ДЮКРЕ ДЕ ВИЛЬНЕВ

ПЛАВАНИЕ ШХУНЫ "MOUCHE"

В 1808 ГОДУ,

(Из Nouvelles annales de la Marine et des Colonies).

(Отплытие канонирских лодок из Англии и Франции и благополучное прибытие в Китай этих судов малых размеров, побудили родственников, недавно скончавшегося, Контр-Адмирала Дюкрэ де-Вильнева представить в редакцию журнала Nouvelles annales de la Marine et des Colonies записки, найденные в его бумагах, в которых он между прочим описал подобное плавание, совершенное им на судне несравненно меньших размеров. Для наглядности, редакция, в выноске, приводит следующее сравнение нынешних Французских канонирских лодок 1-го класса со шкуною «Mouche» № 6.)

В Июле 1808 года, находясь в Байонне с некоторыми моими товарищами, готовившимися подобно мне, отправиться в Лиссабон для принятия начальства над военными судами, взятыми французского армиею при занятии ею этого города, — я неожиданно назначен был командиром шкуны Mouche № 6 (в 15 тонн), вооружавшейся в Байоннском порте.

Мне приказано было отвезти на шхуне депеши в Ост-Индию, и предоставлено самому определить число экипажа и количество провизии, так как мне предстояло быть пять месяцев в море, до достижения Иль-де-Франса, вследствие того, [108] что по случаю войны, все порты на пути моем были для меня недоступны.

Поэтому вместо 25 человек экипажа по штату, я взял только 12 человек — самых лучших.

Совершая этот переход еще прежде на больших судах и долгое время плавая в морях, на которых мне предстояло снова явиться на столь крошечном судне, и знал наперед, с какими трудностями и лишениями сопряжено будет настоящее плавание. В особенности озабочивали меня опасности, соединенные с отгибанием мыса Доброй-Надежды при столь слабых средствах для борьбы с бурями и огромным волнением, здесь господствующим. Но я был так уверен в своем участии, что видел в выборе меня для исполнения этого трудного поручения, одни только лестные и почетные стороны его. Это было мое первое командование судном и я был в восторге!

В первых числах Августа шкуна была готова к выходу в море. Мне приказано идти в Иль-де-Франс, при первом благоприятном ветре и при отсутствии неприятельских судов.

Я снялся с якоря 14 Августа с рейда Буко (Boucau) при легком ONO и взял курс NNW, чтоб удалиться от берегов Испании.

Обогнув 18-го числа мыс Финистер, я лег на WSW. Ветер был свежий и от большего волнения шкуна страдала.

25-го числа я увидел на горизонте несколько судов. Хотя они продолжали свое плавание без изменения курса, я считал благоразумнее отстраниться от них.

Осмотрев 28-го числа брод-камеру, я к величайшему своему прискорбию нашел значительное количество сухарей испорченных сыростью. Высушив на солнце менее поврежденные, я выбросил за борт все те, которые считал вредными для здоровья экипажа.

30-го числа я заметил, проходя Канарские острова по восточной стороне Тенерифа, на WSW от меня, шкуну, лежавшую левым галсом; увидев нас, шкуна тотчас поворотила. Я вслед за ней также привел на правый галс и [109] благодаря ровному свежему NO, вскоре потерял ее из виду, что мне позволило вслед за тем лечь прежним курсом.

6-го Сентября я был на траверзе Зеленого мыса. С этого числа, при сильном течении к NW, началась шквалистая и дождливая погода.

Я пересек экватор 20-го числа в 12° 52' W долготы; течение стало заметно слабее и дожди реже. 30-го числа, при весьма свежем восточном ветре с большим волнением, я лежал бейдевинд левым галсом, причем шкуна очень страдала, постоянно получая жестокие удары от волн. Для облегчения шкуны от несоразмерного веса тяжелого баркаса, я приказал изрубить это гребное судно на дрова, в которых уже оказывался недостаток. Для экономии топлива мы стали варить пищу только через день и то когда погода позволяла: часто случалось не разводить огня по нескольку дней сряду и тогда мы ограничивались одними сухарями.

