Метки к статье: 20 век Центральная Азия Бухарское ханство Российская империя

Каждая возникшая жалоба или тяжба поступает первоначально на обсуждение и решение джамаата — общества сельских старшин и почетных стариков; если они сами не успеют примирить тяжущихся, тяжущиеся стороны остаются недовольны их решением, или, если дело переходить за рамку их власти, то жалоба переносится во вторую инстанцию — к наибу, и затем, если и от последнего тяжущиеся встретят неправильность разбора, то поступает на апелляцию в окружной суд, где оно утверждается, или кассируется. Решения, постановляемые по разным делам, подлежащим разбору наибов, и записываемые в имеющуюся у них на этот предмет шнуровую книгу, контролируются в окружном суде; таким же порядком решения окружного суда подлежат контролю высшей инстанции — областного народного суда.
Наказания за преступления и проступки и штрафы, определенные древним адатом — не везде одинаковы. Приведу в пример адат части Араканского, в Гунибском округе, наибства.
1) За убийство: все семейство убийцы подвергается кровомщению, выходит в канлу (vendetta). В течение трех лет движимое имущество этого семейства, при возможных случаях, конфискуется родными убитого. В штраф поступает 1 бык и на саван убитому — 1 лошадь. По истечении срока изгнания, с уплатою условленной суммы, может состояться примирение, причем, возвратившееся на родину семейство обязано сделать угощение родственникам и друзьям убитого, на 50 человек. Убийца в родное село никогда не возвращается. Древний обычай этот, постепенно смягчаясь, заменился следующим правилом, действующим одинаково во всех обществах среднего Дагестана: убийца лично выходит в изгнание и объявляется предметом кровомщения, — между обоими, вступившими во вражду семействами, производится сходка (беты-гюрсетмага), и затем следует окончательное примирение и возврат убийцы на родину, при обстоятельствах, которые определяются в данном случае.
2) За сильное поранение при драках: раненому 2 быка, туземному лекарю (хакиму) 1 бык, и продовольствие им обоим до излечения раны. Штрафу — 1 бык. За легкое поранение: раненому 1 баран и 2 сабы пшеницы, содержание лекарю и штрафу — 1 бык.
3) За соблазн девицы, обвиненный выходит в канлу на год; после этого срока, совершается примирение посредством бракосочетания, или уплаты денег по условию, и угощение на 50 человек. За соблазн вдовы — канлу на 3 месяца и такое же угощение при условленном примирении; штрафу в обоих случаях по 1 быку. Пойманный или заподозренный в преступной связи с замужней женщиною мужчина в канлу не выходит, но обязан примириться, по условию, с неизбежным угощением и заплатить штрафу 3 быка. В некоторых обществах подвергались подобным наказаниям только женщины.
4) За уличенное воровство, кроме удовлетворения обиженного, штрафу 3 быка, а с остающихся в сильном подозрении — 1 бык. Адат этот заменился телесным наказанием, арестом с употреблением на работы, и за неоднократное воровство — ссылкою во внутрь России или на срок, или навсегда. За воровство, неимевшее последствием ссылки, виновный взносит штраф от 8 до 20 р., смотря по стоимости украденного.
5) За драку палками, камнями и вмешательство в драку и ссору — штрафу 1 бык.
6) За нехождение по пятницам в мечеть — штрафу, в пользу мечети, 1 саба пшеницы, и с неделающего намазов, в пользу наиба — 1 руб. Обычай этот, учрежденный во время мюридизма, не соблюдается, потому что наибу, в видах личного интереса, не трудно было бы обвинять жителей в неделании намазов.
При взыскании штрафов, предъявленный виновным бык, какого бы он качества ни был, ценится в 8 руб.; от виновного зависит внести штраф натурою, или деньгами, вследствие чего он, купив какого-нибудь одра за 3–4 р., презентует его гг. судьям. Часть штрафных быков поступала, по древнему адату, в пользу сельских обществ; мясо с быков разделялось по числу дворов, кожа принадлежала картам (род сотских), а одна ляшка доставалась тому, кто резал быка; само собою разумеется, что большею частью штрафов пользовались наибы. Только после падения имаматской иерархии, наибам даны от наших управлений особые шнуровые книги, для записывания взыскиваемых штрафов, и штрафные деньги получили правильное распределение, именно: в пособие жителям, занимающим должности в сельской управе без жалованья, и на общественные потребности: устройство мостов, проведение проселочных дорог, и т. п.
Кроме штрафов, о которых говорилось выше, взыскиваются штрафы: за потраву полей, лугов и огородов, и за похищение, из общественной водопроводной канавы, воды, разделяемой между жителями, для орошения их посевов, с соблюдением очереди. По поводу этих штрафов, один из моих знакомых попался в просак. Временно управляя одним мусульманским населением и живя в деревне, он каждое почти утро, просыпаясь и заглядывая в окошко, видел двух-трех быков, привязанных к балкону своего дома. По справкам оказалось, что это были быки, взятые в штраф, выкуп за которых, по адату, должен составлять экстраординарный фонд правителя!.. Около полудня, являлась к моему знакомому целая толпа хозяев, а чаще хозяек с детьми, с просьбами, сопровождаемыми плачем и челобитьем о прощении вины, уменьшении пени и возвращении быка. Весь сконфуженный таким скандальным обычаем, и считая неприличным званию русского штаб-офицера публично торговаться и наживать подобным образом деньги, мой знакомый всегда приказывал возвращать быков хозяевам, прося их напред не оставлять скотины без присмотра и не прорывать ночью водопроводной канавы. В течение четырех месяцев, было отпущено таким образом около 20 быков. При выезде на другую должность, явились к моему знакомому четыре чауша (десятника).
— Предместник ваш — сказал один из них — определил нам из числа доставленных в штраф быков — десятого быка...
— Ну так что же из этого? — спросил мой знакомец, не догадываясь в чем дело.
— Мы доставили вам 20 быков, поэтому нам приходится на долю два быка... или 12 рублей.
— Разве вам неизвестно, что я всегда возвращал быков хозяевам и не взял штрафов ни копейки?
— Это ваша начальническая воля, а нам бедным людям получить свою часть следует!
Пожав плечами, знакомец мои бросил им из своего кошелька 8 рублей, не отдавая достальных за то, что эти же самые чауши всегда бывали усердными, по привычке мусульман, ходатаями — пощадить виновных односельцев, которые, вероятно, не оставляли их без благодарности.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Кавказ

Низшую общественную ступень у адыгов составляют пшитли — рабы. Рабство — татарский обычай, который черкесы ввели у абазов. Рабы — это потомки военнопленных, женщины и дети, похищенные в Южной России, в Черномории, Грузии и при различных раздорах между племенами, и адыги, ставшие рабами по приговору суда. Число рабов значительно, но не одинаково в различных частях страны. В Убыхии они составляют почти четвертую часть народонаселения, в Абадзехии — десятую, в Шапсугии — едва двадцатую.
