Вот уже пять недель не кануло капли дождя на поля южного Дагестана, а засуха есть величайшее из бед в жарком климате, особенно если она падет весеннею порою. Она лишает тогда все дышащее настоящего и будущего пропитания, пожигая пажити и жатвы. В краю, где перевоз хлеба из других областей или очень затруднителен или вовсе невозможен, голод есть неминуемый наследник неурожая. Азиятец искони живет день до вечера, не вспоминая, что было третьего дня, не заботясь, что случится после-завтра; живет именно спустя рукава, потому что лень и беспечность — его лучшия наслаждения. Но когда бедствие, которое он полагал за тридесять невозможностей от себя, вдруг расступается под его ногами, когда «завтра» становится «сегодня», он пробуждается опрометью, начинает плакаться, что нет средств, или роптать, что не дают ему средств, вместо того чтобы искать их; шумит, когда надобно действовать, и увеличивает опасность испугом в той же мере, как он уменьшал ее неверием. Можете теперь вообразить, каково было уныние в Дербенде, когда ранние жары своим палящим дыханием стали пепелить надежды купца и земледельца, а почти все жители Дербенда, вместе земледельцы и купцы, распахивают свои участки наполовину под пшеницу, наполовину под марену.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Кавказ

Усталая буря ушла в пещеры Лезгистана; чуть слышно было, как она ворчит за горами. Облегченные от груза облака улеглись по вершинам, а вершины гасли без зари, потому что солнце исчезло в туманном западе без прощанья. И вот, изгороды стали чаще, сады гуще, кой-где проглядывали высокие, соломой крытые, кровли домов из зеленого потопа плодовых и шелковичных дерев. Вся дорога перерыта была деревянными водопроводными жолобами. Вода сочилась, струилась, журчала везде. Наконец, у стопы огромной, зеленью подернутой горы, на повороте в теснину, по обеим сторонам небольшой речки, открылось мне местечко Куткаши. Так как всякой дом окружен особым садом для шелководства, то селение растянуто и разбросано на несколько верст, без всякого порядка, без улиц, кроме проезжей дороги. Переехав по мостику речку, я должен был, несмотря на усталость, добраться до самого конца местечка, чтобы, во заведенному здесь обычаю, предстать перед светлые очи бека, одного из наличных владетельных князей Куткашннского магалла. Дом его, кроме величины, ничем не отличался от обывательских; за то обнесен был каменною стеною, и у ворот возвышалась небольшая из плит с перилами площадка. Фонтан кипел с нею рядом. Спрыгнув с коня, и отдав подержать ружье, потому что представляться с ружьем за плечами считается в Азии неучтивостью, я взошел на ступеньки эстрады, на которой сидел со своими приближенными бек, наслаждаясь прохладою вечера и вечным наследием восточных владетелей, — бездельем. По месту, в средине полумесяца, мне нельзя было ошибиться, к кому обратить обычное приветствие. Все встали, и молодой, едва ли двадцатилетний бек, очень красивой наружности, очень учтиво, но довольно холодно отвечал на мой селям. Заметно было, что он не устал еще разыгрывать важность горского князька, хоть это худо мирилось с нагольною овчинною шубою, накинутою на плеча. Впрочем не думайте, что нагольная шуба, окрашенная сверху копотью ольхи, может служить предосуждением богатству или знатности. Ни мало. Горские власти не прихотливы, и грозный хан охотно завертывается в тулуп из косматых овчин наровне со своим нукером. Амирам-бек, — кажется так его назвали, — пригласил меня садиться, и мигнул, чтобы подали трубку, но я отказался от того и другого: мне крепко хотелось на боковую. «Прошу одной кровли на ночь и трех лошадей на заре», сказал я беку: «кроме этого душа моя не имеет нужды ни в чем, — только в вашей благосклонности».
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Кавказ

Однажды, когда знойное Дагестанское солнце спускалось за вершины Кавказа, холодея как-бы от прикосновения к вечным его снегам, множество народа стремилось на небольшую площадь Кубинскую. Одни шли туда пользоваться, по обыкновению, свежестью вечернего воздуха, другие толковать о городских новостях; но большая часть спешила  посмотреть на зрелище, всегда привлекающее любопытных, — на казнь преступника. Площадь наполнилась народом, и вскоре из главной улицы показалась скромная процессия: два или три человека вели одного, чтобы, по приказанию хана, вынуть ему глаза. Исполнители казни были нукеры (служители) Шейх-Али-хана, так же как и осужденный. Они привели товарища своего на середину площади, связали его, повалили на землю, и прикатили тяжелое бревно, — инструмент, употребляемый тогда для этой страшной операции, чтобы заставить несчастного открыть глаза, которые он сжимал, как-бы надеясь спасти тем свое зрение. Народ с трепетом смотрел на приготовления и на страдания нукера. Уже несчастный почти задыхался под тяжестью бревна, сдавившего ему горло, и два железные крюка готовы были лишить его глаз, как вдруг раздалось громкое — Хабарда, хабарда!—посторонитесь, посторонитесь! Толпа расступилась, и исполнители казни увидели перед собою ханского племянника, Аббас-Кули.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Кавказ

