Туркменцы (Туркоманы), обитают на западной границе ханства и ведут кочевую жизнь в палатках. Они носят барашковые шапки с красным суконным верхом, как русские казаки. Чиновники их надевают иногда, в честь хана, хивинские шапки. Кафтаны их узки и достают только до колен; из приготовляемого ими-самими сукна делают они свою зимнюю одежду; летом же носят кафтаны из китайки, приготовляемой в Персии. Панталоны их покроем подобны турецким, из аладжи (полосатой материи); Туркменцы носят короткую рубашку, красные юфтяные сапоги, на фасон киргизских, и сильно шнуруются. Они почти единственно живут грабежом и воровством, и для этого употребляют аргамаков. Когда в 1825 году хивинская армия напала на несчастный русский караван и принудила его отступить с большею потерею товаров, Туркменцы отняли у Хивинцев и Каракалпаков все похищенные товары, назначенные для отвоза в Бухару и на которые с жадностию бросилась вся армия, как скоро отряд, сопровождавший караван, отретировался. При споре, возникшем но этому поводу, Турменцы обругали хана, который, узнав об этом, приказал повесить 10 туркменских аксакалов. После этого 200 кибиток Туркменцев откочевали на берег Каспийского Моря, разрушив, на дороге, в окрестностях Ташгауса, два базара и угнав скот. Ташгауса они однакож не могли взять. Жены Туркменцев прилежны и искусны в рукодельях. Они ткут ковры, попоны, тонкую армянину (из верблюжьей шерсти), поясы, сукно, и делают войлок. Мужчины холят своих прекрасных лошадей и хищничествуют.Каракалпаки (Черношапочники), кочуют более всего около горы Айбугур и на правом берегу Аму-Дерья. Богатейшие из них окружают двор стенами; в этом маленьком укреплении они держат запас хлеба, а в окрестностях сих магазинов проводят зиму; летом же перекочевывают с места на место. Они одеваются как Киргизы, но шапки носят хивинские. Зимняя одежда их шьется из русского сукна; летом они носят армяки, вытканные из верблюжьей шерсти. Многие Каракалпаки постоянно поселены в Хиве, где не имеют собственных домов, а живут на счет султана; они носят шелковые  платья и посреди кочующих земляков своих принимают важный и гордый вид.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Центральная Азия Российская империя

Было совершенно темно, когда я очнулся. В несколько мгновений припомнил я себе все случившееся со мною до моего беспамятства, но не так-то легко было мне разгадать свое настоящее положение. Я хотел приподняться и тут только почувствовал, что связан по рукам и по ногам; нестерпимая боль в плече напоминала мне о моей ране. Но где же я? Вокруг меня было темно, и я не мог сомневаться в том, что нахожусь внутри какого-то строения; притом и воздух казался мне душен и отличен от того чистого, которым дышал я столько времени прежде. С величайшим усилием приподнялся я несколько целым туловищем, и по всем направлениям почувствовал прикосновение чего-то твердого и холодного. Страшная догадка, от которой кровь застыла у меня в жилах, упала снежным комом на мою голову. Мне представилось, что напавшие на меня киргизы, видя меня столь долго в беспамятстве, по всей вероятности сочли меня мертвым и похоронили заживо. На несколько мгновений, эта мысль совершенно подавила своею тяжестью всю мою душевную энергию: в безмолвном в бездейственном отчаянии опустился я опять на землю. Мало-по-малу, однако снова возвратилась ко мне, если не бодрость, то по-крайней-мере, деятельность. С бешенством, подкреплявшим силы мои, метался я во все стороны и везде встречал однообразное, непреодолимое препятствие. Вопль отчаяния вырвался из груди моей; вслед за тем, кто-то схватил меня за ногу, и я услышал весьма явственно слова, сказанные по-киргизски незнакомым мне голосом: молчи, или убьют тебя. Этот не слишком приветливый голос показался мне в эту минуту так сладок, что у меня как будто целая гора спала с груди. В первую минуту радости, я даже и не подумал о том, что нахожусь в плену у дикарей, и что быть может, одна только смерть освободит меня из тяжкой неволи. Всякое положение казалось мне сносным в сравнении с ужасом быть заживо похороненным. Повинуясь таинственному голосу, я лежал  смирно, тем более, что малейшее движение причиняло мне почти нестерпимую боль. Вокруг меня все снова затихло. Через несколько времени, однакож, желание объяснить себе свое положение преодолело слабость, и я с величайшим трудом начал подвигаться вперед, не приподнимаясь от земли и упираясь в нее локтями и затылком взамен ног и рук, которые так крепко были связаны, что я не мог ими пошевелить. Каждый вершок пути стоил мне чрезвычайных усилий; наконец удалось мне вылезть из моей загадочной темницы.
Я так долго находился в совершенной темноте, что обыкновенный ночной мрак не мог уже мне препятствовать видеть вокруг себя, и с одного взгляда я открыл что нахожусь внутри могильного памятника, подобного тем о которых я уже прежде говорил. Заходящая луна золотила лучами своими землю, перед отверстием служившим вместо двери. По киргизскому обыкновению, место, где зарыт был покойник, обозначалось невысокою грудою камней, между которыми оставалась некоторая пустота, и в эту-то пустоту киргизы запрятали меня, как вязанку дров. Немудрено было, в самом деле, счесть себя заживо похороненным. На земле лежали три человеческие фигуры; по неподвижности их, я догадался, что они спят, или по-крайней-мере, не замечают моего появления между нами. Мысль об освобождении себя из плена тотчас же сверкнула в голове моей. Мне пришло в голову множество слыханных мною прежде рассказов о том, как пленники почти всегда успевают уходить от киргизов, пользуясь их беспечностью, которой доказательство было у меня перед глазами. Я не знал только, как освободиться от проклятой веревки, которою разбойники, должно признаться, мастерски связали мне руки и ноги.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Центральная Азия Российская империя

