ВИЛЬЯМ НЬЮБУРГСКИЙ

ИСТОРИЯ АНГЛИИ

HISTORIA RERUM ANGLICARUM

КНИГА V

ЗДЕСЬ НАЧИНАЕТСЯ ПЯТАЯ КНИГА.

Оглавление.

Глава 1. О деяниях короля, совершенных им после коронации и до того, как он пересек море.

Глава 2. О переговорах, имевших место между королем Англии и его врагами после того, как он пересек море.

Глава 3. О перемирии заключенном между королями, и о мире в провинциях, не избежавших при этом королевских налогов.

Глава 4. О том как в времена короля Ричарда в Англии начали входить в обиход рыцарские упражнения.

Глава 5. О возвращении Джона к своему брату.

Глава 6. О том, как один Стефан был введен в заблуждение демоном.

Глава 7. О том, как пало королевство норманов в Сицилии.

Глава 8. Об ужасной смерти герцога Австрийского.

Глава 9. О том, что Божьим промыслом, случилось в провинции Ле Ман ради исправления поведения короля Англии.

Глава 10. О смерти Гуго, епископа Дархэмского.

Глава 11. О трех незаконнорожденных детях этого епископа, и о том, кто ему наследовал.

Глава 12. О том, как Губерт, архиепископ Кентерберийский, провел, именем легата, собор в церкви Йорка; и о споре, который существует между церквями Кентербери и Йорка по поводу первенства.

Глава 13. Об армии сарацин, что вторглась в Испанию из Африки.

Глава 14. О лже-пророке Магомете, и о законе, которые он ввел, основываясь на духе заблуждения, и о том, как этот закон заразил многие народа.

Глава 15. О возобновлении войны между нашими королями после завершения перемирия.

Глава 16. О том, как король Англии, благодаря письмам Старца Горы, был оправдан в убийстве маркграфа.

Глава 17. О воинственной суете, последовавшей за перемирием между королями, и том, как они заключили соглашение в Иссудене.

Глава 18. О том, как короли объявили о согласованном ими договоре, который продлился не долго, и о волнениях в Бретани.

Глава 19. О внезапной смерти в Англии аббата Кана.

Глава 20. О заговоре, устроенном в Лондоне неким Уилльямом и о том, как он заплатил за свою дерзость.

Глава 21. О том, как простой народ пожелал почтить этого человека как мученика, и о том, как это заблуждение было подавлено.

Глава 22. О чуде с мертвецом, который после похорон блуждал вокруг могилы.

Глава 23. Об аналогичном случае в Бервике.

Глава 24. О некоторых чудесных людях.

Глава 25. О знамениях, которые были видны на небесах, и о штурмах некоторых замков.

Глава 26. О голоде и море, которые опустошили Англию.

Глава 27. О том, как немцы во второй раз приняли крест.

Глава 28. О разногласиях между королем Ричардом и архиепископом Руанским.

Глава 29. О смерти епископа Илийского, которого скорее следовало бы именовать канцлером.

Глава 30. О короткой войне с бриттами, и о том как окончился 40-летний спор с тулузцами.

Глава 31. О пленении епископа Бовэ.

Глава 32. О бегстве некоторых людей от короля Франции, и о том, каким образом было заключено перемирие между ним и королем Англии.

Глава 33. О чудесном событии, случившемся в Мальтоне (Malton).

Глава 34. О примирении короля Ричарда и архиепископа Руанского, и об одном чуде. 

Глава 1.

О деяниях короля, совершенных им после коронации и до того, как он пересек море.

После торжеств своей коронации, король на короткое время остался в Англии, чтобы, как если бы он только впервые взошел на престол, по-новому обустроить государственные дела, и почти все, что ему нравилось во время первого восхождения на трон, теперь, после второй коронации, он находил необходимым изменить. Также и королевство, которое он многими способами делил на части, когда предпринимал свое путешествие на Восток (как о том было рассказано в своем месте), теперь он решил вернуть в первоначальное состояние, и он потребовал назад все, что тогда легко раздарил или продал за весомую цену, как если бы он лишь сдавал все это в аренду. Никто не имел законного основания защищать свои права, основываясь на договоре, или титуле, или юридическом документе - ведь все это сокрушалось властью короны, и никто не рискнул возразить ему, боясь - "А вдруг он, силой своей великой власти, подаст на меня в суд и подавит меня силой своего величия?" Но он заметил с мягкостью и тонкостью: "Вам не пристало заниматься ростовщичеством с королевской особой. Посему, раз вы уже, с доходов с ваших бенефиций, вернули те деньги, что ссудили мне, то должны этим и удовольствоваться. Если еще нет - то я выплачу их из своих собственных средств, устранив, таким образом, любой предлог для удержания моей собственности, а у пусть у вас достанет благоразумия помнить о постановлении Святого престола, по которому вам запрещено предоставлять деньги в рост своему собственному королю, и вы никоим образом не должны отказывать мне в деньгах, если, в надлежащее время, случиться так, что они мне понадобятся".

В конце концов, устрашенные нависшей над ними властью короля, они начали постигать ту ловкость, с которой он облегчил их от денег ради своего дорогостоящего похода в Иерусалим, и они отказались от всего, не задавая ни малейшего вопроса о той упущенной выгоде, которой они лишились. Ведь даже епископ Дархэмский, который купил за большую сумму графство, лежащее около шотландской границы, и владел им в течении нескольких лет, не имел никакой привилегии в этом отношении, но перестав быть графом, он обратно обратился в простого епископа, и потеряв, таким образом, много труда и много денег, что были им пожертвованы, которые однако, не пропали для него – ведь раз они были использованы в благочестивых целях, то таким образом, обеспечили ему сокровищницу на небесах. Все же и он, когда из изменившегося к нему королевского благоволения понял, что занимаемое им положение стало ему менее приятно, то он, не дожидаясь какого-то ни было требования, сам оставил графство. Но, как говорили, даже тогда, своими более чем достаточными уступками, он не смог удовлетворить желаний короля, поскольку те были ненасытны.

Кроме того, король, то ли для того, чтобы освободить заложников, которые еще оставались у императора, то ли для расходов на войну с королем Франции, обложил все королевство совершенно необычной податью, а именно, он потребовал 2 шиллинга с каждого каруката земли (около 120 акров – прим. перев.), со всех без разбора, не принимая во внимание привилегии духовенства, церковный особ и всех прочих. Еще, когда некоторые из великих аббатов цистерцианского ордена дожидались его, чтобы принести поздравления, он им сказал: "Мы одобряем ваше преданность и благосклонность к нам, проявившуюся в том, что для нашего выкупа вам пришлось отдать лучшее из того, что у вас есть, а именно - шерсть ваших овец. И если нам будет дарована долгая жизнь, то мы подумаем о том, как отплатить вам добром на добро, а для того, чтобы мы стали вашими вечными должниками, вам следует еще раз проявить свою приверженность к нам, не почесть за труд отдать нам свою шерсть этого года, поскольку, когда мы были освобождены императором, то вернулись в нашу страну в величайшей бедности, и находясь в нужде и полагаясь на вас, мы, для насущных надобностей, заняли у заморских купцов сумму равную стоимости вашей шерсти, которую мы, благодаря вашей заслуживающей одобрения преданности, несомненно, вернем из нашего казначейства в октябре месяце". Таким образом, обобрав этих духовных особ, хоть и высказывая при этом лесть, он самые славные монастыри низвел в необычное для них состояние бедности.

Когда он обустроил свои дела в Англии и назначил главным юстициарием королевства человека осторожного, а именно, архиепископа Кентерберийского, он отправился за море вместе с войском из англичан, призванных на службу, чтобы пересечь море вместе с ним. Когда он получил известия из заморских земель, что войска французов собраны и помышляют о вторжении в Нормандию, то он с большим нетерпением ждал возможности переправиться туда, и очень часто сетовал на стихии. Но наконец, подули попутные ветры, и он смог переправится. Он был с наилучшими упованиями встречен своими подданными, и его присутствие, после выпавших на их долю долгих испытаний, окрылило их величайшими надеждами.

Глава 2.

О переговорах, имевших место между королем Англии и его врагами после того, как он пересек море.

Тем временем, король Франции осадил Вернель (Verneuil), хорошо укрепленный город, который прежде тщетно осаждал еще его отец. И хотя его войско было неисчислимым, все же, в этом случае, он должен был унаследовал участь своего отца - ведь король Англии, столь своевременно вернувшийся к свои людям в Нормандии, постепенно собрал свою армию и расположил свой лагерь недалеко от Вернеля, в замке под названием Л`Эгл (L`Aigle). После того, как он простоял там несколько дней, французская армия уклонилась от риска сразиться с ним в бою, и затратив много бесполезного труда на осаде города, французы сняли осаду и отступили. Но их король, как бы для того, чтобы смыть бесчестие позорного отступления, в своей упрямой ярости, разрушил город Эвре, который предварительно разграбил, не пощадив даже церковь Святого Таурина (Taurin), самую замечательную в той местности, Правда, когда он приказал сжечь ее, то в такой большой армии не нашлось ни одного человека, который бы, не страшась Господа, выполнил столь низменный приказ, и поэтому, как говорили, он сам, вместе с несколькими погибшими душами из сорта тех людей, что зовутся "рибальдами" (ribalds), вошел в священное здание и предал его огню. Говорили, что позже, все, что было вынесено из этой церкви было передано в город Шартр, и это послужило причиной пожара в этом наиславнейшем городе, вследствие чего он загорелся и был добычей огня до тех пор, пока, почти полностью не сгорел.

Так что теперь, в тех местах между этими двумя великими королями велась война, с перемежающейся благосклонностью и неблагосклонностью фортуны, как это обычно и бывает. Незадолго до этого, жестокий плен короля Англии привел к тому, что его казна была разграблена, а алчность его врагов нарушала пределы его земель, но после того, как фортуна проявила по отношению к нему столь много зла, в дальнейшем она была к нему только благосклонна, поскольку в ходе войны он не потерял ни пяди своих земель. Случайностями войны он вернул себе благородную крепость под названием Лош (Loshes) вместе с еще несколькими мелкими замками, которых лишился ранее. Он также вторгся на земли врага и после нескольких операций, проведенных им с храбростью и успехом, он подошел к Вандому и оставался там со своей армией в течении нескольких дней. Однако, король Франции, думая, что он от этого места ушел, разбил свой лагерь недалеко от Вандома, а когда он узнал о близости врага, то стал отступать ночью. Когда наступило утро, король Англии преследовал отступающую армию и захватил повозки и обоз бежавшего короля, вместе с некоторыми сокровенными сокровищами и богатства разного рода, а также многое из его домашнего добра.

