Генерал-аудиториат, рассмотрев военно-судное дело и признав князя Дадиана виновным в противозаконных действиях, приговорил его к лишению чинов, орденов, княжеского и дворянского достоинств и к написанию в рядовые, но вместе с тем представил на высочайшее усмотрение прежнюю беспорочную службу Дадиана, бытность в походах и сражениях, трехлетнее содержание в каземате и раскаяние в проступках и испрашивал милосердия к участи его.
Император Николай Павлович, рассмотрев доклад генерал-аудиториата в Динабурге, 12-го мая 1840 года, изволил написать на нем собственноручно: «Полковник князь Дадиан совершенно достоин присужденного наказания, вина его сугубо тяжка тем, что он носил звание моего флигель-адъютанта и, быв близким родственником корпусного своего командира, как бы обязан был сим еще более удаляться от всего законопротивного, служа скорее другим примером строгого соблюдения порядка службы. Нарушив столь наглым образом свою обязанность, он недостоин никакого помилования. Желая однако и в сем случае оказать возможное внимание к службе генерал-адъютанта барона Розена, повелеваю: лишив полковника князя Дадиана чинов, орденов, княжеского и дворянского достоинств и вменив ему трехлетнее содержание в каземате в наказание, отправить на жительство безвыездно в Вятку».
Полный текст

Метки к статье: 19 век Кавказ Российская империя

Прежде, чем кто-нибудь мог что-нибудь сообразить, туркмен, как мешок с воза, быстро свалился с лошади и с криком:
— Бий-ки-дра мона-нур (смерть тебе за отца), — стал наносить один за другим удары кинжалом в спину склонившейся над трупом Евграфова туркменки...
Это был старший сын Базелит-тюря.
Женщина вздрогнула и, вся облитая кровью, безжизненно вытянулась на трупе казака.
Все это было делом одной минуты.
— Хватайте его! — опомнившись, крикнул я.
Несколько казаков и рабочих кинулись на туркмена, отняли кинжал и скрутили ему руки. Туркмен не сопротивлялся.
Но было поздно: она была уже мертва!
Подойдя ближе, я увидел, что женщина крепко левой рукой держалась за грудь Евграфова, плотно прильнув губами к его губам.  
Народ заволновался, как выпущенный улей  пчел.
Казаки схватились за винтовки, а туркмены плотнее сжали ручки кинжалов...
Я выхватил револьвер и выстрелил вверх.
Полный текст

Метки к статье: 20 век Центральная Азия Российская империя

Получив громкое имя на весь округ, я вскоре набрал себе отважных товарищей, с условием никого напрасно не обижать, грабить не для корысти, а ради голода и голодных; таким образом я делал набеги в разные стороны, то на жителей, то на проезжих; но всегда только на людей достаточных, и притом на таких, которые бедным ничего не дают; я всегда отбирал у них не более как положено было по закону, то есть четвертую часть, потому-что хотя это приказание начальства и было объявлено, однакож оно никем не исполнялось; бедные, зная, что приказание такое есть, еще более встревожились и роптали; зажиточные также были недовольны, уклонялись и скрывали достаток свой как могли, что и рождало повсеместное беспокойство. Я завел у себя народную кухню, где каждый день пекли и варили все, что я добывал, не заботясь о завтрашнем дне, и сестры мои с братом оделяли всякого, кто приходил и садился под навес моей сакли. Я доставлял домой через товарищей моих все, что мог добыть, а сам изредка только наведывался, для порядка. Мало-помалу дошло до того, что ни один почти зажиточный человек не смел прогонять голодного от своего порога без подаяния, потому что лишь только бедняк приходил в саклю мою и объявлял об этом сестрам, как они давали мне знать, и я отправлялся для наказания виноватого.
Однажды наведался я домой и, сделав порядочный запас съестного, остался отдохнуть несколько дней. Тут пришел один из двоюродных братьев моих и позвал меня в гости к матери своей, моей тетке, жившей от Гадазихора верстах в сорока. Дорога наша лежала через Кубу; не доходя до города, брату моему вдруг сделалось дурно, и он почти не мог далее идти. Мы решились отдохнуть в одном загородном саду, вошли туда, присели и сказали подошедшему хозяину, что мы-де пришли к тебе в гости; коли примешь, то попотчуй нас плодами. Между тем стало смеркаться; Хозяин послал мальчика, который и принес нам плодов, а сам тотчас удалился. Через полчаса мы вдруг были окружены народом: ночь была светлая, и я заметил, что было человек до двадцати. Тут некоторые подошли и стали спрашивать, какие мы люди и зачем сюда зашли? Я сказал, что идем туда-то, что ночь нас застигла, а брат мой сделался нездоров, почему и попросились у садовника переночевать. Они отвечали, что Лезгин приказано брать, где попадутся, потому что они ныне много шалят, и доставлять в городской суд. Я отвечал, что мы не из тех Лезгин, которых велено брать, а из мирных; но они сказали: «мы этого не знаем; сложите с себя оружие, ступайте с нами в город, там и оправдаетесь». Я возражал, что мы никакого насилия, ни обиды не делали, попросились ночевать из чести, а за это-де еще не за что брать и доставлять в суд; но что я им ни говорил, они ничего не хотели слышать, а начали кричать, грозить и подступать ближе, готовясь взять нас силой. Тогда я толкнул брата, чтобы он встал, ударил одного человека в голову стволом ружья, он упал, толпа с криком расступилась, и мы побежали из саду. Но брат мой, будучи слаб, не мог долго бежать; его взяла одышка, он остановился и кричал мне, чтобы я его не покидал. Я воротился, и толпа, погнавшаяся за нами, опять на нас напала. Тут я одного поймал и дал ему четыре раны кинжалом; тогда прочие все отступились и кричали мне: «отпусти его, мы вас оставим, мы не станем за вами гнаться!» Я его отпустил, мы пошли шагом, а они надумались, опять догнали нас и непременно хотели меня взять. Я рассердился, стал обороняться не шутя и ранил еще двоих: одного из ружья, а другого кинжалом. Тут только они нас оставили совсем. И за делом гнались: чтобы дать переранить четырех человек!
Полный текст

