Находясь далеко от Хивы, столицы ханства, Кунградское бекство мало подчинено хану. Бек, хотя и назначаемый ханом, пользуется почти полною независимостью. Все его подчинение ограничивается уплатою податей и налогов; больше от него ничего не требуется и он полный хозяин в своем бекстве. Даже и подати уплачиваются Бог-весть как, ибо у хана нет средств держать в покорности своего отдаленного вассала. Бек собирает налоги с население по-своему усмотрению и творит полновластный суд и расправу. Каждый день, с утра, сидит он у ворот своего дома, и сюда приходят к нему обыватели разбирать споры, тяжбы и судиться. Здесь же и кончается дело: ответчик платит больше, истец меньше, вообще оба платят и тем все кончается. Судопроизводство это составляет важный источник доходов бека, и он очень горюет, когда получки мало и приходится сидеть даром. При таком примитивном способе судопроизводства выходит, что для правителя гораздо лучше, если его подданные вздорят и бесчинствуют, — благонравным народом управлять невыгодно. Для непокорных и строптивых существует зиндан, устроенный наподобие описанных мною выше, — наказание довольно внушительное. Впрочем, бек, который управлял Кунградом во время нашего приезда, был человек добрый, народ не слишком его ненавидел и платил деньги покорно, почему он весьма редко имел случай прибегать к помощи зиндана. Жизнь он вел, насколько можно было видеть, довольно однообразную и совершенно в восточном вкусе: с утра сидел поджав ноги у ворот дома и курил кальян, а вечером отправлялся во внутренние покои, иначе говоря в саклю, садился на подушки таким же порядком и опять курил кальян, мурлыкая себе под нос бесконечную песню. По окончании сего второго акта своей деятельности, отправлялся спать. Таким образом проводил он время постоянно, изо дня в день, целыми годами, без всякого изменение раз принятых правил. Если встречалась необходимость исполнить что-либо необыкновенное, выходившее из ряда обыденной деятельности, то он поручал дело кому-нибудь из приближенных и успокаивался на лаврах, зная, что зиндан обеспечивает его от исполнения, не согласного с его желаниями.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Центральная Азия Российская империя

Нравы в Астрахани несколько странны для нас — мы привыкли называть такие нравы дикими. Типы «Кит Китычей», которых описывают у нас в юмористических журналах, не выродились там нисколько. Купец играет первую роль в Астрахани: если он богат, то он сила — он царь. В Астрахани все помешались на быстрых оборотах, им способствует материал торговли, как-то нефть, соль и т. д.; многие скоро богатеют, но и быстро теряют свое состояние, благодаря какой-нибудь оплошности. Чтобы поставить дело на солидную ногу, чтобы стать конкурентом таких иностранных фирм, как Нобель — об этом думают очень немногие. Средний купец Астраханский производит очень неприятное впечатление: он груб, он рутинен, не образован — он не культурен. Все эти качества выражаются во всей своей непривлекательной наготе, когда «Кит Китыч» разгуляется; хотя нередко свою грубость он выказывает и в совершенно трезвом состоянии. Так один купец, обладающий паровой шхуной с паровой помпой Большой силы, пробуя её достоинство и разъезжая по Болде, утешал себя тем, что обрызгивал водой вышедших на палубу других судов полюбопытствовать на зрелище и проезжавших тут же на лодках. Всего лучше — то, что он этим не вызывал ни малейшего негодования со стороны пострадавших — настолько привыкли все в Астрахани к купеческой «забаве».
Другой купец отличился на моих же глазах еще лучше. Он за свое богатство пользовался общим «уважением». К нему на даче, Бог весть за какие заслуги, приставлены двое стражников, т. е. верховых полицейских. Как то раз, выезжая со своей дачи кутить, он только крикнул у ворот стражнику.
—     «Стражник, поезжай вперед, оберегай своего господина, потому что я буду сегодня кутить, буду пьянствовать», — он уже был выпивши. Въехавши в город, велел он стражнику скакать вперед, чтобы «дескать знали, кто едет».