Однако в это время его раздражение вызвали несколько негодяев - перебежчиков из Аквитании, а именно Жоффруа де Ранкон (Geoffrey de Rancon) и граф Ангулемский, люди очень могущественными, чья смелость заслужила одобрение французов, которые и побудили их выступить против короля Англии. Правда сын Генриха Наваррского, родственник английской королевы Беренгарии, вступил в Аквитанию во главе армии и опустошил землю этих перебежчиков, но когда он получил вести о смерти своего отца, то вернулся домой, чтобы заполучить наследство. Спустя короткое время с этим графом Ранконом, о котором я упоминал, распорядилась судьба, и король Англии, явившись туда со своей армией, после короткой осады захватил его знаменитый замок, называемый Тайльбур (Tailleburt), а затем, направив свою атаку против другого перебежчика, после быстрого и кровавого штурма взял город Ангулем. Пока происходили эти события, король Франции оставался очень спокойным, поскольку Ричард искусно сдерживал его надеждами на перемирие, что уже было предметом взаимных переговоров.

Глава 3.

О перемирии заключенном между королями, и о мире в провинциях, не избежавших при этом королевских налогов.

В году 1194 от разрешения Девы, около праздника главы апостолов, называемом "Ad vincula" (1 августа), после многих столкновений и различных происшествий, при посредничестве влиятельных людей, было торжественно подтверждено королями "оставление оружия" (называемое перемирием) сроком на 1 год. Оно было чрезвычайно полезно для короля Англии, чтобы восстановить его силу, которая сильно поубавилась вследствие его плена, хотя, некоторым казалось, что оно было не очень почетным, так как теперь он владел Нормандией в границах, меньших, чем прежде. Но возобладали соображения целесообразности, и было важно поправить состояние государственных дел, хотя бы и с некоторым уроном для репутации. Так и было сделано, и провинции, которые были местом войны, насладились коротким периодом отдыха. Но при приостановке дурных дел, со всей неистовостью проявилась жадность королей по отношению к своим подданным в их усилиях выкачать у них деньги, так как они размышляли более о войне, чем о мире, и всесторонне готовились к бесплодным предметам своих будущих деяний.

Ведь в этом деле не было упущена ни нечего, и когда случился обман (даже если и только казался таковым), то королевские сборщики налогов не останавливались перед откровенным насилием для того, чтобы добыть денег. Тем временем, особенно сильно жаловались (хотя и тщетно) о своих необычайных тяготах те люди, что благодаря благочестивом льготам прежних суверенов привыкли наслаждаться свободой и иммунитетом от любых светских налогов, а именно - люди духовного звания. И действительно, наихристианнейшие отцы упомянутых мною королей были выдающимися покровителями и защитниками людей, посвятивших себя делу веры, и мы скорбим, что их сыновья лишь слегка подражали им в этом отношении. Действительно, король Англии, по причине своего своенравного юношеского характера, испытал много опасностей в начале своего правления, и мог считаться кем угодно, но только не кротким государем, но от короля Франции, по памяти об его отце и о по миролюбивому поведению в юные годы, можно было ожидать на будущее и лучшего, и люди всех сословий молились за его благополучие. Однако когда он вернулся домой из областей Востока, о чем упоминалось выше, он, из-за своей непримиримой ненависти к королю Англии, изменился в другую сторону, и он проявил свою суровость почти ко всем, а особенно - к духовным орденам и клирикам, как будто бы вымещая свою месть на своих собственных подданных. А вот король Англии, благодаря милости Божьей, после возвращения из плена, оказался более мягким.

Например, в это время в Англии случилось быть почтенному Иоанну, архиепископу Лионскому, и когда он вместе с несколькими своими приближенными находился в Лондоне, то некоторые людей стали жаловаться при нем на жестокость своего государя. Он сказал: "Не говорите так, ведь я скажу вам, что ваш король просто отшельник по сравнению с королем Франции", и после нескольких замечаний о поведении своего суверена, он добавил, что когда тот стал взрослым, то сохранив свою собственную казну, все средства для ведения войны, что вел против короля Англии, он извлекал из церквей и, главным образом, из монастырей.

Глава 4.

О том как в времена короля Ричарда в Англии начали входить в обиход рыцарские упражнения.

Во время перемирия между этими королями в Англии начали проводиться военные мероприятия, а именно - упражнения с оружием, обычно называемые турнирами, и король, который их ввел, требовал небольшую сумму денег от каждого, кто желал бы участвовать в этих соревнованиях. Это королевское требование никак не влияло на ревность молодых рыцарей, которые горели любовью к оружию, оно не стесняло их пыл и не препятствовало им торжественно собираться для проведения этих мероприятий. Но хорошо известно, что военные столкновения такого рода никогда не проводились в Англии, поскольку нельзя было обойтись только упражнениями и проявлением доблести без того, чтобы не возникали какие-нибудь ссоры. Если только в дни короля Стефана, когда из-за его непозволительной слабости, не стало возможности проявлять свою энергию в административных и гражданских делах. Более того, во времена королей, что были до него, а также во время Генриха II, который наследовал Стефану, эти рыцарские упражнения и вовсе были запрещены в Англии, а если кто, быть может, и хотел искать славы в военном деле и желал присоединиться к этим соревнованиям, то тот пересекал море и участвовал в них во всех уголках земли.

Поэтому, славный король Ричард, приняв во внимание то, что в бою более опытны те, кто больше тренируются и обучаются, определил, что рыцари его собственного королевства должны тренироваться в пределах своих собственных земель, поскольку в этих воинских играх они смогут научиться настоящему военному искусству и приобрести военный опыт, и что французы не смогут поражать английских рыцарей как людей неумелых и необученных. Следует, однако, следует знать, что воинские упражнения такого рода были запрещены тремя общими соборами, при трех почтенных римских понтификах, по какой причине папа Александр говорил на Латеранском соборе: "Идя по стопам наших предшественников, блаженной памяти пап Иннокентия и Евгения, мы запрещаем собираться этим отвратительным сборищам, что называются турнирами, на которые рыцари, предварительно условившись, привыкли собираться и на которых с опрометчивой дерзостью сражаются друг с другом, отчего часто происходят смертоубийства и исходит опасность для душ. Поэтому, если какой-нибудь из этих рыцарей будет там смертельно ранен, то хотя ему и нельзя отказывать в отпущении грехов, если он о том попросит, но все же, пусть он будет лишен христианского погребения". Хотя такие торжественные собрания рыцарей и запрещены церковной властью, под страхом тяжелого осуждения, все же пыл этих юношей, которые в своем тщеславии ищут воинской славы, и которые стремятся заслужить благоволение королей, желающих иметь опытных солдат, даже и по сей день с презрением относятся к этому церковному постановлению.

Глава 5.

О возвращении Джона к своему брату.

В это же самое время, Джон, брат короля Англии, к великому позору для себя, служил в армии короля Франции против своего собственного брата. Пока его брат Ричард томился в Германии, он был введен в заблуждение и соблазнен французским королем, до того, что нарушив законы природы, он связал себя с врагами своего брата. До тех пока Джон имел власть, он пользовался почетом у короля Франции, но когда он был лишен тех крепостей, что благодаря великой щедрости своего отца и своего брата, получил в Англии и стал бессильным (не имея ничего чем бы мог нанести ущерб своему брату), то король Франции стал презирать его, как если бы уже и не нуждался в его помощи. Но когда Джон увидел, что его брат не только вернулся в целости в свою страну, но и даже сильно преуспел, он, наконец, решил воссоединиться с ним. Поэтому, при посредничестве матери, он вернулся к нему в качестве просителя и был принят с довольно таки братским отношением, и позже нес военную службу ему против короля Франции верно и храбро, искупляя, таким образом, прежние ошибки своей дальнейшей службой, и полностью вернул себе любовь своего брата.

Гуго де Нонан (Hugh de Nonant), епископ Честерский, человек непостоянный во всех своих делах, который будучи мучим своей дурной совестью, бежал от глаз короля Англии во Францию, также умиротворил короля немалой суммой денег. И вернув себе свое епископство, позже он более заботился о том, чтобы быть в своих делах полезным королю, чем о своих пастырских обязанностях.

Глава 6.

О том, как один Стефан был введен в заблуждение демоном.

Пусть в этом месте мне позволят рассказать о том, что случилось со Стефаном, губернатором Анжу, незадолго до возвращения короля из Германии. Этот Стефан был возвышен королем Генрихом из заурядного положения к высочайшим правительственным постам, и при жизни этого короля в своих делах отличался благоразумием и умеренностью. И он был угоден и сыну, королю Ричарду, настолько, что когда он уже был готов отправиться в заморские страны, он доверил ему то же положение, на тех самых правительственных постах. Однако, Стефан, полагая, что король с таким нежным телом вероятно никогда не вернется, по причине великих и неизбежных опасностей такого очень длительного и трудного паломничества, начал, во время его долгого отсутствия, превышать пределы вверенной ему власти и стал проявлять себя в делах великих и предметах слишком высоких для него.

Однако, желая полностью удостовериться, что государь никогда не вернется в свою страну, он, при посредничестве одного близкого друга обратился за советом на этот счет к одному человеку из Толедо, который был известен в странных искусствах, и дал ему награду за предсказание. Предсказатель принял в тайном месте человека, которого намеревался обмануть, показал ему некую голову, и когда он к нему обратился, сказал: "Спрашивай у этой головы, но будь немногословен и краток, поскольку на длинную речь и на многие слова она не дает ответа". Тогда Стефан сказал: "Увижу ли я короля Ричарда?", и из головы злой дух ответил - "Нет". Затем он спросил: "Как долго продлится мое правление, что я получил от короля?" Дух ответил: "До твоей смерти". В третий раз он спросил, где он умрет, и ответ был: "In pluma". Ему не позволено было спрашивать далее, но будучи отпущен волшебником, он ушел от него с радостью, для того, чтобы в должное время убедиться в лживости вызванного им демона. После этого он приказал своим слугам предпринимать всяческую предосторожность, и никогда и ни при каких обстоятельствах не носить около него, или в любом месте под ним, ничего сделанного из перьев, поскольку предсказание обещало ему очень долгую жизнь до тех пор, пока он не умрет "in pluma", то есть среди перьев.

