Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ВЕЛИКАЯ ПОЛЬСКАЯ ХРОНИКА

CHRONICA POLONIAE MAIORIS

Памяти Владимира Терентьевича Пашуто посвящается

ПРЕДИСЛОВИЕ

Человечество всегда заботилось о потомках. Яркая, наполненная событиями жизнь не должна была исчезнуть из памяти вместе со стремительным бегом времени. Уже в глубокой древности сознание людей беспокоила мысль о необходимости передать в будущее накопленный опыт, осведомить последующие поколения о главных событиях прошлого. Письменным мостиком, соединившим прошлое, настоящее и будущее, стали погодные записи.

Анналы, хроники и летописи в своем названии несут отпечаток времени. «В лето...» — начинаются статьи русских летописей. Латинским словом Anno (в год) открываются записи анналов, а от слова rok, также означающего «год», ведут название польские рочники. Обогащенные пространными описаниями, легендами и поучениями анналы средневековья получили наименование, восходящее к греческому слову cronoV (время). Исторические произведения, предусматривающие хронологическое изложение событий, стали считать хронографическими 1.

Средневековые хроники подводили к современности постепенно, традиционно начиная .историю мира с библейских времен. Для убедительности датировались легендарные события, а отечественная история вплеталась в широкую канву всеобщей 2. Непременным признаком «всемирных хроник» было наличие большого количества [6] этимологических пояснений, пространных этногеографических экскурсов.

В глубинах прошлого летописцы отыскивали прародителей правящих династий. Народы и государства получали своих легендарных основателей. Подобно тому как родоначальником римлян признавался Ромул, мифический царь и основатель Рима, считалось, что паннонцы ведут свое происхождение от Пана, славяне — от Слава, чехи — от Чеха, лехиты (т. е. поляки) носили имя праотца Леха и т.д. Имена мифических героев Кия, Крака, Вислава и других обращались в топонимы, обосновывавшие исторические права народа на занятые территории 3. Описание прошедших времен заимствовалось из сочинений античных и христианских авторов, а также из трудов предшествующих хронистов.

Зарождение польской хронографии относится к первым векам существования Древнепольского государства. Географическое положение Польши, отдаленность от крупных европейских центров затрудняли проникновение латинской культуры на ее земли. Только в конце Х в. после христианизации Польши при дворе князя Болеслава Храброго (966—1025) возникли первые анналы. Предполагают, что они принадлежали перу некоего представителя церковной среды, возможно, епископа Иордана 4. При Болеславе Кривоустом (1085— 1138) окончательно оформилась княжеская канцелярия 5. XII век — время быстрого освоения достижений культуры. Княжеский двор, привлекавший на службу священнослужителей, становился средоточием политической и духовной жизни страны. Отчетливо обозначилось стремление к увековечиванию местной династии. Оно и обусловило появление первой польской хроники, написанной монахом-бенедиктинцем Галлом Анонимом. Устные сказания о династии Пястов и Болеславе Кривоустом Галл облек в форму так называемых деяний «Gesta», распространенных в средневековье. Со временем зависимость между изменениями в государственном [7] строе и идейной направленностью исторических сочинений выражалась все очевиднее 6.

Начало второго этапа польской хронографии связало с именем краковского князя Казимира Справедливого (1138—1194). Время его правления отмечено значительными изменениями в социально-политической жизни страны. Ослабла княжеская власть, выросли претензии феодалов на самостоятельное правление, усилились позиции духовенства, превратившегося в крупную политическую силу. В этот период в польской историографии появилось сочинение, написанное поляrом. Выпускник одного из европейских университетов, видный политический деятель, краковский каноник магистр Винцентий Кадлубек создал историческое произведение, глубоко национальное по своей сути. В нем нашли отражение новые политические реалии: ярко выражено стремление возвеличить сильных краковских вельмож (можновладцев), подчеркнуть значение духовенства. Хроника Винцентия, впитавшая в себя лучшие достижения европейской культуры XII в., стала излюбленной книгой его современников и многих поколений поляков. Она неоднократно переписывалась. Выдержки из нее легли в основу средневековых школьных .учебников. Ни одно последующее хронографическое сочинение не обошло творение магистра Винцентия своим вниманием.

Третий этап в развитии хронографии Польши характеризуется усилением влияния на историческую литературу происходивших в стране процессов. Неизмеримо расширился культурный горизонт образованного поляка. В конце XIII—XIV в. стали складываться предпосылки для формирования единого польского государства. Возникла потребность в создании труда, обобщающего свидетельства всех ранее написанных произведений. Он должен был содержать полную историю народа и государства Польши и обосновывать необходимость централизованной власти 7.

Историческое сочинение, которое принято называть Великопольской хроникой, — одно из наиболее крупных произведений древнопольской хронографии этого [8] периода. Она представляет собой обширнейшую хронику-компиляцию, в которой не только использованы труды предшествующих авторов, но и добавлен значительный новый материал.

Являясь составной частью большого свода документов, великопольский памятник в свою очередь легко поддается членению. Если источники, на которые опирались Галл и Кадлубек, исследователи распознают с трудом, то автор Велико польской хроники сам указывал, что именно и откуда он заимствовал. Таким своеобразным способом подчеркивалась давность историографической традиции, свидетельствующей о происхождении и процветании польского народа.

Составленная из множества материалов, среди которых хроники, анналы, документальные записи, жития святых, рыцарские повести, устные предания, Велико-польская хроника вобрала в себя и два основополагающих сочинения предыдущих историографов Польши: хронику Галла Анонима, излагающую историю династии Болеслава Кривоустого до 1113 г., и сочинение Винцентия Кадлубка, в котором история Польши доведена до 1202 г. Возможно, хроника Галла не была среди документов, которыми непосредственно пользовался создатель великопольского памятника. Но она вошла в сочинение Винцентия Кадлубка, ставшего главным источником для автора хроники.

Хронист Великой Польши не только продолжил труд магистра Винцентия с 1202 до 1273 г., но и включил в него новые сведения, почерпнутые из других источников 8. Освещая события XIII в., он использовал главным образом данные польских анналов. В основном это материал великопольских рочников познаньокого и гнезненского капитулов, частично заимствованы малопольские рочники (рочник краковского капитула). Весьма вероятно, что хронист обращался к недошедшему до нас доминиканскому рочнику. Несомненны связи Великопольской хроники с хроникой так называемого Дежвы (XIV в.) 9. [9]

Свое отражение нашли и народные предания: великопольские легенды о началах правления первой княжеской династии Пястов, эпические сказания, связанные с историей рыцарских родов: силезско-краковская повесть о Петре Властовиче (Piotrconis Gesta) (гл. 32) и тынецко-вислицкая о Вальтере и Гельгунде (гл. 29). Кроме того, выявлены следы агиографической литературы: жития св. Станислава (гл. 11, 14), жития Петра Власта (гл. 27, 32). Из иностранных источников в первую очередь следует назвать чешскую хронику Далимила (нач. XIV в.), усматривается сходство также с некоторыми немецкими и русскими сочинениями 10.

Получив в свои руки обширнейшую библиотеку исторических памятников, хронист подчиняет ее общему замыслу, выстраивает в русле своих намерений написать историю Польши. Не нарушая строгих норм средневековой историографии, требовавшей бережного отношения к трудам предшественников, он тактично вводит в тексты источников необходимые дополнения, расставляет даты, важные для Великопольской истории, Прибегая к методу относительной хронологии, автор связывает легендарных предков и правителей поляков с известными героями библейских и античных времен: Александром Македонским, Юлием Цезарем, Помпеем и др.

Дополнения и переработки Великопольской хроники явились результатом нового периода развития историографии Польши, проникнутой идеологией сильного единого государства. Создание Великопольской хроники предвосхитило появление «Истории Яна Длугоша», которая по праву считается венцом латиноязычной историографии средневековой Европы.

* * *

Хроника Великой Польши является составной частью большого свода различных материалов, вероятно, подготовленных кем-то для нового обширного исторического сочинения. Свод сохранился в 9 рукописных списках, относящихся к XV в. Кроме хроники, открываюшей это собрание, в него также входят анналы, [10] календари, заметки великопольских капитулов и другие документы. Все материалы объединены общим заглавием «Великая или пространная хроника поляков или лехитов» ((Chronica magna seu longa polonorum seu lechitarum). Xpoникa Великой Польши не имеет в рукописях самостоятельного наименования. «Великопольской» ее назвали много столетий спустя 11. Основанием для этого послужило высказанное в прологе желание автора сообщить о деяниях .князей именно Великой Польши 12, и прежде всего Пшемыслава II.

Задаче выделить события, связанные с историей Великопольской земли, подчинена и композиция произведения. Хроника содержит пролог и 164 главы, каждая имеет свой заголовок. Повествование ведется от сотворения мира до 1271 (1273) г.

Сочинение легко разбивается на 2 части. Они не равноценны ни по объему, ни по количеству содержащихся в них сведений. Первая, за исключением пролога, основана на материале хроники Кадлубка. Она .посвящена истории польского народа, рассматриваемой с легендарных времен и проведенной сквозь античность и средневековье. Изложение сочинения магистра Винцентия доведено до 1202 г. и заканчивается на 50—57 главах. Автор снова возвращается к замыслу пролога и начинает новый цикл повествования. Вторая часть хроники и является собственно историей князей Великой Польши XIII в. Это время, безусловно, более знакомо хронисту, чем предшествующий период. Привлекая материалы польских анналов, автор стремится как можно достовернее описать происходящие события. Поэтому главы, прежде большие, дробятся, содержат всего лишь одно или несколько сообщений. Так, 20—30-м годам XIII в. посвящено 10 глав (до 70 гл.), а 40-м годам — около 30 глав (с 70 по 100 гл.). События 50-х годов рассматриваются еще более подробно—в 40 главах (до 130 гл.). Оставшиеся 35 глав охватывают период 60—70-х годов XIII в. Таким образом, значительная доля «самостоятельной» части сочинения отведена второй половине XIII столетия. [11]

Хроника осталась незавершенной. Она обрывается на сообщении о женитьбе юного Пшемыслава II (1273). Автор не исполнил своего обещания — «деяния и подвиги» Пшемыслава остались неизвестны читателю. Две части сочинения разнятся также по языку и стилю. Автору чуждо наслаждение всемогущим и подчиняющим сюжет словам, которое у магистра Винцентия обладает обвораживающей и потому умноженной поучительной силой. Полностью отвергнуть изящный рассказ хронист, по-видимому, не решился, и первой части сочинения присуща некоторая витиеватость. Но после 1202 г. стиль повествования меняется. События излагаются сухим языком аннала. Влияние строгой церковной традиции, бытовавшей в широко распространенных к XIV в. житиях святых и хрестоматиях для духовенства, чувствуется в похвальном слове епископу Богухвалу (гл. 97) и некрологе Пшемыславу I (гл. 118), в описании пророческого видения познаньского епископа и чудес благочестивой Кинги (гл. 68), житий св. Станислава (гл.98).

Великопольская хроника написана на латинском языке универсальном языке науки, культуры и религии средневековья, являвшемся привилегией сравнительно небольшой образованной прослойки общества. Великопольское сочинение преодолевает барьер учненой замкнутости. Его латинский язык пестрит этно-и топографическими полонизмами, которые делают содержание более понятным широким слоям общества. Об определенной демократизации речи говорят и вкрапленные в хронику многочисленные толкования непонятных терминов. Для этого автор привлекает народную этимологию, корни которой уходят в античную традицию. Так, имя ветхозаветного Нимрода объясняется как «не меряющий мир» или «не мир». Исходя из значений сходных по звучанию слов в славянских языках этимологизируются названия народов, стран, городов: кашубы, по мнению автора, называются от слова хуба (морщина), Шлезвиг — от славянского названия рыбного соуса «sledz». Объясняя незнакомые понятия, хронист использует и другие, вероятно, знакомые ему языки — греческий, немецкий. Пан толкуется как «всем владеющий» (ср. греч. paV, pasa, pan — весь, целый),  Крак связывается с латинским corvus (ворон), Бранденбург калькируется с немецкого как Згожелец и т.д. [12]

«Вульгаризация» языка, проникновение в него элементов польской разговорной речи свидетельствуют о том, что хроника создавалась не только для избранного круга интеллектуалов. Она в известной мере подготовила появление исторических памятников, написанных на польском языке.