—     «Да по мостам то свищи»!
Стражник поехал вперед и, въезжая на мост, каждый раз свистел, чтобы все сидящие на мосту знали, что едет дескать вот кто. Но этим дело не кончилось: встретив по дороге случайно проезжавшего верхового полицейского, он и ему, бросив денег, велел впереди скакать и свистеть. Так и ехал Астраханский купец-богач по улицам родного города со «свистом на мостах». Прибыли в сад «Аркадию»; тут хотел богач себя показать во всем своем блеске, во всей своей силе. Шла опера; во время увертюры, сидевший в директорской ложе, «Кит Китыч» закричал на оркестр «стой» — выбросил им пачку денег и крикнул: «камаринского валяй» — и, о удивление! при полном театре, в присутствии местной полиции, оркестр, прервав увертюру, начинает играть «камаринского». Ни одного звука негодования, ни малейшего протеста не было заявлено со стороны присутствовавших в театре.
—    «Зови ко мне артиста Ш.!*» — крикнул лакею богач, успевший в своей ложе, из которой вел ход за кулисы, устроиться с вином. Является артист, загримированный, в костюме.
—    «Пей»!— велит ему «Кит».
—    «Помилуйте, мне надо сейчас выходить».
—    «Кто тебе велел»?
—    «Да режиссер».
—    «А я тебе велю — пей»! — и артист должен был повиноваться.
Сначала может все это показаться смешным и забавным; но если взглянуть на это дело серьезно, то нельзя не погоревать о той рутине, которая еще в такой силе царит у нас, и в таком именно месте, где при уме и культурности можно было бы держать знамя русского имени высоко. Ведь Астрахань у ворот Азии!
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Центральная Азия

Был в Маргелане богатый Сарт-подрядчик бравший подряды на постройку домов. Он строил из своего материала и тоже, как честный Сарт, не заключал никаких условий. Два раза случалось так что когда дом был выстроен и в него уже переезжали, то Сарта прогоняли, говоря, что ничего ему не должны. Он почти разорился этим, а перед своим отъездом я видела его строящим снова дом из своего материала. На мой вопрос, взял ли он теперь расписку, он ответил: «Зачем? Разве много нечестных людей на свете? Двух видал, больше не увижу».
Конечно, не все Сарты честны. Помню я такое дело: Сарт-купец много задолжавший другим купцам Сартам в один прекрасный день объявил себя банкротом.
Весь базар взволновался; стали говорить, что он обманщик, что припрятал деньги и товар; дошло дело до суда. В таких случаях в Туркестане дело разбирается третейским судом. Третейским судьёй был на этот раз военный врач, пожилой человек, коренной туркестанец. Передо мною живо рисуется картина этого суда: базарная площадь залита яркими лучами солнца; вся природа замерла в изнеможении; замер и базар где собрались в «круг» старики-Сарты; за стариками толпится и молодежь; все тихо и безмолвно в ожидании слов подсудимого. Вот он заговорил; это уже старик; заранее обдумав свою речь, он начинает доказывать свою невиновность.
Кругом все слушают затаив дыхание, не сводя глаз с его лица, и вот понемногу среди молодежи, сначала неуверенно, слышится протест: «Нет-нет, есть у него, припрятал, припрятал». Наконец, подхватывают и старики, все против подсудимого, а последний снова отпирается, доказывает свою невиновность. Теперь слово за доктором. Как решить — кто прав? «Послушай, говорит он подсудимому, — я не могу решить, правду ты говоришь или обманываешь, но Бог видит все; подумай, ведь ты старик, ты можешь умереть через два-три дня, — что ответишь ты тогда Богу?»