Поэтому, с того времени он стал вести себя очень уверенно, будто бы предвидя будущие события, попирал своих вассалов, и подавлял любого из них, а особенно одного знатного человека, которого он подозревал и ненавидел. Тот человек, будучи неравен ему по силе, бежал от угнетателя в один из своих замков, но губернатор окружил замок своими войсками, с целью штурмовать его. И случилось так, что когда он, вместе с несколькими своими приближенными обходил его, скорее с беспечностью, нежели с осторожностью, чтобы определить, с какой стороны будет легче всего его взять, то его противник, которого на смелые дела подвигло отчаяние, внезапно со своими людьми совершил вылазку через задние ворота, и захватил своего врага в плен, который будто бы по Божьему суду попал к нему в руки. Тот с удовольствием привез его внутрь стен, и хотя он предлагал большой выкуп за свою жизнь, все же его предали жестоким пыткам и убили. Но это замок назывался "Pluma", и стала ясна игра слов того обманчивого духа, когда он предсказывал несчастному человеку, что тому суждено умереть "in Pluma".

Это похоже на то, что когда-то случилось с псевдо-папой Гербертом. Ведь он был предан кощунственной магии и спрашивал у бронзовой головы, когда он умрет. И ответ был: "Когда ты должен будешь праздновать мессу в Иерусалиме". Поэтому, не приняв во внимание игры слов, и полагая, что он никогда не посетит святой город Иерусалим, он начал жить, ничего не опасаясь, как будто бы никогда не умрет, или, по крайней мере, проживет еще очень долго. Но он был заслуженно введен демоном в заблуждение, и не заметил того, что в Риме есть церковь, называемая Иерусалимом, где римский понтифик обычно каждый год торжественным образом проводить священное богослужение в воскресенье, когда поется псалом "Возрадуйся, о Иерусалим". Поэтому, когда в надлежащее время ему потребовалось провести традиционную службу, он, наконец, хотя и слишком поздно, внезапно содрогнулся от ужаса и при всей лживости ответа, он испытал на себе его правдивость.

Аналогичный случай также рассказывают об Альберике, прежнем графе Нортумберленда, который, будучи великим и могущественным, не удовлетворился своим собственным положением, но стремился достичь еще больших почестей. И советуясь, при посредничестве одного последователя этого низменного искусства, со злым духом, он услышал, что должен обладать "Graecia". В конце концов, оставив все, чем он владел, он отправился в области Востока и, веря своему оракулу, прибыл в Грецию. После того, как он долго оставался в Греции без всякой цели, случилось так, что греки услышали, что он явился для того, чтобы править над ними, и они выгнали его со своей земли, отобрав все его добро и едва не лишив жизни. По прошествии нескольких лет, изнуренный тяжким трудом и несчастиями, он вернулся в Нормандию и, благодаря старому знакомству, был доброжелательно принят королем Генрихом. И желая обеспечить на будущее благосостояние своего измученного друга, он одарил его браком с одной вдовой, наделив его всем ее наследственным достоянием. На торжественной службе священник обратился к ней: "Леди Graecia, желаете ли Вы соединиться с этим человеком?", поскольку именно так ее звали. Тогда он, наконец, признал проницательность бесплотного духа, который вселил в его жадный разум тщетные надежды, ради которых он должен был бы обладать "Graecia".

Глава 7.

О том, как пало королевство норманов в Сицилии.

В эти дни было низвергнуто находившееся в самом расцвете королевство Сицилия (которое, со времени своего основания Гвискаром, оставалось в неизменных условиях более 100 лет), и произошло это скорее из-за несчастного случая, чем из-за внешней силы, и перешло оно, вместе с принадлежащими ей провинциями, а именно - Кампанией, Апулией и Калабрией, под власть императора Германии. Чтобы яснее описать эти события, мы должны начать повествование с несколько более раннего времени.

В то время, когда Вильгельм завоевал народ Англии, Гвискар, происходивший из нормандской семьи среднего достатка, решил, что добился малых выгод на службе у этого короля, и, будучи уверен в своей собственной доблести, был недоволен слишком скромной участью. И посему, вместе с несколькими спутниками, он уехал из родной страны и отправился в Апулию. После того, как он в сражениях завоевал себе репутацию, люди его же племени, бедные и жаждущие получить более высокую награду, вдохновились его примером, и стали постепенно стекаться к нему, а он стал их вождем. Но те люди, ради которых он перед этим воевал, стали ему вредить и обманывать, однако он, за короткое время, их покорил себе, и извлекая для себя выгоду из своей возросшей удачи, стал столь могущественным, что привел под свою власть богатые провинции Апулию и Калабрию, а благодаря чудесному везению, заполучил еще и королевство Сицилия. Не удовлетворяясь этой славой, он с враждебными намерениями отправился в Грецию и захватил некоторые провинции Константинопольского императора, одолев того в битве. Он заставил его войска бежать и вынудил его самого с позором отступить. Император вновь подготовился к войне и собрал отовсюду войска империи, а в это же время Гвискар получил от римского понтифика послание, чтобы с наивозможной быстротой придти к нему и оказать помощь церкви Святого Петра, на которую напал император Германии. Поэтому, он оставил в Греции своего сына Боэмунда, но вскоре после этого, тот был отравлен своей женой, которая была соблазнена этим же императором, и таким образом, по несчастливому концу после столь полного успеха он увидел сколь преходяще все сущее в этом мире.

Однако он оставил своим сыновьям полное право пользоваться своими обширными завоеваниями, и они правили после него счастливо и с большой славой, угрожая и грекам, и африканцам, и еще при этом оставались вне досягаемости императоров Германии. Преемственность в этом наиблагороднейшем роду продолжалась до Вильгельма, сына Вильгельма, который, после женитьбы на дочери наиславнейшего короля Англии, Генриха, не имел от нее детей и был застигнут ранней смертью. Поскольку все отвергали правление немцев, то по выбору и избранию знати, ему наследовал Танкред, бастард. Кроме этого, когда разным соперникам представилась возможность оспаривать право на наследование после смерти короля, то Констанция, тетя умершего короля, вышла замуж за Генриха, сына императора Германии Фридриха. Когда его отец умер во время похода на Восток, как об этом рассказывалось выше, он получил империю по праву законного наследования, и обратил внимание на то, чтобы привести под немецкое правление земли, оспариваемые его женой. Собрав войска со всей империи, он вторгся в Кампанию и Апулию и заполучил по сдаче несколько городов и множество замков, но когда он осадил Неаполь, самый известных из тамошних городов, то в его лагере возник мор и выкосил немалую часть его многочисленной армии. Сам он, вместе с остальными, с трудом бежал. Однако, тем временем, его жена, которая находилась в Салерно, попала в руки врагов, поскольку там высадился флот Танкреда, и помощью местных жителей (как говорили) обратил в бегство отряд солдат, который находился в этом месте при королеве. Она была взята в плен, увезена на Сицилию и содержалась королем Танкредом с почетом, а спустя короткое время была доставлена своему мужу.

Когда этот император вернулся в Германию, то он замыслил второй поход в Апулию, чтобы смыть свое предыдущее поражение, а поскольку в его собственной казне не было достаточно денег для обширных военных расходов, то он опозорил свою империю несмываемым актом бесчестия. Случайно увидев возможность того, что могло бы позволить ему провести будущий поход, он позабыл о чести императора и из христианского правителя превратился в другого Саладина, когда обуянный жадностью, он сделал своим пленником славного короля Англии, во время возвращения того домой с Востока, где он много потрудился ради Христа, о чем было достаточно подробно рассказано выше. И таким образом, Англия обезденежила, лишилась даже священных церковных сосудов, и все для того, чтобы к немалому позору для империи, обеспечить траты на войну в Апулии. Хотя король и был освобожден, все же в заключении остались его заложники, поскольку огонь жадности, горевший в бесстыдной груди императора еще на сказал ему - "довольно". Посему он собрал неисчислимые войска со всех частей империи, намереваясь вторгнуться во вражеские пределы, но перед этим воинским нашествием случилось так, что король Танкред и его сыновья испытали на себе удары судьбы, и не осталось в живых никого из мужчин этого рода, кто бы смог претендовать на вакантное королевство, особенно против наследственного права его жены, подкрепленного мощью императора. Постепенно продвигаясь со своей армией вперед, император, именем своей жены, без труда заполучил богатые области Апулии, Калабрии и Сицилии. Говорили, что он даровал прощение тем, кто был против него при Танкреде, но жестокой карой наказал жителей Салерно и разрушил этот, некогда знаменитый город. Про победоносного Гвискара говорили, что он прежде уже поступал также с жителями этого города, наказав их за предательство, и этим примерным наказанием установил повиновение впредь. Таким образом, это благородное королевство, которое при мужском наследовании стояло столь долго непоколебимым, потерпело крушение и пропало при наследовании женском, и обратилось, таким образом, в провинцию римского императора, в году 1194 от разрешения Девы.

Глава 8.

Об ужасной смерти герцога Австрийского.

В году 1195 от разрешения Девы Божественная милость, наконец-то, улыбнулась славному королю Англии, после испытания им таких великих несчастий. Ведь когда он, с великим трудом, уже приготовил более 20 тысяч марок для герцога Австрийского, чтобы побыстрее передать их за тех людей, что были даны герцогу в качестве заложников за недостающую сумму, сами они вдруг предстали перед королем, неся на своих устах молоко и мед - ведь они возвестили о том, что их злобный враг был сокрушен тяжестью Божественного правосудия, и они выказали много радости, в подтверждении истинности своей вести. Они также рассказали, что перед его смертью, земля его, бичом той же Божественной власти, была поражена многими карами, так что уже из этого можно было бы понять, что правосудие не замедлит настигнуть и его, если только он побыстрее не проявит плоды своего покаяния – ведь именно он был виновен в тех многих бедствиях, которые обрушились на христианские страны из-за наинесчастнейшего пленения короля Англии.

