ГАРСИЛАСО ДЕ ЛА ВЕГА

ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА ИНКОВ

COMENTARIOS REALES DE LOS INCAS

КНИГА ТРЕТЬЯ ПОДЛИННЫХ КОММЕНТАРИЕВ ИНКОВ

Глава XV

ОНИ СТРОЯТ МОСТ ИЗ СОЛОМЫ, КАМЫША И ХУНСИИ НАД ДЕСАГУАДЕРО. ЧАЙАНТА ПОКОРЯЕТСЯ САМА

Инка Капак Йупанки был удовлетворен строительством моста, как мы говорили, в Вака-чака на реке Апу-римак, и поэтому он приказал построить другой [мост] в водоразделе лагуны Тити-кака, ибо он думал вскоре приступить к завоеваниям провинций, которые находились в Кольа-суйу, потому что та земля была ровной и удобной для передвижения армий, что благоприятствовало их завоеванию инками, и по этой причине они не успокоились, пока не завоевали весь тот округ. Мост в Вака-чака и все другие, имеющиеся в Перу, построены из плетенки; [мост] через ту реку, которую испанцы называют Десагуадеро, сделан из хунсии и других материалов. Он лежит на воде, как [мост] в Севилье, который [175] составлен из лодок, а не висит в воздухе, как из плетенок, согласно нашему рассказу. Во всем Перу выращивается длинная трава, мягкая и упругая, которую индейцы называют ичу [и] которой они покрывают свои дома; та, что выращивается в Кольяо, имеет большие преимущества, и она — очень хороший подножный корм для скота; из нее кольа делают корзины, и маленькие коробы, и то, что они называют патакас (словно маленькие ларьки), и веревки, и канаты. Кроме этой хорошей травы, на. берегах Тити-кака выращивается в огромнейшем количестве хунсиа и шпажник, который иначе называется эпеа [камыш]. В нужное время индейцы провинций, которые обязаны строить мост, срезают огромное количество камыша и хунсии, чтобы они высохли, когда нужно будет возводить мост. Из соломы, о которой мы говорили, они делают четыре каната, [каждый] толщиною с ногу; два из них бросают на воду, [затем] переправляют с одного берега реки на другой, которая, если судить по поверхности, кажется, что не течет, а в глубине у нее сильнейшее течение, как утверждают те, кто пожелал на опыте убедиться в этом. На канаты, заменяющие лодки, накладывают огромные связки хунсии и камыша толщиною с вола, крепко связывая их одни с другими и с канатами; затем на связки хунсии и камыша бросают два других каната и крепко привязывают их к связкам, чтобы соединить и укрепить одно с другим. На эти канаты, чтобы они не так быстро ломались бы от топота животных, накладывают другое множество камыша в тонких связках размером с руку или ногу, которые в нужном порядке сшиваются одни с другими и с канатами. Эти маленькие связки испанцы называют шоссе моста. Мост в ширину имеет тринадцать или четырнадцать футов, и более вары в высоту, и более или менее сто пятьдесят шагов в длину, что дает возможность представить себе, какое количество хунсии и камыша необходимо для такого большого сооружения. И следует указать, что они обновляют его каждые шесть месяцев,—я хочу сказать, что строят его заново, ибо материалы, которые они употребляли, были такими слабыми, как солома, камыш и хунсиа, что их нельзя было снова употреблять. А чтобы мост был надежным, они обновляют его прежде, чем канаты протрутся и сломаются.

Этот мост и другие крупные сооружения, во времена инков были распределены между соседними провинциями, и они знали, какое количество материалов должна была каждая из провинций поставлять, и, поскольку это делалось из года в год, индейцы сооружали мост в кратчайшее время. Концы больших канатов, которые являлись основанием моста, вкапывались в землю, а не крепились на каменных подставках, к которым их привязывали. Индейцы говорят, что это было лучше всего для того типа (manera) моста; они делали так еще и потому, что меняли место, возводя мост иногда выше, а иногда ниже, но всегда рядом. Узнав, что мост построен, инка с принцем, своим наследником, вышел из Коско и прошагал в походном порядке до последних провинций касиков Кари и [176] Чипана, каковыми являлись, как уже было сказано, Тапак-ри и Коча-жампа, Касики вместе с воинами были готовы нести службу инке. Из Коча-пампы они пошли в Чайанту; они пересекли лежащие между ними тридцать лиг плохих ненаселенных земель, где нет ни горсти полезной земли, а только утесы, и скалы, и каменные поля, и голый камень; ничто не растет в той пустыне, кроме сириосов (cirios), имеющих шипы длиною с палец на руке, из которых индианки делали иглы, чтобы шить то немногое, что они шили; те сириосы растут во всем Перу. Пройдя ненаселенную землю, они вошли в провинцию Чайанта, которая имеет в длину двадцать лиг и почти столько же в ширину. [Здесь] инка приказал принцу направить посланников с обычными требованиями.

У индейцев Чайанты не было единства относительно ответа на послание, ибо одни говорили, что было бы весьма справедливым, чтобы сын Солнца был бы принят господином, а его законы соблюдались бы, ибо следовало верить, что, коль скоро они были приказаны Солнцем, они были справедливы, мягки, и полезны, и все до одного направлены на благо вассалов, а не ради интересов инки. Другие заявили, что они не нуждались в короле и в новых законах, ибо те, что были у них, были хорошими, поскольку их соблюдали их предки, и что им хватало своих богов, [и незачем было] принимать новую религию и новые обычаи, но самым худшим они считали подчинение воле одного человека, который проповедовал религию и святость, а завтра, когда они станут покорны ему, он мог навязать им любые законы, которые будут во всем ему на пользу, а вассалам во вред, и что не следовало испытывать на себе это зло, а жить, как раньше, на свободе или на том умереть.

В этом разногласии они провели несколько дней, пока каждая из сторон пыталась отстоять свое мнение, однако, с одной стороны, страх перед оружием инки, а с другой — молва о его хороших законах и мягком правлении привели их к согласию. Они ответили, но не абсолютным согласием и не полным отказом, а объединив вместе оба мнения; они заявили, что с радостью приняли бы инку своим королем и господином, однако они не знают, какие законы он прикажет им соблюдать [и] окажутся ли они им на пользу или пойдут во вред. В силу этого они молили его о перемирии обеих сторон, и чтобы (пока их обучат законам) инка и его армия вошли в провинцию, дав им слово уйти и сохранить им свободу, если его законы не удовлетворят их; однако, если они окажутся столь хорошими, как он говорил, они будут поклоняться ему как сыну Солнца и признают его господином.

Инка ответил, что согласен с условием, на котором они его примут, хотя он мог бы покорить их силой оружия; однако он готов последовать примеру своих предков, что означало покорение вассалов любовью, а не силой, и своей верой и словом клянется оставить им свободу, которую они имели, если они захотят поклоняться его отцу Солнцу и соблюдать его законы, ибо он надеялся, что, узнав и поняв их, они не только не станут [177] питать к ним отвращение, но полюбят их и будут испытывать боль, что не познали их много веков тому назад.

Дав это обещание, инка вошел в Чайанта, где был принят с почтением и послушанием, однако не с празднеством и ликованием, как имело место в других провинциях, потому что не было известно, во что выльется это соглашение. И так пребывали они между страхом и надеждой, пока пожилые мужи, избранные инкой, которых он имел в качестве советников и для управления армией, в присутствии наследного принца, который несколько дней находился при этом обучении, продемонстрировали им законы как своего идолопоклонства, так и правления государством; и это совершалось много раз и много дней, пока они хорошо не поняли их. Индейцы, внимательно изучив, сколько чести и пользы они им приносят, заявили, что Солнце и инки, его сыновья, дававшие людям такие правила и законы, достойны, чтобы им поклонялись и считали их богами и господами земли. Поэтому они обещали хранить их власть и установления и отвергнуть всех идолов, ритуалы и обычаи, которые у них имелись. И с этим публичным заявлением, сделанным перед принцем, они преклонились перед ним вместо его отца Солнца и инки Капак Йупанки.