Не следует связывать представление о положении раба со значением, придаваемым обычно этому слову. Русский крепостной был бы вправе завидовать положению абазского раба. Раб работает не больше, а часто еще меньше своего господина. Он вооружен, и его движимое имущество является его собственностью. Семья раба имеет собственное жилище, часть поля для собственного пользования, и часто рабы владеют значительным количеством лошадей, волов, овец и коз. Владелец не может обращаться с рабом по своему произволу, а этот имеет право привлекать своего господина к суду и подавать на него жалобу. Если он не может выдержать угнетения своего хозяина, то со всей семьей и движимым имуществом переходит к соседу и находит у него защиту до окончания процесса. В худшем же случае рабы могут спастись бегством из одной страны в другую, как, например, из Шапсугии в Абадзехию, и вопрос об их выдаче дает повод к длительным процессам или даже войне, поэтому те, которые имеют рабов, очень остерегаются доводить их до крайности. Однако беглый раб не получает свободы, т.к. всюду, куда бы он ни пришел, считается рабом; он имеет только право выбрать себе нового хозяина.
Рабы вступают в брак только между собой. Хозяин должен купить рабу жену, но ни в коем случае не может навязать ему женщину, которой тот не хочет. Если свободная женщина выходит замуж за раба или свободный женится на рабыне, то он и их дети являются свободными. Дети, родители которых не свободны, остаются собственностью своего господина. Ни один ребенок раба не может быть продан без согласия своих родителей, и пятая часть платы за проданного идет семье проданного. В стране продажа поодиночке не в обычае; всегда продается вся семья. Продажа поодиночке встречается только в Турции. Еще одна особенность. Рабы считаются отдельным племенем — пшитли-тлако, на суде имеют своего защитника, созывают собственные собрания и вместе защищают свои права.
У пши и уорков встречается наибольшее число рабов, однако редко бывает, чтобы собственник имел больше четырех-пяти семейств рабов, т.е. больше 80 — 100 человек обоего пола. Значительная торговля рабами ведется с Турцией, и большею частью работорговцами-турками, имеющими своих компаньонов в стране; они получают от этой торговли большую выгоду. Наибольший спрос имеется на детей от 6 до 12 лет и на молодых людей, способных к военной службе, которые покупаются турками для сдачи вместо себя в армию. Взрослые, особенно красивые, девушки, тоже имеют спрос; однако они считаются неверным товаром, т.к. обычно такая девушка не может привыкнуть к новой жизни в Турции и чахнет там, несмотря на комфорт, которым она часто бывает окружена в большинстве турецких гаремов. Ей страшно в городах, в больших, пышно убранных комнатах, в которых она не может весело прыгать и шуметь, как в своих горах; тоска по родине переходит иногда в неизлечимую болезнь, и часто нет другого средства спасти бедную девушку от верной смерти, как отослать ее обратно в горы. Только отвезенные в Турцию в раннем детстве привыкают к турецкой жизни, забывают даже родной язык и не тоскуют по родине. Пожилые люди продаются чрезвычайно редко.
Цены бывают разные. Мальчик никогда не продается в стране дешевле 100 серебряных рублей, девушка, если она только сносно сложена, достигает 300, но не превышает почти никогда 500 рублей, раб, годный для военной службы, стоит обыкновенно 200 рублей. Торговец рабами получает прибыли почти всегда втрое, вчетверо, часто даже в десять раз больше. Красавица, которая покупается в знатный гарем или в сераль султана, оплачивается иногда от 50 до 100 тысяч пиастров (приблизительно от 2 500 до 5 000 талеров); о более высоких ценах я не слышал. Некоторые абазы привозят своих рабов сами в Константинополь на продажу и ждут часто там месяцами, пока продадут свой товар.
Многие также, особенно из Убыхии, как благородные, так и свободные, привозят собственных детей и продают их в рабство, однако это считается позором и вызывает в стране презрение. Другие привозили своих дочерей, если они очень красивы, в Константинополь, чтобы выдать их замуж за турок и получить большую цену за невесту. Турки часто предпочитают брать абазских девушек в жены для своих сыновей, так как родство с другими турецкими семействами нередко имеет свои неприятные стороны. Большинство просто покупает девочек-рабынь, которых они воспитывают в своих гаремах, в жены для своих сыновей.
Убыхи, у которых имеется самое большое количество рабов, поставляют самый значительный контингент в гаремы Константинополя и благодаря этой торговле имеют самые большие связи с турками. Последние позволяют сознательно или несознательно обманывать себя хитрым абазам. Дети рабов, из которых мужчины часто поднимаются до высоких должностей в Турции, а женщины составляют блестящую партию, уверяют турок, что они княжеского происхождения, чему те охотно верят и уверяют других. Все проданные в Турции абазы держатся вместе и помогают друг другу. Таким образом, возвысившийся раб находит в каждом приезжающем в Константинополь абазе услужливого человека, который очень охотно признает его родственником; жители Убыхии особенно охотно принимают родство с возвысившимся рабом, и т.к. каждый житель Убыхии знает, что он с титулом бей (князь) принимается лучше турками, то все они принимают этот титул. Добрые турки, не знающие, что во всем Убыхе не существует ни одной княжеской фамилии, в высшей степени довольны иметь своей женой купленную за несколько сот талеров черкесскую принцессу. Приехав в Париж, я от души смеялся, увидев в одной иллюстрированной парижской газете изображенного в фантастическом черкесском костюме одного такого абазского раба, возвысившегося в Константинополе милостями гарема до звания паши, но при этом не умевшего писать и читать. За воровство и убийство он был лишен должности и заключен в тюрьму. Обычно серьезная газета представляла беглого раба, бежавшего из тюрьмы и спасшегося во Франции, черкесским принцем, которому черкесский престол принадлежит по праву, являющимся объектом политического преследования как турок, так и русских.