Весьма сильный ветер от WSW и огромное волнение принудили меня 6-го Октября лечь в дрейф, в котором я пробыл двое суток.

14-го числа я снова нашелся вынужденным лечь в дрейф, и только 16-го числа мог продолжать плавание.

При свежем южном ветре увидел я 26-го числа на ONO мыс Фальз. Чтоб удалиться от берега и для избежания неприятельских крейсеров, я немедленно лег на левый галс. Сила ветра принудила меня в полдень лечь в дрейф и вскоре я потерял берег из виду. Ветер продолжал дуть с тою же силою до 2-го Ноября. Он перешел в этот день к NW, что и позволило мне продолжать плавание.

8 и 9-го числа я выдержал жестокий попутный шторм. Волнение было огромное; обдавая шкуну с кормы во всю длину, оно причинило значительные повреждения. Люки были тщательно задраены и вахтенные привязаны. Я сошел с палубы лишь по окончании бури. 10-го числа настала хорошая погода и я мог плыть под всеми парусами.

22-го числа мы были на меридиане Иль-де-Франса. В этот [110] день ветер сделался от N, и продолжал дуть от этого румба, перешел 8-го Декабря к SO.

10-го числа я увидел на NNO остров Родриг.

14-го числа, при ровном SO идя на WtN 1/2 W и считая себя в 20 лье к О от горы Бамбу (на Иль-де-Франс), я увидел три судна на WNW, в расстоянии 2 1/2 лье. Немедленно я лег бейдевинд левым галсом при всех возможных парусах, и вскоре мог рассмотреть, что два из этих судов трехмачтовые, а последнее бриг. Все три покрылись парусами до клотиков.

Убедившись, по маневрам этих судов, что они были неприятельские военный, я стал уходить от них, делая двух и трехчасовые галсы. Хотя это средство временно и помогало мне, но не было сомнения, что неприятель непременно бы догнал шкуну при его преимуществе в ходу и делая большие галсы. Поэтому я употребил все возможный средства, чтоб остаться в выгоде до наступления ночи. Во весь этот день суда гнались за мною, при чем я всегда соображался с ближайшим ко мне. В полдень уже не было сомнения, что один из моих преследователей был 64-пушеч. корабль, другой — Фрегат, а третий — корвет.

Так как к закату солнца они еще маю выиграли, то я стал спокойнее насчет погони. В это время корабль лежал правым, а остальные два судна левым галсом. В 8 часов я решился воспользоваться темнотою и спуститься прямо на Иль-дс-Франс, отстоявший на 20 лье. В 10 часов я увидел на SSO огонь, вероятно корабельный, но он скоро скрылся. В опасении, что неприятель меня ожидает у входа, я лег в полночь в бейдевинд на правый галс, в ожидании рассвета.

13-го числа утром, не видя никаких судов, я взял курс на WSW. В 7 часов увидел два паруса, а в 11 часов берег. Предоставляю воображению читателя судить о радости экипажа, после 120 дневного плавания, сопряженного с опасностями и лишениями всех родов. 14 Декабря, в час пополудни, мы стали благополучно на якорь в порте Наполеон.

Присутствие шкуны в этом порте было для жителей [111] колонии необыкновенный зрелищем; они в первый раз увидели судно подобного рода в своих водах. Сначала не было отбоя от посетителей, удивлявшихся, что столь малое судно могло совершить такой переход из Франции.

Я отлично был принят губернатором Декеном и всеми властями колонии, в которой более шести месяцев не получали никаких известий из Франции и не имели никакого сообщения с островом Бурбоном, вследствие бдительности английских крейсеров.

Генерал Декен, желая послать депеши губернатору Бурбона, предложил мне взять на себя это поручение, если я надеюсь пробраться туда чрез неприятельских крейсеров. Ответив утвердительно, я просил только небольшой отсрочки, чтоб дать моей команде отдых, необходимый после столь утомительного плавания. Я снялся с якоря ночью 22 Декабря и прибыл на другой день на Сен-Дениский рейд. Простояв там 48 часов и получив депеши, я вышел и возвратился 28 числа благополучно в порт Наполеон, хотя и видел два неприятельские Фрегата.

