ВИЛЬЯМ НЬЮБУРГСКИЙ

ИСТОРИЯ АНГЛИИ

HISTORIA RERUM ANGLICARUM

Глава 14.

О Тарстэне, архиепископе Йоркском и об основании аббатств Риво (Rievaulx) и Фаунтинс (Fountains).

Пока в английском королевстве происходили такие события, святой памяти архиепископ Йоркский Тарстэн, после многолетнего достохвального исполнения своих обязанностей и исключительно благочестивой деятельности, нашел, что время его борьбы приблизилось к завершению, и оставив свое достоинство и освободив себя от его бремени, провел свои последние дни вместе с клюнийскими монахами в Понтефракте (Pontefract) и отправился к праотцам в добром старом возрасте. Среди прочих его выдающихся деяний, именно его благочестивой заботе и святому усердию может быть отнесено основание и дальнейшее процветание благородного монастыря Фаунтинс. Об этом его замечательном деянии можно рассказать следующее:

В монастыре Йорка было 12 или 13 монахов, которые будучи пылки духом и отличаясь щепетильной совестью, страстно желали вести благочестивую жизнь согласно с клюнийским уставом, или каким-нибудь подобным ему, а не в точном соответствии с записанным письменно уставом Св. Бенедикта, к ордену которого они хоть принадлежали, но они намеревались взвалить на себя бремя чего-нибудь еще лучшего и более строгого, подобно славному примеру недавно учрежденного цистерцианского ордена, о котором к этому времени уже стало весьма широко известно. Эти люди желали покинуть свой монастырь. Почтенный Тарстэн, лилея замысел и рвение этих людей, на некоторое время после их ухода из монастыря отчески приютил их у себя дома и взлелеял их на груди своей материнской любви до тех пор пока, он не смог обеспечить их всем тем, что хотел, и наконец, он поместил их на место их пастбища. Место это было названо Фаунтинс (Источники), поскольку, и тогда и позже, к вечной жизни утекло оттуда столько вод, сколько их может истечь только из источников Спасителя. Истинно, незадолго до этого, монахи Клерво, которые получили приглашение от благородного человека Уолтера Эспека (Walter Espec) и были посланы блаженной памяти аббатом Бернардом, пришли в провинцию Йорк и приняли в качестве своей резиденции место, которое теперь называется Риво (в то время бывшей страшной дикой пустыней) - место, подаренным им этим благородным человеком. И них Тарстэн тоже распространил свое пастырское благоволение и отческое внимание. Побуждаемые их примером и вдохновившись вести более строгую жизнь, монахи Йорка доверились указанию блаженной памяти аббата Бернарда, и хотя они и были распределены по разным местам, но были едины в своем сердце и они начали с равной энергией и рвением вступать на тот узкий путь, что ведет к жизни. Бог благословил их благословением небес сверху и благословением глубин снизу, благословением плодородных урожаев и обильной шерсти, и все это в таком количестве, что они не только собирали изобилие разных продуктов для нужд служения Всемогущему Богу, но также имели и обильные средства для раздачи милостыни бедным. А то, что они служили Господу Христу подобно образцовым пчелам, ясно видно и из плодов их деятельности и из того, что они, подобно роящимся мудрым пчелам, посылали от себя многочисленные группы святых людей, и не только по провинциям Англии, но даже и в среду варварских народов.

Глава 15.

Об основании Биланда (Byland)

Так же как я сделал упоминание о Риво и Фаунтинсе, двух благородных монастырях провинции Йорк, то также мне следует сообщить и о происхождении Биланда, лучше мне известного благодаря его близости, поскольку он находится в миле от церкви Ньюбурга, в которой я с младых лет получал образование во Христе. Я начну с более ранних времен. Как я слышал от людей старого времени, что в иных странах были три великих сподвижника: Роберт, по прозвищу Арбускул (Arbuscule), Бернард и Виталий. Люди эти, будучи немало учеными, шли по городам и по деревням, сея, согласно Исайе, около любой воды, и от обращения множества людей они собирали обильные плоды. Среди них было благочестиво определено, что Роберт будет больше внимания уделять женщинам, которые их общими трудами обратились к лучшей жизни, а Бернард и Виталий будут иметь дело преимущественно с мужчинами. В соответствии с этим решением Роберт воздвиг для женщин благородный монастырь Фонтевро и ввел там правильный устав. А Бернард в Тироне (Tyron) и Виталий в Савиньи (Savigny) учредили правильные общины монахов, хотя каждый из них проявил свой личный характер, введя в устав некоторые особенности.

Когда слуги Божии, мужского и женского пола, потекли из этих трех братских источников в дальние провинции, то несколько монахов из Савиньи и основали и наш Биланд. Немногие числом и бедные в начале, они искали благоприятного места, где бы они могли, Божьей милостью, обосноваться, чтобы выращивать свой урожай, и тогда они в первый раз приняли от одного благородного мужа по имени Роджер де Моубрей (Mowbray), основателя церкви в Ньюбурге, одно место, куда могли бы укрыться от различных случайностей, а затем во второй, в третий и в четвертый разы, и имея все того же покровителя, они окончательно пустили корни в Биланде. Господь благословил их, и они будучи бедными, пришли к великому богатству, под управлением отца Роджера, мужа исключительной честности, который достигнув доброго преклонного возраста, все еще до сих пор живет, и который управлял ими почти целых 57 лет. Однако, основание этого монастыря произошло не ранее смерти почтенного Тарстэна, когда вышеупомянутые аббатства Риво и Фаунтинс уже находились в цветущем состоянии. И поскольку монахи Савиньи, благодаря благочестивому побуждению одного из своих аббатов, в течении многих лет с момента основания руководствовались правилами принятыми в Клерво, то эти три монастыря, и без того имея единый устав, стали еще теснее связаны с друг другом узами дружбы, и тройным маяком они горят вдаль над нашей провинцией свидетельствуя о превосходстве нашей святой религии. Что еще можно подумать об этих и других благочестивых местах, которые стали столь обильно возводиться и расцветать в дни короля Стефана, так только то, что они являются лагерями Бога, в которых солдаты несут охрану, а новобранцы учатся противостоять духовному злу. Поскольку, около этого времени, когда испарился всякий дух королевской власти, нобли, каждый в соответствии со своими возможностями, возводили крепости, либо для того, чтобы защитить свои собственные владения, либо для того, чтобы захватить земли своих соседей. Когда зло, таким образом, распространялось и множилось из-за лености короля Стефана, или скорее, из-за злоумышлений дьявола, который постоянно вызывает свары, все больше и больше стала очевидна слава мудрой предусмотрительности Короля королей, когда в это же время стало известно, что Бог воздвигает такие крепости, чтобы стать Королем мира и чтобы смирить гордость князей. И наконец, примечательно, что такое великое множество монастырей для обоих полов, большее, чем за все предшествующее столетие, было основано в Англии в течении короткого времени правления короля Стефана, или верее говоря, в то время, когда он носил титул короля.

Глава 16.

О Гилберте Семпрингхэмском (Gilbert of Sempringham) и об ордене, который он учредил.

Никак нельзя обойти молчанием почтенного Гилберта, от которого начал свое возвышение и быстро достиг цветущего состояния орден в Семпрингхэме. Он определенно обладал замечательным характером и исключительным тактом в обращении с женщинами. Говорили, что начиная с ранней юности его нисколько не удовлетворяла возможность получить спасение только для себя, но он был воспламенен страстью привести к Христу и души других людей и начал с большим рвением побуждать слабый пол к соперничеству в богоугодных делах, основываясь в своей благочестивой цели на сознании своего целомудрия и уверенности в благосклонности небес. Когда божественная благосклонность улыбнулась его начинанию, то боясь, как бы ему не пришлось бежать, и тем более бежать понапрасну, в том случае, если он не смягчит свое необузданное рвение трезвым, более глубоким знанием, - ведь сам он мало что узнал от своих предшественников, то он решил, что раз он принял на себя такую хлопотную задачу, ему надлежит посетить почтенного Бернарда, аббата Клерво, славного за свой мудрый и отличающийся святостью характер. Получив указания из его проницательных советов и одобрение в своем замысле, он продолжал следовать своим благочестивым целям равно как с пылкостью, так и с осторожностью. Его планы преуспевали, и подобно тому, как было сказано про благородного патриарха, он возвеличился больше и больше (Бытие, 26, 13), он получил исключительное могущество, не только в многочисленной общине, которая собралась для службы Всемогущему, но также и в обеспечении мирскими вещами, что необходимы для поддержания тела, согласно божественному предписанию: “Ищите прежде всего царство Божие и правды Его, и все это приложится к вам”. (от Матвея, 6,33).

Наконец, он возвел два благородных монастыря для мужчин и восемь для женщин, слуг Божьих, они были наполнены многочисленными обитателями, и он установил правильные уставы, согласно той мудростью, что была дана ему. Он превосходил всех прочих в обучении мужчин, но, по данной ему божественной милости, он еще больше превосходил всех в искусстве обучения служению Богу женщин. В этом отношении, по моему разумению, он далеко превзошел всех тех, кто в своих духовных трудах занимался их образованием и поддержанием у них дисциплины. Спустя несколько лет, согнувшись под тяжестью духовные побед, и будучи немощным, все еще продолжая служить проводником для небесных новобрачных, он отправился к Христу. Кроме того, еще осталось множество его сыновей и дочерей, и семя его могущественно на земле, и его поколение будет благословлять его вечно.