* * *

Великопольская хроника ждет своих исследователей. Ни один польский источник до XV в. не является столь сложным и не ставит столько вопросов при его изучении, как хроника Великой Польши. И по сей день окончательно не решен вопрос о происхождении и датировке памятника, о его авторе, не определен инициатор, подготовивший весь свод источников.

Во второй четверти XVIII в. в Лейпциге Ф. Соммерсберг издал полностью собрание материалов «Chronica magna seu longa polonorum seu lechitarum» вместе с входящей в него Великопольской хроникой 13. В центре внимания исследователей оказались два каноника, от своего имени обратившиеся со страниц к читателям. Это были епископ познаньский Богухвал (гл. 89), который рассказал о чудесном видении, явленном ему во сне, и познаньский кустош Годислав Башко (гл. 145), от лица которого написана глава об избрании нового познаньского епископа в 1265 г. В историографии утвердилось мнение, согласно которому Богухвал и продолжатель его повествования Годислав Башко были признаны авторами хроники. Соответственно и произведение датировали временем их жизни — XIII в.

Вскоре чешский источниковед Г. Добнер опубликовал несколько фрагментов из рукописи Великопольской хроники, обнаруженной в библиотеке выдающегося чешского гуманиста XVI в. Яна Годийовского. Этот кодекс не был известен Соммерсбергу и отличался от напечатанного им текста. Так, в прологе хроники, перепечатанном Добнером, отсутствовало предание о Лехе, [13] Чехе и Русе, [подтверждающее историческую общность чешского, польского и русского народов. По мнению Добнера, автор соммерсбергского текста составил легенду о трех братьях под влиянием свидетельств о Чехе и Лехе, имеющихся в стихотворной хронике Далимила. Так как время создания сочинения Далимила определяют 1308—1314 гг., то указанный текст Великопольcкой хроники мог возникнуть только позднее — в XIV в.

Таким образом, Добнер предположил наличие архетипа хроники, написанного в конце XIII в. В пользу ранней датировки свидетельствует также фрагмент из пролога чешской рукописи. В нем князь Пшемыслав II упоминается как «король ныне правящий». В польских рукописях такого уточнения нет. Как известно, коронация Пшемыслава имела место в 1295 г., а в 1296 г. он был убит. Следовательно, можно достаточно точно определить время создания предполагаемого Добнером архетипа.

Рукопись Годийовского, на которую ссылался Добнер., не сохранилась. Поэтому в последующей историографической традиции выводы чешского историка за невозможностью проверки были подвергнуты сомнению.

Великопольская хроника переиздавалась в XVIII в. два раза: в 1752 и 1769 гг., что указывает на усилившийся интерес к этому памятнику польской культуры. Ученые следующего столетия В. Мацеевский 14, А. Вейлевский 15, Г. Цайcсберг 16, С. Смолька 17 поддержали точку зрения Ф. Соммерсберга: датировали хронику ХIII в. и считали авторами Богухвала и Башко.

Своеобразием отличалась позиция А. Мозбаха 18: он считал автором хроники только Годислава Башко, отвергая [14] познаньского епископа. Его мнение разделял А. Малецкий 19. Исследователь старался найти познаньского кустоша Годислааа Башко (последнее документальное упоминание о нем относят к 1269 г.) среди каноников, занимающих другие церковные должности. В частности, Малецкий идентифицировал его с неким Гославом, гнезненским архиепископом в 1283 г. Однако современный исследователь Ясиньский счел его предположение несостоятельным и привел аргументированные доводы, доказывающие, что Гослав и Башко являются разными лицами 20.

Вторая половина XIX в. ознаменовалась вступлением в источниковедческую науку представителей немецкой школы Г. Вайтца, разработавшей новые методы исследования источников. До сих пор исторический памятник изучался только путем сопоставления рукописей, теперь же в основе его исследования лежал анализ источников информации, структуры текста и хронологии 21. Великопольская хроника рассматривалась уже не как отдельное произведение, а как составная часть большого сборника материалов. Такой подход утвердил позиции сторонников гипотезы «четырнадцатого века». Внимание ученых сосредоточилось на отыскании автора, описавшего или дополнившего хронику в XIV в. М. Вармский 22, внимательно проанализировав текст, пришел к заключению, что хроника в основном возникла в конце XIII в., а окончена и дополнена была во второй половине XIV в. Причем обращения Богухвала и Башко от первого лица — главные доказательства версии «тринадцатого столетия» — Вармский счел упущением компилятора, для которого Великопольская хроника была не единственным источником его труда. Исследователь предположил, что автором хроники, а также составителем всего собрания «Chronica magna» мог быть королевский подканцлер Янко из Чарнкова. Хроника последнего, наряду с другими материалами [15] входила в состав этого свода. Точку зрения М.. Вармского поддержали немецкий историк М. Перльбах 23 и польский исследователь В. Кентшиньcкий 24.

В XX столетии вопрос об авторстве и времени возникновения Великопольской хроники остался открытым. В конце 20-х годов французский историк П. Давид 25 вновь поддержал мнение о датировке памятника XIII в. Он выступил с попыткой защитить авторство Годислааа Башко, основываясь на данных чешской рукописи и документального свидетельства 1339 г. В последнем имелась ссылка на польские хроники, удостоверяющие владение крестоносцами Хелминской землей при Конраде Мазовецком. Об этом сообщает лишь Великопольская хроника, поэтому П. Давид пришел к выводу, что она должна была существовать до этой даты.

Много сделано в области изучения Великопольской хроники в послевоенный период. Выдающийся польский медиевист Г. Ловмяньский подверг критике непроверенные фрагменты Добнера и предположил, что пролог был искусственно сокращен самим чешским ученым. Ловмяньский считал, что отсутствие в фрагментах Добнера упоминания о лехитах указывает на то, что он намеренно щадил патриотические чувства чешского читателя, оставляя первенство за хроникой Далимила 26. Основываясь на авторском единстве всего пролога, неудачно измененного Добнером, Ловмяньский относил время написания хроники к XIV в. По его мнению, Великопольская хроника является «произведением одной редакции второй половины XIV в., отличительной чертой которой стала заинтересованность не только общей историей Польши, но и региональной, что совпадает с политическим климатом Великой Польши» 27. [16] Вопрос об авторстве не был окончательно решен ученым.

Другой польский исследователь Я. Домбровский, сопоставив все польские источники до XV в., пришел к выводу, что Великопольская хроника написана скорее всего в XIV в. Янко из Чарнкова. Являясь каноником познаньским, гнезненским, вроцлавским и краковским, а также королевским подканцлером, Янко имел дело со всеми польскими церковными кафедрами. Следовательно, он мог собрать воедино такой значительный материал, каким является «Chronica magna» 28. Домбровский подкрепил свою позицию убедительными доказательствами. Он отметил особый интерес безвестного редактора XIV в. к Западному Поморью и польско-поморским связям (более четверти всей хроники посвящено событиям в поморских землях и в примыкающих к нему польских княжествах). Это становится понятным, если считать автором Янко из Чарнкова, который был привлечен Казимиром IV на службу в канцелярию именно как знаток западнопоморских событий 29. В пользу Янко, по мнению Я. Домбровского, говорят и сообщения хроники о граде Любуше и любушском епископстве в Западном Поморье, организованном для латинян, проживающих на Руси. Сведения Великопольской хроники более пространны, нежели имеющиеся в рочниках познаньского капитула. Только Янко из Чарнкова, находивший убежище в годы изгнания (ок. 1371) у любушского епископа Петра, мог дать такую подробную информацию 30. Кроме того, ученый обратил внимание на детальное описание территорий, расположенных в устье Лабы и Одры (города Бремен, Гамбург, Шлезвиг, Мекленбург и пр.). Именно эти земли и их история были хорошо известны Янко, проведшему в Шверине и Мекленбурге более 10 лет. Наконец, одинаковая этимология г. Любека (Буковец) в Великопольской хронике и в самой хронике Янко из Чарнкова является еще одним убедительным доказательством авторства подканцлера Казимира Великого31.[17]

Большая заслуга в области изучения Великопольской хроники принадлежит составительнице и комментатору последнего издания памятника Б. Кюрбис 32, Со свойственной ей тщательностью, скрупулезностью и осторожностью исследовательница взвешивает все за и против обеих гипотез.

Среди авторов XIII в. она отдает явное предпочтение Годиславу Башко. Кустош познаньского капитула оставил о себе в хронике больше свидетельств, чем Богухвал. Кроме того, исследовательница предполагает в нем редактора рочника познаньского капитула (с 1247 г.) и одновременно Великопольской хроники. Фрагмент с пророческим видением Богухвала Б. Кюрбис считает типичным для хронографического источника вкраплением «некоего чуда», иллюстративное назначение которого не вызывает сомнений. Однако она допускает участие епископа Богухвала «в создании великопольской программы как ученого, влюбленного в книги, которые он завещал познаньскому костелу» 33.

В пользу гипотезы «четырнадцатого века», по мнению Кюрбис, свидетельствуют фрагменты хроники, повествующие о расселении славян. Исследовательница полагает, что они приведены для доказательства прав Дольского королевства на юго-западные славянские земли (что имело большое значение в период Казимира Великого). А их автор был духовным лицом из познаньского капитула — кто-то из окружения либо Андрея из Вислицы (епископа познаньского, а затем в 1348—1356 гг. епископа мекленбургского), либо Янко из Чарнкова 34. В то же время вызывает сомнение различие стиля названных отрывков и собственной хроники Янко из Чарнкова. Кюрбис не решает окончательно вопрос об авторстве и времени создания хроники, замечая, что по содержанию авторство хроники могли бы оспаривать все действующие лица документальных свидетельств, сохранившихся в хронике, и «все формально-критические рассуждения о хронике Великопольской [18] неразрывно связаны с одновременным анализом содержания» 35.

Заслуживают внимания недавние изыскания Я. Банашкевича — исследователя краковской хроники Дежвы. По его мнению, составитель Великопольского собрания обращался к двум большим нарративным источникам: хронике Кадлубка и краковской хронике Дежвы (или Межвы). Последняя является сокращенной версией (XIV в.) труда магистра Винцентия, продолженной на основе малопольских анналов. Банашке-вич опровергает мнение Кюрбис о некоем общем источнике, которым пользовались автор Великопольской хроники и Дежва, ссылаясь на него независимо друг от друга в одном и том же месте.

Принимая во внимание тот факт, что сходство известий в хрониках Великопольской и Дежвы выходит за пределы содержания винцентового сочинения, Банашкевич считает, что компиляция Дежвы была для великопольского хрониста «неоценимым проводником по извилистому изложению Кадлубка, полуфабрикатом, строительным материалом в самостоятельном историческом рассказе» 36» Логическая цепь доказательств, выдвинутая ученым в защиту своей точки зрения, вновь предлагает датировать всю Великопольскую хронику XIV в.

Кто был автором хроники — пока окончательно не установлено. Однако очевидно, что история Польши XIII в. написана представителем церковной среды, связанным с познаньским капитулом. Это доказывают дословные совпадения статей рочника капитула с сообщениями хроники. Писал он, скорее всего, на рубеже XIV в., о чем также свидетельствуют некоторые детали. В 121-й главе речь идет о князе Владиславе Локеткe, впоследствии ставшим польским королем (1320— 1333). В хронике же он называется всего лишь сыном Казимира Куявского. Трудно поверить, что автор этого сообщения, живший в середине XIV в., не выделил бы особо будущего короля.