Молчание; долгое, тяжелое молчание, и вот, наконец, прервано оно рыданиями старика подсудимого. Со слезами винится он в своем обмане, просит прощения и выносит все припрятанное им до последней копейки, до последней тряпки. И снова все тихо, торжественно тихо. Втихомолку совещаются Сарты о том чтоб отдать виновному часть добра, чтобы не пришлось ему бедствовать.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Центральная Азия Российская империя

В то время, когда аральская флотилия, привезшая для нашего посольства подарки, предназначенные хивинскому хану и бухарскому эмиру, стояла перед Кунградом, Кутлы-Мурад и есаул-баши принялись весьма деятельно исправлять полуразрушенную городскую стену, чтоб не пропустить русских судов вверх по Аму-Дарье, если бы они пришли туда в другой раз. Это было в начале июля. Главный строитель Кутлы-Мурада и весьма приближенный к нему узбек, был ими как-то обижен, а потому также присоединился к заговорщикам.
В исход сентября, когда оттуда наши давно уже ушли и все крепостные работы были кончены, строитель поехал к Кутлы-Мураду и просил его осмотреть работы, сказать так ли он исполнил данные ему приказания и не нужно ли чего переделать. Кутлы-Мурад велел оседлать себе лошадь. Персиянин-невольник, искренно к нему привязанный, советовал ему хорошенько вооружиться и взять с собою несколько человек; но тот обругал его, говоря, что ему бояться нечего, и поехал к городу вдвоем со своим инженером.
На мосту перед въездом в Кунград стояли Мухамед-Фана и Кулман-бий. Оба они подошли к Кутлы-Мураду и Кулман-бий сказал, что имеет жалобу; между тем, инженер спешился, а Мухамед-Фана подошел еще ближе.
— Какая у тебя жалоба? спросил Кутлы-Мурад.
— Теперь скоро будут собирать подати, отвечал Кулман-бий: — а из нас много бедных, которым нечем платить.
— Да мне какое дело, нечем платить? — ну, продавайте ваших детей!
— Как, нам продавать своих детей! воскликнул Кулман-бий и ухватился за саблю Кутлы-Мурада; в то же мгновение инженер сдернул его с лошади, а Мухамед-Фана перерезал ему горло и выпил его крови, в знак удовлетворения кровной мести за смерть деда, старика Тюря-Суфи.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Центральная Азия Российская империя

Из  этого перечня видно, что афганцы в  Туркестане суть пришлые завоеватели и что, собственно говоря, Туркестан  покорен  на наших  глазах. Хотя с  приходом  афганцев  и водворился порядок, а главное, мир, тогда как  занятием  прежних  ханов  была война и грабеж; но узбеки сразу почувствовали тяжелую руку завоевателей. Считая узбеков  женоподобными, неспособными к  войне, завоеватели, взамен  военной службы, наложили на них  самые разнообразные и тяжелые налоги. Если и берутся люди на службу, то на службу нестроевую, как  например  в  верблюдовожатые. Узбеку закрыт  путь к  повышению и власти. Единственный узбек, который пробился вперед  и имеет  значение, это Сафар-этдин, мирза низам. Обращение афганцев  с  узбеками самое высокомерное. Простой афганский солдат  считает  себя существом  высшей породы в  сравнении с  узбеком; он  зачастую употребляет  в  дело плеть или приклад. Мне часто приходилось видеть, как  афганские солдаты, без  дела, разгуливавшие по улицам  в  городе или селении, потешались над  беззащитным узбеками, колотя их  нагайками. А что они проделывали с  несчастными жителями, вымучивая их  выносить нам  и конвою довольствие. Из  опасения восстания, у узбеков  отобрано оружие. Исключение составляют  жители в  округах, подверженных  набегам  туркмен. Узбек, чувствуя свою слабость, прикидывается покорным  и ждет  случая, который принес  бы ему облегчение настоящей тяжелой его участи. Он  ждет  облегчения и от  Абдурахман-хана и от  русских. Имя Абдурахман-хана произносится в  Афганском  Туркестане с  благоговением. но не иначе как  шёпотом, потому что если до уха афганской власти дойдет  это страшное ей имя, то произнёсшего его схватят, начнут  допытывать. и хорошо еще если виновный отделается носом  или ушами. Бывает  и хуже. При мне, в  Мазар-и-Шерифе, по распоряжению Хош-Диль-хана, было повешено двое узбеков  за высказанное ими сочувствие к  претенденту на афганский престол. Стоило мне в  разговоре со  своим  переводчиком, произнести имя Абдурахман-хана, как  несколько афганцев  немедленно обращались с вопросом: „что вы сказали про Абдурахман-хана?" Будучи поражены могуществом  России, смирившей Хиву и Бухару, узбеки левого берега Аму почему-то убеждены, что движение русских  Самаркандом не окончится и что рано пли поздно они перейдут  Аму и утвердятся на левом  берегу этой реки.