Метки к статье: 19 век Кавказ Российская империя

С наступлением темноты, стрелки, облегавшие укрепление, были усилены резервами, а по сигналу, данному из единорога, произведена демонстрация со стороны Пацы. Между тем, 50 охотников, вызванных от гренадер и карабинер, с величайшею осторожностью подошли к замку, вломились во двор и, подбежав к дверям башни, поставили козлы, навалили сверху доски и фашины и, прикрывшись таким образом от навесных выстрелов, начали раскладывать костер. Испуганные тревогою и охмелевшие от водки, осетины сперва наудачу открыли беспорядочную пальбу; но, заметив солдат возле дверей, обратили на них весь огонь, расширили одну из амбразур и в темноте, полагая, что русские лезут на штурм, стали бросать сверху огромные камни, которыми два раза разрушали козлы. После некоторых усилий костер сухих дров разгорелся, и ужасное пламя, раздуваемое ветром, охватив всю башню, зажгло двери, [46] деревянную надстройку и проникло внутрь строения. Но и в эти последние минуты отчаянные головорезы не думали о сдаче: они пели во всю глотку веселую песню, неустанно бросали камни, издевались над нашими усилиями и видимо предпочитали смерть всякой пощаде. Когда же пламя проникло через дверь внутрь башни, они с самоотвержением тушили его до той минуты, пока не рухнул наконец потолок. Среди оглушительного треска четыре человека перепрыгнули с неимоверным проворством через костер и каменную стену вышиною в полторы сажени и хотели спастись бегством; но раздраженные солдаты, на которых они напали с кинжалами в руках, подняли их на штыки. Трое других, прикрываясь дымом тлевших бревен, спустились по веревкам из амбразуры и, наверное бы, ускользнули, если бы вовремя не были также подхвачены штыками. Остальные фанатики погибли под развалинами, и только один из них, выбросив ружье из амбразуры, спустился с замечательною ловкостью и сдался в плен. Это был Бега-Коче-швили, который на другой же день отправлен в Тифлис. В конце последнего периода атаки на северо-западных высотах появилась партия вооруженных людей, с видимым намерением подать помощь осажденным, с которыми она обменялась сигналами; но высланные против нее 30 карабинер, под командою кн. Гурамова, заставили ее скрыться. По истреблении Коло, войска возвратились в лагерь при сел. Даудонасто. Потеря дня заключалась для нас в следующем: убиты — 1 дворянин, 4 рядовых и 2 грузина; ранены, кроме подполковника, Бирюлева, двое дворян, 5 рядовых и 3 милиционера; контужено 10 человек, преимущественно камнями. С 21-го по 27-е число взято в плен 14 человек и выпущено 69 артиллерийских зарядов и 20852 патрона.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Кавказ Российская империя

Наступило лето 1835 года. Генерал Перовский вернулся из Петербурга и на другой день о чем-то совещался со своими приближенными по управлению краем. Карты, планы, бумаги, книги грудами разбросаны на столах и диванах кабинета. Провожая гостей, граф задумчиво переспросил:
— Так вы, господа, полагаете, что Виткевич может выполнить?
— Это — единственный человек, ваше превосходительство, которому можно поручить такое дело...
В ту же ночь в кабинете губернатора сидел Виткевич, теперь уже офицер, и внимательно слушал последнего. Перовский развивал план завоевания Хивы и Бухары, так как при независимости этих государств нельзя было и думать об окончательном покорении Киргизской орды и вообще о мирном процветании Оренбургского края.
— Но прежде чем начать поход, — грудным голосом говорил он, устремив взор на карту Средней Азии, — нам нужно знать этот край, куда мы думаем двинуть свои войска. До сих пор Хива и Бухара для нас — загадочные страны, мы не знаем их боевых сил, самой местности, не знаем отношений к ним Афганистана и Персии. Без этого начинать поход государь считает безумием. Нам нужны эти сведения, и только вы можете доставить их. Ваше знание восточных языков, ваш ум и ваши военные познания говорят за то, что мой выбор пал на вас не зря, и я уверен, что вы оправдаете доверие государя.
Виткевич молчал. Предложение было неожиданное. Однако, врожденная страсть к опасным приключениям и жажда новых впечатлений быстро одолели смущение, исчезла нерешительность, и Виткевич твердо произнес:
— Постараюсь оправдать высокое доверие вашего превосходительства и государя. Когда прикажете выехать?
— Чем скорее, тем лучше... Благодарю вас, Виткевич..
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Центральная Азия