Когда клятва была произнесена и закончилась торжественная церемония, начались, по их обычаю, грандиозные танцы и пляски, незнакомые инкам. Они вышли разодетые в праздничные украшения и с песнями, сложенными для восхваления Солнца и инков, и их добрых законов и правления, радовались (festinaron) и служили им со всем проявлением любви и доброй воли, которые только могли высказать.

Глава XVI

РАЗЛИЧНЫЕ ОРУДИЯ, КОТОРЫЕ ИНДЕЙЦЫ ИМЕЛИ ДЛЯ ПЕРЕПРАВЫ ЧЕРЕЗ РЕКИ И ДЛЯ СВОЕГО РЫБОЛОВСТВА

Поскольку уже было сообщено о двух типах мостов, которые сооружались по приказам инков для переправ через реки, — один из плетенок, а другой из хунсии и камыша, имеет смысл рассказать о [других] способах и приспособлениях, которые имелись у них для переправы, ибо мосты из-за больших расходов и многосложности они позволяли себе строить только на королевских дорогах. А поскольку та земля такая широкая и длинная и ее пересекает столько рек, индейцы, обученные одной лишь необходимостью, создали различные орудия для переправы через реки, соответствовавшие различному профилю (dispusiciones), который они имеют, а также для того ограниченного плавания по морю, которого они достигли. Они не умели или не знали, как для этого строить пироги или [178] каноэ, как их делали во Флориде или на островах Барловенто и материке, изготовлявшиеся наподобие корыт, ибо в Перу не было толстого дерева, пригодного для этого, и хотя правда, что там имеются очень толстые деревья, их древесина чрезвычайно тяжела, словно железо, по причине чего они ценили другое дерево, тонкое, как ляжка, легкое, как смоковница; самое лучшее, согласно утверждению индейцев, росло в провинции Киту, откуда по приказу инки его вывозили ко всем рекам. Из него делали большие и маленькие плоты из пяти или семи длинных бревен (palos), связанных одно с другим; среднее из них было самым длинным; первые боковые были менее длинными; затем вторые — еще более короткими, а третьи — еще короче, ибо так они лучше рассекают воду, чем если бы все стояли одним фронтом; одна и та же форма была у кормы и у носа. К ним привязывали две тонкие веревки и за них тянули, чтобы переправить плот с одного берега на другой. Часто из-за отсутствия плотовщиков сами пассажиры тянули веревку, чтобы переправиться с одного мыса на другой. Я помню, как переправлялся на нескольких плотах, построенных [еще] во времена инков, и индейцы с почтением относились к ним. Кроме плотов, они строили другие более легкие лодочки: их делают из круглой связки камыша толщиною с вола; ее крепко стягивают, заостряя от центра к началу связки, задирая его вверх, словно нос корабля, чтобы он рассекал и разрезал воду; в двух третях от начала связку расширяют; верх связки — плоский, туда бросают груз, который следует переправить. Только один индеец управляет каждой такой лодкой; он располагается на конце кормы, ложась грудью на лодку; руки и ноги служат ему для гребли, и так он гонит ее по поверхности воды. Если река стремительная, то он выйдет [на берег] на сто или на двести шагов ниже, чем вошел. Когда переправляют какого-то человека, его грудью кладут вдоль лодки, головой в сторону лодочника; ему приказывают ухватиться за веревку от лодки и прижаться к ней лицом и не поднимать его, не открывать глаза и ни на что не смотреть. Меня переправляли таким образом через многоводную с быстрым течением реку (это приказывают на таких только реках, ибо на спокойных в этом нет нужды); из-за чрезмерной и излишней настойчивости, с которой индеец-лодочник требовал, чтобы я не поднимал голову и не открывал глаза, ибо я, будучи ребенком, испытал бы страх и потрясение, как будто бы тонула земля и падали небеса, у меня появилось желание посмотреть, чтобы узнать, нет ли там какой-нибудь колдовской или потусторонней штуки. С этими мыслями, когда я почувствовал, что мы находимся на середине реки, я немного приподнял голову и посмотрел на бег воды, и мне действительно показалось, что мы падаем с неба вниз, а произошло это потому, что голова моя пошла кругом из-за стремительного течения и той ярости, с которой камышовая лодка рассекала поверхность воды.

Страх заставил меня закрыть глаза и признаться, что лодочники правы, приказывая, чтобы их не открывали. [179] Другие плоты делают в виде квадрата, напоминающего сеть, из целых больших тыкв, крепко привязывая их одну к другой на расстоянии более или менее одной с половиной вары в зависимости от необходимости. Впереди к плоту привязывается упряжка из сыромятной кожи, как у седла для верховой езды, в которую индеец-лодочник вставляет голову; он бросается вплавь и тянет за собой плывущий плот и груз, пока не переправится через реку, или бухту, или морской залив. А если имеется необходимость, то за ним плывут один или два индейца-помощника, которые подталкивают плот.

На больших реках, которые из-за своего сильного и свирепого течения не позволяют, чтобы по ним ходили ни плоты из тыкв, ни лодки из соломы, или они не могут плавать из-за множества скал и утесов, которые имеются на одном и другом берегу, и нет пляжа, где можно было бы их загружать или разгружать, индейцы протягивают по воздуху с одной горы на другую очень толстый канат из того тростника, который называют чавар: они привязывают его к толстым деревьям или большим крепким утесам. По тросу ходит плетеная корзина с де ревянным ушком, толстым, как рука; она выдерживает трех или четырех человек. Корзина имеет две веревки, привязанные одна к одному берегу [реки], другая к другому, за которые тянут находящиеся в корзине, чтобы переправить ее с одного берега на другой. А так как трос бывает таким длинным, он вытягивается и провисает в середине; необходимо передвигаться, мало-помалу отпуская корзину до середины троса, ибо он свисает весьма отвесно, а дальше ее тянут [вверх] силой рук. Для этой [службы] имеются индейцы, которых в порядке очереди выделяют соседние провинции; они находятся на тех переправах для [обслуживания] путников без какой-либо платы (interes); и пассажиры в корзине [также] помогают тянуть веревки, а многие переправлялись в одиночку без чьей-либо помощи: стоя в корзине, они руками передвигали [ее] по тросу. Я помню, как переправлялся два или три раза этим способом переправы, еще будучи юношей, который едва только переступил порог детства; по дорогам индейцы несли меня на спине. В корзинах они переправляли также свой скот в небольших количествах, но с большим трудом, так как им приходилось связывать его, бросать в корзину и так переправлять его, теряя много времени. То же самое они делают с мелким скотом из Испании, как-то: овцами, козами и свиньями. Однако таких крупных животных, как лошади, мулы, оспы и коровы, из-за их силы и веса они не переправляли в корзинах, а проводили их по мостам или хорошим бродам. Этот способ переправы не применяли на королевских дорогах, а только на частных, которыми индейцы соединяли одно селение с другим; его [этот способ] называют уруйа.

