Казнено было в эту памятную середу семь мужчин и одна женщина: из них четверо за воровство, а трое мужчин и женщина за прелюбодеяние. О последних следует рассказать подробнее. Жила одна женщина в Кокане; муж ее и отец уехали торговать в Кашгар, а она, одинокая, скучала в доме; соседом ее был старик Коканец, который, несмотря на запрещения пророка, пропил все свое небольшое состояние и принужден был, чтобы продолжать пьянствовать, прибегать всяким средствам. Приметил он одинокую женщину и стал ее соблазнять: «приходи ко мне, у меня найдешь молодых людей, повеселишься», и проч. Женщина не устояла и стала ходить к старику, где встречалась с разным народом. Сын старика, десятилетний мальчик, побитый за что-то отцом, в отмщение, донес полиции. Полицейские явились очень ловко и застали в доме старика несчастную женщину и двух молодых людей. По здешним законам всех четырех казнили. Хорош однако сын!
Наш хозяин нас очень убеждал посмотреть на одного из казненных, — к стыду нашему должен сознаться, мы поехали. Долго так и носился пред глазами этот съежившийся, обезображенный труп, лежавший в пыли на углу двух крытых рядов базара; а вокруг шум, крик, движение, постоянный говор беспрестанно меняющейся толпы, не обращавшей ни малейшего внимания на бренные остатки казненного; одним словом, рамкой смерти была живым потоком отовсюду бьющая жизнь. Тяжелое было это впечатление и нелегко было отделаться от грустных мыслей которые оно зарождало.
Замечательнее всего, что странное стечение обстоятельств связало нас с казненною бедною женщиной. Дня два после памятной середы, вечером пришел к нам, как обыкновенно, Ашир-Ходжа и с таинственным видом рассказал нам следующее, слышанное им, как он говорил, тому назад несколько минут от верных людей: Мальчик донес Раису, что к отцу его ходят на свидание с женщиной двое Русских, высокого роста, живущих не в караван-сарае, как все иностранцы, а на частной квартире. Во всем Кокане только мой зять и я жили в частном доме. Указание на нас было очевидно; но далее, раис, зная как мы были почетно приняты ханом, не решился нас арестовать на месте преступления, а поспешил доложить обо всем хану. Хан якобы решил послать чиновника сказать нам, что мы хотя и гости его, не должны однако злоупотреблять получаемым гостеприимством; проступок наш он нам прощает, ибо мы не знаем коканских законов; между тем приказал раису выследить не бывают ли кроме нас другие на свиданиях у старика, и тогда тех безжалостно арестовать и казнить. Раис так и поступил. Как только мы ушли от старика, вслед за нами пришло двое туземцев. Их всех тотчас схватили и на другой день казнили. Народ, прибавил таинственно Ашир-Ходжа, очень негодует, что Русских прощают, оставляют без всякого наказания, а наших казнят.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Центральная Азия Кокандское ханство

Часов с семи или восьми, перестрелка стала разгораться. Неприятель закопошился. По улицам города были заметны оживленное движение и беготня. По временам, у самых стен цитадели, в общем шуме, можно было различить делаемые неприятелем распоряжения и отдаваемые приказания. Сарты готовились к штурму.
Вскоре, как и накануне, заревела шахрисябская труба, заиграли зурны, забили барабаны. Неприятель с криком ур! (бей) бросился на стены цитадели. Его стрелки, засевшие в высоких двухэтажных саклях, наносили гарнизону громадный вред. Град камней сыпался на защитников с трех сторон. С трудом успевали убирать раненых и убитых и заменять их места. В особенности терпели люди, занимавшие сакли с правой стороны от ворот. Здесь, как уже было замечено, окна и двери выходили на крыши городских сакель, взобравшись на которые неприятелю легко уже было попасть в цитадель. В двадцать минут одиннадцатого вышеупомянутые сакли были им заняты; на ворота произведен дружный натиск и мешки, заслонявшие их, разбросаны; часть стены левее от ворот тоже перешла в руки осаждавших, которые почти в упор стреляли по защитникам; артиллеристы наши, по несчастной случайности, зарядили орудие порохом к дулу — выстрела не произошло; люди наши отшатнулись и столпились в улице, ведущей в Кок-таш. Два-три человека из числа штурмующих бросились-было к оставленному орудию и схватились за его колеса. Наступила грозная минута: солдаты наши стояли на месте, кричали ура и умирали... Мужество подполковника Назарова и личный пример прапорщика Верещагина поправили дело. Последний, с ружьем в руках, во главе нескольких человек, бросился в сакли, занятые неприятелем, и штыками опрокинул его в город; остальные дружно ударили на ворота. Неприятель не выдержал натиска: им овладела паника, и несколько человек наших, выскочивших за ворота, стреляли по бегущим.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Центральная Азия Российская империя Бухарское ханство

