«Еще зимой 1865–66 г., свидетельствует М. П. Тихменев, в бытность мою в Хабаровке, я слышал говор проживавших там и по Уссури китайцев, что русские не долго будут владеть краем и что китайцы нас выгонят отсюда». Манзы, жившие по р. Циму-хэ, приглашали весной 1868 г. на сход и совет хозяев с Сучана, Ле-фу и проч. соседних мест, причем решено было русских вырезать.

В апреле 1868 г. начальник отряда на посту «Стрелок» получил известие, что Цимухинский старшина сказал одному манзе, заявившему желание переселиться на р. Май-хэ: «оставайся здесь – скоро наши вырежут всех русских, и земля эта по-прежнему будет наша».

К сожалению, оба последние обстоятельства сделались известными уже после начала военных действий: первое – из показаний пленных хунхузов, а о втором начальник стрелецкого отряда хотя и донес тогда же, но бумага, по случаю распутицы и прекращения сообщений, задержалась.

Несколько раньше, в декабре 1867 г., Сучанские манзы сделали нападение на команду поста «Находка» и произвели над ней и местными крестьянами ряд насилий. Донесение об этих событиях, как видно из последующей выписки, полно обрисовывает взаимное положение манз и русских колонистов и отношение первых к едва начавшей проявлять себя русской власти. Начальник Сучанского участка, подпоручик корпуса лесничих, Петрович, доносил своему начальству следующее [рапорт начальника Сучанского участка к начальнику Суйфунского округа и Новгородскому постовому начальнику от 10-го декабря 1867 г., № 99, п. «Находка»]: «рапортом от 10-го ноября с. г. за № 30 я имел честь донести о том, на вторичном собрании манзовских старшин, они объявили, что не признают себя обязанными подчиняться русским законам и предпочитают лучше выселиться отсюда. По настоящему ходу дел оказывается, что все это было не более, как проволочка времени, что они выжидали приезда своего главного старшины, бывшего в отлучке, чтобы действовать согласно его приказаний и что самоуправление свое и нежелание подчиниться русскому правительству будут поддерживать силой оружия, что выразилось уже отчасти беспорядками, произведенными ими с 6-го по 8-е число декабря с. г. (1867) в Сучанском участке».

«Своеволие манзовского начальства относительно русских, живущих здесь, выражалось и ранее, неоднократно, но всегда оставалось безнаказанным, потому что малочисленное русское население предпочитало лучше переносить эти притеснения, как оказалось это теперь, чем жаловаться русскому правительству на манз, и, конечно,, их за это наказанием, навлечь на себя новые с их стороны неприятности».

«Примеры прошлого времени: манзы из дерев. Удехя-дза избили почти до полусмерти купца, живущего в Александровской слободе, сломали ему руку; он жаловался на них, но когда приказано было разобрать это дело, взял жалобу обратно и помирился с манзами. Крестьяне Владимирской слободы [оба селения по р. Сучану вверх от п. «Находка»] в прошлую осень 66 г. спасли манзовскую лодку, которую несло оторванную течением вниз по р. Сучану и так как не находилось хозяина ее, то объявили манзам, что будут ее хранить, но что если найдется хозяин, то он должен будет дать им за это хотя какое-нибудь вознаграждение; через несколько времени, вследствие приказания главного старшины, манзы из соседней деревни Ха-ни-хэ-дза, пришедши толпою со стягами, топорами к русским, избили их и увели лодку; один из манз, старик, живший рядом с крестьянами, в дер. Эль-да-хэ-дза, заступился за них, говоря что это насилие несправедливо, его наказали и отдали на год в работники к старшине дер. Ха-ни-хэ-дза. Подозревая в краже поселенца Григорьева, толпою в 40 человек, вооруженных, сделали нападение на слободу, ломились в поселенческие дома, грозили перерезать поселенцев, если не выдадут им Григорьева. Все это было до моего приезда в п. «Находка», не считая многих мелочных случаев и все это скрывалось до настоящего времени. Уже в мой приезд сюда манзы грозили зарезать у. -о. Шехина; несмотря на предостережения, пустивши пал против Владимирской слободы, едва не сожгли ее».

