| |
|
|
» СИМОНОВА Л. Х. - РАССКАЗЫ ОЧЕВИДЦЕВ О ЗАВОЕВАНИИ РУССКИМИ САМАРКАНДА И О СЕМИДНЕВНОМ СИДЕНИИ
|
|
|
Конечно, весь Самарканд взволновался, узнав, что русские двигаются из Джизака к нам. У нас были два русских солдата, убежавших к нам, чтобы избавиться от тяжкого наказания, к которому они были приговорены, не знаю за какие преступления. Этих двух солдат я хорошо помню. Оба приняли магометанство и обещали обучать нас военному делу. Один из них высокий, худой. Его назвали Усманом. Другой невысокого роста, широкоплечий, очень сильный сохранил свою русскую фамилию Богданов. Их обоих назначили полковниками: Богданова командиром артиллерии (он был артиллеристом), а Усмана командующим пехотой. Они учили нас стрелять, маршировать, приучали к дисциплине и порядку. И Богданов, и Усман говорили, что русских немного, что они усталые и голодные, и что бояться нечего. Самаркандский бек колебался, защищать ли город или нет: он ждал распоряжения от бухарского эмира, а муллы напротив в мечетях, на базарах и на площадях горячо взывали к защите родного города и знаменитых мечетей, разгорячили народ, требовали войны. В медресе Тилла-Кали собрали совет из выборных участковых представителей, чтобы обсудить меры к защите города. Сделали это самовольно, не спросясь бека. Наш отец был на этом совете и рассказал дома, что там произошли страшные беспорядки. Бек рассердился, когда узнал, что вопрос решается без него, и послал на собрание своих приближенных и отряд сарбасов (местных солдат). Приближенные бека спорили и ссорились с муллами, дошло до драки, вмешались сарбасы, стали стрелять в народ. Горожане убили представителей со стороны бека и нескольких сарбасов. Произошла общая свалка. Более всех пострадали муллы. Солдаты не только многих убили и ранили, но и разграбили их имущество, а в самом медрессе досталось и живущим там ученикам, их выгнали из келлий и завладели их жалким скарбом. Несмотря на такое противодействие со стороны бека, сарты волновались и готовились к войне. Их ожесточила присылка сарбасов на совет в Тилла-Кали, и они не обращались больше к беку. Решено было не подпускать русских к самому городу и для этого занять Чупанаты, песчаный холм у самой реки Зеравшана, не имеющей вследствие своей быстрины и летних разливов ни переправ, ни мостов. (Так как река эта не глубока, то сарты переправляются верхом в брод или на арбах). Местность эта находится верстах в восьми от города. Полный текст
|
|
|
|
|
|
|
» ПОЛТОРАЦКИЙ В. А. - ВОСПОМИНАНИЯ
|
|
|
Гребенкин схватил ближайших людей и бросился с ними прямо в лоб, на стену. Под губительным залпом со стены, вырвавшим из этой горсти храбрых людей Козловского и около 20 нижних чинов, охотники быстро добежали до гласиса крепости и вскочили в глубокий ров, из которого ни вперед, ни назад не было никакого хода. Здесь-то Гребенкин и много других поражены были ударами каменьев, во множестве посыпавшихся со стены на их головы. Увидев безвыходное положение передовой части своей штурмующей колонны, начальник отряда, распоряжаясь о поддержке ее, сам был ранен в живот ружейной пулей, пробившей кожу, но не внутренности желудка. Пока ему делали перевязку, в суматохе одна за другою пошли вперед на выручку своих три роты 9-го батальона, но в несколько минут потеряв ранеными своего батальонного и двух ротных командиров, не выдержали несоразмерно сильного огня неприятельского и с громадною убылью, в беспорядке и, бросив всех убитых и раненых, ринулись назад к батарее. Напрасно Раевский в пылу неудавшейся атаки пытался красноречием увлечь солдат за собою вперед: оглянувшись назад, он не увидел их грозных штыков и сам в эту минуту был ранен. Соболев, подстреленный