Этим утром густой и холодный туман, сохранявшийся до середины дня (что с некоторых пор случается часто как прелюдия к приближающимся к нам сильным заморозкам), лишил возможности лицезреть пейзалс, и я сосредоточил все внимание на своих ногах, окоченевших от холода. Дороги были отвратительными - лес, что простирался вдоль большей части нашего пути, проливал на нас влагу, коей был переполнен, в лицо нам дул восточный ветер; и можно поверить, что после всего перечисленного мы были рады, что наш сегодняшний переезд не превышал и часа езды, приведя нас в дом пожилого токава, где мы были радушно приняты. Наш хозяин извинился, что не может угостить, как мы того заслуживаем, и высказал желание иметь возможность не отпускать нас из своего дома в течение целого месяца.
Здесь мы получили интересную весть о том, что русские наняли двух человек, для того чтобы или похитить, или убить нас и наших коней, нанеся нам какой-нибудь серьезный ущерб, обещая за это значительное вознаграждение, на которое они выделили две тысячи пиастров в виде задатка. В связи с этим нам убедительно посоветовали всегда быть начеку и не удаляться от нашего эскорта.
22-го числа. - Мы удостоились здесь визита четырех дочерей нашего хозяина. Все четыре были невестами; но совсем недавно русские убили жениха самой юной из них.
Существует странное противоречие между скромным и сдержанным поведением, что местные девушки обычно соблюдают прилюдно, и вольностью, с которой знакомые семье мужчины могут ласкать их и быть ласкаемы ими: лишь поцелуй может рассматриваться как серьезное нарушение приличий.
Шипляг-Оку, будучи представлен нам, заявил: «Кто-то мог бы сказать вам, что шпионы и контрабандисты вскоре погубят страну; но не верьте им, так как мы как никогда настроены сопротивляться и можем, если это необходимо, продолжать войну столь же долго, сколь она уже идет. Другие могли бы упрекнуть вас в иной нам вере: не обращайте на это внимания, так как мы знаем о дружбе, что ваша страна всегда демонстрировала к Турции и черкесам. Мы всегда будем считать англичан своими братьями».
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Кавказ

В 1808 году Абхазия приняла подданство России; Сухуми в 1809 году был бомбардирован Русским фрегатом Воин, и гарнизон сдался. Но долгое время еще край оставался в прежнем, враждебном к нам, положении. Этому много способствовали кровавые междоусобия в семействе владетеля, равно как и близость непокорных горских племен, с которыми Абхазцы, из боязни и по врожденному вероломству, сохраняли дружественные связи.
Владетельная фамилия в Абхазии была из рода князей Чечь, которых Грузины, а за ними и мы, называли Шервашидзе. Вероятно возвышение этого рода произошло вследствие случайных переворотов в крае, потому что некоторые княжеские фамилии в Абхазии считали себя старше родом князей Чечь; таковы например: князья Иналипа, Дзаишипа, Маршани, Анчибадзе и другие. Власть владетелей зависела исключительно от их собственного характера. В конце прошлого и в начале нынешнего столетия владетелем Абхазии быль князь Келембей, человек предприимчивый, храбрый и умный. Он распространил свое влияние к Северу на горские племена до Геленджика (по словам Абхазцев) и отнял одну провинцию у своего исконного врага Мингрельского Дадьяна. Сын его Сафар-бей покорился России и получил от Государя грамоту с золотою печатью на титул владетеля Абхазии и светлости. В сущности эта грамота была мертвою буквой: Сафар-бей не наследовал ума и характера своего отца. Он был изменнически умерщвлен своим братом, оставив сына Михаила (он же и Хамид-бей) ребенком. [303] Вообще в фамилии Шервашидзе отцеубийства, братоубийства, ядом и кинжалом, составляют события обыкновенные. Последний владетель из этой фамилии Абхазских Борджиа, Михаил, отравил своего брата Дмитрия, владельца одного из трех округов Абхазии: это был один из последних его подвигов.
