ФРИДРИХ ХРИСТИАН ВЕБЕР

ПРЕОБРАЖЕННАЯ РОССИЯ

DAS VERAENDERTE RUSSLAND

Записки Вебера. ¹⁵

276. В Россию послан указ о выселении из оной еще 12,000 семейств в Петербург, на жительство.

277. Все другие распоряжения и значительные издержки клонились к тому, чтобы всю вообще торговлю перевести из Архангельска в Петербург. Против этого купцы сделали с своей стороны следующие представления:

1) В Вологде (между Москвою и Архангельском) живут три Немецких купца, которые очищают и обрабатывают всю пеньку, отправляемую в Архангельск и в чужие земли, для чего содержат на свой счёт более 25,000 рабочих людей. Но Вологда такая дешевая по продовольствию местность, что на прокормление в ней рабочих требуется издержек в пятеро меньше, чем в Петербурге; следовательно, если купцы будут держать столько же народу в таком дорогом месте, как Петербург, то они не только не получат никакой прибыли, но потерпят убытки.

2) Самая большая часть товаров, идущих за границу, собирается в местах близь Вологды, откуда с великим удобством по тамошним рекам отправляется в Архангельск. В Петербург же отправлять товары таким дальним сухим путем стоит гораздо дороже, и купцы, следовательно, [1335] должны будут терпеть несравненно более издержек.

3) Местность в Петербурге такого свойства, что пенька не может пролежать там несколько месяцев не испортившись.

4) Водяной путь по Финскому заливу чрезвычайно опасен, и застраховка по нем, особенно во время Северной нынешней войны, почти невыносима.

278. 20 Октября мы отправились с царем в Шлюссельбург праздновать там памятный день завоевания этой важной пограничной крепости. Он лежит по сю сторону прямо в конце Ладожского озера, посреди реки, и своими орудиями господствует над обоими берегами. Он обведен высокою и толстою каменною стеною, с шестью больверками, и обтекает его кругом большая быстрая река, и поистине удивительно как Русские могли взобраться на такую крепость и взяли её, с помощию одних осадных лестниц. Она называлась прежде Нотебургом, но так как она открыла дверь Русским для завоевания, то царь назвал её Шлюссельбургом. За 400 лет назад, она построена была Новгородскою княгинею Марфою; в настоящее время снабжена продовольствием на целые 10 лет, и царь приказал не только усилить ее наружные укрепления, но и приготовиться к громадным работам внутри ее, по устройству казарм на 4000 с лишком солдат. Посреди крепости стоит церковь, над которой Русские возвели колокольню; подле неё - небольшой деревянный дом, где граф Пипер проводил тогда свою уединенную жизнь. После того как его перевезли сюда из Петербурга, он сделался очень болен; по этому 21 числа посетил его князь [1336] Меншиков, а потом и великий канцлер. Русские рассказывали мне, что хотя граф Пипер, во все время плена своего, обнаруживал такое упрямство, что навлёк на себя немилость царя, тем не менее, содержание его изменено было к лучшему, и он сам передал князю Меншикову следующее заявление: “хотя он бедствует и находится в таком положении, что может быть не долго и проживет; но все это ему не так тяжело, как немилость его царского величества, и он ничего больше не желает, как чтобы царь снял с него гнев свой”. Вследствие этого к нему послан был лейб-медик Арескин, который и засвидетельствовал царю, что граф не надёжен в здоровье, если его оставить без лекаря. По этому царь дозволил перевести его на несколько недель в Петербург и оказывать необходимое попечение. У графа был только один слуга и никакой другой книги кроме Библии и церковной истории. Мы не добились просимого дозволения поговорить с графом и видеть его иначе как через затворенное окно.

279. 22-го числа царю привезли донесение о том, что супруга царевича разрешилась от бремени великим князем. Того же числа мы возвратились водою в Петербург, и на дороге царь к случаю заговорил о Шлюссельбурге и других завоеваниях, уверяя нас, что предки его некогда владели всем этим, что и может быть доказано имеющимися на лицо в Московском Архиве подлинными грамотами. По случаю этой речи царя, один известный иностранный министр имел со мною разговор об этом деле и несколько месяцев тому назад сообщил [1337] мне написанную в Сибири по-латыни одним ученым Шведским офицером рукопись: Изложение (Deduction) споров между Швецией и Россиею. Я мог бы привести здесь перевод этой рукописи; но так как я предположил в этом сочинении ничего не говорить о политике, то откладываю это до другого времени, когда будет переведено и противуположное, на Русском языке существующее сочинение.

280. Теперь я должен упомянуть о кончине цесаревны и о некоторых обстоятельствах ее жизни, на сколько они принадлежат к истории России. Известно, что она была достойная принцесса из дому Вольфенбиттельского и родная сестра ныне царствующей императрицы Римской. Уже давно царь намеревался, посредством женитьбы сына своего, породниться с каким-нибудь могущественным домом в Германии и вместе с тем пробудить царевича из его обычной лени влиянием благовоспитанной супруги; ибо царевич этот, вследствие постоянного вредного обращения с невежественными людьми, усвоил себе такие наклонности, которые делали его неприятным в образованном обществе и были причиною, что он, не желая оставить своего образа жизни, не понимал и того, что таким образом он подвергал опасности и свои наследственные права. При таком его поведении царь всё более и более гневался на него и наконец дал стороною заметить, что если он не переменится в скором времени, то непременно будет пострижен в монахи, ибо лучше отрезать один член от тела, чем допускать гибель целого тела.

Слухи об этом дошли до царевича, и приверженцы его стали ревностно [1338] советовать ему, ради собственного его благополучия, затаить свою ненависть к иноземцам и высмотреть себе супругу в каком-нибудь могущественном доме в Германии, чтобы с помощию её высоких родственников обеспечить себе наследование престола, и в то же время и у самого царя, из уважения к такой супруге, приобресть лучшее положение, чем то, в котором он теперь находился. Все эти представления произвели на царевича такое сильное влияние, что он бросился к стопам государя-отца, заверяя его, что отныне твердо решился изменить свою жизнь и думает достигнуть этого лучше всего сообществом с разумною супругою, почему настоятельно просит его величество дозволить ему чем скорее, тем лучше поехать в Германию и там высмотреть себе такую супругу. Просьба эта положила основание браку его с помянутой принцессой, которая пребывала тогда при Саксонском дворе у его величества короля Польского и в 1711 году, в Торгау, повенчана была с царевичем. По приезде её в Россию, царевич не очень изменил себя для неё, и я всегда замечал в обществе, что он никогда не говорил с нею ни слова и нарочно избегал ее.

Цесаревна жила в своем доме в левом Флигеле, а царевич в правом; в продолжении восьми дней они видались обыкновенно один только раз, и если б царевич в прижитии себе наследника не видел опоры своей безопасности, то оба супруга пребыли бы навсегда незримыми друг для друга. Дом свой царевич запустил до того, что супруга его в своем спальном покое не была защищена от сырости и когда [1339] царь, бывало, строго выговаривал ему за это, то цесаревна должна была выслушивать всевозможные угрозы от своего супруга: он попрекал ей тем, что она клевещет или ябедничает на него царю, а между тем эта разумная принцесса переносила свое несчастное положение с великою твердостию и никому не поверяла своих жалоб и слёз, кроме стен и своей подруги, принцессы Ост-Фрисландской. Потребовалось бы несколько дестей бумаги, если б я захотел войти в подробности злополучия цесаревны; по этому я удовольствуюсь тем, что упомяну об одной Финской девице, которую царевич взял к себе в дом в наложницы и постоянно проводил с нею дни и ночи. Такое семейное и домашнее положение продолжалось до самой кончины кронпринцессы, последовавшей частию от постоянных неприятностей, частию от небрежности повивальной бабки.

281. Разрешившись 21 Октября от бремени и теперь еще живущим (вместе с княжною сестрою своею) и одаренным необыкновенными телесными и душевными качествами великим князем Петром Алексеевичем, супруга царевича, через 6 дней после родов, впала в такое опасное состояние, что тогда же стали сомневаться в ее выздоровлении, и так как она почувствовала близость кончины своей, то приказала попросить к себе царя (царица не выходила, будучи в последних днях беременности). По прибытии царя (которого, по случаю нездоровья ввезли к цесаревне на кресле с колесами) она трогательно простилась с ним, поручив ему своих наследников и прислугу; за тем приласкала и оросила горькими слезами [1340] детей своих и передала их царевичу, который взял их на обе руки, понёс в свою комнату и более уже не приходил к супруге. После того она позвала к себе в комнату всю прислугу свою, которая находилась в передней и молилась за нее (прислуги этой было более 200 человек), утешала, наставляла и благословила ее и потом осталась одна с священником. Когда же доктора предложили ей еще некоторые лекарства, она бросила пузырьки за постель и громко сказала: “Не мучьте меня, дайте спокойно умереть, ибо я и не хочу жить долее!”. 1-го Ноября вечером, проведши в теплой молитве время до 11-ти часов, она получила наконец от Бога разрешение всех скорбей, после пятидневных великих страданий, на 21 году жизни, пробыв 4 года и 6 дней в брачном состоянии.

282. 7 Ноября, без всякого бальзамирования (которого она не пожелала), с достодолжным великолепием, погребли ее в главной крепостной церкви; а 8 Ноября ныне царствующая царица, к великой радости царя, разрешилась от бремени царевичем Петром Петровичем, и по этому случаю устроенные празднества и ликования продолжались целые 8 дней.

283. 17 Ноября совершен обряд крещения новорожденного, и высокими восприемниками были короли Датский и Прусский. Обряд праздновался с особенным великолепием. Самое замечательное на этом празднике составлял пирог, из которого вышла довольно красивая карлица, совершенно нагая и украшенная красными лентами и фонтанжем. Явившись из пирога, она произнесла речь, угощала присутствующих [1341] бывшим у нее вином из своего же стакана, сама выпила за здоровье различных особ и за тем убрана была со стола.

На столе дамском таким же образом являлся карлик. Когда стемнело, все общество отправилось на остров Иеннессари, где сожжен был превосходный Фейерверк в честь новорожденного царевича. По отдаленности подмосток иллюминации, я не мог прочитать всего девиза и разобрал вверху только следующие слова, изображенные громадными буквами: “Надежда и терпение”.

284. 4 Декабря, именно в то самое время, когда я имел честь принимать его у себя за столом, с его министрами и генералами, царь получил известие о взятии острова Рюгена, и по этому случаю давал 9 числа почетный пир, на котором между прочими особенностями было роздано гостям 200 дынь, привезенных водою из Астрахани. Его Величество рассказывал нам, что Астрахань благословенная страна и что если б у нее были сообщения с Индостаном, Персиею и в особенности с Черным морем, для доставления водою превосходных дешевых произведений из ее области в другие земли, то она была бы настоящим раем.

Хотя из Астрахани и можно еще отплыть Каспийским морем, но далее водою в Персию доставить уже ничего нельзя; сообщения же этого моря с Черным, а следовательно и с Средиземным морем не имеется до сих пор, потому что начатое в 4707 году соединение Волги с Доном, впадающим в Азовское море, плохо подвигается вперед.

285. Царь опасался, что Татары, по наущению Турок, могут вмешаться [1342] в Польские дела и придвинуться с ордами своими к границам; поэтому он послал с 6-ю полками драгунов генерал-майора Вейсбаха (стоявшего летом у Киева в Бастове ¹⁶, а осенью в Стародубе) в Воронеж на реку Дон, для старательного наблюдения за намерениями Татар.

В тоже время Запорожцам и подвластным его величеству Татарам также повелено, по первому приказу, быть наготове и явиться в поле на конях.

286. 14 Января скончалась вдовствующая царица, супруга царя Федора Алексеевича (сводного брата настоящего царя). Она была родная сестра еще ныне живущего Русского великого адмирала Апраксина. Имя ей было Марфа Матвеевна, и скончалась она 51 лет от роду. Все генеалогии давно уже занесли её безо всякого основания в число умерших, и произошло это от следующего заблуждения: так как она прожила в супружестве всего только 4 недели, то от преждевременной кончины супруга своего в 1682 году помешалась и содержалась поэтому взаперти в своих покоях, где в течении семи лет ее не показывали никому, кроме прислуги.

287. Хоронили ее в вечерние сумерки с большим великолепием. От её печального дома до церкви было расстояние с небольшую четверть мили, и весь этот путь по льду уставлен был двойным рядом факелов, между которыми и совершалась процессия. Богатую корону,

всю усеянную драгоценными камнями, нёс тайный советник Толстой, а гроб и провожатых (числом [1343] более 500, из которых 200 были в похоронных плащах), везли на санях. Тело, по совершении над ним последнего погребального обряда, погребено в новой царской усыпальнице в крепостной церкви, где таким образом покоятся вместе сын и две дочери его царского величества, и сия последняя царица.