Вскоре мне объявлен быль новый поход на Филиппинские острова. Шкуна была осмотрена, исправлена и снабжена провизиею на шесть месяцев. Мне приказано было идти на остров Люсон, в Манилy, для передачи тамошнему губернатору взятых бумаг. Я снялся 20 Февраля 1809 года и отплыл к проливу Бальи.

22 числа я увидел Коргадос на OtN³/₄О. В тот же день я купил рыбы с туземной лодки.

3 Марта, в 6 часов утра, увидев на S, Соломоновы острова, я взял курс О. Около 10 часов, когда самый западный остров этой группы был от нас около 4 лье на WSW по кампасу, я заметил надводный каменный риф, на NO 1/2 O, в расстоянии 4 миль, северной оконечности которого не было видно. Другой риф, но подводный, и ближе к нам, шел от N к W. Он казался мне длиною около 5 миль к W и загнутым на NW. Я полагаю, что этот подводный риф, не нанесенный ни на одной карте, составляет [112] продолжение надводного рифа. Я прошел риф, на котором ходил большой бурун, и было сильное течение к О, в расстоянии 4 миль, не доставая дна дип-лотом. Я продолжал плавание при превосходной погоде и спокойном море.

18 числа при закате солнца, я увидел на NNO берег и утром 19 числа убедился, что то был остров Кейзер, близ Суматры. Тогда я направился вдоль южного берега Явы, для достижения пролива Бальи. Штили, течения и установившийся восточный муссон не позволили мне достигнуть пролива ранее 3 Апреля. 4 числа я бросил якорь в Баламбуанге, налился водою и закупил провизию, вопреки инструкции, предписывавшей мне зайти для сего в Саманап, но я предпочел ему Баламбуанге, ибо для точного исполнения приказания, мне бы пришлось потерять много времени в борьбе с противным муссоном и противным течением; к тому же в Баламбуанге можно было запастись всем. Я там наше и самый радушный прием со стороны голландского начальника; он тотчас же приказал исправить камбуз, изломанный волнами. Взяв двух матросов, с Фрегата Сапоппiere, оставшихся здесь по болезни в портовой госпитали, я был готов к выходу 9 числа. В тот же день мы увидели бриг Marguerite, пришедший из Сурабая. Я ушел 10 числа с хорошим SO, направив курс к северному выходу пролива. 14 числа я вошел в пролив Макассар и 19 числа достиг восточной оконечности острова Борнео. Течение к югу было так сильно, что я только на третьи сутки мог выбраться из пролива; тогда я лег на N, чтоб проплыть воды Сало. 28 числа я увидел первые острова архипелага.

1 Мая я был в виду острова Сало и прошел, согласно данным мне инструкциям, по восточной стороне острова, в весьма значительном расстоянии от него.

Лавируя 2 числа по W стороне острова Басселана, между многими островками, я заметил под берегом два большие туземные гребные судна, под парусами, державшие прямо на шкуну. Так как слабый ветер не мог пересиливать течения, направлявшегося на S со скоростью 3 миль в час, то я [113] приказал изготовиться к бою. В 2¹/₂ часа по полудни лодки подошли на пушечный выстрел, и я пустил в ближайшую ядро; неприятель, подняв разноцветные Флаги и вымпела, отвечал тем же. Но в 3 часа ветер усилился и перешел к S. Я лег на NW, а туземные лодки, прекратив погоню, поворотили к острову Басселану.

Обогнув 3 числа все острова архипелага Сало, я плыл вдоль острова Минданао, но мне удалось только 7 числа достигнуть северной его оконечности, после чего я лег на N, чтоб переплыть воды Минданао.

Будучи 10 числа в виду острова Кавили, я удостоверился, что со времени прохода острова Минданао, нас снесло к W на 72 мили.