Сарты, коренные жители страны, относились до правившего в конце прошлого столетия хана Ильтезера к подчиненной народности и очень много страданий испытали из-за насилия узбеков. До этого времени страна делилась на несколько маленьких княжеств, которые имели собственных владельцев, или инаков, из рода узбеков. Отчасти они были слишком слабыми, чтобы держать в узде своих разбойничьих соплеменников, а отчасти существующая тогда общая грабительская система соответствовала их наклонностям. Но после того, как хан Ильтезер, стремящийся к самодержавию, кинжалом и виселицей убрал с пути всех этих князей вместе с их сторонниками и сильнейшими предводителями, а для укрепления своей власти раздал все государственные службы сартам, от которых он по праву мог ожидать больше приверженности, то узбеки враз потеряли свою былую власть и значимость. Этому примеру последовал и его брат Мухаммед-Рахим, который также велел истребить целые семьи узбеков и присвоил их владения. Поскольку до сих пор все чиновники, за исключением кушбеги, относятся к роду сартов, то они образуют теперь более сильную народность. Торговля и промысел и без того находятся почти исключительно в их руках, к тому же многие из них имеют значительные землевладения. Их находишь расселенными по всему ханству, но — преимущественнее — в южной части.
Узбеки все еще очень гордятся своим происхождением, хоть и без всяких преимуществ; они также расселены по всему ханству, в основном в городах Гурлен, Китай, Мангит, Ходжайли и Кунград, а также в их ближайших окрестностях. Земледелие — их основная отрасль для добывания продуктов питания, но многие занимаются также рыболовством и охотой. Они любят жить в войлочных палатках, которые устанавливаются рядом с их земляными избушками или во дворах. Жители северной части ханства называют себя арал-узбеками, т. е. островными узбеками, или же, по крайней мере, аралами, поскольку вся местность к северу от реки Лаудан отделена рукавами Амударьи от остальной части ханства как остров. Племя кунград считалось самым выдающимся, потому что хан относился к нему.
Число живущих здесь персов ежегодно увеличивается из-за часто предпринимаемых туркменами и хивинцами набегов в Персию. Они являются здесь почти единственными рабами после того, как русские, жившие здесь в рабстве, получили в 1840 году свободу. Многие из персов купили себе свободу и осели здесь, потому что им не разрешено возвращаться на родину; таким образом, число живущих здесь свободных персов постепенно заметно возросло. Они занимаются в основном садоводством и земледелием, а также шелководством.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Центральная Азия Российская империя