Ведь, как говорили, некоторые города той земли были уничтожены пожаром, для которого не было никакой причины. Дунай, эта весьма великая река, как бы из мести, вышел из берегов и, к большому ущербу для людей, залил некоторые прилегающие местности. В середине лета вся эта страна была высушена необычайной и неестественной засухой, и вопреки времени года, испытывала недостаток зелени. Семена плодов земных, что должны были давать побеги, вырождались в червей, повсюду распространялась болезнь, которая затронула и ноблей этой страны. Но эти бедствия не ужаснули его злое и жадное сердце и не заставили его воздержаться от еще большей жажды английского богатства, хотя он уже и получил многие тысячи марок от пленного короля, и хотя он находился под анафемой произнесенной римским понтификом за те деяния, что совершил против короля Англии, все же, все сильнее одолеваемый жадностью, он гордо осмеивал эту анафему. Тогда топор божественного воздаяния обрушился на корень этого дурного дерева, согласно писанию: "Погибели предшествует гордость, и падению надменность" (Притчей, 16, 18). Разбогатев, благодаря выкупу за своего благородного пленника, он созвал ноблей этой земли и решил торжественно отпраздновать Рождество Господне с большой показной роскошью и славой.

В соответствии с этим, в первый день празднований он сиял во всем блеске, однако, на следующий день уступил славу Господу: в день рождения Св. Стефана (20 декабря), после обеда, он выехал, чтобы побороться на копьях со своими рыцарями, и случилось так, что его лошадь упала, сбросив всадника, и раздробила ему ногу, так что сломанные кости прорвали кожу и вышли наружу. Быстро призванные лекари, проявили некоторую заботу о лечении такой большой раны, и применяли те средства, что посчитали целесообразными. Однако на следующий день нога выглядела столь почерневшей, что лекари решили, что необходима ампутация, и он сам, из-за любви к жизни требовал, чтобы была проведена операция, но не было никого - ни врача, ни домашнего слуги, ни даже его сына, кто мог бы провести ее. Наконец, был вызван его капеллан и принужден к этому - пока сам герцог, своей рукой приставил топор к кости своей ноги, тот, с помощью молота, в три удара обрубил ногу. Затем лекари применили лекарства, а когда они пришли к нему на следующий день, то по несомненным признакам, они почувствовали, что он находится у врат смерти, и своими взглядами и словами сказали ему: "Приведи свой дом в порядок, ибо ты умрешь, не выздоровеешь" (Исайя, 38, 1. русский перевод "сделай завещание для дома твоего, ибо ты умрешь, не выздоровеешь"). Таким образом, оставшись без надежды, он послал за епископами, которые были приглашены и пришли на торжества, и в присутствии своих ноблей он упрашивал их освободить его от анафемы, наложенной на него римским понтификом. От всего духовенства был возвращен такой ответ - он никоим образом не может быть прощен, если только он не гарантирует клятвой, что предстанет перед судом церкви в ответе за тот ущерб, что он навлек на короля Англии, и что пусть его нобли так же поклянутся в том, что если, быть может, приговор церкви не сможет быть приведен в действие им самим, то тогда они, всеми возможными способами, позаботятся о том, чтобы ничего из того, что будет решено, не осталось бы неисполненным.

После того, как он торжественно подтвердил это обязательство, он получил прощение, и вскоре приказал, чтобы заложники короля Англии были отпущены на свободу. Спустя короткое время, испытываемые им страдания стали еще более суровыми, и его сын, который наследовал ему, возжелал также стать наследником и отцовской жадности, и чтобы последняя воля отца не была выполнена, он присоединился к некоторым ноблям и воспротивился этому. Когда он отошел к Господу, то благодаря похвальному и несгибаемому рвению духовенства, тело герцога оставалось без погребения в течение нескольких дней, что бросает тень на непокорного сына, Наконец, весьма этим обеспокоенный, он полностью освободил вышеупомянутых заложников, и пожелал выдать им 4000 марок, чтобы они вернули их королю Англии. Но те, по причине опасных дорог, предпочли вернуться в свою страну не обремененные грузом, и с готовностью поспешили домой. Они были первыми, кто принес весть о своем освобождении. Король обрадовался этим новостям, возблагодарил Господа и с этого времени его жизнь пошла уверенней.

Глава 9.

О том, что Божьим промыслом, случилось в провинции Ле Ман ради исправления поведения короля Англии.

Говорят, что в это же время, в провинции Ле Ман, произошло другое событие, которое ясно напомнило этому же королю о его спасении. Предмет этот известен многим, и мы вставляем его в наше повествование так, как нам о нем поведал достойный доверия почтенный человек, который уверял, что они узнал об этом от епископа Ле Мана.

Некий человек, один из епископских вассалов, побуждаемый преданностью Богу, отправился в Испанию к святыне благословенного апостола Иакова и вернулся домой в добром здравии. Спустя короткое время, еще более воспламенившись огнем веры и набожности, он пожелал посетить гроб Господен - путешествие гораздо более длинное. Поэтому, сказав семье прощай, он в соответствующее время года начал свое путешествие. Однажды, когда он шел в одиночестве, перед ним на дороге вдруг встал некто огромного размера и грозного вида. Человек, будучи напуган, поднял руку и облачился в броню Христа. Но тот другой, будто бы к нему не имел отношения знак спасения, сказал: "Ты не будешь умен, если будешь надеяться этим средством защитить себя от моего прихода, но если ты падешь на колени и поклонишься мне, то я сделаю тебя богатым и очень знатным". На это, преодолев слабость своей смелостью, человек свободно ответил: "Мне ясно, что твое искусство происходит из дурного источника. Придержи свои дары для себя самого, а мне достаточно щедрости Всемогущего Бога и я поклоняюсь ему одному". Тогда другой сказал: "Тебе следует взять что-нибудь у меня, даже против своей воли", и протянув то что у него было, а именно, плащ из легкой материи, он набросил его на голову человека, и немедленно, при его прикосновении к голове, загорелось пламя, сожгло его волосы и обуглило кожу на голове. Тогда враг, подавшись вперед, схватил дрожащего человека за руку. Но человек, оказавшись в таком положении, вспомнил свое недавнее паломничество и громко воззвал в Святому Иакову. Откликнувшись на этот призыв, благословенный апостол быстро предстал в своем обличии и своим могучим словом сделал выговор злобному противнику. Но когда человек был спасен от рук бешенного врага, он, находясь уже в безопасности, услышал те слова, ради которых, надо полагать, это все и произошло, согласуясь с волей Божьей.

Апостол сказал злодею: "Говори, кто ты такой, и что у тебя за дело". Вынужденный отвечать этим приказом, тот сказал: "Я злой дух и я враждебен роду человеческому, и я искусен в тысяче способов творить зло. Именно мне удалось добиться того великого скандала и падения христианского могущества на Востоке. Именно я посеял отвратительный раздор между христианскими королями в Земле Обетованной, с тем, чтобы ими ничего не могло быть сделано, и чтобы в их руках не смогло бы преуспеть дело Божье. Кстати сказать, с помощью исполнителя моего злого умысла, герцога Австрийского, я сделал короля Англии пленником при его возвращении из Сирии, вызвав тем самым многое злодеяния в христианских королевствах, и сопроводив этого короля домой, после освобождения его из плена, я теперь остаюсь в этих местах и часто присутствую около королевской постели в качестве приближенного министра, и я несу стражу над его казной, что собрана в Шиноне". Проговорив эти слова, злой дух исчез. Успокоив человека, апостол также удалился в тайную обитель своего сиятельства. Однако, человек, быстро вернулся в город Ле Ман

и там, не утаивая, рассказал обо все событии, как оно было, епископу и заслуживающим доверие людям, и в доказательство своих добрых намерений он обнажил голову, которая была лишена волос и показал руку, покрывшуюся волдырями после касания рукою того вредоносного существа. После того, как это случилось, он через несколько дней возобновил свое назначенное путешествие. Ничего из этих обстоятельств не было скрыто от короля Ричарда, и охваченный страхом перед Тем, Кто касается гор и те дымятся, под воздействием мудрого совета, как мы слышали, он впредь пожелал отдавать свою постель тому, кому она больше нужна и он стал дарить из своих сокровищ большую милостыню нуждающимся.

Глава 10.

О смерти Гуго, епископа Дархэмского.

В этом году, на 42-м году своего епископата, уступил судьбе Гуго, епископ Дархэма. В самом деле, из всех тех избранных епископов, которых недостоин мир, мы читали лишь о немногих, которые бы находились в этой должности столь долгое время, но епископы нашего времени, для которых мирское является не мукой, но главным в жизни, и которые не знают, что значит сказать вместе с пророком: "Горе мне, что мое существование продлено", проводят только короткое время в трудах благочестия и тем больше сокрушаются печалью, когда бывают вынуждены оставить свое добро и свои удовольствия, чем больше изобиловала удовольствием их жизнь пока они пребывали в богатстве. Ведь, как говорили, этот епископ (я уж не знаю каким образом введенный в заблуждение), пока находился в расцвете лет, предрекал, что его век будет долог, и как слышали многие, говорил, что проведет 10 лет в слепоте, из-за того, его глаза с возрастом потемнеют. Поэтому, полагая себя в мирской безопасности, он обнаружил, хотя и слишком поздно, ложность своего мнения, когда его застала его врасплох приблизившаяся смерть. Все же в этом так и осталось неясным – толи кто-то ввел его в заблуждение, или же он сам основывался только на своем собственном мнении, надеясь на свое доброе здоровье, и потому мог предрекать себе долгую жизнь.

Однако, до 70-го года своей жизни, на котором он умер, и до начала той болезни, от которой он умер, он уверенно жил свободным от телесных болей, крепким и здоровым человеком. Он был мужем наиблагоразумнейшим в ведении земных дел, и наикрасноречивейшим, хотя и без большого знания литературы. Он очень жаждал денег и был полон знаний о том, как бы их добыть. Как у епископа, он не отличался духовной силы или превосходством, но он добивался светского влияния, и с великой потерей принадлежавших церкви денег, которые должны были бы использоваться для более религиозных целей, он добивался для себя великого имени, такого же как у великих мира сего. Он вызывал восхищение строительством замков и возведением в различных местах благородных зданий, но чем больше он строил на земле, тем меньше он построил на небесах. Кроме того, он не был свободен от соблазнов светской жизни, и был возведен в епископы в возрасте, отвергаемом канонами, только лишь по причине знатности своей семьи. И он тщательно исполнял сказанное Соломоном: "И все что желали глаза мои, я не отвергал, и я не отказывал своему сердцу ни в какой радости". Хотя он и не жалел свое добро, но напротив, чтобы не потерпел неудачу ни один из замыслов его великого ума, он нескромно расточал богатства, которые собирал с большим трудом, все же, с другой стороны, копил он намного больше, чем растрачивал.