17 числа, в 5 часов утра скончался матрос, страдавший уже несколько месяцев кровавым поносом, и сделавшийся жертвою этой местной опасной болезни, от которой я сам страдал уже около месяца. Не имея на шкуне ни медика, ни Фельдшера, я прибегал, но тщетно, к медицинскому руководству (medecin de papier). Я был крайне изнеможен, и могу сказать, что одним только нравственным усилием держался на ногах.

19 числа увидел я на юге остров Мендоза. По инструкции предписывалось мне с этого места направиться к острову Бамблону, но я предпочел стать на якорь в Калампу, на берегу Миндоро, для закупки провизии, в которой очень нуждался. К тому же, мне казалось необходимым прибыть как можно скорее в Маниллу, а заход в Бамблон продли бы плавание еще на несколько дней.

Находясь 21 числа в 2 лье к югу от Калампу, я увидел большую лодку под испанским Флагом, державшую на пересечку курса шкуны. Когда мы сошлись довольно близко, я отправил на испанскую лодку офицера с приказанием собрать нужные нам сведения и узнать о политическом - состоянии Маниллы. Испанцы встретили посланного весьма ласково, предлагали нам свои услуги и лоцмана для достижения Маниллы. Я не счел нужным воспользоваться этими [114] предложениями, но был рад, что узнал об отсутствии из Маниллы английских военных судов и что вообще Испанцы мало верили распространившемуся в этих странах слуху, будто Испания объявила войну Франции.

20 Мая, бросив якорь на рейде Калампу, я съехал на берег, чтоб видеться с алькадом (градским главой), к которому у меня было рекомендательное письмо. Он принял меня радушно. Попросив его о снабжении меня провизиею, я стал его расспрашивать о политическом положении Маниллы. Он отвечал, что уже более месяца ни одно судно не приходило сюда ни из Маниллы, ни из Европы, и что такая безызвестность возбуждает в колонии большое беспокойство на счет Испании. Далее он мне повторил слышанные мною уже прежде слухи о войне, но присовокупив, что он им не верил. Я старался окончательно его успокоить, уверил, что при моем отплытии из Европы, Испания и Франция, находились в самых дружеских отношениях, чему доказательством служил мой приход с весьма важными депешами к генерал-губернатору Филиппинских островов. Поэтому я его упрашивал не замедлить снабжением шкуны провизиею и тем ускорить мое отплытие в Маниллу. Он чрезвычайно усердно принялся удовлетворять мою просьбу, отказавшись от всякого платежа и принудив меня даже принять в подарок несколько бутылок старого вина, весьма мне пригодившегося, по причине моего расстроенного здоровья.

Возвратись на шкуну со всеми необходимыми для нас запасами, я должен был однакож простоять на якоре до 23-го числа, по причине дурной погоды и сильного течения к О. 23 числа, в 5 часов утра, я снялся с якоря и направился в порт Батангас (в 12 лье от Маниллы), где я надеялся узнать дальнейшие подробности о состоянии края. Достигнув в 11 часов вечера бухты Батангас, я бросил якорь на 25 саженях, грунт мягкий ил. Заметив утром, что я далеко не дошел до устья реки, я снова снялся и стал на якорь около мили от устья, на 23 саженях. Не видя города, я на своей шлюпке отправился на берег, и узнал от рыбаков, [115] что город находится на 1/2 лье выше. Тогда я поднялся на шлюпке же вверх по реке, и вскоре увидел город и массу туземцев, бежавших мне на встречу. Узнав, что алькад в отсутствии, я обратился к старшему по нем, туземцу, называвшему себя народным начальником. Он меня принял довольно хорошо. Я вручил ему письмо на имя генерал — губернатора, и просил послать его с нарочным, что и было и исполнено. Из разговора с народным начальником я узнал, но в колониях все тихо, хотя и господствовали опасения по поводу происшествий в Испании. Испанский офицер, европейский уроженец, познакомившись со мною у народного начальника, пригласил меня к себе, и объявил мне, что уже две недели, как получено в Манилле известие о разрыве между Испаниею и Франциею и о мире между Испаниею и Англиею! Пораженный этим, я поспешил на шкуну, но отлив не позволил отвалить от берега.

