицу уверяют, и вся ее частная и общественная жизнь это подтверждаете, что она владеет в высшей степени искусством притворства, так что, может быть, никогда нельзя быть уверенным в истинном впечатлении, которое произведет на нее его королевское высочество. Но все-таки, если принц будет отдавать ей все свое внимание и, в то же время, не будет ее стеснять, — можно надеяться, что она со своей стороны, не преминете распознать его действительные достоинства, и я не сомневаюсь, что его правдивый и прямой характер вполне будет оценен, по своей редкости.

Так как ее величество, по всеобщим отзывам, весьма ревниво, с беспокойством относится к своему августейшему сыну и, может быть, также и к великой княгине, то будет весьма трудно сохранить надлежащую средину, чтобы нравиться императрице и поддержать уже установившуюся дружбу между их императорскими высочествами — с одной стороны и королевским принцем — с другой. Это дело высокой мудрости его королевского высочества, и если что-нибудь может еще содействовать увеличению дружбы и привязанности их императорских высочеств, то это — уверения, что принц будет часто заявлять великой княгине о своей привязанности к принцам Виртембергским, ее братьям, и безграничное доверие к графу Панину.

Этот министр беспрекословно заслуживаете наибольшего внимания, как один из первых государственных людей, как первый министр России. Кроме того, что он естественно внушает к себе доверие, он еще имеет личные права на доверие Прусского принца, так как, можно сказать, он доставил Бранденбургскому Дому союз с Россиею, который он постоянно поддерживал и никогда не оставит. Его лета и его заслуги дают право его высочеству заявлять ему особенное внимание. Прося у него наставлений и объяснений по делам политики, свидетельствуя ему чувства уважения и привязанности к великому князю и ко князю Репнину (к которым граф наиболее привязан), по временам обедая, играя и ужиная у него, находясь без церемонии в его кабинете, — его высочество легко расположит его к себе. Он добр, великодушен, прост и, кроме того, легко предубеждаясь [85] в пользу новых знакомых, он скоро привяжется к принцу, в котором он найдет превосходные качества. Он любит все удовольствия, в особенности же лошадей, зрелища и прочее. Он ненавидит князя Потемкина и с трудом извиняет тех, кто добивается расположения этого фаворита. В этом отношении он подозрителен.

Князь Потемкин, конечно, человек самый сильный при Дворе и в Империи. Это человек гениальный и талантливый; но его ум и характер не располагают любить и уважать его. Весьма важно сделать его к себе благосклонным. Но так как великий князь, граф Панин и все важнейшие лица в народе его ненавидят, то надобно быть чрезвычайно осторожным, чтобы, приобретая его расположение, не оскорбить массу других людей, равно полезных. Он, вероятно, упредить принца, и тогда не будут порицать, что его высочество будет оказывать ему внимание, подобающее всем известному любимцу государыни. Говоря ему лестные фразы об его полке, вызванным им нарочно для приезда принца чрез Дерпт и считаемом им за самый красивый во всем мире, говоря ему о приспособлениях, которые он сделал для Русской кавалерии, удивляясь его талантам по этой части, заявляя ему признательность за содействие в присылке вспомогательных войск во время последней войны, за то, что он способствовал осуществление путешествия его высочества, заявляя ему, при случае, желание видеть религиозные церемонии, вскользь упоминая о Курляндии, — кажется, всего этого будет достаточно, чтобы его к себе привязать. Кроме того, его высочество, не оскорбляя обе стороны, съумеет облечь свое внимание к нему подобающим достоинством. Генерал Потемкин, который имеет честь сопровождать принца, будет способствовать тому, что благосклонное расположение его высочества к его родственнику князю Потемкину дойдет до этого последнего. Для этой цели, можно пользоваться также и князем Волконским.

Вице-канцлер граф Остерман — милый человек, очень привязанный к настоящей системе союза с Пруссиею; но без кредита. Между тем, его положение и его образ мыслей требуют внимания. Говоря с ним, как с человеком влиятельным, каковым бы он должен быть по своему положению, обедая или ужиная у него, хваля порядок господствующей в его доме, говоря о его посольстве в Швеции, где он пробыл четырнадцать лет, показывая внимание его супруге, — можно совершенно им завладеть.

