Drevlit.ru - ДревЛит - библиотека древних рукописей

» ПЕРВЫЕ КОРТЕСЫ

Сказали все: Мы хотим, чтобы он был королем. И сказал представитель: Как вы хотите чтобы он был королем: он сам и его сыновья или только он сам? И сказали все: Пусть будет так во имя божие. Поднялся архиепископ Браги и взял из рук аббата Лорвана большую золотую корону готских королей со многими жемчужинами, которая была отдана монастырю, и возложили ее на короля. И сеньор король с обнаженным мечом в руке, с которым ходил в битву, сказал: Благословен господь, который помог мне; этим самым мечом я освободил вас и победил наших врагов, и вы поставили меня королем и вашим сеньором. А поскольку вы содеяли так, установим же законы, по которым земля наша пребудет [230] в мире. Сказали все: Желаем сеньора короля, и угодно нам установить законы, которые покажутся вам добрыми, и мы все с сыновьями и дочерьми, внуками и внучками — в вашей воле. И тут же созвал сеньор король епископов, благородных мужей и прокурадоров, и говорили они меж собой: Создадим вначале законы о наследовании королевства. И создали их таковыми:
Пусть сеньор король Афонсу здравствует и владеет королевством. Если он будет иметь детей мужского пола, пусть они здравствуют и владеют королевством таким образом, чтобы не надо было снова ставить их королями. И пусть все идет следующим образом: если отец владеет королевством, когда он умрет, пусть владеет им сын, после него — внук, после него — сын внука, а после того сыновья сыновей, всегда, вовеки веков. Если умрет первый сын при жизни короля — отца, пусть второй будет королем, если второй [умрет], то третий, если третий — то четвертый и далее в таком же порядке.
Если умрет король без сыновей, но имеет брата, пусть тот будет королем в [течение] своей жизни. И когда умрет, не будет королем сын его, если не поставят его епископы, прокурадоры и знатные королевских кортесов; если же поставят его королем, он будет королем, не поставят — не будет королем.
Полный текст

Метки к статье: 12 век Португалия Западная Европа

» ЗАПИСИ О ЯПОНИИ

В тот день император, дослушав [содержание «записки»], возрадовался и подпрыгнул [от радости]; обратившись к послам, сказал: «Мы исстари и до сегодняшнего дня еще не имели возможности слышать о таком глубоком и чудесном Законе. Однако мы сами навряд ли решим [вопрос о его принятии]». И [он] спросил каждого из [своих] министров: «Лицо Будды, [изваяние] которого преподнесла соседняя страна на Западе, ослепительно блистает. Такого [у нас] до сих пор: не было. Должны ли [мы] почитать [его]?» Ооми Сога Инамэ-но сукунэ, обратившись [к императору], сказал: «Все соседние страны на Западе как одна почитают его. Неужели одна [страна] Урожайной Осени Восходящего Солнца; отвернется [от него]?» Омурадзи Мононобэ Окоси, мурадзи Накатоми Камако, обратившись [к императору], разом сказали: «Те, кто в нашей стране правили Поднебесной, весной, летом, осенью, зимой - постоянно поклонялись ста восьмидесяти престольным божествам из небесных святилищ. [Если] сейчас [начать] заново поклоняться чужеземному божеству, можно опасаться, что божества [нашей] страны за это прогневаются». Император сказал: «Человек, пожелавший; принять [буддийскую веру], - Инамэ-но сукунэ, поэтому пусть попробует [он] почитать [Будду]». Ооми воспринял [эти слова], встав на колени, и возрадовался. [Он] установил [изваяние Будды] и в [своем] доме в Охариде. Прилежно выполнял обряды выхода из мира. Очистил дом в Мукухара и сделал [из него] храм.
Полный текст