Между тем как я садился в шлюпку, меня остановили и пригласили к народному начальнику. Приближаясь к его дону, я заметил около двух сот вооруженных туземцев. Мои опасения сбылись: мне объявлено, что я арестован до получения приказаний из Маниллы. Тщетны были мои представления, что эта мера излишняя, потому что, согласно моим инструкциям, я сам, добровольно, явлюсь к генерал-губернатору и что я зашел в Батангос единственно из опасения встретить в виду Маниллы английских крейсеров, и что, наконец я готов, для успокоения народного начальника, войти со шкуною в реку. На это он мне ответил, что и без того шкуна будет в реке, и что я останусь на берегу аманатом.

Затем он пригласил меня посетить местного настоятеля. Зная влияние духовенства на Испанцев вообще и на жителей колоний в особенности, я охотно отправился к монаху, в надежде, что знакомство мое с ним принесет мне пользу, и не ошибся в этом предположении, хотя первый прием духовной особы быль весьма сух, что происходило, как я узнал после, из опасения попасть под подозрение со стороны народа. [116]

Около 400 вооруженных людей провожали меня в монастырь и хотя подобная толпа не могла внушать доверия, я всеми силами старался казаться спокойным, чтоб по возможности отстранить всякое подозрение. Появление на горизонте двух больших судов заставило жителей думать, что шкуна моя есть передовое судно целого отряда, намеревающегося сделать ночью высадку. По выходе моем из монастыря, меня отвела в казенный дом, в котором и заперли под присмотром 8 часовых.

Кроме этой внутренней стражи, дом был окружен 200 вооруженными людьми. Я оставался в неведении о судьбе моих двух гребцов, а письмо, отправленное мною к старшему офицеру с извещением о моем плене, не дошло по назначению.

Вечером добрый монах навестил меня и успокоил объяснением, что все эти меры служили единственно для успокоения народа, подозревавшего с нашей стороны коварство и измену.

В двенадцатом часу ночи ко мне пришел народный начальник с дюжиною вооруженных людей. Весьма удивленный столь неожиданным и поздним посещением, я не скрыл своего негодования, на что получил в ответ, что посещение это сделано единственно с целью осведомиться о моем здоровье и о моих желаниях. Эта любезная внимательность показалась мне, при подобной свите, весьма подозрительною. Я благодарил начальника за его усердие и уверил его, что он может спать спокойно, нисколько не опасаясь высадки французов и наконец он ушел, оставив в моей комнате еще двух часовых, из числа провожавших его людей.

Утром 25 числа меня освободили от внутреннего караула и мне дозволено было провести весь день у настоятеля, который, приняв меня весьма ласково, повторил, что все причиненный мне неприятности делались в угоду и в успокоение народа.

Вечером того же дня прибыл алькад, который, приняв [117] меня весьма хорошо и повторив те же причины моего задержания, обещался ежедневно посылать провизию на шкуну.

26 числа канонирская лодка и два вооруженные барказа стали рядом со шкуною. 27 числа возвратился из Маниллы курьер, посланный туда с моим письмом, и привез приказание, отправить меня берегом к генерал-губернатору. Уже все было готово к моему отправлению, как 28 числа пришла новая бумага, в которой приказывалось овладеть шкуною и арестовать весь экипаж ее.

Алькад наивно потребовал от меня сдачи шкуны испанским судам без боя, для избежания кровопролития, на что я отвечал, что мне не должно и невозможно отдать подобное приказание экипажу.

Вследствие этого решительного отказа были арестованы гардемарин Бове и два гребца.

29 числа шкуна взята без боя, канонирскою лодкою и двумя баркасами, и экипаж с его имуществом свезен на берег. В полдень того же дня пришли еще две шкуны, две канонирские лодки и четыре пениши, отправленные из Маниллы в подкрепление, на случай, если б сила первого отряда оказалась недостаточною для овладения шкуною, с 20 человеками экипажа и вся артиллерия которой состояла из одной 4 - фунтовой пушки!