Один очень почтенный и искусный писатель издал биографию этого человека и по его указаниям — очерки о Черкесии, которые я прочитал с тем большим удивлением, что я только недавно покинул Абазию. Я думал, что читаю о совершенно другой стране. Когда я позднее познакомился с автором, он мне открыто признался, что просил безграмотного раба, с которым мог объясняться только при посредничестве переводчика, дать ему сведения о его родине. Многие из первых парижских журналов сделали то же самое. Таким образом, если одному человеку удалось в Париже провести так много серьезных и одаренных людей, то нет ничего удивительного, что эти люди в Константинополе, где один поддерживает другого своей ложью, могут провести как угодно доверчивых турок. Это отреченье от своего происхождения было бы еще небольшим преступлением, хуже то, что все живущие в Турции абазы не обладают ни искрой истинного патриотизма, ни бескорыстной любовью к своему отечеству, у проданных рабов это не очень удивительно, но есть также много свободных, которые среди турок в магометанском фанатизме душат прежнюю любовь к своему старому отечеству — Абазии.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Кавказ

Пройдя Тифлис, мы расположились в ауле Башкичете на отдых и простояли там довольно долго. Эта стоянка познакомила нас с жизнию по закавказских Армян, бедною, грязною и вполне их характеризующею. Потому считаю не лишним сказать о ней несколько слов. Соседями нашими, впрочем, были не одни Армяне. Вблизи жили Татары, находилась чистенькая немецкая колония и деревни русских переселенцев, принадлежащих к двум раскольничьим сектам: духоборческой и малаканской. Последние переведены сюда по воле покойного Государя Императора Николая Павловича из Крыма, где они владели прежде богатыми землями. Приятно было отдохнуть глазу на этих деревнях: везде чистота и порядок, тогда как в жилищах коренных обитателей этого края отсутствие того и другого доведено до высшей степени. Армяне и Татары, эти два народа, по наружности на столько сходные между собой, что непривычному глазу трудно отличить их, в нравственном отношении имеют между собою целую бездну, резко отличающую их даже в домашнем быту. Все богатство Татарина, весь его капитал заключается в небольших табунах, или стадах домашнего скота, по преимуществу баранов. Для прокормления их, каждое лето приходится покидать ему свою родную саклю, перекочевывать с места на место, отыскивая привольного пастбища, и устраивать под открытым небом войлочные кибитки — временное пребывание своего семейства. В это время аулы их обыкновенно пустеют. При подобном хозяйстве, разве может быть у Татарина что-нибудь, кроме баранов и лошадей? вернее: разве может иметь для него большую цену что-нибудь, кроме этих животных? Он счастлив по своему, значить благосостояние Татарина не может быть измерено тем мерилом, по которому судят о степени довольства образованных наций. Жизнь всякого номада вообще не может быть рассматриваема с нашей точки зрения, иначе она всегда будет казаться жалкою; а, между прочим, редкого номада вы заставите бросить свою кочевую жизнь, во имя удобств.
Но отчего так грязно живут Армяне? Отчего они, как будто с намерением, выставляют на вид одни свои лохмотья? Отчего они стараются показать, что в жилищах их царствует одна непроходимая бедность, тогда как редкий Армянин не обладает капиталом?...
Как живо напоминают они в этом случае Евреев наших западных губерний. Эта грязь и нечистота помещения, эта вечная куча почти голых детей, эта жадность к приобретению, не разбирая средства, как будто целиком перенесены сюда Евреями. Характеры Армянина и Еврея тождественны. Армянин также продан, также труслив и если, по обычаям Кавказа, ходит обвешанный оружием, то скорее боится его, чем любит. Также высокомерен он пред тем, кто имеет в нем нужду, и также рабски покорен перед фактом, силою, золотом, также ловко льстит и также искусно умеет притвориться бедняком, байгушем. Отчего это происходит?
Конечно, от тех же причин, от которых так уродливо развились Евреи, эта некогда великая нация, это украшение древности. История армянского царства, как и история Израиля, есть длинный рассказ о страданиях ее нации. Ее территория, брошенная на великом перекрестке народов, на пути, по которому двигались народы, гонимые из Азии какою-то фаталистическою силою, была постоянно обливаема кровью пришельцев и туземцев. Сильная некогда, Армения изнемогла в борьбе с могучими соседями. Тогда злополучный край этот попеременно стали терзать Персияне, Турки, Лезгины, выпытывая страшными муками, где у жителей спрятаны сокровища.
Что тогда оставалось делать Армянам? Прятать деньги, смотреть нищими, раболепствовать, унижаться, угождать сильным. То страшное время прошло для несчастной страны. Армения, говоря без фраз, отдохнула под властью России; но история положила уже свое роковое клеймо. Теперь это народ отживший, ветхий, живущий в прошлом.
Лучшим памятником его прежней жизни служат развалины города Ани, находящаяся в Азиатской Турции, верстах в тридцати от Кюрук-Даринского поля. Развалины Ани в высшей степени любопытны и замечательны, во первых, как бывшая столица Армянского царства. Прошло нисколько столетий с тех пор, как жители оставили Ани. Судя по развалинам, этот город был один из величайших и богатейших на Востоке. До сих пор сохранилось в нем множество остатков прекрасных каменных зданий и до 500 церквей, самой роскошной архитектуры. Ученые очень недавно стали обращать внимание на эти развалины и открыли уже много замечательных предметов, между которыми заслуживает внимание старинная живопись образов, кое-как уцелевшая на церковных стенах и дающая некоторое понятие о степени развития художеств в древних христианских государствах Востока.
Армянские предания говорят, что Ани была разрушена при последнем нашествии Турок, окончательно поработивших под свою власть Армянское государство; другие говорят, что город просто был уничтожен землетрясением, а потому и покинут жителями. Обширный развалины свидетельствуют, какое значение имела Армении в судьбе Азии. Как я сказал, теперешнее положение армянской нации достойно полного сожаления: высший класс, составленный из древних дворянских фамилий, сохраняет свое значение; но русские обычаи стали уже вкрадываться в жизнь людей, считающих себя представителями отживающей национальности. Средний класс может быть назван представителем современных Армян; потому что торговля есть сфера всякого Армянина. Торговлей он дышит и мыслит. Вне торговли нет для пего жизни, как и для Еврея. Армяне, населяющие большие города Закавказья, прибрали всю торговлю к своим рукам и, погрузившись в омут плутней, отделились от всего родного и не имеют со своими единоземцами, «не призванными на пир жизни», ничего общего.
Низшее сословие расселено по деревням и грязным и пустынным. Безответное рабство, в продолжение нескольких веков тяготевшее над народом, отбило у него всякую способность к самопознанию. Он впал в апатию и не может расстаться с своею наследственною грязью, с своим притворным байгушеством. «Моя байгуш, гиняз (Гиняз — князь. Так зовут Армяне вообще всех русских офицеров), валлах байгуш!» ответит он вам с самою кислою миною, ежели бы вам вздумалось какими-нибудь образом усомниться в его бедности. Армянин неприхотлив и воздержен в пище, как Еврей. Рыба, цыбуля и перец составляют любимое кушанье и служат для него предметом гастрономической роскоши, как и у Евреев.