Во второй половине XIX века Российская империя расширила свои владения за счет Центральной Азии, присоединив к себе территории, которые в настоящее время входят в состав Узбекистана, Казахстана, Туркменистана, Таджикистана и Кыргызстана. В 1865 г. российские войска заняли Ташкент, а в 1868 г. — Самарканд. В 1867 г. царь Александр II утвердил создание Туркестанского генерал-губернаторства Российской империи. По распоряжению генерала Константина Петровича фон Кауфмана (1818–1882 гг.), первого генерал-губернатора Туркестана, был создан "Туркестанский альбом" — собрание наглядных материалов о Центральной Азии, включающее в себя около 1200 черно-белых фотографий, а также архитектурные планы, акварельные зарисовки и карты. Работа состоит из четырех частей, разбитых на шесть больших томов в кожаном переплете: "Часть археологическая" (два тома), "Часть этнографическая" (два тома), "Часть промысловая" (один том) и "Часть историческая" (один том). Первые три части работы составлены русским востоковедом А. Л. Куном при помощи Н. В. Богаевского. Альбом был подготовлен и издан в 1871–1872 гг.
Туркестанский альбом, Часть 1 этнографическая
Туркестанский альбом, Часть 2 этнографическая
Туркестанский альбом. Часть промысловая
Туркестанский альбом, Часть историческая
Туркестанский альбом, Часть 1 археологическая
Туркестанский альбом, Часть 2 археологическая

Метки к статье: 19 век Российская империя Центральная Азия

Во время пребывания в Кундузе Др. Лорд написал один лист замечаний о нравах Узбеков, которые привожу здесь от начала до конца:
На свадьбах друзья жениха и невесты, взяв с собою значительное количество муки, смешанной с золою, собираются на какую побудь поляну и схватываются там в дружелюбную драку, продолжающуюся обыкновенно до тех пор, пока одна сторона ни обратится в бегство. За этим следуют мир и пирушка. Однако ж такие забавы редко обходятся без худых последствий, особливо если одна из сторон потеряет хладнокровие. Так случилось несколько лет тому назад, когда сын Мира, Малик Хан женился на дочери Назри Мина Баши, Катагана Кайзамирского племени. Каждая сторона взяла тогда с собою по 21 джоуалу пшеницы и по такому же количеству пепла; Мир лично начальствовал своими друзьями, но его смяли с поля и преследовали на пространстве двух косов. Это вывело его из терпения; он вдруг обратился, приказал своим обнажить сабли и кинуться на преследователей к немалому ужасу победителей. К счастью, вмешательство седых бород отвратило кровопролитие.
Здесь мужья продают жен своих, если они им наскучат. Это дело очень обыкновенное; но супруг сперва обязан предложить покупку родственникам, назначив цену; если они не согласятся взять ее за эти деньги, то он волен продать ее, где пожелает. Если муж умирает, то жены его все поступают к следующему брату, который может или жениться на них, или продать, предоставив предварительно право покупки ее семейству.