В 127-й главе перечисляются великопольские сановники, плененные князем Казимиром в 1259 г. Должности [19] которые они занимают, согласно хронике, соответствуют их статусам последней четверти XIII—начала XIV в. Можно привести еще ряд примеров, подтверждающих наблюдение об авторе рубежа XIV в. Но окончательно решить вопрос об авторстве и времени создания великопольского сочинения позволят лишь дальнейшие исследования содержания хроники, композиции и ее источников.

Хроника Великой Польши справедливо считается исключительным трудом, который возникал постепенно и потому отразил в себе две ступени развития исторической мысли XIII и второй половины XIV в., она— источник как периода феодальной раздробленности, так и дальнейшего этапа, связанного с единством страны времен Казимира Великого. Но прежде всего ее значимость велика потому, что история XIII в., написанная непосредственными очевидцами, заполняет лакуну, образовавшуюся между хроникой Винцентия Кадлубка и сочинениями последующих столетий. Хронику можно по праву считать крупнейшим произведением средневековой польской историографии.

* * *

В 1138 г. польский князь Болеслав Кривоустый, стремясь сохранить единое польское государство, составил завещание. Согласно этому документу, каждый из сыновей получал в правление удел, который в будущем должны были наследовать его потомки. Старший из братьев (senior, princeps) осуществлял верховную власть над младшими (juniores) и управлял кроме собственного удела Краковом с прилежащими землями, т. е. сеньориальной провинцией.

Первым сеньором стал старший сын Болеслава Кривоустого Владислав II. Однако, несмотря на завещание отца, младшие князья не пожелали подчиниться его власти. После неудачной попытки Владислава II в 1146 г. объединить страну 37 Польша вступила на долгий путь феодальной раздробленности. Огромное и сильное некогда государство, простиравшееся от Карпат [20] на юге и до Одры на западе, объединявшее под властью Великой Польши земли Мазовии, Силезии, Малой Польши, Поморья на территории в четверть миллиона квадратных километров, распалось на самостоятельные княжества. К 30-м годам XIII в. способ соподчинения удельных князей на основе принципата потерял силу. Все польские правители отныне считали себя равными. Однако к этому времени отчетливо проявились и центростремительные тенденции, обусловленные осложнившимся социально-экономическим положением в стране и трудной внешнеполитической ситуацией 38.

Тринадцатый век, наиболее подробно освещаемый Великопольской хроникой, ознаменовался существенными переменами в жизни польского государства. Польские феодалы, желая укрепить экономику страны, стали на путь поощрения немецкой иммиграции в Польшу. Началась колонизация польских земель, усилился приток немецких торговцев и ремесленников в города. Очень скоро это явление, выгодное с точки зрения экономики, способствующее подъему сельского хозяйства, развитию торговли и горного дела, обернулось своей отрицательной стороной. Произошла определенная германизация польской знати. При княжеских дворах стало модным преклонение перед немецкими обычаями, языком, культурой. Засилье немецкого элемента в среде городского патрициата фактически привело к изоляции онемеченных городов от Польши. Благоприятную почву для германизации населения создавали вторжения чужеземцев на территорию страны. На месте разрушенных древ непольских городов и крепостей вырастали новые, основанные на немецком праве. Так отстраивались Познань, Краков, Сандомир, Плоцк, Калиш.

Все это подрывало национальные основы государства [21], создавало угрозу существованию польского языка и культуры. Немецкое население оставалось чуждым коренным жителям. Лишенные патриотического долга немецкие колонисты представляли собой потенциальных врагов Польши перед лицом германской агрессии.

В начале XIII в. широкое наступление на польские земли развернул Тевтонский орден. Продвижению крестоносцев в значительной степени способствовала близорукая политика князя Мазовии Конрада. Призвав для борьбы с язычниками тевтонцев, он отдал им Хелминскую землю. Тем самым Конрад открыл ордену дорогу на Восточную Пруссию, где вскоре возникли укрепленные и заселенные немцами грады-крепости Торунь, Хелмно, Эльблонг и др. В конфликт с крестоносцами вступил князь Восточного Поморья Святополк, не раз побуждавший пруссов к восстанию. Но крестоносцы, жестоко подавляя всякое сопротивление, продолжали надвигаться на Поморье и Литву, угрожали землям Великой Польши и Руси.

Тяжелое соложение сложилось в западнопоморских землях страны. Им угрожал Бранденбург — германское государство, настойчиво расширявшее свои владения за счет славянских земель между Лабой и Одрой. Вскоре бранденбургским маркграфам удалось, отделить Западное Поморье от Великой Польши, захватив Любушскую землю 39.

Огромный урон нанесли Польше монголо-татарские набеги, трижды (1241, 1259—1260, 1287 гг.) разорявшие страну. Больше других пострадали Малая Польша и Силезия. Города Краков, Сандомир, Вроцлав были сожжены, а их жители угнаны в плен.

Внешняя агрессия, постоянные конфликты удельных князей между собой, дробление земель на мелкие феодальные княжества 40 привели к тому, что за сравнительно небольшой исторический период — менее чем за полтора столетия — Польша лишилась огромной части своей территории. От нее были оторваны земли на севере и западе (около 150 тыс. кв. км), закрыт выход к морю. Опасность извне и угроза, подтачивающая монолитность [22] польского государства изнутри, вели к консолидации прогрессивных сил, помышлявших о возрождении былого величия родины. В борьбе за ликвидацию междоусобиц и объединение под своей эгидой остальных польских земель выступали в первую очередь князья Силезии, Малой и Великой Польши. Соперничество между этими княжествами имело под собой давние традиции, подкрепленные династическими преданиями. Не случайно краковский епископ Винцен-тий Кадлубек и продолживший его краковский хронист Дежва создавали польскую историю как историю краковских князей и вельмож. А хронист Великой Польши высвечивал канву Кадлубка, акцентируя внимание на деятельности великопольских князей и королей.

Оппозиционные настроения малопольских духовных и светских феодалов, идеологическая и политическая слабость Силезии явились причиной того, что инициативу объединения государства взяли в свои руки князья Великой Польши.

Немаловажную роль в объединении государства сыграла церковь. В XIII в. между светской властью и духовенством велась постоянная борьба. Церковь требовала освобождения не только от поборов, возложенных на ее владения, но и от. вмешательства князей в ее дела. После провозглашения в Риме независимости церкви высшее духовенство получило возможность вторгаться в государственную политику. Великопольская хроника с одобрением упоминает о князьях, передававших cвои земли под опеку Рима: Владиславе Одониче, его сыне Владиславе Побожном или Благочестивом, Пшемыславе II.

Духовенство во главе с гнезненским архиепископом Якубом Свинкой выступило против насильственного проникновения немцев в монастыри. На Ленчицком синоде 1285 г. были приняты решения, направленные против избрания епископов из числа немецкого духовенства.

Главная заслуга в объединении государства принадлежала великопольскому князю Пшемыславу II. Получив в наследственное владение всю Великую Польшу, Пшемыслав поддержал движение, развернувшееся в среде церковных и светских магнатов против немецкого засилья. Популярности Пшемыслава в глазах современников способствовали его победы над пронемецкими князьями в Силезии. Крупным успехом [23] внешней политики Пшемыслава стала борьба с враждебными Польше Чехией и Бранденбургом, возвращение восточнопоморских земель. Некоторое время (с 1279 г.) великопольский князь осуществлял также правление в Кракове и Восточном Поморье. В 1295 г. в Гнезно имела место его коронация, высоко поднявшая международный и внутренний авторитет страны и ее правителя. Хотя Пшемыславу II не удалось полностью восстановить королевство 41 в границах прежней пястовской державы Болеслава Храброго, его объединительные идеи были успешно продолжены Владиславом Локетком, соединившим в 1314 г. большинство польских земель, и завершены королем Казимиром III 42.

* * *

В XIII—XIV вв. Польша переживала трудный период в своей истории. Дробление страны, германизация населения расшатывали национальные основы польского государства, вызывали тревогу у патриотически настроенных слоев населения. Чрезвычайно важно было создать произведение, которое бы содержало обоснование для сплочения всего польского народа вокруг сильной княжеской власти. Выразителем идеи этнической целостности выступил автор Великопольской хроники. Его произведение было актуально и необходимо. Подтверждением национального единства жителей страны, говоривших на одном языке, обладавших одной культурно-исторической традицией, должны были служить весомые доказательства, выдвинутые хронистом.

Пролог Великопольской хроники посвящен происхождению и расселению славян. Автор излагает легенду о трех братьях: Лехе, Русе и Чехе, которые, «умножась в роде», владели и будут владеть тремя королевствами: лехитов, русских и чехов. В таком виде легенда о прародителях славянских народов не встречается более ни в одном источнике. Памятники чешской [24] культуры сообщают о Чехе — родоначальнике чешского народа. В хронике Козьмы Пражского 43 (XII в.) это «pater Bohemus»44, Лех появляется в хронике Далимила 45 (XIV в.), но не как имя собственное, а как этноним «в иной земле (Хорватии) был лех по имени Чех». Другой чешский хронист Ян из Пулкавы 46 ,(1374) упоминает двух братьев—Чеха и Леха.

В польской хронографии мифический праотец поляков Лех впервые встречается в Великопольской хронике. Ни Галл, ни Кадлубек не пишут о нем, хотя последний называл поляков лехитами. Ныне доказано, что имя Лех уже было известно в раннем польском средневековье и издавна служило эпонимом польского народа 47. Автора Великопольской хроники можно считать «создателем» Руса — прародителя и эпонима русского народа. Таким образом, именно на польской почве окончательно оформилась традиция, свидетельствующая о давнем родстве чехов, поляков и русских—народов, которых хронист выделяет из остальных славян.

Автор хроники стремится внушить читателю чувство общеславянского единства, наделить сознанием происхождения из «единого прародительского национального лона» 48, принадлежности к одному роду, язык которого берет начало от некого отца Слава. Своеобразно определяя антропонимическое родство, хронист утверждает: «...они (славяне.—Н. Щ.) и до сих пор не перестают пользоваться этим именем, например, Томислав, Станислав, Янислав, Венцеслав и другие» (пролог) 49. Важным признаком, определяющим этническую общность [25] трех славянских народов, автор считает сходство их языков: «У славян существует большое разнообразие в языках и в то же время они понимают друг друга, хотя в некоторых словах и в их произношении существуют, по-видимому, кое-какие различия» (пролог).

Славянские экскурсы хроники имеют аналогии в древнерусской начальной летописи. «Повесть временных лет» также начинается с рассказа о расселении славян. В обоих памятниках предки как поляков, так и русских выводятся из рода библейского Иафета, оказываются одним «Афетовым племенем» 50. И в польских, и в древнерусских источниках речь идет о близости славянских языков: «Бе единъ языкъ славенескъ» 51.

Легенда о трех братьях вписывается в рамки славянской традиции тернарного деления 52. В «Повести временных лет» говорится о трех братьях — основателях Киева: Кие, Щеке и Хориве 53; чешская хроника Козьмы Пражского сохранила предание о трех сестрах, дочерях Крока 54. Несомненна сходная функция таких легенд. Кровным родством родоначальников, обосновывалось единство племенных и государственных объединений славян, подтверждалась их власть над занимаемыми землями 55.

Эпонимическая легенда о Лехе, Чехе и Русе не являлась плодом историографического вымысла. Она представляла собой результат глубоко утвердившейся в сознании людей мысли об общности происхождения, культуры, языков трех славянских народов 56.

Славянская общность осмысливается автором хроники через внутреннее единство и целостность жителей [26] Польши. Главным аргументом в пользу этнического единства поляков он считает общее для всего населения страны название.

В прологе толкуются два названия жителей Польши: «лехиты» и «поляки». Словами «Хотя историки лехитов, которые теперь называются поляками...» начинается большинство рукописей Великопольской хроники. Признавая старшинство этнического имени «лехиты», хронист связывает его с именем мифического Леха. Легенда о Лехе, родоначальнике польского народа, была широко распространена в ранний период польской истории 57. Сказания же о прародителе по имени Полян не существовало. Поэтому автор изощряется в этимологических упражнениях, образуя название поляков (poloni, polani, polanie) то от Северного полюса, то от поморской крепости, то от поля в Поморье.