в ногу, Меллер-Закомельский с громадной шишкой на лбу, Гребенкин с разбитою камнем головою и все прочие, за исключением Козловского, непостижимо счастливо успели достигнуть батареи, по пятам преследуемые неприятелем, в припадке торжества высыпавшим за ними из крепости. Два удачных выстрела картечью из наших орудий охладили пыл врагов, поспешивших укрыться за спасительную стену свою и временно положили предел этой кровавой тамаше. Абрамов, страдая физически от раны, а еще более нравственно от тяжелой неудачи, стоившей многих жизней человеческих, лежал на ковре у бруствера, не в духе и расстроенный. Кругом него расположились и все члены штаба его, с Троцким во главе, изредка перекидываясь лаконическими фразами. Провизии с собой никакой у нас не было, да и вряд ли кто хотел бы есть или пить. Отведя в сторону Троцкого, я просил его уговорить Абрамова отсрочить штурм до завтрашнего утра, но он решительно отклонился от вмешательства в это дело, напомнив, что я отправлен в отряд, как опытный и боевой кавказский офицер. Хотя рассуждение Вит. Ник, отчасти ласкало мое самолюбие, однако ставило и меня в очень щекотливое положение. Резко высказывать свое мнение я не считал себя в праве и не смел, и как ни старался я косвенно выставить, на сколько рискованна попытка атаки при наступлении ночи, общество, вполне разделявшее мое мнение, не смело открыто подать голоса, сам же генерал делал вид, что не слышит и не понимает меня, а когда я снова обращался к нему, он нетерпеливо повторял одну и ту же фразу: — Ведь вы не знаете, какой перед нами неприятель. Он буквально гроша медного не стоит! А в это время этот презренный неприятель праздновал и торжествовал победу. С самой минуты отбитого штурма, вдоль барбетов, по наружному фасу, толпами скакали всадники, по всей линии трубили победные сигналы, везде раздавались громкие песни, не заунывные, а радостные. Очевидно, весь гарнизон Китаба ликовал неудержимо... Полный текст
|
|
|
|
|
|
|
» БОРНС АЛЕКСАНДР - ПУТЕШЕСТВИЕ В БУХАРУ
|
|
|
Я не стану говорить о синдском дворе, потому что описание его можно найти в путешествии г. Поттинджера и в книге, изданной моим братом (Narrative of a visit to the Court of Sinde. By James Burnes, Surgeon. Edin. 1831). Замечу только, что блеск его, как кажется, помрачился: эмир и бывшие при нем члены его семейства, хотя и имели на себе драгоценные украшения, однако же ни дворец, ни дарбар его ни сколько не обратили на себя нашего внимания; грязная зала не имела ковров и была наполнена засаленными солдатами; шум и пыль были нестерпимы. Сам эмир несколько раз старался восстановить в ней молчание; но без успеха, так что за шумом нельзя было расслышать части разговора. Мы, однако ж, скоро узнали, что вся эта толпа была собрана с тем намерением, чтоб дать нам понятие о войсках Синда. Само собою разумеется, что для этой цели не забыли наполнить народом все аллеи и выход: до такой степени, что мы не иначе могли выбраться из форта, как при усиленных стараниях сопровождавших нас сановников. После этого свидания я отправил подарки, назначенные его высочеству; они состояли из различных предметов европейской производимости: из ружья, пары пистолетов, золотых карманных и столовых часов, двух телескопов, английских шалей, двух нарядных шандалов граненого хрусталя с транспарантами и, наконец, персидских книг, роскошно отлитографированных в Бомбее, всемерной карты и карты Индустана на персидском языке. Главный эмир предварительно этому два раза присылал ко мне с просьбою не иначе передать ему все эти предметы, как в его собственные руки, и обладатель сокровищ, ценимых в пятнадцать миллионов фунтов стерлингов, пристрастною