Индейцы всего побережья Перу выходят в море ловить рыбу в лодочках из соломы, о которых мы рассказывали; они уходят на четыре, и пять, и шесть лиг в открытое море и больше, если необходимо, потому [180] что то море спокойно и оно разрешает покорять себя (hollar) столь слабым суденышкам. Чтобы привозить или отвозить большие грузы, они пользуются плотами из дерева. Рыбаки, чтобы плыть по морю, садятся па корточки, [предварительно] встав на колени на свою связку из соломы; они гребут толстым тростником, длиною с морскую сажень, расколотым пополам на всю длину. На той земле имеется тростник, столь же толстый, как нога и как ляжка; дальше мы подробнее расскажем о нем. Чтобы грести, они берут тростник обеими руками; одной они берутся за конец тростника, а другой — за его середину. Выемки тростника служат им лопатой, чтобы сделать более сильным [гребок] в воде. Они гребут так: едва ударив по воде с левой стороны, они сразу же меняют [положение] рук; тростник скользит по рукам так, чтобы следующий удар нанести с правой стороны, и там, где у них была правая рука, они кладут теперь левую, а где была левая — правую: таким способом они гребут, меняя [положение] рук и тростника по одну и по другую сторону [лодки], и среди прочих вещей, вызывающих восхищение тем, как они занимаются этим своим плаванием и рыбной ловлей, наиболее достойно восхищения именно эта [гребля]. Когда одна из таких лодок идет со всей поспешностью (furia), ее не догонит почтовая лодка, какой бы хорошей она ни была. Они ловят острогой рыб величиной с человека. Эта рыбная ловля острогой (ради нужды индейцев) схожа с той, что имеет место с китами в Бискайе. Они привязывают к остроге тонкий шнурок, который моряки называют леской; он имеет двадцать, тридцать, сорок морских сажень; один его конец привязывается к носу корабля. Ранив рыбу, индеец высвобождал ноги и обхватывал ими свой корабль, а руками он выпускал леску с убегающей рыбой; когда же шнурок кончался, он накрепко обхватывал свой корабль, и так на поводу (asido) его тащила рыба, если она была очень крупная, и тащила с такой скоростью, что казалось, будто птица летела по морю. Таким образом, они сражаются, пока рыба не устанет и не попадет в руки индейца. Они также ловили рыбу сетями и на крючки, однако все это было бедностью и нищетой, ибо сети для ловли рыбы в одиночку, а не сообща были очень маленькими, а крючки очень плохими, потому что они не познали ни сталь, ни железо, хотя имели рудники, однако они не умели выплавлять его. Железо они называют килъай. Они не ставили парус на лодочки из соломы, ибо ему просто не на чем было держаться; и я не думаю, чтобы она пошла с ним так быстро, как она шла с одним только веслом. На плоты из дерева они ставили парус, когда плавали по морю. Эти орудия, которыми индейцы Перу пользовались для плавания по морю и переправы через многоводные реки, оставались в употреблении, когда я уехал; то же самое имеет место сейчас, потому что те люди, будучи столь бедными, не стремятся к большему, чем то, что они имеют. В Истории Флориды, книга шестая, мы рассказали кое-что об этих орудиях, говоря о каноэ, которые строятся на той земле для [181] переправы и плавания по рекам, [которых там] так много и они такие же полноводные, как и реки в Перу. А на этом мы вернемся [к рассказу] о завоеваниях инки Капака Йупанки.

Глава XVII

О ПОКОРЕНИИ ПЯТИ БОЛЬШИХ ПРОВИНЦИЙ, ПОМИМО ДРУГИХ, МЕНЬШИХ

Инка ушел из Чайанты, оставив в ней гарнизон и министров, необходимых для его идолопоклонства и для его владений, и направился он в другие провинции, которые имеются в той округе, которую называют Чарка. Это имя включает в себя многие провинции с разными народами и языками, и все они относятся к направлению Кольа-суйу. Главные из них — это Тутура, Сипи-сипи, Чаки, а на востоке от них, т. е. в сторону Анд, находятся другие провинции, которые называют Чамуру (в которой также растет трава, которую называют пука, хотя она не столь хорошая, как та, [что растет] в пределах Коско), и другая провинция, называемая Сакака, и много других, которые мы не называем, чтобы избежать многословия; инка направил в них обычные предупреждения.

Те народы, которые уже знали о том, что случилось в Чайанта, ответили почти все одними и теми же соображениями, мало, чем отличавшимися одно от другого: в целом они сказали, что считают за счастье поклоняться Солнцу и иметь господином инку, его сына; что они уже слышали о его законах и хорошем правлении; они просили его принять их под свое покровительство и предлагали ему свои жизни и богатства; [они просили], чтобы он послал завоевать и усмирить остальные соседние с ними народы, дабы они не начали с ними войну и не обращались с ними плохо, поскольку они отвергли древних идолов и приняли новую религию и новые законы.

Инка приказал ответить, чтобы они возложили бы на него ответственность и обязанность завоевать их соседей, что он позаботится осуществить это так и тогда, когда оно окажется полезнее всего для его вассалов; чтобы они не боялись бы, ибо никто не обидит их за то, что они покорились инке и приняли его законы, а когда они испытают их, одни и другие станут восхвалять жизнь по этим законам, потому что их дало Солнце. С этими ответами они без сомнений приняли инку во всех тех провинциях, [и], поскольку не случилось ничего, что было бы достояно памяти, мы даем сообщение в целом. Инка потратил на это завоевание два года, а другие говорят, что три, и, оставив достаточный гарнизон, чтобы соседи не рискнули бы начать с ними войну, он вернулся в Коско, посетив по дороге селения и провинции, которые стояли [182] на его пути. Своему сыну, наследному принцу, он приказал идти другим окольным путем, чтобы он также посетил бы вассалов, поскольку они считали великим благом увидеть в своих селениях своих королей и принцев.

Великим праздником и ликованием был принят инка в своем королевском дворе, куда он вошел в окружении своих капитанов, впереди которых шли кураки, которые пришли из тех вновь завоеванных провинций посмотреть имперский город. Несколько дней спустя [в Коско] вошел наследный принц Инка Рока, и он был принят с тем же удовлетворением. Оказав милости своим капитанам, инка приказал им разойтись по своим домам, а сам остался в своем [дворе], занявшись правлением своих королевств и провинций, оконечности которых в стороне, направленной на юг, были уже удалены от Коско более чем на сто восемьдесят лиг и доходили до Тутура и Чаки, а на западной стороне они доходили до Моря Юга, что составляет в одном направлении (parte) более шестидесяти лиг от города [Коско], а в другом—более восьмидесяти; а на востоке от Коско они доходили до реки Паукар-тампу, что составляет тринадцать лиг прямо на восток; на юго-востоке они достигли Кальа-вайа, что составляет сорок лиг от Коско. В силу этого инка решил не предпринимать на это время новых завоеваний, а сохранить завоеванное дарами и благодеянием, [оказываемыми] вассалам, и так он занимался этими делами несколько лет в большом мире и спокойствии. Он посвятил себя приданию великолепия дому Солнца и [дому] избранных девственниц, который основал первый инка Манко Капак; он счел нужным приказать построить другие здания в городе [Коско] и во многих провинциях, где имелась необходимость увеличения их числа; он приказал вырыть большие оросительные каналы, чтобы оросить обрабатываемые земли; он приказал построить многие мосты через реки и большие ручьи для безопасности путников; он приказал проложить новые дороги из одних провинций в другие, чтобы все дороги его империи сообщались между собой. В целом он сделал все, что считал подходящим для общего блага и пользы для своих вассалов и для собственного могущества и величия.

Глава XVIII

НАСЛЕДНЫЙ ПРИНЦ ИНКА РОКА ПОКОРЯЕТ МНОГОЧИСЛЕННЫЕ И БОГАТЫЕ ВНУТРЕННИЕ И ПРИМОРСКИЕ ПРОВИНЦИИ

В этих и других схожих занятиях провел тот инка шесть или семь лет, в конце которых он счел, что будет правильно вернуться к военной службе и к увеличению своего королевства, для чего он приказал подготовить двадцать тысяч воинов с четырьмя мастерами боя, которые двинулись бы с принцем Инка Рока, его сыном, в направлении Чинча-суйу, [183] что значит на север от Коско. Потому что в том направлении инки не увеличили свою империю по сравнению с тем, что им оставил первый инка Манко Капак, т. е. она доходила до Римак-тампу, семь лиг от города [Коско], ибо инки не стремились ее завоевать, поскольку та земля была очень суровой и малонаселенной.

Наследный принц вышел из Коско и дошел до реки Апу-римак; через нее он переправился на больших плотах, которые для него построили заранее, и, поскольку та земля не была заселена, он прошел вперед до Кура-васи и Аманкай, десять и восемь лиг от города: с большой легкостью он покорял немногочисленных индейцев, которых повстречал в той округе. Из провинции Аманкай он двинулся по левую руку от королевской дороги, которая следует из Коско на Римак, и, пройдя ненаселенные земли, которые именуются Коча-каса, в том месте они имеют двадцать две лиги пути, он вышел в провинцию, именуемую Сура, в которой живет много людей, богатую многочисленным золотом и скотом, где инку приняли с миром и признали господином. Оттуда он прошел в другую провинцию, именуемую Апу-кара, где его приняли точно так же, а причиной столь легкого подчинения этих провинций было то, что каждая из них жила сама по себе и они враждовали друг с другом и ни одна из них не могла [самостоятельно] оказать сопротивление инке.