Как бы благородна ни была эта картина туркменского гостеприимства, все же его прелесть исчезает, если я сделаю здесь небольшое отступление, в котором инстинктивный характер туркменского гостеприимства предстает в причудливой форме. Один из моих нищих спутников во время моего пребывания среди туркмен отправился наносить свои визиты за подаянием, облачившись в худшие из лохмотьев. Настранствовавшись за день, он вошел вечером в стоявшую особняком юрту, чтобы переночевать там. Как принято, он был встречен дружески, но вскоре он заметил, что хозяин дома был в большом затруднении и бегал взад и вперед, словно искал что-то. Нищему уже становилось не по себе, как вдруг туркмен приблизился к нему и, густо покраснев, попросил взаймы несколько кранов, чтобы достать ужин, так как у него есть только сушеная рыба, а гостю следовало бы предложить блюда получше. В такой просьбе, конечно, нельзя было отказать. Мой спутник открыл спрятанный в лохмотья кошелек, и после того, как он дал хозяину 5 кранов, все, казалось, было улажено. Ужин был съеден за приятной беседой, гостю был постелен самый мягкий ковер, и на следующее утро его проводили со всеми почестями. ”Не прошло с момента моего ухода и получаса. - рассказывал мой друг, - как какой-то туркмен погнался за мной и с угрозами потребовал мой кошелек. Велико же было мое изумление, когда я узнал в разбойнике моего вчерашнего хозяина. Я думал, что он шутит, и начал дружески уговаривать его, но дело все более оборачивалось всерьез, и, чтобы избежать недобрых последствий, мне ничего не оставалось, как отдать ему кошелек, чай, расческу и нож - все мое имущество. Я уже хотел идти дальше, но он остановил меня, открыл мой, т.е. теперь уже свой, кошелек и достал оттуда 5 кранов со словами: "Возьми мой вчерашний долг. Теперь мы квиты, ты можешь идти дальше".
Полный текст

Метки к статье: 19 век Центральная Азия Хивинское ханство Бухарское ханство Персия

Он так и обмер... Глядит — стоит перед ним хивинец и приветливо улыбается... Оказалось, это был наш беглый солдат, из татар, оренбургский уроженец; служа в оренбургском гарнизоне, он часто встречал Зеленина на городских улицах и запомнил лицо его, как офицера, перед которым приходилось снимать шапку. Он имел теперь в Хиве свой дом и обзавелся уже семьей. Пригласив к себе “земляка”, он угостил его чаем и просил заходить почаще; но Зеленин побоялся потом бывать у него, так как соседи хивинцы очень недружелюбно посматривали на “уруса”, а самый дом татарина был на краю города, в балке. Этот солдат был потом в доме посольства и предлагал его обитателям, все молодым и одиноким людям, довольно интимные услуги... но место такого поставщика было уже занято. Садом, в котором расположен был запасный “дворец” хана (где помещалось посольство), заведовал особый специальный садовнику из пленных персиян, знающий хорошо свое дело; и вот, жена его, тоже пленная персиянка, предлагала гг. офицерам свои конфиденциальные услуги: стоило только уплатить ей полуимпериал, и в ханском саду ночью, в сопровождении этой садовницы, появлялась женская фигура в чадре, в шелковом халате и таковых же шальварах, закутанная в кисею и персидскую шаль... Смотря по требованию, в саду появлялось иногда и несколько таких фигур разом... Под большим секретом персиянка уверяла, что таинственные незнакомки — бывшие жены умершего хана, материальная участь которых при новом владыке была действительно не очень-то завидна... Очень возможно, что садовница преувеличивала происхождение и положение рекомендуемых ею особ, что это были просто пленные рабыни персиянки, прислужницы из гарема бывшего хана; но только костюмы их были всегда очень роскошны, каких не могли бы иметь простые пленницы-рабыни.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Центральная Азия Хивинское ханство