Глава 17.

О том каким образом был низложен Уилльям, архиепископ Йоркский, который не получил паллия, и о том, как ему наследовал Генрих.

По кончине почтенного Тарстэна, архиепископа Йоркского, его престол наследовал Уилльям, казначей этой церкви. Чувствовалось, что как человек он истинно благороден, поскольку отличался любезностью и мягкостью своих манер. Когда он отправил к Святому престолу достойных представителей, чтобы получить, согласно обычаю, паллий, то его противники прибыли туда еще раньше, наговорили про него много чего, и утверждение было приостановлено. Ему было приказано появиться в Риме самолично, поскольку он находился еще вполне нормальном возрасте, чтобы отвечать за себя сам. Но постепенно серьезность обвинений возрастала, и его враги возобладали, и поскольку против него был неумолимо настроен, справедливо или нет, блаженной памяти папа Евгений, то он был окончательно низложен. По возвращению в Англию он удалился в Винчестер, где его с почетом принял и давал ему в течении почти 10 лет великолепное содержание Генрих, который посвящал его. Здесь он печалился то ли о своей невоздержанности, то ли о неудачном стечении обстоятельств, и молча ждал, когда со временем ему предоставится шанс.

После его низложении церковь Йорка наследовал аббат Фаунтинса Генрих, главным образом благодаря усилиям почтенного Евгения, который был когда-то его другом и товарищем по учебе у отца Бернарда в Клерво, и который был вполне знаком с его жизнью и знал о его нраве и о его делах. В конце концов, он самым радушным образом приветствовал его избрание, и когда тот был должным образом посвящен в сан, то оказал ему честь даровав паллий. Однако, по его возвращению в Англию, Стефан отказался его принять, пока он не принесет присягу в верности. Вследствие этого, а также для того, чтобы сохранить благосклонность короля, жители Йорка, которые были больше расположены к своему низложенному прелату, также отказались принять его. За это упрямство город оказался под интердиктом, и всякая деятельность церкви там была приостановлена. Туда приехал сын короля Евстафий, приказал проводить церковные службы и распорядился, что тот кто не уступит его угрозам будет изгнан их города. Отношения низложенного прелата, воспламенившегося равно как своим собственным гневом, так и поддержкой короля, стали враждебными и грозными по отношению ко всем, кто показывал, что рад его падению, до такой степени, что они не усовестились предать смерти старшего архидиакона, который случайно попал в их руки. Однако, спустя несколько лет король умиротворился, и тогда жители Йорка с радостью приняли своего законного прелата, и таким образом, после столь длительной усобицы восторжествовала тишина долгожданного мира.

Глава 18.

О причине Второго крестового похода в Иерусалим.

На 12-й год своего царствования король Стефан, вырвав силой (как мы упоминали выше) город Линкольн у графа Честера, желал быть там коронованным на Рождество, мудро не обращая внимания на старинное суеверие, которое запрещает королям Англии вступать в этот город. Без тени сомнения въехав в город без тени сомнения, он не столкнулся ни с каким зловещим предзнаменованием, о котором говорила пустая традиция. Но напротив, после торжеств своей коронации, он, спустя несколько дней, с добрыми чувствами покинул город, с презрением отнесясь к суете суеверия.

В том же году бесчисленное множество людей от всех христианских народов, племен и языков, услышав о знамени распятого Христа, отправилось в крестовый поход в Иерусалим. Сообщается, что причиной этого весьма знаменательного похода была следующая. Перед великой рекой Евфрат находится благородный город Месопотамии, который теперь называется Рогезией (Rohesia), но более часто – по своему древнему имени – Эдессой, и в котором христианская вера исповедуется со времен Константина Великого, и который прославился хранением реликвий Св. Апостола Фомы, что были доставлены туда из Индии. Рвение города к католической вере при арианском императоре Валенте было столь велико, что как говорят, когда он послал префекта перебить всех, кто соберется на молитву в церкви апостола, то в домах не осталось никого, но все, от мала до велика, сбежались туда, чтобы умереть за свою правую веру, и бежали туда быстрее, чем на пир, так что некая женщина, в спешке тащившая за собой своего маленького мальчика, чтобы оба они – и она и ее отпрыск, стали мучениками за Христа, - они обогнали чиновника, который спешил туда с этим ужасным приказом. И когда, много лет назад, сарацины, по неисповедимым путям Господа произвели опустошение среди христиан и завладели их самыми благородными городами – Александрией, Антиохией, Иерусалимом и Дамаском, а среди прочих провинций, также и Египтом и Сирией, где поклонялись Христу, и искоренили отовсюду имя христиан, только этот город, был единственным, который защищал не только свои собственные стены, но и прилегающие земли, и хотя он и был окружен бесчисленным множеством самых непримиримых врагов, но он так и остался незавоеванным даже до времени первого крестового похода, когда Иерусалим и Антиохия были добыты христианами после изгнания сарацин.

Позже, люди Эдессы, страдая от набегов турок, попросили о помощи нашу армию, и получили ее, а качестве ее первого предводителя – галла по происхождению, наихрабрейшего Балдуина, брата прославленного Годфрида. Когда этот принц, после своего брата Годфрида, был возведен на трон Иерусалима, правление Эдессой осуществлялось сильной рукой других вождей вплоть до Жослена. Своенравное непостоянство и жадность этого человека и стали причиной того, что не только городу, славному за свою приверженность христианству в течении почти 900 лет, суждено было, из-за вероломного предательства одного человека, перейти в руки турок, но более того, он стал причиной искоренения святой веры. Этим человеком был некий армянин по происхождению, уроженец этого города, и по наследственному праву, владевший примыкающей к стене башней. Жослен был очарован красотой дочери этого человека и насильно ее захватив, обесчестил. Горюя о своей опозоренной дочери, и хитро скрывая степень своего горя, для того, чтобы смочь отомстить одному, он вовлек в погибель многих. В канун наисвятейшего праздника Рождества Господа нашего, когда в церквях служили торжественные службы, этот человек, по тайному сговору, ввел в город турок. Ненасытно жаждя христианской крови, они обрушились на людей, которые полагали себя в безопасности, находясь в церквях. Как говорят, они убили архиепископа, когда он стоял у алтаря, и предали мечу несопротивлявшихся людей, которые от внезапности случившегося пришли в замешательство. Таким образом, Эдесса, с ранних пор хранившая христианскую веру и бывшая до того времени не завоеванной в течении столь многих лет, была взята и покорена власти самого подлога народа на земле.

Более того, ее самые дальние границы пали под непрерывными ударами яростного врага и были вынуждены покориться их отвратительному господству. Исповедание христианской веры было полностью искоренено по ту сторону Евфрата. Возгоревшись при сообщении об этом бедствии самые благородные государи христианской веры – Конрад, император Италии и Германии, и Людовик, король Франции, - с наибольшей готовностью приняли знак Христа, а с вместе с ними и многие нобли, и неисчислимое множество людей, почти в каждой христианской провинции.

Глава 19.

О ереси Одо де Стелла (Eudo de Stella) и его смерти.

Около этого времени папа римский Евгений в управлении святым престолом Рима обратил внимание на строгость монастырской жизни. Для поддержания церковной дисциплины он приехал во Францию и созвал общий собор в Реймсе. Здесь, когда он председательствовал в окружении прелатов и ноблей, перед ним предстал некий зловредный человек, который был охвачен демоническим духом, и который своим демоническим искусством ввел в заблуждение такое множество людей, что полагаясь на большое число своих последователей, он в разных местах сеял смятение и проявлял особую враждебность к церквям и монастырям. После его долгой и успешной деятельности, мудрость наконец, взяла вверх над злом – он был взят архиепископом Реймским и предстал перед святым синодом. Одо по прозвищу Стелла, бретонец по происхождению, был столь неграмотным и необразованным, и столь околдованным хитростями дьявола, что из того, что на французском языке его звали “Он” (Eun), он вообразил, что выражение, используемое в церковном экзорцизме, а именно, “Именем Того, кто придет судить и живых и мертвых, и весь мир огнем” относится к нему самому. Он был столь глуп, что не мог заметить разницы между “ом” (eum) и “он” (eun), и был столь слеп в своем невежестве, что полагал про себя, что именно он является правителем и судьей и живых и мертвых. Благодаря хитрости дьявола, он был столь могущественен в ловле душ невежественных людей, которые словно мухи запутывались в ткани паука, что сумел собрать вокруг себя множество введенных в заблуждение, которые следовали за ним словно именно он был Королем королей. Иногда он пересекал разные провинции с невероятной скоростью, а иногда останавливался там в диких и пустынных местах, вместе со всеми своими сподвижниками. Отсюда вновь, по наущению дьявола, он внезапно делал вылазки, в основном против церквей и монастырей. Его часто окружали друзья и родственники, то ли поскольку он был не самого низкого происхождения, то ли потому, что умел привлечь их своим искусным обхождением или, скорее, умел хорошо приспосабливаться к обстоятельствам.

