ЮХАН ВИДЕКИНД

ИСТОРИЯ ДЕСЯТИЛЕТНЕЙ ШВЕДСКО-МОСКОВИТСКОЙ ВОЙНЫ,

книга четвертая

Положение московитских дел после освобождения Москвы. Заслуги Скопина и его торжественный въезд внушают зависть соперникам и подозрение государю. Скопин открыто защищается. Якоба просят о дальнейшем. Он не соглашается, пока не будет, как должно, выполнен договор. Войско роскошествует в столичной праздности. Строптивые кексгольмцы. Тайное убийство Скопина едва не вызывает смуты. Шуйский договаривается с Якобом о новом походе на Смоленск. Якоб выезжает из Москвы. Димитрий Шуйский занимает место Скопина. Нападение татар на Московию. Кто они? Сапега больше склоняется к Димитрию, Ружинский — к польскому королю. Ружинский, пока жив, собирает войска и захватывает города. Волок занимает сторонник Шуйского Валуев (Volvevius). Эверт Горн возвращается в Московию. Его просят соединить свои силы с Якобом. По пути, выслав вперед Делавилля, он сражается с неприятелем. Приходит в Зубцов. Под Иосифовым монастырем храбро бьется. Прогоняет Русецкого и овладевает крепостью. Суздаль взят благодаря измене. Лисовский постепенно уходит из Московии. Сдача Можайска. Идущим на освобождение Смоленска противостоит Белая во главе с воеводой Александром Гонсевским. Горн напрасно пытается взять город военной хитростью. Затем грамотой вызывает враги на бой. Тот отвечает. С приближением Жолкевского Горн уходит от Белой. Жолкевский стремится склонить к себе сторонников Димитрия. Валуев укрепляет Царево (Carovum), но попадает там в жестокую осаду со стороны Жолкевского, причем все пути сообщения отрезаны. Горн испытывает затруднения в Зубцове из-за военного бунта. Якоб напоминает Шуйскому об уплате жалованья. Спешит в Можайск. Димитрий Шуйский просит его идти на помощь Валуеву. Во время приготовлений к этому является Горн. Пока идет дело о жалованье, приходят в Клушино 23 июня и становятся лагерем. Пока все спят утолщенные, Жолкевский будит своих рано утром, строит в боевой порядок и неожиданно нападет. Первыми полегли и обратились в бегство моски, вспомогательные шведские войска долго выдерживают натиск нападающих. Они окружены врагами, а те, кто должен, не подают никакой помощи. Французы и германцы сговариваются и, разграбив лагерь, переходят к врагу. Предводитель Шуйский бежит. Жолкевский и Якоб ведут переговоры, но пока они рассуждают об условиях, снова множество народу позорнейшим образом перебегает во вражеский лагерь. Пока Якоб готовится к уходу, остальные, подстрекаемые Линком, поднимают мятеж и переходят к врагу. Поражения и потери обеих сторон. Валуев сдается. Поляки торжествуют Якоб и Горн по пути снова ограблены своими. Причины несчастливого сражения. [106] Свидетельство врага. Шуйский с Якобом обмениваются письмами. Якоб направляется к новгородцам, но видит, что с переменой счастья изменилось и их отношение. Описание положения дел и волнений в Московии после сражения. Что делать? Якоб размышляет, пишет королю и посылает к Горну с просьбой принести подкрепления. Новгородцы, задержав гонцов, грозят. Положение и настроения в Москве при уходе Шуйского в монастырь. Жолкевский, оставшись в Можайске, пишет к горожанам и вельможам Москвы. Разногласия там. Он предлагает Владислава. Якоб отговаривает, потом отходит к границе и готовится к враждебным действиям.

Глава 1. Положение дел после освобождения Москвы. После того как благодаря доблести Якоба и Скопина враги были разбиты, дела у Василия Шуйского, казалось, пошли во всех отношениях с желанным успехом. Димитрий в Калуге ослабел (с женой был в Калуге), так как расположение к нему воинов и горожан поколебалось, а войско его, покинув и сжегши лагерь, подстрекаемое к отпадению, разбегалось во все стороны. Освободившись от осады, государь в своей столице устал выслушивать приветствия, с которыми отовсюду обращались к нему честолюбивые льстецы, а к Скопину - жаждущие должностей. Главнокомандующий димитриевых войск Ружинский умер (умер 16 апреля), а среди воинов, бывших под его начальством, возникли разногласия. Весь северный край на 200 миль по направлению к Архангельску был за Шуйского, а территория по направлению к Новгороду и Пскову тоже почти уже вернулась под его власть; кроме того, его признавали княжество Рязанское и область Казанская с Сибирью. Димитрий на верхней Оке (Нет) по направлению к Путивлю старался снискать расположение астраханцев, казаков и других, рассеянных по тем местам и мало связанных между собою. Псков и Новгород придерживались обстоятельств и государей, сидевших в Москве. Сопротивление Смоленска. Портил дело, казалось, один Сигизмунд: осаждая Смоленск, он угрожал всему княжеству. Кроме того, беглые поляки, прежде бывшие за Димитрия, теперь в надежде на вознаграждение стали подчинять королю польскому много крепостей и городов на промежуточном пространстве (между Москвой и Смоленском. - Перев.): Суздаль, Иосифов монастырь, Вязьму, Дорогобуж, Белую, Старицу, Вологду.

Прогнать их великий князь мог бы, казалось, легко с помощью шведов, если бы с величайшей неблагодарностью не устранил в это время родственника (племянника) своего, осторожного и удачливого полководца Скопина (честного и заслуженного князя Михаила Шуйского). Дело в том, [107] что величайшая, обошедшая всю Москву, военная слава его, а затем и любовь к нему народа кололи глаза соперникам. Более же всего подозрений внушил великолепный и блестящий въезд его триумфатором в столицу. Доблестям Скопина завидуют соперники. Эта торжественность прежде всего вызвала зависть у братьев великого князя. Отсюда возникло желание повредить ему, а благородная независимость, с какой Скопин выступал против их пороков, также немало помогла и больше всего ожесточила старшего брата великого князя, Димитрия Шуйского: он открыто (Они подозревали его и боялись, что, если великий князь умрет без потомства, то народ возведет на престол князя Михаила. Димитрий Иванович Шуйский, старший брат великого князя, в присутствии последнего) решился обвинить прибывшего Скопина в стремлении к захвату власти ¹⁹⁷ и в том, что он по собственному усмотрению раздавал замки и земли королю шведскому, а воинам - феоды ¹⁹⁸. Сначала великий князь словесно упрекнул неудержимого клеветника и прогнал палкой, как доносчика (взял князя (Скопина. - Перев.) под свою защиту и говорил, что, если что-либо подобное и было допущено князем, то делалось это для блага великого князя и народа. Димитрий не был доволен словами великого князя и не переставал обвинять князя Михаила, пока, наконец, великий князь не ударил его своим посохом); потом послал людей проводить Скопина прямо во дворец, принял его, придав своему лицу милостивое и веселое выражение, и хвалил за выдающуюся услугу, весьма храбро (храбро вместе с г. Якобом) оказанную им родине. Подозрения государя. Вскоре, однако, за блестящую славу и за почтение к нему народа он попал в подозрение у государя, так как великие заслуги подданных часто бывают ненавистны властвующим: тому было тягостно, что Скопина славят, как его товарища, а может быть, хотят видеть и преемником после его смерти. Скопин независимо защищается. Получив брошенное в лицо (в присутствии посторонних) обвинение, что вопреки кровному родству, вопреки присяге и верности, он смеет принимать пожелания народа, предназначающего его на царство, Скопин, зная, что действовал по чести, ответил немного самоуверенно, что никогда в душу его не закрадывалась мысль о достижении власти столь превратным способом, но (закрадывались тщетные мысли о власти, а за то, что в народе распространяются такие выдумки, он не ответствен), видя, что народ утомлен бедствиями, что дальнейшие военные успехи пока затруднены (Нет), что вельможи ему завидуют (среди вельмож царствует зависть и распри), он легко может предсказать гибель, угрожающую всей Московии. Шуйский скрыл чувства, вызванные в нем этой уверенностью и смелостью речи родственника и несколько дней [108] таил в сердце негодование. Пока же поручил ему и двум другим сенаторам обсудить с Якобом Делагарди, каким образом в дальнейшем довести войну до желанного конца ¹⁹⁹.

Глава 2. Якоба просят, но он не соглашается. Якоб Понтус не хотел участвовать в этом совещании (23 мая вторично получил доступ к великому князю. Когда же его представители высказали пожелание о предоставлении ему (великому князю. - Перен.) дальнейшей помощи и поддержки, то г. Якоб не пожелал вступить в переговоры), пока Кексгольм, как должно, не перейдет к шведам, Выборгский договор в целом не будет публично подтвержден Василием Шуйским и торжественно скреплен печатью (Нет), пока не дано будет обязательства вскоре договориться об остальных пунктах особо, через уполномоченных; он ставил также условие, чтобы остающаяся часть обещанного жалованья платилась точно: тогда он соединит свои силы против врагов (Нет). Он хорошо знал, в чем было дело с кексгольмцами, и догадывался, с какой целью создавались задержки в передачи крепости (что с передачей Кексгольма ничего не выйдет до весны, когда население города получит из Новгорода суда для вывоза имущества) ²⁰⁰. Дело в том, что ему постоянно посылались письма, как от Арвида Тённессона Вильдмана, так и от Карла Олафсена, которому было поручено это дело. В письмах и вскрывались, с одной стороны, козни тех [русских], с другой - виды на будущее (Нет) ²⁰¹.

Горн. Якоб, однако, не хотел противиться желаниям Шуйского и упустить случай преследовать врагов, если бы только удалось сообщаться письмами и планами с Эвертом Горном, который, как сообщали, недавно вступил в пределы Московии, ведя с собой, кроме пеших лыжников, 3 тысячи обученных воинов, в подкрепление полкам, истощенным слишком долгой службой (предпринимать ничего нового до получения надежных известий от Эверта Горна, который, приняв в Выборге новые подкрепления, был уже в пути, в пределах России).

Войско распределено по селам. Между тем воины, живя в столичной праздности и развлекаясь по погребам и корчмам, забыли о воинской дисциплине и стали склоняться к бунту. Так как и корма для коней уже не хватало, Якоб велел им выйти из города и разместил по соседним селам на время, пока окончательно не условится с Шуйским о договорах, о жалованье и о способе ведения войны.

Строптивые кексгольмцы. Кексгольмская чернь в своем упорстве дошла уже до того, что дерзнула не только пренебречь приказаниями своих начальников, но и заключить в тюрьму послов Шуйского, настаивавших на сдаче крепости. Может быть, ей [109] придавал духу пример новгородцев и псковичей, внушала страх склонность наших к грабежу (Нет) или ее лишило разума какое-нибудь иное заблуждение; как бы то ни было Шуйский ни приказаниями, ни просьбами, ни угрозами не мог справиться с кексгольмцами. Но тем не менее, кроме тех 4 тысяч, что шли под знаменами Горна и ожидались, как подкрепление против мятежников для усмирения строптивых и для разгрома врагов, он ничего не просил либо потому, что теперь, когда поляки оттеснены от Москвы, он полагался на собственные силы, либо потому, что после убийства Скопина, который оказал ему великие услуги, счастье покинуло его. Скопина тайно устраняют. Ведь Скопин, за свою выдающуюся доблесть ставший ненавистным Шуйскому. 23 апреля, без сомнения, по его приказанию, тайно был отравлен и умер не простой смертью, а в жестоких муках (Нет); вместе с ним погибло много к нему близких и верных его боевых товарищей, обязанных ему благодеяниями, как было известно Шуйскому (Нет). Хотя последний (Великий князь) очень нуждался в этих людях, славившихся воинским опытом, он все-таки пренебрег и доблестью, и жизнью их ²⁰².

Едва не возникли смуты. Распространившийся по городу слух и догадки, что Скопин погиб из-за коварства Шуйского, тем больнее поразили горожан, чем пламеннее горела прежде любовь к Скопину за его блестящие заслуги. Против виновника преступления, Димитрия Шуйского, больше всего поднялось негодование; люди жаловались, что замечательный деятель погублен так недостойно, и (Нет) едва ли удержались бы от разорения дома Димитрия, если бы не сам великий князь Василий: собственноручно вмешавшись и применив силу, он сумел умиротворить буйство нападавших, хотя и не успокоил волнения умов (Нет).