288. На этих похоронах впереди тела шло все Русское духовенство: архиереи, архимандриты, митрополиты, священники, певчие и все другие церковнослужители, в великолепных церковных облачениях, со множеством свечей, кадил и с непрестанным пением, что всё придавало процессии внушающий благоговение вид.

289. В подобных случаях у Русских искони в обыкновении были громкие рыдания, плачь и разные причитания, которые часто казались мне на сколько искренними, на столько же и притворными; но царь решительно хочет вывести этот обычай, и на упомянутых похоронах строго приказано было, чтобы никто громко не плакал и не причитывал.

290. Из простонародья многие думают, что душа покойника находится еще шесть недель в том месте, где она оставила тело; поэтому родственники во все это время окуривают постель умершего и отправляют при том ежедневно панихиды.

291. Есть еще одна вдовствующая царица, супруга другого сводного брата царя, Ивана Алексеевича, по имени Прасковья, о которой упомянуто было выше и которая прибыла из Москвы в Петербург с своими тремя царевнами. [1344]

292. Князь Гагарин, бывший правитель всей Сибири, получив известие, что у восточного предела Каспийского моря, в стране Самарканд, где родина Тамерлана, открыты некоторые минералы, послал туда из Сибири сведущих людей для исследования. Люди эти, порывшись некоторое время в земле, нашли много древних медных фигур, которые и прислали к Гагарину, а сей последний прислал их, как большую редкость, его царскому величеству в Петербург, где и я видел их. Это были чисто языческие идолы, в виде минотавров, быков, гусей, отвратительных старцев и девиц. Все эти изображения, по-видимому, действительно древние и внутри сильно отдающие запахом мускуса, держат в руках или копытах нечто в виде подсвечников, в которых вероятно горели свечи во время идолослужения. У гуся верхняя и нижняя части клюва, у минотавра морда снабжены пружиною, в роде шарнера, и подвижными языками; внутри же заметна дудка или труба, проходящая к лицевой части головы, через которую идолослужители говорили и морочили народ. Выбитые на этих идолах надписи, хотя и никому непонятные, сходны, по-видимому, с Персидскими и Монгольскими письменами. Его Величество приказал рыть далее в этом Самарканде, надеясь, что, может быть, найдутся еще подобные вещи, или откроются и богатые золотые жилы.

293. 6 Февраля оба царские величества, царь и царица, отправились в Германию и там в Данциге присутствовали на бракосочетании старшей княжны, дочери вдовствующей царицы Прасковьи с герцогом Мекленбурским. [1345]

294. В Петербурге получено известие, что Кубанские Татары, в количестве 6000 человек, по своему ежегодному обыкновению, сделали набег на Казанское царство и увели было в плен от 6 до 7 тыс. душ. Полковник Шварц, из Немцев, уже 18 лет состоящий на царской службе, погнался за ними с 600 драгун, из Шведских пленных, находящихся у царя на службе, настиг их в 40 милях за Казанью и хотел было стрелять по ним из орудий, но Татары выставили вперед пленных Русских, и полковник Шварц принужден был поэтому напасть на них с одними шпагами в руках. Он обратил Татар в бегство, захватил в плен сына начальствовавшего хана и множество других Татар, высвободил Русских, получив в добычу 1500 лошадей, и тотчас же приказал повесить на дереве ханского сына, а добычу разделить между солдатами. Этот Шварц приезжал в Петербург для донесения Сенату о совершенной им экспедиции и, получив новые инструкции, уехал обратно к себе.

295. Отсутствие двора и различные другие причины побудили меня осуществить давно желанную поездку в город Москву, и так как я познакомился с архиепископом Рязанским, то и упросил его снабдить меня письменным приказом во все Русские монастыри и церкви, чтобы мне, чужестранцу, вопреки существующему в России обыкновению, беспрепятственно показано было все замечательное. Кроме того, я взял с собою и приказ Его Царского Величества к Московскому начальству оказывать мне всякое содействие и услугу, и таким образом [1346] в этом путешествии я имел вполне удобный случай осмотреть и узнать все достойное примечания.

296. Выехав под вечер 24 Февраля 1716 г. из Петербурга, 25-го я приехал в Новгород, 27 в Тверь, а в 8 часов утра 28 числа, следовательно менее чем в четверо суток, прибыл в Москву. Весь этот путь, более 120 Немецких добрых миль, совершают на санях чрезвычайно быстро; летом же напротив в течении 2-3 недель, и сия последняя езда невыносимо тягостна, по причине множества досчатых мостов на дороге.

297. Без удобства саней, употребляемых в России, иностранцу невозможно было бы вынести в дороге сильные морозы. Сани сверху и кругом крепко закрыты и укутаны, так что ни малейший ветер не может проникнуть в них, а по обеим сторонам вделываются маленькие оконца и сумки или карманы для книг, ради препровождении времени, и для съестных припасов; вверху над головою висит фонарь с восковою свечою, которую зажигают с наступлением ночи. В самых санях внутри стелется постель, в которой и лежишь день и ночь во время пути, а в ногах кладутся нагретые каменные плиты, или медные фляги с горячей водой, чтобы теплее было в санях; около фляг ставится ларец с вином и водкою, для предохранения этих напитков от мороза, хотя, впрочем, при всех предосторожностях, самые горячие напитки замерзают и обращаются в лёд. В такой спальне едут день и ночь, не выходя из саней, разве за надобностию, тем более, что по всей дороге нет ни гостиниц, ни съестных припасов, которые бы [1347] можно было купить, кроме черствого простого хлеба и предурной водки, так что всегда следует держать при себе в санях свой холодный обед.

298. На протяжении всей дороги находится 24 почтовые станции или яма, как Русские их называют, на расстоянии 4 или 5 миль одна от другой, и на каждой станции стоят 20 и более почтовых лошадей, содержимых особыми, приставленными для того крестьянами, кои, получая ничтожные почтовые деньги с проезжающих, освобождаются от всех других повинностей и служат только для провоза проезжающих. Такое удобство и дешевизна езды очень облегчают двор и купцов в их путешествиях между Петербургом, Москвою и Архангельском, которые иначе совершались бы с великими трудностями. Почтальоны имеют только один значок, изображение государственного орла, который надевают они на время дороги, ходят же они в простой крестьянской одежде и никаких почтовых труб или рожков не употребляют.

В 1718 году верховая почта, т.е. верхом на лошади, устроена по Немецкому образцу, и почтальоны дуют теперь в рог как умеют, и носят серые кафтаны, на спинке которых пришит вырезанный из красного сукна почтовый рожок. Крестьянам, приставленным для верховой почты, в начале очень не нравилась эта игра на рожке и точно определенное время езды, и я помню еще одного такого новичка почтальона в Петербурге, который, со злости на такое нововведение, выпил столько водки, что тут же на месте и умёр: таким образом ему лучше было умереть, чем дуть в рожок, [1348] и этим он явил образец упрямства своей нации.

Возящие проезжих почтальоны, или извощики, носят всё еще, как сказано, крестьянскую одежду и, вместо почтового рожка, очень звонко свищут губами; этим же свистом подгоняют они лошадей и поворачивают с дороги встречных проезжих. Приезжая на следующую станцию, они поднимают громкий крик перед станционным домом и кричат: “давай!” т.е., давай лошадей до тех пор, пока не запрягут новых лошадей и не поедут далее. Они гонят лошадей всегда в галоп, чуть только позволяет дорога, хотя седоки и не требуют этого.

299. Один математик-Англичанин, живший в Москве, предложил его царскому величеству провести прямую проезжую дорогу из Москвы в Петербург, по прямой линии; предложение это было одобрено, и ему оказано было такое содействие, что в 1718 году все работы по проложению нового пути, стоившие громадных издержек, окончены, и путешественники выиграли расстояния более 30-ти миль.

300. Важнейшие города на этой дороге Новгород, Тверь и Валдай. Новгород довольно обширный, но состоящий большею частию из простых, деревянных крестьянских изб; он обведен глубоким рвом и защищен древнею каменною стеною.

21 год тому назад, он весь сгорел, и теперь едва видны только следы его древнего великолепия; только при старательном исследовании, на больших расстояниях по обеим сторонам города, можно заметить, как далеко простиралась окружность его в древние времена. Многие каменные монастыри уцелели от пожара, [1349] и теперь насчитывают их, вместе со вновь выстроенными, до 180 церквей в самом городе и окрестностях.

Некогда Новгород славился цветущим состоянием по своей торговле, ибо находился в Ганзейском союзе и был в нем главным складочным местом для других городов; отсюда-то и произошла известная Русская пословица: “кто против Бога и великого Новогорода?”

Русские и теперь еще славятся этим городом и держат его в великом почете по причине покоящихся в нем нетленных мощей св. Антония и чудес его. Они показывают даже тот мельничный жернов, на котором этот святой приплыл в Новгород из Рима по открытому морю.

301. В городе Твери около 2000 домов, 70 церквей и монастырей и довольно сильная, на горе возведенная, крепость, в которой живёт комендант. Город стоит на реке Волге, впадающей в Каспийское море: и так как лежащее на той же реке царство Казанское сплавляет сюда ежегодно по нескольку тысяч ластов хлеба, что Тверь составляет настоящее складочное место для хлебной торговли, и отсюда уже санным путем развозится все потребное количество хлеба для армии и в Петербург.

302. Валдай-городок менее значительный, и дома в нем, равно как и в других посредственных городах и местечках, деревянные, выстроенные из бревен, сложенных одно на другое и подверженные весьма частым пожарам, потому что очень немногие из них имеют трубы.

303. Почва земли почти до самой Москвы песчаная и не особенно плодородная; [1350] по дороге ничего кроме елового лесу не видно, хотя всё-таки страна от Петербурга до Твери кажется плодороднее, чем от Твери до Москвы. Деревень встречается мало, и расположены они не в лесах или кустарниках, а на открытых, ровных полях, и крестьянские избы сложены из голых бревен, без извести, окон и железа. Печи в этих избах преогромные и занимают четвертую часть всего жилого помещения. Когда печь вытопят и закроют, вся семья забирается к вечеру на неё, укладывается там плотно друг к другу и прожаривается вдоволь. Если на печи места не хватает, устраиваются из досок, под самым потолком, палати, на которые и забираются остальные члены семьи, так что на полу никто никогда и не спит. Когда я, бывши в Твери, застал таким образом на печи и на палатях целых 20 человек: родителей и детей, зятьев и невесток и остальных челядинцев, то спросил их, “не тесно ли им так спать?” мне отвечали, что им очень удобно в таком теплом месте, что они покоятся там очень хорошо и никакой другой постели не употребляют.

304. Так как почва земли в большой части страны по этой дороге (как упомянуто) мало плодородна, а в некоторых местах жатва не вознаграждает и затраченного на неё труда, то многие крестьяне вовсе не заботятся об обработке земли, а собирают и продают только то, что доставляет им сама природа. Сена у них вдоволь и чего сами не изведут, возят в другие места и обменивают на потребный зерновой хлеб. Хмель растёт там везде сам собою, очень часто в лесах, [1351] и не требует за собой никакого ухода или заботы. Этот хмель крестьяне собирают, развозят и продают и таким образом поддерживают свои средства к существованию. Вообще сельское население ведет горестную жизнь тем более, что все крестьяне - рабы и работают на господ своих; но выносят они такое состояние очень терпеливо, потому что не знают иного, лучшего образа жизни, и другого они не видали и у родителей своих и дедов. На всей большой дороге нет у крестьян ни порядочного домохозяйства, ни продажных съестных припасов и напитков, и каждый едущий в Москву должен запасаться необходимым продовольствием на всё время пути. Никаких свечей у крестьян нет, а хозяин, хозяйка и дети носят тонкие зажженные лучины в руках, или во рту, держа их наискось, бегают с этими лучинами всюду в избе и отправляют с ними все свои работы. Прежде крестьяне носили длинные, до земли доходившие одежды и очень не охотно соглашались изменить их; но их отучили от таких длиннополых кафтанов следующим, довольно действительным средством. У городских застав понаставили солдат, которые каждого крестьянина, прибывшего в город в длинном кафтане, ставили на колени и тут же обрезывали ножницами кафтан до колен, да кроме того взыскивали с него и денежную известную пеню. Теперь крестьяне ходят уже в своих суровых коротких, по колена идущих, кафтанах, а летом в такой же короткой рубахе, выпущенной поверх портов и охватываемой поясом, на котором спереди висит обыкновенно большой [1352] нож в ножнах, с боку кнут, а сзади заткнуты корявые рукавицы и топор. Волосы подстригают они коротко, до ушей, и зиму и лето носят мохнатые шапки; бороды до сих пор крестьянам еще оставлены, потому что между ними мало рук, которые могли бы приучиться к бритве. Обувь их составляют лапти, плетенные из лык, и иной обуви они и не знают. На шее, с самого часа крещения, они носят крест, а при нем и денежный кошель, хотя мелкую монету, если ее немного, долго держат во рту, и если им подаришь или заплатишь за что такою монетою, они тотчас бросают ее в рот и держат ее там под языком.