Он выглядел будто обладал значительным достоинством, его приспешники и слуги выделялись роскошью, и его сторонники, свободные от хлопот и трудов выглядели роскошно одетыми, проводящими время в великолепных пирах и в постоянных удовольствиях так, что те, кто являлся, чтобы схватить, вводились в заблуждение его не настоящей, но кажущейся славой. Своей причиной эти обстоятельства имели колдовство дьявольских духов, властей воздуха, из-за которых несчастное множество людей удерживалось в пустынных местах не реальной и вещественной пищей, но эфимерной. И потому мы еще слышим от некоторых людей, которые примыкали к нему, и которые после его пленения, все еще бродят по миру по путям наложенных эпитимий, что они могли иметь когда пожелают и хлеб, и мясо, и рыбу, и всякие прочие утонченные яства. На самом деле то, что вся эта пища была воздушной, а не вещественной, и делалась видимой демонами воздуха, скорее для того, чтобы заманить в ловушку их души, чем для того, чтобы накормить их плоть, доказывается тем, что насыщение такой пищей вызывало в качестве испражнений лишь легчайшую отрыжку, и что позже их охватывал такой зверский голод, что они были вынуждены насыщаться снова и снова. Более того, если кто-нибудь к ним случайно приближался и хотя бы слегка пробовал их еду, то тот, от участия в трапезе демонов, терял свой разум и становился неразлучным с этой бесовской конгрегацией, а если кто-нибудь получал от них какую-нибудь вещь любого сорта, то тот не мог чувствовать себя в безопасности ни от какой напасти.

Наконец, сообщается, что некий рыцарь, родственник этому пагубному собрату, поехал к нему и честно увещевал его отказаться от этой нечестивой секты и воссоединиться со своей семьей в христианской общине. Хитро вводя в заблуждение этого человека, тот показал ему в большом разнообразии все изобилие колдовских чар с тем, чтобы привлечь его очарованием того, что он видел. Он сказал ему: “Ты мой родственник, бери взамен все, что хочешь”, но этот благоразумный человек, найдя свои советы тщетными, немедленно отправился прочь, однако его слуга, был охвачен сильным желанием (хотя и себе на погибель) завладеть одним ястребом которого он видел и который отличался особенной красотой,. Попросив и получив его, он радостный последовал за своим хозяином, который уже успел уехать. Тот сказал: “Немедленно выброси его. То, что ты несешь - не птица, хотя и кажется таковой, но дьявол, совершивший такую метаморфозу”. Правдивость этих слов проявилась вскоре после того – когда этот глупец отверг его совет, то он вначале начал жаловаться, что ястреб своими когтями схватил его кулак слишком сильно, а затем он был поднят им за руку в воздух, а вскоре и вовсе исчез из виду. Воистину, этот одержимый, при посредстве дьявола, дошел, как говорили, до того, что когда войска, которые часто снаряжались против него различными государями, искали его, то тщетно пытались выследить и преследовать, но напротив, никак не могли найти. В конце концов, он лишился помощи дьяволов, когда им больше не позволили распоряжаться через его посредничество, ибо власть их простирается не далее пределов отмеренных властью их превосходящей, то есть властью Бога. С небольшими затруднениями он был пленен архиепископом Реймским, а совращенные им люди, что следовали за ним, были рассеяны, но те из его учеников, которые находились поблизости и являлись его помощниками, были взяты вместе с ним.

Находясь в присутствии собора, он был спрошен понтификом, кто он такой, и на это он ответил: “Я – Он (Eun), который придет судить огнем и живых и мертвых и весь мир”. Он держал в руке посох необычного вида, раздвоенный на конце, и будучи спрошенным, что это означает, он сказал: “Это есть предмет величайшей тайны - когда два зубца палки смотрят в небо, как вы видите сейчас, то это означает, что Бог владеет двумя частями мира и оставляет третью мне, но если я наклоню два зубца к земле и подниму к небу нижнюю часть, у которой один конец, то тогда две части мира – мои, и только третью часть я оставляю Богу”. И при этом все собрание расхохоталось и осмеяло человека находящегося в столь сильно поврежденной рассудке.

Будучи осужденным по декрету собора на строгое заключение, он остался в живых, но не надолго. Однако, его ученики, которых он назвал такими напыщенными именами как, например, одного Мудростью, другого – Знанием, третьего – Рассудительность и других подобным же образом, поскольку они были неспособны ни к какому твердому учению и больше хвастались этими лживыми именами до такой степени, что тот, который был назван Рассудительностью, угрожал в тщетной самоуверенности своим стражам самой суровой местью, то они сначале предстали перед законом, а затем и перед костром, и предпочли костер шансу спасти жизнь. Я слышал от одного почтенного свидетеля, присутствовавшего при этом, что он слышал как тот, кого звали Рассудительность, во время казни постоянно взывал: “Земля, разверзнись”, как будто бы по его приказу земля могла бы разверзнуться и поглотить его врагов, подобно Датану и Абираму. Вот сколь велика сила заблуждения, раз овладевшего чьим-нибудь сердцем.

Глава 20.

О том, как император Конрад и король Людовик повели свои войска на Восток.

В году 1147 от разрешения Девы были сделаны все приготовления для такого грозного похода, их армии были разделены на две части, и государи выступили в поход. Император выехал несколькими днями раньше в сопровождении большого числа итальянцев, немцев и представителей других народов. За королем последовали франки, фламандцы, норманы, бретонцы, англичане, бургундцы, провансальцы, аквитанцы, как конные, так и пешие. Вступив в Венгрию, они, для того, чтобы получить снабжение провиантом, умилостивили короля этой станы, переправились через Дунай, прошли через Фракию, и так, получая в пути обильное снабжение, они в безопасности добрались до Константинополя. Там они разбили свои палатки за городом, дав войску несколько дней отдохнуть и наконец, придя к соглашению с императором этого города, они переправились через узкий залив, который зовется проливом Святого Георгия.

По прибытию в Малую Азию, часть которой принадлежит императору Константинополя, а часть - султану Иконии, они испытали вероломство греческого императора, произошедшее из того, что наши люди разными случаями возбудили в нем негодование и заслужили порицание Всемогущего Бога тем, что вели себя с гордостью и отличались плохой дисциплиной. Мы читали, что в старое время случилось так, что когда все необъятное войско Господа было настолько запятнано преступлением одного единственного человека, причем даже согрешившего в тайне от всех, и настолько потеряло божественное покровительство, что "сердце народа растаяло и стало как вода" (Иисус Навин, 7,5). И по обращению к Господу, Он ответил, “что народ попал заклятию” и прибавил: "О Израиль, заклятое есть среди тебя, посему ты не сможешь устоять пред врагами твоими, пока не отдалишь из себя заклятого” (Иисус Навин, 7, 12-13). Подобным же образом, и в нашем войске набрали силу такие же гнусности, проявляясь в поведении противном не только образу христианина, но и воина, и они были столь оскверненными и испорченными, что не удивительно, что им не улыбнулось божественная благосклонность. Лагеря зовутся "кастра" от того, что в них “кастрируется” скверна, но наши лагеря не были целомудренными, поскольку похоть множества людей привела к самой дурной распущенности. Полагаясь больше на свою численность и снаряжение войска, и гордо считая своим главным оружием свою плоть, они слишком мало полагались на милость и могущество Бога, в борьбе за дело которого они, казалось, должны были бы быть столь ревностными. И оправдались слова: " Бог гордым противится, а смиренным дает благодать" (Послание Иакова, 4, 6). И кроме того, хотя они и находились в это время на землях христианского государя, с которым были в союзе и чьим приказам обещали повиноваться, но при этом все же не удержались от грабежей.

Вследствие этого, раздраженный император стал действовать против них голодом и оружием, и хотя он и был христианином, но не дрогнул пролить христианскую кровь. В конце концов, когда нашим фуражирам стали мешать вражеские засады, то войско лишились какого бы то ни было снабжения, и сперва претерпело опустошения от голода, а затем, попав в ловушки противника, наши воины либо окропили своей кровью турецкие мечи, либо поменяли свое положение свободных христиан на самое гнусное и позорное рабство. Не было удержу Божьему гневу на этих гордых и испорченных людей – ибо, как говорили, частые потоки дождя, необычные для этого времени года, истребляли больше наших войск, чем меч врага. Таким образом, большая часть обоих необъятных армий растаяла в различных столкновениях и несчастьях. С оставшимися эти два столь великих государя, едва избежав гибели, дошли до Иерусалима, и не совершив ни одного выдающегося подвига, они бесславно вернулись домой.

Глава 21.

О Раймонде, князе Антиохском и о взятии Аскалона.

Христиане с позором убрались домой, а сарацины, обогатившись большой добычей с убитых и раненных христиан, намного увеличили свою славу. Они настолько возликовали от своего успеха и настолько стали полагаться на свою силу, что через некоторое время вторглись на земли христиан, помышляя об их полном крушении на Востоке. И здесь, об этом стоит сказать, им с самого начала очень помогла смерть Раймонда, наихристианнейшего князя Антиохии. Этот князь, наихрабрейший защитник христианства, находясь на Востоке, своими славными подвигами, заслужил себе славу древних Маккавеев.