По обычаю горцев, Михаил воспитывался у аталыха, Убыхского дворянина Хаджи-Берзека Дагумоко. Я уже имел случай говорить, что этот Берзек был человек храбрый, предприимчивый, большого ума и наш закоренелый враг. Из этой начальной школы Михаил перешел в другую, едва ли не худшую, в Тифлисе, где при главном штабе научился немного Русской грамоте. По смерти отца, он был послан в Абхазию, которую застал в большом волнении. Против него была сильная партия, предводимая Кацом -Маргани, дворянином, который, по уму, отчаянной храбрости и твердому характеру, имел огромное значение не только в Абхазии, но и у соседних, немирных горских племен. Это было в 1823 году. Князь Михаил, 15 летний мальчик, был осажден в своей резиденции Соуксу, в четырех верстах от берега моря. Наши военные силы в Абхазии были тогда ничтожны и при восстании всего края не могли иметь сухопутного сообщения с Грузией. В Соуксу находились две роты егерского полка, под начальством капитана Морогевского. Этот храбрый офицер не упал духом, а устроил вокруг владетельского дома укрепление, стащил туда провиант и несколько месяцев держался там против огромного скопища Абхазцев, к которым на помощь пришли их соседи Джигеты и Убыхи. В 1824 году был послан в Абхазию значительный отряд, под начальством г. м. князя Горчакова (Петра Дмитриевича, впоследствии генерал - губернатора Западной Сибири). Ман-Кац встретил его между Сухумом и Соуксу. На этом пространстве местность волнистая, прорезанная множеством речек и поросшая лесом. Князь Горчаков, при беспрерывной перестрелке, достиг Соуксу, потеряв 800 человек раненых и убитых. Порядок в Абхазии был, хотя по наружности, восстановлен, и владетель введен снова в свои права, кажется, при сильном содействии того же Кацо-Маргани, который с тех пор сделался покровителем и опекуном молодого князя и верным слугой нашего правительства. В 1839 г. я уже нашел его полковником. После экспедиции князя Горчакова в 1824 году, в Абхазии был оставлен егерский полк (кажется 40-й), которого командиру полковнику Пацовскому предоставлено было занимать край, устраивать и управлять им по его усмотрению. Выбор начальника был очень удачен. Пацовский был человек умный и опытный; он построил укрепления Бамборы и Поцунду, Дранды, Илори и Гагры. В первом, в трех верстах от Соуксу, Пацовский расположил целый батальон с 4-мя полевыми орудиями и устроил свое управление. Другой батальон занял Сухум, третий остальные четыре укрепления. Из последних самое важное было Гагры, в 5 верстах к С.-З. от устья Бзыба.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Кавказ

Рассказ этот не вполне точен, и мы помещаем здесь выписку из следственных дел, хранящихся в архиве Дербентской полиции (№ 839 и 1.232).
В 8 часов вечера 23 февраля 1833 г., А. А. Бестужев сидел за чаем у шт.-кап. Жукова, который жил с ним в одном доме, этажем выше. В это время в его квартиру вошла девица Ольга Нестерцова и, не заставши его дома, попросила денщика Жукова, Аксена Сысоева, который часто бывал в комнате Бестужева и прислуживал ему, чтобы он попросил Александра Александровича сойти на несколько минут вниз. Нестерцова приходила к Бестужеву часто, знали об этом все, даже ее мать, которую она уверяла, что ходит к Бестужеву, потому что взялась шить ему белье. Бестужев явился на зов и застал Нестерцову сидевшей на его кровати. Спустя четверть часа после входа Бестужева, между им и Нестерцовой завязался разговор, принявший скоро оживленный характер. Собеседники много хохотали, Нестерцова, в порыве веселости, соскакивала с кровати, прыгала по комнате и потом бросалась опять на кровать. Она «весело резвилась», по ее собственному выражению; но вдруг комната оглушилась выстрелом, и Бестужев услышал отчаянные возгласы: «помогите! умираю!»