Он был очень снисходителен к прокаженным и построил для них тот благородный госпиталь, что находится недалеко от Дархэма, действительно с богатой щедростью, но частью, не очень честными способами. Используя свою власть, он обратил на это благочестивое дело не малую часть состояния других людей, ради того, чтобы не обременять расходом свои собственные средства. Кроме того, после крушения христианского народа на Востоке, когда христианские государи и огромное число народа приняли крест Господень, он также решил быть их товарищем в этом благочестивом намерении. Позже, в первый день Великого поста, он торжественно принял знак Господа и в качестве наказания за свои грехи, сменил свою мягкую нижнюю одежду на власяницу, которую, однако, носил не долгое время. Кроме того, он не упустил возможность даже отбросить свой священный знак, когда был тепло принят королем, который упрашивал его и никоим образом не отказался от забот государственной службы, как об этом было более подробно рассказано в своем месте. И будучи хитро водим за нос королем, он купил у него графство Нортумберленд и выплатил ему все деньги, которые собрал для расходов на далекое паломничество.

После того, как это было сделано, и король отбыл на Восток, он, наконец удалил со своего плеча священный знак и в новом удовольствии от двойного почета - старого епископа и молодого графа, он великолепно проявлял свою власть и славу вплоть до возвращения короля. Но когда тот вернулся из плена в Германии, епископ заметил, что лицо короля ему не улыбается, и он подумал, что ему не умиротворить его никак иначе, как отказом от графства, которое он купил за большую сумму и которым владел лишь короткое время. Однако он оказался неспособным успокоить его этим, и позже горевал по поводу настойчивых вымогательств, поскольку король полагал, что денежные мешки столь великого епископа не могут быть слишком легко опустошены, особенно после того, как он предложил большие суммы для выкупа графства, которое прежде напрасно купил. Впоследствии, король, решив отправиться за море, своей королевской властью нетерпеливо потребовал обещанных ему денег, но не собираясь одаривать его графством. Епископ на это подал прошение, через специальных посланников и передав подарки, чтобы король, ради тех денег, что прошли между ними, вернул бы графство ему, или же, если он его не вернет, то пусть хотя бы воздержится от своих требований. Но король, умно польстив своему человеку (как он уже делал прежде), исполненным почтения письмом, приказал ему, приехать в Лондон и заплатить предложенную сумму, а как отец своей страны, впредь он, вместе с епископом Кентерберийским, займет место правителя всего королевства.

Возликовав от этой милости, епископ с великим удовольствием начал свое путешествие в Лондон. Он приехал на одну из своих вилл, под названием Крейк (Creik), в то воскресенье (12 февраля), за которым на неделе следует Великий пост, и когда, согласно обычаю священников устраивается пир. И там он, невзирая на свое старое тело, поглотил столько, что его несчастная утроба, которую ничто не могло усладить при искушении обилием всевозможных яств, была вынуждена принимать их до тех пор, пока не переполнилась. Когда он пожелал освободиться от неумеренного излишка с помощью рвотного, то ему стало от этого намного хуже. Поэтому, начиная с этого дня, он постепенно слабел, но все же, упрямый духом, он еще несколько дней продолжал свою поездку, доехав до Донкастера (Doncaster). Поскольку его недомогание усиливалось, то он стал неспособен бороться дальше и был отправлен водой в Ховден (Hoveden), что случилось примерно в первое воскресенье поста (19 февраля), и там он был прикован к постели. Поскольку теперь он отчаялся, из-за того, что его состояние становилось все хуже, он, по убеждению своих друзей, которые там присутствовали, составил завещание, и с этого времени, хотя и запоздало, он обнаружил появление плодов покаяния. Как он говорил, он почти не чувствовал боли, хотя его слабость постоянно усиливалась, и наконец, полностью одолела его, и он окончил свою жизнь. Когда он умер, церковные доходы его епископства были сразу переведены в казну королевскими чиновниками, которые полностью выявили все его тайные поступления и употребили все, что нашли на службу королю. Даже его слуги и чиновники не избежали допросов, поскольку, по королевскому приказу, они стали предметами строгого расследования, как если бы они разграбили его добро, и каждый, в соответствии со своими способностями, был вынужден дать возмещение из собственного имущества.

Глава 11.

О трех незаконнорожденных детях этого епископа, и о том, кто ему наследовал.

Кроме того, тот епископ, о котором идет речь, в то время, когда, незадолго до возведения в сан епископа, был казначеем церкви Йорка, породил трех незаконнорожденных детей от разных матерей. Но это не удержало его, хотя бы из уважения к божественным установлениям, от стремления к должности епископа, и не воспрепятствовало его избранию, поскольку каноны были забыты, а люди действовали неблагоразумно. Однако, Св. Григорий говорит, когда пишет духовенству и ноблям города Неаполя: "Мы узнали из сообщений некоторых людей, что диакон Иоанн, который был избран другой партией, имеет маленькую дочь. Посему, если они хотят действовать разумно, то не должны его избирать, а сам он не должен давать своего согласия, поскольку как смеет он самонадеянно приближаться к сану епископа, в то время как про него самого известно, что у него еще не было воздержания в течение достаточно длительного времени, о чем свидетельствует его малолетняя дочь?" Поэтому, раз тот человек, из-за наличия одной дочери, не должен был стремиться быть избранным на должность епископа, то еще меньше должен был к этому стремиться этот, так как имел трех маленьких сыновей.

Все же, получив епископство, он использовал его для увеличения богатств и создания великого имени тем отпрыскам, которых, через соблазны чувственных влечений, породил, перед тем как стал епископом. Однако во время его епископата детей у него больше не было. Его первенец, чья мать была благородного происхождения, главным образом любил войну, которая существует в этом мире. Следующий по порядку, благодаря благоразумной заботе отца, имел во владении многие церкви вместе с архидиаконством Дархэма, используя его все же более для удовлетворения своих потребностей, чем для пользы людских душ. Третий сын, которого отец любил наиболее сильно, также доставил ему много хлопот и расходов, он стал канцлером короля Франции, и своей ранней смертью глубоко ранил любящего отца. Второго сына (который пережил отца) он наделил большими земными благами, но спустя 6 месяцев после смерти отца он доказал тщетность и неверность этого счастья, последовав за отцом.

В конце того года, когда умер епископ, и после того, как епископство было многими способами ограблено королевскими чиновниками, этот престол, с королевского согласия, принял Филипп, аквитанец по происхождению, который в течение длительного времени был приближенным лицом при короле и соучастником его трудов, и поверенным в его секретах, и король пожелал его вознаградить благородным образом, как он того и заслуживал. Но чтобы он смог получить эту честь скорее, чем ожидать призвания на нее Богом, как это было с Аароном, то это дело было искусно устроено, и с помощью не разбиравшегося в деле, но жадного влияния короля, на выборщиков нажали так, что ни один из них и не думал голосовать против него, и они должны избрать того, кто уже прежде был избран королем, и они должны были прикрыть публичной явью церковного избрания то, что реально было определено выбором короля. Для многих людей, кто стремиться к церковным почестям через влияние сильных мира сего, стало привычным покоряться на открытых выборах, как будто они находятся на рынке, хотя в этом случае, их поведение было вызвано запугиванием, дабы они смели избежать соблазна выразить самостоятельность. Но это они делали тщетно, ибо апостол сказал: "Не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнет" (Галатам, 6,7).

Глава 12.

О том, как Губерт, архиепископ Кентерберийский, провел, именем легата, собор в церкви Йорка; и о споре, который существует между церквями Кентербери и Йорка по поводу первенства.

Епископ Дархэма был мертв, а архиепископ Йоркский находился за морем, чтобы успокоить гнев короля, который был на него сильно разозлен. Тогда Губерт, архиепископ Кентерберийский, который имел во всей Англии не только регалию правителя королевства, но и также апостолические права по управлению церковью, отправился в митриполию Йорка, чтобы продемонстрировать славу этой двойной власти. В соответствии с посланным наперед него предписанием, он приказал прелатам всей провинции торжественно собраться к его приходу, встретить его и представиться ему. И временно опуская имя примаса, он вошел в Церковь митрополии с великой пышностью, и показывая в ней большую власть, он с большим великолепием провел собор под именем легата святого престола, и никто не возражал и не протестовал против этого, поскольку все люди были либо поражены страхом, либо были мало преданы своей митрополии. Когда это было сделано, и его светская юрисдикция также стала здесь полной, он вернулся в свою собственную провинцию.

Здесь, я думаю, мне стоит упомянуть причину или предлог, из-за которого две митрополии Англии течении долгого времени боролись друг с другом. Определенно, архиепископ Йорка поддерживается авторитетом Святого Григория, который в письме в епископу англов, Августину, говорит: "Мы желаем, чтобы епископ Йорка подчинялся бы тебе, брат мой, но после твоей смерти пусть он предстоит над епископами, которых сможет рукоположить, так что пусть он не в коем разе не будет подданным епископа Лондона". И он добавил: "Да будет впредь различие в достоинстве между епископами Йорка и Лондона - пусть первым будет тот, кто будет первым посвящен в сан". Однако, епископ Кентерберийский (которого Святой Григорий называл епископом Лондона) утверждает, что эти полномочия были аннулированы в последующее время, а именно тогда, когда римский понтифик (как о том говорит Беде) посвятил в епископы над церковью Кентербери наиученейшего мужа Теодора, которого он также назначил и примасом над всеми епископами Англии. Известно, что его приемники в течение многих лет отличаются этой же прерогативой, откуда очевидно, что эта прерогатива дается человеку, но не церкви.