рукою раздавал своим родственникам вещи, ценность которых не превышала нескольких сотен фунтов. Чтоб дать еще лучшее понятие о низости этого человека, стоит только сказать, что он втайне присылал своего визиря просить меня обменять шандалы и столовые часы, не сообразовавшиеся с убранством синдийского дворца, на какие-нибудь иные вещи, находившиеся между подарками, назначенные другим владетелям. Я отвечал визирю, что эти подарки привезены мною с той целью, чтоб показать достоинство европейских произведений, и что у нас не в обычае отдавать кому-либо вещи, принадлежащие другим лицам. Отказ этот подал повод к другому посланию, что служит доказательством совершенного отсутствия деликатности в гайдрабадском кабинете, тем более, что точно тоже случилось и в 1809 г., когда британское посольство находилось при этом дворе. В заключение всего, вечером к нам прислано было от имени других членов семейства несколько дюжин подносов с плодами и вареньем, убранных вызолоченными листьями. На другой день, рано утром, Мир Измаил Шах, один из визирей, вместе с нашим мехмандаром, проводили нас в дарбар; дорогою визир говорил мне, что я сделаю большое удовольствие эмиру, если соглашусь переменить часы. При втором свидании было гораздо более порядка: оно совершенно удовлетворило наши желания; эмир беспрекословно согласился на все предложения нашего правительства, как скоро я ему их передал. Последовавший за этим разговор был исполнен дружбы: его высочество подробно расспрашивал о моем брате и внимательно рассматривал наше платье, и много смялся при виде моей треугольной шляпы, украшенной перьями. При прощании он еще раз в точных выражениях повторил все свои вчерашние уверения, так что, при всей сомнительности его образа действий, я расстался с ним совершенно довольный всем, что между нами происходило, ибо он, как казалось, уже не имел более намерения препятствовать нашему путешествию в Лагор. Мир Нассир Хан, сын эмира, подарил мне прекрасную дамасскую саблю в красных бархатных ножнах, украшенных золотом; а отец его прислал кошелек с 1.500 рупий и просил извинить его, что за неимением такого готового клинка, какой он желал бы подарить мне; он вручает мне сумму равную его ценности. После всех встреченных нами неприятностей, мы не ожидали столь хорошего приема в Гайдрабаде. Утром, на другой день, мы выехали из города и стали лагерем на берегу Инда, не в далеком расстоянии от наших судов. Полный текст
|
|
|
|
|
|
|
» Рассказы бабушки. Из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д. Благово.
|
|
|
При моем рождении старшей моей сестре Екатерине было около пяти лет, и батюшке угодно было, чтоб она была моею крестною матерью. Осенью 1770 года было сильное оспенное поветрие; оспы тогда не умели еще прививать и ждали, чтобы пришла натуральная. Потому в то время много мерло детей, и вообще в мое время было больше рябых, чем теперь. Бабушки в живых уже не было, и Лиза, которая была у нее, находилась уже дома; ей было лет пять, а мне всего полтора года. Батюшка старшую Елизавету в особенности любил; говорят, она была красоты неописанной. Обе мы заболели оспой в один день, и хотя у сестры болезнь была не так сильна, как у меня, но она не вынесла и скончалась. Батюшка был, говорят, неутешен и сильно плакал. Пришел в нашу детскую, стоит и смотрит на сестру; в то время приходит гробовщик снимать мерку для гробика. Батюшке было очень горько, что он лишился любимой дочери. Видя, что и я еле жива, говорит гробовщику: «Что тут еще ходить, сними мерку и с этой: пожалуй, и до утра не доживет». Итак, с обеих нас сняли мерки и приготовили гробики. Сестру схоронили тогда же, а я оправилась, живу с