Согласно принятой ныне точке зрения, этимология слов «лехиты» и «Лех» возводится к слову «ленд— led» (пустошь, необработанное поле) 58. В других языках это название видоизменялось по фонетическим законам: «Lendizi» — в списке племен географа Баварского, «Lendzeninoi»—у Константина Багрянородного, «ляхи» — в древнерусских летописях. Оно обозначало как привисленских «лендзян», главенствующих до середины Х в. среди польских племён, так и другие, видимо, родственные им племена 59. В конце Х в. первенство перешло к племенному княжеству полян. Этноним «поляне» был перенесен на области, вошедшие в формирующийся общепольский государственный ареал, и дал наименование Полонии (т. е. земля Полян) всей стране 60.

Отождествляя названия Лехии и Полонии, лехитов и поляков 61 и распространяя их на всех граждан, автор Великопольской хроники выступает выразителем общепольского [27] самосознания, яа почве которого могла сформироваться идея объединения.

Принадлежность князей удельной Польши к одному роду, к одному прародителю должна была служить основой, скрепляющей представителей польской династии. Соперничающие Великая и Малая Польша обладали древними преданиями, использующимися в качестве аргументов для утверждения династической прерогативы. Счастливое сочетание разных источников в Великопольской хронике позволяет ознакомиться с великопольскими и малопольскими циклами, свидетельствующими об основателях династия и ее древних центрах.

Впервые история династии польских князей нашла свое отражение в хронике Галла Анонима, писавшего на рубеже XII в. Рисуя генеалогическое древо представителей пястовской династии, хронист выводит ее из Гнезно — одного из старейших великопольских городов. Галл передает легенду о чете бедняков Пясте и Репке, накормивших двух чужеземцев (в Великопольской хронике под ними предполагаются мученики Иоанн и Павел) мясом и пивом, количество которых не убывало. Божья милость, явленная подобным образом, указала лехитам на скромного землепашца Пяста, и он был избран королем. Сын Пяста Земовит признается исследователями исторической личностью. Время его правления относят к концу IX в. Из допястовских правителей Галл знает лишь Попеля — основателя предшествующей Пястам династии.

Краковский магистр Винцентий Кадлубек, живший столетие спустя после Галла, поставил своей целью обосновать малопольское происхождение правящей династии. Поэтому его сочинение включает более ранний период истории поляков, чем у Галла. Первых правителей лехитов Кадлубек находит во временах короля Ассуера. «Некий деятельный муж по имени Крак» становится воеводой и вскоре провозглашается королем, строит крепость Краков возле реки Вислы (см. гл. 1). От Крака власть переходит к его младшему сыну, тоже Краку, а потом к дочери по имени Ванда. Так магистр Винцентий утверждает древность малопольского династического центра — города Кракова 62. Желая сделать [28] воспеваемую им династию более родовитой, значительной и славной, хронист тем или иным способом связывает будущих польских королей с выдающимися героями античности. Согласно Кадлубку, следующим королем стал златоткач Лешек, победивший якобы Александра Македонского. Его сменил Лешек II, а затем Лешек III. Последний был женат на сестре Юлия Цезаря, который дал своему племяннику, родившемуся от этого брака, имя Попель или Помпилиуш. Его сын Попель II, по прозвищу «Хотышко», погиб, не оставив потомства.

Автор Великопольской хроники соединяет малопольский и великопольский циклы легенд в одно повествование. Он выходит за рамки сочинения Кадлубка и начинает историю польского народа с ветхозаветных времен. В отличие от Галла местом избрания Пяста хронист называет не Гнезно, а Крушвицу — «наиболее сильный и красивый среди городов лехитов», расположенный в западных землях Великой Польши.

Выводя Пястов из Гнезно, Галл этимологизировал его как «Гнездо». Автор Великопольской хроники вкладывает эту этимологию в уста мифического прародителя польского народа Леха, который первый, облюбовав себе место для поселения, произнес: «Будем вить гнездо» 63. Гнезно в глазах автора хроники является не просто центром в Великой Польше. Это историческая родина всего польского народа, откуда вышла правящая княжеская династия.

Таким образом, в Великопольской хронике обосновывается мнение о городах Великой Польши (Крушвице и в первую очередь Гнезно) как древнейших центрах правящей общепольской династии. По убеждению хрониста, наличие одной династии должно было способствовать консолидации польских князей, препятствовать попыткам навязывания власти со стороны чужеземных правителей, избавлять население от гражданских войн 64 .

Как представитель духовенства хронист прибегает к [29] сакрализации идеи объединения. Символом единения он предлагает рассматривать канонизацию краковского епископа Станислава. При описании конфликта его с князем Болеславом Смелым (гл. 14) приводятся слова, в которых предсказывается будущее объединение Польши по подобию воссоединения частей тела четвертованного епископа. Божественная предопределенность предоставляется хронисту наиболее убедительным аргументом необходимости создания целостного государства. Общее название для всех жителей польских земель, древность княжеской династии, уходящая в библейские, античные времена, духовное единство, нашедшее выражение в единстве польской церкви, — все это должно было поднять национальное самосознание поляков, заставить их сплотиться вокруг своих великопольских правителей 65. Автор убеждает соотечественников, что поляки являются составной частью могучей славянскойобщности, которая может быть противопоставлена грозной Германской империи.

Истоки польской государственности берут свое начало с земель, расположенных по течению реки Варты и населенных племенами полян. К концу IX в. здесь сложилось сильное государственное объединение, включившее в свой состав целый ряд польских племен. До XIII в. эти земли гнезненских полян, как и вся страна, вносили название «Полония» (Polonia), а с середины XIII в. они стали называться «Polonia Maior», т. е. Великая Польша.

Автор предлагает проследить историю своей страны с того времени, когда название «поляне» означало не только одно из племен, но распространялось на всех жителей Польского государства, именуемого Польшей. Центральное место в своем повествовании хронист собирается отвести истории правителей и земель Великой Польши, с центрами в Гнезно и Познани. В хронике (гл. 35) гнезненская провинция именуется не только «метрополией всех лехитов», но и «началом провинций» (origo provinciarum). [30]

С 30-й главы, заключающейся рассказом о завещании Болеслава Кривоустого, князья Великой Польши пользуются особым вниманием автора. Он прославляет князя Мешко Старого, получившего по завещанию отца земли Великой Польши и титул «Mesco senes princeps Majoris Polonie», Положительно характеризуются и его потомки.

Хронист выражает свои симпатии князьям, защищавшим интересы страны и духовенства. Особенно ясно это обнаруживается в главах, посвященных XIII в.

Свидетельства памятника убеждают в том, что автор хроники задумал свою историю не только как историю династии, что было главной задачей Галла, и не как историю только Краковской земли и ее князей, что входило в задачи Винцентия Кадлубка. Для автора Великопольской хроники важно было представить историю всех,»Мазовецких и Силезских, Поморских и Малопольских, земель, входящих в состав польского государства, выделив значение Великой Польши для объединения их в единое королевство.

В начале Х в. в состав Древнепольского государства вошла Мазовия — область, заселенная ловисленским племенем, этнически и территориально родственным полянам. Тенденции к обособлению, обусловленные самостоятельностью экономического и политического развития Мазовецких земель, вызывали беспокойство польских правителей. Еще Галл Аноним в XII в. обстоятельно излагал борьбу мазовецкого правителя Мецлава (Мечислава) с князем Казимиром Восстановителем. Свидетельства об этом сохранились и в русских источниках 66. Попытки Мецлава использовать «стремление населения Мазовии сохранить свою самобытность» 67 при создании независимого от Польши государства потерпели крах. В результате Мазовия была воссоединена с Польским королевством, и «в границах всего королевства установились мир и спокойствие» (гл. 12).

Сообщения Великопольской хроники подчеркивают [31] важность мазовецкого удела для польских князей. В середине XII в. Мазовия как самостоятельное княжество перешло по завещанию Болеслава Кривоустого в руки его сына Болеслава Кудрявого (гл. 30). Однако уже с 70-х годов XII в. в борьбу вокруг этой земли включились другие сыновья Кривоустого. Краковский князь Казимир Справедливый закрепляет Мазовию и соседнюю с ней Куявию за своим племянником, сыном Болеслава Кудрявого, и посылает туда воеводу Жирона в качестве опекуна несамостоятельного Лешко Болеславовича (гл. 33, 35). Верный Жирон становится фактическим правителем мазовецкого удела. После раздела земель между сыновьями Казимира Справедливого Мазовию и Куявию получил младший Конрад, потомки которого правили мазовецкими землями вплоть до XIV в.

В XIII в. территория Мазовии увеличилась за счет северо-восточных земель, граничащих с прусскими племенами и с Литвой. Соседство с языческими народами было обоюдоострым мечом. Оно то оборачивалось в руках мазовецких правителей против неприятелей в междоусобных войнах, то обращалось против самой Мазовии. Князь Конрад, .прозванный Мазовецким, «часто водил ятвягов, сковитов, пруссов, литвинов, жмудзи-нов, нанятых за деньги, на сандомирские земли» (гл. 62). В то же время многочисленные нападения языческих народов на территорию Мазовии побудили его прибегнуть к помощи крестоносцев. После смерти Конрада в 1247 г. в Мазовии стал княжить его сын Земовит (гл. 83).

В середине XIII в. интересы Польши, Литвы, Руси, а также Тевтонского ордена столкнулись на территории Пруссии. В борьбу за ятвяжскую землю включились и князья Мазовии. В результате одного из конфликтов в 1261 г. Земовит был убит, и Мазовецкое княжество осталось в руках его вдовы (гл. 138), Воспользовавшись сложной ситуацией и имея далеко идущие планы овладения Мазовией, князь Великой Польши Болеслав Благочестивый оказал ей помощь в восстановлении сожженных крепостей. По свидетельству хрониста, только благодаря содействию великопольского князя остальная часть мазовецкой земли не подверглась уничтожению язычниками (гл. 139). В итоге с 60-х годов XIII в. Мазовия попала под опеку Великой Польши. [32]

Одной из постоянных и надежных опор Древнепольского государства в Х—XII вв. была Силезия, граничащая с Германской империей и Чехией. Крепости Вроцлав, Глогов, Ополье, Бытом первые принимали на себя удары чешских и немецких войск. Мужественные глоговяне, например, предпочли свободу Родины жизни отданных в заложники сыновей. «Силезцы, мазовшане и жители других провинций лехитов» помогали своему королю Болеславу Кривоустому в борьбе с императором Генрихом в 1109 г. (гл. 25).

По завещанию Болеслава Кривоустого Силезия была выделена в наследственный удел его старшему сыну Владиславу (гл. 30). Кроме того, первенец получил в правление главные земли королевства—Малую Польшу, Куявию и Поморье. Владислав II был одним из последних князей, стремившихся под своей властью собрать воедино распадавшиеся феодальные .княжества Польши. Но это ему не удалось. После смерти Владислава Силезию разделили между собой сыновья Болеслав Высокий и Мешко Лорипед 68.

Генрих Бородатый, сын Болеслава Высокого, сумел вновь воссоединить под своей властью Силезию. В его политике отразилось стремление силезских князей взять в свои руки инициативу объединения государства. Улучив подходящий момент, Генрих стал владеть Краковским княжеством и частью Сандомирской земли (гл. 61) 69. В 30-х годах XIII в., сломив сопротивление великопольского князя Владислава Одонича, Генрих захватил большую часть великопольской территории и стал правителем «земель Польши и Кракова» (гл. 65).

В 1238 г. Генрих Бородатый умер, оставив наследником завоеванных земель своего сына Генриха Благочестивого. Но последний «князь силезский, польский и краковский» во время нашествия монголо-татар на Польшу в 1241 г. был убит в битве под Легницей. С гибелью этого князя пришел конец честолюбивым замыслам силезских князей. Наследники Генрихов погрузились в пучину бесконечных споров и военных стычек, приведших в конечном счете к новым делениям земель и потере самостоятельности. В результате ссор [33] силезских князей была утрачена Любушская земля, которую захватило магдебургское епископство 70.