А посмотрите на его дом, на его саклю — что это такое? Голые стены из булыжника или дикого камня с двумя или тремя узкими отверстиями, наподобие окон, или, вернее, бойниц, прикрытые плоскою кровлею, которая состоит из толсто насыпанной и хорошо утрамбованной земли. В середине кровли над очагом находится сквозное отверстие. Более зажиточные, или, вернее, более тароватые Армяне устраивают у себе плохие камины. За этими-то стенами живет армянин, со всем семейством своим. Здесь весь его скарб, его буйволы и лошади. Все это помещается под одною кровлею, иногда вместе; иногда же жилище людей отделяется только решетчатою перегородкою, завешенною ковром туземного произведения от помещения для животных (Сакли Татар всегда разделяются на дна отделения: мужское и женское; Армяне же по большей части помещаются вместе с женами. В больших аулах, как татарских, так и армянских, попадаются сакли довольно просторные, разделяющаяся на несколько особых помещений: в таком случае, в том месте, где помещаются домашние животные, непременно в углу отделяется решетчатою перегородкою род небольшой комнатки, с деревянным полом, с широкими нарами, покрытыми коврами и хорошо устроенным камином. Несмотря на нестерпимый запах от близкого соседства буйволов, самых уродливейших, и неопрятнейших животных на Кавказе, комната эта, называемая кунацкою, назначена для принятия самых дорогих, близких или важных гостей. Нашим офицерам, если попадались на стоянке хорошие аулы, всегда отворялись квартиры в кунацких, так как они теплее и чище других помещений и наконец все-таки имеют камины; а что касается до запаха, то походом к чему не привыкнешь). Беда зимовать в такой сакле! Со всех сторон, сквозь щели неплотно сложенного булыжника, дует нестерпимым образом. Скудный кизяк или несколько поленьев дерева валяются на очаге и более дымят в комнате, нежели согревают. По необходимости, наружная дверь, выходящая прямо на улицу, или в сени, должна быть поминутно отворяема, ибо ветер гонит весь дым из кровельного отверстия обратно в саклю. Взгляните на Армянина, только пришедшего со двора, где свирепствует метель и воет ветер, с такою же, иногда ежели еще не с большею яростью, как в степных местах нашего отечества. Вы удивляетесь легкому костюму его. На нем черкеска, какую обыкновенно носят кавказские Татары и которая вовсе не закрывает ни шеи, ни груди его. Это костюм Армянина и летний, и зимний; только зимою на плечах у него накинута короткая, поношенная и истертая бурка. Дрожа от холода, спешит он присесть на корточки перед благодетельным огоньком, едва-едва тлеющим на его очаге. Севши на корточки, выставляет он вперед свои окостеневшие пальцы, и пока одна сторона его тела согревается, другая мерзнет и заставляет его время от времени поворачиваться к огоньку всеми частями своего тела. И добро бы они не знали или невидали никогда домов, устроенных совершенно другим способом; нет, из их аулов видны чистые русские деревеньки с своими теплыми и светлыми избами.
Потрудитесь отыскать самого ученого и мудрого Армянина в селении. Вы, конечно, обратитесь к священнику, ибо в народе слишком молодом или слишком ветхом священник всегда почему-то служит образцом духовной мудрости, скажите ему:
— Послушай, у тебя есть бараны. Куда ты бережешь их?... Сними-ка с них шкуру да сделай себе шубу, вот точно такую, какую видишь ты на плечах твоих же соседей Малоканов. А шуба будет теплая, потому что у твоих баранов шерсть большая и мягкая.
Он только пристально посмотрит на вас. Вы спрашиваете:
— Да к чему вы строите сараи ли без печь? Ведь тебе холодно?
— Да! отвечает он.
— Так устрой печку: она будет согревать твои стены.
— Нельзя, гиняз, нельзя армянскому человеку этого сделать, никак нельзя!
— Отчего нельзя?
— Закон такой! армянский человек всегда живет по закону!
Что ему отвечать на это?... Если бы можно было сделать что-нибудь, если бы молено было убедить хоть одного Армянина, но он должен жить иначе, тогда я непременно продолжал бы разговор. Но я узнал по опыту, что нет ничего упорнее людей, образованных по исторической рутине. Обыкновенно разговор кончался тем, что Армянин решался обратить вас самих на путь истины и для того пускал в вас теми смутными фразами, в которых он первый ничего не понимает. Я не знаю, случалось ли читателю говорить с нашими староверами. Несмотря на свой здравый природный ум, они, истощившись в доводах, вдруг хватаются за туманные схоластически доказательства и начинают нести вам такую богословскую гиль, которая, может быть, рекомендует их начитанность, но никак не свежесть головы....
Кончая характеристику Армян, считаю не лишним заметить, что все они грамотны. В каждом селении есть училища для детей. Эго следы прошлого — великолепная коса у женщины, лицо которой изуродовано застарелою болезнию.... Что будет с этой несчастной нациею?... Много нужно было времени, чтобы Еврей развился на западе в Мендельсона и Мейербера; много нужно будет времени, чтобы замазать исторические раны Армянского царства.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Кавказ

Анна Сердюкова была девка лет 16, рослая, стройная, красивая, и не один станичник и наш брат благородье засматривались на черные огненные ее очи и роскошную русую косу; но строгий суровый казак-отец держал ее, как говорится, в ежовых рукавицах, так что баловаться не приходилось, несмотря на вообще далеко нестрогую нравственность станичного прекрасного пола. Подвиг, совершенный Анной, выходит из ряда обыкновенных и рельефно выставляет те условия, среди которых вырабатывались характеры, вращалась жизнь и воспитание казачества. Осенью, в сороковых годах, в праздничный день, вечером, Анна, с братом своим, мальчуганом лет одиннадцати, отправилась за станицу на свой огород, крайний к Лабе, и, как следует доброй хозяйке, до того углубилась в уборку овощей, что только крик брата заставил ее оглянуться, и можно представить ужас девки, когда она увидала пятерых горцев, бежавших к ней. Страх отнял язык; но ноги еще не изменили и она бросилась бежать по хайвану (Хайван — главная дорожка в виноградных садах и огородах, которые, быв обнесены плетнем из хвороста, имеют всегда густо накладенный терновник наверху, в защиту от воришек, и, служа своего рода укреплениями, не раз спасали жизнь) к калитке, между тем как казаченок с своим ружьем, забившись в кусты под забором, выглядывал сурком на эволюции сестры и джигитов, боясь не только выстрелить, но и крикнуть.