Выстрел произошел из пистолета, который постоянно лежать за подушкой; Бестужев клал его туда, чтобы быть постоянно готовым защищаться от разбойников, число которых в то время в Дербенте значительно увеличилось от бывшего голода. Бестужев говорил, что, не страшась опасности в бою, он содрогался при мысли, что может быть исподтишка убит каким-нибудь презренным вором. Пистолет этот лежал обыкновенно между подушками и стеной. Бестужев обращался с ним неосторожно: при малейшем шуме ночью он взводил курок и нередко в таком положении клал его на место. Весьма вероятно, что в таком положении пистолет был и в то время, когда Нестерцова резвилась. Она могла так налечь на подушку, что курок опустился и произошел выстрел Нестерцова ранила себя в правое плечо,– в то место, где плечевая кость соединяется с лопаткой. В испуге Бестужев схватил свечу, но уронил ее,– она погасла; он побежал к хозяину за огнем. Когда он воротился и приблизился к Нестерцовой, то она лежала уже без чувств. Наскоро осмотрев ее и увидевши в чем дело, Бестужев побежал позвать свидетелей и попросил дать знать о случившемся коменданту крепости майору Шнитникову. По зову Бестужева в его комнату очень скоро явились штаб-капитаны Кирсанов и Жуков, доктора Рожественский и Тимофеев, священник Демьянович и другие.
Нестерцова успела уже очнуться и рассказывала, что всему причиной она одна, что выстрел произошел единственно оттого, что она «резвилась», прыгала и бросалась на подушки, совсем не подозревая, что за ними лежал пистолет. Затем она рассказывала, что Бестужев стоял от нее поодаль, около печки, и при выстреле бросился было к ней, но уронил свечу и убежал из комнаты. Что произошло затем, она не помнила. Все это Нестерцова рассказывала несколько раз и всем совершенно одинаково, даже в бреду, до самой смерти, которая последовала на третий день, она твердила, «что она сама всему виновата, и чтобы не обвиняли в ее смерти Бестужева».
Между тем комендант Дербентской крепости нарядил следствие, и на место происшествия явились секретарь городового суда Тернов, депутат от военной стороны поручик Коробаков и уездный доктор Попов.
Были допрошены: Нестерцова, Бестужев, Сысоев, офицеры, которые вошли в комнату Бестужева, спустя 1/4 часа после происшествия, и мать Нестерцовой. Показания всех этих лиц и вообще все следствие не выяснили главной сути дела. Следователи ограничились только тем, что представилось их глазам: доктор осмотрел больную и нашел ее в очень плохом состоянии, она была так раздражительна, что не было возможности обстоятельно осмотреть рану; найдено было, что подупики, по которым проскользнула пуля, несколько обожжены порохом. Расспросы продолжались недолго: Нестерцова показала, что она сама причиной всему несчастью, что Бестужев совсем не причастен этому делу.
Показания всех других свидетелей, в том числе и матери Нестерцовой, совершенно подходили к тому, что показали Нестерцова и Бестужев. Таким образом следствие было кончено, и Тернов 24-го февраля уже донес майору Шнитникову все в подробностях. Дело этим могло быть и покончено, но о происшествии узнал также и батальонный командир Бестужева, подполковник Васильев. Васильев не любил Бестужева и делал ему всевозможные притеснения, а главное был недоволен тем, что комендант произвел следствие по делу его солдата прежде него. Васильев был человек весьма дурной нравственности и находился вполне под влиянием своей жены, первой сплетницы в городе. Васильев вздумал произвести следствие во второй раз и поручил его произвести подпоручику Рославцеву. Последний, находясь в контрах с Терновым, употреблял все усилия, чтобы обвинить Бестужева.
Рославцев стал распространять повсюду слух, что Бестужев убил Нестерцову, но произведенное им же следствие не подтвердило этого, и комендант Шнитников, не находя Бестужева виновным, предписал предать дело это воле Божией; подполковник Васильев получил строгое замечание от главнокомандующего, а подпоручик Рославцев – строгий выговор за пристрастное ведение дела.
26-го февраля Нестерцова скончалась; сохранился автограф Дюма, написанный по случаю ее смерти на ее могилу – вот он:

Elle atteignait vint ans – eile aimait – etait belle.
Un soir eile tomba, rose brisee aux vents –
Oh terre de la mort, ne pese pas sur eile,
Elle a si peu pese sur celle des vivants.

Она достигала двадцати лет – она любила – была прекрасна.