Я хорошо помню, как в дни моей юности, с Востока вернулся один почтенный монах, у которого можно было почерпнуть много всяких сведений. Ранее он служил при этом доблестном князе и часто рассказывал, среди прочих историй о памятных событиях, о нем и такой анекдот - что его храбрость сделала его предметом такого ужаса для турок, что когда бы они не направляли против него войска, они всегда назначали сто рыцарей против его меча и столько же рыцарей против его копья. Когда, как я сказал, после недавнего поражения христиан враг настолько расхрабрился, что стал нападать со своей обычной дерзостью на заставы Антиохии, то он, полагаясь на свою храбрость, вместо того, чтобы дожидаться подхода главных сил, напал на них с горсткой людей, и после многих славных подвигов, он пал, подобно древнему Маккавею, побежденный числом врагов. И пока враги, окрыленные своим успехом, намеревались штурмовать город Антиохию, известия об этом дошли до Балдуина, великодушного короля Иерусалима, и он, вместе с рыцарями Храма и под знаменем креста Господня сразу же поспешил на помощь к христианам. Он прибыл в запуганный город как раз вовремя, чтобы помешать вступлению в него врагов, которые, тем не менее, обложили его и взяли в осаду. И дальше случилось так, что тот, кто только что дал отпор их гордости, теперь уже в качестве величайшей милости принимал их покорность, поскольку, по божественной милости, они смогли, немного переведя дух, не только вынудить раздувшегося от гордости за свои победы врага снять осаду, но и заставить его покинуть христианскую землю. Поскольку сила их постепенно возрастала, они в короткое время выступили в поход на вражескую землю и заставили тех, кто в последнее время стал нападающей стороной, защищать теперь от неминуемой опасности свой собственный дом. В конце концов, в несколько лет рыцари Храма отвоевали Газу, древний город в Палестине и заполучили наиплодороднейшую страну. Также, славный король Балдуин с великой славой штурмовал и взял город Аскалон, самый цветущий и хорошо укрепленный город этой провинции, который христиане до тех пор взять не могли. хотя им уже и принадлежала вся Палестина.

Глава 22.

О неустроенности домашних дел при короле Стефане.

В то время, пока все это происходило вокруг нас и с нами на Востоке, ослабленная и искалеченная Англия опустошалась междоусобными войнами. Правильно древние люди писали в старину: "В дни эти не будет царя в Израиле, но каждый будет делать то, что сочтет нужным для глаз своих" (Судей 17, 6. Русский синодальный перевод: “В те дни не было царя у Израиля, и каждый делал то, что ему казалось справедливым”), но в Англии при короле Стефане дела шли еще хуже, поскольку в это время закон был бессилен, раз бессильным был сам король. Одни делали все, что хотели из того, что считали полезным для себя, и напротив, многие делали то, что сами считали дурным. Действительно, на первый взгляд, это выглядело так, как будто англичан разрезали на две части, и одни были на стороне короля, другие - на стороне императрицы, но ни король, ни императрица не имели достаточной власти, чтобы обуздать своих приверженцев, поскольку никто из них не был способен завладеть всей полнотой власти или хотя бы поддерживать строгую дисциплину внутри своей партии, но напротив, они ни в чем им не отказывали, чтобы этим удержать их от мятежа. В самом деле, как можно было наблюдать ранее, частые свары, сопровождавшиеся изменениями фортуны, еще долго продолжались между партиями. Однако, с течением времени, поскольку оба они уже испытали непостоянство фортуны, их усилия становились все более вялыми, из-за чего они не так и не смогли обеспечить своего превосходства в Англии, а поскольку они были утомлены от продолжающегося конфликта и все слабели и слабели, то, в провинциальных областях, благодаря несогласию знатных людей все кругом опустошалось всеобщей смутой. Из-за партийного духа, вновь в некоторых провинциях были возведены многочисленные замки, и теперь в Англии существовало, в какой-то степени, много королей, или вернее, тиранов, которыми и являлись на деле хозяева замков. Каждый чеканил свою собственную монету и обладал властью, схожей с королевской, диктуя зависимым от себя свой собственный закон.

Пока, таким образом, все соперничали друг с другом, одни были не способны выносить власть вышестоящих, другие относились с презрением даже к равным. Их смертоносная вражда заполняла грабежами и пожарами всю страну до самых далеких уголков, и страна, которая в последнее время отличалась наибольшим изобилием, теперь была почти лишена хлеба. Но северные области что за рекой Тис, которые попали под власть Давида, короля Шотландии, находились, благодаря его деятельности, в состоянии покоя. Он принял визит будущего короля Англии, Генриха, который был сыном его, ставшей императрицей, племянницы Матильды, от графа анжуйского, и который был послан к нему своей матерью. Он получил звание рыцаря в Лугубалии (Lugubalia), которую обычно со времени Давида называют Карлислом (Carlisle), и как говорили, первым делом он торжественно обещал, что никогда не будет отбирать ту часть английской земли, которая в то время принадлежала королю Давиду.

Глава 23.

О Давиде, короле Шотландии, его сыне и внуках.

В это время Генрих, граф Нортумберленда и единственный сын короля Давида, и как заранее считали, наследник королевства, к невыразимому горю и англичан и шотландцев, преждевременно умер, оставив своей жене, дочери графа Уаррена (Warren) троих сыновей и множество дочерей. Он был самым блестящим юношей и, что редко можно найти в человеке только вступающем в большую жизнь, выделялся равно и учтивостью и непосредственностью своих манер. Это действительно печальное событие нанесло смертельный удар его любящему отцу, но поскольку он был и добрым и умным человеком, то твердость его ума ограничила горе надлежащими рамками. И он находил утешение обнимая двоих своих внуков (поскольку выше я ошибся - их было только двое, и мать их была в это время только беременна третьим) и видя в них своего сына, продолжающего жить в них. Более того, несколько лет спустя, когда он уже был близок к тому, чтобы отдать все долги за все, он объявил Малкольма, перворожденного его сына, бывшего тогда еще юношей, наследником королевства, а его брату Уилльяму предназначил графство Нортумбеленд. Старший более походил на своего отца, как манерами, так и внешностью, тогда как младший, равно лицом и сложением, был поразительно похож на мать.

В конце концов, Давид, король Шотландии, человек в этом мире великий и заметный и равно славный во Христе, отправился к праотцам. Как мы слышали от надежных очевидцев, которые были знакомы с его жизнью и с его делами, он был человеком религиозным и благочестивым, чрезвычайно благоразумным и осмотрительным в управлении мирскими делами и отличался еще более великой преданностью Богу. Несомненно, занятость делами своего королевства не давала ему повода пренебрегать своими обязанностями перед Богом, и в то же время, внимание к духовным делам не делало его невнимательным к делам правления. После пребывания в почтенном супружестве, он породил только одного сына, который столь сильно походило на него, а затем его постель оставалась незанятой, и в течении многих лет он оставался одиноким. Он был столь щедр в благочестивых подарках, что при нем были либо основаны, либо обогащены многочисленные церкви в честь святых, являющиеся свидетельством его благочестивого величия, и все это независимо от его щедрой милостыни бедным. И действительно, поскольку он столь походил, как именем, так и многими вещами на того, о ком Бог сказал, что нашел его своим сердцем, так что, помимо многих замечательных дел, еще одно примечательное обстоятельство делало такое сравнение весьма правомочным - также как и царь Израиля, который, после многих выдающихся проявлений добродетели, временами впадал в прелюбодейство и совершение греха смертоубийства, будучи слабым в первом и дурным во втором, так же и этот государь, добрый и благочестивый в других отношениях, напустил на английский народ жадных до крови шотландцев, которые в своей варварской жестокости не щадили ни пола, ни возраста, хотя сам он и делал, тщетно, все возможное, чтобы это предотвратить, ибо он сам был более чем заинтересован в делах своей племянницы императрицы, на стороне которой, как он сам полагал, справедливой, он находился.

И еще, так же как в одном случае избыточная милость того, кто избрал первого Давида, излечила его рану, или вернее раны, благочестивым смирением, так же и мы верим, что этот другой Давид, стер грех этой гнусной жестокости плодами, выросшими из его раскаяния. Действительно, не только совершение благочестивых деяний, но также и труды давшего плоды покаяния делало этого современного Давида, цивилизованного короля нецивилизованного народа, таким, что он напоминал своего первоначального прототипа. И надо отметить, что как Давид после своего раскаяния наказан Богом за грех его прежнего преступления тем, что у него был наихудший сын, так и этот, другой Давид, несмотря на всю свою безграничную нежность, также встретил свое наказание от рук некого самозванного монаха и епископа. Того человека я часто впоследствии видел в Биланде и был наслышан о его самых дерзких делах и о постигшем его заслуженном несчастии. Эти вещи нельзя обойти молчанием, чтобы потомки могли поучиться, как Он отвергает гордость и оказывает милость смиренным, что можно ясно видеть на примере этого человека.

Глава 24.

О епископе Вимунде (Wimund), его жизни, неподобающей званию епископа, и о том, как он был лишен своего зрения.