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Центральная Азия Афганистан Российская империя

Наконец все готово; комната барака заперта и запечатана, лошади, уже давно оседланные, стоят внизу. Мои маленькие ружья в чехлах красуются за спинами повара Дементия и джигита Мадалея. Я посадила Мурашку, мою маленькую собачку, в корзинку, которую отдала джигиту, и сама вскочила на седло. Из своих лошадей я взяла только три, попроще, для вьюков и m-lle, a себе наняла маленькую казачью лошадь с довольно порядочным шагом, на которой, несмотря на её невзрачный вид, бодро, почти горделиво, выехала первая, а за мной остальная шумная компания. Капитан К. и Иван Павлович Иванов, топограф, который также ехал с нами, замыкали шествие. Все в Чимгане говорили об этой экспедиции, и теперь, когда проезжала наша веселая кавалькада, дачники выходили из своих кибиток посмотреть на нас, кланялись, издали спрашивали, когда вернемся, желали успеха, прибавляя: «счастливые, счастливые!» На ровных и гладких местах мы пускали лошадей и скакали, не думая о завтрашнем дне. Солнце припекало и без того разгоряченные наши лица, воздух был душный, без малейшего ветра. Не доезжая селение Бричьмуллы, мы остановились, сошли с лошадей, чтобы немного отдохнуть и утолить мучившую нас жажду свежею хрустальной водой, которая вытекала из под скалы, образовавшей грот, откуда веяло влажною, освежающею прохладой. Оставив этот целительный, бодрящий уголок, сели мы на коней и с веселым смехом понеслись по широкой и гладкой равнине. Перед самым селением, версты за полторы, нужно было переправляться через мост, о котором городские жители говорят много ужасов и переходят его обыкновенно пешком. Действительно, он узкий, длинный, без перил, от ветхости покосился и лежит на чрезвычайно высоких берегах; внизу под ним с шумом мчится по дну, усеянному огромными острыми камнями, голубовато-зеленоватая прозрачная вода Наткала. Мы, однако, не слезали с лошадей, — но проехали его поодиночке, с серьезными, сосредоточенными лицами. В настоящее время сартами устроен здесь довольно хороший мост. Он выстроен с денежным пособием от генерал-губернатора, европейской системы, что доказывает большую техническую сообразительность сартов.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Центральная Азия Российская империя

Все деревни в Персии обнесены глиняной стеной, в виде правильного четырёхугольника. Стена никогда не бывает менее 2-х сажень высоты, при толщине от 2-х до 3-х аршин, а у основания и значительно больше. Внутри стены помещаются дома, а вне её сады и пахотные поля. В стене обыкновенно двое ворот, а в маленьких поселках ворота одни. Лишь в городах больших ворот бывает по несколько. На ночь ворота запираются и отворяются только с рассветом. Без этой предосторожности едва ли бы осталось одно селение в северо-восточной Персии не уничтоженным туркменами, делающими свои нападения преимущественно по ночам. Пятнадцать лет тому назад текинцы, бросившись ночью на селение Аннау и взяв его, угнали всех жителей со всем имуществом в плен, а сами заняли их места. Персиянам пришлось, для выручки пленных, собирать значительные силы. Пленные были возвращены и поселены в семи—восьми деревеньках, в 10 — 20 дворов каждая, в долине Кельте-чинар, в 15-ти верстах от прежнего их жилища. Теперь деревеньки эти прикрылись искусственной стеной, возведенной поперёк выхода из ущелья, а не то им бы несдобровать.