В каждом селении есть как бы старший крестьянин, которого зовут старостой; он заправляет деревней, но власть его очень ограничена, и чего он сам порешить не может, то переносится им в городскую канцелярию.

Как в городах, так и по селениям Русские женятся очень молодые, и все крестьянские избы всегда полны ребятишками. Если крестьянин берёт жену из другого селения, то платит за дозволение от 4 до 5 рублей, за жену же из своей деревни только 4 пфенинга. В малых и больших местечках или сёлах есть церкви; но так как проповедей в них не говорят и школ нигде по деревням нет, то народ не может иметь больших сведений в религии, а тем менее в чтении и письме, хотя ныне правящий царь, желая изгнать древнюю слепоту и невежество, имеет намерение поставить учителей, для обучения детей чтению и письму, по всем селениям [1353] своего государства, как это заведено уже в городах.

305. Русские держатся уставов своей веры с слепою покорностию и чрезвычайно строго, и я всегда удивлялся тому, как ревностно крестьяне соблюдают свои посты, при чем некоторые из них до того суеверны, что и проезжему в это время не продают ни молока, ни яиц. Они веруют, что если будут соблюдать свято только эти посты, то во всякое другое время могут жить в свое удовольствие, почему у них и совершается такая бездна беспорядков и насилий во время масленицы, которая составляет карнавал Русских и предшествует их великому посту.

306. На погребении родственников своих Русские поднимают громкий плачь и причитанья. В Петербурге они сдерживают еще себя тем, что (как выше уже сказано) там это положительно запрещено; в отдаленных же от Петербурга местностях Русские продолжают вести себя в этом отношении по-старому, и в одном селении, на похоронах, я слышал в доме покойника, через окна, такой необычайный плачь и крик родных умершего и сторонних, нарочно нанятых для того, баб, что крики эти разносились по всему селению.

В Петербурге, в случае смерти простолюдина, выставляют его прежде на улицу, зажигают перед ним восковую свечу и просят у проходящих подаяния на погребение умершего. Сердобольные прохожие люди кладут около свечи деньги, и если близкие покойника или те люди, которые хотят снести его в могилу, найдут, что собранным подаянием достаточно оплачивается их труд, то кладут покойника в рогожу, [1354] увязывают в ней и, повесив его в роде мешка на шесте, взваливают на плечи двум, из среды своей, носильщикам и таким образом несут на кладбище, уговорив в таком случае еще нескольких приятелей покойного проводить его до могилы. Однажды я видел, как двое Русских, пронесши уже подобным образом покойника порядочное расстояние, рассудили затем, что собранных денег было недостаточно; поэтому они положили тело на землю, зажгли восковую свечу, стали по-своему креститься и причитать свою краткую обычную молитву: “Господи помилуй!” и поджидали таким образом подаяния; они никакого подаяния не получили, а ночь между тем наступила, но они все-таки не хотели окончательно унести тело для погребения, в надежде на завтра получить хоть ничтожную милостыню; поэтому они высмотрели под мостом узкое, пустое местечко, сунули покойника туда, и как голова его не умещалась там свободно, то они гнули и теребили покойника до тех пор, пока не запрятали его и с головой; за тем благословили его и пошли своею дорогой. На следующий день они отнесли тело на кладбище.

307. Незадолго перед Рождеством Христовым у Русских бывает праздник, называемый ими родительскою субботою; в этот день кровные родственники умерших собираются на их могилы, приносят туда разного рода подарки и съестные припасы, поднимают там громкий плач, спрашивают покойников: “что они поделывают, зачем умерли, что свело их в могилу?” и т.п. затем, расходятся по домам, а священники собирают с могилы оставленные там кушанья и подарки, в [1355] пользу церкви. Подобный надгробный плачь бывает, впрочем, и в другие дни, когда покойник недавно погребен, и в Москве я каждый день видел на кладбище людей, с плачем и скорбными телодвижениями преклоняющихся над могилами.

308. В одном селении близ города Твери, я с удивлением услыхал двух Русских, говоривших на чуждом языке, именно на Финском. Когда я спросил их: Русские ли они, и если природные Русские, то не живали ли они в Финляндии, они сначала не хотели совсем отвечать, но наконец сказали, что они Русские и никогда далеко от своей деревни не уходили, а выучились говорить по-русски и по-фински от своих родителей; при этом они указали мне на одного старика, который мог сообщить мне более сведений по этому предмету. Этот старик рассказал, что отец его, в числе нескольких тысяч других Финских жителей, во время смут и враждебных столкновений между Русскими и Шведами, оставил свое отечество и отдался под покровительство царя; эти колонии поселились в разных местах, до самой Твери и до сих пор удержали Финский язык, хотя и довольно уже испорченный.

По счислению сказанного старика я нашел, что переселение, о котором он говорил, совершилось во времена Густава Адольфа и генерала его Якова де-ла-Гарди, который нанёс Русским много вреда, ибо тогда царь Михаил Федорович уступил Шведам Кексгольм и Ингерманландию; жители же этих мест, частию по собственному побуждению, ради перемены управления, частию же по принуждению царей, переселились [1356] в Россию. На всем пути моем до Новгорода я не встречал подобного рода людей; но, по собрании более точных сведений, я узнал, что по обеим сторонам большой дороги, целый ряд селений (как Венды в Германии) наполнен этими Финскими переселенцами. Хотя они называют себя Русскими и на словах признают Русскую веру, но в сердце питают свою особую веру и держатся обычаев, которые, не смотря на строгий надзор Русских, передают от детей внукам, в такой тайне, что их нельзя ни в чем соследить. Прежде их очень преследовали, но при теперешнем правлении на них смотрят сквозь пальцы, потому что живут они тихо и в точности несут все свои подати и повинности. У них есть и свои Русские церкви, но в удаленных и глухих местностях; они редко посещают их, и хотя часто слышится колокольный звон, возвещающий богослужение, но это только для виду, и те заезжие со стороны люди, которые случайно пожелали бы присутствовать на молитве и пошли бы в церковь, увидали бы, что двери её заперты, и в ней нет ни священника, ни прихожан.

309. Город Москва лежит в обширной, красивой равнине; пространством своим и сотнями золоченых колоколен, блестящих на солнце, представляет она зрелище прекрасное, хотя внутренность её не соответствует такому наружному виду. Длину ее считают в полторы, а ширину в одну Немецкую милю; в прежнее время она имела в окружности девять Немецких миль.

Весь город разделяется на 4 округа или части, и каждая из них обнесена стеной и обведена глубокими [1357] рвами, которые, впрочем, не защитили бы против порядочного нападения. В округе первой стены лежат слободы иди пригороды, через которые протекает река Москва. Значительнейшая часть этих слобод уничтожена прежними набегами Татар, а равно и частыми пожарами.

В округе 2-й стены лежит царь-город или царский город; а в 3-ей Китай-город, называемый так потому, что в нем продаются Китайские товары. В 4-й стене лежит Кремль, которым называют и царский дворец, местожительство царя и вместе небольшой город. Подле и вокруг дворца находятся канцелярии, дом патриарха и 40 слишком больших и малых церквей. Перед дворцом большой рынок и самая значительная площадь в городе. Все церковные, духовенству принадлежащие и светские здания в Кремле чрезвычайно прочны и возведены исключительно из камня.

В помянутом Китае-городе находится место, назначенное собственно для торговли, и все тамошние лавки разделены особыми входами, так что для каждого сорта товаров определены особые отделения и улицы, что при обширности города представляет большое удобство для покупателей. Изображения божества и святых продаются или, как Русские выражаются, меняются на деньги в особом отделении, и никто здесь не смеет торговаться за такие иконы, но обязан или заплатить запрошенную цену, или оставить лавку.

В этой части города, исключительно назначенной для торговли, не смотря на обширность ее, всегда такая бездна и давка народу на всех улицах, что с трудом пробираешься, и этот округ я каждый день находил [1358] оживленнее, чем ярмарки в Германии. В царь- городе находятся большие рынки, на которых продаются только одни деревянные предметы и товары. Там стоит наприм. несколько сотен деревянных домов, сделанных на продажу, и если находится покупщик, то такой дом тут же разбирается по частям, перевозится на место, куда желает покупщик, и там скорёхонько опять складывается. Эти дома, которыми застроена большая часть Москвы, складываются из больших и малых бревен, собираемых в четвероугольник одно на другое; щели в них проконопачиваются мхом, а крыши выстилаются тонкими досками или тёсом. На этом же рынке стоит и несколько тысяч гробов различной величины; это просто выдолбленные бревна в виде корыта, с крышею, несколько заостренною к верху. Как только умирает простолюдин, близкие его покупают подобный гроб и в нем несут его для погребения в могилу. Как я сказал уже, большая часть домов в Москве деревянные, и сложены они почти так же, как деревенские избы. Великие и частые пожары образовали во многих местах пустые и печальные площадки, к скорой застройке которых надежды не предвидится тем более, что по вышедшему в последнее время указу не только никто не смеет вновь построить деревянный дом, но и для улучшения существующих уже хороших домов обязаны все употреблять исключительно камень; и от таких-то пустопорожних мест город еще более теряет в своем объеме.

Намерение его царского величества было, кажется, таково, чтоб воздержать [1359] своих Московских подданных от расходов на постройки в Москве и заставить их по возможности строиться в Петербурге; когда же эта цель будет до некоторой степени достигнута, то его величество имеет в виду не допускать Москву до разрушения, но желает поддерживать ее в том состоянии, в котором она теперь находится.

В Москве считали всё-таки до 3000 каменных зданий, которые вообще прочно сложены и большею частию стоили громадных издержек, и одни эти каменные дома могли бы составить хороший город, если б все они стояли в известном порядке и примыкали друг к другу. Но они разбросаны там и сям, и в промежутках между ними раскидано несколько тысяч деревянных домов, и все эти дома кроме того выходят не на улицу, а построены позади, внутри дворов и от пожара и воров обведены высокими каменными стенами. Улицы выведены также беспорядочно, и лишь в очень немногих местах замощены мостовою; в остальных же везде уложены мостками из досок, которые в летнее время делают езду по городу чрезвычайно затруднительною.

Меня уверяли, что в Москве и ее окрестностях должно быть 1500 церквей и монастырей, и так как у каждой церкви непременно по нескольку колоколов, то колокольный звон в Москве без конца. Колокола здесь не приводятся в движение ногой, как в Германии, но звонят в них, дергая за веревку, привязанную к языку. В большие праздники, и особенно на святой неделе, простолюдины неудержимо теснятся на колокольни, чтобы позвонить хорошенько; они верят, что от такого [1360] усердия и уши их, и другие дела на целый год пребудут благополучны.

В городе несколько часов, и на выстроенной князем Меншиковым изящной церкви часы с колокольною игрою. У каждого боярского двора имеется стража, которая выбивает часы деревянным молотком по большой доске. Простой народ считает дневные часы с восхода солнца до заката.

Бедного люду и безбожной сволочи, которая ничего не делает от лени, в Москве такая бездна, и всевозможные уголовные происшествия так часты, что чуть только наступают сумерки, никто по своей охоте не выходит из дому без надёжных проводников. Воры становятся где-нибудь в уголку улицы и бросают толстые дубинки в головы проезжающих или проходящих с такою ловкостью, что редко дают промаху. Самое опасное время бывает на масленице, когда народ безумеет и свирепеет, и накануне моего приезда в Москву на улицах найдено более 60 убитых людей; двух из них я сам видел на дороге, въезжая в город. Опасность усиливается и предосторожность путников умножается от того, что их величества находятся в отсутствии, в отдаленных странах, и люди готовые на всё недоброе обыкновенно говорят себе: “До Бога высоко, до царя далеко!” (Bog wissoko, ossodar dalioko).

В Москве заведен такой обычай, что все найденные на улицах убитыми в продолжении целого года свозятся за город в одну глубокую яму, а в Пятидесятницу, в известный определенный для того день, посылается туда священник, [1361] который отправляет разом по всем усопшим панихиду и приказывает затем засыпать такую могилу землею.

Уже несколько лет тому назад его царское величество учредил в Москве три гимназии и учителями в них определил многих Русских ученых монахов, которые обучались в Польше, Украйне и Пруссии. В первой гимназии от 300 до 400 учеников, из Поляков, украинцев и Русских, которым в нескольких классах преподают humaniora, и эти иноки - острые и разумные люди. Когда мне показывали здание и церковь этой гимназии, а также и методу преподавания в ней, то под конец один из гимназистов высшего класса, какой-то князь, сказал довольно искусную, за ранее выученную, речь на Латинском языке, которая состояла из комплементов.

