ПУТЕШЕСТВИЕ В МОСКОВИЮ НИКОЛААСА ВИТСЕНА

ЛОВЯГИН, А. М.

НИКОЛАЙ ВИТСЕН ИЗ АМСТЕРДАМА У ПАТРИАРХА НИКОНА

(Из неизданной голландской рукописи XVII века).

Что Николай Витсен, известный бургомистр амстердамский и географ, пользовавшийся поддержкою и покровительством Петра Великого, еще в молодых годах посетил Россию, вместе с послом Бореелем, было известно уже давно. Небезызвестно также было, что он оставил записки о своем путешествии. Но самые записки эти долго считались потерянными (Ср. В. Кордт, “Отчет о занятиях в голландских архивах” (Спб., 1895), стр. 115: “Витсон... говорит, что он написал подробное описание своего путешествия в Россию. Что сталось с этой рукописью — вполне неизвестно; видимо, она пропала бесследно”.).

Честь открытия этой ценной рукописи и оповещения людей науки о содержании принадлежит лейденскому ученому, члену королевской академии наук, г. А. Клейверу (A. Kluyver), отыскавшему путешествие Витсена среди голландских рукописей Парижской национальной библиотеки, снявшему с него копию и поместившему краткий отчет о его содержании под заглавием: “Over het verblijf van Nicolaas Witsen te Moskou”, в бюллетене королевской академии (“Verslagen en Modedeelingen der Koninklijke Akademie van Wetenschappen”, III серия, ч. XI. Отдельный оттиск: Амстердам, 1894.).

Летом сего 1899 года нижеподписавшийся, командированный министерством народного просвещения для занятий в заграничных библиотеках и архивах, имел возможность, благодаря любезности г. А. Клейвера, ознакомиться с содержанием означенной [875] рукописи. Следует заметить, что подлинник ее, хотя и снабженный собственноручными поправками Н. Витсена, сохранился в очень плохом виде: в нём много описок, пробелов, почерк крайне неразборчивый; А. Клейверу принадлежит заслуга восстановления, во многих случаях, текста, сильно испорченного неумелым переписчиком. Вся рукопись в настоящее время готовится к печати, чтобы появиться в числе изданий Утрехтского исторического общества (Historisch Genootschap gevestigd te Utrecht); она составит, в напечатанном виде, вероятно, не менее пятнадцати печатных листов.

На нижеследующих страницах мы ограничиваемся пока передачею одного эпизода из путешествия Витсена — беседы молодого голландца с опальным в это время патриархом Никоном.

Рассказ об этой беседе помещен в рукописи под особым заглавием: “Записка о небольшой поездке, совершенной мною, во время нашего пребывания в Москве, в Новый Иерусалим, где живет его святейшество патриарх российский”. Эта записка занимает восемь с половиною листов в рукописи. Приводить ее здесь всю целиком было бы излишне, так как не все то, что интересовало иностранца в XVII в., интересно и для нас теперь: Витсен, например, очень подробно описывает внутреннее убранство церквей и виденное им патриаршее богослужение. К сожалению, Витсен не называет точного числа и месяца своей поездки; мы знаем лишь, что она была в 1665 году.

Поездка совершена была тайком и инкогнито, так как посольских дворян, как и самого посла, в Москве в это время считали необходимым держать взаперти. Витсен заранее испросил позволение у патриарха и отправился к нему вдвоем с другим голландцем, оба под видом купцов из Голландии.

“Выслав вперед свой багаж, оружие и прочее, — раcсказывает Витсен (Мы в общем придерживаемся буквального смысла рукописи, делая однако некоторые сокращения и опуская все несущественное.) — мы, озаботившись, чтобы не вызвать подозрений, выехали в послеобеденное время. Две даровые подводы, корм и помещение получили мы по дороге от патриарших монахов. Вечером, когда уже стемнело, мы подъехали к большому монастырскому зданию, где мы поели, накормили лошадей и переменили подводы. Отсюда приехали мы в монастырское село, где соснули час или два, а затем снова отправились в путь и утром в семь часов оказались у Нового Иерусалима. Местность здесь кругом хорошо обработана и густо населена. Монастырь отстоит от Москвы на 10 миль. Ночью, по дороге, мы слышали, как много волков выли совсем близко от нас, а при рассвете видели много лисиц и разнообразных птиц. [876]

“Монастырь, называющийся Иерусалимом, издали совершенно похож на русскую крепость; у него 10 или 12 башен... У ворот стоит высокая деревянная башня с красивыми, резными, в русском стиле, украшениями. Пять или шесть металлических пушек стояли внизу, и тут же находились десять сторожевых стрельцов из тридцати, присланных царем: остальных патриарх отослал обратно. У монастыря большой двор. Прежде чем подойти к воротам с башней, приходится пройти мимо дома, в котором его святейшество принимает посетителей или вообще приходящих к нему лиц немонашеского звания. Здесь же рядом находятся кузницы, литейные для колоколов, кирпичные заводы, конюшни, лавки с образами, каменоломни и пр., как и помещения для рабочих. Когда мы вошли во двор, нас приветствовал дворянин и секретарь патриарха, Дионисий Иванович, который родом из Риги, но был взят в плен в Польше и теперь перекрещен. Нас повели в дом для гостей, где тотчас покрыли коврами стол, скамьи” и т. д.