163-го генваря в 1 де(нь) бил челом великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичю всеа Великия и Малыя Росии самодержцу салдацково строю старшево полковника Аврама Лесли пятой роты мецнянин сын боярской Тимошка Галахтионов сын Денисов, а сказал:
Перед Господом де Богом согрешил, а перед государем виноват, сидел де он на Москве на Бархатном дворе в убойственном деле, и как де государь пошол с Москвы на недруга своего полского короля Яна Казимера, и в то де время он з Бархатного двора ушол и написался в салдаты в Оврамев полк Лесли в пятую роту. И под Смоленским ему, Великому государю, служил, с своею братьею на выласках и на приступе был и с недруги бился. И декабря в 12 де полковник Аврам Лесли из Смоленска отпустил в ево деревню на полтара месяца. И он де, Тимошка, в деревню не пошол, вину свою к государю принес и пришол в Вязму. И в той де ево страдничье вине государская воля.
И государь царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Великия и Малыя Росии самодержец челобитье ево, Тимошковы, и отпускные, какову ему дал полковник, слушав, пожаловал Тимошку Денисова, вину ему велел отдати и послать на службу в Смоленеск в тот же салдатцкой  полк к Овраму Лесли и кормовые денги велел ему давати с ево братьею. А будет с службы збежит, и где изымают, и ево повесить.
Полный текст

Метки к статье: 17 век Московия Российская империя

22 апреля явился в съезжую избу «ссыльной торговой человек москвитин» Герасим Коноплин и «извещал словесно» на промышленного человека Никифора Ондреева, у которого он нашел «ворожебные письма», переданный им воеводе. Коноплин привел в избу и самого Ондреева. Воевода немедленно созвал в съезжую избу духовенство города, служилых, торговых в других людей: попов Спасского собора белого попа Обросима Левонтьева и черного попа Филарета, таможенных целовальников Ивана Крюкова и Ивана Яковлева, 9 служилых людей, 10 торговых людей и др. При всем этом собрании «ворожебныя письма» были осмотрены и прочтены соборным попом Обросимом и таможенным целовальником Иваном Крюковым, «а сам я, холоп твой — замечает воевода — того письма не чел»...
Поп Обросим и Ив. Крюков взяли принесенный Коноплиным «бумажник» Никифора Ондреева, прочли все находившиеся там «письма» и составили им следующую роспись....
Полный текст

Метки к статье: 17 век Московия Российская империя

В феврале 1660 года явился в Енисейскую съезжую избе «тюремной целовальник» Корнило Трофимов и заявить воеводу И. И. Ржевскому, что «тюремной сиделец, послуживец Еремия Пашкова, Ондрюшка Салтанов, сказывает за собою государево великое дело»... Салтанов немедленно приведен был к воеводе и подьячему В. Панову, и «в роспросе сказал: тюремной-де сиделец Григорей Плещеев стреляет из пищали по башне, а на той-де башне образ Всемилостивого Спаса. А при воеводе-де при Офонасье Пашкове и при Иване Акинфове ружья у него Григорья в тюрьме не было, а завел-де он то ружье при воеводе при Максиме Ртищеве и по се число у себя держит, и из тюрьмы выходить — стреляет по башням.
«Да он же-де, Григорей, которые служилые люди походят на государевы службы, и он-де, Григорей, жен их и дочерей ворует, и как-де они приедут с служеб — и он им посмехается и их укоряет.
«Да он же-де Григорей, приходя в заднюю тюрьму, говорил, что-де Литва одолеет русскую силу. А слышали-де ту речь целовальники Корнилко Плехань да Ивашко Васильев. А ему-де (Плещееву) через такое великое дальное растояние почему было ведать?
«Да подал (Салтанов) лист, а сказал: дал-де ему тот лист Ивашко Прохоров Безруково посмотреть, а на листу написано парсуна (портрет), да назади листу написано русским письмом: «сий изразець Ивана Прохорова Безруково», да в другом месте написано: «сий лист Ивана Питиримова Игуменца».
«И спросил-де Ондрюшка ево Григорья Плещеева: «видал ли-де ты в лицах парсуну царя Ивана Васильевича (Грозного?) всеа Русии?» — И он-де Григорей ему Ондрюшке сказал: «видал-де!» — И он-де Ондрюшка тот лист ему показал, и он-де посмотря листа на тое парсуну плюнул и молвил: «что-де то-за чорт!?» — И бранил всякими непристойными словами И, он-де, Ондрюшка, ему молвил: «для-де ты чево так наругаешься, плюешь и бранишь такова великого государя парсуну?» — Потому-де он, Ондрюшка, про то в съезжей избе воеводе И. И. Ржевскому и подьячему Викуле Панову и известил, что-де такое великое дело потаить невозможно»...
Полный текст