Однажды вечером упала роза, надломленная ветром,–
О! земля смерти, не тяготей над нею,
Она так мало тяготела над землею живых.

Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Кавказ

Во время рубки леса, с 5 января по 17 февраля 1852 г., был следующий случай: в один вечер собрались ко мне баталионные командиры и офицеры пить чай. Среди этого является мой знаменитый лазутчик Алибей. Когда он вошел, я приветствовал его на туземном языке: «Маршудю». Ответ: «Марши Хильли». Мой вопрос: «не хабар? Мот Али».
Вдруг вся честная компания обратилась ко мне с просьбою, чтобы спрашиваем был лазутчик не мною, понимавшим туземный язык, но чрез переводчика, потому что их интересуют его вести, которым я-де могу от них скрыть. Не подозревая о чем Алибей пришел мне сообщить, я приказал переводчику передавать на русском языке: «я пришел сказать тебе: Шамиль прислал из гор стрелка, который в 50 саженях, подкинувши яйцо к верху, из винтовки пулею его разбивает; ты завтра идешь рубить лес, имеешь привычку постоянно выезжать на курган, противу оставленной нами за Мичуком батареи, вот в ней будет сидеть этот самый стрелок, и, как только ты выедешь на курган, он убьет тебя. Я счел нужным предупредить об этом, и посоветовать — не выезжать на тот курган».
Поблагодарив моего Алибея, дал ему бешкеш и отпустил. С восходом солнца войска стояли в ружье. Я двинул их к Мичуку. Надо сказать, что о хабаре Алибея уж знал каждый солдат; мое положение было отвратительное: не ехать на курган — явно должен показать себя струсившим, а ехать и стать на кургане — быть убитому. Явилось какое-то во мне хвастолюбие: я решился ехать на курган. Не дойдя саженей с 300, остановил колонну; с пятью вестовыми поехал к лобному месту; под курганом остановил их; взял у вестового мой штуцер; выехал на курган; стал лицом к батарее. Не могу скрыть, что происходило со мной: то жар, то холод обдавал меня, а за спиной мириады мурашек ползали. Вот блеснула на бруствере винтовка. Последовал выстрел. Пуля пролетела влево, не задев меня. Дым разошелся. Стрелок, увидев меня сидящего на лошади, опустился в батарею. Виден взмах руки — прибивает заряд; вторично показалась винтовка; последовал выстрел: пуля взяла вправо, пробила пальто. Ошеломленный неверностью выстрелов стрелок вскочил на бруствер и с удивлением смотрел на меня. В эту минуту я вынул из стремени левую ногу и положил на гриву лошади; облокотившись левой рукой на ногу, приложился к штуцеру, сделал выстрел, и мой соперник навзничь полетел в батарею; пуля попала к лоб, прошла на вылет. Войска, стоившие безмолвно, грянули «ура», а чеченцы за рекой выскочили из-за завалов, ломанным русским языком, смешанным с своим, начали хлопать в ладоши «якшы (хорошо) Боклу! Молодец Боклу!»
Неверностью выстрелов стрелка я обязан немирным чеченцам: когда явился к ним стрелок и начал хвастаться, что он «Боклу убьет», то на это ему сказали следующее: «О тебе мы слышали: ты на лету из винтовки пулею разбиваешь яйцо, а знаешь ли, тот, которого хвастаешься убить, такой стрелок, мы сами видели, — на лету из винтовки убивает муху! да к тому-ж должны тебе сказать: его пуля не берет, он знается с шайтанами. Знай, если ты промахнешься, он непременно убьет тебя».
— Ну, хорошо,— проговорил стрелок, — я закачу медную пулю; от нее не спасут его шайтаны!