Этот человек родился в Англии и был самого низкого происхождения. После приобретения первых навыков в литературе, не найдя средств, чтобы оплачивать свое содержание в школе, и имея некоторые знания об искусстве письма, он поступил в писчую контору обслуживавшую каких-то монахов. Вслед за тем он выбрил тонзуру в Фарнессе (Furness) и вел монашескую жизнь. Когда он получил доступ к достаточному числу книг, то располагая досугом и обладая тремя замечательными качествами – горячим темпераментом, прекрасной памятью и достаточным красноречием, он выдвинулся столь быстро, что на него стали возлагать самые большие надежды. Спустя некоторое время он был послан к братьям на остров Мэн, и он так понравился варварским местным жителям мягкостью своего обращения и открытостью своего лица, будучи при этом еще и высоким и сильным, что они просили его стать их епископом, и получили желаемое.

Теперь он был окрылен успехом и начал строить великие планы. И поскольку он обладал высокомерным языком и самым гордым сердцем, то не довольствуясь достоинством своего епископского звания, он замыслил совершить еще более великие и замечательные дела. В конце концов, собрав отряд нуждающихся, но отчаянных людей, и не боясь праведного суда, он выдал себя за сына графа Морея (Moray) и утверждал, что он был королем Шотландии лишен наследства своих отцов. Он утверждал, что в его намерения входит не только отстаивать свои права, но и отомстить своим врагам, и он выразил желание, чтобы эти люди были его сотоварищами и в его бедах и в его удачах, и хотя его предприятие и будет сопряжено с трудами и опасностями, но еще больше будет славы и великих выгод. Все эти люди были совращены им и принесли ему присягу, и он начал свою безумную деятельность среди окрестных островов, и став, подобным могущему охотнику перед Господом, Нимроду, он забыл, что по своему епископскому званию ему надлежит быть подобным Петру - рыбаком среди людей. Каждый день он возглавлял войско своих сподвижников, среди которых выделялся своей высокой головой и широкими плечами, и подобно разным могучим полководцам, он воспламенял их рвение. Затем он сделал набег на провинции Шотландии, опустошив грабежами и убийствами все, что находилось перед ним, но всякий раз, когда королевская армия выступала против него, он уклонялся от военных столкновений, либо уходя в отдаленные леса, либо удаляясь в море, но как только войска уходили, он вновь появлялся из своих убежищ, чтобы разорять эти провинции.

Но пока он был так удачлив во всем, и стал предметом ужаса даже для короля, один епископ, человек исключительной простоты, время от времени давал отпор его дерзости. Когда этому епископу угрожали, что изведут его войной, если он не будет платить дань, то он ответил: “Путь будет воля Божья, но на моем примере ни один епископ никогда не будет платить дань другому”. После чего он вдохновил своих людей только в вере, поскольку во всех остальных отношениях он был значительно слабее, и когда тот предпринял яростное вторжение, то выступил ему навстречу и, чтобы воодушевить своих людей, самолично нанес первый удар в этой битве. И кинув маленький топорик, он, с Божьей помощью, опрокинул своего врага, который ехал впереди всех, на землю. Обрадовавшись этому, его люди обрушились на грабителей и убив их в большом количестве, заставили позорно бежать их свирепого предводителя.

Сам Вимунд впоследствии с шутливым хвастовством говорил среди своих людей, что только один Бог способен победить его верой простого епископа. Это обстоятельство я узнал от человека, который был одним из его воинов, и который бежал в тот раз вместе с другими. Однако, восстановив свои силы, он так разграбил острова и провинции Шотландии, как еще никто не делал до него. Поэтому, король был вынужден успокоить грабителя, и принял мудрый совет действовать против гордого и искусного врага хитростью, поскольку в этом случае сила не принесла никакой пользы. Поэтому, уступив ему одну провинцию, вместе с монастырем Фарнесс, он на некоторое время приостановил его набеги, но в то время, когда тот гордо отправился в назначенную ему провинцию, окруженный подобно королю своей армией, и сурово настроенный против того самого монастыря, в котором стал монахом, нашлись люди, которые не могли выносить ни его власть, ни его наглость и которые, с согласия ноблей, подготовили ему ловушку. Получив благоприятный шанс, когда он ехал медленно и почти в одиночестве, поскольку основной отряд был им послан вперед для обустройства на месте, они схватили и связали его, и поскольку оба его глаза были дурными, то они лишили его их обоих, и гарантируя себя от всяких будущих неприятностей, они, ради королевства Шотландии, но не ради царства небесного, сделали его евнухом. Впоследствии он пришел к нам в Биланд, и спокойно прожил здесь много лет до своей смерти. Но, передавали, что даже здесь он говорил, что если бы у него был хотя бы воробьиный глаз, то его враги имели бы мало оснований радоваться тому, что сделали с ним.

Глава 25.

О Малкольме, наихристианнейшем короле Шотландии.

Упомянутому выше Давиду, королю шотландцев, наследовал старший из его внуков, Малкольм, который был еще мальчиком. Соперничая со своим достопочтенным дедом во многих одних его добродетелях и благородно превосходя его в других, он сиял подобно небесной звезде среди варварского и испорченного поколения. Хранимый Богом, благословившем его добродетелью, которую он с юности впитал вместе с пылом небесной любви, он столь превосходил всех окружающих в течении всей своей жизни безупречным целомудрием, смирением, невинностью, а равно с этим и ласковым и серьезным характером, что среди мирян, на которых он походил только обликом, он выглядел монахом, а среди своих подданных – ангелом спустившемся на землю. В короле такие качества действительно удивительны, но особенно удивительны в короле столь нецивилизованного народа, тем не менее, благодаря руководящей руке Бога, он так управлял всеми своими делами, был очень далек от того, чтобы стать предметом презрения для варваров по поводу своих достоинств, и все им только восторгались и уважали, и то же самое время своей королевской властью и суровостью, он внушал страх мятежникам и злоумышленникам. Все еще оставалось несколько людей, готовых к новым волнениям, и собиравшихся либо напасть на него, либо ограничить его права, но, очевидно, Бог был рядом с ним, когда он либо подавил либо подчинил их, так что с этого времени все боялись досаждать человеку, которому помогает Всемогущий.

Вновь, при приближении его к возрасту зрелости, не было недостатка в людях, посланных на него дьяволом, которые, невзирая по потерю собственного целомудрия, старались своими нечестивыми попытками и грязными инсинуациями воспламенить в нем жажду к чувственным удовольствиям. Но он, который уже был охвачен желанием следовать за Агнцом, куда бы Он не пошел, и столь глубоко был пропитан духом незапятнанной непорочности, и благодаря сокровенному руководству Бога, а не людей, знал, что это сокровище должно хранить в хилой плоти столь же бережно, как в глиняном сосуде, он вначале с презрением отвергал непристойные предложения своих приближенных или, как он на них смотрел – учителей, но при их упорствовании он столь властно осадил их, и словами и выражением лица, что с этого времени никто из них не смел предлагать подобные вещи.

Враг, посрамленный на этот раз, пошел в своей ненависти дальше и придумал более тонкую хитрость для этого Божьего дитя. Он научил его мать пользоваться секретным ядом и, под покровом материнской привязанности, заманить его в ловушку не только уговорами, но и даже принудить его к этому своей материнской властью. Она напоминала ему, что он не монах, а монарх, и указывала ему, что общение с представительницами женского пола очень даже подобает для его возраста и положения. Скорее проявив сдержанность, чем уступив ее материнским просьбам, он, чтобы не огорчать ее, внешне выразил свое согласие с ней. Обрадовавшись после этого прихода к сыну, она, не встретив сопротивления с его стороны, когда отправлялся в свою постель, положила там прекрасную и знатную девственницу. Когда он остался один после удаления своих приближенных, то больше воспламенился любовью к девственности, чем к нежеланной страсти, и он немедленно поднялся и предоставив королевскую кровать на всю ночь девушке, сам спал на полу, накрывшись только плащом. То, что он был найден на следующее утро в этом положении своим камердинером, а также и свидетельство самой девицы, доказало чистоту их обоих. Своим неизменным постоянством он препятствовал свей матери когда-нибудь еще предпринимать подобную попытку, однако позволял ей пытаться либо упрекать его, либо пытаться очаровать. И пусть защитники чудес, ставя заслуги пропорционально чудесам и говоря, как это им хочется, что доказательством права на святость являются только совершенные чудеса, но если по мне, то я определенно предпочитаю это чудо девственности столь молодого короля, на которого наседали подобным образом, и который остался при этом неприступным, любому другому, и не только чуду прозрения слепого, но даже чуду воскресения из мертвых.

Глава 26.

О назначении Гуго, епископа Дархемского, и о восстановлении Уилльяма Йоркского и его последующей смерти.

Но вернемся из Щотландии домой. Умер Уилльям из Санта-Барбара, епископ Дархема, муж благочестивый. Благодаря своему знатному происхождению - он приходился родственником королю Стефану, - на престол был избран Гуго, казначей церкви Йорка, хотя ему и сильно препятствовал в этом архиепископ Йоркский Генрих, которому принадлежало право на посвящение в сан епископов Дархемских, как по причине неканонического возраста избранника, так и по причине его легкомысленного характера. В соответствии с этим, глава выборщиков, вместе с избранником отправились к апостолическому престолу и за утверждением результатов выборов, и за посвящением.