Метки к статье: 6 век Япония

» ИЗ ЗАПИСОК ПОКОЙНОГО ГРАФА ВАСИЛИЯ АЛЕКСЕЕВИЧА ПЕРОВСКОГО

Въ продолженіи всей компаніи 1812 года до Москвы, будучи квартирмейстерскимъ офицеромъ, находился я при казацкихъ полкахъ, составлявшихъ арьергардъ 2-й арміи. На кануне вступленія непріятеля въ столицу, отпросился я въ оную, дабы разъ еще побывать въ Москве и дома; 1-го сентября передъ вечеромъ въехалъ я верхомъ въ городъ съ двумя казаками, при мне находившимися. Не буду описывать то, что я чувствовалъ тогда; описать трудно и невозможно, а чувство это известно всемъ Русскимъ, бывшимъ тогда въ арміи или Москве. Переночевавъ дома, на другой день, 2-го сентября утромъ, ездилъ я по городу за некоторыми надобностями. Безпокойство приметно было по всемъ улицамъ, но многія лавки еще были открыты, и въ нихъ торговали по обыкновенію, что вселяло обманчивое спокойствіе во многихъ жителей, и было, вероятно, причиною ихъ гибели. Возвратившись домой, отправился я верхомъ изъ города чрезъ ближнюю заставу (Лефортовскую); часъ былъ, я думаю, пятый. Отъехавъ съ версту отъ города въ право, увидели мы конницу, и хотя отъ насъ еще довольно далеко, но можно было различить, что тутъ была и наша и непріятельская. Подъехавъ еще. ближе, велелъ я казакамъ подождать меня, а самъ поскакалъ къ стоящимъ вместе верхомъ офицерамъ. То былъ нашъ генералъ-маіоръ На.....евъ и французскій ген. Себастіани съ своими адьютантами: у одного изъ последнихъ спросилъ я о предмете разговора обоихъ генераловъ. "Они уговариваются о томъ, чтобы пропустили полки наши, отвечалъ онъ мне; наша бригада отрезана, но насъ пропустятъ, и на сегодняшній день заключено перемиріе". Въ то же время, по команде, раздалась Французская коннида, и нашъ драгунскій и казацкій полки пошли въ интервалы. Начинало смеркаться. Я поскакалъ на то место, где оставилъ двухъ казаковъ своихъ. Пріехавъ, искалъ и кликалъ ихъ, но, не находя, поехалъ весьма скоро обратно. Не прошло пяти минутъ, какъ я говорилъ съ адьютантомъ генерала П. Не смотря на сумерки, видны были еще мне войска наши, но французы протянули уже ночную цепь свою, и когда я подъехалъ къ ней, меня окликнули. Зная, что существуетъ перемиріе, не имелъ я причины скрывать, кто я, да къ тому же и обмануть было бы трудно не приготовившись. Итакъ я отвечалъ часовому: "Русской". Въ это время подъехалъ офищеръ, разставливавшій ночные посты; и сказалъ мне, что не можетъ пропустить меня безъ позволенія генерала. "Поедемъ къ нему", отвечалъ я. Онъ былъ недалеко и сиделъ еще верхомъ, раздавая приказанія окружавшимъ его офицерамъ. Дабы избавиться вопросовъ, сказалъ я ему, что я адьютантъ генерала П., и что немного отставши прошу я его дать приказаніе пропустить меня чрезъ аванпосты; онъ тотчасъ приказалъ о томъ, и я поехалъ, радуясь, что такъ скоро отделался. Но не отъехалъ еще ста шаговъ, какъ услышалъ за собою голосъ генерала, который кликалъ меня. Я воротился: "Здесь въ близости находится король Неаполитанскій, сказалъ онъ мне, вы говорите по французски, и онъ верно радъ будетъ поговорить съ вами. Сделайте одолженіе подождите немного, я уже послалъ адьютанта сказать ему объ васъ". Не имея ни малейшаго опасенія быть долго задержану, а еще более взятому въ пленъ, остался я безотговорочно. Генер. Себастьяни слезъ съ лошади, вошелъ въ маленькій деревянный домъ, подле коего мы стояли, и попросивъ меня войти съ нимъ, велелъ принять мою лошадь. Вошедши распрашивалъ про Бородинское сраженіе, про Москву и проч. Такимъ образомъ прошло съ полчаса. Наконецъ воротился посланный адьютантъ и донесъ, что король занятъ, и никакъ меня видеть не можетъ. Я тотчасъ всталъ, изъявляя генералу мое сожаленіе, что не могъ исполнить его желанія, и опять просилъ его приказать проводить меня и про пустить чрезъ передовые посты.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Франция

» МИХАИЛ ШИЛЕ - ИЗВЕСТИЕ О КОНЧИНЕ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ И ЦАРЯ МОСКОВСКОГО ФЕОДОРА ИВАНОВИЧА