Метки к статье: 17 век Московия Российская империя

Царю государю и великому князю Михаилу Федоровичю всея Руси биют челом холопи твои государевы ленские служилые люди Мишка Стадухин, Митька Михайлов Ярило, Фторко Гаврилов, Онисимко Иванов, Гришка Фофанов, Завьялко Сидоров, Семейка Дежнев, Макарко Тверяков, Мишка Савин Коновал, Мокейко Игнатьев, Сергейко Ортемьев, да томской служивой человек Ромашка Иванов Немчин, Ивашко Беляна, Семейка Мотора, енисейской служивой человек Поспелко Козьмин, красноярской служивой человек Бориско Прокофьев, да сироты твои государевы, промышленые люди Ивашко Гаврилов Куклин, Сысойко Васильев, Ульянко Карпов, Ивашко Павлов, Офонько Якимов, Ивашко Собуров, Федька Федоров.
В прошлом государь во 151-м (1643) году июля в 8 день сошлися мы, холопи твои государевы и сироты твои государевы, на море и сложилися мы, служивые люди и промышленые люди, Мишка Стадухин с товарищи да Митька Михайлов Ерило с товарищи вместе за един, чтоб нам, холопем твоим государевым, служити всякая твоя государева служба вместе за един человек ити нам на новую реку на Ковыму к новым людям неясашным к оленным людям и к пешим сидячим людям и призывать их к государеву жалованью и ясаку с них прошать.
Полный текст

Метки к статье: 17 век Московия Российская империя

В Вильну де при нас приехали из обозу Хмелинсково Могилевцы и из иных литовских городов торговые люди... и сказывали нам, как де осадил Хмелниской сам ксенжу Родивила с войском ево у Белой Церкви, а другое ево войско ксенжа Родивила осадили Хмелинскова запорожские черкасы в Любечю, и тут ксенжа Родивил с своим войском сидел в осаде многое время и в той осаде ему Родивилу и всем людем ево учинилося со всякой осадной нужи теснота великая, и учал быть голод и мор, а на кони их падеж великой. И сидячи де гетман в той осаде лошади свои из под себя резал и ел, а потом и падежные свои лошади из земли выкапывая с голоду ели ж, и ксенжа Родивил видя на себя и на войско свое голод и от смрада в осаде великое поветрие со всякой нужи учал быть голод и мор большой и гетман ксенжа Родивил учал ссылаться и просить у Хмелинсково и у черкас перемирья, и Хмелинской умилився над ево войском перемирье учинил, и позвал Хмелинской ксенжу Родивила и больших сенатарей и полковников и ротмистров и поручиков и лутчих шляхту к себе на обед, и ксенджа Родивил на обеде был со многими паны и об миру просил, а Хмелинской на обеде ксенже Родивилу и паном говорил, что правды де у вас нет и на договорном слове непостоятельны и на праве своем не стоите и преже вы сево со мною мир взяли и крест целовали и на том во всем не устояли, нелзе де вам верить. И ксенжа Родивил Хмелинскому говорил: дам де тебе из своего войска лутчих людей полковников в заклад двадцать человек и которые де тобе наша братья надобны, и Хмелинской де у Родивила ксенжя двадцать человек лутчих людей выбрав в заклад взял и перемирье учинил до сойму всей посполитой речи. А быть им в закладе до королевского сойму, а на сойме де перед королем чего ты будешь просить и мы де на сойме перед королем того поступимся. И ксенжи Родивилово войско из осады велел Хмелинской освободить. И гетман Богдан Хмелинской велел со всего ксенжи Родивилова войска, грубя ксенже Родивилу и всей шляхте, платье верхнее и исподнее лутчее все снимать со всех с панов и в то их панское вместо платье велел подавать летчинное платье и сермяжное снимая с черкас да надевать на шляхту.
Полный текст

Метки к статье: 17 век Московия Российская империя Украина