ЯН ВЕЛЕВИЦКИЙ

ДНЕВНИК ИЕЗУИТА ЯНА ВЕЛЕВИЦКОГО О СОБЫТИЯХ МОСКОВСКИХ

Велевицкий Ян, католический священник, в своей рукописи описал события Смутного времени, использовав записи из дневника духовника Марины Мнишек ксендза Каспара Савицкого.

Димитрий (Лжедмитрий I) велел разбить эти палатки для того, чтобы княгиня (Марина Мнишек) после трудного далекого путешествия могла в них отдохнуть, а с другой стороны, чтобы показать свое великолепие.

И действительно, между этими палатками находились некоторые, возбуждавшие всеобщее внимание. Особенно мы дивились трем палаткам, весьма драгоценным и изящным. Одна из них, самая большая, находилась в среднем лагере и представляла вид пышного дворца. Внутри была прекрасная икона Спасителя и (других) святых, вышивной работы, и под каждою иконою находилась надпись русскими буквами. Потом по сторонам в виде круга был написан 21-й псалом, на четырех различных языках: русском, латинском, сирийском и арабском, украшение, истинно царское и достойное христианского монарха. И в этой самой палатке отправлялось богослужение, пока княгиня там оставалась в присутствии ее свиты. Оставалась она [220] там до 12 мая, то есть два дня, предназначенного для ее въезда в столичный город Москву.

Прибыв к крепости, которая чрезвычайно велика и окружена высокою стеною, валом и рвом, и въехав в ее ворота, колесница княгини уже чрез несколько шагов остановилась пред одним монастырем, находившимся по правой стороне внутри крепости (Вознесенским), в котором жила вдовствующая мать Димитрия (Мария Нагая). Она, по приказанию Димитрия, приняла у себя княгиню и оставила при себе на следующие дни. Сам Димитрий в тот же день вышел из своего дворца с большою свитою и приветствовал свою супругу; польская же свита княгини, не включая некоторых оставленных при ней женщин, разошлась в назначенные ей квартиры. Таким образом происходил этот въезд.

На нем сидел царь, возложив на себя знаки царского достоинства и блистая золотом и драгоценными каменьями. Перед ним с каждой стороны стояли по два человека, которые имели платье, шляпы и сапоги белые и которые держали в руках символы государства. Пятый же, стоявший подле самого царя, держал обнаженный меч. По обеим сторонам сидел сенат московский. Направо от царя [221] сидел патриарх с митрополитами и владыками, каждый по своему сану, а подле патриарха стоял один священник с блюдом, на котором лежал крест. С левой стороны сидели высшие дворяне, приглашенные в сенат. Далее по обеим сторонам залы были бояре, числом сто, одетые в золотое платье.

Итак, пир приготовлен был на следующий день и приглашены на него все знатнейшие лица, но так как это было в пятницу после (праздника) Пятидесятницы, то все русские, а также многие из наших видели в этом большой соблазн (грех). Особенно русские чтят пятницу постом, [222] воздерживаясь в этот день не только от скромных яств, но вообще от всякой роскоши в образе жизни. Потому многие роптали и, истолковывая это различие, видели зловещее предзнаменование; даже многие католики польские чрезвычайно удивились этому и не одобрили. Но нужно было покориться воле царя, от которой все зависело.

Итак, с рассветом 27 мая, при самом почти восходе солнца, они начали давать условленный знак звоном колоколов, которых при каждой церкви висит несколько. Димитрий, устрашенный необыкновенным звоном, соскочил с постели и спросил у хранителя дверей, русского Андрея Бонаха, что такое значит этот колокольный звон в столь необыкновенное время. Тот, сам один из соучастников заговора, ответил, что это есть знак, так как в городе запылал пожар. Димитрий выразил, приказание, скорее потушить пожар. Сказав это, он опять лег в постель, но чрез несколько минут при постоянно увеличивавшемся звоне он слышит крик людей врывающихся в замок; врываются во дворец при помощи прежде уже подкупленных русских телохранителей и выламывают двери. Выбегает начальник дворца Петр Басманов, который верно был предан Димитрию и которого тот сделал главным предводителем всего русского войска, и старается удержать [223] врывающихся (заговорщиков), но на него тотчас все бросаются, и, покрытый многими ранами, он падает мертвым на ступенях дворца.