тех пор еще девяносто лет, и хотя все лицо мое было покрыто как корой, а остались на лице только две маленькие язвинки на лбу. Чумы я совсем не помню: мне было тогда около четырех лет, и где в то время жили батюшка с матушкой, я совсем не знаю; думаю, что в Боброве, где чумы не было. Помнить себя стала я с тех пор, когда Пугачев навел страх на всю Россию. Как сквозь сон помнятся мне рассказы об этом злодее: в детской сидят наши мамушки и толкуют о нем; придешь в девичью — речь о Пугачеве; приведут нас к матушке в гостиную — опять разговор про его злодейства, так что и ночью-то, бывало, от страха и ужаса не спится: так вот и кажется, что сейчас скрипнет дверь, он войдет в детскую и нас всех передушит. Это было ужасное время! Полный текст
|
|
|
|
|
|
|
» Письма Г. Галкина о плавании шлюпов Востока и Мирного в Тихом Океане
|
|
|
Лодки Зеландцев узки, и каждая составлена из нескольких деревьев; иногда две такие лодки связывают вместе посредством кольев, от чего они не могут быть опрокинуты волнением, хотя и не имеют отвода, (т. е. дерева толщиною около трех дюймов, привязанного паралельно к лодке посредством кольев, укрепленных в оной под прямыми углами), который как Зеландцы, так и другие дикие народы, употребляют при одной лодке. Корма и нос украшены грубою резьбою, представляющею человеческую или собачью голову с высунутым языком и глазами из раковин; лодок с парусами мы не видели. В одной, садясь один за другим, могут поместиться более 10 человек. Зеландцы, видев неоднократно Европейцев, ничему не удивлялись на наших шлюпах, выключая некоторые редкости, которые они рассматривали с любопытством. Железные вещи, коих достоинство они знали из опыта, нравились им более всего. Зная, как они скупы, и как дорого ценят собственность, мы почли за нужное при начале нашего торга подражать им, и не показывать вещей значительных. Во время Кука они многому предпочитали бутылки и рубашки, а теперь за первые не хотели дать простой удочки. Гвозди привели их в восторг: каждый на перерыв предлагал за них то раковину, удочку, то базальтовый топор и проч. За большой гвоздь они давали вещь лучшую, и словом так хорошо знали всему цену, что заставили нас быть очень осторожными в нашем торге. Когда казалось, что у них нет уже ничего, мы показали ножи. От радости они начали прыгать, кричать и протягивать свои руки, чтоб им подарили, но несоглашение наше открыло их хитрость: один за другим стали вынимать из пазухи вещи из зеленого камня и раковин лучше отделанные. Наконец они отдали нам все, что имели. Начальник приехавших к нам Зеландцев отправился на Восток, где от Капитана получил в подарок топор. Радость его стала чрезмерна. Он всеми возможными знаками изъявлял, сколько для него оный полезен; целовался со всеми своим носом, и, казалось, к другим вещам был равнодушен. Полный текст
|
|
|
|
|
|
|
» ИЗ ЗАПИСОК ПОКОЙНОГО ГРАФА ВАСИЛИЯ АЛЕКСЕЕВИЧА ПЕРОВСКОГО
|
|
|
Въ продолженіи всей компаніи 1812 года до Москвы, будучи квартирмейстерскимъ офицеромъ, находился я при казацкихъ полкахъ, составлявшихъ арьергардъ 2-й арміи. На кануне вступленія непріятеля въ столицу, отпросился я въ оную, дабы разъ еще побывать въ Москве и дома; 1-го сентября передъ вечеромъ въехалъ я верхомъ въ городъ съ двумя казаками, при мне находившимися. Не буду описывать то, что я чувствовалъ тогда; описать трудно и невозможно, а чувство это известно всемъ Русскимъ, бывшимъ тогда въ арміи или Москве. Переночевавъ дома, на другой день, 2-го сентября утромъ, ездилъ я по городу за некоторыми надобностями. Безпокойство приметно было по всемъ улицамъ, но многія лавки еще были открыты, и въ нихъ торговали по обыкновенію, что вселяло обманчивое спокойствіе во многихъ жителей, и было, вероятно, причиною ихъ гибели. Возвратившись домой, отправился я верхомъ изъ города чрезъ ближнюю заставу (Лефортовскую); часъ былъ, я думаю, пятый. Отъехавъ съ версту отъ города въ право, увидели мы конницу, и хотя отъ насъ еще довольно далеко, но можно было различить, что тутъ была и наша и непріятельская. Подъехавъ еще. ближе, велелъ я казакамъ подождать меня, а самъ поскакалъ къ стоящимъ вместе верхомъ офицерамъ. То былъ нашъ генералъ-маіоръ На.....