Голландцы, тем временем, приготовились встретить патриарха. Прежде всего, они выставили на вид привезенные гостинцы: пуд масла, пять хлебов, сахар, пряности, корзину семян и целый большой ящик с различной рассадой, луковицами, цветами и ягодными кустами. Потом они выстроились в ряд, вместе с секретарем, принимавшим их, чтобы “бить челом” патриарху.

“Когда он подошел, — говорит Витсен, — мы все трое очень почтительно ударились головами об землю, и затем, поднявшись, предложили ему свои подарки, которые он с удовольствием принял, выразив нам свою признательность.

“На крыльце лежал большой белый камень. Патриарх сел на него и стал с нами беседовать. Мы в это время стояли перед ним под открытым небом, с обнаженными головами.

“Он расспрашивал нас об очень многом. Между прочим, говорил о нашей войне и задал вопрос, как отпускают посланника.

“Когда мы отвечали: плохо! (Бореель вовсе не был отпущен “плохо”; сам он был вполне доволен достигнутым, как видно из отчета, представленного им генеральным штатам. Витсен, однако, смотрел весьма пессимистически на все, виденное и испытанное им в России.), он сказал:

— “Вот видите, таковы дела с тех пор, как меня там уже нет, и как уже не спрашивают моего благословения. Теперь они со всеми ссорятся... Когда я еще находился в Москве, тогда меня винили во всякой неудаче! А каково теперь?!

“После этого он стал расспрашивать нас о положении всех государств в мире”. [877]

К сожалению, Витсен подробностей об этой беседе не передает.

“Поговорив с нами здесь, — читаем мы далее у Витсена, — патриарх прошел на верх и снял свою одежду: шапку с жемчужным крестом на ней, дорогой посох и парчовую полосатую ризу, и оделся в том же роде, но попроще... Когда он шел из церкви, за ним следовало много священников и монахов. Все они были в клобуках, подобно ему, но одеты совершенно в черное. Каждый, проходя мимо, отвешивал земной поклон. Многие подавали челобитья или прошения. Некоторые из них он принял, другим отказал и, придя к нам, снова стал беседовать с нами.

Он объявил, что делает нам подарок: пять ведер живой рыбы, большею частью неизвестных мне пород. Он обещал послать к нам своего повара, чтобы тот приготовил рыбу по нашему способу.

— “Этот новичок, — сказал он, указывая на меня, — вероятно, к нашей пище еще не привык.

Я отвечал поклоном и сказал, что все, что его святейшеству угодно будет сделать, будет мне приятно.

После этого он попросил нас, чтобы мы теперь же посадили привезенные нами семена и ростки. Мы изъявили свою готовность. Я также принял участие в этой работе, которая происходила в его присутствии, при чем он выражал нам свое одобрение и даже сам занялся садовничьей работой”...

Как сад патриарха, так и садовые рабочие его очень не понравились Витсену. “Глупость и неумелость их много заставляли нас смеяться”, говорит он и, в виде примера, указывает на то, что редька и петрушка получили лучшие места в саду патриарха.

После этой работы, гостей патриарха посадили за стол в монастырской “гостинице”, как выражается наш автор. Кушанья подавались на серебряных блюдах, для питья стояло несколько алебастровых кувшинов. Кушаний было десять или одиннадцать, но все рыбные блюда. Молочного ничего не было подано, так как день был постный — среда. Зато было в волю хорошего пива, которое пили за здоровье патриарха.

После обеда Витсен пошел осматривать строения Нового Иерусалима. Внешний вид монастыря, по словам Витсена, красивейшего в России, равно как и внутреннее устройство, скопированное с церкви Гроба Господня, очень понравились голландцам. Они нашли однако, что постройка могла бы подвигаться гораздо скорее, при большем порядке и присмотре и лучшем умении. Мастера и надсмотрщики были, большей частью, поляки и немцы, но, тем не менее, работа велась беспорядочно: кирпич был до [878] того плох, что при постройке иногда обрушивались целые стены, зимою все недостроенное оставалось под снегом и там портилось так, что приходилось весною часть уже сложенного разбирать вновь. “Коротко говоря, замечает Витсен, русские гораздо лучше умеют строить деревянные, чем каменные здания”.