Глава 3. При таком смутном положении дел в городе и противоречивости жгучих забот Якобу трудно было договориться и добиться намеченного и желательного. Не зная, какой конечный исход назначит судьба этим волнениям, он, хоть Шуйский и не просил об этом, пишет королю и сенаторам кopoлeвcтвa (королевства и комиссарам в Выборге) и просит послать к границам новые силы, чтобы иметь постоянные пополнения на место убывающих. Он не желал оставить без своего участия судьбу удачно начатой войны ("Если эти люди не понадобятся внутри страны, то можно будет, - думал Якоб, - употребить их для подчинения Ивангорода, Яма, Копорья и Пскова власти великого князя". В своем письме он советовал просить великого князя, чтобы довольствие войскам поступало из Пскова. Вместе с тем он настоятельно просил комиссаров позаботиться, чтобы эти 4 тысячи всегда были в готовности и даже с избытком, чтобы можно было заменять ими убывающих при походе). [110]

Василий Шуйский, имея в виду освобождение Смоленска, договаривается с Якобом. Так как Шуйский не обладал ни достаточным благоразумием, ни средствами для ведения войны, а для усмирения недовольства уже не раз, как обнаруживалось, вымогал подати у подданных, то теперь (Недовольство и непонимание все больше и больше росли в Москве, так что несколько раз уже дело доходило до междоусобных насилий и столкновений. Кроме того, была большая нехватка денег, так что великий князь), перековав серебряные и золотые сосуды в монету, обменяв ожерелья и послав в Соловецкий монастырь (лежащий в 200 милях оттуда) открыть старинную казну князей Московии ²⁰³, он собрал некоторое количество денег и договорился с Якобом на таких, примерно, условиях: 1 - Якоб должен соединить свои силы с князем московским против остатков вновь восстановившегося димитриева войска, а все пути, ведущие в Смоленск, освободить от враждебных польских войск (Дорога туда была долгая, но обстоятельства неумолимо требовали этого: великий князь не мог иначе получить помощи, так как остерегался облагать тяжелыми податями народ, отвернувшийся от него и его дома. Поэтому г. Якоб вынужден был удовлетвориться следующими условиями: 1. Далее нашего пункта 1 нет, а пункт 2 числится первым); 2 - Василий Шуйский подтвердит своей подписью, что остающееся жалованье будет, как должно, выплачено в течение 6 месяцев, а Кексгольм передан ко дню Иоанна Крестителя; если же этого не произойдет, то присяга Шуйскому, которой пока связаны вспомогательные войска, потеряет силу; 3 - Выборгский договор в целом он снова подтвердил, а с отдельными его пунктами дал обязательство закончить, как только шведские уполномоченные сойдутся с его послами в подходящем месте ²⁰⁴.

Якоб уходит из Москвы. Таковы были условия и побуждения, с которыми Якоб Делагарди в первых числах июня (только в июне) двинул все войско из Москвы и пошел мимо Вязьмы (Vesulam; Wesen), в 6 милях оттуда (26 числа этого месяца). Димитрий Шуйский вместо Скопина. Намерением его было соединиться с войском Димитрия Шуйского, стоявшего близ Можайска: этому брату своему великий князь отдал после скончавшегося Скопина верховное военное командование, так как считал, что на него можно с большей уверенностью возложить свои надежды. Впрочем, Димитрий Шуйский не отличался ни уменьем, ни удачей, ни мужеством, но брат его имел [111] в виду ту верность, какой ожидал от него и от вспомогательных шведский войск (Можайска, в 18 милях оттуда. Дальше до Якоб также нет). Якоб также предпочел бы совместные военные действия с кем-нибудь другим, а не с человеком, ненавистным народу за убийство Скопина (Нет), и мог видеть в нем лишь заложника в обеспечение неуплаченного жалованья или надеяться, что он позаботится о более правильной его выдаче в будущем.

Глава 4. Татары нападают на Московию. В это время участились разные слухи, то о набегах татар на Московию (готовности татар напасть на Литву), то о Димитрии, старающемся привлечь к себе прежних своих поляков. Кто они? Ногайцы. Татары, привыкшие в смутных обстоятельствах нападать на Московию, бывают либо ногайские, либо перекопские, или крымские ²⁰⁵. Первые живут к востоку за Волгой и Каспийским морем (от России далеко за Волгой, с северной стороны от Каспийского моря), посередине между русскими, турками и персами; они не представляют большой угрозы для русских, кроме того, что всегда вредят их людям, обрабатывающим землю в Сибири и строящим крепости или города; так, в то время стало известно, что они осадили город Низ (Niesam; Niesen) ²⁰⁶.

Крымские. Вторые - крымские — населяют северную часть Херсонеса Таврического (Таврического, около Черного моря, или Понта Эвксинского) ²⁰⁷, но заходят далеко за Дон и Днепр (Днепр, который по-латински зовут Борисфеном). Стремление к грабежу и добыче в Московии, Трансильвании, Валахии ²⁰⁸, Венгрии и Польше - их постоянное свойство. Для русских они опаснее, имея доступ в Московию с юга, с той стороны, где вокруг Дона леса вырублены. В то время можно было надеяться, что они, поддерживая Шуйского, нападут на Литву (со стороны Дона, где они вырубают леса. В то время Шуйский надеялся, что они придут ему на помощь). Дело в том, что мурзам, так зовут татары выдающихся должностных лиц (Нет), которые были посланы к королю шведскому и возвращались с Петром Петреем через Московию (Нет), Шуйский дал поручение переговорить с их царем, и они, по-видимому, отчасти подали ему надежду. Вскоре, однако, как и предполагал Якоб Понтус, обнаружилось обратное: они сделали грабительский набег, дошли до самого Серпухова - это крепость в 12 (18) милях от Москвы, - а затем, обремененные добычей, с толпами пленных пошли обратно к своим местам ²⁰⁹.

То же, что Димитрий, как рассказывали, при посредстве Сапеги старался вновь привести беглых поляков к повиновению щедрыми обещаниями, все было верно, как [112] обнаружилось после смерти Ружинского. Ружинский, пока был жив, оставался на стороне короля польского. Он, пока был жив, сохранял преданность королю польскому и, когда нашими силами был прогнан, то в бегстве по ближайшим к столице местам везде оставлял и усиливал полки, которые должны были обеспечить своим безопасный прием, если вновь явится случай подступить к крепости и осадить город, то облегчить возможность этого, а сторонникам Шуйского - отрезать путь к королевскому лагерю под Смоленском, без этого совершенно открытый. Собирал войска и захватывал города. Пока был жив, он, выбирая удобные города и крепости, занимал их своими, например Волок (Ружинский с которым Сапега из-за соперничества никогда не мог примириться пока был жив старался привести все войско и близлежащие крепости в повиновение королю польскому почему и пытался занять те, что лежат между Москвой и Смоленском чтобы воспрепятствовать подходу подкреплений к Смоленску. Он занял уже Волок); Ржев, Можайск, Иосифов монастырь и оказывалось, что, пока Шуйский не получит к ним доступа, нашим и русским трудно будет наступать дальше. Волок занят Валуевым. Впрочем Волок вскоре после смерти Ружинского был взят [113] русским полковником Валуевым, так как немногочисленные отряды донских казаков, которым польские воины, расходясь в раздоре, поручили оборону, ушли, едва увидели начало осады. Под Иосифовым монастырем бились с большими усилиями и с большей доблестью, как вскоре будет изложено, после того как подошла шведская помощь с Эвертом Горном ²¹⁰. Горн снова вступает в Московию. Этот последний 12 февраля снова вступил в пределы Московии и решили было (было, по инструкции, со всеми финляндскими и иноземными отрядами) без промедления идти прямо к Якобу Делагарди (Делагарди на подкрепление под Москву), но потом по совету выборгских уполномоченных оставил финских воинов для охраны границ, а полковника Линдведа Классона - для осады Яма (Нет), сам же с английскими, шотландскими и французскими воинами медленно двинулся к Новгороду, но с таким расчетом, чтобы можно было как-то обменяться с Якобом письмами и планами. Проходя по областям Нотебургской, Копорской и Новгородской, он повсюду старался обеспечить крестьянам безопасную обработку полей и защитить их от нападений из Яма. Каким путем. В Новгороде он получил письма и от Якоба (Якоба с просьбой о подкреплении), и от Василия Шуйского. В них его просили (Шуйского, но никаких денег. В своем письме его царское высочество просил) по Сумерской дороге идти на Старую Русу, Осташков (Ostercoviam), Старицу, чтобы там соединиться с войсками Шуйского, состоящими из русских и войск Якоба Делагарди, и общими силами по одному плану действовать против врагов, ставших лагерем близ Иосифова монастыря и Ржева (Rzoviam) в трех разных местах. Но, узнав во время похода к Осташкову, что некоторые отряды врага подстерегают близ Селижарова (Satiseroviam; Sabisaroff) ²¹¹, в 10 верстах оттуда и в 15 (14) от главного лагеря, он спешит туда. Услыхав о его приближении, враги в страхе отходят на 8 миль дальше, держась реки Волги. Было их около 500. Против них послан был полковник Пьер Делавилль (Делавилль, чтобы добыть верные сведения). Делавилль послан вперед. Обратив в бегство их разведчиков, они мимо первого лагеря, сожженного и покинутого врагом, преследует их до Ржева. В 6 милях оттуда, на ближнем берегу реки, где находится и замок, стояли 600 казаков; по другому берегу устроен был большой лагерь. Разбивают врагов. Преследуемые, бросившись в бегстве к своим, привели их в такой страх, что наши беспрепятственно овладели замком, многих утопили, а остальных почти всех перебили. Те, кто стояли лагерем на другом [114] берегу реки, узнав об успехе Горна, медленно продвинули войско на 4 версты дальше и, перейдя реку, выбрали место, удобное для себя и невыгодное для наших (Нет). Горна, решившегося на преследование, они вовсе не боялись, так как в 2 милях оттуда находилась часть их главных сил, изгнанных после московской осады. Рейнгольд Таубе и Даниил Коброн. 600 отборных всадников под командой Рейнгольда (старшего лейтенанта Рейнгольда) Таубе и Даниила Коброна, ударив на них неожиданно, обратили в бегство. От пленных узнали, что в лагере было 4 тысячи человек, и, следовательно, если бы Горн напал со всеми силами, то, несомненно, разбил бы их, а теперь, услышав об истреблении и бегстве казаков, все они, покинув лагерь, поспешно отступили на 12 миль оттуда. Горн приходит в Зубцов. Горн, двигаясь по течению реки (Нет), 24 апреля приходит в Зубцов, прогоняет казацкий гарнизон и (Нет), выслав 200 разведчиков, узнает, что неприятель, перед тем долго стоявший там, бежал, а в одном селе (маленьком селе Погорелом) в 3 милях оттуда оставил 500 воинов, насыпавших себе вал для защиты. Наши решили подорвать его петардами, но враги оказались менее готовы к обороне, чем ожидалось, и с ними покончили без всяких хитростей: по словам пленных, 300 человек были убиты, а остальные искали спасения в бегстве (Нет) ²¹².

Глава 5. Иосифов монастырь. Иосифов монастырь, в 14 милях оттуда, крепость и город, расположенный между рекой и болотом, был очень важен для военных предприятий и Шуйскому и королю польскому, стоявшему под Смоленском, но кроме природной защищенности, он был замечательно укреплен еще и пушками, которые недавно были свезены туда из брошенного лагеря, а занимал его с сильным гарнизоном из димитриевых беглецов Александр Русецкий (Вскоре после того г. Эверт получил известие, что другой неприятельский отряд находится в 14 милях оттуда, в Иосифовом монастыре. Этот монастырь принадлежит к числу надежных крепостей: он имеет валы и стены, хорошо укреплен и вооружен, но также выгодно расположен между рекой и болотом). Русские Шуйского прилагали все старание, чтобы захватить город, [115] но на открытую осаду не решались. Поэтому, сделав смотр войскам, они отбирают несколько тысяч и незаметно прячут их в определенных местах вблизи города, чтобы попытать счастья в неожиданном нападении. Между тем подходит посланный Эвертом Горном на помощь им полковник французского полка Пьер Делавилль. Горн с большими силами осаждает город. Петарда. Этот последний, взяв с собой около 500 французов, глубокой ночью приказывает подвести медную петарду к деревянным воротам укрепления, тянущегося перед кирпичным строением монастыря. Подведенная петарда тотчас с такой силой изрыгнула и широко раскинула пламя, что ворота расселись большой брешью и открыли вход наступающим французам. Тут же ворвались они сначала в предместье (vestibulum) крепости, потом в город, и, перебив, кого могли найти, распространили ужас повсюду. Сражение с Русецким. Неприятель ринулся из монастыря, где сидел с пушками, и, несмотря на храброе сопротивление, среди наших началось смятение; с другой стороны Александр Русецкий вышел из города со своим полком и напал на наших, старавшихся подать своим помощь: сражались упорно - пеший с пешим, конный с конным, не уступая ни шагу, но наконец русские бросились поджигать обитое спереди кольями укрепление, рассчитывая на добычу, а наши, оттесненные под выстрелы пушек, вынуждены были, спасая себя, бежать и отошли на 2 мили, где нашли место, чтобы оправиться, передохнуть и собраться с силами (Дополнительно укрепленный бревнами, он был очень выгоден для обладателя. Туда г. Эверт послал г. Делавилля с 6 хоругвями всадников и [несколькими] сотнями пеших - попытать счастья. Прибыв туда, они взорвали ворота петардами и всех, кого настигли на пространстве перед больверком, перебили, но у осажденных были орудия в самом монастыре, которые мешали нападающим, а так как солдаты сразу же бросились на добычу, а русские стали поджигать частокол, наши вынуждены были отступить и стали лагерем в 2 милях оттуда). Число убитых с обеих сторон было почти одинаково, но у врагов пали в бою главные начальники сотен (больше офицеров).

Затем несколько дней наши остаются в покое, а осажденные это время сжигают деревянный бруствер впереди, укрепляют и усиливают валом монастырь, добавляя крепкую ограду для ослабления действия обстрела (и всячески укрепляют монастырь). Осажденные ищут подкрепления. Они посылают к Александру Зборовскому за помощью, а пока она готовится (Нет) у них возникает разногласие во мнениях: одни советуют оставаться в крепости и (Нет) ждать подкреплений, некоторые подумывают о Калуге и своем самозванце, а прочие и душой и всеми оставшимися силами (Нет) готовы обратиться к польскому королю. При таком несогласии у них в желаниях и мнениях наши продолжают наступление. Бегство. Тогда, оставив Иосифов монастырь и бросив пушки (Нет) они не то в ярости, не то в отчаянии выступают на поле из города. Между тем Горну через перебежчиков стало известно, что неприятель беспорядочным лагерем стал вне города. Поэтому, стремясь овладеть [116] Иосифовым монастырем, он внезапно и поспешно вооружает своих, выбирает 200 всадников из своего войска и 500 (600) из русских (Нет), и они, вдруг подняв страшный крик, бросаются на беспорядочный лагерь; перебив первых попавшихся, вносят смятение в ряды врагов и устраивают большую резню. Патриарх взят в плен. Тут многочисленные были рассеяны малочисленными и пошли бродить по полям: одни, человек 70, не успев бежать, были уничтожены, а прочие пробивались в болотах и тинистых трясинах, пока не утонули и не были поглощены (Нет); многие были взяты в плен, в том числе патриарх Филарет ²¹³ и некоторые русские вельможи, перешедшие от Димитрия к королю. Русецкий, старый полковник у неприятеля, бежал к Зборовскому, который был поражен столь неожиданным разгромом своих (Нет). На поле нашли двенадцать пушек красивой работы. Взятый в плен брат Адама Ружинского, Александр был отослан в Москву.