В другой гимназии проходят всю математику, и в ней до 700 учеников, которые по способностям разделяются на три класса и содержатся вообще в строгой дисциплине. Преподаватели в ней - Русские, но самый главный из них Англичанин, в совершенстве обладающий Русским языком; он превосходно обучил многих молодых людей, поступивших уже в морскую и военную службу. По приказу его царского величества, он послал в настоящее время во вновь учрежденную в Петербурге морскую академию еще сотню молодых людей, которых вывел он из грубейшего невежества, а затем и сам он был призван в Петербург в эту Академию, в качестве профессора.

Юношество, находящееся в 3-ей гимназии, обучается наукам, исключительно [1362] относящимся до мореплавания.

4 Марта я осматривал главную церковь в Кремле. Это просторное, древнее и чрезвычайно прочно сооруженное каменное здание. Против самого алтаря и в шести шагах от него, на правой руке, находился царский, а на левой патриарший стул. Посреди церкви висела серебряная корона необыкновенной величины. Образ Божией матери и другие иконы и украшения алтаря унизаны множеством жемчуга и драгоценных каменьев различных родов, стоимость которых оценивается суммою свыше полтонны золота. Священники показывали мне другой образ Святой Марии, сделанный Святым Лукою. В этой главной церкви покоятся весьма чтимые Русскими святые: Эол ¹⁷ (Aeolus?), Антоний и Филипп, в каменных гробницах, обнесенных железными решетками. При мне открыли гроб первого святого, и нетленные мощи его были обложены и совершенно покрыты множеством шелковых одежд, из-под которых священники показывали только одну руку, которую пришедшие с нами Русские целовали с великим благоговением и умилением. В этой же церкви находился и тот образ, который изрубил ножом один Русский, заживо сожженный в прошлом году, по уличении его в ереси и непочитании икон, о чем я рассказывал уже выше.

В отдельной камере хранится великое богатство золотых чаш, тарелок и другой церковной утвари, а также и чисто и чётко писанный Новый Завет в серебряном переплете, [1363] усеянном множеством драгоценных каменьев. Показывали мне еще чашу из яшмы, весьма древней Греческой работы, которую св. Антоний бросил будто бы в Риме в воду, и затем, прибыв в Новгород, снова обрел её в тамошней реке. Этому Антонию и чудесам его Русские придают великое значение.

На колокольне этой церкви лежит большой знаменитый колокол, которому подобного нет нигде, в чем согласны между собою все описатели оного. В один пожар колокол этот раскололся и упал на землю. Близь церкви видна еще яма, в которой он был вылит и которую не зарывают в воспоминание об этом событии; но никто из Русских не мог мне объяснить, каким образом эта громадная махина поднята была на высоту колокольни. Родившиеся в Москве Немцы, которых я взял с собою на колокольню, рассказывали мне, по преданию, следующее: по неимению сведущих иноземных людей, Русские подбивали под колокол и укрепляли несколько тысяч кольев и таким образом, мало помалу, приподнимали его постепенно всё выше и выше и наконец, с несказанными трудами, приподняли его таким образом до потребной высоты, а за тем спустили его по скату в отверстие колокольни. Колокол исписан множеством имен людей, осматривавших его.

Подле соборной церкви стоит дом, в котором живёт патриарх. В одном большом его покое, подобном конвиктории, стоял на возвышении в 4 ступеньки стул, на котором он сидел один за трапезой; остальные духовные особы сидели и кушали за низкими столами. На верху [1364] была библиотека, состоявшая из Русских, Славянских, Польских и восточных древних книг; я не нашел в ней никакой другой Немецкой книги, кроме Священного Писания, переведенного д. Мартином Лютером и напечатанного в Люнебурге в 1650 году. Ни в одной церкви, ни в монастыре я не видел Ветхого Завета, но везде один только Новый Завет, на переплет и украшения которого Русские обращают большое внимание. Ветхий Завет, за исключением 1-й книги Моисея, считается бесполезным для назидания прихожан. В помянутой же выше комнате стоят шесть деревянных ящиков или сундуков, с хранящимися в них 77-ью патриаршими ризами, которые, по упразднении патриаршества, теперь не употребляются при богослужении.

Некоторые Англичане, бывшие со мной и хорошо знающие толк в драгоценных камнях и жемчуге, уверяли, что драгоценности на всех этих одеждах или ризах неоценимы. Ризы, которые носили умерший в 1702 году патриарх Адриан и предшественник его святой Никон, хранились в двух особых сундуках, и одну из них, работы многоценной, 100 лет тому назад, прислали в подарок Греческие патриархи. Митры и посохи, предносимые перед патриархами, обиты золотом и богато усеяны драгоценными камнями; один из таких посохов подарил Московскому патриарху отец нынешнего Персидского государя. Всё одеяние, принадлежащее к облачению патриарха, состояло из такого множества частей, и было так тяжеловесно, что я едва мог поднять оное одною рукою. [1365]

5 Марта осматривал я церковь Архангела, в которой находятся гробницы всех Русских царей. Священник провел меня в отдельную от церкви камеру, к стороне, позади алтаря, в которой стояли 3 каменные гроба. В первом из них покоился знаменитый царь Иван Васильевич, а в остальных оба сына его. Истинный Димитрий, убитый в 1591 году своим главным гофмейстером Борисом Годуновым (который по смерти царя Феодора избран был царем), лежит в особом месте в этой церкви; гробница его стоит в колоннаде против алтаря, под другим небольшим приделом или алтарем в честь его, и Русские чтут этого Димитрия, почти как святого; большинство твердо верит, что подосланные Борисом убийцы умертвили этого юного царевича, который жил в Угличе, городке в 180 верстах или в 36 Немецких милях от Москвы, вместе с своею матерью, и что тело бывшего потом на престоле и безжалостно убитого Лже-Димитрия сожжено и прах и следовательно не могло быть положено в гробницу. Отец ныне царствующего государя, Алексей Михайлович, с двумя сыновьями своими: Феодором и Иваном Алексеевичами, которые оба царствовали, лежат почти посреди церкви, близко друг от друга, и три медные гроба их одеты великолепнейшими покровами. Бирюзовый камень, который царь Иван носил на себе и который вделан здесь в крышку его гробницы, ценится особенно дорого по необычайной величине.

Остальные цари лежат длинным рядом вдоль стены, тесно один к одному, и гробы их также покрыты драгоценными покровами, Великие [1366] князья царской крови, не правившие царством, покоятся в особом месте, и гробы их (которых я насчитал в этой церкви около 30) вообще менее великолепны. Все покровы на царских гробах раскладываются на них только в большие праздничные дни, или для показа чужестранцам (как это было в настоящем случае), и никогда в другое время, и работы они превосходной, по Русскому образцу; самая основа их шелковая или бархатная; вверху на многих из них массивный золотой крест, а по краям каждого покрова обозначены имена покойников, вышитыми или низанными Русскими буквами из многих тысяч жемчужин и дорогих каменьев разного рода. В этой же церкви показывали мне также гроб св. Алексия и кусок дерева от креста Спасителя. На налое перед алтарем видел я здесь же четырехугольную доску или плиту, разделенную на 30 или более маленьких отделеньиц, из которых в каждом вделано по небольшой частице костей или мощей, с надписью какому святому они принадлежат, и из них-то набожные люди выбирают мощи того или другого, по нуждам своим, или особому благоговению к ним, прикладываются и служат перед ними молебны.

После этого я отправился в женский монастырь, называемый Чудовым ¹⁸ и послал уведомить настоятельницу о желании моем обозреть монастырь; когда же она не только [1367] удивилась просьбе моего посланного, но и представляла разные к тому препятствия, то я послал к ней дьяка или канцелярского чиновника, который всюду сопровождал меня, с письменным приказом архиепископа Рязанского и, по предъявлении этого приказа, она тотчас же велела отворить для меня церковь и выслала двух старых монахинь проводить меня. Одна из этих монахинь постоянно придерживала меня за рукав и когда я, желая из любопытства посмотреть на алтаре одну чрезвычайно-древнюю, изящную икону, высвободился от неё, то сей час же, во всех тех местах, где я был, стали окуривать ладаном и затем, сделавши мне легкое замечание, показали мне гробницы всех цариц и царевен, которые были украшены так же, как и гробы царей, и вообще убраны были хорошо. Царицы и царевны покоились большею частию в каменных гробах; они положены в том последовательном порядке, в каком умирали одна за другою. Мне показывали также гробницу св. Аилтуля ¹⁹, Ailtuli, жившего за 300 лет тому назад и мне много рассказывали о чудесах его.

Настоятельница этого знаменитого монастыря, которую Русские называют игуменьей, приказала из любопытства просит меня пожаловать к ней в комнату, хотя она больна и вообще редко с кем видится. Ей прислуживало [1368] с великим уважением довольное число монахинь; она жаловалась мне на нездоровье, отрезала кусочек черного хлеба, обмакнула его в неизвестное мне сладковатое питьё и подала мне сесть его. За тем одна монахиня принесла кой-какие шелковые работы, деланные в монастыре, которые настоятельница подарила мне на память. Настоятельница очень много расспрашивала меня о состоянии Немецких земель, о женских тамошних монастырях и с большим вниманием слушала сообщенные ей мною сведения. Наконец, в знак особого своего расположения, приказала она некоторым из важнейших монахинь своих угостить меня в их общей трапезной келье, что монахини и исполнили с великою учтивостию и вниманием ко мне и были очень разговорчивы со мною; за тем, угостив меня, против моего желания, пятью чарками водки, они просили меня не замедлить снова посетить их.

Едва успел я возвратиться домой, как один из прислужников описанного сейчас монастыря принёс мне от настоятельницы письмо, с различными незначительными подарками, монастырской работы. Так как некоторые приятели вразумили меня, что это было вежливое напоминание о хорошем ответном подарке и благодарности за обозрение монастыря, то я уплатил мой долг, послав ей несколько картин духовного содержания, для украшения её келий.

В этом монастыре есть и замужние женщины, которые или сами поступили сюда вследствие неудовлетворительного супружества и других уважительных причин, или заточены сюда своими мужьями, что в [1369] этой стране сделать вовсе не трудно. Русские женщины живут в большой зависимости; положение их рабское, и мужья держат их так строго, что многие питают страх к брачному состоянию и охотнее избирают монастырь. Мужья, если пожелают поступить в монахи, то такою переменою состояния могут также расторгнуть брак. Между молоденькими монашенками есть очень много таких, которые живут в монастыре по принуждению и которых отдали насильно сюда или родители за непослушание, или чаще братья и другие родственники, для того, чтобы иметь возможность по своему желанию распорядиться наследством; потому и случается, что в таких монастырях, как например помянутый выше Чудов монастырь, попадается очень много молодых, красивых и знатного рода монашенок. Монахини носят длинные, черные, с широкими рукавами рясы, перетянутые поясом, а на голове черные же, на плеча ниспадающие, широкие клобуки, и когда присутствуют на богослужении, то покрывают еще верхнюю часть лица флёром. Молитвенные часы совершают они как днем, так и ночью и поют в два хора по Русским нотам или напеву; но мелодии их поются почти в один тон, и потому в них нет никакого искусства. Русские не допускают в церквах никакой инструментальной музыки и говорят, что один только голос человека может восхвалять Бога. Точно также у них в церквах нет стульев, и молящиеся либо стоят, либо припадают на колени, крестясь беспрестанно перед образами и повторяя краткую молитву: Господи помилуй! в то время, [1370] как священник служит обедню. Русские беспрестанно прибегают к крестному знамению, которое совершают они сложив два (sic) перста и прикладывая их сперва на голову, потом на грудь, на правое и на левое плечо, и на всех улицах, где только завидят они церковь или крест, их всегда встречаешь в таком благоговейном положении. За четверть мили от города лежит еще чрезвычайно богатый, так называемый Девичий монастырь, в котором жила и погребена замешанная в бывшем бунте сводная сестра его царского величества, царевна София, и в который никто, без особенного дозволения бывшего тогда вице-царя Московского, князя Федора Юрьевича Ромодановского, не допускался. Этот господин имел обыкновение приневоливать приходящих к нему гостей выпивать чарку сильной, с перцем смешанной, водки, которую держал в лапе хорошо обученный большой медведь, при чем часто, ради потехи и в случае отказа гостей пить водку, этот медведь принуждал их к тому, срывая с них шляпу, парик или хватая за платье. Хотя этот князь Ромодановский, бывши в Петербурге, принял меня по своему весьма дружественно, но по причине описанного сейчас приема я не решился в Москве сделать ему визит, почему и не мог осмотреть внутри сказанный знаменитый Девичий монастырь. Лежит этот монастырь на прекрасной равнине, и из него открывается вид на всю вокруг лежащую окрестность. В нем триста монахинь, живущих очень строго и никогда не выходящих из монастыря; в праздничные только дни они пользуются одним удовольствием: гуляют [1371] по большой, окружающей монастырь каменной стене. Другая сводная сестра его царского величества, царевна Катерина, по основательному подозрению, также прожила в этом монастыре несколько лет, но благодаря ходатайству третьей сводной же сестры царя Марии (впавшей потом в немилость по делу царевича Алексея) и благодаря просьбе царевны Натальи, она выпущена из монастыря семь лет тому назад. Она жила тогда в Москве, в своем дворце, совсем на краю пригорода, получала соответственное своему состоянию содержание и отличалась большим умом и геройским духом. Его царское величество приказал ей прибыть в Петербург и жить там, но она от этого упорно уклонилась.