30 числа меня перевезли на шкуну, чтоб я был свидетелем сделанной описи всех принадлежностей. Тогда же алькад сообщил мне содержание полученной им депеши от генерал-губернатора, по которой предписывалось отправить меня немедленно в Маниллу берегом, под надежным конвоем, для предохранения меня от оскорблений народа. В уважение моей болезни и чрезвычайной слабости, от постоянной потери кропи, мне позволено было воспользоваться отплытием всего отрада и перебраться на одну, из шкун, на которой посажен был весь мой экипаж. Флотилия и шкуна Mouche № 6 снялись с якоря в полдень 30 числа. 1 Июня мы стали на якорь в Манилльской бухте, у острова Коррехидор. Мористее крейсеровали английские Фрегаты Dori и Psyche. [118]

2 числа я и весь мой экипаж были перевезены на шкуну Mouche № 6.

3 числа я представлен был генерал-губернатору, который выслушав донесение обо мне и не сказав мне ни слова, приказал отвести меня в Форт Санто-Яго, где я застал своего офицера и гардемарина, между тем, как все нижние чины были заключены в одной из казарм. Нам отведены были в Форте две маленькие комнаты, с двумя только кроватями, и столькими же скамьями и столами. На требование своего денщика получил я в ответ, что для моей прислуги мне стоило только нанять человека. Я жаловался коменданту форта на неприличное обхождение, худое помещение и на скудность содержания, состоявшего в одном пиастре в день; писал генерал-губернатору, упрекая его в несправедливости и жестокости принятых им мер и требуя, чтоб с нами обходились, как с военнопленными, а не как с преступниками. Но все было напрасно. Желание спасти нас от ярости народа, узнавшего насильственный вывоз короля Фердинанда VII и его семейства из Испании в Байонн, служило вечным извинением и оправданием за наши мучения и страдания.

29 Августа поступили в Форт еще два Французские пленные: офицер и гардемарин, пришедшие на бриге в Маниллу, и съехавшие на берег с депешами на имя генерал-губернатора. Офицер, служивший на корвете Entreprenante, был отправлен своим командиром, Фрегатским капитаном Бувэ, на бриге в Маниллу парламентером, для вытребования освобождена командира, Офицеров и команды шкуны Mouche № 6. На энергические и настоятельные представления офицера о его незаконном аресте был дан жалкий и пустой ответ, что парламентеру следует быть невооруженным, а что он и гардемарин съехали с саблями и что их бриг был военный и с пушками!

Всему этому были причиною нерешительный и слабый характер генерал-губернатора и зависимое его положение от аудиенции — совета, состоявшего из семи членов правления, и без общего согласия и одобрения которых, он не в праве [119] был располагать ни одним пиастром. К тому же, будучи лично приверженцем Французов вообще и союза с Франциею в особенности, он из чувства самосохранения не мог и не смел выказывать нам свое сочувствие.

Наконец, после трехмесячного заточения, настал час свободы! Мы все были освобождены 3 Сентября и перевезены 5 числа на корвет Enlreprenante. Два обстоятельства побудили генерал-губернатора и его аудиенцию освободить нас: во-первых, угрозы командира корвета, и во-вторых, представления шкиперов, стоявших в Манилле английских судов, объявивших, что присутствие двух Французских военных судов заставит их пропустить для выхода в море благоприятный для них муссон. Пред тем, что меня выпустили из Форта, я принужден был обязаться и обещать письменно не служить против Испании и исходатайствовать у своего правительства освобождение равного числа испанских пленных взамен экипажа шкуны Mouche № 6.

На пути в Пуло-Аор, корвет овладел богато-нагруженным португальским судном. Простояв неделю в Саманапе, на острове Мадура, чтоб налиться водою и закупить провизии, мы наконец прибыли благополучно в Иль-де-Франс 29 Января 1810 года.

Перев. А. В.