Горн овладевает Иосифовым монастырем. Разбив таким образом войска врагов, Горн беспрепятственно вступил в крепость Иосифова монастыря, приобретя крайне важное место для своих предприятий, и, поставив там гарнизон, отошел в Ржев ²¹⁴.

Глава 6. Суздаль занят благодаря измене. Таким же страхом охвачены были, ожидая той же участи, и прочие крепости, которые могли бы послужить величайшей поддержкой Сигизмунду, осаждавшему Смоленск, если бы попали под его власть. Лисовский, долго занимавший Суздаль, вышел оттуда (оттуда с отрядом) однажды на фуражировку, а начальником (комендантом) там был Мартин Сабельский, родом из Пруссии, человек, преданный Шуйскому, но долгое время притворявшийся и скрывавший это. Зорко выследив уход Лисовского, он по возвращении (Нет) запер перед ним (Нет) ворота и передал крепость сторонникам (впустил с другой стороны в замок сторонников) Шуйского. Уход Лисовского. Лисовский пошел бродить по области, разорял повсюду храмы и монастыри и, наконец, найдя в Калязине громадную казну на 60 000 золотом (в шесть бочек золота), постепенно стал отходить из пределов Московии в Польшу (как предполагалось, к польской границе). Сдача Можайска. Благодаря изобретательности Удежевского попал в руки Шуйского и Можайск, некогда, до объединения власти, бывший владением удельного князя ²¹⁵. Он расположен в месте, очень удобном для того, чтобы осаждать Москву и делать враждебные набеги со стороны Сигизмунда, а для Шуйского был весьма важен (на близлежащие области. Для Сигизмунда он был важен, но важен был и для Шуйского), если понадобится осадить Белую ²¹⁶, [117] послать подкрепления в Смоленск или собрать и развернуть войска против врагов, если бы только замыслы и судьба не были несчастливы!

Так исчезла угроза со стороны занятых вражескими гарнизонами (гарнизонами - частью для Димитрия, частью для короля польского) крепостей. Прежние димитриевы войска везде отступали, а войска Шуйского, став господами положения, носились повсюду, распустив знамена, и стремились соединенными силами вместе с Якобом Понтусом помочь утомленному долгой осадой Смоленску. Но их движению вперед мешала Белая, город с весьма сильной крепостью, после Смоленска самый значительный во всей Северской области. Белая. Этот город в течение столетия находился в подчинении у русских, но недавно, после шестимесячной осады, из-за голода и недостатка воды, да притом доверившись обещаниям осаждающих (Нет), с 4 тысячами осажденных и всем военным снаряжением (Нет) сдался и перешел во власть и подданство (Нет) короля польского. Начальником там Гонсевский. Там был поставлен гарнизон, а во главе его стал (Нет) для защиты тот, кто и взял город, Александр Гонсевский, человек храбрый и бдительный.

Горн делает попытку взять город. Что касается Эверта Горна, то хотя жалованье еще не было, как должно, выплачено и войско, с ним шедшее, отказывалось действовать (Нет), ведь со времени перехода им границы, ничего не было получено, кроме 3000 рублей, однако Горн, взяв с собой 2 тысячи англичан и французов, тогда как Барятинский имел еще 4 отборных тысячи русских, спешит не столько осадить город, на что не хватало орудий и пороху, сколько вызвать врага, чтобы попытать удачи в открытом бою. Посылает вперед легковооруженных. Услышав об их приближении, Гонсевский делает смелую вылазку, нападает на несколько конных сотен (Нет), шедших впереди войска, и при первом столкновении некоторых разбивает: несколько иноземцев, попав в тесноту, были взяты в плен, некоторые сами сдались (Нет), а прочие отступили к войску. Не решившись идти дальше (долго их преследовать), Гонсевский вернулся обратно в крепость. Такое несчастливое начало смутило Горна. Неудача военной хитрости. Поэтому, подойдя к городу и посоветовавшись (Нет), он тайно через разведчиков договаривается с некоторыми жителями крепости, преданными ему, а по отношению к осажденным проявлявшим сомнительную верность, условливается, чтобы они, чуть только заметят, что пехота с большими мушкетами идет на приступ и подходит к стене, а конница следует за нею, тотчас с разных сторон зажгли бы крепость - она была деревянная. Он рассчитывал, что, сбив [118] таким образом планы гарнизона и неожиданно ворвавшись с осаждающими, очень легко можно будет захватить врасплох защитников крепости (и, пока все побегут тушить огонь, открыли ворота). Исход предприятия отвечал бы расчету, если бы план не был выдан одним немцем-перебежчиком Гонсевскому, который и принял меры предосторожности (Нет): вскоре сделана была вылазка; против пехоты выступает большая сила из крепости, а против конницы издали действуют пушки; завязывается жестокая битва с таким напором, что и град выстрелов не мог погасить пыла осаждающих (Нет), пока наконец день не перешел в ночь, которая скрыла сражающихся друг от друга и (Нет) принудила врагов уйти в свои укрепления.

Следующий день они боязливо оставались в замке. Горн не может стерпеть промедления и грамотой вызывает врага. На рассвете третьего дня Горн, с трудом переносивший промедление и неудачу своей попытки (видя, что враг выходить не собирается), посылает грамоту с трубачом и вызывает Гонсевского на состязание. Он пишет, что пришел без пушек (пушек и петард) потому, что не хочет взрывать стены и разрушать укрепления, а думает в открытом поле попытать удачи в бою, и просит, чтобы Гонсевский, человек знатного рода и славящийся воинской доблестью, не отвечал отказом (назначил время и место): не стоит гордиться случайным счастьем, поставившим против него некоторых передовых, неравных по силам и не готовых к бою (Нет); пусть теперь выведет сотню всадников с пиками, чтобы сразиться с таким же числом у него, пусть при свете дня решится спор о доблести и счастье между обеими сторонами (Нет). Что касается обмена пленными, то он надеется, что Гонсевский, по благородству (прямодушию) своему, любезно с ним договорится. Ответ Гонсевского. В ответе Гонсевского было больше иронии, чем вежливости (иронии и лукавства, чем откровенности). Было сказано так: если он не знал, что Горн явился его посетить, а не осаждать замок, то это надо приписать несчастной случайности, так как, если бы он знал, то, конечно, отправился бы навстречу такому гостю либо прямо на границы, либо уж подальше от города (Нет), однако с осторожностью и без легкомыслия (Нет), как и следует, когда не ведаешь, кому другой служит, и находясь в готовности ответить за пролитую кровь; не достаточно ли для первой встречи того, что они обменялись "приветствиями" при посредстве нескольких сотен копейщиков? Если Горн просит снова выставить 100 конных с пиками против стольких же с его стороны, то пусть немного подождет: бой ему будет дан. Что касается просьбы об обмене [119] пленными, то пусть укажет, скольких человек и кого именно это касается, а дружественное обсуждение таких вопросов, будучи высочайшим долгом человечности, не встретит и с его стороны ничего, кроме христианской справедливости (тогда найден будет выход, приличествующий честным христианским рыцарям).Он стремится склонить Горна к себе. Впрочем, писал Гонсевский, насколько ему известно, жалованье полкам Горна не поступает от Шуйского, как бы следовало, тогда как Горн и пошел в иностранную службу ради жалованья и воинской славы (чтобы добыть себе, путем воинских подвигов, почести и похвалы), поэтому пусть лучше он перейдет под знамена и в подчинение короля польского, о котором подумывает уже и Московия, устав от смут: он получит более достойную награду, более щедрое жалованье и больше чести от короля, чем от Шуйского, который с великим честолюбием, но с сомнительным исходом пытается найти свою долю в чужом царстве.

Глава 7. С приходом Жолкевского Горн покидает Белую. Получив такой ответ от врага, которого напрасно пытался задеть, встревоженный, кроме того, известием о приближении Жолкевского ²¹⁷, Горн ко времени первого ночного караула отступил на Ржев.

Вслед за тем с каждым днем все более распространявшиеся (Нет) слухи об осаде и (Нет) сдаче крепостей и городов, о поражениях и усталости отозванного от Димитрия и повсюду теснимого (Нет) польского войска, увеличили страх в лагере короля польского: он стал опасаться, что вскоре останется открытой для наступления врагов дорога на Смоленск, а сам он с неравными силами окажется под угрозой всей мощи Шуйского. Послали вперед Казановского, чтобы, соединившись со Зборовским, он хоть немного задержал врагов. В это крайне опасное время король назначил воеводу киевского Станислава Жолкевского верховным командующим армией, чтобы он, стянув сильные подкрепления, взялся собрать и сплотить рассеянное бывшее димитриево войско. Жолкевский. Жолкевский достиг этой вершины воинских званий и должности канцлера королевства после того, как прошел с Яном (с верховным главнокомандующим, Яном) Замойским все ступени военной службы в Ливонии, Подолии, Силезии и Валахии ²¹⁸. Король надеялся, что воины тем скорее окажут повиновение Жолкевскому, чем больше почтения внушал его заслуженный авторитет. При уходе впереди него шли 2 тысячи всадников и тысяча пеших, да и сопутствовавшие ему начальники отдельных рот и эскадронов были не [120] менее выдающиеся люди, все ветераны, прославленные военными заслугами ²¹⁹.

Узнав, что с уходом Горна Белая освободилась от грозившей осады, Жолкевский с этими силами и со всеми, кого еще мог привести к присяге, решил нажимать на Горна с тыла (Нет) и спешить к войску Шуйского, которое, по слухам, стояло в Можайске (Москве). Оставив обозы, он двигался ускоренным маршем и остановился уже вблизи лагеря Зборовского с его колеблющимися полками, чтобы склонить к себе эти нерешительные души (рассчитывая возбудить несогласие среди димитриевцев). Он стремится привлечь к себе сторонников Димитрия. Пока, однако, он, то через других, то сам уговаривает этих бывших сторонников Димитрия, стараясь своими доводами и обещаниями склонить их к соединению сил, ему сообщают, что предводитель врагов Шуйский, оставаясь в Можайске (Москве), выслал вперед Григория Валуева с 6 тысячами русских, чтобы захватить город Царево. Валуев укрепляет Царево. Позднее это весьма важное место он занял по приказанию Шуйского, став лагерем за рекой и устроив крепость с валом, а потом начал его укреплять.

Встречает при этом препятствия со стороны Жолкевского. Чтобы прервать его работы в самом начале, Жолкевский спешит туда со всеми своими силами и, выдвинувшись вперед с некоторыми отрядами (отрядом) конницы, разведывает силы, позиции, местоположение врага не без стычек с уроном для обеих сторон.

На другой день он развернутым строем подступает к валу, недавно возведенному русскими, и приказывает нескольким пешим хоругвям (ротам) идти на приступ. Русские, скрывавшиеся по другую сторону вала в кустарнике и ямах, стреляют в поляков из мушкетов; идет упорный бой; на помощь полякам приходят казаки, соскочив с коней (вместе со своей конницей), прогоняют русских с вала и преследуют по болотам, за рекой (переплыв на своих ладьях, за рекой). Валуев посылает людей разломать мост и отрезать врагов. Жолкевский приказывает поправить разрушенное и, переводя несколько отрядов конницы, оттесняет русских внутрь недавно выстроенной крепости, но, потеряв начальника своей пехоты (своего войска), Мартина Вейера, убитого свинцовой пулей (со всем его снаряжением), лишается выгоды и радости победы и, заняв вал, назначает воинам повсюду посты, а сам с остальными становится лагерем у озера. Едва Жолкевский оправился от боевой усталости, подошел Зборовский с 2500 всадников с пиками. Ласково встретив их и пообещав награды, командующий приводит их к повиновению и, [121] назначив им позицию на ближнем берегу реки, против левого крыла, начинает с каждым днем все энергичнее теснить осажденных: выстроив еще четыре бруствера и насыпав земляные валы (укрепления), вводит туда воинов, чтобы препятствовать осажденным в снабжении водой и фуражом (провиантом). Кроме того, он со всех сторон окружает крепость густой цепью военных частей (Нет), чтобы отрезать возможность бегства. Дороги со всех сторон отрезаны. Перекрыта была также войсками дорога, которая вела в Можайск (Москву), так как, по слухам, оттуда должны были прийти вспомогательные силы ²²⁰.

Глава 8. Горн испытывает в Зубцове затруднения из-за военного бунта. Пока поляки заняты этим, Эверт Горн, вернувшись с осады Белой в Зубцов ²²¹, видит, что воины в лагере под действием мятежных речей некоторых командиров обнаруживают неповиновение. Они предъявляют претензии, что военное жалованье поступает неправильно, а их ведут в дальние края на неминуемую гибель, как будто искупительную жертву (овец на заклание). Главными зачинщиками мятежа были два полковника, Николай Пинарт и Кольвилл: они еще при уходе из Выборга, дерзко грозя, заявляли, что никогда не возвратятся в Швецию на верную казнь; один из них бросился было на Горна с кинжалом в руке, но тот сумел уклониться от нападения безумцев. По их почину и случилось, что с началом ночи 80 англичан тайно перебежали во вражеский лагерь, а в Клушинском сражении подавали наихудший пример другим. На другой день несколько человек из нашего войска, уличенных в постыдных и позорных замыслах, были казнены, что удержало остальных в границах долга (а за остальными стали внимательно следить. С этим войском он пошел к Можайску).