В описанном Девичьем монастыре показывали мне на окружающей его стене комнату, в которой царевна София содержалась в начале своего заточения и из которой она должна была смотреть на казнь повешенных перед ее окном, преданных ей, бунтовщиков. Она прожила пятнадцать лет в этом монастыре, и однажды, вспоминая ее, царь высказал такое мнение о ней, что если б не жажда ее к правлению, то она была бы совершенная царевна по телесным и духовным дарованиям своим.

В полумили от города лежат еще Симоновский, Донской и другие монастыри, которые все состоят из прочных, ценных и большими каменными стенами окруженных зданий и храмов. Последне-названный монастырь состоит из одних чистых Украинцев и других Русских, родом с реки Дона и, как рассказывал мне настоятель, поводом к сооружению его послужила найденная [1372] сто лет тому назад на той реке икона Девы Марии, каковую икону он показывал мне.

10-го Марта я отправился в Воскресенский монастырь, в сопровождение 8 драгун и одного капрала, данных к услугам моим. В этот монастырь стекается множество богомольцев, и он у них в большом уважении, потому что патриарх Никон устроил его внутри по образцу Св. Гроба Иерусалимского, самым точным образом, сообразно его величине, украшению и всем вообще принадлежностям, при посредстве нескольких искусных мастеров- строителей, которых он нарочно для этого посылал в Иерусалим; и сооружение это стоило громадных издержек. Монастырь находится в 8 милях от Москвы, окружен большою, высокою каменною стеною и рекою, обильною рыбой. Внутри, по стене кругом, расположены кельи для 80 иноков, и там же помещаются 4 пленных Шведа, именно два главных лейтенанта, один генерал-адъютант и один тайный секретарь Цедергельм. Пока я был в монастыре, их не выпускали из комнат, но во всякое другое время им позволяют ходить на охоту, в сопровождении стражи. Здание святого гроба и всего храма сооружено из высеченных четырехугольных камней, точно так же, как и почти все другие монастыри в Москве, и точно так же, как в самом Иерусалиме. Оно разделяется поверх земли, на земле и под землею на множество отделений, приделов, небольших часовен и галерей, из которых в каждой части свой алтарь, и этих алтарей я насчитал более 70. Перед дверью гроба, у отваленного камня, где нарисована стража, [1373] тускло горела лампада, у которой сидел старый монах и просил подаяния. Осмотрев все замечательное, равно как и гроб погребенного там же патриарха Никона, золотую церковную утварь и всю остальную сокровищницу, пошел я к архимандриту или настоятелю монастыря, и в назидательной беседе с ним о разных предметах я между прочим узнал, что, в четверти мили от монастыря, патриарх Никон прожил в одной пустыне целые 20 лет; но что к месту этому, зимой и по причине весьма глубокого снегу, добраться мне было нельзя. Я много слышал об этом замечательном Никоне, и так как Русские чтут его весьма высоко, то мне крайне хотелось взглянуть на это уединенное место, и я, после многотрудных усилий (потому что снег был глубиною в рост человека) через два часа, пробрался туда. Я нашел там весьма небольшую каменную часовню, окруженную несколькими деревьями и деревянным тыном. Два окаменевшие от дряхлости монаха, услыхав произведенный нами шум, вышли к нам, изумились сначала такому необычайному посещению солдат, но потом успокоились после приветствий и объяснений моего дьяка, и повели меня во двор, где по чрезвычайно-узкой, каменной, винтообразной лестнице, устроенной так, что в ней едва мог пройти один человек, я протеснился в верх и прежде всего вошел в маленькую часовню, в которой патриарх совершал свое одинокое богослужение; часовня эта была около сажени в длину и столько же в ширину. Жилой покой был немногим более, и в нем висела широкая железная пластинка с медным [1374] изображением креста, на тяжелой цепи, что всё вместе весило более 20 фунтов, и такой-то крест, помянутый патриарх, целые 20 лет, день и ночь, не снимая, носил на шее. Место для сна длиною было два локтя и шириной едва один локоть; вся постель состояла из четырехугольного камня, на котором никакой постилки не было, кроме тростниковой, которая доселе хранится в монастыре и показывается; ибо богомольцы смотрят на нее, как на святыню и на половину уже повыдергали из нее тростинки. Внизу этой храмины была небольшая печь, в которой патриарх варил себе снедь. Помянутые два старца живут зиму и лето в этой пустыне и существуют подаянием от приходящих сюда богомольцев. В Русских монастырях вообще содержание довольно порядочное. Каждый монастырь имеет настоятеля или архимандрита, к которому монахи состоят в повиновении и почтении. Прежде доходы их были громадные, и хотя излишнее у них отобрано, но и теперь у них есть порядочные достатки. По истине нельзя не удивляться тем неописанным сокровищам, которые видишь в церквах и монастырях, в драгоценных камнях, золоте и жемчуге, и которые у духовенства во всей России лежат как бы погребенные, хотя духовенство это, после Нарвского дела, когда вообще обстоятельства были затруднительны и когда порядочное число церковных колоколов пришлось переливать в пушки, обложено было контрибуцией.

310. Так как его царское величество до сих пор не находит нужным назначить патриарха, то церковное управление лежит на [1375] собственных его высоких заботах, а после него ведается митрополитами, архиереями, в мужских монастырях - архимандритами, а в женских - игуменьями.

311. Попы или мирские священники одни только могут быть женатыми, и то один только раз, ибо в этом смысле Русские толкуют известное изречение: “Епископ должен быть

мужем одной жены”. Духовные лица, в противность обыкновению остальных Русских, носят волосы длинные, какие пожелают, и до сих пор они удержали еще право носить бороду, которую, ради уподобления Богу (живописцы рисуют Бога с бородою) они очень чествуют и после жизни считают её дороже всего.

312. В городе Москве есть аптека, если не лучшая из всех в Европе, то могущая стать на ряду с важнейшими из них. Аптека эта снабжает лекарствами армию и все большие города России, сама же ежегодно снабжается новыми запасами на 20 и более тысяч рублей. Здание аптеки одно из лучших в городе, и все служащие в ней из Немцев.

313. В Москве же показывается искусственный земной глобус, помещаемый в небольшом, нарочно для того устроенном, доме и сделанный мастерскою рукою в Голландии, несколько лет тому назад; подле глобуса лежит там же четырехвесельная шлюпка, сделанная собственными руками царя Михаила Федоровича и сохраняемая теперь в этом помещении, как редкость.

В конце города находится зверинец в саду, в котором помещены живые львы, тигры, пантеры, белые медведи, черные лисицы, рыси, соболи, [1376] и множество дорогой и красивой птицы всякого рода.

314. Так как вокруг Москвы много прекрасных лесов, наполненных множеством певчих птиц, неплодородное же пространство около Петербурга, напротив, отличается большим недостатком в них, то немного лет назад накуплено было несколько тысяч всевозможных птиц на 1500 рублей, на рынках в Москве и окрестных селениях, и отвезено в Петербург, где выпустили их в кустарниках на свободу, вследствие чего птицы эти с той поры там размножились.

Живые соболи в помянутом зверинце-саду очень похожи на кошку, и бьют их из лука и тупыми стрелами. Дороговизна их меха известна, и я видел один такой мех черного соболя на шубе, посланной царем султану; её ценили свыше четырех тысяч рейхсталеров.

У древних историков читаем много басен и различных мнений о золотом руне; но если б точнее взглянуть на торговлю, которую вели древние Скифы с Сибиряками, от которых между прочими товарами они получали и соболь, и доставляли его в Колхиду, а Колхидяне в свою очередь перепродавали его Грекам, то с полным основанием можно полагать, что так как Греки получали этот мех чаще всего из третьих рук, и должны были следовательно платить за него большую цену золотом, то они и приняли обыкновение мех этот совершенно справедливо называть vellus aureum, или золотым руном.

Как только соболевые меха доставят Сибирскому губернатору и выделают их, то прикладывают [13707] к ним печать и отсылают в Сенат. Сибирское царство уплачивает свои подати большею частию этим товаром.

17 лет назад, его царское величество приказал было начать постройку в Москве цейг-гауза, громадной величины и прочности, но возведены были только фундамент и стена; ибо царь, по случаю закладки Петербурга, приказал прекратить дальнейшую постройку цейг-гауза.

315. Осмотреть царский трон, а следовательно и дворец, я мог лишь незадолго до моего отъезда, потому что главный хранитель государственных сокровищ, князь Прозоровский (отец княгини Голицыной, о которой ниже буду говорить подробнее), постоянно был болен и никому не хотел доверить ключи от покоя, где находится трон. Самый дворец лежит близ Москвы реки, и всё здание оного возведено из высеченных четырехугольных камней, очень прочно, но симметрия и расположение страдают, по причине многих прибавок и частых пристроек.

На самой внутренней площадке дворца стоит древняя маленькая церковь, построенная еще прежде города и чтимая, как уцелевшая до сих пор древность. В покои царя, теперь запущенные и мало меблированные, ведет в верх широкая лестница, и перед нею показывали мне площадку, на которой в 1682 г. собрались взбунтовавшиеся стрельцы и подхватывали на свои копья многих знатных Русских бояр, выброшенных из окон и с лестницы дворца. Из жилого покоя идёт ход в царскую часовню, в которой богослужение совершается и теперь. Царский трон стоит здесь прямо против [1378] алтаря и спереди совершенно открыт; напротив, места царицы и царевен совсем закрыты, и в них, вместо окон, поделаны небольшие отверстия, в палец ширины, через которые они следят за богослужением, и ходят они в церковь из своих покоев также совершенно закрытым ходом, чтобы, согласно древнему обычаю, их никто не мог видеть ни в церкви, ни во время шествия.

Корона и скипетр были в особой комнате запечатаны и заперты, и печать и ключ находились у государственного канцлера графа Головкина, за отсутствием которого нельзя было поэтому и пройти в эту комнату. Трон, на котором царь дает аудиенцию, недавно перенесен из аудиенц-залы в другую палату, потому что его царское величество мало теперь заботится о соблюдении подобной торжественности. Тронов таких два, и оба они лет 60 тому назад подарены были Персидским шахом царю Алексею Михайловичу. Они похожи на обыкновенные кресла, но только с выдающимся вперед подножием, и самое место для сиденья несколько выше от земли. Ценность их заключается во множестве разного рода драгоценных камней, которыми они богато усеяны. Один из этих тронов ценнее другого, и на спинке его выведено золотыми Латинскими буквами воззвание к царю, в котором Персы называют царя: Potentissimum et felicissimum Rutenorum Imperatorem. Показывают еще и третий трон, в половину меньше и не столь драгоценный, как первые два, этот трон шах прислал в дар царевичу, который и восседает на нем во время торжественных аудиенций. [1379] Кроме описанного, я во дворце не видел более ничего, достойного примечания.

316. За день до моего отъезда, настоятельница Чудова монастыря снова прислала ко мне с уведомлением, что так как назначено пострижение одной девицы в монахини, с обычными обрядами, то я могу, если желаю, прийти посмотреть на эту церемонию. Я отправился: и, по прибытии в церковь, нашел там певших уже монахинь и большое собрание девиц, между которыми были и знатнейшие со всего города женщины, а их бы в другое время редко можно было и встретить где-либо. Кроме меня и слуги моего ни одного мужчины в церковь не впустили, и две старушки поставили меня, против моего желания, у алтаря, для того чтобы я лучше мог всё видеть, и чтобы и меня также видели все. После пения обоих хоров, продолжавшегося немалое время, все монахини вышли из церкви через два покоя в 3-й, откуда и вывели постригаемую в их сан девицу. Девица эта одета была в длинном черном кафтане, и ее длинные, русые волосы были расчесаны так, что всё лицо закрывалось ими. Когда она, совсем преклонившись, приблизилась к стоявшему посреди церкви налою и к священнику, бывшему у налоя, то сделала три земные поклона, и за тем осталась распростертою на земле. Тогда священник стал читать молитву, по окончании коей предлагал новопостригаемой девице различные вопросы: “Не поступает ли она в монастырь по принуждению? Отреклась ли она от мира? Обещает ли повиноваться установленным правилам и проч. и проч.,” на [1380] каковые вопросы девица громким голосом отвечала всякий раз: “да, ей Богу, обещаю и проч.” За тем священник снова начал молитву, и потом приказал девице приподняться, встать и открыть лицо. Несколько старых монахинь приподняли с лица её волосы, разобрав их по сторонам, и тогда оказалось, что постригаемая была молодая, красивая девица, лет около двадцати. Она подступила ближе к налою, взяла лежавшие на нем ножницы, подала их священнику, у которого поцеловала при этом руку, и просила его постричь себя. Священник отказывался, положил ножницы снова на налой, и такая церемония повторилась в другой и в третий раз, когда священник оставил наконец ножницы у себя и срезал у нее с головы на переднем проборе, крестообразно, четыре пряди волос; в это же время хор пел молитвы. За тем две пожилые монахини препоясали новопостриженную поясом и облачили ее, а стоявшие вокруг родственники ее не переставали оплакивать горькими слезами умершую для света монахиню. В заключение священник прочел ей монастырские правила, по окончании которых её вывели из церкви прежним порядком и препроводили к больной настоятельнице. Сия последняя опять попросила меня к себе, спрашивала, как понравилась мне церемония, и проч. и угощала так же, как и в первый раз.