Со стороны архиепископа Йоркского отвечают, что святой Григорий установил общеизвестное и твердое правило, которое никогда не было аннулировано, хотя на некоторое время, по причинам временным, оно не применялось, так как если бы право просто бездействовало, но могло бы быть восстановлено в надлежащее время. Поскольку, согласно истории правдивого Беде, англы позже обратились к вере в Христа, то пастырские обязанности над этим народом осуществляли грубые и неученые епископы, и для того, чтобы проинструктировать таких людей, римский понтифик, только по необходимости, с благочестивым предвидением, назначил ученого Теодора, и в действительности, не аннулировал декрет наиблагословеннейшего отца Григория, а только лишь поступил, сообразуясь с временными обстоятельствами. Но тогда о приемниках Теодора надо думать, что они либо тоже лишь отдавали дань времени, либо же, когда настали лучшие времена, они стали виновны в необоснованной претензии, к то время как епископы англов, предстоящие над церковью Йорка, с некоторой провинциальной простотой, мало заботились о прерогативе своего престола, и со времен епископа Паулина в течение многих лет пренебрегали правом носить паллий. На это архиепископ Кентерберийский отвечает: "Что хотя употребление паллия и было восстановлено за церковью Йорка, но хорошо известно, что многие понтифики этой церкви были субъектами юрисдикции церкви Кентебери, или архиепископа, как своего примаса". Архиепископ Йоркский возражал: "Даже временные трудности не могут вызвать никаких сомнений по поводу прав церкви Йорка, поэтому этого не могли сделать и простота, либо небрежность епископов этой церкви, поскольку согласно воле Святого Григория, ее права не могут быть аннулированы, но должны быть твердыми и вечными".

Таким образом, этот тщетный спор по поводу первенства вовлек английские митрополии в долгую и дорогостоящую тяжбу. Однако каждый из них самым тщеславным образом подписывался "примасом всей Англии", но никто не обладал властью, согласной этому титулу. Почему же вышеупомянутый архиепископ Кентерберийский вздумал опустить титул примаса, для того, чтобы быть принятым в церкви Йорка в качестве легата апостолического престола. Определенно, этот титул был опущен не искренне, но лишь потому, что он не мог быть принят здесь, и потому он не мог явиться сюда в качестве примаса. Правда, его могли бы и не принять даже и в качестве легата, если бы клирики этой церкви пожелали бы воспользоваться привилегией, полученной за несколько лет до этого от святого престола, согласно которой они и их архиепископ были освобождены от юрисдикции любого легата, назначенного в Англию. Несомненно, они боялись его и не без причины, так как каждый боялся и думал, что не ему одному должно выступать по поводу прерогативы вопреки осторожности, и они предпочли покориться ему как легату, которого они хотели видеть другом и патроном, а не испытывать давление власти, против которой не были в состоянии бороться.

Глава 13.

Об армии сарацин, что вторглась в Испанию из Африки.

В эти же дни, а именно, в 1195 году от разрешения Девы, короли Англии и Франции находились еще в состоянии острейшей ненависти друг к другу, и ожидая с нетерпением начала военных действий, едва могли дождаться конца перемирия, которое, хоть немного, но ограничивало их злобные намерения. В это время в Испанию вторглась огромная армия сарацин, предводительствуемая (как говорили) неким лже-философом, исповедующим их суеверие, который обещал великие вещи. И соединившись с сарацинами, бывшими внутри страны и неся вместе с ними разрушение, они обрушились на христианские провинции. Эти африканцы, соревнуясь в поисках фортуны с восточными сарацинами, которые под руководством своего вождя, Саладина, вторглись в королевство Иерусалимское и искоренили само название христианского имени от Аравии и почти до самой Сирии, также возжелали равной с ними доблести и славы, и они замыслили изгнать или уничтожить соседние христианские народы, и подчинить всю Испанию своей пагубной ереси. Их уверенность в себе возросла еще и потому, что это время казалось им благоприятным. Ведь почти по всей Европе христианские короли находились в раздоре друг с другом, и настолько вовлеклись в дело отправления низменных побуждений своей жадности, что едва ли от кого-нибудь из них можно было ожидать, что тот отправиться на воинскую службы в Испанию ради распространения или защиты христианской веры. Поэтому, перейдя пролив, отделяющий Африку от Испании, и объединив свои войска с войсками испанский неверных, они с необузданной и кровожадной дерзостью наводнили христианские провинции. Но наши люди, вначале застигнутые врасплох внезапным нашествием этого великого множества врагов, вскоре восстановили свой дух и решили попытаться испытать военное счастье.

Эта земля столь обширна, что помимо той части, которой владеют сарацины, и которая тоже не маленькая, она облагорожена наличием пяти христианских королевств, которые вовсе не незначительны, и которые с переменным везением сражаются с этими неверными. Много крови было пролито с обеих сторон, но Бог благоприятствовал нашим людям, и вражеские армии, потеряв большую часть своей силы, с позором вернулись в свою страну, впредь, в меньшей степени полагаясь на пустую философию своего вождя. Слух об этом вражеском нашествии распространился вдаль и вширь, в короткое время распространился по всей Европе, и возвестил о вещах еще более ужасных, в то время как христианское население глубоко стенало и могло только винить своих государей, которые не воспламенялись Божественным рвением, не противостояли ложной вере, которая завоевывала землю, но, согласно словам апостола, они истребляли, избивали, пожирали друг друга. Воюя между собой, они, таким образом, истощили христианские силы, которых следовало бы сохранить в целости для борьбы с врагами христова имени. И при этом их не предостерегал недавний пример земли Иерусалимской, которая самым несчастным образом попала в руки сарацин, пока наши люди спорили между собой. Поскольку не было веры в свою собственную мощь и силу, которая воодушевляла и помогала против нас Саладину, этому врагу нашей святой религии, но напротив, было несогласие наших вождей, которое, проявилось в управлении Святой Землей, что он искусно и обнаружил.

Все же это лишь ничто по сравнению с нашими древними потерями, которые воистину проистекали из тех раздоров, что обессиливали христиан. Ведь когда в древности процветала Римская республика, империя Христа была столь великой, о! даже более великой, чем империя Рима, которая, кроме Европы включала в свои пределы наиболее прославленные и наиболее обширные провинции Азии и почти всю Африку. И все же, взаимные злодеяния христианских государей и людей, привели к тому, что выросла сила арабов, которых еще зовут сарацинами, и которые заполонили землю своей низменной сектой, так что христианской вера существует теперь только внутри небольшого пространства в пределах Европы. Это же наитлетворнейшее заблуждение вползло из Африки также и в Европу, которая вначале была им заражена, и которое и по сей день пятнает не малую часть Испании. Ради тех, кто, возможно, об этом ничего не знает, я могу, следуя традиции наших предков, в нескольких словах, объяснить происхождение этой наинизменнейшей секты, и рассказать о том, как она стала столь сильной, что смогла испортить столь много народов и королевств.

Глава 14.

О лже-пророке Магомете, и о законе, которые он ввел, основываясь на духе заблуждения, и о том, как этот закон заразил многие народа.

После времен блаженной памяти папы Григория, когда Римская империя, прежде простиравшаяся от Британского океана до пределов Персии, была до того опустошена суетой тиранов и гражданскими войнами, что ей едва хватало сил для собственной обороны от соседних народов, языческая армия разгневавшихся на христиан персов, с весьма немногими усилиями заняла некоторые восточные провинции Римской империи и христианской веры, которые были лишены своих военных отрядов. Вслед за этим последовали исмаилиты, которых правильнее называть сарацинами, но еще более правильно - агарянами, самая вредоносная язва. И как написано в Писании: "Оставшееся от гусениц ела саранча" (Иоиль, 1, 4) - действуя под руководством своего князя, лже-пророка Магомета, они преследовали выживших христиан на Востоке и почти полностью их вырезали. Этот же Магомет, во времена своей юности, из любви к путешествиям, побывал во многих странах, и будучи чрезвычайно восприимчив, во время частых бесед с христианами и иудеями, изучил церемонии и правила поведения, свойственные каждой религии, а для того, чтобы получить дружбу и помощь в осуществлении своих планов, которые он уже вынашивал в своем мозгу, со стороны наизлейших духов, он озаботился ознакомиться и с магическими искусствами. Обучившись этому, и будучи человеком исключительно хитрым и красноречивым, он вернулся к своему народу, поскольку он был исмаилитом, предназначенным для великих дел, и подобно злому зверю Апокалипсиса, который "имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон" (Откровение Иоанна, 13, 11), он казался невинным и простоватым для того, чтобы втихомолку изливая яд своих пагубных слов, увлечь за собой многих заблудших.

Постепенно, соблазнительными словами и при помощи магических искусств, он настолько свел с ума королеву своего народа (ведь у этого народа было в обычае, чтобы им правила женщина), что она стала почитать его как высочайшего пророка Бога и пожелала выйти за него замуж. Браком с ней он заполучил верховную власть над этим народом и увлек людей намного больше, чем прежде, поскольку на них влияло не только почтение к князю, но и вера в то, что они испытают на себе неудовольствие Бога, если хоть в чем-нибудь выкажут некоторую нерадивость в повиновении его высочайшему пророку. Во всех предписаниях, которым он учил увлеченных им людей, или тех, кого он мог увлечь, он представал в качестве Божьего человека, как будто бы Он говорит через него, и обманчиво подражая истинным пророкам, он начинал говорить со слов "Так говорит Господь", и поскольку он знал, что в святом законе написано "И сказал Господь Моисею, говоря...", и что такие слова можно понять как сказанные не человеком, но Божеством, которые лишь произнесены через человека, то и он также почел пригодным вставить в свои книги слова "И сказал Господь своему пророку Магомету, говоря…" - для того, чтобы то соблазнительное, что он выдумывал, получало бы вес Божественного авторитета.