евъ и французскій ген. Себастіани съ своими адьютантами: у одного изъ последнихъ спросилъ я о предмете разговора обоихъ генераловъ. "Они уговариваются о томъ, чтобы пропустили полки наши, отвечалъ онъ мне; наша бригада отрезана, но насъ пропустятъ, и на сегодняшній день заключено перемиріе". Въ то же время, по команде, раздалась Французская коннида, и нашъ драгунскій и казацкій полки пошли въ интервалы. Начинало смеркаться. Я поскакалъ на то место, где оставилъ двухъ казаковъ своихъ. Пріехавъ, искалъ и кликалъ ихъ, но, не находя, поехалъ весьма скоро обратно. Не прошло пяти минутъ, какъ я говорилъ съ адьютантомъ генерала П. Не смотря на сумерки, видны были еще мне войска наши, но французы протянули уже ночную цепь свою, и когда я подъехалъ къ ней, меня окликнули. Зная, что существуетъ перемиріе, не имелъ я причины скрывать, кто я, да къ тому же и обмануть было бы трудно не приготовившись. Итакъ я отвечалъ часовому: "Русской". Въ это время подъехалъ офищеръ, разставливавшій ночные посты; и сказалъ мне, что не можетъ пропустить меня безъ позволенія генерала. "Поедемъ къ нему", отвечалъ я. Онъ былъ недалеко и сиделъ еще верхомъ, раздавая приказанія окружавшимъ его офицерамъ. Дабы избавиться вопросовъ, сказалъ я ему, что я адьютантъ генерала П., и что немного отставши прошу я его дать приказаніе пропустить меня чрезъ аванпосты; онъ тотчасъ приказалъ о томъ, и я поехалъ, радуясь, что такъ скоро отделался. Но не отъехалъ еще ста шаговъ, какъ услышалъ за собою голосъ генерала, который кликалъ меня. Я воротился: "Здесь въ близости находится король Неаполитанскій, сказалъ онъ мне, вы говорите по французски, и онъ верно радъ будетъ поговорить съ вами. Сделайте одолженіе подождите немного, я уже послалъ адьютанта сказать ему объ васъ". Не имея ни малейшаго опасенія быть долго задержану, а еще более взятому въ пленъ, остался я безотговорочно. Генер. Себастьяни слезъ съ лошади, вошелъ въ маленькій деревянный домъ, подле коего мы стояли, и попросивъ меня войти съ нимъ, велелъ принять мою лошадь. Вошедши распрашивалъ про Бородинское сраженіе, про Москву и проч. Такимъ образомъ прошло съ полчаса. Наконецъ воротился посланный адьютантъ и донесъ, что король занятъ, и никакъ меня видеть не можетъ. Я тотчасъ всталъ, изъявляя генералу мое сожаленіе, что не могъ исполнить его желанія, и опять просилъ его приказать проводить меня и про пустить чрезъ передовые посты. Полный текст
|
|
|
|
|
|
|
» БАКУНИН М. - ПРИ ДВОРЕ ИМПЕРАТОРА В СУРАКАРТЕ (СОЛО)
|
|
|
Глаза у яванцев коричневые или черные,волоса черные, лоснящиеся, des cheveux plato и жесткие,собраны в шиньон и завязаны узлом на затылке.Лицо большей частью лишено всякой растительности, так что безусого и безбородого яванца на первый взгляд не легко отличить от женщины, тем более, что и одежда т. е. саронг,обмотанный вокруг бедер, у тех и других почти тожественная. Нельзя сказать, чтобы яванский тип был вообще красив; выдающиеся азиатские скулы,толстые губы, подпиленные и черные зубы, десна,красные от жевания “сири” (бетеля), делают яванца и яванку мало привлекательными для европейского глаза. Но они грациозны, и все движения их гибки и плавны.