Когда я только вошел в церковь, то всё бывшее там женское общество в высшей степени удивлялось моему присутствию, потому что они ничего не знали о предъявленном мною игуменье приказе архиепископа. Любопытство некоторых [1381] женщин простиралось до того, что они дергали меня за рукава, предлагали различные вопросы и заводили разговоры о том: откуда я взялся? что я делаю в Москве? и т. п. Некоторые спрашивали меня даже, крещеный ли я, христианин ли, и на утвердительные мои ответы присовокупляли: почему же я в таком случае не кланяюсь и не кладу земных поклонов, как они? Я отвечал, что это только наружная церемония, у нас неупотребительная, а что во всем остальном мы точно так же, как и они, молимся Богу. Разговоры эти повели к тому, что и после богослужения они, с большими любезностями впрочем, задержали меня целый час, расспрашивали о разных предметах в Немецких землях и в особенности о положении девиц, в таком ли они гнёте и унижении, в каком содержатся в России? На всё это я дал им удовлетворительные ответы, и они были так довольны, что на прощании вовсе не тихо проговаривали: как бы желали они выйти замуж в тех Немецких землях! Русские жены и дочери, как я выше уже говорил, содержатся очень уединенно и выходят только в церковь и к самым близким родственникам. Я видел много женщин поразительной красоты, но они не совсем еще отвыкли от своих старых манер, потому что, в отсутствие двора, за этим нет строгого наблюдения. Знатные одеваются по-немецки, но поверх надевают свои старые одежды, и в остальном держатся еще старых порядков, на пример в приветствиях они по-прежнему низко кланяются головой до самой земли. Те Русские женщины, которые, побывши с [1382] мужьями своими за границей, возвратились домой в Москву, бросают здесь заимствованные ими в чужих странах обычаи, не желая, чтобы старики смеялись над ними. В Петербурге же, напротив того, по строгому приказу, обычаи эти удерживаются. Девицы, впрочем, охотницы порассказать многое о старых временах и обычаях, и между прочим о том, что прежде придворные женщины ездили верхом, в качестве амазонок, у кареты царицыной.

Когда Русский приглашает к себе гостей, не родственников, то хозяйка или вовсе не является, или выйдет перед обедом только для приветствия гостей поцелуем и для угощения их чаркой водки, после чего, отвесив им низкой поклон, уходит своей дорогой к себе.

Пять лет назад, было предположение, чтобы самых молоденьких и красивых Русских девиц, по примеру их братьев и на счет родителей их, посылать на хлебы к кому-нибудь в Кёнигсберг, Берлин, Дрезден и в другие города, для обучения иноземным нравам и языкам, и равно и работам необходимым для девицы; но родители возражали, что эти юные дети не устоят перед иноземной галантностью и честь их может подвергнуться опасности, и тем отклонили исполнение этого предположения.

Кто хочет назвать какую либо женщину хорошенькой и желает понравиться ей своею любезностию, тот называет ее красною девицею, ибо они считают, что той, которая не красна, не следует и показываться. Оттого и бывает, что женщины в этой стране везде имеют обыкновение сильно румяниться. Женщины [1383] незнатного состояния, кроме того, накладывают на свои нарумяненные лица еще множество пятнышек для большей красоты. Еще недавно обычай этот доходил до такого безобразия, что из таких мушек женщины выделывали и наклеивали себе на лицо разного рода фигуры, кареты, лошадей, деревья и тому подобные изображения.

Женщины, за исключением самых знатных, и теперь еще носят летом под платьями своими шубки; те же, которые ездят ко двору, хотя и одеваются по иноземному образцу и очень хорошо, но в обращении с посторонними или иностранцами до сих пор еще как-то дики и своенравны, что одному известному Немецкому кавалеру пришлось дознать собственным опытом, когда, бывши в Кроншлоте, он пожелал было поцеловать у одной девицы руку и награжден был за это полновесною оплеухою. Что касается до рассказа о Русских женщинах, будто они считают себя в нелюбви у мужей, коль скоро сии последние не бьют их, то рассказ этот надо понимать в таком смысле: хотя верно то, что мужья держат своих жен строго и в постоянном страхе, но всё-таки в этих побоях жены находят плохое для себя удовольствие или забаву; а так как они часто предаются пьянству и другим безобразиям (говорю только о простом народе) и хозяйство оставляют в запущении, то муж, принимающий к сердцу воспитание детей, вынужден бывает (или и просто со злости) до тех пор прибегать к плети для исправления своей жены, пока хозяйство его не пойдет лучше, или пока не пройдет гнев его. Но как скоро он потеряет всякую [1384] надежду на исправление своей жены, или сам сделается никуда негодным, то оставляет жену и детей жить, как они хотят, бросает жену и привязывается к другой, вследствие чего та жена, которую муж перестал бить, может делать верное заключение о неверности супруга и говорить: “он меня больше не любит, потому что не бьет”.

317. Знатнейшие фамилии уже перебрались из Москвы в Петербург, хотя, впрочем, в ней остались еще многие бояре, которые разъезжают на улицах в сопровождении многочисленной прислуги и на нескольких лошадях, запрягаемых в сани.

Старики в Москве носят большею частию собственные волосы, и некоторые подстригают себе ножницами бороды. Хотя они и носят Немецкое платье, но на многих сейчас можно заметить, что они не привыкли к нему с детства.

318. Обширный город Москва оживлен, впрочем, и кишит населением, и из праздношатающихся в ней излишних молодых людей можно было бы набрать еще препорядочную армию.

319. Страна около Москвы самая приятная, и живущие в ней иностранцы не нахвалятся теми отрадными удовольствиями, которыми наслаждаются они летом в тени многих рощ, садов, загородных дач, ферм и скотных дворов, во всей окрестности. Некоторые Английские купцы (очень хорошо там устроившиеся) в Феврале, и даже раньше, выгоняют в садах розы, гвоздики и превкусную спаржу.

Все необходимые для человеческой жизни предметы, имеющиеся в Москве и около неё, равно как и дома, чрезвычайно дешевы, и в ней можно [1385] прожить на третью часть тех расходов, которые требуются на прожиток в страшно-дорогом Петербурге. Такое положение еще улучшилось с того времени, как в Москве не живет двор, переехавший в Петербург; но с другой стороны это же и составляет причину, почему цены на подмосковные имения упали: ибо крестьяне не могут уже с таким удобством обращать свои произведения в деньги, так что дворянское поместье, стоившее прежде 10,000 рублей, продается теперь за 4,000, при чем помещики много теряют; иностранцы же, живущие в России без поместий, устраиваются там очень хорошо. Хлеба, домашнего и дикого скота и садовых плодов, всевозможное изобилие, и только рыба несколько дорога, по причине густого населения и соблюдаемых Русскими постов. Из Самоедии, через Архангельск, привозятся иногда на санях битые олени, которые составляют отлично лакомое блюдо. Вкусом они почти то же, что и дикие козы. Так как стерлядь, белуга и другая вкусная, привозимая с Волги рыба очень ценна, то Русские на своих пирах подают рыбу, как роскошнейшее блюдо. Но всякую рыбу готовят они, во время постов, с ореховым маслом. Князь Гагарин, в бытность мою в России, давал посредственный обед, на котором подано было более 50 рыбных блюд, различнейшим образом и на постном масле изготовленных. Этот вельможа ел на серебре, жил великолепно и держал себя по-княжески, особенно когда был губернатором Сибири. Он провел меня в свой кабинет и показывал свою икону, которая вся была унизана драгоценнейшими бриллиантами, [1386] и тамошние ювелиры уверяли меня, что эта святыня стоила князю 130,000 рублей.

320. Русские имеют свое особое право и сокращеннейший порядок судопроизводства (modum summarissimum procedendi). В делопроизводстве у них мало письма, но всё более возлагается на сообразительность и справедливость судьи, который выслушивает стороны и произносит решение. Канцелярия Московская ведает земские дела и собирает подати. Я был на одном заседании, и в одно утро было тут более 200 просителей, или по каким либо делам явившихся туда лиц, из Русских, Сибиряков, Астраханцев, Казаков, Калмыков и Татар; одни представляли свои счёты или отчёты, другие приносили жалобы, и с тридцать подобных дел были в этот раз окончены.

Князь Федор Юрьевич, о котором я выше упоминал, был в Москве высший или главный судья (supremus justitiarius). Он наказывал подсудимых, не спрашиваясь ни у кого, и на его приговор не было никакой жалобы. За свои строгие и жестокие приговоры, он почитался ужасом страны, не имел никакого сострадания и одним словом и взглядом нагонял страх на людей. Хотя он был довольно странного нрава, но пользовался большою благосклонностию царя за то, что судил беспристрастно и не брал подарков. Но, не смотря на то, что он осудил и перевел много воров и разбойников, всё- таки он не мог отучить тамошнего люда от этого промысла, потому что Русский человек видит мало разницы между жизнию и смертию и с великим хладнокровием идёт на смертную [1387] казнь. Впрочем, после того как он в последнее время своего управления повесил за рёбра 200 таких преступников, этот род казни устрашил несколько и уменьшил число уличных разбойников. Все тюрьмы в Москве полны этими преступниками; содержатся они подаяниями, и некоторые, совсем без работы, остаются в них всю свою жизнь. Как скоро преступления в стране начинают усиливаться, то помянутый вице-царь, князь Федор Юрьевич велит взять из этих заключенных и уличенных преступников несколько человек и казнит их для устрашения других. Когда он приехал в Петербург, то царь, в качестве вице-адмирала, отдавал ему всякую почесть, приличествующую коронованной главе; сын его, наследовавший ему после его смерти, был совершенно подобен отцу, и его чествуют теперь точно таким же образом, как и отца.

321. Выше я упоминал об одном Черкасском князе Александре Бекевиче и о посылке его к Каспийскому морю. Бекевич этот возвратился из своей поездки в то время, когда я был в Москве, проехал в Ригу для представления его царскому величеству своих сведений и, снабженный новыми наставлениями, вторично отправился к Каспийскому морю. Сведующий в горном деле Блюгер, который назначен был в товарищи Бекевичу и сопровождал его в первую поездку до Астрахани, сообщил мне в Москве (в которой он и остался) следующие сведения о своей посылке с Бекевичем. Известная река Дария протекает из страны Калмыков, изливается в северную часть Каспийского моря и приносит сюда множество золотого [1388] песку. Реку эту открыли и знали еще прежде, но так как в недавнее время с Калмыками сделался разрыв по поводу торговли, то они не только отвели в сторону и направили её впадение в море в другое место, но и самое устье омелководили до того, что Русским невозможно ходить ни с какими судами. Уже и прежде подумывали о завладении этим водным путём и о том, что бы сделать его судоходным, не только ради содержимого им золотого песку, но и для того, что через эту реку можно бы было установить большую торговлю с Узбекскими Татарами и с Индией. Поэтому-то его царское величество и посылал туда помянутого Александра Бекевича, чтобы он сделал точное описание берегов Каспийского моря, что он и исполнил, представив опись его величеству; при этом его величество предположил, по завладении рекой, заложить на ней небольшую крепость в 200 или 300 человек гарнизона.