Небольшое турецкое купеческое судно бросило якорь у берегов шапсугских. Накануне свирепствовавшая буря лишила его одной мачты. Турки поспешно занялись починкою своего корабля. Незнакомый берег их страшил, и они хотели, как можно скорее, от него удалиться и плыть к Геленджикскому заливу, где намерены были пристать для меновой торговли, под защитою своих туземных друзей-покровителей. Донекей жил недалеко от места, где турки занимались починкою корабля, и ему немедленно дали знать о богатой добыче, которую буря, не раз уже доставлявшая ему свою дань, пригнала к берегу. Донекей, как морской пират, держал при устьях речек довольно большие лодки; следовательно, ему недолго было готовиться. Со своими сподвижниками, людьми отчаянными и готовыми на все, знаменитый разбойник явился к берегу. В полночь спустили на воду три лодки, в которые поместилось человек по пятнадцати вооруженных, и на рассвете атаковали купеческое судно. Турки защищались с упорством, которым они так отличаются в оборонах. Пять или шесть человек горцев пали сраженные пулями и кинжалами, и едва ли не половина остальных была переранена, в том числе и сам их предводитель. Но, тем не менее, пираты одолели турок. Донекей взобрался на палубу первый. Богатая добыча — шелковые и бумажные ткани достались в руки победителей. К полудню, когда добыча не была еще разделена между ними, старшины окрестных жителей собрались к ним, и тут завязался жаркий спор об участи пленных турок. Старшины утверждали, что эти пленные рано или поздно, переходя из рук в руки, возвратятся в Турцию, и тогда правительство, узнав об участи, постигшей его подданных, пришлет флот и войско отомстить за них; или, по меньшей мере, по праву возмездия, захватить шапсугов, посещающих Трапезунт и Константинополь по торговым делам; или, наконец, — вовсе прекратить с ними торговлю. Судили, рядили, и, наконец, они порешили не брать пленных, чтобы некому было жаловаться — и несчастные пленники, числом семь, погибли под ударами гнусных убийц!.. Очевидец этого происшествия, который жил впоследствии также у нас в ауле, рассказывал, что, когда происходили эти споры и убийства, Донекей, одетый и вооруженный, несмотря на свои раны, лежал на одной бурке, а другую держали над ним для предохранения его от солнечного зноя, между тем как вокруг него стояли его приверженцы в полном вооружении: у него было много врагов, и потому боялись, чтобы в него не выстрелили во время спора.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Кавказ Российская империя

Метки к статье: 19 век Кавказ Российская империя

Я стал приглядываться к киргизскому жилью. Стены сложены были из кусков дерна, а вместо потолка над самой головой висела плоская тростниковая крыша. От дверей землянку перегораживал плетень аршина в два. За плетнем виднелись телята. В той половине, где помещались люди, посредине был устроен большой очаг, с вмазанным котлом; от него была выведена кривая труба наверх. Это сооружение жены Магмета сильно растрескалось от огня, и дым свободно выходил из щелей. На некотором разстоянии от очага лежала широкая, во всю ширину землянки, кошма... На ней под одеялами копошились трое детей Магмета. Кошма была местом и для спанья и для сиденья. На ней уселся и я. Около стен тянулся ряд сундуков, обшитых белым войлоком с коричневыми полосками. Возле самого очага лежали кухонные   принадлежности.
Я стал раскладывать свои съестные припасы и расспрашивать Магмета, но дело это оказалось довольно затруднительным: он почти не умел говорить по-русски и очень плохо понимал меня.
Детишки, движимые любопытством, вылезли из под одеял и придвинулись поближе ко мне. Их узкие, щелевидные глаза так и бегали за каждым моим движением. Каждая коробочка вызывала у них ужимки, перемигивание; они сидели на корточках и все ежеминутно чесали то одну, то другую часть тела...
Это были настоящие маленькие обезьянки!
Киргизка достала маленький жестяной самоварчик и начала деревянной миской черпать кипяток из котла и наливать в самовар. Этот самовар без углей она поставила около меня. Для своей же семьи она отлила кипятку в большой чайник и из него уже наливала чай. Первая чашка досталась Магмету. Ему же первому была подана и деревянная миска с молоком. Мне молоко киргизка подала отдельно. Каждый член семьи впускал себе в чай молока, — не больше одной чайной ложки, — и я, вероятно, сделал большое неприличие, когда бухнул молока в свой стакан без меры дети сделали резкое движение и вопросительно взглянули на отца.
Сделал я это потому, что кипяток имел очень мутный цвет и запах чая не перебивал какого-то странного привкуса...
Полный текст

Метки к статье: 20 век Центральная Азия Российская империя