Из Апу-кара он прошел в провинцию Рукана, разделенную на две провинции; одна именуется Рукана, а другая — Хатун-Рукана, что означает Большая Рукана. Там живут красивые и очень стройные люди, которых он подчинил к великой радости местных жителей. Оттуда он спустился вниз к морскому побережью, которое испанцы называют льяно, и он дошел до первой долины, которая имеется в тех местах [и] называется Нанаска, что означает поврежденная или строго наказанная, и неизвестно по какой причине ей дали такое имя, ибо это не могло произойти случайно, а по причине какого-то наказания или другого подобного бедствия (испанцы называют ее Ланаска), где инка точно так же был принят с великим миром и полной покорностью; и то же самое случилось во всех остальных долинах, которые расположены от Нанаска до Аре-кепа — вдоль побережья на расстоянии длиною в восемьдесят и шириною в четырнадцать и пятнадцать лиг. Наиболее значительными долинами были Хакари и Камата, в которых проживало двадцать тысяч жителей; другие долины были небольшими, меньшего значения, каковыми являются Атику, Укуньа, Ати-кипа и Келька. Всех их с большой легкостью покорил своей власти Инка Рока как потому, что у них не было сил, чтобы оказать ему сопротивление, так и потому, что они были нищими и каждая даже маленькая долина имела своего собственного господинчика, а более крупные — по два и по три, и среди них шли ссоры и вражда.

Поскольку мы добрались до этого места, будет правильно, прежде чем тронуться дальше, рассказать об одном удивительном случае, [184] который произошел в долине Хакари вскоре после того, как испанцы захватили ее, хотя по времени мы предвосхитим события; случилось так, что в долине жили два курака, все еще не крещенные, имевшие столь великие разногласия в отношении границ, что дело дошло до сражений и с обеих сторон имелись убитые и раненые. Испанские губернаторы направили комиссара, чтобы он совершил правосудие и примирил их так, чтобы они стали друзьями. Он по своему усмотрению установил границы и приказал куракам, чтобы они жили в мире и дружбе. Они это обещали, хотя один, считая себя обиженным в разделе, остался недоволен и хотел тайно отомстить своему противнику, прикрываясь личиной той дружбы. Итак, в день, когда торжественно праздновался мир, они все вместе обедали, т. е. на одной площади, расположившись одни напротив других. Когда обед закончился, курака, страдавший от обиды, встал и поднял два сосуда со своим питьем, чтобы выпить со своим новым другом (это является у индейцев всеобщим обычаем); в одном из сосудов он нес отраву, чтобы умертвить его; подойдя к другому кураке, он предложил ему сосуд. Угощаемый то ли заметил, что угощающий изменился в лице, то ли он не был настолько уверен в своем положении, чтобы доверять ему, заподозрив случившееся, сказал: «Ты дай мне тот другой сосуд, а сам выпей этот». Курака, чтобы не проявить слабость, с большой легкостью поменял сосуд и дал своему врагу здоровый, а сам выпил смертельный, и через несколько часов он лопнул как от крепости яда, так и ярости, что он вместо своего врага убил самого себя.

Глава XIX

ОНИ ЗАБИРАЮТ ИНДЕЙЦЕВ С ПОБЕРЕЖЬЯ ДЛЯ КОЛОНИЙ В ГЛУБИНЕ МАТЕРИКА. УМИРАЕТ ИНКА КАПАК ЙУПАНКИ

Инка забрал из Нанаска индейцев того народа, чтобы переселить их к реке Апу-римак, потому что та река рядом с королевской дорогой; идущей из Коско в Римак, течет по такому жаркому району, что индейцы с гор, поскольку они [жители] холодных или теплых земель, не могут жить в такой жаре, ибо вскоре заболевают и умирают. По этой причине, как уже говорилось, инки дали приказ, чтобы всегда, когда вот так индейцы переселяются из одной провинции в другую, у них это называлось митмак, районы должны были соответствовать друг другу, чтобы [переселение] происходило в подобную же по климату землю и им не причинялся бы вред от климатических различий при переводе из холодной земли в жаркую землю или наоборот, ибо они потом умирают. И поэтому было запрещено спускать индейцев с гор в льянос, ибо там они действительно через немного дней умирали. Инка, принимая во [185] внимание эту опасность, переселил индейцев с жарких земель, чтобы заселить ими жаркую [же] землю, и было их немного, ибо было немного земли, чтобы заселить ее, поскольку река Апу-римак, текущая среди высочайших и очень крутых гор, имеет по одну и по другую руку от своего течения очень мало пригодной земли; но инка не хотел, чтобы пропадала и эта малость; он хотел, чтобы ее использовали под сады хотя бы ради наслаждения многочисленными и очень хорошими фруктами, которые растут на берегах той знаменитой реки.

Совершив это и установив обычный порядок для правления во вновь завоеванных провинциях, наследный принц Инка Рока возвратился в Коско, где был очень хорошо принят своим отцом и его двором. Он приказал распустить капитанов и солдат, одарив их милостями и благодеяниями за службу на войне. И тогда инка Капак Йупанки решил не продолжать дальше свои завоевания, ибо он уже чувствовал себя старым и хотел наладить и укрепить завоеванное для служения своей [империи]. В этом спокойствии он прожил несколько лет, уделяя много внимания благодеяниям своим вассалам, которые точно так же отвечали большой любовью и поспешностью в служении инке как на строительстве дома Солнца, так и других сооружений, которые возводились одни по приказу инки, а другие были придуманы индейцами, чтобы услужить ему и доставить удовольствие, и каждая провинция сама в своем округе [поступала так].

Умер инка Капак Йупанки в этом спокойствии и отдыхе; он был храбрейшим князем, достойным имени Капак, которое индейцы так уважали. С великим сожалением оплакивали его королевский двор и все королевство; он был забальзамирован и положен вместе со своими предками. Он оставил наследником Инку Рока — своего перворожденного сына от койи Мама Курильпай, своей жены и сестры; он оставил многих других сыновей и дочерей, законных и незаконнорожденных, число которых, поскольку оно точно неизвестно, не называется, однако считается, что их было более восьмидесяти, потому что остальные инки оставляли по сто и по двести, а были некоторые, которые оставили больше трехсот сыновей и дочерей.

Глава XX

ОПИСАНИЕ ХРАМА СОЛНЦА И ЕГО ВЕЛИКИЕ БОГАТСТВА

Одним из главных идолов, которые имелись у королей инков и их вассалов, был имперский город Коско, которому как святыне поклонялись индейцы, поскольку его основал первый инка Манко Капак, а также благодаря бесчисленным победам, которые он одержал в своих завоеваниях, и потому, что он был домом и королевским двором инков, их богов. Поклонение это доходило до такой степени, что проявлялось даже в весьма малозначительных вещах; так, если два индейца одинакового [186] общественного] положения, один из которых шел из Косно, а другой направлялся туда, встречались на дороге, то тот, который шел оттуда, пользовался уважением и почтением того, кто шел туда, словно речь шла о вышестоящем и нижестоящем [лицах], а происходило это только лишь потому, что один из них побывал и шел из города [Коско]; однако положение изменялось куда больше, если кто-то был жителем и, что еще важнее, уроженцем Коско. То же самое было с семенами и овощами или любыми другими вещами, которые привозились из Коско в другие места, ибо если они не обладали преимуществами в качестве, то только за то, что они были из того города, их ценили выше, чем из других районов и провинций. Отсюда легко понять, что случалось с более значимыми предметами. Чтобы держать его в этом почитании, те короли придавали городу какое только можно великолепие роскошными зданиями и королевскими домами, многие из которых они строили для самих себя, как мы расскажем об этом при описании [Коско]. Среди них был дом и храм Солнца, над которым они особенно усердствовали, ибо они украсили его невообразимыми богатствами, приумножавшимися каждым инкой, стремившимся превзойти своего предшественника. Грандиозности того дома были настолько немыслимыми, что я не рискнул бы описать их, если бы их не описали все испанские историки Перу. Однако то, что говорят они, и то, что скажу я, не может передать того, что там имелось [в действительности]. Создание того храма приписывается королю Инке Йупанки, деду Вайна Капака, не потому, что он его построил (fundasse), ибо он был построен во времена первого инки, а потому, что завершил его украшение и придал богатства и величие, которые повстречали там испанцы.