В 1871 г. в Персии был страшный голод, истребивший, по собранным английскими агентами сведениям, одну пятую часть жителей страны. Простой народ не находил никакого продукта, который бы мог заменить хлеб. Тут нет лесов, перемолотая кора которых могла бы заменить муку, нет и рек и озер, откуда бы могла добываться рыба. Население умирало десятками, матери бросали детей на улицах, на дорогах, где попало, и никто их не подбирал, потому что ни у кого не было средств для собственного пропитания. Воцарилась полнейшая апатия, — народ стал безучастен ко всему. Для него уже нестрашны были туркмены и жизнь у них в плену, в рабстве. Все проходы, оберегавшиеся до того весьма строго, оставались свободными, и туркмены этим воспользовались. Они направились в провинцию Келят, которая, по своей природной укрепленности представляла для них недоступную твердыню. Провинция была обращена в пустыню, все население разбежалось, а многие были перерезаны или уведены в плен. Селение Кара-Тыккян, в котором насчитывалось до 500 семей, перестало существовать, и хотя после погрома Хивы все пленные вернулись, но теперь в селении насчитывается только около 100 семей. После голода и туркменских нашествий 1871 г., Келят еще не оправился и некоторые селения до сих пор лежат в развалинах.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Центральная Азия Персия Российская империя

С каждою секундою положение наше становилось более опасным, а подкрепления еще не было видно. Текинцы нас окружали и начиналось наступление с трех сторон; мы уже слышали ободрительные крики Алла! и топот тысячи коней, а отстреливаться нам было почти нечем. Еще несколько секунд — и мы, в числе 250-ти человек, должны были быть изрублены и задавлены массами в 3,000 человек неприятеля. Пришлось переживать роковые минуты. Вдруг на равнине с северной стороны, забелели рубахи и раздался ружейный залп: то была 9-я рота Дагестанского полка, бегом спешившая на место боя. Рота эта, как оказалось, была предварительно выслана на пастьбу к охранению верблюдов, а поэтому первая случайно и поспела к нам на выручку. С этой минуты дела приняли другой оборот. Залпы 9-й роты по левому флангу неприятеля принудили текинцев двинуть свои силы к правому флангу, но подоспевшая в это время из Кизиль-Арвата горная полубатарея, под прикрытием 3-й роты самурцев, учащенною пальбою принудила неприятельскую кавалерию к отступлению.
С этой минуты текинцы начали терпеть неудачи. Войска наши прибывали ежеминутно; подоспели Апшеронский баталион и еще одна рота Дагестанцев и четыре полевых орудия.
Текинцы начали поспешно отступать по ущелью Ачи-Алма и, страдая от усиленного огня нашей артилерии, обратились окончательно в бегство.
Протискиваясь густыми и беспорядочными колоннами у дефиле ущелья, они много теряли от наших снарядов, производивших страшное в их толпах опустошение. Между тем, справа, т. е. с левого фланга неприятеля, местность оставалась открытою, и я доложил полковнику Навроцкому о своем намерении атаковать с этой стороны отступающего неприятеля во фланг и, получив разрешение, двинулся на рысях по этому направлению; но, проходя в 50-ти шагах мимо одной балки, которая упиралась в дефиле, мы были неожиданно встречены залпом текинской пехоты, около 200 человек, которая, засев в овраге поджидала наши прследующие войска. Еще один казак и три лошади выбыли из строя, и я уже приготовил дивизион к пешему строю, чтобы очистить балку, но подоспевшие две роты апшеронцев, бросившись в овраг, тотчас же выбили из него текинскую пехоту, которая также по примеру своей кавалерии обратилась в бегство.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Центральная Азия Российская империя