Якоб в тревоге. Якоб Делагарди стоял на половине дороги между Москвой и Можайском, как вдруг узнал, что войско (большое войско) короля польского выступает из королевского лагеря из-под Смоленска под начальством Жолкевского и идет на Московию. Он пожалел, что не вызвал на помощь войска, стоявшие на границах королевства, но больше всего беспокоился и думал о том, как бы ему удержать в повиновении своими приказаниями строптивых воинов, обнаруживших наклонность ко всяческому своеволию и к отказу от подчинения (от подчинения, так как жалованье получили не полностью), как бы ему энергичными боями зажечь в них мужество. Он торопит с уплатой жалованья. Поэтому он снова пишет к Василию Шуйскому, что, если тот согласится хоть немного задобрить войско его и Горна быстрой уплатой наличными даже небольшой [122] суммы, то они храбро пойдут в гущу боя, а он, с Божьей помощью, отразит град неприятельских стрел (приближающуюся опасность). Если же этого не будет сделано, то пусть Шуйский самого себя винит в несчастном исходе битвы, а его пусть считает неповинным, совершенно оправданным и чистым от обвинения в том, что дело проиграно, а московитское могущество рушится.

Великий князь и вельможи свято обещали (сразу согласились), что тотчас по их прибытии в Можайск жалованье будет уплачено воинам наличными деньгами, сукном и мехами (бархатом, мехами и саблями).

Он спешит к Шуйскому в Можайск. В надежде на это Якоб пишет Горну и велит как можно скорее идти к нему на соединение, а сам спешит в Можайск. Димитрий Шуйский, как сказано, стоял там с многочисленным войском (Нет). Тот просит помочь Валуеву. Чрезвычайно озабоченный тем, что Валуев в осаде (осаде, в 12 милях оттуда, с 6 тысячами русских) и стараясь освободить его, он одного за другим шлет к Якобу гонцов-бояр с просьбами о помощи для снятия осады. Якоб отвечает, что пока жалованье не уплачено, а объединения сил у него с Горном и согласования планов (Нет) еще не состоялось, он не имеет возможности идти на помощь. Димитрий Шуйский не постыдился откровенно признать, что и в этот момент, при наступлении врага (Нет), жалованье войску все-таки невозможно уплатить как следует; но, взывая к обоюдной верности присяге и заклиная святыми покровителями Московии, слезно просил общими силами спешить на помощь Валуеву, так как иначе тот или насилием, или обманом (Нет) скоро привлечен будет на сторону поляков и чрезвычайно увеличит их войско прибавкой своих сил (сил. При этом он показывал письмо великого князя, просившего о том же).

Глава 9. Прибытие Горна. Под действием этих просьб Якоб 21 (Якоб со своим войском 24 (!)) июня уходит из Можайска и в 4 лье (5 милях) оттуда встречается с Горном, стоявшим близ деревни Маслово (Musillam) ²²². Там разбили лагерь; в тот же день (ту же ночь) прислано было какое-то количество денег и товаров для уплаты по некоторым статьям жалованья (Нет). Начальники частей стали требовать немедленной раздачи его воинам по реестру, как говорят шведы, составленному в Стокгольме. В это время он был озабочен выплатой жалованья. Главнокомандующий утверждал, что, так как многие выбыли вследствие болезней, потерь в боях и других обстоятельств, то несправедливо требовать плату полностью (Нет), и хотел, произведя сначала смотр воинов, рассчитать точные цифры, чтобы распределить [123] жалованье в равной пропорции. Но на другой день, 22 числа (Нет), поскольку Шуйский с большой настойчивостью просил помочь Валуеву, теснимому со всех сторон (Нет), а начальники частей в такой короткий срок не могли дать точного количества воинов и распределить между ними жалованье, большею частью поступавшее в виде письменных обязательств и товаров (состоявшее более из вещей, чем из денег), между тем как опасный враг был близко (Нет), воины закричали, что согласны на небольшую задержку в получении жалованья, пока не освободят Валуева ²²³. На следующий день выступили в полном порядке (Нет), только всадники Ринкгольма продолжали упорствовать (всадники капитана Ринкгольма подняли возмущение). Главный виновник был казнен военным судом, а остальные ослушники были вынуждены покориться - вплоть до роковой битвы, начатой наутро. Было роздано жалованье новым пополнениям. Приходят в Клушино. Прочие, частью добровольно, частью поневоле (Главнокомандующий вынужден был послать Эверта Горна и Монса Мортенсона к Димитрию [Шуйскому] уведомить, что с войском не удастся справиться, пока оно не получит жалованья. Тут солдаты заявили, что готовы до этого идти на врага и) продвинулись в тот же день на 8 миль, в Клушино, место, находящееся в 2 лье от Царева, где сидел в осаде Валуев.

Становятся лагерем. Туда русские и наши дошли, когда уже солнце склонялось к вечеру (милях от того русского, который, имея 6 тысяч человек, кричал, что погибает). Якоб и Горн, пройдя деревню (Нет), высматривают поле, удобное для разворачивания конницы. За ним с правой стороны была дубовая изгородь: между ней, недалеким ручьем и рощей Якоб и Горн занимают со своими место для отдыха (и разбивает лагерь так, что по одну сторону у них были густой лес и небольшая река, а по другую - высокая изгородь, которую они запретили трогать или рубить). По левую сторону поля, за лесом и кустарником (маленьким лесистым пригорком), располагается лагерем Димитрий Шуйский, наскоро устроив вал. Соратники Димитрия Шуйского. В его войске появились некоторые именитые владетели из русских - Андрей Голицын, Даниил Мезецкий (Murcecius), Яков Барятинский (Borutinius), Василий Бутурлин, но вследствие соперничества и зависти не все они были верны Шуйскому (Нет) ²²⁴.

Так как неприятель стоял лагерем неподалеку, всего в 3 милях, Якоб, прежде чем вместе со своими уйти на покой и дать отдых телу, усталому от забот и походов, велел не разрушать изгороди, а (Выше) Шуйскому - укрепить свой [124] лагерь спереди деревянными кольями и отправить разведчиков наблюдать за намерениями врагов. Однако сон одолел, и не было выполнено ни то, ни другое (Дальше (до слов послав начальника конницы), ход событий изложен так: Неприятель неожиданно напал на них на рассвете Иванова дня, а в лагере никто ничего и не подозревал, пока часовой не подал сигнала, что враг близко. В это время полковники Станислава Жолкевского уже стояли перед ними. С той стороны, откуда нападал неприятель, лагерь мог бы иметь защиту за высокой изгородью, так как за ней можно было сменяться в порядке. Она, однако, была ночью срублена изменниками. Так, пока г. Якоб и Эверт Горн поспешно строили людей к бою, неприятель и напал. Г. Якоб и Горн быстро двинулись навстречу врагу, так что тот должен был отступить, а частью обратился в бегство, причем шведов пало 50 человек. Димитрий в это время оставался за своими укреплениями и не шел на помощь шведам, несмотря на то, что у него было 5 тысяч человек конных и пеших, а люди его были вооружены, как и поляки, пиками. Жолкевский вторично напал с 5 тысячами всадников с пиками - драгун, 4 тысячами казаков и тысячей гайдуков. Шведы были вынуждены рассыпаться, негодуя, что не получают никакой помощи от Димитрия. Пользуясь выгодой положения, неприятель пробился в середину между конницей, среди которой были г. Якоб с Эвертом Горном, и пехотой, а в это время солдаты Конрада Линка и три французских хоругви почти бездействовали: они ни разу не вступили в бой с неприятелем, а оставались на той позиции, какая им была назначена первоначально с целью препятствовать неприятельской пехоте напасть на лагерь из лесу. Иноземцы - немцы и французы, начали прятаться в лес и толпами переходили к неприятелю, так что у г. Якоба и Эверта Горна оставалось их уже мало. Тогда они двинулись в открытое поле и прогнали неприятельскую конницу с пиками. Тогда же г. Якоб послал ротмистра Кварнера в лагерь узнать, как там обстоят дела), а некие изменники, которые первыми и перебежали к врагу, стали даже разрушать изгородь. От них Жолкевский узнал обо всем еще ночью на походе, а на рассвете подошел со всем своим войском в 10 тысяч человек и застал наших, все еще предававшимися сну, без всяких караулов кругом. На целый час задержали неприятеля плохие дороги, где застревали полевые пушки, а также необходимость ломать изгороди и сжечь две деревни, которые находились между нами и ими и, если бы заняты были нашими стрелками, нанесли бы большой урон войску Жолкевского.

Между тем, пока в дыму и пламени горят подожженные деревни и изгородь, наши и русские просыпаются и видят, что враг, выстроившись к бою, стоит перед ними. Правое крыло занимал полк Александра Зборовского, а левое - полк Николая Струся ²²⁵, Хмельницкого начальника. По бокам и с тыла у него были поставлены отряды [125] Казановского и Людовика Вейера, а им в помощь следовал с полком самого главнокомандующего Иван Порицкий. Остальные конные сотни были разбросаны в разных местах, как резерв на всякий случай. Вся сила войска состояла из 5 тысяч конницы с пиками, 4 тысяч казаков и тысячи гайдуков.

Жолкевский нападает врасплох. Наши и русские, проснувшись, пытаются стать против врага правильным строем. Димитрий Шуйский назначает русской коннице левое крыло, а пехоту помещает с тыла, за лесом и кустами, в помощь коннице при затруднениях. На них внезапно с большой силой ударили по приказу Жолкевского, потеснили ряды и с помощью свежих отрядов, посылаемых командующим, прорвали их строй. Русские рассеяны и бегут. Русские, не выдержав напора нападавших, частью в ужасе и смятении бросились в бегство, частью, упав духом, укрылись за насыпь с деревянными кольями, устроенную за это время. В тот же миг поляки напали на правое крыло наших, где Якоб и Горн за изгородью выстроили, насколько удалось при внезапности нападения, свою пехоту, разместив вокруг отряды конницы, которые должны были охранять тыл и подавать помощь стрелкам. Шведские войска долго выдерживают натиск атакующих. Эти последние долго выдерживали напор атакующих хоругвей и, успев трижды зарядить мушкеты и трижды выстрелить, густым градом пуль нанесли врагам большой урон в лошадях и людях. Множество врагов, как известно, полегло, многие обращены были в бегство, но наконец их пехота, преодолев трудности дороги, подошла в самый разгар боя с полевыми пушками, ударила на наших и пальбой из орудий принудила упорно оборонявшихся отступить и уйти в лес поблизости. Вскоре, однако, наши всадники, поддерживая изнемогающую пехоту, возобновили бой, энергично напав на поляков, и хотя на помощь врагам то и дело летели свежие отряды конных с пиками, наши целых четыре часа храбро сдерживали их. Доблесть сражающихся. Наконец, окруженные, как облавой, скопившимися в массе отрядами врагов, они уж не могли действовать мушкетами, а пустили в дело мечи; тут многие, потеряв коней и замешавшись в ряды атакующих с обеих сторон, погибли; в том числе чуть не погиб командир Порицкий, пронзив мечом двоих; сотник Иван Видзга, заваленный трупами, едва спасся с помощью конюха; убит был старый командир конницы Станислав Ланцкоронский. Тогда, как известно, все воины с обеих сторон проявили редкостную, выдающуюся доблесть, достойную, конечно, того, чтобы стать потомству примером для подражания. Те, кто должны были, не помогают. Димитрий Шуйский в безопасности наблюдал за боем из укрепления, где укрывался с 5 тысячами копейщиков, но никакой помощи сражающимся не [126] послал. Тем не менее у наших нисколько не убыло боевого пыла, пока конница и пехота, под сильным напором все подходивших отрядов врага, не вынуждены были отделиться друг от друга. Так как Конрад Линк, поставленный для того, чтобы задерживать вражескую конницу и не дать ей удрать через лес, никакой помощи не оказывал, часть наших отступила в свой лагерь, а остальные бросились в лес, причем некоторые из французов и немцев вскоре перебежали к неприятелю, некоторые же, заняв лагерь, снова укрепили его и начали готовить к обороне. Когда Жолкевский заметил это, он отозвал своих, увлекшихся преследованием; в это время и остальные, гнавшиеся за бегущей русской конницей, стали тотчас стекаться обратно. Окружены врагами. Жолкевский построил их в боевой порядок и с тем же пылом, с каким шла битва, бросился на наш лагерь. Тут сначала поодиночке, потом по двое и по трое, наконец, чуть не все иностранцы, сняв шапки, стали просить о переговорах с неприятелем. Между тем Якоб Делагарди и Горн, собирая людей, рассыпавшихся по лесу, силились прогнать с поля два отряда вражеской конницы с пиками. Послав начальника конницы Коброна в лагерь, они узнают, что там хоть многие и колеблются, но некоторые, сохраняя верность, укрепляются отовсюду кольями (В это же время прибыл Коброн и сообщил, что часть пехоты еще хорошо держится в лагере, окружив себя обозом). Французы и немцы бегут. Главнокомандующий тотчас отправился туда, чтобы ободрить людей (Нет), но, придя, увидел, что очень многие французы и немцы без всякой необходимости позорнейшим образом (после первой же стычки) перешли на сторону врагов, а Вильгельм Таубе, лейтенант гвардейской роты, и полковник Конрад Линк, который незадолго до того, выговорив себе несколько тысяч рублей золотом и ожерельями, обещал помогать Димитрию Шуйскому, договорились с неприятелем о некоторых условиях и свободном возвращении в Германию. Дело в том, что незадолго до битвы Жолкевский тайно посылал к ним человека, опытного в обхождении, [127] знающего язык и нравы чужеземцев, своего родственника, Адама Жолкевского, договориться с ними об условиях сдачи (Князь Димитрий, который держался в своем укреплении, просил Рейнгольда Таубе, старшего лейтенанта лейб-гвардии главнокомандующего, и некоторых из командиров, чтобы они вместе с Конрадом Линком взяли его под защиту, за что обещал дать несколько тысяч рублей золотом, деньгами и драгоценностями. Когда, однако, они должны были уже взять его к себе, он вступил с неприятелем в иное соглашение. То же самое сделал и Линк с тем условием, чтобы ему был предоставлен свободный проход к русской границе, так как, по его словам, он боялся виселицы в случае появления своего в Швеции).