Однако, прежде чем начертать планировку храма, следует знать, что ложем Солнца являлось то, что сейчас является церковью чудотворца святого Доминго, но, поскольку я не располагаю точной его длиной и шириной, я не называю их здесь; что же касается размеров помещения (pieza), то оно сохраняется сегодня. Оно построено из ровных, превосходных и великолепно отшлифованных монолитных камней (canteria).

Большой алтарь (назовем его так, чтобы было понятно, хотя те индейцы не умели делать алтари) находился на востоке; крыша была из длинных бревен, чтобы там гуляли бы сильные воздушные потоки; кровлей служила солома, ибо они не знали черепицу. Все четыре стены были сверху донизу покрыты пластинами и брусками из золота. На фасаде, который мы назовем большим алтарем, стояла фигура Солнца, выполненная из золотой пластины, которая была в два раза толще тех, что покрывали стены. Фигура [Солнца] со своим круглым ликом, и со своими лучами, и с языками пламени была вся сделана из одного слитка (piesa) — точно такая, какой ее рисуют художники. Она была такой огромной, что занимала от стены до стены весь фасад храма. Рядом с изображением Солнца инки не держали других идолов — ни своих, ни чужих, как [187] в том храме, так и в других, ибо они не поклонялись другим богам, а только Солнцу, хотя нет недостатка в тех, кто говорит противоположное.

Когда испанцы вошли в тот город, фигура Солнца досталась по жребию знатному человеку, одному из первых конкистадоров, по имени Мансио Серра де Легисамо, которого я знал и он был жив, когда я уехал в Испанию, великому игроку в любые [азартные] игры, ибо он, несмотря на то что фигура была столь крупной, поставил на нее и проиграл ее a одну ночь. Из этого, согласно отцу учителю Акосте, можно сказать, родилась поговорка, которая гласит: «Поставь на солнце, прежде чем оно взойдет» (Juega el Sol antes que amanezca). Позднее, в другое время, кабильдо того города, видя, что этот его сын по причине игры совсем опустился, ради его спасения избрал его на один год очередным алькальдом (alcalde ordinario). Он приступил к служению своей родине с таким старанием и усердием (потому что обладал весьма добрыми прирядными качествами кабальеро), что весь год не брал карты в руки. Город, видя это, следующий и многие другие годы возлагал на него [разные] публичные должности. Мансио Серра, [занимая] очередные должности, забыл об игре и навсегда бросил ее, посвятив себя множеству дел и обязанностей, которые каждый день вставали перед ним. Из чего ясно видно, как безделие помогает греху и сколь полезна бывает занятость для добродетели. Возвращаясь к нашей истории, мы укажем, что только по тому предмету, который достался в качестве его доли одному лишь испанцу, можно судить о сокровищах, которые обнаружили испанцы в том городе и в его храме. По одну и по другую сторону изображения Солнца в порядке старшинства (antiguedad) находились тела мертвых королей, как сыновей этого Солнца; будучи забальзамированы (неизвестно как), они казались живыми. Они восседали на своих золотых креслах, поставленных на золотые толстые брусья (tablon), на которых они имели привычку восседать. Лица их были направлены в сторону народа (pueblo); только Вайна Капак имел преимущество перед другими, ибо он был помещен перед фигурой Солнца, с лицом, повернутым в его сторону, как самый любимый и обожаемый сын, поскольку он превосходил всех остальных, ибо еще при жизни ему стали поклоняться как богу за его добродетели и королевские достоинства (ornamentos), которые он проявил еще совсем молодым. Эти тела [вместе] с остальными сокровищами были [тайно] спрятаны индейцами, поскольку большинство из них так и не было обнаружено вплоть до сегодняшнего дня. В году 1559 лиценциант Поло нашел пять из них: три королей и два королев.

Главная дверь храма, как и сегодня, была устремлена на север; помимо нее, имелись другие, меньшие двери для служб храма. Все они были обшиты золотыми пластинами в форме порталов. С внешней стороны храма по верхней части его стен шел золотой бордюр из бруска шириною с вару, охватывавший храм в виде короны. [188]

Глава XXI

КРЫТАЯ ГАЛЕРЕЯ ХРАМА И ЛОЖИ ЛУНЫ И ЗВЕЗД, ГРОМА И МОЛНИИ И НЕБЕСНОЙ РАДУГИ

К храму примыкала крытая галерея в виде четырехугольника; одной из ее стен был храм. Сверху по всей длине галереи лежал сплошной бордюр из золотого бруска толщиною более чем с вару, служивший венцом галереи; испанцы в память о прошлом приказали сделать вместо него другой белый бордюр из гипса такой же толщины; я застал его на стенах, которые были целы и [еще] не обрушились. Галерею окружали пять приемных залов или больших квадратных лож, стоявших отдельно и не соприкасавшихся друг с другом; они имели покрытия в виде пирамиды; ложи образовывали остальные три стены фасада галереи.

Один из тех приемных залов являлся ложем Луны, жены Солнца; именно он был ближе всего расположен к главной молельне (capilla) храма; зал и его двери были целиком обшиты серебряными пластинами, чтобы по белому цвету было бы видно, что то было ложе Луны. Там, как и у Солнца, находились ее образ и портрет, сделанные и нарисованные на толстом слитке (tablon) серебра в виде женского лица. Они восходили на то ложе, чтобы посетить Луну и заручиться ее покровительством, ибо они Считали ее сестрой и женой Солнца и матерью инков и всего их поколения и поэтому они называли ее Мама Кильа, что означает Мать Луна; они не приносили ей жертв, как Солнцу. По одну и по другую руку от изображения Луны находились тела покойных королев, расположенные в порядке старшинства; Мама Окльо, мать Вайна Капака, находилась прямо напротив Луны, лицом к лицу с ней, имея преимущество перед всеми остальными, поскольку она была матерью такого сына.

Другое из тех лож, самое близкое к Луне, было предназначено для звезды Венеры, и семи Плеяд, и всех остальных звезд вместе взятых. Звезду Венеру они называли Часка, что означает длинноволосый и кудрявый; они почитали ее, потому что говорили, что она паж Солнца, который был к нему ближе всех, иногда шагая впереди него, а иногда сзади. К семи Плеядам они проявляли уважение по причине необычности их расположения и одинаковых размеров. Они считали звезды служанками Луны и поэтому их ложе расположили рядом с их госпожой, чтобы они были у нее под рукой для услужения, ибо они говорили, что звезды идут по небу [вместе] с Луной, как ее служанки, а не с Солнцем, ибо их можно видеть ночью, а не днем.

Это ложе было обито серебром, так же как Луны, и портал был из серебра; весь верх потолка был усеян большими и малыми звездами наподобие звездного неба. Другое ложе, рядом с ложем звезд, было [189] посвящено молнии, грому и удару молнии (rayo). Эти три явления (cosas) они называли и понимали под одним словом Ильапа, а с [помощью] глагола, который с ним употребляли, они различали их значение, ибо, говоря «ты видел ильапа?», они знали, [что речь шла] о молнии; если говорили «ты слышал ильапа?», они знали, [что речь шла] о громе а когда говорили: ильапа упал в таком-то месте или причинил такой-то вред, они понимали, [что речь шла] об ударе молнии.

Они не поклонялись им как богам, [а] лишь уважали их в качестве слуг Солнца. Они относились к ним так же, как античное язычество относилось к молнии, которая считалась инструментом и оружием их бога Юпитера. По этой причине инки предоставили молнии, грому и удару молнии ложе в доме Солнца, как его слугам, и оно было сплошь украшено золотом. Гром, молнию и удар молнии они не изображали в виде статуи или рисунка, потому что не могли изобразить их с натуры (как они всегда пытались делать со всем изображаемым); свое уважение к ним они выражали [самим] словом Ильапа, тройное значение которого до сих пор не сумели понять испанские историки, ибо они превратили его в триединого бога (dios trino y uno) и приписали его индейцам, придавая тем самым сходство их идолопоклонству с нашей священной религией; ибо даже в других, менее вероятных и очевидных вещах они изобретали троицы, составляя новые слова в языке индейцев, которые и не воображали их себе. Как я говорил в других местах, я пишу то, что впитал с материнским молоком, и видел, и слышал от naieo старших. А относительно грома выше было сказано, как они его воспринимали.