Вместо отсутствующей на лице растительности высшие классы наводят себе черною краскою искусственную, клином заостренную, бородку, усы, уходящие кверху острием, и такие же заостренные густые брови, не имеющие ничего естественного. Эти две темные линии бровей, начинаясь непосредственно по обе стороны носа почти достигают висков и пропадают под искусно и живописно сложенным цветным платком, который плотно обтягивает голову и образует на лбу маленький открытый треугольника.
Благодаря таким густо намалеванным бровям, усам и эспаньолки, plus noirs que nature, скуластые и коричневые, например, камергеры его величества императора в Соло, в цветных саронгах с резкими разводами, в широких панталонах с вопиющеколющими глаза узорами, с турнюром позади, как у женщин, с шиньонами, затканными бисером и жемчужным нитями, являют собою нечто неимоверно извращенное и исковерканное. Эти удивительные фигуры напоминают своим внешним обликом техларов, суккубов и инкубов, которые порою являются во сне и кружатся в вихре ужасающего кошмара. Все эти яванские гранды и сановники в полном параде,т. е. обнаженные до пояса, согласно требованиям придворного этикета, с кривыми криссами, которые торчат сзади и сбоку над левым бедром, мало похожи на живых людей. Они искусственны и условны, подобно кожаным марионеткам и деревянным куклам своего национального“вайонга” (театра), которые, со своей стороны,составляют условное воспроизведение древнеяванских героических типов с угловатыми членами и изгибами преувеличенно удлиненных руки ног, с длинными клювообразными носами и скошенными глазами.
Полный текст
|
|
|
|
|
|
|
» КРАСНОВ А. - ИЗ ПУТЕВЫХ ВПЕЧАТЛЕНИЙ ПОД ТРОПИКАМИ
|
|
|
Этот пайдан был очень интересная личность. Ловкий и цепкий, как обезьяна, смуглый малаец, он без малейшего затруднения влезал на самые высокие вершины в самых непроходимых дебрях девственных лесов. Не было, кажется, названия растения среди бесконечного разнообразия их, которого бы пайдан не знал. Правда, названия эти туземные, но сыны девственных лесов, среди пышной тропической флоры живущие, не теряются среди нее, как мы, сыны бедного севера. Растительность составляет их обстановку; сама жизнь заставляет малайца точно различать ее формы. И он задолго до Линнея создал здесь роды и виды я двойственную номенклатуру растений, которую оставалось, только немного изменив, вставить в списки наших систематиков. Потому то многие формы малайской флоры, не смотря на их латинизированные окончания, еще звучат часто по-малайски; на ряду с другими, чисто латинскими названиями существуют соответственные туземные. Пайдан, сопровождая приезжего ботаника, получает соответствующую инструкцию от своего директора. Он уже знает, где надо остановиться, за сколько нанять экипаж, где переночевать, по какой тропинке леса повести путешественника, чтобы тот мог встретить интересные для него виды, и т. п. Он верный, честный и неоценимый спутник, с которым, однако, подобно тому, как и со всеми окружающими, путешественник в большинстве случаев, увы, лишен бывает возможности разговаривать, так как ни пайдан, ни другие жители острова не знают ни одного иностранного языка, не исключая и голландского. Особая система управления колониями, которой нам придется коснуться ниже, ввела за правило строго запрещать туземцам изучать европейские языки. Голландские властители предпочитают сами выучиться по-малайски, чем дозволить малайцу говорить по-голландски. Поэтому, приезжий, пока не изучит наречия туземцев, находится в весьма неприятном положении человека, лишенного возможности понимать окружающих его людей, и сам не бывает ими понят, играя роль глухонемого и будучи принужден объясняться знаками. Полный текст
|
|
|
|
|
|
|
|
|