Ужас окрылил Анну: она не бежала, а летела, и хищник, ближе за ней гнавшийся, боясь поднять тревогу и упустить лакомую добычу, на бегу бросил кинжал в свою жертву; но судьба не дала ей погибнуть: кинжал, пролетев с боку, воткнулся далеко впереди Анны. Приостановясь инстинктивно, она схватила упавший кинжал, держа его острием назад. В это время горец набежал и охватил ее, но, каким случаем, она сама не помнит, кинжал прошел на вылет через живот хищника, повалившегося вместе с ней. Страх придал силы вырваться из этих далеко немилых объятий, но сбил с толку, и Анна бросилась не к калитке, а на забор, и, ухватясь за него руками, хотела перескочить... В этот момент, другой набежавший горец шашкой рассек ей зад (хотя и не глубоко). Боль и страх ошеломили бедняжку... она опомнилась уже за Лабой, сидя за седлом, привязанная ремнем к поясу всадника. Их было пятеро, убитого же везли перекинутым через седло. Отъехав на значительное расстояние от Лабы, горцы остановились на ночлег, развели костер и...
За-полночь горцы улеглись спать, и так были уверены в своей безопасности, считая себя уже дома, что не только не связали пленницы, но даже не очередовались караулом: эта-та оплошность спасла Анну, лежавшую возле вожака.
Великолепная кавказская ночь, озаренная полной луной и окружающая тишина, нарушаемая только сильным храпом джигитов, успокоили душевное волнение пленницы. Невзирая на физическое изнеможение, она тихо приподнялась, с намерением бежать; страх быть настигнутой дал ей решимость: придерживая одной рукой ножны, казачка вынула кинжал у вожака и мгновенно всадила ему в горло. Горец не успел даже пикнуть, так был силен и ловок удар.
Вид крови ошеломил и обезумил девку: она схватила шашку и пистолет убитого, принялась рубить спавших и прежде, чем они пришли в себя и поняли в чем дело, еще трое поплатились жизнью. Последний успевший вскочить на ноги, видя кровь и убитых товарищей, под влиянием панического страха, так потерялся, что бросился как угорелый бежать; но остервенившаяся Анна погналась за ним и выстрел положил и его на месте.
Не раздумывая долго, Анна обобрала, по обычаю горцев и казачества, оружье и одежду с убитых, переловила стреноженных коней, побатовала их и, навьючив их трофеями своей победы и мести, утром добралась до Лабы, выше станицы верстах в семи или восьми. И не странно ли, что, совершив уже столько, она не решилась переплыть Лабу, так ей страшна показалось переправа через ревущую и летящую стрелой реку. C противоположного берега пикет увидел татарина с конями (Анна переоделась и вооружилась горцем), и полагая встретить мирного или бежавшего от своих горца, переправился и доставил казачку с трофеями в станицу.
Недолго хворала Анна в госпитале, хотя следы остались на всегда. Вскоре появилась она снова между станичниками, такая же бойкая и говорливая, как была прежде. Золотая медаль за храбрость на георгиевской ленте, пожизненный пенсион в 50 рублей сер., и золотой браслет — подарок главнокомандующего, князя Воронцова, были наградами ее необыкновенного подвига.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Кавказ

17-го декабря, во время нашего обеда, барон Меллер прислал нам только что полученные с почтою из Воздвиженского высочайшие приказы, где красным карандашом подчеркнутые строки от 8 декабря я прочел с восторгом: “за отличное мужество и храбрость, оказанные в деле при истреблении аула Дубы, производятся такие-то, и из прапорщиков в подпоручики — Полторацкий со старшинством с 6-го марта сего года”. Все наши офицеры получили награды за 6-е марта. В числе их, орден св. Владимира — Меллеру, золотая шашка с надписью “за храбрость” — счастливцу капитану Тихонову; орден Анны 3-й ст. с бантом — Швахгейму, Мансурадзе, Мерклину, Руденку и другим. В подпоручики, кроме меня, произведены Юргенсон и Чекуанов. Но больше всех везет Тихонову. За лень и шалости исключенный из Полтавского корпуса и отправленный на Кавказ юнкером в Куринский полк он через две недели попадает в Даргинскую экспедицию и в сониках же получает солдатский Георгиевский крест, затем после роковой сухарной экспедиции, при отступлении из Дарго, 8-го июля, ранен пулею в бедро. Его кладут на носилки и влекут на перевязочный пункт, но по дороге встречается главнокомандующий, в тот день лично, с неимоверным самоотвержением, следящий за ходом боя в арьергарде.
— Кого несете, братцы? — спросил граф Воронцов куринцев.
— Юнкера Тихонова, ваше сиятельство, — ответили они.
— Поздравляю его прапорщиком, — громко возгласил гр. Михаил Семенович. Тихонова пронесли на сотню шагов далее, и солдаты, чтобы вздохнуть от ноши, остановились в стороне. Тем временем главнокомандующий с очень малою при нем свитой, при общем движении отряда, проезжает верхом вперед и снова останавливается в ожидании арьергарда, где тогда кипела отчаянная свалка. Мимо него опять проносят Тихонова.
— Кого несете, ребята? — спросил он. Куринцы, слышавшие о пожаловании их юнкеру чина, смело отчеканили:
— Раненого прапорщика Тихонова, ваше сиятельство!
— Поздравляю его подпоручиком, — объявил граф. Опять солдаты понесли раненого вперед и опять остановились. Снова главнокомандующий обогнал их и опять придержал коня своего.
— Кого несете, куринцы?
— Подпоручика Тихонова! — уже весело отвечают молодцы.
— Поздравляю его поручиком! — одобрительно, под градом пуль, кричит им граф, приказывая дежурному при нем адъютанту Глебову записывать фамилии всех ежеминутно проносимых мимо раненых, тут же для вящего поощрения награждая их чинами, в силу Высочайше дарованного главнокомандующему права, в своем личном присутствии, производить обер-офицеров на поле сражения. Тихонов хотя был ранен очень тяжело, но не на столько, чтоб не сознавать всего случившегося. Четверть часа спустя, в четвертый раз его пронесли мимо озабоченная графа, и на этот раз на вопрос, кто раненый, Тихонов приподнял голову и слабым голосом сам ответил:
— Поручик Тихонов, ваше сиятельство!
— Поздравляю вас, милейший Тихонов, штабс-капитаном! — улыбаясь утешил раненого страдальца гр. Михаил Семенович, конечно, не подозревая случившихся недоразумений. В этот же вечер на бивуаке, в приказе графа по отдельному корпусу, было объявлено о вновь произведенных, а в числе их и Тихонова — в штабс-капитаны. Рассказывают, но за достоверность не ручаюсь, что впоследствии было доложено главнокомандующему о происшедшем qui pro qui на что, будто бы, он только возразил: “от своих слов я никогда не отказываюсь”, — и это производство стало совершившимся фактом.