Якоб пытается противодействовать. Якоб, возмущенный этой подлостью, обошел лагерь, пытаясь расторгнуть договор; обращался к воинам, указывал на позор; угрозами, просьбами и обещаниями старался склонить на свою сторону строптивых и доказать разными доводами, что есть еще надежда вернуть победу, находясь за крепкой оградой лагеря. Но упрямцы, настаивая на своем, лишились всякого благоразумия. Мало того (Г. Якоб был справедливо возмущен неверностью Линка и ему подобных, ибо, если бы они призывали к мужественному сопротивлению остававшихся еще людей и убеждали их вести себя по-мужски. пользуясь преимуществами укрепленного лагеря, то бояться врага было бы нечего), французы и немцы Горна, получившие плату незадолго до битвы (которым причиталось жалованье), готовы были, казалось, броситься на главнокомандующего с оружием в руках; они открыто заявляли с угрозами, что тотчас покинут знамена, если он не согласится заключить с неприятелем договор о сдаче. Он отказался. Тогда они в неистовстве кинулись к обозу, разграбили все запасы главнокомандующего, найдя деньги, какие могли найти в этой суматохе, перебили всех, кого встретили, и стремительно побежали к лагерю Шуйского. Напав и там на людей врасплох и захватив, что подвернулось, они толпой перебежали во вражеский лагерь.

Димитрий Шуйский бежит. Димитрий, верховный командующий московитских войск (Нет), ослабленный бегством части своих, увидел, что все обещания богатых наград бесполезны, что авторитет нашего главнокомандующего попран (Нет) и даже его лагерь (лагерь главнокомандующего) грабят обезумевшие люди. Потеряв всякую надежду (Нет), он делает со своими вылазку на укрепления, устроенные прошлой ночью, и, опередив в скорости погоню (Нет), стремительно бежит в Можайск (Москву) за 12 миль оттуда. На окраине лагеря (В лагере) он разбрасывал разного рода запасы из обоза: одежду, меха, серебряные сосуды и другое добро, что, как завидная добыча, привлекает к себе жадных преследователей и замедляет быстроту погони. Лагерь с пушками и остальным снаряжением становится добычей победителей (дало Димитрию возможность спастись) ²²⁶.

Глава 10. Жолкевский, окружив поле боя, смотрит на этот позор нашего войска. Он посылает Петра Борковского с французским сотником (капитаном) в лагерь к Якобу Понтусу, требуя сдачи на [128] условиях, принятых Линком. Главнокомандующий отвечает, что о договоре с Линком не знает и никак не может одобрить сделанного им. Так как, однако, войско упорно настаивало и давило на него, он соглашается на свидание для заключения договора. Беседа и соглашение Жолкевского и Якоба. Жолкевский тотчас выезжает с несколькими всадниками на середину между двумя лагерями. Якоб с такой же свитой выходит ему навстречу и в кратком обмене речами с большой горячностью жалуется на вялость (неустойчивость, медлительность и вялость) русских и на вероломство (вероломство и непостоянство) своих воинов, говорит, что только по несправедливости судьбы, а не по недостатку доблести и боевой энергии он попал в нынешнее трудное положение. Поэтому не только надеется, но уверен, что его противник, по благородству своей души, справедливо взвесит все это; предчувствие неудачи не напрасно тяготило его душу уже после первых совместных действий со сторонниками Шуйского, а в особенности усилено было картиной крушения московитского счастья после умерщвления доблестного Скопина (Нет), его войско, утомленное долгой службой, не получая платы вовремя, дало достаточно убедительное доказательство переменчивости души человеческой к полному удовлетворению желаний врага, так как немало усилило его сторону своими перебежчиками; он надеется - так закончил Якоб, - что Жолкевский, из соображений гуманности (приняв во внимание переменчивость счастья) и из уважения к международному праву, не откажет согласиться на следующие условия по отношению к нему и остальным, хранившим верность: 1) чтобы они (г. Якоб и все войска, как участвовавшие в битве, так и находящиеся в других местах страны) могли свободно и безопасно уйти, развернув знамена, со всем военным снаряжением (снаряжением, с трубами, литаврами, волынками и барабанами) и могли вернуться на родину, либо идти, куда пожелают; 2) чтобы никого против воли не зачисляли на королевскую службу, если он сам не пожелает служить; 3) чтобы Якобу Понтусу предоставлено было полное право до выхода из пределов Московии добиваться уплаты остающегося жалованья любым способом, каким он пожелает или сумеет. Между тем многие перебегают. Со своей стороны Жолкевский требовал от Якоба не оказывать впредь никакой поддержки князю Московии, Василию Шуйскому, обещая на этом условии утвердить договор. Пока они словесно договариваются между собой, девятнадцать конных и двенадцать пеших хоругвей (хоругвей со стороны шведов) переходят во вражеский лагерь. Якоб, доведенный [129] до крайности сверх прочего еще и этим, вынужден принять требование Жолкевского и обещать, что письменно подтвердит (что в этой войне он никоим образом не будет служить великому князю) это. Однако письменного договора не было сделано ни той, ни другой стороной, да с изменением положения потом не стало в этом и надобности.

Глава 11. Якоб готовится к уходу. Вернувшись в лагерь по окончании этого дела, Якоб Понтус обнаружил, что численность его людей сильно уменьшилась. Он дал обещание выдать им, сколько осталось платы, и, ведя их, отправился в путь, по которому можно будет скорее всего выбраться из местных смут. Те согласились и, получив в уплату из остатков лагерных запасов в 5 450 рублей золотом и серебряной монетой и 7 000 сукном и мехами, были наготове. Однако Линк первый ушел с воинами на свою стоянку. Линк подстрекает остальных. Остававшиеся у Понтуса рядовые (пехотинцы) из англичан, немцев и французов под влиянием командиров, тайно подготовлявших мятеж ²²⁷, стали отказываться от повиновения и вдруг так воспламенились, что, осыпав оскорблениями Якоба и Горна, стали грабить остальные лагерные запасы. Среди грабителей возникли раздоры (раздоры, особенно со стороны немцев и англичан против французов): французы, превышавшие численностью, захватили большую часть добычи, а это разожгло гнев остальных, более обиженных; люди бросились друг на друга и грабили, пока еще было чем поживиться. Командиры, пытавшиеся подавить беспорядок, подверглись насилию и под обстрелом свинцовых пуль были уже недалеко от гибели, если бы из осторожности не скрылись: помочь делу было нечем, приходилось уступить безумцам и немного спустить паруса перед бурными рядами волн (Г. Якоб и Эверт Горн делали все возможное, чтобы помешать происходившему, и хотели, чтобы хоть что-нибудь уцелело для них и для тех, кто остался с ними, но бунтовщики, разграбив обоз, решили сначала убить г. Якоба и Эверта Горна с их сторонниками, чтобы затем свободнее выполнить свое намерение Дело дошло до того, что бунтовщики прямо напали на них, но сколько ни стреляли, никого не задели). Когда пыл немного остыл, так как не на кого было обратить ярость, бунтовщики ушли на стоянку, где остановились Линк и командир гвардейской роты (старший лейтенант лейб-гвардии главнокомандующего) Вильгельм Таубе. Происходят волнения. Тотчас Линк стал говорить, что планам их придает силы нападение, а (Нет) медлительность их губит; он советовал всем поскорее искать себе другие знамена и иного господина (перейти к полякам). Это еще больше усилило мятеж. Однако Якоб, считая [130] нужным до отправления в путь попытаться как-нибудь вернуть их к благоразумию, посылает Таубе снова на стоянку Линка напомнить тому о воинской (Нет) присяге, данной королю, о верности, чести и воинской славе. Но Линк, пренебрегши всем этим, запретил воинам хотя бы одним выстрелом из пищали (Нет) проявить покорность Понтусу. Перебегают. Тогда, развернув знамена, они поспешно перебегают во вражеский лагерь. Часть их вскоре должна была пасть жертвой дальнейшей безжалостной войны в Московии, а другая, бросив службу, стать потом орудием для возбуждения волнений в Польше.

Урон и потери с обеих сторон. Число убитых со стороны русских (Нет) трудно было определить, так как из множества бежавших часть укрылась в леса и рощи (болота), а была ли там истреблена мечами преследовавших или (Нет) сумела спастись (ли спастись, хотя ее и разыскивали), неизвестно. Во всяком случае это число, как установлено, было значительным. Из вельмож был убит полководец Барятинский, а Василий Бутурлин и Яков Демидов взяты в плен ²²⁸. Наши потеряли не более 50 человек при первом натиске, но переход воинов к врагу стал величайшим позором и уроном для нашего войска. Установлено, что при первой атаке конницы с пиками (драгун) нашими стрелками было убито или ранено около тысячи поляков; в том числе выдающийся командир конницы, ветеран сотник (старый, храбрый и умелый полковник) Станислав Ланцкоронский. Коней, по собственному признанию поляков, убито было 226 и почти столько же было выведено из строя ранами ²²⁹.

Сдача Валуева. Следя за этим. Валуев, оттесненный к Цареву, время от времени тревожил стоянку врагов легкими нападениями, но, узнав о ходе всего начавшегося боя, пал духом и сдался на милость врага ²³⁰ с замком, оружием, знаменами и воинами. Гордясь этим успехом и радуясь, Жолкевский посылает гонца в королевский лагерь. Король со всем войском совершает торжественное богослужение. Патер Стефан из Ордена иезуитов читает и объявляет присланную ранее римским первосвященником индульгенцию, прося у неба помощи войску, а Ахаций Гроховский вручает королю меч и шляпу, освященные в установленном обряде папой ²³¹.

Глава 12. Якоб Делагарди и Горн, отправив вперед обоз, в сопровождении всего 400 шведов и финнов, отходят в Погорелье, где лежал больным, имея при себе два отряда конницы, знатный французский полковник Пьер Делавилль. [131] Понтус и Горн снова на походе ограблены своими. Отдохнув ночью (Делавилль. Они остановились там на ночь, рассчитывая усилиться людьми Делавилля и быть в состоянии пройти через страну до границы), рано утром остальные воины и множество бунтовщиков-французов, подстрекаемые речами некоторых иностранцев, начинают с угрозами требовать жалованья, затем, разграбив оставшиеся запасы, врываются в палатку самого главнокомандующего. Проснувшись, они вместе с Горном и французским полковником видят, что лишились почти всего; захватив с собой оставленные воинами крохи, они отправляются в Торжок (Ворвавшись к г. Якобу, они застали его в постели, так что ему, Горну и Делавиллю лишь с трудом удалось спастись, лишившись всего. Затем с небольшой кучкой оставшихся они медленно двинулись к Торжку, тогда как бунтовщики стали делить между собой, что осталось) ²³².

Бедствия шли непрерывной цепью, и судьба не переставала поражать несчастных: давно, еще когда войско стояло в Твери, Александровской слободе, Москве, Зубцове (Нет), появились недобрые признаки беды: назревали бунты и раскол. Кроме того, надо принять во внимание, что большинство второстепенных командиров ранее занимались низкими ремеслами, многие были портными и сапожниками и в войско наше поступили вовсе не из стремления к военной славе, а единственно из жадности к добыче. Да и первостепенные лица не все были чисты от обвинения. Не раз слышался гневный голос полковника Кольвина, угрожавшего содрать (Старший лейтенант Кольвин дал повод к распространению слухов, что он в Москве собирается сорвать) со знамен шведский королевский герб и вместо него поместить английский. Письма полковника (старшего лейтенанта) Пинарта, присланные из Москвы к людям Горна, также показывали, о чем они подумывают. В общем их связывало между собой молчаливое решение никогда не возвращаться в Швецию, где их ждала заслуженная кара (виселица). Так как совесть все время обостряла их злые намерения, неудивительно, что они, потеряв мужество, дошли до такой подлости. Причины неудачи в бою. С другой стороны, тут нет оправдания и неблагоразумию, вялости и вероломству русских. Ведь когда наш командующий сверх нового недавно приведенного четырехтысячного пополнения предлагал численно превосходящую и более сильную поддержку, от нее отказались. Тем же, кто помогал, великий князь не платил жалованья, а соратники-русские не оказывали дружеского содействия. Наконец, во время самой битвы вышло, что они первыми встретили пики и пули атакующих врагов, но первыми же испуганно обратились в бегство. Наши же, [132] шведы и финны, после первого натиска целых четыре чaса храбро выдерживали жесточайшие налеты конницы с пиками (Нет) до тех пор, пока не сломила их измена и предательство иноземцев. Tак было дело и пo свидетельству врагов. Об этом не только было написано королю Карлу на основании показаний, собранных от множества лиц ²²³, но то же подтверждали хвалебные сообщения врагов и письмо самого Жолкевского от 6 июля из лагеря под Царевым к канцлеру литовскому Льву Сапеге. Привожу его текст: "Надо признать, - пишет Жолкевский, - что это сражение, по справедливости вообще достойное удивления, было большим и кровопролитным. Битва шла с переменным счастьем; сражались более четырех часов. Неприятель собрал большое войско из иноземцев-ветеранов (Нет); для них дело шло о славе и жалованье (чести, славе, а также хорошем жалованье, добыче и вознаграждении), для нас - о нашей судьбе (жизни, благосостоянии и государстве). Тут во всем была необходимость, надежда была в доблести, спасение - в победе, а для бегств, места (иного выхода) не было. Воины сражались, как надлежало храбрым людям. Большая часть врагов была перебита, но не без потерь и у нас. Наибольшим успехом было то, что нам удалось привлечь на свою сторону единственную надежду и силу Шуйского - иноземцев" ²³⁴.