Бецкий — старик, которого было бы весьма важно расположить в свою пользу. Он был некогда врагом Пруссаков; но император его оскорбил, что для нас выгодно. Так как он творец всех воспитательных учреждений для девиц, для кадетов, академии художеств, воспитательного дома, то он все это покажет, и ему можно кадить без опасения излишества. В его доме есть некая госпожа де-Рибас; весьма важно как можно более ею заниматься, находить в ней ум и [86] смеяться глупостям и странностям, которые она говорить. Ее муж — полковник в кадетском корпусе. Это особенно он, вместе с императором, ее избаловал; сын императрицы в числе кадетов вверен ему, и потому маленькое отличие но отношению к нему не будет излишним. Бецкий имеет еще одну слабость, которой можно льстить: это — выражая ему удивление, что в Петербурга могли перевезти больший камень для пьедестала статуи Петра Великого, и называя это гениальным делом.

Граф Иван Чернышев — человек, не имеющий суровых принципов нравственности. В эту минуту он при Дворе без кредита; но, по его уму и связям, его всегда следует для себя приберегать. В эту минуту его легко привлечь, потому что он оскорблен обращением с собою императора, который, вероятно, так с ним обращался потому, что видел его не в милости. Но иностранный принц не должен в это входить. Он должен показывать уважение к местам, занимаемым тем, или другим лицом, а место Чернышева заслуживаете уважения. Если принц не даете ему заметить, что он угадал понижение его кредита, если он будет искать беседы с ним, всегда довольно интересной, если он иногда будет посещать его дом, который принадлежите к числу самых приятных, — то ему удастся привлечь его к себе.

Фельдмаршал Голицын, один из придворных, известный за честного человека. Он не пользуется никаким влиянием; но все его весьма уважают. Побывать у него в доме, провести там два вечера, занимая супругу хозяина, которая хотя и носит портрет императрицы ², но немножко побранивает правительство, — вот и все, что нужно здесь сделать. Есть еще у него племянница, молодая графиня Матюшкина, которая считается идолом этого дома. Будет полезно хвалить ее танцы, просить дать возможность увидеть ее танцующею Русскую или козацкую пляску, что она исполняете хорошо.

Шталмейстер Нарышкин ищет только удовольствий. Он имеет Английский сад; он автор всевозможных видов шутовства; он всегда занят изобретениями новых празднеств, которые и дает. Так как он болтун, то хорошо заставить его болтать в свою пользу. Брат его — мундшенк; имеет прекрасный сад, и жена его, очень любимая императрицею, — почтенная женщина, которая пользуется большим уважением.

Граф Брюс воспитывался в Берлине и любит говорить о лошадях. Его жена — сестра фельдмаршала Румянцева, хотя более уже не [87] пользуется милостью, которою она пользовалась так долго, — одна из самых любезных придворных дам и наилучшего тона.

Две племянницы князя Потемкина, каммерфрейлина и другая девица Энгельгард, две особы, которым весьма важно оказывать внимание довольно заметное, в особенности же старшей. Обе они очень красивы и кажутся даже любезными. Для принца не трудно будет всегда оказывать им приветливость, и я думаю даже, что он не почувствует ни какого отвращения ими овладеть (a les saisir).

Ланский, фаворита настоящей минуты, кажется, добрый малый. Он приятен, скромен, любит заниматься Немецким языком и выслушивать за это похвалы. Наблюдая чувство меры в приветливости к человеку, который не имеет высокого чина при Дворе, его королевское высочество, между тем, найдет благоприятный случай, когда можно будет постепенно увеличить эту приветливость, не шокируя других. Это будет приятно императрице и ее главному фавориту.

Граф Строгонов — один из тех, которые хотя не имеют большого веса, но вращаются в обществе императрицы. Он говорит только о Париже, откуда вернулся прошлого, зимой, пробывши там восемь лет. Он знает один Париж.