Предание свежо, но верится с трудом! — скажет какой-нибудь Фома неверный, но для убеждения стоит взглянуть в формулярный список Тихонова, где за одно число, 8-е июля, ему дано четыре чина. Впрочем и последние два года он служит счастливо: за Кабарду (1846 г.) он получил орден Анны 3-й ст. с бантом, за мелкие дела того же года — чин капитана, за Алдинские хутора — Владимира 4-й ст. с бантом, а за Дубу — золотую шашку.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Кавказ

В последних днях августа, распустив войска, с конвоем заахали в Кази-Кумух. На ханском дворе, где остановились, водили какую-то серую лошадь, у седла были привешены маленькие мешки, вышитые золотом. Оказалось, что Елисуйский султан Даниель-бэк посадил одного своего нукера в яму за желание его жениться на служанке султанши. Нукер был, как видно, молодец, вылез из ямы ночью, украл девушку, украл с конюшни султана добрую лошадь и сделал по горам 80 верст вдвоем на одной лошади. Ну и лошадь должна же быть здоровая. Я приказал ее осмотреть нашим татарам и променял ее сейчас же на свою с придачею 50 целковых.
Даниель-бэк был нашей службы генерал, лихой, но с кем-то из начальников не поладил, кажется, с генералом Шварцем, на Лезгинской линии и передался Шамилю. С тех пор был его наибом и, чтобы заслужить доверие подозрительного Шамиля, старался вредить русским, где только мог. Серый конь его, видимо выбранный знакомою рукою, был выбран удачно, отличной был езды и сильный ходок, аршин двух с половиною ростом. Лучше этой лошади я не имел на Кавказе за все три года моего пребывания. Она же и спасла двух беглецов, которые поплатились бы своей головой, что хорошо знал доверенный нукер Даниель-бека.
Наконец мы крупным шагом приехали в Шуру, пора было вздохнуть.
Кн. Аргутинский сказал мне, что находит приличным сделать 30 августа бал. Так и сделалось. Созвали, что было дам, начальство и танцоров. Аргутинский вошел в залу, раскланялся невпопад, как всегда, на разные стороны и скоро скрылся за карточный стол, за которым он также был чужой, как и за всеми общественными занятиями и развлечениями: путал, денег считать не умел и скоро утомлялся, но однако же выучился нарочно играть, говоря, что это будет ему развлечением.
В конце бала меня вызвали. В спальне кн. Аргутинского я нашел нашего мирзу Абдурахмана и с ним какого-то оборванного лезгина с огромным кинжалом между ногами. Он привез в шапке записку от коменданта кр. Ахты, полковника Рота. Рот писал, что укрепление обложено со всех сторон, что у него только 2 роты гарнизона, что он задержал еще 2 роты, пришедшие случайно за провиантом и просил поспешить к нему на помощь.
Я незаметно вызвал Аргутинского, и пока остальные танцовали, мы в кабинете у него вызывали по очереди полковых командиров, чтобы делать распоряжение о направлении с разных сторон баталионов, бывших еще в пути своем к штаб-квартирам. Здесь досталось командиру Дагестанская полка, Николаю Ивановичу Евдокимову. Аргутинский заметил, что своротил один из батальонов в штаб-квартиру, вместо другого назначения, ему данного, и догадался, что это для каких-нибудь хозяйственных работ. “Я бы советовал вам, полковник, думать больше о войсках, нежели о ваших карманах”, сказал он, стоя у дверей, будущему графу и владельцу многих тысяч десятин.
Евдокимов и тогда считался одним из надежных отдельных начальников. Умный, весьма храбрый и распорядительный, он перебывал в разных переделках, знал край и горцев, был приставом в горах, говорил по-татарски, был ранен в лицо два раза накрест, и знак на щеке в виде третьего глаза дал ему прозвище у горцев “учьгез” (пучеглазый). Одним словом, он был боевой администратора знал горы, как свои карманы, а последние, к сожалению, он туго набивал и, что хуже, имел эту репутацию, (Репутация однако едва ли справедливая, мы лично не склонны ей верить, у Евдокимова было много врагов и было кому распускать эти слухи. Б. Колюбакин).
Кн. Барятинский отличил его впоследствии есьма высоко, и думаю, что Евдокимов, командуя большими отрядами, оказал действительный заслуги при окончательном покорении Кавказа и заслуженно сделался графом, хотя на Кавказе не легко свыклись с этим титулом; менее заслуженно и справедливо отдали ему огромное количество земли, 10-12 тысяч десятин да еще с нефтяными колодцами, а скольким бедным служилым кавказцам не дали и 100 десятин для прокормления себя под инвалидную старость.
После этого разговора я видел Евдокимова только один еще раз в 60 годах в Царском, мы ждали на вокзале приезда государя из Гатчины. Евдокимов приехал представляться. Он уже был граф и очень богат и славен.
Приглашенное общество мирно покончило бал и узнало об Ахтах, когда мы выехали в поход. По дороге к Курагу, лежащей на Самуре, как и Ахты, мы еще получили сведения от Рота: неприятель обстреливал из орудий укрепления и делал попытки к штурму. Рот звал помощь самую скорую. К сожалению, на деле это не так-то скоро делалось. Войска находились на значительном расстоянии от передовых укреплений Ахты, и неприятель, конечно, выжидал, когда они разойдутся, чтобы быстро сосредоточиться на отдаленном пункте. В Кураге остановились, чтобы поджидать подхода войск. Мы сидели за обедом, как неожиданно вошел Бучкиев, обритый и одетый по-лезгински. Бучкиев офицер Графского полка, всегда командовал Самурской милицией, как человек, хорошо знающий край и язык. Он был в Ахтах застигнут неприятелем. Рот его послал, как живого свидетеля тому, до какой степени нужна была помощь. Букчиев вышел ночью по руслу реки Самура, за шумом ее быстрины, он счастливо прокрался и миновал все неприятельские посты и достиг Курага. Это было не легкая штука, но Бучкиев прошел бы медные трубы, если бы он их не проходил прежде.
Плохие были вести. Неприятелю удалось гранатами взорвать наш пороховой погреб и произвести большие опустошения внутри укрепления. Места для прикрытия гарнизона уже оставалось немного, храбрый Рот был ранен в грудь, убитых и раненых много, неприятель ежедневно делает штурмы; до сих пор все они были отбиты, но далее ручаться трудно, гарнизон слабеет, а неприятель видимо торопится взять укрепление. Помощью мешкать нельзя.