Другое ложе (которое было четвертым) они предназначили радуге, ибо они постигли ее происхождение от Солнца, и поэтому короли инки сделали ее своим девизом и геральдическим знаком, ибо они похвалялись своим происхождением от Солнца. Это ложе было сплошь украшено золотом. На одном из его фасадов прямо на золотых пластинах была нарисована радуга, очень похожая на натуральную [и] такая огромная, что расположилась вдоль всей стены всеми своими живыми цветами. Они называют радугу куйчи, и поскольку они относились к ней с таким почтением, то, когда видели ее на небе, закрывали рот и клали на него ладонь, ибо считали, что, если перед радугой обнажить зубы, они разрушатся и сгниют. Они верили в эту и другие подобные наивности, не объясняя их смысл. Пятое и последнее ложе было предназначено для верховного жреца и для других жрецов, которые занимались служ бами храма; все они должны были быть инками королевской крови. Они пользовались тем ложем не для сна или еды в нем; оно было присутственным залом для устройства жертвоприношении, которые не обходимо было свершить, и для всего остального, что составляло службу храма. Это ложе, как и остальные, было сверху донизу украшено золотом. (Как следует из описания Гарсиласо и других источников, Храм Солнца {Инти васи, «дом Солнца»), помимо зала бога Солнца с мумиями царей, имел особые помещения богини Луны, бога громовника и его сестры, богини радуги, а также звездных божеств (созвездие Плеяд, планета Венера). Храм имел 12 дверей, по числу месяцев в году.) [190]

Глава XXII

ИМЯ ВЕРХОВНОГО ЖРЕЦА И [ОПИСАНИЕ] ДРУГИХ ЧАСТЕЙ ДОМА

Верховного жреца испанцы называют виляома, тогда как его следует называть вилъак уму — имя, составленное из этого глагола вилъа, что означает говорить, и из этого существительного уму, что означает прорицатель или волшебник. Вильак с [буквой] к является причастием настоящего времени; с прибавлением существительного уму получается [фраза]: прорицатель иди волшебник, который говорит; и они не объясняют, что именно он говорит, давая, однако, понять, что он говорил народу, что он, как верховный жрец, совещался с Солнцем, и о том, что Солнце приказывало ему сказать, — как рассказывают их сказки, — и о том, что ему говорили дьяволы из идолов и святилищ, и о том, что он сам, как понтифик, предсказывал и узнавал из своих предвестий, наблюдая (cantando) жертвоприношения, толкуя сны и остальные приметы, которые имелись в их язычестве. И в них не было слова, которым можно было бы сказать жрец; они составляли его из [названий] тех вещей, которыми занимались жрецы.

Из пяти [описанных] помещений я застал три, стены и крыши которых все еще стояли на своих старых местах. Не хватало лишь слитков золота и серебра. Два других, являвшихся ложами Луны и звезд, были уже повержены на землю. В стенах всех этих помещений, выходивших на крытую галерею, с их наружной стороны, в каждом этом фасаде прямо в толще самих стен, построенных из камня, как и все помещения того дома, имелось по четыре молельни (tabernaculos). Углы и все пространство молелень имели свои украшения, и в соответствии с украшениями, которые были высечены из камня, были обложены золотом не только стены и потолок, но также и пол молелень. По углам карнизов проходила широкая оправа (muchos engastes) с изысканными камнями — изумруды и бирюза, ибо в той земле не было ни алмазов, ни рубинов. Когда совершались празднества в честь Солнца, инка восседал в этих молельнях иногда одного фасада, иногда другого, что зависело от времени празднества.

В двух таких молельнях, которые находились в стене, смотревшей на восток, помню, я видел множество дырок в украшениях, которые были высечены из камня; те, что были в углах [молелен], пересекали их от одного конца до другого, от других же, [прежде] размещавшихся по всему пространству молельни, остались лишь следы на стенах. Дома я слышал от индейцев и от монахов, что в тех самых местах во времена язычества обычно поверх золота прикреплялись оправы с драгоценными камнями. Молельни и все двери, выходившие на крытую галерею, — их было двенадцать (исключая ложе Луны и ложе звезд) — были целиком обшиты (chapadas) золотыми листами и слитками в виде порталов, а две [191] другие, которые своим цветом должны были походить на своих хозяев, имели серебряные порталы.

Помимо пяти больших гальпонов, о которых мы рассказали, в доме Солнца имелось много других помещений (aposentos) для жрецов и слуг дома, которыми были инки, [но] по привилегии, поскольку в тот дом не мог войти ни один индеец, каким бы великим господином он не был бы, если он не являлся инкой. Также не имели права входить туда женщины, даже если они были дочерьми и женами самого короля. Жрецы служили в храмах по неделям, которые исчислялись лунными четвертями. На этот период времени они воздерживались от своих жен и не покидали храм ни днем, ни ночью.

Индейцы, служившие в храме в качестве слуг, т. е. привратниками, метельщиками, поварами, подавальщиками напитков (botelleres), кондитерами, охранниками драгоценностей, дровосеками, водоносами или занимавшиеся любыми другими делами, относившимися к службе в храме, были уроженцами тех же самых селений, [жители] которых несли службу в королевском доме и которые были обязаны выделять этих самых мастеров (oficiales) для домов инки и Солнца; ибо оба эти дома, как дома отца и сына, ни в чем не отличались в службах, за исключением того, что в доме Солнца не допускалась женская служба, а в доме инки — жертвоприношения: все остальное было одинаковым в своем величии и великолепии.

Глава XXIII

МЕСТА ДЛЯ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЙ И ГРАНИЦА, ГДЕ ОСТАВЛЯЛИ ОБУВЬ, ЧТОБЫ ВОЙТИ В ХРАМ. ИСТОЧНИКИ, КОТОРЫЕ У НИХ ИМЕЛИСЬ

Места, где сжигались жертвы [при жертвоприношениях], соответствовали торжественности акта: одни осуществлялись в одних дворах, другие — в других, ибо дом имел много дворов для тех и других праздников соответственно обязанностям или наклонностям инков. Главные (generales) жертвоприношения, имевшие место во время главного праздника Солнца, называвшегося Райми, совершались на главной площади города. Другие же, не столь важные жертвоприношения и праздники проходили на большой площади, которая имелась перед храмом, на которой все провинции и народы королевства исполняли свои танцы и пляски; а оттуда они не могли войти в храм, хотя даже там [на площади] они должны были находиться без обуви, поскольку считалось, что это уже входит в пределы [территории], где следовало находиться босым; мы укажем ее здесь, чтобы было известно, где она находилась.

Три главные улицы выходят с главной площади Коско и идут с севера на юг в сторону храма: одна из них та, что следует вниз по ручью; другая [192] та, что в мои времена называли улицей тюрьмы, потому что на ней находилась тюрьма испанцев, которая, как мне рассказали, уже переведена в другое место; третья та, что выходит из угла площади и идет дальше этим же направлением. Дальше на восток от этих трех есть [еще] одна улица, которая идет тем же направлением [и] которую сейчас называют [улицей] святого Августина. По всем этим четырем улицам они шли к храму Солнца. Однако самой главной улицей, которая идет прямо к дверям храма, является та, которую мы называем улицей тюрьмы, ибо она подходит к середине площади; по ней шли и приходили к храму поклониться Солнцу и принести ему свои прошения (emhaxadas), подношения и жертвоприношения, и она была улицей Солнца. Все эти четыре [улицы] пересекает другая улица, которая идет с запада на восток, от ручья до улицы святого Августина. Та, что пересекает другие [улицы], являлась границей и пределом, где разувались те, что шли к храму, и даже если они не шли в храм, они должны были, подойдя к тем постам, снять обувь, потому что было запрещено идти дальше обутым. От улицы, о которой мы говорили, что она являлась границей, до дверей храма было более двухсот шагов. На востоке, западе и юге от храма были установлены такие же границы, достигнув которые следовало разуться. Возвращаясь к украшениям храма, [нужно сказать], что внутри дома имелись пять [искусственных] источников воды, которая поступала в него из различных мест. У них были трубы из золота; бассейны были сделаны из камня, другие из золота [в виде] кувшина со срезанным верхом или из серебра; в них в соответствии с их качеством и величием праздника происходило омовение жертвы. Я застал только один из источников, служивший для орошения овощного огорода, который имел тогда тот монастырь; остальные были разрушены; [испанцы] допустили их разрушение то ли потому, что не нуждались в них, то ли потому, что не знали, откуда к ним подводилась [вода], что представляется более достоверным. И даже тот источник, о котором я говорил, что я его видел, через шесть или семь месяцев оказался также испорченным, а огород запустелым из-за нехватки орошения, и весь монастырь и даже город опечалились из-за его потери, ибо они не могли найти индейца, который мог бы сказать, откуда поступала вода того источника.