Разрыв и неудовольствие Калмыков с Русскими получили начало от следующего обстоятельства. Из народцев Калмыцких одни приезжали в Астрахань, и другие, по реке Иртышу, в Сибирь, в главный её город Тобольск, привозили чай, всякие Китайские материи, и в особенности много соли, которою изобиловали некоторые реки в их земле, так что она нарастала и выходила из-под воды подобно сахарной голове, и должно быть очень была хороша. В замен этих произведений они вывозили из Сибири деньги, юфть, железо и меха. Так как эти народцы часто были неспокойны, и его царское величество желал при том, чтобы добывание соли перешло [1389] в руки его подданных и чтобы и Китайские товары получались не чрез посредство Калмыков, то с небольшим год назад он послал генерал-майора Бухольца, из Немцев, с тремя полками драгун, за 1000 верст, или за 450 миль далее Тобольска, в Калмыцкие земли для того, чтобы завладеть там местами, где добывается соль и заложить крепость для обуздывания этих народцев, каковое распоряжение, конечно, не понравилось тем народцам, и они не только не явились с солью в Тобольск во время ярмарок, но на зло Русским обезводили и преградили доступ в помянутую реку Дарию. Сказанного Бухгольца доставил из своей губернии князь Гагарин, который и снабдил его там всем необходимым для достижения изложенной цели. Тот же Блюгер рассказал мне далее, что он оставил Бекевича в Астрахани, и сам, по данному ему приказанию, отправился на правую сторону, в страну Черкасов, чтобы лично обозреть там серебряные рудники, о богатстве которых неоднократно уже доносили царю. По прибытии его в эти места, жители подтвердили ему, что у них есть серебряные руды, но при этом смеялись над ним, что он приехал осматривать рудники зимою, когда всё покрыто льдом и снегом, вследствие чего он велел провести себя к князьям земли их, которые и дали ему несколько кусков серебряной руды; руду эту он испробовал и нашел, что она богата серебром, после чего и отправился обратно в Москву, где и ожидал теперь дальнейших приказаний царя, с Бекевичем.

322. Князья в Черкасской земле, по предъявлении Блюгером царского [1390] приказа, приняли его очень радушно, но зарились на всё, что он с собою привёз и всё выменивали у него на лошадей. Знатнейшие жите ли страны ходили в панцырях, поверх которых носили шелковые кафтаны, а из оружий лук и стрелы; все были отличные ездоки верхом, летом жили в лесах, под маленькими шатрами или палатками, но семьи их помещались в порядочных деревянных домах, где велось хозяйство. Блюгер добавил, что он много путешествовал, но нигде не встречал в одно время столько красивых и отвратительных женщин, как в Черкасской земле. В прошлом году там был большой неурожай, и он в целой стране не нашел ни куска хлеба, за то везде много скота. Крестьяне живут бедно и горестно. В нескольких местностях он встречал надгробные камни с Латинскими надписями, которых разобрать было уже нельзя, и Черкасы говорили ему, что могилы под теми камнями принадлежали христианам, которые в древние времена жили в их странах. Жили же там христиане именно тогда, когда христианские императоры имели местопребывание свое на Востоке.

323. В тоже время в Москве находился один Французский выходец, по имени Пуссе (Pousset), тонкий и разумный человек, прибывший из Астрахани, и он-то сообщил мне о своем положении и о состоянии Астраханского царства следующие сведения. Пять лет назад, его царское величество выписал его из Берлина и послал в Азов для разведения виноградных садов, по предварительном исследовании тамошней почвы; но едва он прибыл [1391] на место, как город Азов подпал опять владычеству Турок. Поэтому его величество послал его в Астрахань, чтобы там сделать опыт, и, он с великим старанием развел там разные сорта Французского винограда. Хотя полученный им виноград имеет хороший цвет и приятный вкус, но всё-таки Пуссе никак не мог достигнуть, чтобы виноград имел те же достоинства, которые имеет он во Франции. Он привез с собою семь сортов разведенного им винограда (которые я все отведывал и нашёл его отзыв о них справедливым), чтобы его царское величество отведал оный и приказал продолжать разведение виноградников, или прекратить оное. В тоже время он хотел представить его величеству проект, в котором обязывался в немного лет добыть из шелкового червя такое громадное количество шелку в Астраханском краю, что Россия не только не будет нуждаться в Персидском шёлке, но в состоянии будет продавать оный и другим народам, если только его царское величество прикажет доставить ему от 16 до 20 тысяч молодых шелковичных деревьев.

324. Царство Астраханское, своею торговлею доставляющее царю ежегодно более 200 тысяч рублей, лежит в превосходном климате и было бы плодороднейшею из стран, если б по временам падал там дождь; но несчастная особенность этой страны состоит в том что небо всё лето ясно и только весною падает несколько капель дождя; остальное летнее время знойно-жгучее и все высушающее; поэтому в большей части этого царства земля не производит ни зерна, никакого садового плода и ничего служащего на пользу [1392] жизни человека, так что жители, без своих соседей и без торговли с этими соседями, не могли бы и существовать. Многочисленные сорта превосходнейших дынь, растущих там, сажаются вдоль речных берегов, и с помощию приспособленных для того мельниц вода из рек проводится как на эти дынные огороды, так и на вновь разведенные там виноградники. Таким же образом предполагал Пуссе возделывать и увлажнять шелковичные деревья, если только его царское величество соблаговолит одобрить его проект о доставлении шелковицы на место.

Но благодетельная природа вознаградила этот совершенный недостаток дождя особенным образом. Волга, как в Египте Нил, разливается весною на 10,12 и более миль по обоим берегам внутрь страны, затопляет её, увлажняет и удобряет ее до того, что, по спадении воды и расстаянии снега, трава вырастает из земли в 4 недели высотою в два локтя, и страна получает корм для скота. Садовые плоды и разного рода хлеб сплавляются сюда по Волге из Казанской губернии, и ежегодные многочисленные караваны Калмыков доставляют потребный убойный скот, кожу и другие товары, за которые сами они получают деньги, дыни, рис, разные ткани и все товары, приходящие в Астрахань из Персии. Поэтому, так как без сношения с Калмыками, Астраханцы и существовать бы не могли, то последние очень радушно принимали Калмыков, равно и ладили с ними до сих пор, как с подручниками царского величества.

325. Караваны этих бродячих Калмыков отличаются следующими [1393] особенностями. Народцы эти не живут в каком-нибудь определенном месте, но приходят сюда в низ с границ Великой Татарии, собираясь ради безопасности в большие орды или общины от 6-ти до 12 тысяч человек и ведя с собою несколько тысяч верблюдов, лошадей, быков, коров, овец и всякого рода птиц. Это движение свое начинают они с наступлением весны, когда трава до некоторой степени подрастёт вследствие разлития Волги, и тянутся они таким образом, весьма медленно совершая свой путь по мере того, как скот их потравит траву и оставляя за собой голые поля. У них есть род кожаных шалашей, которые они называют кибитками и которые растягиваются на шестах; они раскладывают в них огонь, готовят кушанья, и когда загасает огонь, затыкают сверху дымовое отверстие и таким образом сберегают себе тепло на время ночи. Утром эти жилища нагружают они снова на вьючных животных и продвигаются далее. Достигнув Астрахани, они продают там и променивают свои товары и возвращаются, когда трава вторично взойдет, опять таким же образом, назад на свою родину. Такие передвижения совершают они из году в год. Они всегда имеют при себе своих идолов, поклоняются различного рода фигурам, совершают какие-то нелепые обряды в идолослужении своем, будучи слепыми язычниками и не зная, для чего они живут на свете.

326. Тот же выше упомянутый Пуссе, а равно и другие лица, рассказывали мне об одном замечательном происшествии, о котором я [1394] хотя и слышал в Петербурге, но не мог там собрать никаких верных сведений. В последний день праздника Рождества Христова 1715 года, свыше 30 тысяч Кубанских Татар (из тех, которые в Ноябре месяце были разбиты под Казанью, как выше сказано) двинулись под Астрахань, с намерением напасть на Калмыцкие караваны (о прибытии которых и о расположении их станом в нескольких милях от города Татары получили известие). Они привели это намерение в исполнение и, втрое превосходя числом Калмыков, одержали над ними победу, перебив более 3000 Калмыков, и потянули назад, не причинив Русским жителям ни малейшей обиды или беспокойства. Когда же Астраханский комендант, а с ним Александр Бекевич, пришли с тремя тысячами войска на помощь Калмыцкому каравану и хотели уже начать вторичный бой с Татарами, то Кубанский военный начальник предъявил коменданту письменный приказ царя, которым дозволялось нападать на Калмыков везде, где только их встретят. Комендант хотя и удивился, но принужден был пойти назад в город. А Кубанцы после этого вторично напали на Калмыков и перебили их великое множество. Был ли предъявленный приказ подложный, или его царское величество действительно дал оный Кубанцам, в наказание и устрашение Калмыков (чего они заслужили до некоторой степени засорением реки Дарии и оставлением Сибирской ярмарки) или же наконец приказ этот дан был с целию расположить Кубанцев действовать на будущие времена против Турок об этом [1395] никакого верного дознания получить я не мог.

Александр Бекевич (рассказывали мне далее) был Черкасский князь и несколько лет тому назад передался вместе с землею своею под власть и защиту царя. В Грузии было еще два князя, которые, тяготясь Турецким игом, также хотели последовать этому примеру и просили у царя через Бекевича две или три тысячи солдат, для необходимого в таком случае подкрепления их и защиты.

327. Большинство Татарских жителей, населяющих земли около Астрахани, суть Магометане, хотя и подвластные царю, и тем легче оставить их, не предпринимая никакой религиозной перемены, что они народ бродячий, который, в случае каких либо стеснений, тотчас уходит из-под власти и передается другому владычеству. Помянутый Пуссе очень много вращался между этими Татарами, находил между ними немало смышленых людей, и знатные их лица, которым он преподал полезные указания в хозяйстве, оказались ему весьма благодарными за это. Об их образе жизни он сделал следующее замечание. В 1715 г. знатный Татарин в знак признательности, просил Пуссе, с женою его, тоже Француженкою, к себе в жилище, находившееся в 16-ти милях от Астрахани; сначала Пуссе, не доверяя Татарину, не хотел ехать, но наконец уступил просьбам и согласился. Проводник указывал дорогу и привез Пуссе в красивую рощицу, где гости нашли Татарина в летнем жилье, в чистой палатке. Он одет был в нарядное платье и сидел с трубкой; он весьма [1396] дружески приветствовал гостей и угостил их кофеем и разными сластями. Иностранец-гость, довольно запросто обращавшийся с хозяином еще в Астрахани, спросили его о женах и о том, нельзя ли ему видеть их. Хозяин отвечал, что хотя у них не дозволяется этого, но так как Пуссе был иностранец и притом хороший его приятель, то он прикажет позвать жен. Через пол часа из какой-то беседки, обсаженной розами и находившейся от палатки в расстоянии, которое можно перебросить камнем, вышли семь почетно-убранных женщин (которых всех можно назвать прекрасными). Они пришли в палатку и по приказанию мужа приветствовали и поцеловали гостей. Но муж тотчас же приказал им удалиться, потому что боялся, чтоб соседи не узнали о его поступке. Женщины взяли с собою Француженку (такой барыни они никогда еще не видывали) в свое жильё из зелени, несмотря на отговорки её. Во время обеда мужчины вдруг услыхали, что Француженка жалобно кричит и взывает о помощи. Мужчины побежали на крик и нашли, что семь Татарок смеялись над Француженкою, которую они раздели почти до нага; они рассказали мужчинам, что прежде сами сделали тоже, т. е. разделись, и Француженка потешалась над ними, и что теперь она также должна была последовать их примеру, и с этими словами они опять напали на Француженку; но Татарин, по усиленным просьбам Пуссе, угомонил их, и объявил гостю, что такое раздевание между посещающими друг друга женщинами составляет в их стране величайшую вежливость, какую только они могут [1397] оказать друг другу. Гости, однако ж, опасаясь еще новой, подобной же дикой вежливости, поторопились возвратиться в Астрахань, куда Татарин на следующий день прислал им всякого рода подарков, чтобы снова приобресть их прежнее расположение.

Тот же Пуссе не мог достаточно наговориться о роскоши этой нации, но особенно выхвалял он их порядочный образ жизни и то, что они поставляют себе за великую честь оказать кому какую либо услугу и гостеприимство. Несколько месяцев назад (говорил далее Пуссе), в Астрахани, поспорили между собою за веру два Татарина, Персидского и Магометанского толка, и принесли коменданту свои жалобы. Когда комендант, человек рассудительный, увидал из объяснений обеих сторон, что Татарин (Магометанин), поносил пророка Али, а Персиянин напротив пророка Магомета, обманщиком и бродягой, то, пожав плечами, изрек такой приговор: “Господа, ни того, ни другого из вас я наказать не могу, потому что вы оба правы”.