Глава 13. Якоб со своей стороны посылает письма. Придя в Торжок, Якоб Понтус, хоть силы его очень уменьшились после отпадения отколовшихся частей, был все же рад, что освободился от мятежной нечисти и не вполне утратил надежду поправить дела Шуйского в Московии, если найдет у великого князя достаточно мужества и соображения, а у русских - достаточно покорности и согласия для выполнения столь крупной задачи (Нет). Поэтому он посылает письма к великому князю и Димитрию Шуйскому, в которых сообщает, как было дело, и упрекает бывших с ним в бою русских в вялости и вероломстве, приписывая им всю вину за несчастный исход битвы. Он, однако, советует не отчаиваться, держать скипетр твердой рукой, ибо робость уличает в ничтожестве, а тот, кто падает от единственного удара судьбы, не достоин скипетра; он убеждает смелее идти навстречу опасности и стараться благоразумием и величием духа поддержать пошатнувшийся государственный строй. Он обещает, что если будет передана, согласно договору, Кексгольмская крепость с уездами, то вскоре вновь явится сильная помощь от его короля, чтобы бить неприятеля, так как в пограничных местностях разбросано несколько тысяч человек, которые быстро [133] вернутся в повиновение, если жалованье будет правильно выплачиваться (выплачиваться. Поэтому, пишет он, царю следует выслать полномочных лиц, которые вместе с г. Якобом могли бы решить эти важные вопросы) ²³⁵.

Чуть только эта весть дошла до великого князя, он тотчас посылает одного из бояр с переводчиком, который и является к Якобу на стоянку в нескольких милях от Новгорода, жалуется ему на неудачу в Клушинской битве и усердно просит Якоба, собрав силы, поспешить на помощь Москве против снова собравшегося с силами (Нет) Лжедимитрия и против польского короля - двух грозящих Москве врагов: иначе, говорит он, судьба государства решена, Якоб отвечал так же, как писано было из Торжка (Торжка, предоставив царю довольствоваться этим на данный случай), но уже обдумывал способы и планы, какими ему в дальнейшем руководствоваться в ведении дел. Новгородцы с переменой счастья меняют и свое отношение. Думать об этом приходилось потому в особенности, что, подойдя к границам Новгорода, он узнал, что тамошние горожане, ранее смотревшие на него с таким благоговением, как будто он к ним с неба сошел, уже переменили свое отношение вместе с новым поворотом фортуны и, отказавшись впустить его и дать провиант, задержав его послов и гонцов, противятся его намерениям. Поэтому, став лагерем у нижней части (Нет) города и получив в виде нового подкрепления несколько сотен, посланных из Нарвы Коробеллом и братом Пьера Делавилля, стал не без тревоги соображать, что делать дальше. Псков, Ям, Копорье, Ладога, Ивангород давно уже, с самого начала смут, подняли враждебное знамя, а теперь сообщалось, что на помощь им собирается идти Ходкевич, стянув силы из Пруссии (России) и Литвы, тогда как Ливония, в большей своей части разоренная, была во власти польских захватчиков. Кексгольм и Нотебург, которые доныне, вследствие стольких уверток были, казалось, нашими, оказывались уже скорее вражескими владениями, чем ничьими ²³⁶. Кроме того, Шуйским посланы были тайные грамоты к пограничным наместникам (комендантам) с приказаниями принять меры, чтобы Якоб не занял ни одной крепости.

Состояние дел и умов после Клушинской битвы. С другой стороны Московии, хотя горожане Смоленска с упорством духа несколько задержали успехи наступающей армии и, даже увидев со стен трофеи побед над их соотечественниками, показываемые гордым победителем, не дрогнули, тем не менее многие крепости и города, только что принадлежавшие нам и Шуйскому, как например Иосифов монастырь, Ржев, Зубцов, Можайск и другие, [134] имевшие значение для развертывания армии под Москвой, вдруг покорились Жолкевскому. Это, а также страх и трепет в столице (Смоленске), где нараставшее недовольство горожан усиливало разногласия, предвещало будущие несчастья. Наконец и то, что после стольких усилий, такого кровопролития и множества перенесенных трудов ни Кексгольм еще не был передан, ни жалованье, как должно, не выплачено, давало достаточно ясное понятие о московитской верности. При таком положении дел было очевидно, что, пока приходится по недавнему договору дожидаться срока выплаты, ускользают возможности действовать, а дальше, когда, быть может, низвергнута будет и власть в государстве, напрасно требовать жалованья у вероломного народа. Что делать? Поэтому видя, как сложились обстоятельства, когда, с одной стороны, страну опустошают приверженцы Димитрия, с другой - тащат к себе поляки, Якоб решил, что надо делить добычу и брать верное вместо неверного: добиваться оружием того, чего не мог получить в силу договоров (Дальше, до слов Он пишет следующее: особенно из-за вероломства и малодушия русских. Приходилось со страхом думать, чем это кончится в Москве при своеволии этого народа, который может либо убить, либо свергнуть своего великого князя. Тогда договор обратится в ничто, а обязательство великого князя о выплате в течение шести месяцев вознаграждения войску станет недействительным. Обстоятельства тогда заставляли предполагать, что Польша будет играть главенствующую роль в России, почему и надо было, не упуская времени, искать дележа с поляками. Поэтому г. Якоб решил сделать попытку получить Новгород). Он пишет обо всех этих обстоятельствах и самому королю Карлу, и ведавшему делом секретарю Петру Нильссону, наследственному владетелю Кроок, указывая, что долго уже держал в своих руках тяжелый жезл командования и охотно уступил бы его другому, если бы не позорно было для кормчего, правившего кораблем по спокойному морю, бросать его в бурю. Так и для него будет постыдно из-за того, что дела идут не так, как хотелось, отказаться от возможности их улучшения. Он обещает принять меры к тому, чтобы шведские дела в Московии не потерпели никакого ущерба если вновь получит от короля власть, полномочия, указания и помощь (Поэтому он хотел сначала выждать в стране дальнейших распоряжений короля и, как только подойдут подкрепления, приложить старание, чтобы король получил возмещение за те издержки, какие понес в России, а шведы не потерпели убытка. Для этого ему нужны были от короля соответствующие полномочия, указания и поддержка людьми) ²³⁷. [135]

Глава 14. Эверт Горн на границах. Дожидаясь пока всего этого, он (Делагарди. - Ред.) посылает Эверта Горна к Нарве, чтобы повсюду разместить сторожевые посты. В то время Германн Врангель уже довольно сильно стеснил осадой Ивангород: некоторые были посланы туда на помощь Врангелю, другие остались в запасе на всякий случай. Угрозы новгородцев. Новгородские жители больше уже не скрывали своего отношения, а открыто отказывали шведам в повиновении: захватили и держали в городе наших гонцов, а сверх того послали к Якобу Делагарди наместника сообщить, что Шуйский больше не просит шведской помощи и Якобу будет лучше уйти из их пределов. Главнокомандующий Якоб, которому ежедневно давались сведения о положении дел в городе, видя, что это хитро придумано для возбуждения среди наших смуты, дал пока уклончивый ответ. Состояние Москвы. Между тем судьба Шуйского стала выясняться. Когда печальная весть о неудачной битве подтверждена была множеством людей, в страхе бежавших в город, сначала всех охватил ужас, потом гнев; народ в негодовании обвинял небеса и (Нет) несчастливую царскую власть, говоря, что его бьют из-за ее безумия (неосторожности Шуйского), что понесенные поражения и неудачу, испытанную в битве, надо ставить в вину этой власти. Вельможи, бывшие тогда в городе, с криком бегут во дворец в сопровождении нескольких тысяч бояр и дворян, и когда великий князь, не то добровольно, не то по принуждению слагает с себя знаки власти, уводят его в родной дом Шуйских, где он прежде жил частным человеком, и держат там под стражей вместе с братьями и ближайшими приспешниками. Шуйский уходит в монастырь. Временное управление государством они поручают князю Феодору Мстиславскому и взаимной присягой обязуются стоять против Лжедимитрия. Все это произошло 27 июля. Так как Шуйский разными путями пытался уйти из-под стражи, то вельможи, заметив это, тотчас послали Ляпунова, а он, взяв монаха из Чудова (Нет) монастыря, постриг Шуйского по монашескому обряду и, одев в рясу, заключил в соседний монастырь вести в дальнейшем более святую (безгрешную) жизнь ²³⁸.

Жолкевский, остановившись в Можайске, пишет к вельможам и горожанам Москвы. Между тем Жолкевский, усилившись из-за перехода на его сторону нашего войска и русских, останавливается в Можайске, выжидая случая действовать. Узнав, что Шуйский сведен с трона и заточен в монастырь, а самозванец в сопровождении полков Сапеги, многих тысяч татар, казаков и русских мятежников, уже разграбил монастырь св. Пафнутия ²³⁹, захватил там нужнейшее для войны [136] и стал под самой столицей, он посылает 28 июля два письма - к главе московского сената и к остальным сановникам ²⁴⁰; в первом он предлагает им свои услуги и помощь против Лжедимитрия, а во втором советует не принимать никаких поспешных и слишком суровых решений относительно жизни и имущества (Нет) Шуйских, а лучше, памятуя о больших заслугах этого славнейшего в Московии рода, сохранить (Нет) Шуйских у себя или (Нет) поручить их королевскому благоволению. Я думаю, что хитрый польский предводитель желал их пощады не столько из милосердия, сколько для того, чтобы город разлился на много враждующих сторон, а у него оказалось в руках орудие для поддержания смуты, которое он мог бы выставить против той или другой, какая победит.

Партии в городе. Из городских партий одна поддерживала какого-нибудь из сыновей короля шведского, другая - самозванца, третья - Владислава, принца польского, четвертая - сына крымского хана, пятая - кого-нибудь из трех своих вельмож - Воротынского, Мстиславского или Голицына ²⁴¹. Глава сената, Мстиславский, отвечает письмом, где указывает причины отнятия власти у Шуйского и просит, чтобы Жолкевский увел от Димитрия полки Сапеги, бродящие вокруг города, опустошая все огнем и мечом. Жолкевский предлагает Владислава. Он (Жолкевский. - Перев.), не скупясь на посулы, обещает не только это сделать, но сверх того живым или мертвым передать в их руки самозванца, если они согласятся признать главой Московитского государства принца Владислава. Подвинув лагерь ближе, он со всем своим войском становится в виду города и начинает переговоры об условиях.

Глава 15. Якоб отговаривает. Якоб, узнав о состоянии города и волнении там умов, посылает письмо московитскому сенату, в котором отговаривает от избрания Владислава. Принц, пишет он, слишком юн, чтобы суметь умиротворить московитскую смуту и упорядочить состояние государства; характеры обоих народов несходны, а наглость и надменность (наглость, надменность и коварство) поляков известны. Когда поляки, воспользовавшись случаем, сумеют обойти русских, ослабленных мятежами, изнуренных поражениями и уставших от войн, прогонят Димитрия и утвердят мир, они потребуют для короля и сословий Польши права установления государственной власти, а Владислава поставят великим князем, но в качестве вассала королевства Польского - так, как обыкновенно ставится валашский воевода. Лучше немного подождать, советует Якоб, и укрепиться духом против врагов: скоро явится помощь. [137]

Уходит к границам и готовится к враждебным действиям. Якоб не ошибся в своих предположениях, как показали последующие события. Впрочем, ввиду изменения в положении московитских дел, ввиду того, что и Горн еще не вернулся с войском, а ждать было нельзя, ибо договор с Жолкевским о Владиславе был уже заключен в Москве ²⁴², Якоб 2 августа выступает с войском по направлению к Кексгольму, который решает осадить, а Пьера Делавилля с французами посылает вперед осаждать Ладогу. Ведь в это время, когда повсюду проявлялись вероломство и московитская неблагодарность, а враги захватывали все, что попадалось, не было уже иного средства поправить шведские дела в Московии и получить вознаграждение за оказанные услуги, как искать своего права там, где это всего выгоднее. Поэтому Якоб Делагарди поручает выборгским комиссарам задерживать русские грузовые суда (баржи и ладьи) и продав или променяв товары, уплатить деньги воинам. Сам он тоже захватывает на реке Неве (Nove Strom) два корабля (две ладьи), груженных солью, кроме того берет в городе несколько тысяч бочек соли, а для перевозки их приказывает поскорее вести туда грузовые суда (суда, пока г. Якоб еще держит проходы свободными).

Комментарии

197. ...захвату власти - см. комм. 283. И.К.

198. Раздача шведам поместий на новгородских землях в русских источниках не документирована. А.Х.

199. ...до желанного конца - "Новый летописец" сохранил живой отзвук взаимоотношений двух полководцев - русского и шведа: "По приходе ж князя Михаила ж Васильевича начаша на-режатися итти под Смоленск; и Яков ему Пунтусов говорил беспрестани, чтоб он шол с Москвы, видя на него на Москве ненависть" (ПСРЛ. T.XIV. 4.1. С. 96). И.К.