Тогда причиной его разрушения стал ручей, который бежит посреди города, ибо вода, поступавшая в монастырь с запада под землей, пересекала тот ручей. Во времена инков он имел глубокие берега из искусно обтесанных камней, а ложе — из больших каменных плит, что предотвращало разрушение дна и берегов при подъеме [воды], и это сооружение выходило за город более чем на четверть лиги. По причине нерадивости испанцев оно начало разрушаться, особенно каменное покрытие [дна], ибо у того ручья (хотя в нем крайне мало воды, потому что он родится почти, в самом городе) иногда бывают стремительные и невероятной силы подъема воды, которые уносили каменные плиты. [193]

В году тысяча пятьсот пятьдесят восьмом унесло те [плиты], что лежали поверх труб того источника, а сама труба оказалась сломана, и разбита, и все было покрыто тиной; таким образом, путь для воды оказался отрезан и огород высох, а из-за отбросов, которые весь год выбрасывают в ручей, все закупорилось и не осталось даже признаков труб.

Монахи, как они ни старались, все же не обнаружили следов, а для того, чтобы проследить направление труб, начиная от источника, нужно было разрушить многие здания и выкопать с глубины много земли, ибо источник был расположен довольно глубоко; они не смогли разыскать индейца, который мог бы указать им направление [труб], поэтому они потеряли веру в тот источник так же, как и в другие, которые имелись в доме. Из этого можно сделать вывод, насколько мало традиций хранят от своего прошлого те индейцы сегодня, ибо сегодня, спустя [лишь] сорок два года, оказалось утеряно столь великое дело, каковым являлась вода, которой снабжался дом их бога Солнца. Подобное было бы невозможно, если бы сохранились традиции, [передаваемые] старшими мастерами и жрецами [своим] преемникам, чтобы не допускались бы подобные ошибки. В действительности же, поскольку в те времена уже не было старших мастеров и жрецов, имевшихся в этом государстве и сохранявших традиции тех дел, которые считались священными и являлись славой и службой храмов, то сообщение [о трубах] отсутствовало, как и многие другие, о которых индейцы не имеют представления; ибо, если бы [эта] традиция сохранялась бы в узелках [кипу] по сбору налогов или распределению королевских служб или в историях об ежегодных событиях, относившихся к мирским делам (cosas profanas), без всяких сомнений было бы найдено объяснение устройства (razon) тех источников, как находят и объясняют другие такие же великие и более значимые дела счетчики [узлов] и историки, сохраняющие их традиции, хотя и это уже утрачивается полным ходом в связи с заменой новыми формами учета и современными историями новой империи.

Глава XXIV

О ЗОЛОТОМ САДЕ И ДРУГИХ СОКРОВИЩАХ ХРАМА, ПО ОБРАЗЦУ И ПОДОБИЮ КОТОРОГО БЫЛИ СОЗДАНЫ МНОГИЕ ДРУГИЕ [ХРАМЫ] В ТОЙ ИМПЕРИИ

Возвращаясь к источнику, скажу, что по прошествии шести или семи месяцев после того, как он был потерян, несколько индейских мальчишек, игравших у ручья, увидели родник воды, выбивающийся из разбитой и покрытой тиной трубы. Новость о воде передавалась от одних к другим, пока не дошла до взрослых индейцев, а от них к испанцам, которые, подозревая, что это та самая вода, которой лишился монастырь, ибо ее [194] обнаружили рядом с ним, определили направление труб и, видя, что они идут к дому, убедились в своем предположении, о чем сообщили монахам. Те с великим ликованием починили трубы, правда не с той тщательностью, с какой раньше они были сделаны, и восстановили [поступление] воды в свой огород, даже не попытавшись узнать, откуда она поступала и где протекала. Правда, на трубах сверху лежало много земли, потому что они были проложены очень глубоко.

Тот огород, который сейчас служит для обеспечения монастыря овощами, во времена инков являлся садом из золота и серебра — такие сады имелись в королевских домах королей; в них находилось множество трав и цветов различного происхождения (suertes), множество малых растений и больших деревьев, множество больших и малых, свирепых и домашних животных и пресмыкающихся, которые ползают, как змеи, большие и маленькие ящерицы и улитки, бабочки и птицы и другие более крупные воздушные пернатые — каждая вещь стояла так и на том месте, которое более всего делало ее схожей с изображаемой ею натурой.

Было [там] большое кукурузное поле и растение (semilla), которое они называют кинуа (quinua), и другие овощи и фруктовые деревья со своими плодами, целиком из золота и серебра, повторявшие натуру. В доме имелись также повторенные в золоте и серебре груды дров, как те, что находились в королевском доме; [там] были также большие фигуры мужчин, и женщин, и детей, отлитые из того же самого [металла], и много житниц и амбаров, которые они называют пирва, — все для украшения и большего величия дома своего бога Солнца. Поскольку каждый год на всех главных праздниках, которые проводились в его [честь], они подносили ему так много золота и серебра, которое полностью использовалось для украшения его дома, что изобретали каждый день новые [символы] величия; все золотых дел мастера, которые находились на службе Солнцу, не занимались иными делами, кроме как изготовлением и повторением [в металле] названных вещей. Они изготовляли бесконечное множество посуды, которую держали в храме для своей службы, включая горшки, кувшины, маленькие и большие сосуды. В целом в том доме не было вещи, которой пользовались для какой бы то ни было службы, чтобы она не была бы сделана целиком из золота и серебра, включая [инструменты], служившие киркой или маленьким заступом для очистки садов. По этой причине с большим основанием и точностью они называли храм Солнца и весь дом [инки] Кори-канча, что означает золотой квартал.

По образцу и подобию этого храма города Коско были построены остальные [храмы], находившиеся во многих провинциях того королевства; о многих из них и о домах избранных девственниц упоминает Педро де Сиеса де Леон в проведенной им демаркации той земли; поскольку он описывает ее почти [последовательно] провинцию за провинцией, он имел возможность указать, где они находились, однако он не [195] назвал все дома и храмы, которые там имелись, а только те, которые повстречались ему на королевских дорогах [и] которые он нарисовал и описал, оставив в забвении те, что находятся в больших провинциях по одну и по другую руку [в удалении от] королевских дорог. Я также не стану касаться их, чтобы избежать многословия, ибо нет того, ради чего их стоило бы упомянуть, поскольку я описал самый главный из них, по образу и подобию которого строились все остальные храмы, в украшении которых каждый курака изощрялся соответственно имевшемуся в его землях богатству золота и серебра, и каждый из них стремился сделать все, что он мог, чтобы почтить и услужить своему богу и польстить своим королям, которые чванились тем, что были сыновьями Солнца. Поэтому все храмы тех провинций также были обиты золотом и серебром, соперничая с храмом Коско.

Самые близкие родственники кураков являлись жрецами храмов Солнца. Верховный жрец наподобие епископа каждой провинции был инкой королевской крови, ибо жертвоприношения, которые совершались [в честь] Солнца, должны были соответствовать ритуалам и церемониям Коско, а не предрассудкам, которые существовали в некоторых провинциях и были запрещены инками, например принесение в жертву мужчин, и женщин, и детей, и кушание человеческого мяса тех жертв, и другие очень варварские вещи, которые, как мы говорили, имелись у них в период первого язычества. А чтобы подданные снова не возвращались бы к ним, их заставляли иметь в качестве верховного жреца инку, что значит — мужчина королевской крови.