Вот вся причина, отчего не были верны выстрелы; у прицеливавшегося в меня, при расстроенных нервах, зрачки глаз расширялись, и меткость у стрелка пропала.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Кавказ

Ну, друзья, расскажу же и я вам мое приключение, которое, бесспорно, необыкновеннее всех ваших. Я сражался в садах... вон, которые там, над пропастью. Вы знаете, чего нам стоило овладеть каждой террасой, и когда мы поднялись уже почти до середины, вдруг, в стороне, между густым виноградником мелькнула какая-то странная фигура. Я бросился туда — и что же вижу!.. Молоденькая, прелестной наружности девушка, с разметанными волосами и изорванным платьем, с помутившимся взором, как безумная стояла и держала на плечах своих окровавленный труп юноши. Едва увидела меня, как, опустив на землю труп, она выхватила кинжал и стала в самом грозном положении. Несмотря на окаменение сердца в сражении, я почувствовал сильное сострадание к несчастной. Вероятно, это был труп ее брата или жениха, которого она прибежала искать среди ужасов битвы. Все женщины, как вы знаете, скрылись отсюда еще прежде сражения, а она одна не покинула любимца своего. «Я не убью тебя — сказал я ей по татарски — и не трону твоего трупа. Но если ты сделаешь шаг отсюда, тебя убьют другие. Спрячься здесь». И как мне некогда было разговаривать с нею, то я оставил ее и полез в драку. Мы поднялись еще выше. Дело на минуту сделалось несколько холоднее. Я посмотрел вниз и увидел, что несколько солдат напали на девушку, вышедшую из виноградника на чистое место. Она придерживала одной рукой труп, другою — с остервенением защищалась; но один солдат схватил ее сзади и повалил на землю, а другой вырвал труп и отбросил далее. Труп быстро покатился вниз; девушка вспрыгивает и бежит за ним: труп все ниже и ниже, она ловит его руками, но тщетно... вот на краю пропасти, вот он полетел в бездну, и несчастная туда же за ним бросилась... Она схватила его на воздухе и навеки скрылась с ним на дне пропасти...
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Кавказ

А между тем Дадиани был в сущности совсем не злой, очень мягкий, доброжелательный человек, но только податливый на всякое стороннее, большей частью скверное влияние. Правду Клинишенко говорил: “ему ротой, а не полком командовать”. Он не мог вместить в себя всю огромную власть, сопряженную со званием командира полка, и делал то явные послабления, то вопиющие превышения. И при этом умел особенно резко вызвать неприязнь во всех окружающих и в начальниках.
Мне удавалось видеть его иногда мирно, добродушно беседовавшим со своими домашними, но как только показывался кто-нибудь из офицеров, не из числа приближенных, он мгновенно преображался, принимал небрежную позу, тон его становился резким, властным. Многие говорили, что он имитировал в этом случае своего бывшего начальника князя Паскевича, вообще не отличавшегося приветливостью.
Все эти отрицательные качества особенно усилились после его женитьбы в 1834 году на дочери барона Розена Лидии Григорьевне. Это близкое родство с главным начальником края придало особенную смелость его действиям. И без того надменный, теперь он стал положительно неприступен, окружив себя штатом льстецов, чаявших поживиться милостями сильного человека. Злым его гением был адъютант поручик З-в.
Можно с некоторой вероятностью предположить, что, насытившись властью, Дадиани со временем сгладил бы шероховатости своего характера и из него мог выйти сносный начальник; по крайней мере, у него были к этому задатки, в виде сознания в излишней своей резкости, в желании улучшить свои отношения к офицерам и т. п. Это я могу утвердительно сказать, потому что, как я объясню ниже, мне пришлось стать довольно близко к самому Дадиани и к его семье. Но, повторяю, гибельное влияние некоторых лиц влекло его совсем не на путь исправления.