«Нынешнего же месяца (декабря) шестого числа утром пришел ко мне в дом, где я живу (манзовская фанза в 2 1/2 вер. от постового дома, в бухте «Находка»), крестьянский старшина Семен Кажихов и объявил мне, что по приказанию главного манзовского старшины, приехавшего в дер. Ха-ни-хэ-дза 3-го ноября, он был схвачен манзами, связан и приведен к нему; манзовский старшина говорил ему, что он будет судим и наказан за то, что, будто бы, он, Семен Кажихов, указал русскому правительству манзовские золотые прииски. Кажихов стал оправдываться против этого, действительно несправедливого, обвинения, и так как его небрежно стерегли, то он вырвался и прибежал ко мне. Кроме того, он объявил мне, что главный старшина приказал манзам не признавать сделанного мною полюбовного раздела русских и манзовских чересполосных земель во Владимирской слободе, говоря, что по р. Сучану нет русской земли – манзы могут пахать где угодно, а русские должны быть и тем довольны, что манзы позволяют им жить здесь. Человек 10 манз было наказано главным их старшиной, за что, Кажихов не мог сказать. По его словам, старшина приехал в д. Ха-ни-хэ-дза в сопровождении 300 человек манз, но что потом большая часть их разошлась и осталась при нем не более 30 человек. Для предупреждения подобных беспорядков и, в особенности, намерения старшины наказать своим судом русских крестьян, вечером того же дня, т. е. 6-го числа, я послал 6 человек вооруженных солдат [т. е. почти весь наличный состав постовой команды], приказал им, взявши еще с собою свободных крестьян и поселенцев, также вооруженных, идти в д. Ха-ни-хэ-дза и объявить главному старшине, чтобы он явился ко мне для объяснения всех этих самоуправств, а в случае не пойдет – арестовать его. Вместе с этим я вслед послал из русской деревни имеющихся там двух лошадей, чтобы, в случае какого-либо особенно важного происшествия, отправить нарочного в пост «Стрелок» к поручику Каблукову и просил его передвинуть в п. «Находка», на время, часть его команды. Солдатам было сделано подтверждение мною, часть его команды. Солдатам было сделано подтверждение мною, чтобы по дороге не обижали манз и вообще объяснено, что оружие у них только для крайнего случая – именно для собственной защиты». 

«Лошадей, ожидаемых мною на другой день, я не получил. Вечером же 7-го числа прибежали в мою фанзу: рядовой Бутаков, поселенцы Тегалев и Непомнящий и крестьянин Печенкин, говоря, что команда разбита, обезоружена, что спаслись они только одни и что за ними погоня. От них я узнал, что манзы, подпустив к фанзе посланных мною людей и не дав им войти туда, окружили их большой толпой, кинулись со стягами, топорами, обезоружили их, били уже обезоруженных; спасшиеся не могли мне сообщить дальнейших подробностей. Вечером этого же числа я приехал в постовой дом, послал в «Стрелок» пешком рядового Бутакова и поселенца Непомнящего с просьбой к поручику Каблукову о немедленном передвижении части его команды, если можно и с орудием, сюда, и вместе с тем я просил его уведомить уже от себя через Владивосток его высокоблагородие о случившемся и представить нам о необходимости назначения сюда хотя одной роты солдат. В посту у меня осталось три солдата, крестьянин и поселенец».

«Против постового дома был поставлен часовой. Ночью 7-го числа показалась в бухте лодка; часовой, подпустивши ее на ружейный выстрел, окликнул. Один из ехавших ответил по-русски, что послано двое манз для переговоров со мною, что на это уполномочен правителем манз он, манза Ли. На вопрос часового, от какого правителя, Ли отвечал приблизительно так: «это от того, кого русские называют главным старшиною; правитель имеет такие же преимущества и значение, как правитель г. Хунчуна, и ему подчиняются все манзы от Посьета до гавани св. Владимира и по р. Уссури». На другой вопрос: что же ему нужно от русского начальника, манза отвечал: «правитель требует его к себе на р. Сучан; ему не будет худо; не поедет же, так пришлют за ним солдат с унтер-офицером и увезут его». Во время этих разговоров часового с манзою Ли вышли к ним из постового дома другие солдаты, знавшие Л еще в Посьете, где он торговал уже с давнего времени, и спросили, где же русские солдаты и отчего они не вернулись. Ли отвечал: правитель испугался вооруженных людей и приказал связать их, чтобы они не обижали манз; но им хорошо, у манз их никто не бил; когда их отпустят, не знаю. После окончательного ответа, что я не поеду на р. Сучан , приехвашие манзы отправились обратно. На случай вторичного посещения манз, я приказал людям отвечать, что русский начальник отправился в пост «Стрелок» за солдатами. Действительно, в ту же ночь опять приехал Ли с двумя манзами, говоря, что он прислан с двумя этими манзовскими унтер-офицерами, чтобы взять меня, но, услышав от солдат, что я ушел в «Стрелок», обыскали дом и нашедши меня, стали говорить солдатам, что худо сделал я, что ушел – нужно помириться непременно с правителем; русские же солдаты тогда будут освобождены, если я дам обещание правителю, что манзы будут управляться своими законами, и вполне признаю независимыми от русских. Мои люди отвечали, что они не знают этих дел, что солдаты не виноваты, исполняя приказание своего начальства и лучше бы их отпустить теперь же, а когда я приеду обратно, то требование правителя мне передастся. Тогда Ли сказал, что солдат, пожалуй, может быть и выпустят, но чтобы я непременно приехал к правителю сам; затем, спросив, когда я вернусь из «Стрелка», манзы уехали».