Их также направляли [в провинции], чтобы оказать честь вассалам, ибо, как мы говорили во многих частях [книги], они высоко ценили, когда им давали начальником инку, будь то жрец в мире или капитан на войне, ибо это означало, что подчиненные становились частями [тела] той головы; и сказанного было достаточно для того во много раз большего, что о том богатейшем храме мог бы сказать другой, который сумел бы лучше поставить его на свое место.

Глава XXV

О ЗНАМЕНИТОМ ХРАМЕ ТИТИ-КАКА И О ЕГО ЛЕГЕНДАХ И АЛЛЕГОРИЯХ

Среди других знаменитых храмов, которые в Перу были посвящены Солнцу [и] которые своими украшениями и богатствами золота и серебра могли состязаться с Коско, был один на острове по имени Тити-кака, что означает свинцовый холм, составленном из [слова] тити, что означает свинец, и из кака, что означает холм; оба слога кака следует произносить в глубине гортани, ибо произнесенные так, как звучат по-испански, oни [196] означают дядя, брат матери. Озеро, именуемое Тити-кака, на котором находится остров, получило от него свое название; от материка остров расположен менее чем в двух выстрелах из аркебуза; он имеет по окружности от пяти до шести тысяч шагов; как рассказывают инки, Солнце сюда спустило тех своих детей — мужчину и женщину, когда послало их на землю, чтобы они обучили бы вере и человеческой жизни самых варварских людей, которые тогда находились на земле. К этой легенде они прибавляют другую, на много веков более древнюю: рассказывают, что после потопа [именно] на том острове и на том гигантском озере раньше чем где-либо увидели лучи Солнца. Местами оно достигает семидесяти и восьмидесяти локтей (brazos) в глубину и имеет восемьдесят лиг по окружности. О его особенностях и их причинах, ибо оно не допускает, чтобы корабли плавали по поверхности его вод, писал отец Блас Валера, и я не вмешиваюсь в это, поскольку он говорит, что озеро имеет много магнитного камня.

Первый инка Манко Капак, воспользовавшись этой древней сказкой и большою своею одаренностью, изобретательностью и проницательностью, видя, что индейцы верят в нее и считают озеро и остров священным местом, придумал вторую сказку, заявив, что он и его жена были детьми Солнца и что их родитель спустил их на тот остров, чтобы они оттуда пошли бы по всей земле, обучая вере этих людей, как об этом было подробно рассказано в начале настоящей истории. Инки-амауты, которые были философами и мудрецами своего государства, подчинили первую сказку [интересам] второй, выдавая ее за предсказание или пророчество, если так можно сказать. Они говорили, что поскольку Солнце свои первые лучи бросило на тот остров, чтобы дать миру свет, то это был знак и обещание, что именно в этом месте оно спустит своих первых двух детей, чтобы они обучили и дали свет тем людям [и] спасли их от безрассудства, в котором они жили, что затем и совершили те короли. С помощью этих и им подобных выдумок, созданных в их пользу, инки заставили всех остальных индейцев поверить, что они были детьми Солнца, а своими многочисленными благодеяниями они это подтверждали. Благодаря тем двум сказкам инки и все [люди] их империи считали тот остров священным местом, и поэтому они приказали построить на нем богатейший храм, (Храм на островке Тити-кака был построен во времена древнего царства аймара (X—XII вв.)) целиком обшитый слитками золота, посвятив его Солнцу, куда поголовно (universalmente) все провинции, подчиненные инке, каждый год приносили подношения [в виде] множества золота, и серебра, и драгоценных камней как знак выражения благодарности Солнцу за два благодеяния, которые оно оказало им на том самом месте. Тот храм нес ту же службу, что и храм в Коско. О подношениях золота и серебра, которые были собраны на острове, [при этом] не считая и того, что использовалось для служб храма, индейцы говорят такое, что следует скорее удивляться, нежели верить. Отец Блас Валера, рассказывая о богатстве того храма и о том многом, что было накоплено и [197] превышало [его нужды], говорит, что переселенные индейцы (которых зовут митмаками), проживающие в Копа-кавана, заверяли его, что имелся такой избыток золота и серебра, что из него можно было бы построить другой храм, начиная от его фундамента и кончая крышей, без применения какого-либо другого материала. И что, как только индейцы узнали о приходе на те земли испанцев и что они забирали себе все богатства, которые находили, они бросили все в то великое озеро.

Мне вспомнился другой похожий рассказ, а именно, что в долине Оркос, расположенной в шести лигах на юг от Коско, находится небольшое озеро, которое имеет в окружности меньше половины лиги, однако оно необычайно глубокое и окружено высокими горами. Шла молва, что индейцы бросили в него много сокровищ из тех, что хранились в Коско, лишь только они узнали о приходе испанцев, и что среди других сокровищ они бросили золотую цепь, которую приказал изготовить Вайна Капак, о чем мы расскажем в должном месте. Двенадцать или тринадцать испанцев, жителей Коско, но не из тех, что владеют индейцами, а торговцы и продавцы, движимые этой молвой, образовали компанию по потере или по выигрышу, чтобы обезводить то озеро и насладиться его сокровищами. Они прозондировали его и обнаружили, что озеро имеет одной воды двадцать три или двадцать четыре локтя, не считая тину, что было [достаточно] глубоко. Они договорились прорыть шахту с восточной стороны озера, где протекает река Йукай, ибо с той стороны земля находилась ниже, чем дно озера, и вода могла бы стечь туда, и озеро стало бы сухим; с другой же стороны его нельзя было обезводить, так как там оно окружено горами. Они не стали копать водоотводный канал сверху открытым способом (возможно, так было бы для них лучше), поскольку им казалось, что гораздо дешевле подойти к озеру под землей с помощью наклонной шахты. Свое сооружение они начали в году тысяча пятьсот пятьдесят седьмом с великой надеждой найти сокровище, но, пройдя более пятидесяти шагов в глубь холма, они уперлись в скалу, и, хотя они пытались пробить ее, они лишь убедились, что перед ними скальный монолит, а упорствуя на своем, они видели, что вместо камней они выбивают искры. По этой причине, когда многие дукаты из их состояния были истрачены, они потеряли свои надежды и бросили предприятие. Два или три раза я посещал ту пещеру, когда они вели строительство. Таким образом, живет известная всем молва, как та, которой поверили те испанцы, что индейцы укрыли неисчислимые сокровища в озерах, пещерах, горах, хотя нет надежд заполучить их.

Короли инки не только храмом и его богатейшими украшениями облагородили тот остров, поскольку он был первой землей, на которую ступили их прародители, спустившиеся, как они говорили, с неба. Они сколько могли выровняли его, убрав с него камни и глыбы; построили платформы, которые засыпали хорошей плодородной землей, [специально] привезенной издалека, чтобы посадить здесь маис, ибо во всем [198] том районе, поскольку это очень холодная земля, он никак не принимался. На тех платформах они высаживали его вместе с семенами других [растений], и, хотя за ним много ухаживали, они собирали лишь немногочисленные початки, которые как священная вещь доставлялась королю, а он относил их в храм Солнца, и посылал избранным девственницам, которые находились в Коско, и приказывал, чтобы их направили [и] в другие обители и храмы, которые имелись в Королевстве: в один год — одним, в другой — другим, чтобы все насладились бы тем зерном, которое принесли как бы с неба. Его высаживали в садах храмов Солнца и домов избранниц в провинциях, где они имелись, а то, что собиралось, распределялось среди селений тех провинций. Несколько зерен кидали в житницы Солнца и короля и в хранилища советов, чтобы они, будучи божественного происхождения, охраняли бы, увеличивали и спасали бы от порчи хлеб, который был там собран для всеобщего поддержания (sus tento). Если же индеец мог заполучить одно зернышко того маиса или любого другого злака (semilla), чтобы бросить его в свои склады, он считал, что всю свою жизнь не будет испытывать недостатка в хлебе; такими вот суеверными они были во всем, что касалось их инков.

Конец третьей книги

Текст воспроизведен по изданию: Гарсиласо де ла Вега. История государства инков. Л. Наука. 1974