200. ...задержки в передаче крепости - По условия Выборгского договора русские имели право вывезти из г. Корелы ценности, церковную утварь, пушки и т.п. Корельские власти, воспользовавшись этим предлогом, объявили, что им необходимо дождаться весны, когда вскроются реки, поскольку имущество может быть вывезено только водным путем. В апреле этот предлог для задержки передачи города использовать было нельзя (Шаскольский, 1950. С. 59-91). И.К.

201. Эти письма сохранились в Государственном архиве Швеции. А.Х.

202. Слухи об отравлении Скопина нельзя считать соответствующими действительности. Подробную сводку данных источников и мнений исследователей по этому вопросу см.: Иконников B.C. Князь М.В. Скопин-Шуйский. Киев, 1879. С. 146-173. Г.К.

Сведения о взаимоотношениях царя и Скопина-Шуйского В. заимствовал у Кобержицкого (Kobierzicki. S. 184-186). А.Х.

203. Василий Шуйский реквизировал утварь не в Соловецком, а в Троице-Сергиевом монастыре (см. "Сказание" А. Палицына // РИБ. T.XIII. Стб. 1177-1180). В.Г. Описывая денежные затруднения Василия Шуйского, В., видимо, недалек от реальности: заложенными оказались золотые ковш и чарка самого Шуйского (Довнар-Запольский М.В. Торговля и промышленность Москвы в XVI-XVII вв. М., 1910. С. 38). Правительство вынуждено было прибегать к займам, большей частью безвозмездным, и у крупных купцов (Введенский А.А. Дом Строгановых в XVI-XVII вв. М., 1962. С. 125-126). И.к. В правление Шуйского на рубеже 1607-1608 гг. была сделана попытка ухудшить качество монеты за счет снижения ее веса на четвертую часть почки - самой мелкой весовой единицы, составляющей 0,17 г и равной по весу полушке - самому мелкому номиналу русской денежной системы. Копейки трехрублевой стопы (из весового стандарта 204,756 г чеканилось 3 рубля или 300 копеек), весовая норма которых составляла 0,68 г, стали весить 0,64 г. Однако монеты пониженного веса изготовляли только на Московском денежном дворе; два других государственных денежных двора - в Новгороде и Пскове продолжали выпускать полноценные монеты (впрочем, в Пскове чеканка прекратилась в силу внутренних причин во второй половине 1608 или в начале 1609 г.). Причина ухудшения московских монет в том, что в течение 1608-1609 гг. Московский денежный двор был отрезан из-за военных действий от главного источника поступления сырья - западноевропейского рынка, откуда европейские купцы привозили монетное серебро - талеры в Архангельск, Новгород, Псков, Смоленск. Как только благодаря военным успехам М.В. Скопина-Шуйского очистились торговые пути, соединявшие Москву с Новгородом и Архангельском, создалась объективная возможность восстановления чеканки прежней полноценной копейки по трехрублевой стопе. Понижение веса копейки в 1608-1609 гг. следует рассматривать как локальное и временное явление. Однако нумизматические данные позволяют утверждать, что в эти же годы была предпринята попытка решить финансовые затруднения казны за счет передачи в откуп московским и псковским купцам чеканки монет вне денежных дворов. В Москве и в Пскове (в Пскове до 2 сентября 1608 г.) была налажена чеканка монет, подражающих полноценным монетам государственных денежных дворов. Вес этих подражательных копеек, чеканка которых производилась с довольно значительным размахом, составлял 0,60 г, т.е. был ниже нормативного на половину почки; из гривенки выходило не 300, а 340 копеек (Мельникова А.С. Русские монеты от Ивана Грозного до Петра Первого. История русской денежной системы с 1533 по 1682 год. М, 1989. С. 92-109). А.М.

204. Договоренность Шуйского с Делагарди состоялась 13 июня 1610 г. (Almquist. S. 188. N. 1). А.Х.

205. Ногайские татары населяли территорию к востоку от Нижней Волги (сведения об это см.: Петрей. С. 66). Перекопские (крымские) татары населяли Крымский п-ов, за Перекопом - рвом на Крымском перешейке. Крымское ханство и Ногайская орда - осколки Золотой Орды, находившиеся под влиянием Турции (см.: Новосельский А.А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII века. М.; Л., 1848). И.К.

206. "Низом" назывались в Московском государстве области, лежавшие в нижнем течение Волги. Никакого города Низа в Московском государстве не существовало. В.Г.

207. Херсонес Таврический (Корсунь) - древний город в Крыму, основанный выходцами из Гераклеи Понтийской в V в. до н.э. В V-XI вв. - крупнейший город Северного Причерноморья, центр распространения христианства. С начала IX в. налаживаются связи Херсонеса с Русью. С захватом Константинополя крестоносцами город попадает в зависимость от Tpaпезундской империи. В конце XIII, а затем в конце XIV в. Херсонес подвергся разрушительным набегам золотоордынцев и прекратил существование (Белов Г.Д Херсонес Таврический. Л., 1948; Якобсон А Л. Раннесредневековый Херсонес. М.; Л., 1959). И.К.

208. Трансильвания — историческая область на севере Румынии. В XI-XII вв. находилась под властью венгерских королей. После распада Венгерского королевства в 1541 г. образовалось Трансильванское княжество, бывшее в подчинении у Турции. В конце XVI в. Трансильвании на некоторое время удалось объединиться с Валашским и Молдавским княжествам. В XVII в. Трансильвания - объект борьбы Габсбургской империи и Турции.

Валахия - историческая область на юге Румынии. С XIV в. вместе с Молдавией и Tpaнсильванией вела борьбу против угрозы турецкого порабощения. С XV в. попадает в зависимость от Турции, которая, прерываясь на короткое время (см. выше), вновь возобновлялась (История Румынии / Под ред. М.Роллера. М., 1950; Виноградов В.Н. Россия и объединение румынских княжеств. М., 1961). И.К.

209. Это известие не соответствует русским источникам (см.: Новый летописец // ПСРЛ. Т.ХIV. Ч.1. С. 98). Кроме того, В. путает хронологию событий. Он датирует поход татар временем до Клушинской битвы - 24 июня. На самом деле они напали на тушинцев после Клушинской битвы при движении Лжедмитрия II на Москву ("Новый летописец". С. 98; Новосельcкий А. А. Борьба Московского государства с татарами в XVII в. М.; Л., 1948. С. 70-71). В.Г., Г.К.

210. В состав этого отряда входило 3000 англичан, шотландцев и французов. (Almquibt. S. 180). А.Х.

211. Селижарово - село в верховьях Волги. В.Г.

212. Действия Горна хорошо документированы его посланиями из Копорья от 16, 19 и 22 февраля 1610 г., хранящимися в Государственном архиве Швеции. О походе на Зубцов Горн сообщал 23 мая 1610 г. В. пользовался, по-видимому, оригиналом послания Горна, текст которого сохранился лишь в копии (Almquist. S. 181-182). А.Х.

213 Патриарх Филарет (ок. 1554-1633), в миру - Романов Федор Никитич, сын Никиты Романовича Захарьина. При Борисе Годунове, в конце 1600 - начале 1601 г., подвергся опале, был сослан в Антониев-Сийский монастырь, где пострижен в монахи под именем Филарета. В 1605 г., при Лжедмитрии I возвратившись из ссылки, получил сан митрополита ростовского. В 1608 г. при взятии Ростова тушинцами отправлен в Тушинский лагерь, где стал патриархом при самозванном царе. После распада Тушина в марте 1610 г. Филарет был увезен в Иосифо-Волоколамский монастырь, а после боя под монастырем 11 мая был отправлен в Москву, куда и прибыл в середине мая 1610 г. В сентябре 1610 г. возглавил "великое посольство" под Смоленск (см. комм. 275). Вернувшись в 1619 г. из плена уже в царствование своего сына, Филарет занял при нем положение некоронованного главы государства, получив патриаршество и титул "великого государя". То, что Филарет стал митрополитом ростовским при первом самозванце (будучи рукоположен “лжепатриархом” Игнатием) и то, что он был назначен "патриархом всея Руси" при самозванце втором, впоследствии замалчивалось. Возведение его на патриарший престол в 1619 г. неслучайно было оформлено особенно торжественно: Филарет был поставлен не собором русских епископов, а патриархом Иерусалимским Феофаном. Этот акт олицетворял не только возобновление патриаршества, но и его обновление (Успенский. Царь и патриарх. С. 202-204). См. также: Лаврентьев А.В. Романовы и "старый государев двор" на Варварке // Лаврентьев А.В. Люди и вещи. Памятники русской истории и культуры XVI -XVIII веков, их создатели и владельцы. М., 1997. С. 7-50; Wowina В. Patriarcha Filaret Romanow // Dynastia Romanowow / Red. A. Iskanderow. Warszawa, 1993; Бовина В.Н. "Великий государь и патриарх Филарет Никитич": к истории официальных титулов в Московском государстве XVII века // Россия от Ивана Грозного до Петра Великого. Сб. трудов, посвященных 35-летию научной и педагогической деятельности проф. Р.Г. Скрынникова. СПб., Киев, 1993. С. 78-93. И.К.

214. Рассказ В. об осаде Иосифо-Волоколамского монастыря восходит к посланию Горна от 23 мая 1610 г. и "Истории" Кобержицкого (Kobierzicki. S. 2340236). Ср.: РИБ. T.I. С. 190-192, 589-591). А.Х.

215. Можайск был сдан Шуйскому в начале марта 1610 г. польским воеводой Вильчеком. После сдачи города Вильчек уехал в Москву, где получил в награду от Шуйского 100 рублей (РИБ. T.I. Стб. 553-554; Kobierzicki. S. 240). Кого имеет в виду В. под фамилией Удежевский и откуда он заимствовал эти сведения – неясно. В.Г.

216. Белая (Белый) - город в Смоленской земле, между Велижем и Зубцовым. И.К..

217. Жолкевский Станислав (1547-1620) - польский государственный и военный деятель. При Стефане Батории регулярно участвовал в его военных походах; пользуясь покровительством Яна Замойского, стал гетманом. В период выступлений шляхетской оппозиции, так называемого рокоша М. Зебжидовского, выступил на стороне Сигизмунда III и в 1607 г. нанес поражение конфедератам. Был против похода Сигизмунда III в Россию, считая, что это не в интересах Польши, однако впоследствии принял в нем участие, командуя крупным отрядом польско-литовского войска. С 1613 г. - великий коронный гетман, с 1617 г. - канцлер РП. (См.: Zolkiewski S. Poczatek i progres wojny moskiewskiej / Oprac.J. Maciszewski. Warszawa, 1966). И.К.

218. ...ступени военной службы в Ливонии, Подолии, Силезии и Валахии - Здесь В. имеет в виду различные военные походы, в которых участвовали С. Жолкевский и Я. Замойский. С. Жолкевский пользовался покровительством Я.Замойского, который был другом его отца. Первым военным предприятием Жолкевского стало его участие в походе 1575 г. под Гданьск, которым руководил Замойский. Оба они были в числе осаждавших Псков в 1581-1582 гг. Затем -выступление против сторонников эрцгерцога Максимилиана, претендента на польский престол (пленение его в Силезии в 1589 г. принесло С. Жолкевскому громкую известность). В 1595 г. Замойский и Жолкевский совершают поход в Молдавию; в 1596 г. при подавлении крестьянско-казацкого восстания под предводительством С. Наливайко последний был пленен Жолкевским. В 1600 г. - еще один поход в Молдавию и Валахию - против мятежного господаря Михаила; а в 1602 г. Замойский предпринял свой последний поход - в Ливонию, где Жолкевский одержал блестящую победу над шведами (Жолкевский. С. 258-262). И.К.

219. Сведения о битве за Белую В. повторяет вслед за Кобержицким (Kobierzicki. S. 243-245), хотя он, по мнению X. Альмквиста, располагал и донесениями Горна от 23 мая, 16 и 18 июня 1610 г. К Кобержицкому восходит и сообщение о поединке с Гонсевскими неверное сообщение об отступлении ко Ржеву (Almquist. S. 183. N.2). Ср.: РИБ. T.I. С. 595-597. А.Х.

220. Царево — Царево-Займище, село между Вязьмой и Можайском, за укреплениями которого засели отряды Ф.А. Елецкого и Г.Л. Валуева (ПСРЛ. T.XIV. 4.1. С. 97). В.Г.

О походе Жолкевского В. рассказывает по Кобержицкому (Kovierzicki. S. 240-252), который в свою очередь перелагал дневник Жолкевского (Жолкевский. С. 45-49). А.Х.

221. Зубцов - город в верхнем течении Волги, между Ржевом и Погорелым городищем. В.Г.

222. Этот топоним расшифровывается С. М. Соловьевым и следующим за ним X. Альмквистом как село Мышкино (Соловьев. Кн.V. T.9; Almquist. S. 188. N. 2), а Д. Бутурлиным и Н. Костомаровым как деревня Маслово в 25 верстах от Можайска (Бутурлин. ТЛИ. С. 165; Костомаров Н.И. Смутное время. Т.П. С. 353). В.Г., Г.К., А.Х.

223. ...пока не освободят Валуева - Позднее, на переговорах о мире в конце 1616 г., вновь всплыл вопрос о выплате жалованья войскам. Русские представители в споре со шведами о причинах поражения в Клушинской битве выдвинули обвинение против Делагарди: "...и ты тех денег, что к тебе Василей послал, ратным людям не выдал, а хотел дати после боя, умысля, которых людей побьют и ты теми деньгами хотел закорыствоватца". Делагарди, признав, что казна была прислана и ему ее "объявляли", утверждал, что не собирался присваивать денег (Лыжин. С. 40-41). См. также комм. 228, 229. И. К.

224. Какую "неверность Шуйскому" перечисленных здесь лиц имеет в виду В. – неясно. В.Г.

225. См. комм. 340.