Гневными словами осуждает автор хроники держателей Вроцлавской, Легницкой, Глоговской и других земель Силезии, попирающих национальные основы родины, разбазаривающих исконные польские территории. Сыновья Генриха Благочестивого, воспитанные бабкой немкой и матерью чешкой, выросли в атмосфере пренебрежения ко всему польскому. Хроника сообщает, что старший сын Генриха Болеслав, прозванный Рогатка, и его братья Генрих, Владислав, Конрад и Мешко скверно относились к полякам, проявляли «чрезмерную надменность», ставили «немцев выше поляков», щедро наделяли их поместьями. Особенно резко автор отзывается о Болеславе Рогатке, не гнушавшимся вымогать деньги у священнослужителей и глумившимся над ними (гл. 116). Нечестивые поступки силезского князя вызвали возмущение польского духовенства, и на Ленчицком синоде 1257 г. против него был провозглашен крестовый поход.

Пронемецкая политика силезских князей способствовала консолидации поляков вокруг великопольских князей — Пшемыслава I и Болеслава Благочестивого. Постепенно к 50-м годам XIII в. князья Великой Польши возвратили свои земли, завоеванные ранее Генрихом Бородатым. Пшемыслав I в приданое за сестрой Болеслава Рогатки отобрал Калиш (гл. 76), вел борьбу за крепость Санток (гл. 77) и т. д.

Последнее сообщение в хронике о Силезии касается смерти епископа зальцбургского и вроцлавского Владислава (брата Болеслава Свирепого) в 1270 г. (гл. 160). Наследовал ему Генрих IV Честный, воспитанный при пражском дворе. Этот князь в отличие от своих дядьев представлял польские политические интересы. Но в то же время он намеревался сделать своим наследником чешского короля Вацлава II, в зависимость от которого к концу XIII в. попала значительная часть силезской территории 71. Янко из Чарнкова горько сетовал в своей хронике (конец XIV в.) на силезских князей, к стыду и позору королевства Польши [34] ставших вассалами Чехии 72. Идеологическая слабость, отсутствие общепольского патриотизма были причиной того, что Силезия не сумела возглавить объединительное движение в государстве, а, напротив, попала под власть чужеземцев.

Уже в первые века существования Древнепольского государства Поморье привлекало внимание правителей Великой Польши. Поморские земли открывали пути к Балтийскому морю, способствовали развитию оживленной торговли центральных великопольских городов Познани, Гнезно не только со странами Севера, но и с Русью, а через нее с арабскими странами. Они служили надежной защитой Польши от притязаний Германской империи. Автор Великопольской хроники разделял Поморье на Нижнее, куда входили щецинские и рачонжские земли, и Верхнее, включавшее земли в устье Вислы. В современной историографии принято называть эти территории Западным Поморьем (Нижнее) в Восточным, или Гданьским (Верхнее).

Со времен Мешко I (X в.) до конца XII в. Западное Поморье было ленным владением Польши. Болеславу Кривоустому удалось значительно раздвинута польские границы на северо-западе и подчинить в. 1121—1122 гг. поморские земли, а также соседнее княжество Яксы из Копаниц. Одним из внешнеполитических успехов старшего сына Кривоустого Владислава II стало создание в 1140 г. поморского епископства. Позиции Великой Польши в Западном Поморье и на заодренских территориях были значительно укреплены-при другом сыне Кривоустого — великопольском князе-Мешко Старом. Мешко проявил себя как защитник поморских владений от крестоносцев, руководимых маркграфом Альбрехтом Медведем. Когда в 1157 г. последний завоевал Стодоранское государство с его столицей Бренной (Бранденбургом), заслугой Мешко можно считать сохранение копаницкого княжества в руках Яксы„ дружественного полякам. Чувствуя угрозу со стороны соседних Саксонии и Дании, правящие князья Западного Поморья стремились к объединению с Польшей. Четырехлетнее правление Мешко Старого (1173—1177) в качестве сеньора характеризуется особенно тесными связями западнопоморских князей с Польшей 73. Хроника упоминает о брачном союзе дочери Мешко Старого [35] сыном западнопоморского князя Богуслава. С помощью этого союза Мешко «добивается не только покорности приморского народа, но и его приязни и дружбы». (гл. 38). Ослабление позиций великопольского Мешко и утрата им краковского престола практически привели к потере власти над Западным Поморьем, котоорое оказалось в ленной зависимости от Германской империи и Дании 74. Вскоре земли на нижней Одре стали предметом вожделения Бранденбурга и набравшего силу государства крестоносцев. Поморские князья были вынуждены присягнуть маркграфам Бранденбургa, К середине XIII в. бранденбургская экспансия настолько усилилась, что грозила Западному Поморью полной потерей государственной независимости. Это заставило поморских князей вновь искать поддержки у Великой Польши, Но договор о взаимопомощи был заключен лишь спустя несколько десятилетий. Его скрепил брак между великопольским князем Пшемыславом II. и внучкой западнопоморского князя Барнима (1273 г.). Сообщением об этом союзе и заканчивается Великопольская хроника (гл. 164). Полностью захватить Поморье маркграфам не удалось. Под влиянием Польши оставалась его восточная — Гданьское Поморье, которое с 1138 г. входило в сферу влияния краковского сеньора 75 (гл. 30). Краковский князь сажал в Восточном Поморье своих ставленников. Они набирались из местной знати и со временем получали права удельных князей наравне с Пястами. Великопольская хроника отрицательно отзывается о «неверном» поморском князе Святополке, которого «князь Лешек Белый посадил своим заместителем» (гл. 56). Сложившаяся в Поморье ситуация сильно беспокоила, великопольских князей, стремившихся к усилению своего влияния в Восточнопоморских землях. Для этого они часто прибегали к династическим бракам с представителями поморского дома. Владислав Одонич был женат на сестре Святополка, Пшемыслав и Болеслав, сыновья Одонича, приходились родными племянниками князю Гданьского Поморья, а их сестра была женой князя кашубов и славян Варцислава III. [36]

Стремясь освободиться от власти краковского князя, Святополк убил в 1227 г. Лешка Белого и положил тем самым конец не только своей зависимости, но и исключительному положению краковских .князей в Польше (гл. 60). Князь Восточного Поморья стал проводить самостоятельную политику, в основе которой лежало если не расширение, то сохранение своих территорий. Об этом свидетельствует его постоянная борьба за крепости Накло и Рачонж, описанная в хронике (гл. 73, 111—114 и др.).

Искусно лавируя между Бранденбургом и орденом, Святополк сумел сохранить независимость своего княжества и таким передать его сыновьям. Но последние, затеяв распрю, разделили Гданьскую землю. Старший сын Святополка Мщивой II, надеясь получить помощь против брата, отдал Гданьск бранденбургскому маркграфу Конраду (гл. 161—162).. Впоследствии, желая возвратить эту территорию, он обратился за помощью к своему кузену великопольскому .князю Болеславу Благочестивому, обещая сделать его своим наследником. Согласно этой договоренности, после смерти бездетного Мщивоя власть над Гданьским Поморьем обрел великопольский Пшемыслав II. Именно это и послужило причиной убийства Пшемыслава в 1296 г. бранденбургскими маркграфами.

Объединившись с Восточным Поморьем, Великая Польша стала серьезной силой, способной противостоять Бранденбургу 76. Это подтверждают сообщения Великопольской хроники, иллюстрирующие сложную историю борьбы Великой Польши за сохранение политической власти в Поморье.

На землях, расположенных в бассейне Вислы, уже в IX в. существовало крупное племенное объединение вислян. Висленское княжение охватывало, видимо, и племенной союз лендзян, населявших сандомирские области 77. Этим объясняется будущее административное деление Малой Польши (называемой так с XV в.) на княжества Краковское и Сандомирское. В XII в. к ним присоединился город Вислица с прилежащими округами. Сохранившийся в хронике малопольский цикл легенд о происхождении Кракова, являвшегося центром [37] Висленского княжества, о князе Виславе, вероятно, несет отзвуки прошлых времен, когда между племенными вождями шла борьба за власть 78.

В 70-х годах IX в. висленское объединение попало во власть Великой Моравии, а после ее падения в первом десятилетии Х в. было включено в состав Чешского княжества. Только в конце Х в. польскому князю Мешко I удалось присоединить Малопольские земли к своим владениям. Для набиравшего силу Древнепольского государства это было событием большого значения. В его состав вошла одна из самых экономически развитых земель с крупными городскими центрами находившимися на важнейших транзитных путях и связывающих Польшу с Русью и странами Западной Европы Кроме того, Малая Польша становилась щитом для центральных районов страны, прикрывая их он внешней агрессии с юга 79.

В конце 30-х годов XI в. в результате нападения чешкого короля Бржетислава и народных волнений была разрушена прежняя столица Древнепольского государства Гнезно. Гнезненскую митрополию перенесли в Краков, который стал не просто центром Малой Польши, но символом польской государственности. В Вавельском замке города происходила . коронация польских монархов. Здесь же хранились знаки государственной власти: корона, меч, скипетр и держава 80. Когда же спустя полвека архиепископ переехал в восстановленную резиденцию в Гнезно, между Малой и Великой Польшей явственно обнаружилось соперничество. Не случайно Болеслав Кривоустый, завещая сыновьям хранить мир в королевстве, отдал Краковскую землю и северную часть Сандомирской (Ленчицу и Серадз) старшему, дабы не по наследству владели этим важным уделом князья, а по праву старшинства и первенства (гл. 30). Однако, как следует из содержания хроники, малопольские можновладцы не смирились с властью сеньора (гл. 32—50). Они не приняли Мешко Старого, воспротивились власти его сына Владислава [38] Лясконогого. Духовные и светские манаты Кракова настаивали на собственном правлении и допускали на краковский стол лишь угодных им князей. В их государстве, республике (res publica) — так называет краковский удел хронист (гл. 50) — такими правителями были Казимир Справедливый и его сын Лешек Белый. Эти князья вершили политику не только в Малой Польше, но оказывали влияние на расстановку сил в других польских княжествах. Именно контакты малопольских князей с такими могущественными правителями Южной Руси, как Ярослав Осмомысл, Роман Галицкий — будущий великий князь киевский—определяли взаимоотношения Древнерусского и Древнепольского государств конца XII—начала XIII в.

После смерти в 1227 г. князя Лешка Белого принципа-главенства краковских князей по отношению к другим удельным князьям окончательно упразднился 81. Краковское и Сандомирское княжества становятся яблоком раздора между мазовецкими, силезскими и великопольскими князьями (гл. 61 и ел.). То Владислав Лясконогий, то Генрих Бородатый, то Конрад Мазовецкий осуществляют правление за сына Лешка Белого, малолетнего Болеслава Стыдливого (1226—1279). Хотя последний со временем и приобретает права на земли отца, однако при нем малопольский удел теряет значение центра сильной политической власти.

В тринадцатилетнем возрасте по наущению вельмож, осуществлявших вместе с матерью малолетнего князя правление, Болеслав вступает в номинальный матримониальный союз с пятилетней Кингой, дочерью венгерского короля (гл. 68). Брак этот так никогда и не стал фактическим. Прожив вместе около 40 лет, князь и княгиня сохранили обет целомудрия (свидетельством чего служат их имена Стыдливый и Благочестивая) и не оставили потомства. Находясь под влиянием краковских епископов, ссылаясь во всех решениях на волю и согласие матери, Болеслав Стыдливый придерживался во внутренних делах политики невмешательства, сохранял дружеские отношения с князьями Великой Польши и Мазовии. Но главной его заботой было совершенствование религиозных культов, в частности, епископа Станислава (гл. 105). Во время разорительных набегов монголо-татар в 1259—1260 гг. [39] на краковские земли этот князь не сумел оказать должного отпора врагам (гл. 130). Спасение разрушенных городов и восстановление экономики Болеслав Стыдливый видел в немецкой колонизации и горячо поддерживал перевод на немецкое право вновь отстроенных городских поселений 82. На страницах хроники, посвященных событиям 30—70-х годов XIII в., краковские известия появляются все реже. Это результат снижения роли Малой Польши в политической жизни страны.