328. В Москве и в целой России живет еще много пленных Шведов, и я не могу не сообщить здесь некоторых сведений, переданных мне в Москве о настоящем их положении. Со времени битвы под Полтавой (из которой один Швед сделал анаграмму: vapulat), простые солдаты два раза получали из Швеции на свое содержание векселя, по которым каждому солдату досталось через банк по три рейхсталера; офицерам же ничего не было прислано. Они впрочем содержались сноснее; но так как многие из них, в противность данному слову, [1398] будучи выпущены, не возвращались назад, а другие, вступив в Русскую службу, тайно убегали, то теперь надзор за ними строже: их размещают в дали друг от друга, бдительнее присматривают за ними, и в особенности сторожат за теми, которые дали за других поручительство в неукрывательстве, так что в настоящее время во всех областях и городах Русского государства пленных этих постоянно имеют на виду. Пленных обер-офицеров насчитывают еще свыше 2000 человек; разве десятая часть их может проживать на собственные средства, остальные принуждены были научиться всякого рода искусствам и ремеслам, чтобы добывать себе хлеб. Достойно удивления, каким множеством способов эти бедные люди снискивают себе пропитание и как далеко и широко распространились их ручные изделия, которые во всей России покупаются очень дешево. В Сибири проживает до 1000 обер-офицеров, которые завели там всякого рода фабрики и мануфактуры. Я видел в Москве работы этих людей, живописцев, золотых и серебряных дел мастеров, кузнецов, делателей карт, точильщиков, столяров, сапожников и портных, и лучшие Московские мастера находили эти работы безукоризненными. Нет только между ними парикмахеров и шляпных дел мастеров. Некоторые выделывают лучшие золотые и серебряные парчи, другие становятся музыкантами, содержателями гостиниц, торговыми людьми, которым дозволяется и разъезжать внутри страны, потому что они не могут бежать от своих занятий; третьи, наконец, поступают в [1399] помощники к Русским хозяевам. Те, которые никакого ремесла не знают и одарены хорошими физическими силами, ходят в лес, рубят там дрова по сажени в день, и вечером получают за это свой алтын или добрые гроши. Другие, напротив, обладая какими-нибудь знаниями, завели порядочные школы, в несколько классов, в которых и обучают не только детей Шведских пленных (некоторые Шведы взяты были с их женами, другие же поженились на Русских женщинах), но и Русских, вверяемых им детей, Латинскому, Французскому и другим языкам и также морали, математике и всякого рода телесным упражнениям. Школы эти приобрели уже такую известность между Русскими, что сии последние присылают в них для обучения сыновей своих из Москвы, Вологды и других местностей и городов. Учителя в них, бывшие прежде высшими и низшими обер-офицерами, ведут теперь весьма нравственную жизнь, вполне посвятили себя духовному званию и содержание свое получают, от учеников и от знаменитого господина Франка, из Галле. В Москве, между прочим, есть и такие пленные, которые занимаются исполнением разных поручений, справок, и люди эти все надёжного поведения. Наконец, есть и такие, которые приняли Русскую веру, вступили в Русскую службу и поженились на Русских, чем и доставили себе безбедное существование. Один известный лейтенант, Бременский уроженец, потерявший здоровье в морозную зиму под Полтавой и не знавший никакого ремесла, завел в Тобольске кукольную комедию, на которую стекается [1400] множество горожан, не видавших никогда ничего подобного. Вообще, большим счастием для всех этих пленных было то, что они попали в такую дешевую местность; потому что за 12, за 20 рублей в год они имеют весьма порядочное продовольствие; равно и то, что князь Гагарин, бывший тогда губернатором Сибири, не отпускал от себя ни одного пленного, не утешив и не облегчив его. Шведы не могли достаточно восхвалить добросердечие этого господина и уверяли, что единственное их несчастие состояло в том, что они жили в такой отдаленной стране. Все они имеют там свои даровые помещения и ни ловлею соболей и никакой другой работою не обложены. Словом, кто промышляет хоть каким-нибудь ремеслом, тот может доставить себе достаточное содержание. Один Шведский полковник, по имени Шёнстром, человек с хорошими средствами, ученостию и с умом, провел время плена своего в Сибири в интересных наблюдениях и изучении страны и её обитателей. Он писал к другу своему в Москву, что на границах Сибири он встретил языческий народец (вероятно соседний с Остяками), и по ближайшему исследованию его веры и образа жизни нашел много такого, что имеет весьма большое сходство с древним язычеством; при том, так как народец этот, в богослужении своем, упоминает имена Тора, Фрегга (Fregga) и Одде (Odde), бывших древними языческими божествами в Упсале, то он полагает, что язычники эти, имеющие свой собственный язык, должны были происходить от тех Готов, [1401] которые в древности оставили Швецию, вышли на берег Остзейского моря и частию потянули к Черному морю, а частию в Русские земли и что, вероятно, некоторые из них, под гнётом и силою врагов своих, принуждены были оставить занятые ими места, потянуть далее и наконец искать безопасности в отдаленнейших странах за Сибирью, куда никто уже не хотел следовать за ними. Этот полковник составил любопытные замечания, которыми со временем хотел подкрепить приведенное здесь предположение. Об этих Остяках читатель найдет ниже более подробные сведения. Что же опять касается до Шведских пленных в России, то большая часть их из простых солдат совсем обнищали и должны проживать работой. Имена и места жительства офицеров записаны в точности, так что эти господа могут быть легко отысканы в случае будущего мира; с простыми же солдатами сделать это гораздо труднее, потому что они отдельно каждый не записаны и проживают не только в городах, но и по селениям и в отдаленных боярских поместьях, где, вследствие женитьбы и перемены веры, прочно основались и обзавелись хозяйством, так что подобные пленные охотно останутся навсегда в этой стране. В Петербурге проживает еще более 1000 пленных, которые ежедневно зарабатывают себе муку, соль и проч., а также пользуются правом просить и милостыню. В начале Северной войны, когда Русские употребляли Калмыков и Татар для опустошения Эстляндии, Ингерманландии и Финляндии, многие тысячи жителей из этих областей уведены были в Калмыцкие земли и распроданы [1402] Сибирякам, Татарам, Казакам, Туркам и даже в Персию, и я слышал от людей, которые встречали таких пленных в сказанных странах, что они находили их там переменившими веру и живущими довольно порядочно. Поэтому Русские такой плен и рассеяние Шведов по всему свету считают особенным божеским предопределением.

329. Караван, ходивший в последний раз в Китай и прибывший оттуда в Москву четыре месяца тому назад, вывез оттуда громадные богатства. Когда я был в Москве у князя Гагарина и застал у него коммиссара и фискала этого каравана, князь приказал им, по желанию гостей, рассказать всё замечательное в их путешествии, в следствии чего они и сообщили следующие сведения.

330. Выехали они из Москвы три года тому назад. Первые удивительные народцы, встреченные ими в Сибири, по сю сторону, к России, были Остяки, невежественные язычники и идолопоклонники. Вся одежда их состоит из шкур, а пища из осетра и других рыб, которых они бьют в воде стрелами. Они не знают хлеба и если им дадут его поесть, то выплевывают его, охотно и скоро упиваются водкой, денег не берут, потому что не знают им никакой цены, а скорее берут табак, шерстяные материи и другие безделицы. Далее путешественники по реке Оби поплыли почти до самого города Енисейска, лежащего на р. Енисее. Страна вокруг этого большого и довольно укрепленного города представлялась им уже несколько лучше и производила рожь. Отсюда они дошли до города Иленска, в соседстве с которым обитал [1403] странный народец Тунгузы, не знающий ничего ни о Боге, ни об Его всемогуществе. Летом народцы эти ходят нагие, живут вообще крайне бедно, блуждают подобно оленям и дня по четыре остаются иногда без всякой пищи. Покойников своих они не хоронят, а кладут их на высокие деревья; в одном месте долго они не остаются, а перекочевывают из одной местности в другую. У них существует престранный способ делать лицо красивым по их понятиям: в детстве они вышивают щеки окрашенными в черную краску нитками, всякого рода фигурами, оставляют это шитье в коже на несколько дней, за тем вытягивают нитки вон, вследствие чего и остаются черные точки и следы вышитых на щеках фигур; чем более кто обезображивает лицо свое подобными болезненными прокалываниями, тем красивее и знатнее считается у своего народца. Далее путники прибыли в город Бурат (Burat), а затем в Якутск, где и далее находили уже одних язычников. Оттуда пробрались они в Даурию, где нашли Конни-Тунгузов (Konni-Tungusen). Здесь владетельный князь был человек лет около 30-ти, по имени Ларимуг (Larimuh), которого отец вследствие притеснений перешел из-под Китайского владычества под покровительство царя, и с целым домом своим и за 3000 подданных принял христианскую веру. Остальные всё еще пребывали в идолопоклонстве. Когда они достигли до последней пограничной крепости обширного Русского государства, то должны были пробыть еще 45 недель в пути до города Пекина; при вступлении их в Китайские владения, таможенный [1404] начальник осмотрел их товары и взял пошлины, а за тем с двумястами солдат их провели через замечательную Китайскую стену (которую, впрочем, они не могли хорошенько осмотреть) в предместие Пекина, где они и расположились на большом подворьи, выстроенном для Русских караванов; здесь они сложили свои товары и должны были дожидаться купцов, потому что ехать в город с товарами и продавать их там никому не дозволяется. Сначала обыкновенно вымениваются царские, а потом и купеческие товары на неклейменое золото, серебро и всякого рода Китайские товары. В восхвалении своих товаров Китайцы вообще крайне бесстыдны, но часто довольствуются и десятою долею того, что запрашивают в начале. Драгоценные камни, часы и подобные редкости они очень высоко ценят и часто платят вдвое и более настоящей стоимости. Впрочем, Китайцы вообще народ смышленый, и с ними хорошо иметь дело. Город Пекин лежит в трех стенах. В самой внутренней, называемой Китайцами красною, была резиденция императора, которого однако ж никто никогда видеть не может. Однажды, в бытность там Русского каравана, император Китайский отправлялся на охоту, и два трубача ездили и трубили вперед по всем улицам, через которые должен был ехать император, для того, чтобы народ уходил скорее прочь, или же, припав ниц на землю, лежал на ней до тех пор, пока не проедет император. Этому императору было в то время лет около 60, и он очень славился своим добрым управлением. У него было 19 сыновей, которые открыто [1405] являлись всюду и из которых избранный отцом наследует правление по смерти отца. Старший из этих сыновей просил коммиссара Русского каравана пожаловать к нему, вместе с другими Русскими, так как он очень желал посмотреть на людей, принадлежащих такой нации; вследствии чего он коммиссар, с 30-ю важнейшими из своих, богато одевшихся и принарядившихся в парики, отправился к наследному принцу, который весьма радушно принял гостей, расспрашивал их о многом, угощал чаем и одарял подарками, по обычаю Китайцев.

В числе тамошних Иезуитов, один, по имени Килиан (Kilian), был в большом уважении и милости у императора, постоянно должен был находиться при нем и даже спать во дворце; он перевел много книг на Китайский язык, сделал великие успехи в распространении христианской религии, построил множество церквей и в последнее время для сооружения новых получил от императора богатое вспомоществование; полагали даже, что император этот, в сердце своем истинный Христианин, потому что он во всем предоставляет Иезуитам полную власть и свободу. Известный спор между тамошними Иезуитами и Доминиканцами тогда продолжался еще. Необращенные Китайцы, кроме того, что между ними есть идолопоклонники, не имеют ни совести, ни веры и всё благо свое поставляют во временных наслаждениях. Вследствие великого размежевания границ, бывшего 23 года назад, по договору, несколько Китайцев должны были перейти под Русское владычество, а 90 Русских семейств под владычество [1406] Китайское. Всех этих Русских, в особенное им отличие, император взял в Пекин, и из молодежи их образовал себе лейб-гвардию, которая по рангу стояла выше всякой другой и считалась вернейшею его стражею. Эти Русские в Пекине сохранили свою веру, и так как бывшие с ними Русские священники перемерли, то они просили императора прислать новых из России, на что тот и соизволил писать к князю Гагарину (который мне подтверждал это) и приказал прислать несколько священников. По приказу его царского величества князь выслал туда двух архимандритов, с несколькими попами и протопопами, и эти миссионеры встречали сказанный Русский караван у Китайской стены. Простоявши в Пекине 16 недель, караван по прежнему сопровожден был до границы и осмотрен в таможне, со взятием пошлин. В Пекине давалось им даровое продовольствие только в течении ста дней, ибо время это условлено между обоими дворами. В конце концов путешествие это было самое тягостное: ибо, при всей успешности оного, нужно было употребить на него по крайней мере 16 месяцев на дорогу туда и столько же на обратный путь, и никто конечно не решился бы охотно на такие трудности, если б громадные выгоды не вознаграждали их с избытком. Князь Гагарин добавил к этому рассказу следующее: Китайский император или хан все дела свои с Россиею ведет посредственно, через него Гагарина, и никогда не отправляет посольства к царю (который не жалует излишних церемоний), а только к нему Гагарину, в Тобольск, при чем кредитивные [1407] грамоты пишутся одновременно на Китайском, Монгольском и Латинском языках. При этом случае князь заметил, что при обширности Русского государства не следует удивляться тому, что в различных недоступных местностях находится еще такое множество языческих народцев, которые до сих пор не обращены еще в христианство. Но его царское величество, начав уже дело обращения этих язычников, прилагает свою высокую заботливость неуклонно продолжать это дело.

Текст воспроизведен по изданию: Записки Вебера // Русский архив. № 6. 1872