226. При описании Клушинской битвы 23 июня 1610 г. В. широко использовал Кобержицкого (Kobierzicki. S. 270-280), который в свою очередь в качестве основного источника использовал "Записки" гетмана Жолкевского (Жолкевский. С. 103). Поэтому все эти описания в значительной мере совпадают. "Новый летописец" обвиняет Горна в открытом предательстве (ПСРЛ. T.XIV. 4.1. С. 97). Одной из главных причин поражения 50-тысячного русского войска 10 тысячами поляков была, по-видимому, полная бесталанность и трусость русского главного военачальника - князя Д.И. Шуйского. Русский современник, сравнивая его с умершим Скопиным, дает такую характеристику: "...отъя от нас Бог такового зверогонителя бодрого (Скопина. – В.Г.), и в его место дал воеводу сердца не храброго, но женствующими облажена вещьми, иже красоту и пищу любящего" (Попов А. Н. Изборник русских и славянских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. М., 1869. С. 198). В.Г.

По М.М. Щербатову, сыграл свою роль и тот факт, что Делагарди задержал жалованье наемникам (Щербатов. T.VII. 4.2. С. 389-390). А.Х.

227. Мятеж в войске был отчасти спровоцирован действиями самого Делагарди. Накануне сражения он решил отправить в Швецию все свое жалованье, подарки, полученные от царя, важные документы и военную добычу. Для этого он снарядил специальный обоз во главе с Меньшиком Борановым. Подготовка обоза не прошла незамеченной, среди наемников стал распространяться слух о том, что Делагарди отправляет в Швецию вместе со своим скарбом и военную казну, к тому же он не выдал жалованья наемникам. Это была искра, которая во время сражения и после него дала вспышку мятежа (Grill E. Jacob de la Gardie. Affaersman och politikern. Goeteborg, 1949. S. 20-22). Г.К. Судя по сообщению Жолкевского о похвальбе Делагарди на пиру у Д.И. Шуйского, накануне битвы он говорил: "Когда я был взят в плен с воинами Карла при Вольмаре, гетман подарил мне рысью шубу; у меня теперь есть для него соболья, которой я его отдарю" (Жолкевский. С. 93-94). Делагарди - вопреки утверждению В. -вовсе не "предчувствовал" печального конца, а, наоборот, был уверен в победе. В.Г. Различные источники при рассказе о поражении под Клушином неизменно сообщают, что причиной дезорганизации войска, сражавшегося на стороне правительства Шуйского, был конфликт между наемниками и командованием, связанный с выплатой жалованья. Одной из причин конфликта могли стать золотые монеты, выпуск которых начался на Московском денежном дворе в мае 1610 г. Выпускались золотые копейки и деньги, по весу и оформлению совершенно идентичные ходячим серебряным, но со стоимостью, превышающей последние в 10 раз (соотношение 1:10). Золотые монеты, которые раньше никогда не использовались в России для нужд денежного обращения, предназначались в первую очередь для выплаты жалованья наемникам. Согласно условиям договора между шведской и русской стороной в Выборге в 1609 г. жалованье наемникам выплачивалось русской монетой (серебряными копейками и более мелкими номиналами - деньгами и полушками; впрочем, два последних номинала, по всей видимости, или не чеканились, или чеканились в очень ограниченных количествах). Из донесения Жолкевского известно, что накануне сражения разрядный дьяк Яков Демидов привез из Москвы деньги для иноземцев: "он дал им десять тысяч деньгами; а кроме того привезено было двадцать тысяч в соболях и сукнах". Однако, по словам того же Жолкевского, деньги эти не были отданы солдатам. Возможно, шведский главнокомандующий Якоб Делагарди попытался расплатиться с войском золотыми деньгами с учетом их большей ценности, вследствие чего размеры жалованья уменьшились в 10 раз. Это и вызвало недовольство наемников (Спасский И.Г. Денежное обращение в Московском государстве с 1533 по 1617 г. // Материалы и исследования по русской археологии. М., 1955. Вып. 44; Мельникова А.С. Указ. соч.). А. М.

В оккупированном Новгороде шведы с 1612 г. организовали собственную чеканку копеек, используя штемпели русских царей времени Дмитрия Ивановича и Василия Шуйского. При этом они использовали не только привозное талерное серебро, но и скупали старые копейки весом 0, 546 г. (при стопе 3,75 рубля из гривенки) по их нормативному весу. Чеканили иначе: 3, 69 рубля из гривенки - до марта 1615 г., а после - 4 рубля из гривенки, получались копейки со средним весом 0,555 и 0,512 г. Это "открывало перед шведским командованием возможность получения дополнительного дохода с денежного двора. Документы Денежного двора показывают, что чеканка местной русской монеты занимала не последнее место в деле личного обогащения Якова Делагарди и других представителей шведской администрации". Так, в апреле 1616 г. для секретаря Якоба Делагарди Монса Мартинсона 66 гривенок 7 золотников серебра были перечеканены в 269 рубля, при 4 рублевой стопе. Копейки оказались весом 0, 503 и 0, 498 г. В кладах они представлены монетами весом 0,53-0,54 и 0,48 г. (Зверев С.В. Новые материалы о деятельности Новгородского денежного двора в период шведской оккупации 1611-1617 гг. // Краткие тезисы докладов Нумизматической конференции. Итоги научно-исследовательской и хранительской деятельности за 1991 г. 25-28 февраля 1992 г. СПб., 1992. С. 58).

Шведы вывезли в Ижорскую землю, где ряд владений получил Делагарди, целую станицу новгородских денежников - Нефедку "с товарищи", чеканы, а также архив Денежного двора. Здесь, видимо, не без участия или ведома Делагарди они организовали чеканку монет, подражавших русским копейкам. В 1618 г. русские представители жаловались на вывоз шведами "печати Новгородского государства" и незаконную чеканку фальшивых денег, принявшую невиданный размах, в связи с тем, что население по-прежнему придерживалось русской монеты (Мельникова А.С. Пуловский клад монет XVII века и денежное обращение в Ижорской земле и Карельском уезде при шведах. В печати). А.М.,А.Х.

228. По сообщению Жолкевского, Яков Демидов, дьяк Разрядного приказа, привез перед Клушинской битвой деньги из Москвы для выплаты жалованья наемникам (Жолкевский. С. 326). Имя этого дьяка встречается в записях Разрядного приказа под 1606 г. (см.: Лихачев Н.П. Разрядные дьяки XVI в. СПб., 1888. Прил. С. 58-59; Веселовский. С. 147). В.Г., А.П.

229. Показания польских и шведских источников о числе раненых и убитых сильно расходятся. Если В. говорит, что шведы потеряли не более 50 человек, а поляки - около тысячи, то Жолкевский утверждает, что иноземцев было убито до 1200, а поляков - более 100 (Жолкевский. С. 104). По сообщению "Дневника похода Сигизмунда в Россию" русских было убито больше 10 (ХМ), немцев - около 700, а поляки потеряли убитыми и ранеными 215 человек (РИБ. T.I. Стб. 626, 630). В.Г.

230. ...сдался на милость врага - Ф.А. Елецкий и Г.Л. Валуев, сидевшие в Цареве-Займище, долго не могли поверить известию о поражении под Клушином. Полагая, что это укрепление будет взять нелегко. Жолкевский вступил с ними в переговоры, предложив сдаться. Переговоры, длившиеся несколько дней, закончились подписанием договора (см.: Бутурлин, СПб., 1846. T.III). Елецкий и Валуев присягнули Владиславу, а часть их войска присоединилась к войску Жолкевского (Жолкевский. С. 62-64). И.К.

231. ...Патер Стефан из Общества Иисуса - Общество Иисуса (Societas Jesu) - монашеский орден католической церкви, основанный в 1534 г. в Париже испанским дворянином Игнатием Лойолой. В 1540 г. орден был официально утвержден буллой папы Павла III. Традиционно это событие рассматривается как одна из контрреформационных мер папства. В своей деятельности орден иезуитов отразил те процессы внутренней трансформации католической церкви, которые явственно обозначились к середине XVI в.; новые представления о назначении и функциях монашества. Целью нового типа монашеских орденов было непосредственное участие в повседневной жизни католической церкви (организация широкой сети учебных заведений, проповедь, исповедь, устная и печатная полемика). Об иезуитах как новом типе монашеского объединения см.: Evennett H.O. The New Orders // New Cambridge Modern History. Cambridge, 1958. Vol. 2. P.275-310. Иезуиты играли важную роль в осуществлении контрреформационной программы папства, в том числе и на территории РП. Пользуясь поддержкой польских королей, в особенности Стефана Батория и Сигизмунда III, они организовали здесь к началу XVII в. целую сеть учебных заведений - коллегий, а также миссий и резиденций. Некоторые (например, Петр Скарга) активно участвовали в политической жизни, выступали в роли проповедников при королевском дворе (наиболее полной, хотя тенденциозной и во многом устаревшей продолжает оставаться работа: Zateski St. Jezuici w Polsce. Lwow, 1900. T.I. Cz. 1-2 (1555-1608). См. также: Tazbir J. Spoleczno-polityczna rola jezuitow w Polsce (1565-1660) // Szkice z dziejow papiestwa. 2-e wyd. Warszawa, 1961; Nasza Przeszlosc. Studia z dziejow Kosciola i kultury katolickiej w Polsce. Krakow, 1964. T.20; Kloczowski J. Zakony mecskie w Polsce w XVI-XVIH wieku // Kosciol w Polsce. Krakow, 1969. T. 2. S. 485-730). Encyklopedia wiedzy о jezuitach na zemiach Polski i Litwy. 1564-1995. Krakow. 1996. С.Я.

232. ...в Торжок - Туда вместе с Делагарди прибыл представитель поляков с предложением Делавиллю сдать крепость и перейти на сторону Сигизмунда. Делавилль согласился; при этом часть французов, видимо, перешла на сторону поляков. Сам же Делавилль с тремя оставшимися французскими ротами пошел к Ладоге (Делавилль П. С. 761-752; ср.: Kobierzicki. S. 281). О городе см.: Витсен Н. Указ. соч. С. 74-75.

Погорелое - Погорелое городище, городок между Вязьмой и Волоколамском. И.К.

233. Можно думать, что В. располагал несохранившимся отчетом Делагарди королю (Almquist. S. 190. N.I). А.Х.

234. Это письмо целиком взято В. у Кобержицкого (Kobierzicki. S. 275). В.Г. Однако, по Жолкевскому, а соответственно и Кобержицкому, битва продолжалась три, а не четыре часа -"tres amplius boras" (Kobierzicki. S. 275). А.Х.

235. Послание Делагарди царю Василию Шуйскому из Выдропуска от 20 июня 1610 г. сохранилось в его архиве в г. Тарту (Almquist. S. 192. N. 1), однако выражение "держать скипетр твердой рукой" в нем отсутствует. А.Х.

236. ...вражескими владениями, чем ничьими - Корельские власти воспользовались смертью Скопина-Шуйского как поводом отказаться от передачи г. Корелы шведам, ссылаясь на то, что договор Скопина и Карла IX потерял силу. Есть основания полагать, что В.Шуйский вновь дал корелянам тайное указание не сдавать город (Шаскольский, 1950. С. 64). И.К.

237. Это послание, сохранившееся в Тарту, было отправлено из Бронниц 9 июля 1610 г. (Almquist. S. 193. N. 1). л.х. Известие о том, что Василий Шуйский был пострижен в монахи за попытку вернуться на царство, встречается только в записках Жолкевского. Очевидно, оно было использовано Кобержицким, откуда попало к В. (Жолкевский. С. 119; Kobierzicki. S. 289-290). В.Г.

238. Монастырь св. Пафнутия - Пафнутиев Боровский монастырь, находящийся вблизи от г. Боровска. В начале XVII в. представлял собой один из наиболее укрепленных пунктов юго-западного рубежа России. Был основан в 1444 г.; в XVI в. возведены крепостные стены. Польский источник сообщает, что в 1610 г. вокруг монастыря "была глубокая вода и окопы". Войску Лжедмитрия II, осаждавшему монастырь в то время, удалось взять его только в результате измены (Фехнер М. Калуга. Боровск. М, 1972. С. 223, 227). И.К.

239. ...и к остальным сановникам - См.: Бутурлин. ТЛИ. Прил. XI. С. 40-41. И.К.

240. Сенатом (Советом) В. называет Боярскую думу. Главой Сената он в дальнейшем именует князя Ф.И. Мстиславского, который возглавлял тогда боярское правительство, так называемую "семибоярщину". В.Г.

241. В числе возможных кандидатов на московский престол В. упоминает шведского принца. Об этом применительно к описываемому времени в русских источниках ничего не говорится, так же как и о кандидатуре "сына крымского царя". В.Г. В. мог использовать показания нарвского бюргера Клауса Грамбова, который 16 августа вернулся из Новгорода и Нотебурга и был опрошен Ф. Шедингом, либо письмо последнего П. Нильссону, сохранившееся в архиве канцелярии Карла IX. Среди кандидатов на русский престол Грамбов называл польского королевича, татарского хана и трех бояр - И.М. Воротынского, Ф.И. Мстиславского и В.В. Голицына. Он же писал о предполагаемом союзе с Крымом (Almquist. S. 197. N. 1. S. 203. N. 1). А.Х.

242. ...заключен в Москве - Имеется в виду договор от 17 августа 1610 г. В его основе лежит текст договора от 4 февраля 1610 г. (см. комм. 180) с внесенными, однако, существенными изменениями (см.: Корецкий. С. 156, 158; Флоря. С. 274-280; Черепнин. С. 157-159, 163-164). И.К. 

Текст воспроизведен по изданию: Юхан Видекинд. История шведско-московитской войны XVII века. М. Российская Академия Наук. 2000