Княжеские распри, экономические сложности, связанные с опустошительными нападениями монгольских орд, и главным образом оппозиционные настроения духовной и светской знати Малой Польши послужили причиной того, что она не сумела стать центром объединения польских земель.

* * *

История Польши всегда была тесно связана с историей соседней Руси. Контакты между Древней Польшей и древнерусскими землями были обусловлены не только территориальной близостью и частыми матримониальными союзами, известными в источниках с начала XI в., но и сходством социально-политических и культурных тенденций в развитии. Именно поэтому в хронике Великой Польши значительное место занимают древнерусские известия. Страницы памятника Отразили прежде всего политические отношения двух стран на протяжении нескольких столетий. Треть первой части сочинения (до 1202 г.) так или иначе касается Древней Руси и ее князей. Автор повторяет сообщения Кадлубка, который акцентировал свое внимание главным образом на контактах Малой Польши с княжествами Юго-Западной Руси 83.

Отражением сложных внешнеполитических ситуаций 20-30-х годов XII в., участниками которых были [40] Польша, Русь, Чехия, Венгрия и Австрия 84, являются художественные рассказы о похищении перемышльского князя Володаря палатином Петром Властовичем, о мести Владимирко Володаревича (гл. 28—29). Эти сообщения имеют историческую ценность только при сопоставлении с другими источниками.

Экспансионистские тенденции малопольских феодалов в отношении соседних древнерусских земель прослеживаются на материале сообщений галицкого цикла. В хронике описана борьба между русскими князьями Романом Мстиславичем и Владимиром Галицким, послужившая поводом для вмешательства Польши и Венгрии в дела Галича. Краковский князь Казимир, а затем его сын Лешек Белый помогли Роману, приходившемуся Казимиру племянником, занять галицкий стол. В свою очередь тот поддержал их в борьбе против Мешко Старого, претендующего на Краков (гл. 39— 42, 47—48). В результате такой взаимовыручки в Малой Польше утвердились потомки Казимира Справедливого, а Роман сумел овладеть Галичиной и Волынью, а затем и Киевом. Великопольская хроника сохранила уникальные характеристики великого князя Руси Романа Галицкого («буй-Романа», заслужившего хвалу автора «Слова о полку Игореве»), данные ему магистром Винцентием. Отмечая тесное родство между галицкими и краковскими князьями, Кадлубек именует Романа «помощником и даже как бы пестуном Польского государства» (гл. 48). Подобный отзыв подчеркивает значимость помощи Руси для польских князей.

Вторая часть хроники более скупа на известия о Руси. В значительной мере это связано с переработкой автором материалов польских анналов, русские свидетельства которых были .немногочисленными. Судя по сообщениям источников, в XIII в. польско-русские связи расширились и вышли за пределы контактов лишь Малопольских и Галицко-Волынских земель. Читатель хроники имеет возможность проследить, за развитием взаимоотношений сыновей Романа Даниила,. Василька и его внуков с князьями Мазовии, Силезии, Великой Польши.

Изменились районы соприкосновения Польши и Руси. [41] Их интересы столкнулись на территории Пруссии и Литвы. Оба государства оказались втянутыми в общеевропейскую политику. Так, в хронике сообщается об участии русских, силезских и малопольских князей, а также венгерского короля Белы из династии Арпадов войне против чешского короля Пшемыслава II Оттокара. Этот важный поход был кульминационным моментом в борьбе Даниила Галицкого за. австрийское наследство 85. Роман Даниилович, женатый на племяннице австрийского герцога Гертруде, обладал реальными правами на власть Бабенбергов, самого влиятельного рода Германской империи 86. Пшемыслав Оттокар был основным соперником Романа (гл. 106). Сообщения хроники подтверждаются свидетельствами русской летописи 87, малопольских анналов и немецких источников.

Издавна польские и русские князья стремились к овладению территорией ятвягов — народа, принадлежащего к балтийской группе прусских племен. Их земля, лежащая между Неманом и Бугом, соприкасалась с границами Мазовии и Владимиро-Волынского княжества. В конце XII в. Казимир Справедливый неоднократно предпринимал походы в Полесье и покорял полешан (как называли в Польше ятвягов) (гл. 43). В середине XIII века. прусский вопрос приобрел особую острогу. На земли ятвягов стали претендовать жрестоносцы. Вели за них борьбу между собой и сыновья Конрада Мазо-вецкого — куявский князь Казимир и его младший брат Земовит. Последний пользовался поддержкой (своего тестя, могущественного русского князя Даниила Галицкого, также вынашивавшего планы захвата Ятвягии (гл. 108, 110). В середине 50-х годов XIII в. Даниил Галицкий совершил ряд походов на ятвягов, привлекая отряды князя Болеслава Краковского и Земовита. В результате ему удалось завоевать часть ятвяжской территории. Однако в 1257 г. Конрадовичи откаались от притязаний на ятвяжские земли крестоносцев 88 [42]. Даниил не смог противиться самостоятельной политике польских родственников, и орден вскоре «завладел почти всей Ятвягией» 89.

В канву польско-русских взаимоотношений вписывается упоминание о втором нашествии монголо-татар на Польшу. Нападение на Сандомир и полное его разорение полчищами хана Бурундая произвели впечатление и на русского летописца, который отметил событие художественным рассказом о «Судомирьском взятьи» 90. В намерения монгольского хана входило поссорить польских, русских и литовских князей и тем самым не допустить их объединения. Судя по обидчивому тону повествования (гл. 130), это, ему удалось. Русские князья, Василько Романович и его племянники Лев и Роман Данииловичи — участники похода, были поставлены ханом в безвыходное положение. Бурундай требовал неизменного присутствия Даниила или его военных отрядов при вторжении в Литву и Польшу 91. Поэтому русским князьям как бывшим союзникам автор хроники вменяет в вину коварные уговоры, благодаря которым якобы татары беспрепятственно вошли в незащищенную крепость Сандомир и перебили безоружных жителей. Великопольская хроника, единственная из сохранившихся источников, рассказывает о судьбе участника похода Романа, сына короля Руси Даниила. После 1258 г., когда Роман попал в плен к литовскому князю Войшелку, о нем ничего не было известно. Памятник дает возможность проследить за жизнью Романа Данииловича в следующем десятилетии.

Польско-русские отношения в оценке автора хроники несут на себе отпечаток тенденциозности средневековой хронографии. Автор, идя по стопам Галла и Кадлубка, настойчиво убеждает читателя в покорении польскими правителями Руси. Болеслав Храбрый якобы распространяет границы Польши вплоть до Киева, а Болеслав Смелый облагает «самую Русь» (видимо, Киевское княжество) данью (гл. 11, 13). Казимир II, [43] по мнению хрониста, не только полностью распоряжается в Галицко-Волынских землях, сажая там родственных себе князей, но и усмиряет всю Русь, выступая в роли сюзерена (гл. 40, 41). Нередки сообщения о покорении русских городов, о мести русским князьям за непокорность (гл. 35). Отказ выплачивать Польше подати выдвигается в качестве причины битвы Казимировичей с князем Романом Мстиславичем в 1205 г. Подобным образом были пристрастны к «ляхам» и русские летописцы.

Хроника содержит множество свидетельств о матримониальных союзах Пястов и Рюриковичей. Династические браки служили основой взаимопомощи обеих держав, соединяли правителей соседствующих земель. Тaк, например, Болеслав Кривоустый «отправил» трех своих дочерей в разные стороны русской земли, а два его сына были женаты на русских княгинях.

Немало сообщений хроники посвящено другому соседу Польши — Литве. Великопольский источник дает материал для изучения начальной истории Литовского государства, его взаимоотношений с Польшей и Русью, истории борьбы литовского народа за независимость. Одно из первых упоминаний о литовских племенах в Великопольской хронике (гл. 62) относится к 1230 г. Названы племена литвинов (литовцы) и жмудзинов (жемайты), принимавших участие в походе Конрада Мазовецкого на Сандомир. К середине XIII в. племена жемайтов, аукшайтов и литвинов были объединены в государство, во главе которого встал один из старейших князей Миндовг (Мендольф). Автор Великопольской хроники называет великого литовского князя «королем пруссов» (гл. 132). Очевидно, он не различал литовцев и языческие племена Прибалтики. Такое отождествление имеет свое историческое объяснение. B состав Литовского государства Миндовга вошли некоторые прусские земли (в частности, ятвяжские области), население которых в дальнейшем ассимилировалось с народностями Литвы.

Стремясь укрепить международное положение своего молодого государства и обрести силы, Миндовг принял в 1253 г. католичество и королевскую корону. Однако вскоре «вследствие многочисленных тягот, причиненных крестоносцами» он был вынужден отказаться от крещения. Миндовг быстро распознал агрессивные намерения ордена, который воспользовался навязанным [44] при крещении договором с новоявленным королем Литвы, чтобы напасть на пруссов и Жемайтию 92. В 1261 г. крестоносцы вместе с мазовецким Земовитом и великопольскими князьями двинулись «а «литовцев и других языческих народов, намереваясь их завоевать и истребить» (гл. 134). Хроника — один из немногих памятников, свидетельствующих об этом крестовом походе против Литвы, подготовка к которому шла с 1255 г.93 Ответом Миндовга стало грандиозное нападение на Мазовию (гл. 133, 138, 140), Хелминскую землю, Пруссию (Померанию). Источники сообщают об участии в нем также и русских князей 94. Великопольская хроника (гл. 138) обвиняет в убийстве мазовецкого Земовита князя Швариа, сына «сестры Даниила». Это маловероятно, так как Даниил поддерживал своего зятя Земовита. Кроме того, Шварн был не племянником, а сыном русского короля, и, следовательно, братом жены Земовита Переяславы. Возможно, на мысль о коварстве Шварна хрониста навели слухи о кровном родстве того с Миндовгом: Шварн был женат на дочери литовского короля. Знал хронист, видимо, и о том, что Шварн, владевший после смерти Даниила восточной Галичиной, получил на короткий срок власть над Литвой 95.

Зяачительное место в хронике отведено и польско-германским отношениям. Этимология слова German возводится автором к значению «брат». Показательно утверждение о том, что германцы и славяне соседствуют друг с другом словно пара волов под одним ярмом (пролог). Оно позволяет предположить в авторе этих строк человека, дружелюбно настроенного к соседнему народу, возможно, жившего долгое время среди немцев и имевшего в их среде друзей. В то же время автор осуждает всякую попытку насильственного захвата германцами польских и поморских территорий. Сурово порицаются а источнике и притязания бранденбургских маркграфов на восточно-славянские земли. [45]

Весьма неодобрительно отзывается автор о действиях крестоносцев. Свидетельства памятника опровергают тезис немецких буржуазных историков о Немецком ордене — друге и «бастионе Европы». Пресловутое "процветание" Польши благодаря заселению ее немцами 96 выглядит неприглядно в изложении польского хрониста. Знаменательно, что поляки отказываются от князя Болеслава Силезского, предпочтившего немцев полякам (гл. 72), знатные куявяне непримиримо относятся к своему князю Земомыслу (гл. 156), который пользуется советами «бородатых братьев», как называет хронист крестоносцев. Несмотря на то что, отдавая дань средневековому миссионерству, автор порицает нехристей и «неверные» народы, здравый смысл политического деятеля берет верх над исступленным фанатиком. Бородачи-крестоносцы гневно осуждаются как нечестивцы. «Кто же не убедился, что тевтонцы — мужи деловые и мужественные?» — горестно восклицает автор (гл. 88).