Дело в том, что денежные дела его совершенно расстроились. Нужно думать, что приданое за женой было небольшое, так как, по слухам, барон Розен лично ничего не имел, кроме содержания. Расходы же князя, особенно с женитьбой, увеличились значительно, и вот тогда-то поручик З-в явился со своим предложением взять подряд по поставки провианта в свой же полк. Князь вначале колебался и за советом обратился к своей теще баронессе Розен (урожденной графине Зубовой). В ней он встретил большую поддержку и даже содействие. Справочные цены, благодаря ее сильному влиянию, поднялись чрезвычайно и подряд остался за князем. Предприятие обещало громадные выгоды. Поручик З-в и штабс-капитан Несмачный (произведенный в офицеры из гвардейских фельдфебелей) деятельно принялись за организацию хозяйства, задуманного на самых широких началах. Так, в виду крайней дороговизны ржаной муки, привозимой из России и обходившейся значительно дороже пшеницы, они решили сами сеять рожь, для этого арендовали казенные и частные земли; началась распашка, посевы, заготовка фуража, заводились воловьи и даже верблюжьи транспорты для будущей перевозки хлеба. З-в, Несмачный и сам Дадиани совсем погрузились в обширное хозяйство и в полку их совсем не было видно... Но не в этом заключалась беда, а в том, что все это создавалось даровым трудом солдат, которые на первое время, казалось, даже довольны были отделаться от солдатчины, рассчитывая что-нибудь заработать на этом труде, на самом же деле им ничего не платили и, кроме того, ради экономии, одевали во всякую рвань и кормили плохо. Все это совершалось на глазах офицеров, но они не обнаруживали этих явных злоупотреблений отчасти потому, что доносы вообще не были в традициях кавказских войск, а с другой стороны — как, в самом деле, было донести или пожаловаться на “жену цезаря”, в данном случае зятя командующего войсками...
Однако все в конце концов обнаружилось и привело князя Дадиани к полному крушению его карьеры, так блестяще начатой и так жалко оконченной..
Полный текст

Метки к статье: 19 век Кавказ Российская империя

В это время Алексей Петрович был также озабочен устройством полковых штаб-квартир по стратегическим пунктам края. Еще в 1819 году он просил Государя о высылке на казенный счет всех жен, мужья коих служили в кавказском отдельном корпусе, что и было разрешено. Из этих солдат были сформированы при полках женатые роты, расположенные в штаб-квартирах и только в особенных случаях выходившие в экспедиции. Мера эта тогда многим казалась безнравственною. Такой поверхностный взгляд на распоряжения гениального человека был несправедлив, ибо все служившие тогда в Грузии знали, что замкнутость восточных женщин и расположение войск по селениям были всегдашнею причиною разлада жителей с войсками, причем неприятности эти доходили до драк и убийств. Там, где всякий житель всегда имеет при себе кинжал, как принадлежность одеяния, расправы были скорые; это же было причиною частых бунтов в разных местах края. Если же взять во внимание, что полки, расположенные в Дагестане между татарским населением, где затворничество женщин еще крепче, начали усваивать себе магометанскую безнравственность, обходящуюся без женщин, то всякий скоро поймет, что меры, принятые кавказским начальством при начальном устройстве края, были совсем не безнравственные, как тогда говорили недоброжелатели генерала Ермолова, коих у него было, увы, много! Возьмите еще во внимание, что ссылка скопцов, по законам, в отдаленные края Империи, развела эту гадину, это противоестественное учение в некоторых полках, расположенных на отдаленных границах. Эти поганые изуверы-проповедники, при условиях тогдашнего быта солдат в том крае, были убедительно красноречивы, ибо говорили: "чему учу, то сам творю"; уродливость была доказательством. Вот пример, случившийся в мою бытность к Караклисе в начале 1825 года. Молодой, красивый денщик полковника кн. Севарсамидзева, командира Тифлисского полка, Николай, понравился красавице-грузинке, горничной жены полковника. Молодые люди шалили; шалость стала обнаруживаться на округляющейся талии горничной. Она созналась: бедненькую сослали в деревню, а красавца денщика князь отчислил в рядовые и, выпоров розгами, отправил в роту, расположенную в с. Гумры, на турецкую границу. Там было несколько ссыльных скопцов из России. Они опутали