Но Великая Княгиня, по совершении вышесказанного дела (т. е., похорон), оказалась в решительном горе о покойном своем Государе: совсем отреклась от высокой мирской почести и всякого величия, поручила приказанное ей пpaвление Царством Князьям и Боярам, добровольно рассталась и простилась с своим обычным Княжеским жилищем и покоями и поступила в монашество в девичий монастырь (Teutsche monstra), находящийся в полумиле расстояния от Кремля, однако ж в стенах города. Toлько что проведав о воле и намерении Великой Княгини, еще до отправления ее в монастырь, весь Московский народ пошел в Кремль: с великим сетованием, плачем и рыданием он сказал Княгине: “Ах, Милостивейшая Княгиня! Ты покидаешь нас и расстаешься с нами: кто ж будет нашею защитою и помощью? Ты наша отрада, надежда и прибежище; тебе приказал и вверил правление бывший наш Великий Князь, покойный Государь”. — “У вас есть Князья и Бояре, отвечала им Великая Княгиня; пусть они и начальствуют и правят вами”.
А народ объявил опять ей: “Князья и Бояре нам не начальники; ты — наша Милостивейшая Княгиня; тебя мы хотим, да твоего брата, Бориса Федоровича (Boris Fedrowiz) и никого другого”. Затем Борис Федорович сказал народу, чтобы они оставались спокойными: во все продолжение печального времени (траура), которое у них продолжается 40 дней, он берет на себя управление Царством, а Князья и Бояре будут его помощники.
Полный текст

Метки к статье: 16 век Московия Российская империя

» МИХАИЛ ШИЛЕ - ДОНЕСЕНИЕ О ПОЕЗДКЕ В МОСКВУ ПРИДВОРНОГО РИМСКОГО ИМПЕРАТОРА, МИХАИЛА ШИЛЕ

7-го Октября опять приходил ко мне переводчик Рейхардт Бекман, спрашивал меня от имени Верховного Государственного Канцлера, Василья Яковлевича Щелкалова (Bassilio Jacoblowiz Solokalof), нет ли со мной чего-нибудь от Вашего Императорского Величества для подарка Великому Князю, но я отвечал на это переводчику, что, по случаю великой опасности от Поляков, в теперешнее время мне ничего не было дано; есть только у меня двое своих боевых часов; если они понравятся Г. Великому Канцлеру и не очень плохи для подарка, я с охотою отдам их. Переводчик дал знать мне, что об этом сообщит он Великому Канцлеру.
15-го того же месяца Г-н Великий Канцлер потребовал от меня через переводчика посмотреть двои мои часы.
16. Переводчик явился опять с уведомлением, что они понравились Великому Канцлеру; только он, Канцлер, хотел назначить к ним еще другие вещи, которые и должно мне поднести Великому Князю от имени Вашего Императорского Величества; потом Его Державность сам лично возьмет письма Вашего Императорского Величества и дозволит мне представиться ему, (Autienz geben), в Качестве большого Посла. Г. Великий Канцлер приказал втайне переводчику привести ко мне трех человек в Немецком платье, а потом хотел отрядить еще троих, которые должны будут нести подарки, так как при мне было только трое служителей. Но он велел мне сказать это по чрезвычайной доверенности, а то никто не знает об этом, кроме его, да переводчика и меня; такое распоряжение сделано для большего и лучшего значения Думных Бояр и целого народа, а более всего для Великокняжеского почета.
Полный текст

Метки к статье: 16 век Московия Российская империя Борис Годунов Австрия

» БАКУНИН М. - ПРИ ДВОРЕ ИМПЕРАТОРА В СУРАКАРТЕ (СОЛО)

Глаза у яванцев коричневые или черные,волоса черные, лоснящиеся, des cheveux plato и жесткие,собраны в шиньон и завязаны узлом на затылке.Лицо большей частью лишено всякой растительности, так что безусого и безбородого яванца на первый взгляд не легко отличить от женщины, тем более, что и одежда т. е. саронг,обмотанный вокруг бедер, у тех и других почти тожественная. Нельзя сказать, чтобы яванский тип был вообще красив; выдающиеся азиатские скулы,толстые губы, подпиленные и черные зубы, десна,красные от жевания “сири” (бетеля), делают яванца и яванку мало привлекательными для европейского глаза. Но они грациозны, и все движения их гибки и плавны.
Вместо отсутствующей на лице растительности высшие классы наводят себе черною краскою искусственную, клином заостренную, бородку, усы, уходящие кверху острием, и такие же заостренные густые брови, не имеющие ничего естественного. Эти две темные линии бровей, начинаясь непосредственно по обе стороны носа почти достигают висков и пропадают под искусно и живописно сложенным цветным платком, который плотно обтягивает голову и образует на лбу маленький открытый треугольника.
Благодаря таким густо намалеванным бровям, усам и эспаньолки, plus noirs que nature, скуластые и коричневые, например, камергеры его величества императора в Соло, в цветных саронгах с резкими разводами, в широких панталонах с вопиющеколющими глаза узорами, с турнюром позади, как у женщин, с шиньонами, затканными бисером и жемчужным нитями, являют собою нечто неимоверно извращенное и исковерканное. Эти удивительные фигуры напоминают своим внешним обликом техларов, суккубов и инкубов, которые порою являются во сне и кружатся в вихре ужасающего кошмара. Все эти яванские гранды и сановники в полном параде,т. е. обнаженные до пояса, согласно требованиям придворного этикета, с кривыми криссами, которые торчат сзади и сбоку над левым бедром, мало похожи на живых людей. Они искусственны и условны, подобно кожаным марионеткам и деревянным куклам своего национального“вайонга” (театра), которые, со своей стороны,составляют условное воспроизведение древнеяванских героических типов с угловатыми членами и изгибами преувеличенно удлиненных руки ног, с длинными клювообразными носами и скошенными глазами.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Юго-Восточная Азия и Океания