В хронике имеется материал и по истории других народов и стран, соприкасавшихся с Польшей. Ее ближайшим соседом была Чехия, также претендовавшая на ведущую роль в славянском мире и часто конфликтовавшая с Древнепольским государством. Несмотря ва то что по великопольской легенде богемцы ведут свое происхождение от Чеха, брата Леха, автор редко отзывается о них дружелюбно. Первые столкновения поляков с чехами в хронике относятся к временам Болеслава Храброго, когда польский князь одержал победу над королем чехов Львом (гл. 13). Неприглядно выглядит в изображении хрониста и другой чешский король, поддержавший мятежного Збигнева в его конфликте с Болеславом Кривоустым (гл. 16, 19). Достойно отмщения коварство чехов, по наветам которых германский император опустошает пределы дружественных Польше паннонцев (гл. 21). Редки замечания о брачных союзах. Ссылаясь на узы родства, просит у чехов помощи Владислав II, неудачливый сеньор, изгнанный братьями (гл. 33), вскользь упоминается о матримрниальных связях Мешко Старого с Чехией (гл. 35). В самостоятельной части хроники чешские [46] сообщения незначительны. Объясняется это прежде всего тем, что в XIII в. контакты с Чехией поддерживала главным образом Силезия, непосредственно с ней граничащая. Заключительное известие касается участия силезских и краковских князей в походе против чешского короля Пшемыслава II Оттокара. Поход, этот был связан с ожесточенной борьбой различных государств за австрийский трон и являлся событием европейского масштаба.

Противоположна оценка венгерских соседей. Значительная часть сообщений хроники служит подтверждением дружеских отношений Польши и Венгрии,. имевших давние прочные традиции, скрепленных брачными союзами. Болеслав Смелый оказывал поддержку венгерскому королю Беле I и его сыновьям против сторонников Германии (гл. 13, 16). Болеслав Кривоустый вступил в войну с чешским королем и германским императором, защищая венгров, подвергшихся нападению (гл. 21). Путаные свидетельства хроники о вмешательстве паннонцев в русско-польские конфликты XII— XIII вв. являются отголоском таких крупных межгосударственных событий, как война 1132 г. в поддержку законного претендента на венгерский престол (гл. 29, 30) Бориса Коломановича и борьба за Галицкое княжество, развернувшаяся между Польшей и Венгрией после смерти князя Романа. Обоюдовыгодными были связи Венгрии и великопольского князя Болеслава Благочестивого, женатого на дочери венгерского короля (1258 г.). Сообщением о их браке и завершаются венгерские известия (гл. 121).

По представлениям автора Великопольской хроники Польша XI—XIII вв.— частица громадного мира, средневековой ойкумены, населенной людьми разных .религиозных верований, политических убеждений, говорящих на различных языках. Она находилась в живом соприкосновении с окружающими ее народами ,и племенами: русскими, чехами, немцами, венграми, литовцами, пруссами, поморянами и пр. Пястовская династия оказывалась тесно связанной с правящими домами многих европейских стран. Историографические традиции в изображении героического прошлого народа, а также тенденциозность хронистов нередко препятствовали объективному описанию исторических событий. Но, несмотря на это, на страницах памятника нашли свою достойную оценку славные подвиги Болеславoв [47] и Казимиров, ведущих сложную внешнюю политику, направленную на укрепление и обеспечение независимости своих границ, расширение междержавных связей и подъем престижа своей страны на политической арене.

Изучение памятников славянской средневековой исторической мысли чрезвычайно плодотворно. Хранящие драгоценные зерна исторической правды анналы, жития, летописи и хроники позволяют проникнуть в мир представлений и чувствований средневековых авторов. Они дают возможность ощутить пространственную и духовную мощь той общности, которую именовали «славянством». Польские, чешские, русские средневековые источники представляют убедительные примеры осознания славянскими народами своего этнического и территориального единства, сходства в происхождении, судьбах и путях развития государственности.

Созданное в Польше в XIII—XIV вв. великопольское сочинение имеет большую ценность как европейская историческая хроника. Вместе с тем это памятник, свидетельствующий о величии и значимости славянских народов. Идея славянского и общепольского единства, пронизывающая произведение, отвечала объединительным тенденциям в государственной политике Польши XIII—XIV вв. Уникальные свидетельства хроники позволяют воссоздать сложную историю борьбы князей Великой Польши за независимость и воссоединение разрозненных польских земель. В эмоциональных замечаниях автора угадываюгся патриотические чаяния всех прогрессивно настроенных слоев населения, сознание причастности к великому народу, сумевшему создать одно из крупнейших государств средневековой Европы.

* * *

В русской и советской историографии Великопольская хроника еще не была предметом специального исследования. Больше внимания уделялось сочинениям Галла и Кадлубка, свидетельства которых привлекались исследователями при изучении истории Древней Руси и Польши. Настоящее издание хроники, впервые [48] переведенной на русский язык, познакомит, читателей с этим интереснейшим памятником раннего польского средневековья.

Перевод выполнен по последней публикации хроники в новой серии «Исторические памятники Польши» 97 (1970), издаваемой в Польской Народной Республике. Латинский текст подготовлен Б. Кюрбис. В соответствии с новой перегруппировкой рукописей приведены [49] чтения наилучших (Оттобоняньской, Королевской, Сендзивоя). Обширный критический аппарат дает возможность сравнить все варианты текста других ру-рукописей (Станислава Августа, Вроцлавской, Сенявской, Виляновской, Любиньской или Домбрувки, Краковской). Уточнена пунктуация. Кроме подробного вступления польское издание сопровождают исторический комментарий, географический, этнический и именной указатели, словарь реалий.

Первое переложение хроники на польский язык [50] осуществлено И. Ковнацким 98 в начале XIX в. Следующий перевод выполнен более полутора веков спустя профессором К. Абгаровичем 99. Переводчик пользовался в основном предыдущем изданием А. Белевского и В. Мацеевского 100, а также привлекал и новые рукописные материалы, которые в известной мере во многом подготовили публикацию Б. Кюрбис.

В русском издании хроники учтены последние достижения польской и советской историографии, имеется значительный справочный аппарат. Разбивка текста на абзацы соответствует латинскому изданию. В круглые скобки заключены немногие полонизированные топонимы, антропонимы, этнонимы, ряд социально-политических терминов, а также слова, которые могут иметь двоякое толкование.

Инициатором и вдохновителем публикации цикла памятников, хранящих известия иностранцев о Руси был выдающийся советский историк, член-корреспондент АН СССР В. Т. Пашуто, светлой памяти которого с чувством глубокого уважения мы посвящаем эту книгу. Особую благодарность хотелось бы выразить А. Л. Хорошкевич, а также В. Л. Янину, А. П Новосельцеву, Г. Г. Литаврину, С. П. Карпову, приложившим немало усилий для того, чтобы читатели могли ознакомиться с .настоящим изданием Великопольской хроники. Авторы искренно признательны коллегам из Института истории СССР АН СССР, Института славяноведения и балканистики АН СССР и Московского государственного университета — В. И. Матузовой Я. Н Щапову, И. С. Чичурову, А. В. Назаренко, В. П. Шушарину, Б. Н. Флоре, А. И. Рогову, Г. Г. Козловой и польской исследовательнице О. Вышомирской-Кузьминской, оказавшим значительную помощь советами и консультациями, и благодарят всех, кто принял участие в издании памятника.

Комментарии

1 См.: Бикерман Э. Хронология древнего мира. —  М., 1975. —  С. 57.

2 В Древней Руси «хроника мира» имела соответствия как в летописях, так и в хронографах, памятниках энциклопедического характера, дополненных научно-познавательными сведениями (см.: Т ворогов О. В. Древнерусские хронографы. — Л., 1975. — С. 8 и сл.; Он же. Задачи и перспективы издания хроник и хронографов//Летописи и хроники. — М., 1976. — С. 189).

3 Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. —  М., 1982. — С. 100 (далее  —   Развитие этнического самосознания...).

4 Labuda G. Glowne linie rozwoju rocznikarstwa polskiego w wiekach srednich//KH. — 1971 — T. 4. — S. 805 n.

5 Ketrzyliski S. Zarys nauki e documencie polskim wiekow Srednich.  —  Warszawa, 1934. — T. I. — S. 144 n.

6 Kuerbisowna В. Wiez najstarezego dziejopisarstwa polskiego z panstwem//Poczatki panstwa polskiego. Ksiega, Tysiaclecia.  —   Poznan, 1962. — S. 224.

7 Dabrowski J. Dawne dziejopisarstwo polskie '(do 1480).-- Wroclaw, 1964.-S. 125.

8 Существует точка зрения, что большинство вставок не принадлежит автору Великопольской хроники и заимствовано из не дошедшего до нас более полного текста сочинения Винцентия Кадлубка (Kurbis В. Wstep do wydania Kroniki Wiekoposkiej // MPH. NS. —  Warszawa, 1970. — T. VIII. — P. XV).

9 Banaszkiewicz J. Kronika Dzierzwy XIV-wieczne kompendiu hislorii ojczystej.  —  Warszawa  —  Wroclaw  —   Krakow  —  Gdansk, 1973. S. 78 n.

10 О возможном использовании польскими хронистами русских источников см.: Лимонов Ю. А. Культурные связи России с европейскими странами в XV — XVIII вв. — Л., 1978. — С. 45 и сл.

11 Этим названием хроника обязана М. Вармскому (Warmski М. Die Grosspolnische Chronik.  —   Krakau, 1879).

12 Так назывались земли по средней Варте с крупными центрами Гнезно, Познанью, Калишем и др.

13 Boguphali Episcopi Posnaniensis Chronicon Polonicum cum continuatione Ioannis Basconis custodis Posnaniensis // Silesicarum rerum scriptores / Conf. P. W. de Sommersberg.  — Lipsiae, 1730.  —  т. II.

14 Maciejowski W. A. Slowo о krytycznym wydaniu kronikarzy polskich // Biblioteka Warszawska.  —  Warszawa, 1846. — T. I. — S. 462 —  464.

15 Bielowski A. Wstep krylyczny dodziejow Polski. —   Lwow, 1850. — S. 157 — 168;Kronika Boguchwala i Godislawa Paska / opracowal W. A. Maciejowski; wydat A. Bielowski//MPH. —  Lwow, 1872. —  T. II. — P. 454 — 466.

16 Zeissberg H. Die polnische Geschichtsschreibung des Mittelalters — Leipzig, 1873.  —  S. 99  —  106.

17 Przewodnik Naukowy i Literacki.  —   1873. — Z. 4. — S. 11.

18 Mosbach A. Godyslaw  —  Pawel, dwoch imion dziejopisarz polskolacinski wieku trzynasfego  —  Lwow, 1867.

19 Мalecki A. Kronika Baszka, czyli tzw., Kronika wielkopolska // KH.  —  1894.  —  Т. 8.  —   S. 1 — 23.

20 Jasinski К. W kwestii autorstwa Kroniki Wielkopolskiej// //StZ. — 1957. — T. l. — S. 219 — 231; Kurbis B. Wstep do wydania... — P. XXVI; Idem. Kronika Wielkopolska//SSS. — 1964. —  T. II.   — Cz. I.-S. 522 — 523.

21 Kurbis B. Wstgp do wydania ...  —  P. VII.

22 Warmski М. Op. cit.

23 Perlbach М. Die Grosspolnischen Annalen // Preussischpolnische Studien.  —  Halle / S., 1886.  —  T. II.   —  S. 4r — 70.

24 Ketrzynski W. O rocznikach polskich // RAUhf.   —  1897. —  N. 34.  —  S. 166 — 185; Idem. 0 Kronice wielkopolskiej // RAUhf.  —  1896.  —  N 33.  —  S. 1 — 52.

25 David P. La date et 1'auteur de la chronique de Grande Pologne // Etudes historiques et litteraires sur la Pologne medievale.  —   Paris, 1929.  —  T. III.