Архиепископ также послал своего представителя, чтобы воспрепятствовать подтверждению результатов выборов и посвящению. Но достопочтенный Евгений, который был сотоварищем архиепископа в Клерво, недавно оставил этот мир, и они нашли на римском престоле Анастасия. Воистину, три весьма примечательных человека, очень дружных между собой в этой жизни, умерли примерно в это время, их кончины были отделены друг от друга лишь коротким промежутком времени, люди эти – Евгений, римский понтифик, Бернард, аббат Клерво, и Генрих, архиепископ Йоркский, их которых Евгений и Бернард ушли первыми, а вскоре за ними последовал и Генрих.

О смерти первых двух было уже объявлено, тогда как третий еще был жив, но Уилльям, прежний архиепископ Йоркский, который теперь пребывал в Винчестере, приобрел надежду на свое восстановление и поспешил в Рим, не оспаривая решения вынесенного против него ранее, но скромно умоляя простить его, поскольку первый их этих умерших прелатов низложил его, второй присоединился к этому решению, а третий занял его место. И ведь смотрите - верные известия пришедшие из Англии об отречении архиепископа Йоркского очень помогли его скромным ходатайствам. Избранный епископ Дархемский, который приехал в Рим первым, и был тожественно посвящен в сан властью римского понтифика, уже уехал, тогда как судьба вновь прибывшего оставалась нерешенной. Однако, в конце концов, и он испытал на себе милосердие апостольской доброты – прежнее суровое решение о его деле было пересмотрено, поскольку и папа и кардинала сжалились над его сединами, и еще потому, что в нем принял активное участие кардинал Григорий, который пользовался большим уважением и был самым красноречивым и искушенным в интригах человеком и исполнен истинно римского духа. Посему, будучи полностью восстановленным и удостоившись паллия, которого у него ранее никогда не было, он вернулся в Винчестер в канун Пасхи, и отпраздновав здесь Пасху, он, на восьмой день после праздника поспешил в свой город. Но декан церкви Йорка, Роберт, и архидиакон Осберт, встретили его за стенами города и отнюдь не с мирными намерениями, но для того, чтобы не дать ему возможности занять его долгожданный престол, и смело выдвинули против него какие-то обвинения. Однако, идя дальше вперед, он был встречен и духовенством и народом с торжественной процессией и большой овацией. Тогда его противники поспешили к Теобальду, архиепископу Кентерберрийскому, являвшемуся в то время легатом в Англии и использовали его покровительство и моральную поддержку. Однако, спустя недолгое время после пасхальной недели, уже управляя возвращенной ему церковью с умеренной строгостью, которая, благодаря его природной доброжелательности, никому не была обидной, он, вскоре после пятидесятницы заболел лихорадкой и ушел из этой жизни, к невыразимой печали как духовенства, так и мирян, потерявших столь любезного их сердцам пастыря.

Его смерть была столь неожиданной, что все полагали, что ее причиной стало отравление, и страшно подумать, даже утверждали, что когда он пил из священного потира, то выпил и смертельную отраву, подсыпанную туда одним из его врагов или каким-то их сторонником. Однако, это были всего лишь слухи, которые некоторые люди ради своей злобы распускали вокруг, как будто бы это была истинная правда. Так как эти слухи широко с течением времени распространились, то я счел необходимым со всей серьезностью спросить об этом одного известного пожилого человека, монаха в Риво, теперь больного и находящегося на пороге смерти, а тогда бывшего каноником в Йорке и приближенным архиепископа, и он неизменно утверждал, что все это самая дикая ложь, основанная на мнении некоторых людей, и что сам он, при тех обстоятельствах, о которых говорили, что тогда произошло и отравление, находился при архиепископе, и что никакой злоумышленник не смог бы усыпить бдительность его верных слуг, чтобы совершить такое преступление. Более того, он добавил, что ложью было и то, что архиепископ якобы отказался принять противоядие, предложенное его друзьями, когда те стали подозревать преступную попытку его врагов лишить его жизни, и в подтверждении этого предположения или оговора, утверждали, что якобы он сказал, что не будет к небесному противоядию добавлять человеческое. Действительно, поскольку он был и мудрым человеком и наученный божественной властью, чтобы не искушать Бога, то он не мог ни высказывать такое, ни действовать подобный образом. В добавлении к этому, я слышал от Симфориана (Symphorianus), его домашнего капеллана, который находился у него на службе долгое время и был его доверенным приближенным во время его болезни, что он принимал противоядие по предложению своих друзей, так как мудрому человеку следовало воспользоваться этим предложением. Еще, от этого же человека я узнал, что окружавшие его друзья в основном склонялись к тому, что он выпил какой-то яд, так как его зубы, которые были до этого белыми, во время его долгой агонии стали черными, но это было осмеяно врачами, поскольку зубы у умирающего всегда становятся такими же.

Кроме того, после того как была установлена смерть архиепископа Йоркского, декан Роберт и архидиакон Осберт, при поддержке и помощи архиепископа Кентерберрийского, бывшего также и папским легатом, избрали главой кафедральной церкви Йорка своего архидиакона Роджера, и посредством большого давления и угроз, заставили собрание каноников Йорка дать на это свое согласие, но об этом я более подробно напишу в надлежащем месте.

Глава 27.

О Зеленых детях.

Мне кажется неправильным пройти мимо неслыханного чуда, которое, насколько известно, произошло в Англии во время царствования короля Стефана. Хотя о нем говорили многие, я все же долгое время сомневался относительно и считал, что смешно доверять такому событию, которое не может быть объяснено рациональным образом, а имеет какой-то очень таинственных характер, но наконец, я все же был побежден весом многочисленных и достоверных свидетельств, и был вынужден поверить, что чудесное взяло верх над материальным, и случилось такое, что я не способен ни постичь, ни разобрать силами данного мне разума.

В Восточной Англии есть деревня, расположенная, как говорят, на расстоянии 4 или 5 миль от благородного монастыря благословенного короля и мученика Эдмунда. Около этого места видны какие-то древние развалины, называемые “Волфпиттс”, что на английском означает Волчьи Ямы, и которые и дали название близлежащей деревне. Во время жатвы, когда жнецы были заняты сбором урожая, около этих развалин появились двое детей, мальчик и девочка, имевшие совершенно зеленые тела и облаченные в одежды странного цвета, сделанные из неизвестного материала. Вызывая изумление, они блуждали в полях, были захвачены жнецами и препровождены в деревню, причем много людей пришло посмотреть на такую новость, и несколько дней они оставались без еды. Но когда они уже были почти истощены голодом, но при этом не могли ничего есть, чтобы поддержать себя, случилось так, что им принесли с поля несколько бобов, которые они сразу же с жадностью схватили за стебель и попробовали найти там бобы, но ничего не найдя в пустом стебле, они горько заплакали. Тогда, один из зрителей извлек бобы из стручка и дал их детям, а те сразу взяли их и съели с удовольствием. Этой пищей они поддерживали себя много месяцев, до тех пор пока не научились употреблять хлеб.

Постепенно, с течением времени, в результате естественного результата приема нашей пищи, они изменили свой первоначальный цвет и стали выглядеть как все, а также выучили и наш язык. Некоторым благоразумным людям показалось подобающим, чтобы они приняли таинство крещения, которое, соответственно, и состоялось. Мальчик, который выглядел более молодым, пережил свое крещение, но на короткое время, и преждевременно умер. Его сестра, однако, продолжала оставаться в добром здравии, и мало отличалась от женщин нашей страны. Впоследствии, как сообщалось, она вышла замуж в Линне (Lynne) и прожила еще несколько лет. По крайней мере, так говорят.

Еще, после того как они выучили наш язык, их начали спрашивать кто они такие и откуда взялись, и они отвечали так: “Мы обитатели земли Святого Мартина, который пользуется в той стране, что дала нам рождение особым уважением”. Будучи распрашиваемы дальше о своей стране и о том, как они оказались здесь, они отвечали: “Мы ничего не знаем об этом, мы лишь помним, что в один день, когда мы пасли в полях стада нашего отца, мы услышали сильгый звук, подобный тому, что мы теперь привыкли слышать в монастыре Св. Эдмунда при перезвоне колоколов, и пока мы в восторге слушали этот звук, мы вдруг лишились чувств, и обнаружили себя уже среди вас, в тех полях, на которых вы жали хлеб”. Будучи спрашиваемы, верят ли в их стране в Христа, и восходит ли там солнце, они отвечали, что страна их христианская и имеет церкви, но они сказали: “Солнце не восходит над нашими жителями, наша земля лишь слегка освещается его лучами. Мы довольствуемся сумерками, которые у вас бывают перед восходом или после заката. Кроме того, недалеко от нас видна какая-то светящаяся земля, и она отделена от нас очень широкой рекой”. Об этих и многих других вещах, слишком многочисленных, чтобы их излагать подробно – обо всем этом они подробно отвечали на распросы любопытных. Пусть каждый говорит как ему хочется и рассуждает об этом в соответствии со своими способностям, а я не испытываю сожаления записывая событие столь потрясающее и удивительное.

Глава 28.

О некоторых чудесах.