» КРАСНОВ А. - ИЗ ПУТЕВЫХ ВПЕЧАТЛЕНИЙ ПОД ТРОПИКАМИ

Этот пайдан был очень интересная личность. Ловкий и цепкий, как обезьяна, смуглый малаец, он без малейшего затруднения влезал на самые высокие вершины в самых непроходимых дебрях девственных лесов. Не было, кажется, названия растения среди бесконечного разнообразия их, которого бы пайдан не знал. Правда, названия эти туземные, но сыны девственных лесов, среди пышной тропической флоры живущие, не теряются среди нее, как мы, сыны бедного севера. Растительность составляет их обстановку; сама жизнь заставляет малайца точно различать ее формы. И он задолго до Линнея создал здесь роды и виды я двойственную номенклатуру растений, которую оставалось, только немного изменив, вставить в списки наших систематиков. Потому то многие формы малайской флоры, не смотря на их латинизированные окончания, еще звучат часто по-малайски; на ряду с другими, чисто латинскими названиями существуют соответственные туземные.
Пайдан, сопровождая приезжего ботаника, получает соответствующую инструкцию от своего директора. Он уже знает, где надо остановиться, за сколько нанять экипаж, где переночевать, по какой тропинке леса повести путешественника, чтобы тот мог встретить интересные для него виды, и т. п. Он верный, честный и неоценимый спутник, с которым, однако, подобно тому, как и со всеми окружающими, путешественник в большинстве случаев, увы, лишен бывает возможности разговаривать, так как ни пайдан, ни другие жители острова не знают ни одного иностранного языка, не исключая и голландского. Особая система управления колониями, которой нам придется коснуться ниже, ввела за правило строго запрещать туземцам изучать европейские языки. Голландские властители предпочитают сами выучиться по-малайски, чем дозволить малайцу говорить по-голландски. Поэтому, приезжий, пока не изучит наречия туземцев, находится в весьма неприятном положении человека, лишенного возможности понимать окружающих его людей, и сам не бывает ими понят, играя роль глухонемого и будучи принужден объясняться знаками.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Юго-Восточная Азия и Океания

» ТИХОМИРОВ В. - ОЧЕРКИ И ВОСПОМИНАНИЯ КРУГОСВЕТНОГО ПЛАВАНИЯ

На другой день, однако, океан этот оказался предателем в полном смысле слова: при наступившей пасмурной погоде, мелком дожде и безпрестанно вспыхивающих на горизонте молниях, пароход попал в полосу так называемой у моряков мертвой зыби.
Явление это состоит в том, что под влиянием течений различной температуры, или каких-либо иных совсем неизвестных причин, при совершенно спокойной поверхности моря на некоторой глубине его появляется волнение, которое передается пароходу и всему на нем находящемуся. Тогда людям, подверженным морской болезни, приходится не только плохо, но и обидно! Лежит себе такой будущий страдалец на палубе в своем длинном плетеном кресле-кушетке, нежась под плотным тентом (натянутою над всею почти палубою в виде крыши двойною парусиною), или сидит в салоне под освежающими непрерывными размахами гигантского веера — так называемая "панка" — ряда широких и плотных полотняных, спускающихся с потолка стор, приводимых в движение электродинаномашинною силою или чаще, по старому обычаю, веревкою, которую непрерывно дергает предназначенный исключительно для этой цели и сидящий за дверьми салона китаец — эта необходимая живая принадлежность каждого почтового парохода индокитайской линии. Пассажир радуется, что море так смирно сегодня... Вдруг пассажиру становится что-то не по себе. Не замечая никакой качки, он решается посмотреть, кланяются ли поочередно нос и корма морю; устанавливает свое кресло ради этого по возможности у грот-мачты, т.-е. в центре судна, убеждается, что все обстоит благополучно, и вдруг... едва успевает, а подчас и не успевает добежать до своей каюты, чтобы там, вдали от нескромных и часто даже насмешливых взоров скрыть внезапно предательски охвативший его недуг, близости которого он не допускал в эти минуты: морскую болезнь.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Юго-Восточная Азия и Океания