26 Lowmianski H. Kiedy powstala Kronika wielkopolska? // PH. — I960. — T. 51. — S. 398 — 410.

27 Ibid.  —  S. 405  —  407.

28 Dabrowski J. Op. cit. — S. 132. 29 Ibid. — S. 138, 143 — 147.

30 Ibid. — S. 137; Wojciechowski T. Szkice hisforyczne jedenastego wieku. — Wyd. З. — Warszawa 1951. — S. 28.

31 Dabrowski J. Op. cit. — S. 138, 143 — 147; MPH. — Warszawa, 1961. — T. II. — P. 689.

32 Kurbisowna В. Studia nad Kronikа wielkopolska // Pr. KH PTPN.  —  Poznan, 1952 — T. 17. — Z. 1; Idem. Dziejopisarstwo wielkopolskie XIII i XIV wieku.  —  Warszawa, 1959.  —  S. 15 — 20, 90 — 224; Idem. Dziejopisarstwo polskie do potowy XV wieku — Dazenia poznawcze i poglady // Studia i materiaty z dziejow nauki polskiej. Seria A.  —  Warszawa, 1966.  —  Z. 9.  —  S. 107 — 123

33 Kuerbis B. Wstep do wydania ...  —  P. XXII.

34 Kuerbis B. Wstep do wydania...  —  P. XXVI.

35 Ibid.  —  Р. XXIII.

36 Banaszkiewicz J. Kronika Dzierzwy XIV-wieczne kompendium historii ojczystej.  —  S. 99.

37 См.: Щавелева Н. И. Древнерусские известия Великопольской хроники // Летописи и хроники. Ежегодник. — М., 1976. — С. 57 —  59.

38 В результате дискуссии, проведенной в 70-х годах польскими медиевистами, было признано, что в период феодальной раздробленности, несмотря на значительные территориальные потери, зародились социально-экономические предпосылки, создавшие основу будущего объединения Польши (Dowiat J. Polska — panstwem sredniowiecznej Europy. — Warszawa, 1968. —  S. 283 —  286; Lowmianski H. Rozdrobnienie feudalne Polski w historiografii naukowej // Polska w okresie rozdrobnienia feudalnego. — Warszawa, 1973. — S. 7 — 34; Baszkiewicz J. Rola Piastow w procesie zjednoczenia panstwowego Polski do roku 1320// //Piastowie w dziejach Polski/Red. R. Heck. — Wroclaw. 1975.-S.53n.).

39 См.: Мыслиньский К. Бранденбург, крестоносцы и потеря Польшей Западного Поморья//Польша и Русь. — М., 1974. — С. 123.

40 Хек Р. Феодальная раздробленность в Силезии // Польша и Русь. — С. 95; Вobrzуnski M. Dzieje Polski w zarysie. — Warszawa, 1974. — S. 134 n.

41 Он пал от рук убийц, подосланных из Бранденбурга.

42 Jasinski К. Tragedia rogoziuska na tie rywalizacji wielkosko-brandenburgskiej о Pomorze Gdanskie//Zapiski historyczne. —   1961. — T. 26. — S. 92 n.; Baszkiewicz J. Polska czasow Lokietka — Warszawa, 1968. — S. 7 — 196; Idem. Rola Piast6w.. — S, 49 — 68.

43 Cosmae Pragensis Chronica Boemorum / Ed. В. Brelholz//MGH SS. NS. —  Berlin, 1923. — T. II. — Lib. I. — C. I.

44 Славянское соответствие этим словам, по мнению исследователей, звучит как «отец Чех» (Nоvоtnу V. Ceske dejiny, —  Praha, 1912. — D. I. — С. I. — S. 228 — 235; Развитие этнического самосознания... — С. 123).

45 Nejstarsi ceska rymovana kronika tak teceneho Dalimila / Ed. B. Havranek i in.  —  Praha, 1958.  —  S. 20.

46 Przibiconis de Radenin dicti Pulkavae Chronicon Bohemiae/ Ed. J. Ernler // FRB — Praha, 1893 — T. V. — P. 4.

47 Laguna S. Rodowod Piast6w//KH — 1897.  —   T. 11 — S. 747.

48 Флоренский А. В. Чехи и восточные славяне. — Прага, 1935 — Т. I — С. 4.

49 Хронист обращается к тем же понятиям, что в современные лингвисты, изыскивающие «единые истоки общеславянской языковой устно-поэтической (фольклорной) традиции (на данных гидронимии, топонимики, антропонимии и т. д.)» (Трубачев О. Н. Из славянско-иранских лексических отношений//Этимология.  —  М., 1965; Развитие этнического самосознания,,.  —  G. 24),

50 «Афетови же [сыновея] прияша западъ и полунощныя страны. От сих же 70 и 2 языку бысть языкъ словенескъ, от племени Афетова, нарци, еже суть словене» (ПВЛ.  —  М. — Л., 1950.   —  4.1.-С. 11).

51 ПВЛ.  —  Ч. I.  —  С. 21.

52 См.: Петрухин В. Я. Три «центра» Руси. Фольклорные истоки и историческая традиция. Художественный язык средневековья.   —  М„ 1982.  —  С. 146 и cл.

53 См.: Иванов В. В., Топоров В. Н. Мифологические и географические названия как источник для реконструкции, этногенеза и древнейшей истории славян//Вопросы этногенеза и этнической истории славян и восточных романцев.   —  М., 1976.

54 См.: Козьма Пражский. Чешская хроника/Под ред. I,-Г. Э. Санчука.  —   М., 1962.  —  С. 36 — 39.

55 Развитие этнического самосознания...  —  С. 100, 123.

56 См.: Гейштор А. Этническая и региональная общность в Вольском средневековье // Польша и Русь.  —  С. 54.

57 Slaski К. Watki historyczne w podaniach о poczatkach Polski.-- Poznan, 1968.  —  S. 51 — 60.

58 Некоторые современные лингвисты связывают этимологию имени «Чех» со словами, обозначающими обработанные участки земли (Jakobson R. Reimworter Cech — Lech//Selected Writings II.  —   The Hague — Paris, 1971; Иванов В. В., Топоров В. Н. Указ. соч.  —  С. 125).

59 Ср.: «От тех ляхов прозвашася поляне...» (ПВЛ.  —  Ч. I.  —  С. 11).

60 Развитие этнического самосознания...  —  С. 153; Гейштор А. Этническая и региональная общность...  —  С. 55.

61 Lechici, Polanie, Polska,  —   Warszawa, 1965.  —  S. 30 — 165.

62 Возможно, что в хронике Кадлубка сохранилась устная традиция, восходящая к временам господства висленских племен на польских землях (Ваrdасh J, Historia Panstwa i prawa polskiego.  —  Lodz, 1955.  —  S. 16).

63 По мнению ученых, эти легенды имеют историческое обоснование. Так, на монете Болеслава Храброго, датируемой 1000 г., выбиты слова «civitas Gnezdum» (Hensel W. Hajdawniejsze sto-lice Polski.   —  Warszawa, 1960.  —  S. 65 n.).

64 Първев Г. Проблемът за обединението на Полша в края XIII и началото на XIV век // Трудове на Великотърновския Университет «Кирил и Методий».  —  София, 1981.  —  Т. XVIII.  —  Кн. 3.  —  С. 94.

65 См.: Гейштор А. Этническая и региональная общность,.. —  МС.60 — 66.

66 Русский летописец считал, что только благодаря вмешательству русского князя было ликвидировано «государство Маслава»: "Ярославъ иде на мазовшаны, и победи я и князя ихъ уби Моислава, и покори я Казимиру" (ПСРЛ.   —  Л„ 1926 — 1928.  —  Т. I.  —  Стб. 155; Развитие этнического самосознания...  —  С. 155).

67 Bieniak J. Mieclaw // SSS,  —  1967.   —  Т. III.  —  Cz. I.  —  S. 247.

68 Podpiolek К. Historia Slaska od pradziejow do 1945 roku.-Katowice, 1972.

69 См.: Хек Р. Указ. соЧ.-- С. 92.

70 Breitenbach О. Das Land Lebus гnter den Piasten.   —  Fuerstenwalde, 1890.  —  S. 101 n.

71 Baszkiewicz J. Powstanie zjednoczonego panstwa polskiego na przetomie XIII i XIV wieku.  —  Warszawa, 1954.  —   S. 206 —  207.

72 МРН.  —  Т. II.  —   Р. 645; Хек Р. Указ. соч.  —  С. 96 — 100,

73 См.: Мыслиньский К. Указ. соч.  —  С. 119, 120.

74 Myslinski К. Polska i Pomorze po smierci Krzywoustego. —  W.  —  1948.  —  N 17.  —  S. 54 n.

75 Leciejewicz L. Pomorze // SSS.  —   1970.  —  Т. IV  —  Cz.  —  S. 225.

76 См.: Мыслиньский К. Указ. соч.  —  С. 126.

77 См.: Исаевич Я. Д. Висляне и лендзяне в IX — Х вв. Формирование раннефеодальных славянских народностей.  —   М., 1981.

78 В славянском памятнике 885 г. «Житии Мефодия» есть упоминание о сильном князе, сидящем «vъ Visle» (Lesnу J. Wislanie //SSS-1977.  —  Т. VI.   —  Cz. 2.  —  S. 489 — 491).

79 Cм.: Королюк В. Д. Древнепольское государство.  —  М., 1957 С. 131, 132.

80 См.: Бардах Ю., Леснодарский В., Пиетрчак М. государства и права Польши.  —   М., 1982.  —  С. 86.

81 См.: Мыслиньский К. Указ. соч.  —  С. 122.

82 Grodecki R. Boleslaw Wstydliwy//PSB.  —   1936.  —  Т. II. —  260 — 262.

83 См.: Щавелева Н. И. Тенденциозность средневековой исриографии (на примере хроники Винцента Кадлубка)//Методика Учения древнейших источников по истории народов СССР.  —  М., 78.  —  С. 154 — 165.

84 См.: Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси. —  М„ 1968. — С. 152 и сл.

85 См.: Пашуто В. Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси.  —  М„ 1950.   —  С. 255 — 258.

86 Австрийский герцог Фридрих II погиб в 1246 г., не оставив потомства (Annales sancti Pantaleonis Coloniensis 1238 — 1250/ Ed, H. Cardauns//MGH SS.  —   Hannoverae, 1872.  —  Т. XXII.  —  541).

87 ПСРЛ.  —  M., 1962.  —   T. II.  —  Стб. 820 — 826.

88 Wlodarski В. Polska i Rus, 1194 — 1340.   —  Warszawa, 1966.  —  S. 172, 178, 189.

89 Пашуто В. Т. Образование Литовского государства  —  М., 1959.  —  С. 400.

90 ПСРЛ.  —  Т. II.  —   Стб. 852 — 855.

91 Щавелева Н.И. К истории второго нашествия монголо-татар на Польшу // Восточная Европа в древности и средневековье, —   М., 1978.

92 См.: Пашуто В. Т. Образование Литовского государства.-—  С. 406 — 409.

93 Там же.  —  С. 145; Monumenta Poloniae Vaticana.  —  Т. III.-- N 76.

94 Галицко-Волынская летопись называет среди участников похода Миндовга рязанского правителя Остафия Константиновича (ПСРЛ.  —  Т. II.  —  Стб. 855).

95 ПСРЛ.  —  Т. II.  —   Стб. 830, 864 — 869.

96 См.: Пашуто В. Т., Салов В. М., Хорошкевич А. Л. Против фальсификации истории нашей Родины.  —  М., 1961.  —  С.15.

97 Monumenta Polonie Historica. Series Nova. - Warszawa, 1970.  —  Т. VIII.

98 Kowacki H. Kronika Polakow i Lechitow.  —   Warszawa. 1822

99 Kronika Wielkopolska/Przetl. K. Abgarowicz, wstep. i komet. орr. В. Kurbisowna.  —  Warszawa, 1965.

100 Kronika Boguchwala i Godislawa Paska / Opr. W. A. Maciejowcki, wydal A. Bielowski//MPH.-T. II.  —  P. 454 — 598.

Текст приводится по изданиям: Великая хроника о Польше, Руси и их соседях. М.1987

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

<<-Вернуться назад

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.