И когда не только его подданные, но еще и многие другие, по своей доброй воле, почувствовали к нему склонность, и стали во всех вещах зависеть от него, он воспламенился желанием, под предлогом проповеди своей религии, еще более широко распространить свое господство, и как будто бы следуя предписанием Бога, он напал на соседние народы. Сперва он вторгся в христианские провинции Востока, затем он обратил свои войска против земель, находившихся под управлением Персии, действуя хитростью и ловкостью там, где не мог ничего добиться с оружием. Хотя он казался очень религиозным во всех вещах, все же он искал каждую возможность как бы привести покоренных людей к своему суеверию, и заставить их отказаться от традиций своих стран, запрещая даже идолопоклонство тем язычникам, что он подчинил. Но он растаптывал христиан, запрещая даже само святое имя. Таким образом, в Египте, и в Ливии, и в Месопотамии, и в Сирии, царствах, имевших высокую славу, и в других провинциях Востока, в которых прежде преобладало исповедование христианской веры, она умалилась перед господством арабов, даже вплоть почти до полного исчезновения.

Когда этот ниспосланный Богом носитель чумы уже преуспел в своих начинаниях и в виде нового Антихриста отмерял своей рукой ложь, то побуждаемый эфемерным духом, он придумал способ, как бы еще более широко распространить яд своей лжи и еще больше вовлечь людей в свои сети, чтобы клятвами включить ведомых им заблудших людей в одно тело. Поэтому, в своем лукавом тщеславии, он составил новые законы жизни и новые обряды для священного богослужения, и самым ловким образом, он выдумал, что все это является Божественным указанием, высказанным через него, как будто бы он был пророком.

Он с ранних лет кормил одного изящного видом верблюда, и тот привык принимать пищу только из его рук. Он повесил на шею верблюда свой кощунственный труд и перед рассветом выгнал его прочь. Животное, ошеломленное свободой, к которой никогда не было приучено, бродило по равнине, избегая приближаться ко всем, кто проходил около него. Вскоре разнесся слух, что появился наикрасивейший верблюд, который несет на своей шее что-то загадочное. Люди сбежались люди, чтобы увидеть это необычное зрелище, и об этом деле было сообщено и тому, кто и был изобретателем этой низменной уловки. Он отправился туда, как будто бы для того, чтобы увидеть чудо. Животное, заметив издалека своего кормильца, побежало к нему и, став на колени, стало лизать хорошо знакомые ему руки. Люди провозгласили, что теперь видно, что он, несомненно, является пророком, и они потребовали, чтобы книга была вручена в его священные руки, и чтобы все тайны, которая она скрывает, были бы открыты. Когда она была раскрыта, он сказал: "Смотрите - это закон, написанный не человеческими чернилами, но рукой ангела, который Всемогущий Бог посылает с этим животным с небес нашему народу, чтобы он соблюдался вечно. Эта книга научит вас служить Богу, и расскажет о тех великих вещах, которые вы можете надеяться получить от Него, соблюдая этот закон". Таким образом, под видом религии, он провозглашал кощунственные измышления своего собственного сердца, и постановил, что день, в который все это произошло, должен теперь праздноваться каждый год, и как мы слышали, этот день называется сарацинами "праздником верблюда", и ему предшествует месячный пост.

Поскольку он изучил обычаи христиан и евреев, то в свои измышления он вставил кое-что и от них - ведь ему было бы затруднительно добиться доверия к себе, если бы он проповедовал или утверждал обряды, которые были бы совсем необычны. Например, чтобы сделать приятное евреям, он запретил людям есть свинину, и поскольку Измаил, патриарх этой расы, был обрезанным, он признал обряд обрезания. Еще, кощунственно подражая нашему крещению, он ввел обряд омовение всего тела водой, как бы для искупления. Он усвоил и учил первой части апостольского положения: "Не предаваясь ни пированиям и пьянству, ни сладострастию и распутству" (Римлянам, 13, 13), но конец его он опустил, давая послабление, приятное для похотливых - ведь он был таким человеком, что похоть его была ужасающей, и для того, чтобы не выглядело так, что он и делает одно, а учит одному, то он и позволил своим последователям любую непристойность в чувственном вожделении, нагло и лживо утверждая, что добрый Бог не разгневается на такие вещи, и это грязное и позорное положение он примерил к этому бесстыдному народу. Он придерживался осуждения обжор и пьяниц, которые являются горестью всей земли, и уча умеренности, он глумился над излишествами стола и запрещал употребление вина, за исключением строго определенных и торжественных дней. И отсюда пошло то, что сарацины, которые благодаря тому послаблению, данному им обманщиком, о котором мы говорили выше, являются самым гадким народом в своей неудержимой похоти, но при этом, допускается то, что они превосходят наших людей, (о горе!) в скромности, и они упрекают нас, (о позор!) в наших излишествах на пирах и в пьянстве. Этот молот христианского имени, Саладин, несколько лет назад, когда изучал обычаи наших людей, и узнал, что обычно у нас есть на ужин много сортов мяса, сказал, что такие люди недостойны Святой Земли. Отсюда очевидно, что когда стала явной роскошь наших людей, то именно это вдохновило и воодушевило сарацин против нас - ведь они гордятся своей экономностью и, казалось, говорили: "Бог покинул этих пресыщенных людей, пусть же мы изгоним и пленим их, ведь нет никого, кто бы мог помочь им".

О том же Саладине, в нескольких словах, я также расскажу примечательный анекдот, который я услышал от человека правдивого, и из которого будет ясно, насколько тонко он надсмеялся над нашей религией, ради похвалы своей собственной. Однажды ему были подарены два монаха цистерцианского ордена, которые были захвачены турецкими грабителями. Поняв из их необычного поведения, что они относятся к тому сорту христиан, которые исповедуют философию, он спросил через переводчика, кто они такие и какого звания или профессии? Они ответили, что они были монахами, которые исповедуют устав блаженного отца Бенедикта. Он много расспрашивал их относительно правил этого устава, и когда, среди прочих вещей, он услышат об их целибате, то спросил, пьют ли они вино и едят ли мясо. Они ответили, что в любое время у них есть некоторое небольшое количество вина для собственного употребления, но что им не дозволяется есть мясо, только если по необходимости и в случае их немощности. Тогда он приказал, чтобы их содержали более мягким образом, и чтобы им давалась только животная пища вместе с водой для питья, и подавалась бы она двумя довольно миловидными женщинами, которые были назначены находиться при них. Они ели мясо и пили воду, и следуя примеру благословенного Иова, они заключили соглашение со своими глазами, что никоим образом не будут думать о грехе, но с умеренностью будут воздерживаться от бесед со своими спутницами, и будут тщательными хранителями своего целомудрия.

Когда Саладину доложили об этом, он приказал, чтобы мясо и воду заменили на рыбу и вино, и действительно, как будто бы он сделал это с намерением, ибо как говорится у Соломона "Дайте вино тому, у кого тяжело на сердце, пусть он пьет и забудет о своей бедности" (Притчи, 31,6. Русский перевод: "Дайте сикеру погибающему и вино огорченному душою. пусть он выпьет, и забудет бедность свою,..."). Это могло бы быть сделано с добрыми намерениями, но он устроил для них хитрую ловушку, чтобы своим коварством ввести в заблуждение их простоту, и тем самым бросить пятно на их религию. Посему они выпили вина, и пока женщины убеждали их утешиться в своем горе небольшим глотком, они несомненно придерживались апостольского правила "Употребляй немного вина ради желудка своего" (1 Тимофею, 5, 23), поскольку то, что достаточно для желудка, то слишком мало для веселья. Но когда наряду с весельем подкралось и беспамятство, то стала ясна истинность сказанного Соломоном по поводу вина, в котором приятно начало, "но впоследствии, как змей, оно укусит" (Притчей, 23, 32). Наконец, они упали в руки предназначенных для этого женщин. Утром, когда винные пары улетучились, и обнаружилось их греховное состояние, они горько плакали, и проливая слезы, были доставлены к тому, кто придумал этот план, и он спросил их: "Почему вы более грустны, чем обычно?" "Потому, - сказали они, что мы горько согрешили, будучи побеждены вином". Тогда он сказал: "Когда вы питались плотью и пили воду, вы осторожно придерживались своего устава, но когда, не едя мясо, вы опьянели от вина, то обнаружилось, что вы стали изменниками своему уставу и ваших стремлений. Из этого очевидно, что автор вашей философии, Бенедикт, был не очень мудр, так как он запретил вам есть мясо, от которого не нарушается крепость рассудка, и дал вам в употребление вино, сила которого побеждает даже самый сильный рассудок, что вы и доказали своим недавним примером. Поэтому, не был ли более мудр наш философ и законодатель, который запретил нам употребление вина, но позволил есть мясо, которое никогда не вредно? Но какое искупление существует у вашего народа, когда вы нарушаете свои обеты?" Тогда они сказали: "Наказание и возмещение, согласно воле нашего господина". "Поскольку, - сказал он, вы не можете совершить искупления среди нас, то возвращайтесь к своим людям для искупления согласно своим обрядам", и он отпустил их, чтобы они свободно вернулись домой.

Он был человеком глубоко закоренелым в своей пагубной доктрине и скор на насмешки над тем, чего не понимал, и поэтому могло показаться, что соревнуется с этими людьми и пытается шутить над целительной доктриной, не ведая которой, критиковал со слепым тщеславием человека, исполненного Духа Божия, про которого благословенный Григорий говорил, что он написал превосходный по существу и ясный по форме устав для монахов. Ведь, воистину, его исключительная предусмотрительностью была доказана тем, что для тех, кто ведет священную войну, он позаботился ограничить излишества стола, которые размягчают и ослабляют разум, и согласно апостольским заветам, он хотел допустить умеренное употребление вина, благодаря чему могла бы освежиться слабая плоть, но при этом и не страдал бы и разум.

Пагубная секта, основанная, как я говорил, духом заблуждения и сыном погибели, после того, как в нее либо ловкостью, либо силой оружия ее основателя было вовлечено много провинций, благодаря работе Сатаны, стала еще более сильной после его смерти, и заняла большую часть мира - ведь этот пагубный человек оставил после своей смерти учеников, которые стали наследниками его ловкости и силы. Впоследствии они покорили персов (в то время самый могущественный из всех народов) и принудили их к закону арабов на всем пространстве их империи, а когда они были покорены, то их сбили с пути, чтобы и они приняли это суеверие, которое пряталось под маской религии и под видимостью благочестия. Со временем, арабы, которых еще зовут сарацинами, после того как, для проповеди своего суеверия или для распространения своего закона, они прошлись с войной по остальным частям света, осадили Константинополь. Этот город, вместе с провинциями Грецией и Фракией, с трудом, но успешно защитился, и поэтому, они отправились в Африку, где без большого сопротивления, скорее наскоком, чем штурмом, захватили обширные провинции этого континента, который находился под римским управлением, но который был истощен гражданскими войнами. И после истребления нашей святой религии, они владеют этими провинциями и по сей день. А ведь со времен Константина Великого по всей Африке преобладало свободное исповедание христианства, и именно там расцвели самый отважный поборник нашей веры, славный доктор и мученик Киприан и самый блестящий сосуд христианской мудрости - Августин.