Станицы лежат в полутора версте одна от другой; ближе к Больше-Алматинской станице расположено укрепление обыкновенной полевой профили. В станицах жило 3500 душ обоего пола водворенных казаков, несколько сот сартов, несколько мещан торговцев, офицерские и чиновничьи семейства. На валах стояли в большой станице 7 орудий, в малой 2, в укреплении 3 орудия. Окружность ограды каждой станицы была не менее двух верст! Для защиты этой бесконечной ограды оставались две роты слабого состава, не превышавшие 200 человек; 246 человек водворенных казаков, отличавшихся, может быть, патриотизмом, но оправдывавших пословицу «охота смертная, да участь горькая» 300 человек, набранных из отставных солдат, мещан, торговцев и разных охочих людей. Между сартами, смирными по наружности, тлел заговор. На ночь к ним приставляли караулы; разъезды наши объезжали вокруг станиц. Отдельные мелкие бродячие шайки киргизов показались на всех дорогах. На покос были схвачены два казака, мальчик и семнадцатилетняя красивая казачка Черепанова, служившая по разным домам горничной. Сметливая девушка назвалась сестрой окружного начальника, была отправлена, в виде дорогого подарка, в гарем коканского хана перешла от него к какому-то влиятельному сарту; сарт этот перевез ее в Кашгар, где она находится и теперь. Несколько казаков погибли по-одиночке, на своих полях, возле алматинских станиц Кескелена, Софийской, Надеждинской. Какой-то, захваченный нами киргиз уверял, что отложившийся бий, прапорщик Суранчи, приближается к Верному с партией в 1,000 человек.
Между жителями носился слух, впоследствии оказавшийся справедливым, что жены офицеров и чиновников уже заранее разобраны сартскими начальниками. Из отряда вестей не приходило.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Центральная Азия Кокандское ханство

27 Октября рано утром эмир прислал подарки не только мне и всем моим спутникам, но даже всем нижним чинам; никто не был забыт. Вместе с тем он пригласил меня на торжественную прощальную аудиенцию. Когда я к нему подошел, он тотчас предложил мне сесть, довольно долго со мною беседовал и объявил официально об отправлении в Россию со мною Тохсабы Недмеджина Ходжи с подарками, выразив желание, чтобы между Россиею и Бухарою поддерживались постоянно частые сношения. На прощание он изъявил сожаление, 136 что я так настойчиво желал вернуться к зиме в Россию, тогда как он первоначально надеялся, что мы проживем около года в г. Бухаре. Я воспользовался хорошим расположением духа эмира, чтобы представить ему не только всех членов посольства офицеров конвоя, но и нижних чинов.
При выходе из внутреннего двора и прохождении нашем мимо других помещений дворцовых, случилось небольшое, но интересное замешательство: красавица жена эмира, отбитая Наср-Уллою у владетеля Шахри-Сябза, после кровопролитной войны, увлеченная женским любопытством посмотреть на невиданных ею Европейцев, высунулась было из какой то двери, выходившей на внутренний двор; невольно я остановился, увидя в нескольких шагах от себя ошеломляющее женское лицо, которое испуганно, хотя и с очаровательною улыбкою, на нас посмотрело и тотчас исчезло под прикрытием гаремной прислуги, энергично заслонившей ее от нескромных взоров европейцев.
Эмир хотел было, чтобы я выехал непременно на слоне из Бухары, корнак которого заставил его, когда я вышел, преклонить предо мною колена передних ног и попустить оглушительный привет хоботом, что, впоследствии, походом, повторялось всякий раз, как я обгонял слона, во время движения каравана, и что долго еще наводило панический страх на многих из наших лошадей, так что свита моя разлеталась в разные стороны, как только раздавался трубный привет слона. Но я нашел движение на слоне и, в особенности, посадку на него крайне неудобные в военной форме, с каскою на голове, и потому отклонил предложение эмира, обещав ему испробовать когда-нибудь, по выходе из города, этот способ передвижения, что и исполнил впоследствии.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Хивинское ханство Бухарское ханство Центральная Азия