Аргутинский решился сделать движение прямо к укрепления через горный хребет, на Кудух и Араканы, хотя знал, что мост неприятелем разрушен, но чтобы только показать гарнизону идущую помощь и ободрить его держаться.. Признаюсь, я трудно понимал причины некоторой медленности в движениях Аргутинского: считал ли он необходимым явиться с достаточными силами и почему он надеялся, что гарнизон до тех пор удержится, когда ему очевидно было очень плохо. Но Аргутинский медлил. Движение наше прямо к Ахтам вызвало у бедного гарнизона сильное ура, пальбу и даже вылазку. Ободрили его, но день потеряли даром, должны были тотчас же отойти назад, чтобы поискать брода; думали даже строить тут мост, но безлесное Курагское ханство не представляло никаких к тому средств. Юсуф-бек Курагский был умный, очень надежный человек и очень приличный.
У нас в штабе был молодой горный инженер Хрещатицкий, сын Донского атамана. Несчастный жестоко страдал от этой медленности. На него жаль было смотреть: в Ахтах была его молодая, жена, приехавшая к дочери Рота погостить, и была застигнута неприятелем. Он ежеминутно ожидал известия, что Ахты взяты Шамилем и бедная его жена в руках горцев.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Кавказ

Скажу теперь несколько слов о наружности духоборцев, о их обрядах, обычаях и домашней жизни.
Духоборцы вообще высокого роста и крепкого сложения. Мужчины, кроме стариков, бреют бороды, подстригают волосы, но носят усы, что, вместе с их одеждою, состоящею из широких шаровар и суконных курточек, делает их чрезвычайно схожими с немецкими колонистами. Встречая духоборца, едущего в длинном фургоне, на железных осях, с парной немецкой упряжью, легко можно ошибиться и принять его за колониста. Идешь, бывало, походом: скучно, жарко.... но вот на горизонте показалась пыль: гремит немецкий фургон, шибко бежит пара небольших, круглых лошадок, и сам хозяин в фуражке и курточке, небрежно развалившись, покуривает себе коротенькую трубочку.... Кто бы это был такой?
— Колонист! лениво говорит один из офицеров.
— Нет, духоборец!
— Давайте пари, что духоборец, подбивает тот, кто побойчее.
На походе ничего не составляется так легко, как пари; каждый рад случаю придраться к чему-нибудь, чтобы оживить однообразие времени, и нижеподписавшемуся драгуну приходилось часто развязывать свой кошелек за неумение отличить русского человека от немца. А тут вот и духан торчит на дороге, с огромным бурдюком кислого кахетинского и с грязным армянином, сидящим непременно на пороге, с накрест сложенными, босыми ногами. Эскадрон останавливается, пьет скверную фруктовую водку, общество закусывает на счет виновного, песенники поют, и смеются походные люди над своим дорожным приключением.
Женщины-духоборки — красавицы. Но это не тип нашей обыкновенной, деревенской красоты, от которой так и пышет здоровьем; в их бледных, продолговатых лицах есть что-то облагороженное, прекрасно гармонирующее с опрятностию и даже щеголеватостию одежды, которая состоит из белой, часто весьма тонкой, рубашки с широкими вышитыми рукавами и из цветной юбки. На голове носят низенькую круглую шапочку, искусно сделанную из трехугольных лоскутков разноцветных тканей. Волосы несколько подстригают спереди; женщины подбирают их сзади под шапочку; девушки носят косу. Духоборки трудолюбивы: встают рано и еще до свету успевают управиться со всем, что принадлежит к обычному деревенскому хозяйству, потом убирают хату, одеваются и садятся с каким-нибудь рукодельем. Во вечерам любят составлять свои собрания, напоминавшие нам малороссийские вечерницы. Такие собрания обыкновенно устраиваются под предлогом посещения подруги — дочери или молодой сестры хозяина. Сходятся все девушки, являются парни, вместе занимаются работами, весело болтают, смеются. Но жаль, что у духоборцев нет песен.
Характер духоборок отличается живостию и чересчур уже большою легкостию: они не считают даже особым достоинством сохранение девического целомудрия; нарушение супружеских обязанностей также не редкость. Страсть к нарядам играет при этом немалую роль. Покрайней мере, тот, кто не пожалеет денег на шелковые материи, легко может добиться склонности любой духоборки; но такие интриги стоят вообще недешево. Сами духоборцы не слишком строго смотрят за поведением своих жен, не ищут случая придраться к ним и вовсе не занимаются пересудами соседей; однако женщину, не умевшую скрыть своего любовного похождения, подвергают жестокому наказанию: ее, совершенно раздетую, водят по улицам деревни, забрасывая грязью и комами земли. Подобная процессия была при нас в Родионовне и прекратилась только по настоятельному требованию эскадронного командира.
На брак духоборцы смотрят довольно поверхностно: требуется только воля пришедших в возраст, взаимная любовь и согласие родителей. Обряд же бракосочетания совершается следующим образом: родственники и знакомые жениха и невесты собираются в доме одного из родителей, и здесь, перед всеми, старший член семейства объявляет желающих вступить в брак — мужем и женою. Письменных условий и обещании нет никаких, и потому развод дело весьма легкое. Общество требует только взаимного желания мужа и жены, и брак расторгается, после чего каждый из супругов делается свободным. Несмотря однако на шаткость подобного положения, разводы между духоборцами почти не встречаются.
Прежде духоборцы славились трудолюбием и хорошим хозяйством. Эти качества выражаются у них и теперь опрятностию, соблюдаемою в хатах и около себя; но делом духоборцы занимаются мало. В Крыму у них успешно шло коневодство, скотоводство и земледелие; держали они также большие отары овец и имели между собою ремесленников, которые выделывали в деревнях разные шерстяные ткани. С переселением на Кавказ, все это оставлено и забыто, отчасти потому, что первоначальные промыслы вовсе не были согласны с характером и почвой новой страны, а отчасти и потому, что вновь обзаводиться в этих пустынных местах, не оживляемых торговлею, монополия которой в руках нескольких армян промышлеников, было не на что и не зачем. И вот, по необходимости, подладили духоборцы свой быт к бедному быту, их окружающему, сложили руки и стали заниматься извозом, как легчайшим средством заработать кусок насущного хлеба.
Не вследствие ли праздности духоборцы пристрастились и к горячим напиткам, положительно запрещаемым их учением? А пьют они много! пьют не только мужчины, но даже женщины и молодые девки. Не успеешь, бывало, проснуться, лежишь еще в постели, посматривая на разрисованное морозом окно, сквозь которое пробивается первый луч зимнего утра, слушаешь, как шумит самовар за занавескою и возится около печки рано проснувшаяся хозяйка, а хозяин уже стоит перед вами с небольшим зеленым стаканчиком.