Из двоих гофмаршалов один Орлов, другий — князь Барятинский. Первый говорит только по-Русски. Другий..... ³ Но так как он на службе и по своей должности в состоянии делать услуги его королевскому высочеству, то всегда найдется случай оказать ему приветливость.

Между каммергерами мало таких, которые могли бы заслуживать особого упоминания. Между ними князь Михаил Долгорукий один из тех, которые более бывают в обществе. Князь Куракин, племянник графа: Панина, состоит при дворе великого князя. По-видимому, императрица не очень хорошо к нему расположена. Граф Николай Румянцев, по всем признакам, пользуется наибольшим благоволением их императорских высочеств, и его честный характер делает его достойным этой милости и этого доверия.

Граф Александр Воронцов, председатель коммерц-коллегии, был посланником в Лондоне и Гаге и даже с поручениями у короля. Это человек заслуженный и достойный внимания. Его система вероятно такова, что Россия должна заботиться только о себе и не вмешиваться в дела других государств. Он стоит, так сказать, во главе партии, состоящей из кровных Русских патриотов, самых почтенных. Было бы очень выгодно сблизить его с системою союза с Пруссией. Его брат, генерал-майор Семен Воронцов, который по несправедливостям к нему Потемкина, оставил службу, может быть, — самый [88] достойный человек во всей России. Это человек добродетельный, дорожащий честью, правдивый, талантливый, высокий дипломат, и притом самый любезный в обществе. Его личная дружба для меня была весьма полезна, как вообще дружба людей с надежным характером. Он осветил мне путь в делах самых важных, и за это, равно как и за свой личный характер, он заслуживаете особого отличия со стороны такого принца, как его королевское высочество. Это отличие будет вполне заслужено и полезно, так как граф Семен имеет сильное влияние на многих важных особ. Кроме того, что он искренний друг князя Орлова и его братьев, он также друг действительного статского советника Бакунина, первого и самого искусного поверенного графа Панина. Его положение и заслуги делают его достойным отличия со стороны принца, и будет весьма полезно расположить его к себе. Безбородко, частный секретарь императрицы, пользующийся полным ее доверием, есть подчиненный Бакунина и друг графа Семена. Эти три особы, тесно связанный между собою, по их личным достоинствам или по их местам, весьма важны и на них можно рассчитывать всего больше, если удастся расположить их в свою пользу.

Надворный советник Алопеус, чиновник департамента иностранных дел, работает больше других. Это одна из лучших голов, расположенная к системе союза с Пруссиею. Он оказываете полное ко мне доверие. Его королевское высочество хорошо сделает, если его отличите, и особенно, если ему даст понять, что уведомлен о его заслугах.

Еще весьма полезный человек — директор почт, статский советник Эк. Подарок и несколько комплиментов на счет его благосклонного расположения и его услуг, которые он делает в своей области, произведут хороший эффект.