Метки к статье: 19 век Центральная Азия Афганистан Пакистан

Метки к статье: 20 век Центральная Азия Бухарское ханство Российская империя

В это время происходит нечто таинственное. Сперва мы видим, что Чечелев со своими партизанами постреливает по наступающим на кишлак большевикам, и очень даже удачно, так как есть фигуры, лежащие плашмя и не двигающиеся среди врага. Но вот Чечелев, находящийся как раз напротив нас, бежит назад к лошадям со своими воинами и усиленно машет своей папахой в том же направлении. Не иначе как нам сигнализирует, чтобы мы, в свою очередь, тоже бежали обратно. Вижу, как они, не садясь на лошадей, бросаются в воду. Бр-р! Даже за них стало холодно (от этого купания Чечелев простудился очень сильно и позже заболел, чем нам доставил немало хлопот, т. к. его пришлось тащить).
Меня это так заинтриговало, что решил зайти за камни и посмотреть, что там такое творится. Делаю три шага вперед. Но в это время слышу, Грамолин тихо вскрикивает, а пульки с той стороны реки просвистали над нами. Он встает, опираясь на винтовку, и идет, прихрамывая, ко мне: “Я ранен в ногу!” Я улыбнулся, Грамолину ужасно не везло. Это пятый раз, что он ранен за горный поход, а я его и до этого в шутку уже называл “пулесобирателем”. Он мрачно продолжает: “Знаешь, бери-ка мою винтовку, с которой я никогда не расстаюсь. Она хоть по крайней мере пристрелена, я из нее призы брал, а дай мне твое полено, оно мне подойдет, т. к. буду на него опираться, как на палку!” Радостно, с благоговением беру призовую винтовку у Грамолина и, не посмотрев с радости, сколькими патронами она заряжена (Грамолин стрелял перед этим), собираюсь идти к камням... Это, конечно, долго рассказывать — но, произошло все мгновенно... и вдруг уж можно сказать совсем неожиданно и для меня, и для засевших правее меня за камнями кадет... из-за глыбы камней выходит в затылок друг другу с десяток, а то и больше красных воинов... в малиновых шароварах, с красными звездами на папахах. В левых руках держат они винтовки, а в правых, поднятых кверху, — гранаты... Увидав нас, они завопили “Ура!”...
Еще до этого стрельба с этой стороны по нас прекратилась по неизвестной нам причине. Теперь было ясно почему! У меня мелькнула мысль: “Их много, они искалечат нас, заберут и замучат”. От страха, вернее, даже ужаса я озверел... Я было при виде большевиков присел за камень, но тут я вскочил, расставил ноги и, как на охоте по зверю, вскинул винтовку и в десяти шагах выпалил прямо в грудь первому из наступающих... Эффект превзошел все мои ожидания... Красные стали валиться как пешки. Три уже лежали не шевелясь, а четвертый на карачках уползал за удирающими остальными. Еще раз выстрелил. Остался неподвижен и раненый. Вскидываю винтовку и стреляю по остальным. Чик!.. а выстрела нет. Открываю затвор — пусто... Патронов нет... Быстро вкладываю обойму, выскакиваю за камни, одушевленный таким удачным оборотом дела, и вижу человек больше тридцати, в малиновых же шароварах, удирающих во все лопатки. Ну и дал же я им жару.
Но в это время вокруг меня снова зажужжал рой пуль с другой стороны, и мне пришлось бросить охоту и скрыться за камнями. Решил быстро отходить к окопам. Моя миссия была закончена более чем удачно. Забрал кадетиков, которые как загипнотизированные распластались среди камней. Перебежками от камня к дереву двинулись. Посылаю одного кадетика вперед с донесением устным о происшедшем.
Только спрятался я за дерево, к этому же дереву бросается кадет, вскрикивает. Пуля пробила мякоть ляжки, очень близко от низа моего живота... Кисмет! Веду, то есть тащу его, а сам думаю, какое счастье, что в винтовке Грамолина оказалось все же два патрона!.. А если бы их не оказалось?! Даже неприятно об этом думать! Долго потом меня во сне мучил кошмар, если ложился поевши. Вскакиваю во сне, вскидываю винтовку — чик! — а она не стреляет. Хоть кому угодно простительно проснуться в холодном поту...
Полный текст