«8-го числа утром приехали ко мне верхом из русской деревни двое крестьян; они передали мне, что их послали крестьяне справиться, живы ли мы, потому что вчерашнего числа посланы были с манзою Ли из д. Ха-ни-хэ-дза 25 манз, вооруженных ружьями, копьями, чтобы захватить меня; засада эта была устроена в той фанзе, где я жил раньше, на случай, если бы я согласился на предложение Ли и отправился к правителю манз на р. Сучан. Крестьяне говорили, что встретили их уже возвращающихся обратно. Когда манзы обезоружили посланных мною людей, вечером того же дня эти два крестьянина ходили в д. Ха-ни-хэ-дза справляться, что сделали манзы с русскими; так как оба они молоды и на вид мальчики, то манзы, гонявшие сначала их из входа в деревню, склонились, наконец, на их просьбу посмотреть а русских хоть издали и привели в фанзу, где они были заключены. По словам крестьян, все солдаты получили сильные ушибы, были связаны, а рядовой Ефимов привязан к столбу и под сильным караулом; из крестьян сильно избит один так, что голова и лицо опухли».

«Убежали от манз еще двое солдат и двое крестьян; из последних один так сильно избит, что лежит без движения. Остались у манз три солдата, двое крестьян и три поселенца. Когда посланные крестьяне поехали ко мне, в пост, то взяли с собой одного из убежавших, солдата Шатрова, но манзы, посланные за мною, встретившись с ними, остановили их; после продолжительных споров пропустили крестьян, говоривших, что им нечего есть и что они поехали за хлебом, а Шатрова вернули обратно, сказав ему: «иди к нашему правителю, он с тобой отпустит всех русских солдат – твоего же начальника нет дома». Крестьянам приказали они передать мне, в случае, если бы я вернулся из «Стрелка», что если не помирюсь с их правителем, все русские будут перерезаны».

«8-го декабря ночью солдаты, крестьяне и поселенцы были отпущены домой, в последнее время их развязали и кормили. Правитель манз все ждал моего приезда. Солдаты передавали мне, что манзы сами испугались своего поступка и говорили между собой, что дурно для них будет, если придет сюда судно. Ружья правитель оставил у себя, говоря, что если я помирюсь с ним, исполню его требования и не буду писать высшему начальству об этом происшествии, то ружья выдадут, в противном случае отошлют во Владивосток. 10-го декабря люди вернулись в пост; ушибы ими полученные легкие, опасно избиты двое крестьян».

Как видно из этого подробного, обстоятельного и в высшей степени характеристичного документа, первое проявление насилий манз над русскими состояло в том, что манзы схватили крестьянина Кажихова, желая подвергнуть его наказанию за то, что он, будто бы, указал русским манзовские золотые прииски. Эти прииски, послужившие также ближайшим поводом к будущим беспорядкам весной 1868 г., были прииски на остров Аскольд, открытые в 1867 г. Слух о их богатстве прошел между манзами и взволновал не только местное, но и заграничное китайское население. Но почти одновременно последовало, как уже сказано выше, со стороны русской администрации запрещение самовольно промывать золото; в исполнение этого запрещения и были предприняты летом 1867 года кое-какие меры, на которые намекал китайский старшина при арестовании Кажихова. Запрещение разрабатывать прииски было невыгодно вообще всем манзам-золотоискателям, лишая их выгодного заработка, а манзам-хлебопашцам – отнимая у них место сбыта хлеба, поставляемого ими на прииски.

Описанные насилия вызвали немедленное отправление на Сучан экспедиции под начальством начальника Новгородского поста и Суйфунского округа, подполковника Дьяченко.

Этот офицер, явившийся одним из главных деятелей во время будущих событий, был старый амурский служака, командир сначала одного из линейных батальонов, который им же был сплавлен на Амур при занятии края, затем Уссурийского казачьего батальона, человек разумный, спокойный и энергичный. При образовании постовых управлений, когда было выяснено особенно важное значение Новгородского поста и всего Суйфунского округа, т. е. земель, прилегающих, с одной стороны, к заливу Петра Великого, а с другой, к границе, - управление этим постом и округом и было поручено подполковнику Дьяченко, как человеку, на которого можно было положиться, что он и доказал за время своего пребывания в должности.

Дьяченко, сформировав в Раздольном отряд силой в 120 человек при 2-х орудиях, отправился на Сучан, куда прибыл 1-го января. Впечатление, произведенное на местное население появлением этого отряда, было весьма сильно. Манзы выразили полную покорность. Дьяченко подверг их всех экзекуции, продовольствуя отряд на их счет в течение 10-ти дней, и наказав виновных. Из них главные были арестованы и отвезены в Раздольный, между прочим, главный манзовский старшина – Ю-хай, «правитель», как он именуется в рапорте Петровича, и манза Ли, ведший переговоры с Петровичем. Дьяченко обратился к манзам в особой прокламацией, в которой объяснил о необходимости подчиниться русским законам, усилил отряды Петровича и Каблукова в «Стрелке», установил подчинение этим офицерам манзовского населения и поставил над последним старшину Ли-гуя из местных же жителей.
Полный текст

Метки к статье: 19 век Российская империя Китай

Если Вы заметили в тексте опечатку, выделите ее и нажмите Ctrl+Enter