Монастырь окружен был деревянной стеною с несколькими деревянными бастионами. В стенах, однако, не было отверстий для пушек и ружей, “чтобы монахи через эти отверстия не таскали водки в монастырь”. Вообще Никон очень строго следил за тем, чтобы монахи не напивались.

После обеда голландцы пошли запросто гулять с патриархом. Никон расспрашивал Витсена об очень многом и, между прочим, задал ему вопрос; так ли красива природа и в Нидерландах, как в России? Он велел позвонить в большой монастырский колокол и спросил Витсена: “Есть ли и в Амстердаме такие колокола?” Затем он повел своих гостей в свой пчельник и здесь обратился к ним с такими словами:

— “Говорят, немцы хорошо знают счет: сосчитайте-ка, сколько у меня тут пчел в моих ульях”.

Молодому голландскому доктору (Витсен незадолго до поездки в 1664 г. получил ученую степень в Лейдене) эти вопросы показались очень курьезными.

Вообще, несмотря на любезный прием в Новом Иерусалиме, Витсен отзывается о патриархе не особенно почтительно.

“Это человек без хороших манер, пишет он, очень неуклюжий... Выражение лица у него сердитое, он крепкого телосложения, довольно высокого роста, краснолицый и угреватый. Ему от роду шестьдесят четыре года. Он очень любит испанские вина. У него любимая поговорка, которую он всегда кстати или некстати приводить: “наши добрые дела”. Он редко бывает болен, только перед непогодою или дождем жалуется на ломоту, но, по наступлении дождя или бури, ему снова становится лучше. С тех пор как он выехал из Москвы, теперь уже 7 или 8 лет, головы его не касалась гребенка”...

Никон повел своих гостей и в свою библиотеку или кабинет (studeerkamer), как выражается Витсен. Здесь оказались одни лишь русские или славянские книги. В других языках патриарх оказался несведущим. Из Иерусалима ему прислали письмо, где приведены были разные надписи в местных церквах, каковые Никон предполагал воспроизвести по-русски в своем монастыре. Одна из этих надписей оказалась латинскою, и патриарх, “не имея никого при себе, кто бы знал латинский язык”, обратился к Витсену, который и представил перевод надписи.

На другой день патриарх пригласил Витсена и его товарища [879] послушать церковное пение. Сейчас же после того, как они встали, они поспешили в монастырь и подождали здесь появления патриарха. Когда он пришел, они отвесили ему земной поклон, после чего он велел их повести в притвор церкви, откуда они сквозь открытые двери могли видеть все. Описание виденных церемоний занимает в рукописи Витсена много места. Само собою разумеется, что для нас это описание мало интересно. Наблюдательный Витсен обратил внимание на недостаточное благоговение монахов: “я слышал, рассказывает он, как, во время перенесения Св. Даров, один монах сказал другому: “посторонись, с... сын!”

После продолжительной обедни, прослушанной ими, отслужена была еще панихида по некоем боярине, незадолго перед тем умершем в Москве. По окончании богослужения, Витсену снова пришлось на крыльце ударить челом патриарху.

После этого голландцы вновь отправились в монастырскую “гостиницу”, где снова на серебряных блюдах им было подано десять или одиннадцать разных кушаний, на этот раз скоромных, так как не было поста. Во время обеда патриарх, в знак особой милости, прислал со своего стола шесть или семь блюд рыбы и молочных кушаний, “очень хорошо приготовленных”, как сообщает Витсен, отмечающий, что рыба была жарена в муке и яйцах. На прощанье Никон еще подарил большой хлеб, “локтя в полтора в диаметре”.

На монастырской подводе Витсен и его товарищ отправились обратно и прибыли в Москву, не быв никем замечены.

Из разговоров с патриархом Витсен припоминает еще, в конце своего рассказа о поездке, некоторые жалобы Никона.

Патриарх жаловался на то, что против него возводят ложные обвинения, будто, например, он не молится за царя. Он не мог решиться повесить у себя в монастыре свой портрет, так как боялся, что его обвинят в желании при жизни быть сочтенным святым. Особенно примирительного настроения он, однако, не выказывал. Он неоднократно говорил Витсену:

— “Царю теперь приходится плохо, потому что ему не достает моего благословения”.

Таков вкратце рассказ об этом странном “интервью”, которое мы находим в рукописи Витсена о его путешествии в Москву. В виду того, что в этой рукописи встречается немало еще иных интересных частностей, было бы, конечно, весьма желательно скорейшее появление ее в печати в целом виде.

А. M. Ловягин.

Текст воспроизведен по изданию: Николай Витсен из Амстердама у патриарха Никона // Исторический вестник. № 9, 1903