Но эта неверная раса не удовлетворилась таким успехом, поскольку с упорной яростью вторглась в Испанию, которая отделена от Африки нешироким проливом. Они заняли значительную часть ее, которой владеют и по сей день, как придаток к тем землям, что заняты их пагубной ересью. Они также переходили Пиренейские горы, что отделяют Испанию от Франции и двинулись против яростной доблести французов, надеясь и полагая, что фортуна будет благосклонна к ним, чтобы и по всей Европе, под властью их закона, распространилось бы их заблуждение, подобно тому, как они это сделали в других странах. Но Всемогущий Бог, чьи решения глубоки, как пропасть, когда ему это стало угодно, поставил барьеры и двери перед этим бушующим морем и сказал: "доселе дойдешь, и не перейдешь, и здесь пределы надменным волнам твоим" (Иов, 38,11). Когда они растеклись по французскому королевству, он воздвиг непреодолимое препятствие их ярости, ведь Римская империя ослабела уже задолго до того, и встречать это нападение готовились французы. Будучи неспособны продвинуться дальше, арабы были вынуждены вернуться в Испанию.

Таким образом, объяснив то, как сперва из областей Востока в Африку и Испанию пришли зловреды- агаряне, чье непотребное потомство, следуя примеру неверных выходцев с Востока, и в наши дни все больше разгорается новым порывом против живущих в Испании христиан, мы теперь вернемся к ходу нашей истории.

Глава 15.

О возобновлении войны между нашими королями после завершения перемирия.

Время перемирия истекло, и славные короли Франции и Англии, которые заключали мирный договор без каково бы то ни было здравого рассуждения, всеми своими силами возобновили войну в июле месяце, хотя нобли обоих королевств много старались, чтобы найти возможность достичь согласия. Причинами этого несчастного упрямства было то, что на короля Франции нельзя было повлиять советом или соображениями чести, чтобы он вернул королю Англии те владения, которые он отнял от него, вопреки закону народов, пока тот находился в заточении в Германии. А король Англии полагал недостойным для себя заключать мир, пока те земли остаются, в результате этого, ущербными. Таким образом, мир, даже и в будущем, становился безнадежным делом, и они, со своими силами, встретились в долине под названием Руйи (Rulli). Эта долина находится недалеко от Руана, и прежде была под властью короля Англии, но когда с ним случилось несчастье в Германии, то подобно многим другим местечкам, она попало в руки короля Франции, вместе с тамошним замком.

После этого, обе армии пробыли там несколько дней, оставаясь в своих лагерях в ожидании битвы, разделенные только умеренно широким рвом и речкой, что протекала между ними. Так как замок было трудно защищать, то королю Франции показалось желательным его разрушить, а затем отступить и сохранить свои силы в целости, до того времени, пока не представиться лучшая возможность для сражения. Поэтому, он трудился день и ночь над срытием центральной башни и стен, и в то же время, хитростью остановил атаку противников, обманчиво вернувшись к мирным переговорам. Но король Англии, поняв обман, после внезапного падения центральной башни, которая была подкопана, с большим воодушевлением приказал войскам готовиться к бою. После этого, французская армия, не дожидаясь опасностей сражения, ушла, но построенная в хорошем порядке, из чего явствовало, что они отступают по мудрости, а не бегут прочь с позором. Король Англии пересек речку со своими войсками, но выбрал не преследование отступающих, но задержался на время при своем бескровном успехе и уделил внимание восстановлению замка. Как мы слыхали, в этой войне король Франции не совершил ничего примечательного, но зато королю Англии улыбнулась благосклонность фортуны, поскольку с помощью наемных солдат (которых называют "роты" (rutae)) он штурмовал и взял Иссуден, вместе в некоторыми другими крепостями, и что примечательно, расширил свои границы в провинции Берри, компенсируя, таким образом, свои потери в Нормандии. С помощью тех же наемников, он взял в плен графа Оверни, который ранее стал перебежчиком, и сделался хозяином его крепостей. Затем, благодаря усилиям добрых людей, было достигнуто перемирие сроком на 2 месяца, для того, чтобы можно было уделить внимание изготовлению вина, и много людей, которые прежде блистали оружием, занялись теперь менее свирепым делом, а к концу того же промежутка времени, могли бы состояться переговоры о перемирии, которые, по милости Божьей, могли бы перерасти в прочный мир, или по крайней мере, привести к продлению перемирия на несколько лет.

Глава 16.

О том, как король Англии, благодаря письмам Старца Горы, был оправдан в убийстве маркграфа.

В это время к государям Европы пришли письма от Старца Горы - так звали князей одного Восточного народа ансесисов (Hansesisi – так в тексте, правильнее ассассинов – прим перев.), и так они назывались по праву наследства, и не по причине преклонного возраста, а за свою мудрость и основательность. Об этом князе и народе мы более подробно упоминали выше, когда описывали смерть Конрада, маркграфа Монферратского, который, как полагали, был убит именно ими. Эти письма были составлены еврейскими, греческими и латинскими буквами и были написаны не чернилами, но, как они сами утверждали, самым необычным способом - кровью мидий. Заслуживающий доверия человек говорил мне, что он сам видел и читал эти письма, когда они были торжественно доставлены королю Франции, находившемуся тогда в Париже, и содержание их было следующим:

"Старец Горы - Государям и всем народам христианской веры - шлет привет.

Поскольку мы слышали, что убийство маркграфа Монферратского многими приписывается славному королю Ричарду Английскому, как будто бы мы предали его смерти по его проискам, по причине некой личной ссоры, произошедшей между ними в то время, когда каждый из них нес службу на Востоке, то поскольку это касается и нашей чести, и для того, чтобы стереть клеймо позора с вышеупомянутого короля, обвиняющим его в ложном преступлении, мы объявляем истинность этого дела, которое до сих пор оставалось сокрытым среди нас. Мы не желаем, чтобы от наших действий пострадал хотя бы один невиновный, но поскольку мы не причиняем невинным никакого незаслуженного ими ущерба, то мы, с Божьей помощью, не будем терпеть того, чтобы те, кто оскорблял нас, долго торжествовал бы в лжи, возведенной против нашей искренности. Посему, мы пишем всем вам, призывая в свидетели Того, благодаря Кому мы надеемся спастись, что маркграф никоим образом не обрел свою смерть по замыслу короля, но в на самом деле, поскольку он оскорбил нас и будучи предупрежден, не смог исправиться, он погиб по справедливости, от рук наших лазутчиков, согласно нашей воле и по нашему приказу. Ведь у нас в обычае сначала предупредить тех, кто по своей мудрости наносит вред нам или нашим друзьям, чтобы те возместили ущерб, а затем, если они относятся к нашим предложениям с презрением, вот тогда они в полной мере испытывают нашу месть от рук наших слуг, которые служат нам с такой преданностью, что не испытывают ни малейшего сомнения, насчет того, что будут знатно вознаграждены Богом, даже если при выполнении нашего приказа они будут казнены. Мы также слышали, что про короля открыто говорили, что он побудил нас (как если бы мы были не совсем честны и не заслуживали бы доверия) послать некоторый наших людей, чтобы устроить засаду на короля Франции - это, без сомнения, ложь, и все подозрения в этом совершенно беспочвенны, поскольку, Бог свидетель, он никогда не пытался что-либо предпринимать против нас, а мы, из уважения к нашей собственной чести, никогда не причиним зла человеку, который не заслуживает такого от наших рук. Прощайте".

Как только король Франции прослушал эти письма, торжественно доставленные к нему, он, как говорили, сказал, что король Англии самым достойным образом оправдан от обвинения в столь позорном поступке, и что он мог бы в будущем вступить с ним в союз, поскольку он не по какой другой причине не был предубежден против него сильнее, чем по поводу подозрений в убийстве его самого дорогого друга - маркграфа. Говоря эти вещи, он не упомянул о предмете, из-за которого, он, несомненно, и хотел вступить в союз с королем Англии, ведь утверждалось, что он домогался руки его сестры, которая прежде была супругой короля Сицилии, но которой он так и не сумел добиться. Ведь многие благородные дамы, боясь недавнего примера датской невесты (с которой он после одной брачной ночи развелся и мерзко, с большим скандалом, отослал прочь), отвергали союз с ним.

И кроме того, вдобавок к дочери графа-палатина, о которой упоминалось выше, он был обманут в надежде на брак, которого искренне желал и которого ожидал, с другой наиблагороднейшей девицей Германской империи, а было это так: она, хотя ее руки очень добивалось и другое могущественное лицо, была своими родителями, которые отдали предпочтение предложенному достоинству, с большой торжественностью, препровождена во Францию, но как только по дороге пересекла границы владений прежнего претендента на нее, она сама, по собственной воле, отдала себя в его руки, и тот, согласно ее неизменной воле, торжественно на ней женился, к разочарованию желаний короля. Кроме того, король Дании, приняв близко к сердцу бесчестие, оказанное его разведенной сестре, принес, через своих полномочных представителей, аппеляцию к апостолическому престолу, что развод не был должным образом оформлен, но произошел только из-за лживых утверждений в пользу французского короля, и представив генеалогические доказательства, установил факт того, что короли Франции и Дании не имели ни родства, ни свойства, и он искренне потребовал, чтобы был суд по поводу того, что развод был изобретен только для того, чтобы избавить короля Франции от святых уз супружества. Но это было тщетно, поскольку победили либо страх перед королем Франции, либо благосклонность к нему. Наконец, после этого, этот король, не встречая помехи и не боясь ни Бога, ни возражений церкви, взял в жены дочь одного германского герцога (Агнесу, дочь герцога Бертольда III Меранского. Брак заключен в 1196 - прим. перев.), если только ее действительно можно назвать женой, а скорее следует называть сожительницей, которая незаконно присвоила себе права замужней женщины.