Что касается второй части задачи путешествия, т. е. чтобы дать возможность лично узнать себя, то это дело я считаю весьма существенным. Его королевскому высочеству весьма важно познакомить с собою Двор и народ, союзный со своим Домом, равно как и этим последним интересно узнать наследника Прусского престола. Этот интерес заставит смотреть в оба глаза за малейшими поступками принца. Надежность союза будет зависеть от впечатлений, которые произведете его королевское высочество своим личным характером и своими принципами, как будущий государь. Этот союз (с дядею принца) был основан на взаимных выгодах: для короля было выгодно иметь другом державу очень страшную, которая, будучи врагом, могла бы сделаться весьма опасною; Россия, со своим честолюбивым могуществом, находила союз с королем пригодным для того, чтобы дать ей возможность играть первенствующую роль между державами Севера, предписывать законы Польше, Швеции, Дании; союзник, с высоким гением [89] и могуществом короля, был способен помочь ей достигнуть этих выгод. Она их получила, и счастье дало ей возможность идти дальше. Россия смотрит на себя, и может некоторым образом смотреть в настоящую минуту, как на первую державу в Европе, и этою высокою ролью, конечно, она наиболее обязана своему союзу с королем. Но государства, как и частные люди, в счастии забывают о долге признательности. Тщеславие России, раздуваемое ухаживаньем и лестью, часто самою низкою, всех держав, возросло до крайней степени, и Петербургский Двор, судя по принятому им тону, склонен играть скорее роль властителя или покровителя народов, чем союзника. При таких обстоятельствах, впечатление, произведенное принцем, решит, чем будет для него с этих пор Россия. Если ему удастся внушить главным лицам в государстве уважение и любовь к своим личным качествам, если он познакомить с собою, как с человеком, способным заставить своих врагов себя уважать и бояться, быть полезным своим друзьям и поддерживать величие монархии, которую он некогда получить от короля, — тогда Россия почувствует, что ей выгодно иметь такого государя своим союзником, и она не позволить себе ни оставить его, ни быть его покровительницею. Уважая этого союзника, она тем более будет польщена его угождениями и не будет отвергать его принципов. Это уважение принц обеспечит себе, показавши свое великодушие, благотворительность, приветливость с достоинством и твердость характера, соединенную с умеренностью и кротостью. Твердость характера всегда внушительна; но особенно она внушает почтение, когда ее обнаруживает наследный принц, признаваемый великим нолководцем ⁴. Он закрепит за собою эти чувства, познакомив с принципами своей будущей политики. Их ожидают от наследника короля, и, я осмеливаюсь сказать, ожидают последовательности. Высокий гений короля постоянными усилиями возвысил монархию до степени величия; наследник его должен дать ей полную прочность. Эта роль, не менее высокая, хотя менее блестящая, требует твердых принципов и последовательности. Справедливость и умеренность должны лежать в основании; справедливость должна быть во всех ее политических действиях по отношению ко всем государям. Умеренность но отношению к неприятелям должна быть сопровождаема непоколебимою твердостью, чтобы доказать, что мужество и сила в случай, нужды поддержать государство. Если с этою справедливостью и умеренностью наследник короля покажет еще ту же твердость в поддержке притесняемой слабости, в бескорыстном покровительстве имперским князьям, то он заставить сильно любить свое государство, и оно сделается непоколебимым вследствие интереса, который оно будет [90] внушать другим державам, ревниво относящимся к Европейскому равновесию. Если Прусский принц даст понять в своих разговорах с императрицею, великим князем, графом Паниным и даже с князем Потемкиным эти принципы, которые мне кажутся единственно верными для его политики и которые наверно согласны с его чувствами, то он оставит по себе впечатление, которое укрепит настоящую систему, и сделает из России союзницу, а не покровительницу; она почувствует славу и пользу, которые достанутся ей от такого союзника, и убежденная в его умеренности, она будет на него смотреть не как на государя, заискивающего в ней только помощи в его делах, но как на государя, который также при случае будет полезен ей, как и она ему.

Комментарии

1. Так озаглавили мы памятную записку, врученную Прусским послом при Петербургском Дворе Гёрцем Прусскому принцу 23 августа 1780 в Нарве, во время его путешествия к Русскому Двору. Этот принц Прусский впоследствии был королем, под именем Фридриха Вильгельма II (с 18 августа 1780 по декабрь 1797). Родился в 1744, был сын Августа-Вильгельма, брата короля Фридриха II. По смерти отца с 1758, был объявлен наследником престола. — Ред.

2. Этот титул имели женщины высшего круга, которым дано было право носить на груди на голубой ленте богато украшенный бриллиантами портрет государыни. Они должны были являться при Дворе в торжественных случаях и имели первое место после обер-гоф-мейстерин, в отсутствие которых они исполняли их обязанности.

3. В опущенном месте говорится об отношениях князя Барятинского к императору Петру III.

4. Вероятно, здесь разумеются успешные распоряжения наследного принца и его личное мужество в войну за Баварское наследство 1778 года. — Ред.

Текст воспроизведен по изданию: Русский двор в 1780 году // Древняя и новая Россия, № 10. 1877