В наши времена случались и другие чудесные и поразительные происшествия, и я расскажу о некоторых из них. Называю я вещи такого рода чудесными не только из-за того, что они случаются редко, но и потому, что с ними связана некая таинственность. В одной из каменоломен, при разломе клиньями громадной скалы вдруг появилось два пса, хотя та пустота внутри скалы, в которой они находились не имела никакой отдушины. Они выглядели похожими на ту породу, что зовется гончей, но только имели свирепое выражение лица, испускали неприятный запах и не имели шерсти. Говорили, что одна из них вскоре умерла, но зато вторую, что отличалась самым отменным аппетитом, в течении многих дней ласкал епископ Винчестерский Генрих.

Говорили еще, что в другой каменоломне, когда во время добычи строительного камня, докопались до очень большой глубины, то там нашли прекрасный сдвоенный камень - то есть камень, состоявший из двух половинок, соединенных друг с другом при отсутствии какого либо скрепляющего материала. Когда удивленные рабочие показали его епископу, который как раз там находился, то было приказано разбить его, чтобы узнать (если это будет возможно), в чем секрет. В пустоте внутри камня обнаружили маленькую рептилию, называемую жабой, с крошечной золотой цепочкой вокруг шеи. Зрители застыли в изумлении от столь необычайного зрелища, но епископ приказал камень снова закрыть, бросить его в каменоломню и засыпать мусором.

А вот еще одни случай: в провинции Дейри (Deiri), недалеко от места моего рождения произошло необычное происшествие о котором я знал еще в детстве. В нескольких милях от берега Восточного Океана там есть деревня, около которой бьют (на самом деле бьют не всегда, а только каждый второй год) несколько известных источников, называемых Гипс (Gipse), и образуют они довольно значительный ручей, который через прилегающую низменность течет к морю. И является хорошим знаком, когда эти струи пересыхают, тогда как если они текут, то с уверенностью можно сказать, что это предвестник бедствия будущего неурожая. Один грубый поселянин из этой деревни отправился навестить своего друга, жившего в соседней деревушке, и когда, будучи немного подвыпившим, возвращался ночью домой, то вдруг услышал голоса, пение, и шум пира, и все это исходило от соседнего небольшого холма, который и я сам часто видел, и который находится на расстоянии нескольких фарлонгов (фарлонг - одна восьмая часть мили) от деревни. Удивившись, кто бы это мог так нарушать ночную тишину шумным застольем, он решил осторожно подойти поближе. На склоне холма он заметил открытую дверь, приблизился и заглянул в нее, и оказался в обширном и светлом доме, полным мужчин и женщин, восседавших на торжественном пиру. Один из слуг, увидев его стоящим в дверях, предложил ему кубок, и он приняв его, мудро воздержался от питья, но вылил содержимое, и взяв кубок с собой, быстро удалился. В компании возник шум по поводу украденного кубка, и гости стали преследовать его, но благодаря резвости коня, ему удалось бежать и добраться до деревни вместе со своей необычной добычей. Это был сосуд, изготовленный из неизвестного материала, имевший необычный цвет и странную форму. Он был преподнесен в качестве подарка Генриху Старому, королю Англии, а позже перешел к брату королевы, Давиду, королю Шотландии, и находился в течении многих лет в сокровищнице королевства, а спустя еще несколько лет, как мы слышали, из достоверного источника, что он был подарен шотландским королем Вильгельмом Генриху II, когда тот выразил желание посмотреть на него.

Эти и аналогичные случаи казались бы не заслуживающими доверия, если бы то, что они происходили на самом деле, не подтверждалось бы заслуживающими доверия свидетелями. Но раз волшебство (как пишут) было способно, с помощью египетских заклинаний и падших ангелов, вызывать превращение прутьев в змей, воды в кровь, производить на свет новорожденных лягушек, то все же (как говорил Августин), мы не должны полагать, что именно те, кто это волшебство применяет и являются непосредственными его создателями, все равно, что в случае змей, что лягушек. Точно также, как и крестьяне не являются непосредственными творцами своего урожая. Поскольку есть только одна вещь, способная и образовывать и производить на свет разных созданий и связывать одной цепью самые дальние и самые разные вещи – и это есть Бог, который и есть единственный Создатель. А все другие, теми средствами и той властью, что получили от Него, производят только вторичное действие, и совершают его в то время и таким образом, когда происходит истинное творение, и делать это могут не только падшие ангелы, но также и дурные люди. Если, говорю я, дозволением Бога, падшие ангелы имеют такую власть посредством волшебства, то не удивительно, что, благодаря некоторой силе своей ангельской натуры (и особенно, если это дозволено Верховным Владыкой), они способны совершать описанные выше вещи, частью иллюзорные и волшебные (как в случае на холме), частью – с реальными вещами (как в случае с собаками, с жабой с золотой цепочкой или же с кубком), и благодаря этим способностям люди будут пребывать в слепом изумлении, а падшие ангелы готовы (когда это им дозволяется) делать эти вещи всегда, из-за чего люди могут впадать в опасное заблуждение. А вот природа тех зеленых детей, что блуждали по земле слишком трудна для понимания при наших слабых способностей познавать неведомое.

Глава 29.

Об успехах Генриха II в Англии пока он был герцогом.

Вернемся, однако, к историческому повествованию. Генрих, сын той Матильды, что стала императрицей, от знаменитого графа Анжуйского, получив, как я рассказывал выше, пояс рыцаря от своего дяди по матери, короля Шотландии, погрузился на корабль, и приехав к своему отцу, и впредь продолжал служить и при этом благородно подражать ему и в характере, и в благоразумии, и в силе духа, а еще, он столь же страстно хотел подражать ему в воинской славе. Однако, спустя несколько лет, его отец уступил судьбе, и тогда он получил все отцовское наследие, а именно, графства Анжу и Мэн, и еще, в качестве свободного наследства своей матери, одно лишь герцогство Нормандское, в то время как Англия, которая хотя и принадлежала ей по праву, но, как уже говорилось выше, была узурпирована королем Стефаном, хотя тот, как уже отмечалось, правил страной нерадиво и слабо. Таким образом, наследовав отцу и в короткое время сравнявшись и даже превзойдя его, он проявил себя столь деятельным и усердным во всех отношениях, что стал грозным для любого, кто стал бы завидовать его положению, и теперь, когда все стало спокойным в его заморских владениях, он с презрением отнеся с такой будущности, при которой он мог бы обманным путем оказаться лишенным английского королевства, которое принадлежало ему по явному праву, и тогда он занял свой ум этим трудно достижимым и опасным предприятием. Опасаясь, однако, что после его отъезда, на Нормандию может быть сделано нападение короля Франции (родства с которым Стефану удалось добиться, поскольку сестра того в течении уже многих лет была замужем за сыном последнего, Евстафием), то он счел необходимым должным образом тщательно укрепить свои границы, расставив там гарнизоны. И из-за этого случилось так, что когда он повел свою армию в Англию, то она была малочислена, поскольку он рассудил, что плохо поступит, если ослабит защиту своих заморских земель, которыми в это время спокойно владел, тем, что выведет оттуда свои войска, и полагая, что у него не будет недостатка в необходимой поддержке внутри самой Англии, хотя это последнее было пока только предположением, а не свершившемся фактом. Еще сообщалось, что в Англию его сопровождало не более 140 рыцарей и 3000 пеших воинов. Как только о его прибытии стало известно, к нему устремились все, еще сохранившиеся сторонники его матери.

Благодаря этому, его силы значительно росли, и он приступил к осаде замка Малмсбери, который удерживался королем Стефаном. Король немедленно собрал своих приверженцев и вместе со своим сыном, наихрабрейшим юношей Евстафием, поспешил на выручку к этому месту и там вызвал врага на бой, но тот оставался в своем лагере, и поскольку тогда уступал числом, то мудро отложил на время решение спора в бою, и при этом не давал врагу никакой возможности на него напасть. После этого, король, неспособный напасть на своего противника, чтобы использовать свое преимущество, и полагая для себя небезопасным оставаться в виду неприятельского лагеря, удалился не достигнув своей цели, а замок попал в руки осаждавших. Таким же образом, с помощью своих сторонников, Генрих с каждым днем увеличивал численность своих войск и количество снаряжения. Нобли королевства, которые прежде держали противоположную сторону. теперь постепенно обращались к нему, настолько, что, благодаря блеску своих успехов, слава герцога (его тогда называли так) уже затмила королевский титул его противника.

Затем, со своей армией, должным образом организованной, он двинулся на Стамфорд, который был осажден и быстро взят. Он заполучил крепость в несколько дней, выгнав оттуда королевские войска. но когда он услышал, что Ипсвич, который присоединился к его партии, осажден королем, то чувствуя себя способным снять эту осаду и разбить врага, он поспешил со своим войском в провинцию Восточная Англия. Но, спустя короткое время, получив известия о сдаче этого пункта, он повернул в сторону и напал на Ноттингем, что стоит на реве Трент. Взяв и разграбив город, он ушел, полагая за напрасный труд штурм этого замка, который по своему положению выглядел неприступным. Затем, обратившись к другим делам, он во всех своих предприятиях добивался успеха так, что казалось, что ему помогает сам Бог.

Глава 30.

О договоре между королем Стефаном и принцем Генрихом.