Метки к статье: 20 век Центральная Азия Российская империя

По окончании увеселений, распрощавшись с гостеприимными хозяевами, я собрался в путь. Джигит мой Орумбай, вертевшийся до этого времени перед глазами, вдруг куда-то скрылся. Предполагая, что он поехал с моим вьючком вперед, я попросил волостного дать мне кого-нибудь в провожатые. Вызвалось несколько человек желающих, которым было по пути ехать со мною. Дорогой разговорились о похоронных обрядностях, и киргизы удивились, что у нас, православных, совершаются поминки на сороковой и годовой день кончины. Тут я узнал, что в местностях, богатых лесом, киргизы также хоронят покойников в гробах, и что обычай этот перешел к ним от соседей-китайцев. Устройство нашей могилы не понравилось ехавшему со мной аульному старшине.
— Зачем у вас не устраивают второй ямы? А вдруг человек не умер, а только окружающим показалось, что он скончался? Как же тогда он выйдет из могилы?
На заявление мое о том, что у нас хоронят не в тот же день, как у киргизов, а лишь на третий день и смерть покойника должен удостоверить врач, киргиз очень резонно ответил, что и врач человек, а потому легко может ошибиться.
— А вот послушай, бай, какую я расскажу тебе настоящую историю. Было это лет тридцать тому назад, был я еще тогда джигитом у славного батыря (богатыря) Сары-башей-Умбет-алы и кочевали мы тогда по Нарыну.
“Был у нас один человек, Кулкара Якшалыков. Никакой особенной болезнью он не страдал, а между тем день ото дня делался все слабее и слабее и в конце концов, превратившись в настоящий скелет, умер. Похоронили мы его честь честью, справили байгу. Многие уже разъехались по аулам, остались только родственники да дальние гости. Улеглись спать. Вдруг ночью из юрты покойника, в которой осталась его вдова, раздался страшный нечеловеческий крик. Мы подумали, что не забрался ли уже в юрту тигр или барс, вскочили, как сумасшедшие, и, схватив, что было под рукой из оружия, потихоньку стали подходить к юрте покойника. А баба так и ревет благим матом. Подойдя к юрте шагов на двадцать, мы услышали еще другой выходящий из юрты человеческий голос. Мы в недоумении остановились. По нашему закону, никто в течение трех дней после похорон не имеет права войти в юрту к вдове, а тут ясно был слышен, хотя и слабый, но мужской голос, убеждавший в чем-то не перестававшую реветь бабу. Приблизившись еще шагов на пять, остановились, как вкопанные, мороз прошел у нас по коже. В слабом мужском голосе мы ясно узнали голос покойного Кудкары Якшалыкова.
“Был у нас один храбрый джигит Ирика Давиралбаев, — Аллах да помилует его, — убит русскими при взятии г. Мерке. Мы и говорим ему: “На, возьми мультук и посмотри, что там делается в юрте”. Потихоньку подкрался он к юрте, а в ней горел кизяк (сушеный навоз), приподнял край кошмы, заглянул в юрту, да как вскрикнет: “Алла-акбар!” бросил мультук и со всех ног побежал от юрты. Мы за ним. Долго не могли мы ничего добиться от Давиларбаева. Наконец, успокоившись, он нам сказал, что, видно, злой дух Азраил рассердился на нас за то, что мы перенесли юрту покойника на другое место раньше трех дней после его похорон. А не перенести ее нельзя было, так как в день похорон из горного ущелья вырвался поток и чуть было не снес юрту. Так вот злой дух Азраил, обозлившись на нас за это, оборотился в покойника и вошел в юрту, чтобы наказать жену.
“Собрали мы совет и порешили на нем подождать до утра, а тем временем поставили невдалеке от юрты караул и заставили муллу громко выкрикивать заклинания против злого духа Азраила.
“Через несколько времени из юрты раздался снова страшный крик, но на этот раз уже не женский, а мужской, затем кто-то в юрте долго боролся и хрипел. У нас так дух и замер, никто в эту ночь в ауле не спал. На утро, чуть только стало всходить солнце, мы всем аулом подошли к юрте. Подняли дверной войлок, да так и ахнули. Около потухшего костра сидела верхом на своем муже жена покойника. Уцепившись обеими руками в шею мужа, она пригнула голову его лицом прямо в костер, да в таком положении и замерла. Когда мы вошли в юрту, она хоть бы пошевелилась, а волосы на голове ее стали совсем серебряными. Позвали ее по имени — не откликается, тронули за плечо — повернула голову, смотрит бессмысленными глазами и бормочет какую-то чепуху. Насилу разжали ей руки и освободили покойника. Лицо его и руки жены были сильно обожжены, и к запекшейся коже пристал пепел от костра.
Пошли посмотреть на могилу, — могила разрыта и покойника в ней не было.
Послали за волостным управителем и за старыми муллами и когда они через два дня приехали, собрали совет и на нем порешили: покойника вновь похоронить в его же могиле и договорить семь мулл читать молитвы по покойнику на седьмой, сороковой, сотый и годовой день его смерти”.
— А что же сталось с его женой? — спросил я.
— Да она так в себя и не приходила и осталась дуваной (сумасшедшей). Лет через пять после этого отправились мы на летовку в пределы Китая, шли со стадами по горным тропинкам. На отдыхе сумасшедшая сидела, задумавшись, на краю глубокой пропасти, по дну которой стремился горный поток. Испугалась ли она чего-нибудь, или ей привиделось что-то, но вдруг она вскочила, подняла руки кверху и с криком бросилась в пропасть.
— Так вот, бай, какие бывают дела. На все воля Аллаха, — закончил аульный старшина и стал со мною прощаться, так как пути наши расходились.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Центральная Азия