молодца, наговорили ему о святости безбрачия, о своем счастливом состоянии, в коем дьявол не смеет смущать их, и прочую ахинею сектаторов. Верил ли, не верил им молодой солдат, но, помня крепкие розги за свою шаловливость и почесывая иссеченный зад, дозволил отрезать себе пёред или, как он называл, дьявола. Дело не новое. Несчастного молодого человека отдали под суд — улика на лицо. Суд не долго думал: раскрыл узаконенные постановления и присудил прогнать шпицрутенами и сослать в отдаленные губернии. Ведут молодца сквозь строй, сыплются палки на его спину, а он кричит: ”ваше сиятельство, помилуйте! за что же? жил я как Бог велел — высекли; отрезал дьявола, чтобы не смущал — опять секут." Вот и пословица в лицах: не довернешься — бьют и перевернешься — бьют. И отправили красавца в Сибирь! В то время такие случаи бывали и не с одним Николаем. Конечно, примеров целомудрия и супружеской верности не надобно было искать в полковых штаб-квартирах, но, как говорят, ведь на этот товар спрос не велик и в других, лучших слоях общества. Что же касается до солдатского или сельского быта, то, как образчик понятий о супружеской верности, я прошу любопытных быть при прочтении мною в 1825 году письма, полученного канониром Федотовым от жены. Во время обеда у ротного командира пришла почта. Разобрав ее, он отдал мне два солдатских письма моего взвода, одно фейерверкеру, другое — канониру Федотову. Придя на квартиру, я приказал призвать обоих и, отдав им письма, говорю: ступайте, ребята, и читайте, что ваши родные делают. Оба повернулись налево кругом; фейерверкер вышел, а Федотов обернулся опять и говорит: "ваше благородие, прочтите; чай, от жены," — он был неграмотный. Я взял письмо. После обыкновенных поклонов от всей родни, непременно поименованной, каждый и каждая именем отчеством, читаю: "и вот приписываю тебе, что Божьим благословением, у нас родился сын, как и в прошлый год, около Михайлова дня, и наречен при крещении Алексеем, по дядюшке Алексее Ивановиче; после того целую тебя, верная жена твоя Акулина." Я как с неба упал.
— Когда ты был последний раз дома?
— Да как в рекруты отдали, вот уж четыре года слишком. Покорнейше благодарим ваше благородие — И пошел себе в радости сердечной, что получил благополучные известия от верной Акулины. Следовательно нравственная сторона распоряжения только выиграла. Не имея же частых столкновений с солдатами, в населении неудовольствие и ропот прекратились, а штаб-квартиры, поставленные на хорошо выбранных пунктах, повеселели… Чрез несколько лет доморощенные невесты венчались в полковых церквах, а кантонисты плодились.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Кавказ Российская империя

Во время жизни моей в Моздоке был следующий казус. Жена коменданта, молодая, красивая женщина, вдруг умирает. Командир роты с наличными офицерами были приглашены на похороны. Она была Лютеранского исповедания. Явился пастор, начал обряд отпевания, как вдруг покойница пошевелилась, пролежав в гробу три дня. Все присутствующие на похоронах изумились, подошли к гробу, и покойница открыла глаза. Тотчас вынули ее из гроба и положили в постель. Она постепенно выражала чувства жизни, наконец поднялась и, сев на кровати, дрожащим голосом спросила: "что со мной? дайте мне пить!". Гроб тотчас вынесли, и все присутствующие на отпевании разошлись. Чрез неделю она совершенно выздоровела. По обыкновению, мы иногда по вечерам ходили к коменданту, где она поила нас чаем. Это был только один дом, в котором мы проводили свободное время, прочее же время мы были или на службе, или у командира, у которого все офицеры столовали...
На другой день весь отряд переправился за реку Терек на неприятельскую сторону и двинулся вперед верст на двадцать в Чечню, на берег р. Сунжи, к избранному месту для построения крепости названной "Грозною". Обер-квартирмейстер отдельного Кавказского корпуса, подполковник Евстафий Иванович Верховский, человек почтенный, опытный, образованный и всеми уважаемый, находился при Алексее Петровиче, и ему поручено было выбрать место для построения крепости. А. П. сказал полк. Б., чтобы он назначил одного из артиллерийских офицеров в бессменные к нему ординарцы. Выбор пал на меня, и с тех пор я уже находился при штабе командира отдельного Кавказского корпуса. А. П. назначил меня помощником к подполковнику Верховскому.