Все такие своевольства и поносительствы, какие фаворит мне чинил, я всегда с разумом и с великою терпеливостию сносил, и колико не воздавал мне с неблагодарностию, толико наипаче я с вящею любовию и учтивостию ублажал его. Помянутой фаворит обещал мне двух невольников русских: один назывался Петр Чебышев, а другой — Мурза, черкес горской, — оба взяты с Бековичем. Для того подарил ему муштук серебряной турецкой, которой в 8 рублев мне стоил. А тот муштук прежде был под закладом у одного купца в Бухаре, отколе ко мне прислан недавно, а фаворит про него ведал. И понеже он взять его насильно не мог, для того меня обманул и, вместо того чтоб дать мне помянутых невольников двух, держал их за арестом, дабы не ушли со мною. Сверх того на подарки всем домашним фаворитовым все мои платья, издрав (вырвав), роздал. И сим недоволен. Все, что у меня видел и ведал, просил без стыда всякого. Сказал ему: «Для моего здесь содержания что ни имел, то изнурил, аж до последней ложки серебряной, и уже у меня не осталось ниже тарелки оловянной — все распродал». Насопротив сего он мне объявил, что и моя жизнь и моя смерть в его руках состояла и ежели я хотел ехать, то надлежало мне весьма себя обнажить и подарками спасти душу токмо. Напоследок по толь многих досадительствах вздумал помянутой фаворит принудить меня, чтоб я десять тысяч овчинок, от одного купца российского в Хиву присланных, взяв, ему продал, но как бы ему денег [мне] не дать, и якобы я за то у него много невольников выкупил. Но я ему сказал явно, что продать вещи чужие мне было возможно разве только положить под заклад на время за долг, какой я имел в Хиве, а именно сто червонных. Должен я его свойственнику до 107 червонных за сукно, подаренное хану и ему (которое было его, фаворитово), как я и положил под заклад две связки овчинок бухарских того купца, на которые я дал кредиторам ассигнацию в 200 червонных бухарских с таким договором, что, когда прибудет купец российской из Бухары, тогда купцу надлежит дать 200 червонных, а овчинки назад взять. По моему нещастию, помянутой фаворит вошел в ссору с наипом Ходжою за посла, представленного от наипа и аппробованного от хана. Также фаворит видел, что наип держал мою сторону и старался за меня жестоко (очень сильно) пред ханом, и когда я проведал о такой вражде и что мои дела нехорошо происходят, признал, что фаворит иного не проискивал, только б меня весьма обнадежить и погубить. Тогда, будучи в крайней десперации, мыслил уйти из Хивы так, как я учинил из Бухары. И взять с собою только 10 человек и 20 лошадей для провианту и воды, имея при себе провожатого моего, татарина, а достальных оставить в Хиве на волю божию. Послал сказать фавориту, что ежели хан не хотел меня отпустить, то б хотя изволил объявить, как бы мне избавиться от [заботы о] толь многих харчей, имея при себе верблюдов и лошадей, ибо не мог я содержать ниже моих людей.
На сие мне ответствовано: «Для чего посланник так спешит ехать в такие дни жаркие? Чтоб подождал несколько и отправили б его в скорых числах. Но надобно еще сыскать какой-либо иной тракт, а прямым и обычайным трактом проехать невозможно. Ибо неприятель (то есть казаки) стоит во многом числе по дороге».
По многие новые требования об отпуске своем резолюции не получа, уже я весьма бежать отважился из Хивы. И не ожидая других резолюций, выслал всех моих верблюдов на торг продавать, притворяясь, будто остаться до осени. Также и вторично их высылал, ибо никто их не покупал, а торг имелся только дважды в неделю. Между тем я со всякою секретностию, не объявляя никому из моих людей, готовился в путь, как бы мне мочно было скоро и нечаянно уйти в степи, дав знать притворнее якобы гулять, и для того сделал я, чтоб было обычайно народу, как я выезжал верхом на каждый день в поле.
Полный текст

Метки к статье: 18 век Российская империя Бухарское ханство Хивинское ханство Центральная Азия

Зная хорошо обычаи Киргизов и обязанности, в которые поставила меня встреча с ними, я пригласил в свою кибитку Санасаба-Батыря со всеми его аксакалами («аксакал» значит по-русски «белая борода»: так называются у Киргизов почетные старики, у нас именуемые Старшинами). Я зарезал для них семь жирных баранов, наготовил из них несколько блюд бишбармаку и шашлыку, отлично угостил новых своих, очень для меня неприятных, знакомцев и, в заключение всего, подарил Санасабу-Батырю хорошую шубу и, из разного товара, «бер-тугыз». Одним словом, удовольствовал бия враждебных нам Киргизов всем и довел его до того, что он сам, в замен моего угощения, подарил мне хорошую лошадь.
Здесь я должен сделать маленькое отступление, чтоб объяснить значение слова «бер-тугыз».
«Бер-тугыз» по-русски, буквально, значит «одна-девять»; подарить кому-нибудь бер-тугыз значит подарить разного товара на девять предметов составляющих необходимость одежды, например: материи на три халата (на каждый идет по два куска одинаковой материи), на два бишмента, на одну шапку, на один малахай, сукна на чапан (верхний халат) и юфти на пару сапогов. Разумеется, бер-тугыз, смотря по ценности товаров, бывает более-или-менее значителен.
— Кто ты таков, добрый приятель? спросил меня Санасаб-Батыр.
— Свободный купец великой России! отвечал я, подделываясь под известную манеру выражения Киргизов; и потом продолжал: я надеюсь, что, уважая силу и славу России и нашего Великого Государя, вы не причините мне, его подданному, никакой обиды, или вреда.
— Киргизский народ никогда и никаких обид своему гостю не делает! надменно отвечал важный Киргиз.
Проведя несколько времени в незанимательной беседе с полудикарями, я невредимо отправился в дальнейший путь. Санасаб-Батыр, чтобы показать мне знаки своего расположения, велел своим подвластным провожать меня в пути, в течение пяти дней.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Центральная Азия Китай