— А что жь, мол, Петр Алексеевич!...
— Пей себе на здоровье, хозяин!
— Да хошь пригубни маленько —
Возьмешь стакан и, показав вид, будто попробовал, поскорее возвращаешь его хозяину —
Без порядочной выпивки не обходится у духоборцев ни одного посещения. Когда соберутся гости и перетолкуют о своих обыденных интересах, садятся за общий стол, и начинается гомерическая попойка. Чем больше пьют, тем становятся серьезнее, сосредоточеннее, и такое настроение духа разрешается наконец пением старозаветных псалмов, в котором принимают участие и женщины. Ничего не может быть оригинальнее подобной картины. Покачиваясь и склонив отяжелевшие головы на руки, сидят духоборцы, и вот один из них начинает: “эх, отцы!... заповедали...», далее разобрать ничего нельзя, потому что все покрывается каким-то прерывчатым, монотонным криком хора.
Возвращаешься откуда-нибудь поздно вечером и слышишь, как с противоположного конца деревни несутся эти тоскливые, хватающие за сердце напевы — Собаки, и те лают по ветру: не могут привыкнуть к подобному пению.
Несмотря однако на привязанность к вину, духоборцы честны и прямодушны: не только случаев воровства, но и простого нарушения обещаний между ними почти не бывает. Не произнося никогда клятв, они умеют ценить данное слово. Прежде духоборцы за проступки изгонялись из общества. Ныне это вышло из употребления- но за то виновный, под разными предлогами, подвергается различным притеснениям со стороны своих соседей.
Подобно всем сектаторам, отторгнутым от истинной церкви, духоборцы религиозны, и религиозность их выражается обрядами и молитвами. При начале дня, перед обедом, после обеда и вечером, они становятся в кружок целым семейством и, после взаимного целования, поют или читают “Отче наш» и один из ветхозаветных псалмов, преимущественно пророческих.
Чтобы покончить с духоборцами, скажем несколько слов о их религиозных обрядах.
— Можно ли присутствовать при вашем богослужении? спросил я хозяина.
— Отчего нет — отвечал он — человек не может осквернить дома молитвы своим присутствием, а осквернить его может поступками да делами худыми.
— Значит и еврей и магометанин может входить в вашу молельню?
— Я тебе говорю — отвечал хозяин — всякий, потому что в каждом из нас есть подобие Божие; а что веры-то истинной не слышал иной, так не он виноват в том.
— А кто же виноват по твоему?
— Кто виноват! старики его виноваты.... да гордость еще... Вот читал ли ты в писании про столпотворение вавилонское?
— Читал.
— Ну, понимаешь теперь, кто виноват-то выходит.
Я ничего не понимал, но, не желая заводить прения, отвечал утвердительно и стал собираться в молельню.
Это случилось, как нарочно, в какой-то праздник. День был морозный, солнечный- весело глядела чистенькая деревенька, вся окутанная белым, снеговым саваном, искрившимся миллионами звездочек. Мы вышли на улицу и направились к самому выходу из деревни, в конце которой стоит молитвенный дом, ничем не отличающийся по наружности от прочих домов. По улице шло много духоборцев и духоборок в праздничной одежде. Они напоминали нам родину; недоставало только благовеста колокола, так торжественно действующего на душу.
Мы вступили в молельню вслед за толпой народа, которая в дверях начала разделяться: мужчины пошли на левую, а женщины на правую сторону. Посреди комнаты стоял небольшой столик, с положенным на нем хлебом и солью в деревянной солонке; больше в комнате ничего не было. Когда все присутствующие заняли свои места, началось пение старинным напевом. Пели протяжно и довольно внятно. Это был псалом: “аще глаголет Господь, святый Бог Израилев». Затем были пропеты другие псалмы; но замечательно, что духоборцы ни одного псалма не доводят до конца. Их молитва есть странная смесь различных стихов, взятых из различных мест священного писания, часто с искажением смысла. Во время пения, мужчины стояли рядом, по старшинству лет, сколько я мог заметить, так что молодым пришлось быть на самом пороге. Когда пение кончилось, духоборец, стоявший вторым, подошел к первому; оба, взявшись за руки, отвесили два низкие поклона друг другу, поцеловались, а потом поклонились в третий раз. После этого, точно таким же образом, начал кланяться третий, по порядку, духоборец, и целовать первых двух, за ним четвертый и так далее до последнего.
По окончании обряда мужчинами, то же самое повторили женщины.
Несмотря на продолжительность целования, мы дождались до конца и тут же попросили объяснить нам значение поклонов.
— Должно поклоняться Богу друг в друге — отвечал нам один старец — зане человек представляет на земле образ Божий.
Отвергая иконы, духоборцы оправдывают себя тем, что от поклонения иконам легко перейдти к почитанию их как кумиров, а сами, поклоняясь Богу в образе человека, впадают в явное идолопоклонство: они выбирают из своей среды красивого юношу, и в праздничные дни поклоняются ему, как божеству. Этот обычай, не говоря уже о его святотатственности, служит основанием разврата и нравственного падения многих женщин, а потому строго преследуется местными властями, что в свою очередь заставляет духоборцев тщательно скрывать его от посторонних свидетелей.
Юноша, служащий предметом поклонения, злоупотребляет своим положением, предается бесчинству и разврату до высшей степени. Один из подобных парней был арестован еще в Крыму. При нас, в Горелом, был молодой мальчик Василий — потомок первого духоборского учителя, Силуяна Колесникова, облеченный на этот, раз духовною властию: его называли Богородицею. Не смея при нас предаваться своему разгулу, Василий все время носил женскую одежду и был известен нам под именем Марьи. Роль женщины он играл так искусно, что мы долго не подозревали подобного превращения, и узнали об этом только тогда, когда, после нашего, выхода из Духоборья, мнимая Марья, поссорившись, была убита пьяным казаком.
Василий жил в отдельном домике, на краю селения, и у него обыкновенно собирались молодые девушки со всех окрестных духоборческих деревень. Это было что-то в роде духоборческого монастыря, а Марья разыгрывала роль настоятельницы. Но что делалось в этом монастыре? Набросим лучше покрывало и пройдем мимо!... Отсюда, как из нечистого гнезда, выходил разврат и разливался потом по всему Духоборью. Мы слышали, будто девушка», не посетившая предварительно монастыря, не могла выходить замуж, и, к сожалению, по некоторым обстоятельствам, можем судить о вероятности этого грустного факта.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Кавказ