В то время пока продолжалась вся эта распря между королем и герцогом, которая неясно чем могла бы закончится, по Божьей воле, преждевременно умер наиславнейший юноша - сын Стефана Евстафий, и благодаря этой смерти возникла прекрасная возможность заложить основы соглашения между обоими государями. Поскольку, пока он был жив, партии никогда не смогли бы сойтись и объединиться в мире, как по причине его юношеской порывистости, так и по причине его некоторой надменности, проявившейся после того как он породнился с королем Франции. Оба этих препятствия к соглашению исчезли в результате смерти одного человека, что случилось, как полагали, благодаря промыслу Божьему, который придерживался мыслей, что Англия должна жить в мире, а не пребывать в бедствии, которое ее раздирало и опустошало вследствие усобиц, и те люди, что были настроены миролюбиво, немедленно обратили свои помыслы к тому, чтобы убедить обе стороны и добиться примирения, поскольку отец, сверх меры переживавший по поводу смерти сына, которого он готовил себе в приемники, смягчился в своих воинственных приготовлениях и стал с большим, чем обычно, вниманием прислушиваться к речам о мире. И герцог также склонился к советам мудрости, которые говорили ему о предпочтительности почетного и определенного соглашения по сравнению с сомнительными шансами на успех, и так, между ними произошли торжественные и плодотворные переговоры. Благодаря посредничеству их друзей, благочестиво и разумно заботившихся об общественном благе, между ними было заключен и установлен твердый мир.

Было постановлено, что впредь Стефан будет единолично править Англией с достоинством и почетом законного государя, и что Генрих будет его приемником в королевстве в качестве законного наследника, и что каждый из государей примет этот вариант соглашения как окончательный и почетный, и что отныне всякая вражда, а также все совершенные преступления будут преданы вечному забвению. И они упали друг другу в объятия, в то время как все присутствовавшие там очевидцы плакали слезами радости. Король принял герцога как своего сына и торжественно объявил его законным наследником, а герцог, в присутствии всех, почтил короля как своего отца и суверена. Также и Вильгельм, младший сын короля, по приказу своего отца, принес герцогу оммаж, а герцог дал ему удовлетворение, заключив с ним торжественный договор. Все это имело место благодаря милости Бога - король получил скипетр, а Англия получила мир. В течении многих лет он отличался от других одним только пустым титулом короля, и казалось, что все это время он находил особое удовольствие именно в этом титуле, и теперь он как бы впервые начал царствовать, поскольку только теперь облачился в мантию законного суверена, стерев с себе пятно тиранической узурпации. Герцог, остававшийся после торжеств по поводу мирного соглашения еще некоторое время в Англии, уже приготовился к отплытию, и король со своим сыном Вильгельмом и многочисленной знатью весело провожали его к отплытию. И когда этот молодой принц, что было для него обычным, в виду своего отца скакал на коне галопом, случилось так, что из-за падения животного, всадник сильно разбился об землю, и оказавшись из-за сломанной ноги неспособным подняться, он стал причиной смертельного горя для своего отца и всей его партии. Его привезли в Кентерберри, чтобы лечить там, а король, сраженный этим несчастным случаем, отдал свои приказания и дал свое благословение герцогу и отпустил его, и тот, после приятного путешествия, примерно в начале лета, с радостью вернулся в свою страну.

Глава 31.

О разводе короля Франции со своей женой и о ее замужестве с будущим королем Англии.

Около этого же времени произошел развод между Людовиком, королем Франции, с его королевой Элеонорой - некоторые епископы и знатные люди засвидетельствовали факт их кровного родства, подтвердив это торжественной присягой. Эта принцесса, которая была единственной дочерью герцога Аквитанского, и перед вышеупомянутым походом в Иерусалим вышла замуж за короля Франции, и благодаря этому союзу, весьма обширное герцогство Аквитанское было присоединено к Франции. Сперва она, благодаря своей красоте, столь полно очаровала и приковала к себе внимание своего мужа, что накануне выступления в тот знаменитый поход он почувствовал себя столь привязанным к своей молодой новобрачной, что решил не оставлять ее дома, но взять с собой, на Святую Войну. Многие знатные люди последовали его примеру и также взяли с собой жен, и будучи неспособными обходиться без женского общества, ввели своих жен внутрь христианских лагерей, которые должны были бы оставаться девственно чистыми, но которые, как было сказано выше, стали позором нашей армии. Когда король вместе со своей женой вернулся домой с позорным клеймом человека не выполнившего своего долга, их прежнее влечение постепенно стало перерастать в холодность, и между ними возникли различные разногласия. Королева была сильно оскорблена поведением короля и говорила, что вышла замуж за монаха, а не за монарха. Говорили, что еще пребывая в союзе с королем, она устремилась к тому, чтобы выйти замуж за герцога Нормандского, как более отвечавшего ее чувствам, и что, в соответствии с этим, она пожелала и добилась развода. По этой причине разлад между ними возрастал, и, как передавали, она стала чрезвычайно настойчива, а он не оказывал сопротивления, и в конце концов супружеская связь была между ними расторгнута властью церковного права.

Наконец, законным образом освободившись от своего мужа и получив возможность выйти за того, кто был ей более приятен, она осуществила свои наижеланнейшие планы относительно сватовства, оставив при этом оставив двух своих дочерей их отцу. Впоследствии, благодаря отческой заботе их родителя, они соединились в браках с Генрихом и с Теобальдом, сыновьями славного графа Теобальда. Встретившись в условленном месте, королева и герцог Нормандский связали себя узами супружества, и это событие было отпраздновано не столь пышно, как подобало бы при их столь высоком положении, но все было сделано с осторожным благоразумием, так, чтобы приготовления к пышной свадьбе не вызвали бы к ней каких-либо помех. Вскоре после этого, герцогство Аквитания, которое простирается от графства Анжу и Бретани до Пиренеев, и которое отделяет Францию от Испании, постепенно ушло из-под власти Франции и перешло, благодаря правам жены, под власть герцога Нормандского. Французы иссохли от зависти, но ничем не могли помешать возвышению герцога.

Глава 32.

О соборе в Лондоне и о смерти короля Стефана.

В это время король Стефан совершал с королевской пышностью поездку по Англии, выказывая себя новым монархом, и все принимали его и относились к нему с вновь обретенным уважением, и все незаконно возведенные крепости, эти убежища отверженных и логовища воров - все они были срыты в его присутствии и растаяли подобно воску под огнем. Однако, добравшись до графства Йорк, он нашел в состоянии мятежа некого Филиппа де Колвилля (de Colville), который полагался на силу своей крепости, храбрость своей шайки и обилие продовольствия и оружия. Однако, король приказал ему либо сжечь свою крепость в Драксе (Drax), либо сдать ее, чтобы ее сожгли другие, а затем вызвал войска из соседних провинций, осадил это укрепление и храбро, в короткое время, привел его к покорности, хотя оно и было почти неприступным из-за различных преград - рек, лесов и озер.

Теперь наступило время жатвы, и король, закончив свои дела в городе Йорке и прилегающем графстве, возвращался в южные провинции, чтобы около праздника Святого Михаила, председательствовать, среди прелатов и ноблей на соборе в Лондоне, созванном по поводу как дел королевства, так и по поводу вакантного престола архиепископа Йоркского. По этому делу готовились к собранию и сановники вышеупомянутой церкви, вместе с аббатами и клириками подчиненной провинции, и они остановились на Роджере, архидиаконе Кентерберрийском. С согласия короля они формально затребовали его от его архиепископа, благодаря успешным интригам которого и было устроено все дело его избрания. Когда они с легкостью получили его от архиепископа, который был к этому довольно благосклонен, хотя внешне и казалось, что он лишь неохотно уступает их просьбам, то они добавили к своим просьбам еще одну – чтобы он посвятил его в сан, но не в качестве архиепископа Кентерберрийского, а в качестве легата Святого престола. Это также было с готовностью удовлетворено, и он был посвящен в церкви Св. Петра в Вестминстере. По завершении собора архиепископ Йоркский поспешил на свою кафедру, и после торжественного восшествия на нее (обезопасив себя от случайностей), он лично отправился в Рим, чтобы получить паллий.

Король, который тогда находился в Кенте, заболел сразу после собора, его болезнь усиливалась, и он умер через несколько дней, в октябре месяце, после 19 лет царствования, и был похоронен в Фавершэме (Faversham), в монастыре, который он основал за несколько лет до этого. Известие о его смерти скоро достигло герцога Нормандского, который в это время был занят со своей армией осадой одного восставшего города. Когда его друзья посоветовали ему снять осаду и со всей возможной поспешностью отплыть в Англию, чтобы, из-за задержки, не оставить старым противникам шанса причинить ему какой-либо вред, то он на это ответил (чувствуя себя совершенно уверенным с справедливости своих притязаний), что они не осмелятся на такую попытку. И хотя его друзья очень беспокоились за него, все же он не отказался от осады до тех пор, пока не осуществил своих намерений относительно замка, и в течении этого времени Англия с тревогой ждала его, и в это время в его владениях не возникло никакой смуты. Но давайте прервем здесь мою первую книгу, так чтобы вторая могла начаться с царствования короля Генриха II.