Димитрий, чрезвычайно устрашенный шумом, отворяет окно и, видя собственными глазами угрожающую опасность, в ужасе бежит к княгине и громко кричит: «Ужасная измена! Ужасная измена!» Потом, оставив супругу, он бежит из одной комнаты в другую, и наконец подбежал к окну, которым хотел спуститься, чтобы избавиться от рук разъяренных заговорщиков. Но выглянув в это окно и увидев, что оно слишком высоко и что он не может выскочить без опасности, он остановился и не знал, что делать, смотрел кругом себя, как бы ожидая откуда-нибудь помощи. В это самое время врываются заговорщики, которые по всему дворцу следовали по пятам его. Один из них выбегает вперед, схватывает Димитрия, все еще в нерешимости стоявшего у окна, и выбрасывает его... Упав всею тяжестью своего тела, Димитрий расшиб себе колено; внизу тотчас подхватили его стрельцы, сами соучастники заговора, и предают его в руки пяти бояр, главных участников заговора...

Итак, они (стрельцы) отнесли его к боярам, где Димитрий был покрыт обвинениями и ругательствами и где ему не дали произнести слово. Особенно обвиняли его в том, что он, не будучи связан узами родства с домом великих князей Московских, но будучи человек простого звания и известный многим как своим родом, так и собственным именем (его называли Гришкою Отрепьевым), осмелился присвоить себе царство, самое могущественное в мире христианском.

Убитого (Димитрия) потащили к тем воротам замка, которые вели в город. И так как около этих ворот, во внутренней части замка, находился монастырь, в котором жила мать убитого Димитрия, то заговорщики там останавливаются, вызывают мать, и, показав ей труп, спрашивают, истинный ли этот сын ее. Она сначала молчит от страха, а потом дрожащим голосом произносит: «Вы это лучше знаете». Но когда заговорщики настаивали, чтобы она выразилась яснее, то, побуждаемая страхом или [224] истиною, она решительно объявила, что это вовсе не ее сын. Это сделалось причиною того, что впоследствии многие сомневались, был ли это истинный Димитрий или самозванец

Но русские, успокоенные этим ответом, потащили труп за северные ворота замка до большой площади, находящейся пред замком. На этой площади находится круглое место, выложенное кирпичом, на несколько ступеней возвышенное над землею, где государи Московские имели обыкновение сидеть в известное время и говорить с народом о делах важных. Туда заговорщики потащили труп Димитрия и положили его на стол, чтобы каждый мог его видеть, ругаться над ним и поносить его. У ног Димитрия они положили труп Басманова, верного его приверженца, также нагой, и также чтобы каждый мог смеяться над ним; потом, приставив стражу, оставили оба трупа на этом месте.

Но возвратимся к убитому Димитрию. Три дня прошло уже от времени его умерщвления, и тело его все лежало на том же месте, и народ беспрерывно над ним ругался. Насытившись, наконец, поруганиями, русские в этот день положили труп на простую телегу, вывезли за ворота города, бросили там и засыпали землей, но вскоре опять отрыли, чтобы предать его новым поруганиям. Ибо когда все уже было окончено и казалось, что спокойствие восстановилось, то чрез несколько дней одна часть народа начала роптать и негодовать на умерщвление Димитрия; [225] кроме того, некоторые распустили слух, что над могилою его являются какие-то огни.

Ожесточенные этим слухом, русские отрывают труп убитого, кладут его на телегу, подобную первой, и, чтобы ругаться над ним, возят его по всему городу; когда он опять был вывезен за ворота, то русские зажгли лежащую там кучу дров, бросили на костер труп убитого и ругались над ним до тех пор, пока пламя не пожрало его совершенно. Потом, они вымышляют неслыханный род мести. Взяв одну пушку, которую имели под руками, они заряжают ее порохом, потом, тщательно собрав золу сожженного трупа, кладут в ту же пушку и наконец стреляют из нее и таким образом рассеивают бренные останки своего государя по всему воздуху. Отец Савицкий в своем дневнике упоминает, что тело Димитрия было сожжено таким образом 9 июня.

Итак, на третий день после коронации Шуйского упомянутое тело было привезено в Москву в сопровождении многочисленного духовенства и огромного множества народа; вместе с тем распространился слух о разных чудесax, производимых этим телом. Среди всеобщей радости целого народа тело было погребено в храме, славном гробницами царей Московских, и ему начали поклоняться, хотя слух о чудотворениях постепенно стал исчезать... В этом же месяце несколько раз были в Москве пожары, а именно: 16 числа (июня) горел город в продолжение целого утра, 20-числа (июня) подле замка произошел [226] пороховой взрыв, который взорвал на воздух некоторые из зданий, много людей убил, а других сжег, это случилось до полудня; наконец, 27 числа (июня) около полуночи занялся пожар в замке, который продолжался целых 4 часа и причинял много вреда. Во всех этих пожарах, а также в других, которые часто происходили в следующие месяцы, русские обвиняли поляков, коих они удерживали в плену и против которых этою клеветою они хотели возбудить тем большее ожесточение...