Началось, в виду неприятелей - Чеченцов, построение крепости, близ Ханкальского ущелья. Ущелье это было непроходимое, а против крепости, в двухверстном расстоянии, возвышались небольшие горы, покрытые лесом, на которых были аулы так называемые "Качалыковские". Неприятель, со стороны Ханкальского ущелья, часто нас беспокоил во время построения крепости, и потому А. П. приказал вырубать лес, дабы виднее было открывать скопища неприятелей. Я был постоянно и денно и нощно на работах крепости. Солдаты работали весело, молодцами, и каждый день получали винные порции. Лагерь и ставка Алексее Петровича были в сто саженях от крепости, и солдаты, возвращаясь с работы, всегда проходили с песнями мимо ставки А. П. Как-то, два дня они не получали водки по мешкотности маркитанта, который привозил водку в отряд. Солдаты, не зная причины почему им не дают водки, на третий день, идя с работы мимо ставки главнокомандующего, запели известную песнь:
Говорят, умны они;
Но что слышу от любова:
Жомини да Жомини,
А об водке ни полслова! и т. д.
А. П. расхохотался и сказал: "экие мошенники! дать им по две порции разом", что и исполнилось, так как маркитант с водкою прибыл в тот же вечер с транспортом. Транспорт всегда сопровождался войском. Такой транспорт назывался "оказией", и при этой оказии доставлялись нам и провизия, и письма, и журналы, и высочайшие приказы.
Вставая со светом и отправляясь на работу вместе с солдатами, тяжело было мне, девятнадцатилетнему юноше; но ласковое обращение такого начальника как А. П. поддерживало во мне энергию, и я стал привыкать к такой трудной и вместе опасной жизни.
Во время построения Грозной крепости, на казацком сотнике Ф. лежала обязанность рекогносцировки; он каждый день, с отрядом казаков, делал разъезд и поутру приходил всякой день донести о том что видел и что узнал. Однажды, рано утром, находившаяся всегда в ставке А. П. собака, по кличке: "Ципушка", стоном разбудила А. П., и он заметил, что Ципушка щенится, и потому взял палку и стал выгонять ее из ставки. В это время разъезд возвращался с рекогносцировки, и А. П. заметил, что сотника Ф. при разъезде не было. Между тем сотник Ф. рано утром, в шестом часу, явился к А. П. с рапортом. А. П., видев лично, что сотника Ф. в разъезде не было, сказал ему: "знаешь, брат Ф., какой у тебя скверный денщик? Ты только что поедешь в разъезд, а он тотчас же ляжет на твою постель, да и спит! Я когда нибудь прикажу, в то время, как он ляжет на твою постель, вздуть его хорошенько нагайками, чтобы он не смел ложиться на постель барина, когда он в разъезде". По окончании же этого алегорического замечания, он отправил его под арест на неделю, сказав ему: "если я узнаю еще раз, что ты так исполняешь службу, то велю тебя живого закопать в землю".
В Октябре постройка крепости была окончена, и привезены были крепостные пушки для поставления их к амбразурам. А. П. приказал отряду удалых казаков, в числе 50-ти человек, одну из этих пушек отвезти в сумерках скрыто между казаками от крепости на 200 сажень, и отряду тому, окружив орудие, стоять до тех пор, покуда из крепости будет пущена ракета. Между тем, он приказал полк. Б. поставить на гласисе крепости шесть пушек заряженных картечью и навести их, имея целью то место, на котором было приказано отряду казаков остановиться. Никто из нас не знал причины такого распоряжения, которое блистательно окончилось. Неприятель, на рассвете, завидя малый отряд казаков удаленных от крепости, с гиком бросился на этот отряд, который, обрубя постромки от лафета, тотчас с орудийными лошадьми бросился скакать к стоящему за крепостью баталиону пехоты Кабардинского полка, оставя орудие на месте. Чеченцы, в числе до 300 человек, не видя преследующих их, спешились и начали пушку тащить. В это время, шесть батарейных орудий пол. Б. произвели залпом картечный выстрел, от которого неприятель потерял до 200 человек убитыми и ранеными, оставя тяжёлую пушку и еле-еле успел убраться в горы, преследуемый баталионом пехоты и отрядом казаков. Пехота на себе привезла пушку в крепость, и тем употребленная хитрость оказала блистательный успех, а вместе и наказание чеченцам, беспокоившим нас своими наскоками и выстрелами при построении крепости и уже на крепость, действительно для них грозную, более не покушались.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Кавказ Российская империя