ГЛАВА II.

Императоры Лев VI Философ и Александр.

(886 – 912 – 913).

Лев VI вступил на престол после смерти Василия в очень трудное для государства время. Дела с мусульманами во вторую половину правления Василия, несмотря на отдельныя удачныя для Византии действия, окончились для империи неблагополучно. На востоке, после поражений греческаго войска в 883 году, о каких-либо серьезных столкновениях мы не слышим. Император отказался от дальнейшей личной наступательной поли­тики и стал искать союзников, что ему и удалось. Незадолго до своей смерти, как мы уже видели выше, он заключил союз против восточных арабов с армянским царем Ашодом. В Сицилии после потери Сиракуз византийское влияние почти совершенно пало, и окончательное изгнание греков оттуда оставалось только вопросом времени. В одной Италии победы Никифора Фоки несколько поддерживали еще честь византийскаго орудия.

Но Василий, по счастью, жил в мире с болгарами и по­этому мог располагать своими войсками против мусульман, ни­сколько не заботясь о северной границе своих европейских владений. Между тем, время Льва VI в международном отно­шении становится уже значительно сложнее. Болгары из друзей превращаются во врагов; впервые появляются в истории Византии мадьяры; к концу правления Льва у Константинополя стоят русские. Внимание новаго императора не могло быть на­правлено исключительно на мусульманский мир, и его политика относительно арабов всегда находилась в зависимости от политических отношений империи с вышеназванными народами, особенно с болгарами. [100]

С Арменией дружба и союз продолжались; но в последнем случае Лев VI не был в состоянии выполнить всех своих обязательств, как друг и союзник, благодаря своим столкновениям с мусульманами, особенно на Средиземном море, в Сицилии и Италии.

В Армении, после смерти Ашода I в 890 году, поддерживавшаго тесныя, дружеския сношения с византийским императором в виду общих действий против арабов, на армянский престол был возведен сын его Семпад I ²⁸⁷. Последний, покончив удачно борьбу с возмутившимся против него дядей Апасом, сделался в 891 году правителем Армении. Самой главной за­дачей его, как и покойнаго Ашода, было установить надлежащия отношения с халифом и императором. К первому от новаго царя был отправлен посол с просьбою подтвердить его избрание на престол; польщенный этим халиф поручил остикану ²⁸⁸ Афшину, правителю Адербиджана, от котораго зависела Армения, возложить на Семпада царский венец. Но еще настоятельнее было стремление Семпада продолжать политику своего отца в отношении к Византии, которая также считала Армению в некоторой зависимости. Оба государя, Лев и Сем­пад, обменявшись неоднократно богатыми подарками, заклю­чили в 893 году тесный союз против арабов; Лев называл Семпада возлюбленным сыном и уверял его в ненарушимости дружбы и союза; Семпад же относился ко Льву, как к старшему, и оказывал повиновение, как отцу ²⁸⁹.

Подобно царю Армении, и более мелкие правители, сохранившие [101] еще известную долю самостоятельности, должны были также держаться двойственной политики в зависимости от их положения между императором и халифом. Современник Льва, Григорий, владетель Тарона, на запад от озера Ван, притво­ряясь другом императора, доносил обо всем случавшемся в византийской империи арабам ²⁹⁰.

Между тем, Лев, действительно, зорко следил за кавказ­скими делами; так, услышав о том, что в области Фасианы, которою в то время владели мусульмане, церкви были обращены в крепости, он отправил туда патриция и стратига Армениака Лалакона со стратигами Колонеи, Месопотамии и Халдеи, которым удалось освободить церкви из рук мусульман. Спустя некоторое время магистр и доместик схол Катакал, явив­шись в Феодосиополь (Эрзерум), опустошил его окрестности и Фасиану и, разрушив находившияся там крепости, нанес сильный удар сарацинскому владычеству в тех местах ²⁹¹.

Выше отмеченныя отношения императора к Семпаду должны были возбудить сильное неудовольствие и подозрение Афшина, который и открыл враждебныя действия против Армении, шедшия в начале неудачно для него; но вскоре обстоятельства переменились, и в 896 году Афшин, овладев крепостью [102] Карсом, заставил Семпада заключить унизительный мир ²⁹². Побежденному Семпаду грозило новое нашествие Афшина, и только смерть последняго в 901 году избавила Армению от этого новаго бедствия.

Преемником Афшина в Адербиджане был назначен Юсуф. Последний возмутился в 905 году против халифа, но, не видя возможности совладать с его силами, смирился и тем избегнул наказания. Семпад во время этого возстания держал себя враждебно к Юсуфу; вследствие этого последний решил отомстить Семпаду. Воспользовавшись недовольством различных кавказских князей на преобладание влияния Семпада, Юсуф в течение 908-910 года подвергнул Армению страшному опустошению. За этим для Семпада следовал непрерывный ряд неудач.

Вся надежда Армении оставалась только на ея союзника, византийскаго императора. Действительно, Лев, услыхав о несчастиях, постигших Армению, собрал большое войско и двинулся в поход; но и в этот, повидимому, благоприятный момент судьба была против Семпада: Лев во время похода умер ²⁹³. Преем­ники его, Александр и малолетний Константин, отказались от предприятия Льва. Несчастный Семпад умер в плену Юсуфа в 914 году ²⁹⁴. «В это время, – говорит армянский историк Асохик, – вся земля армянская обратилась в пустыню и разва­лины: города были разрушены, селения опустошены, жители разсеяны между иноязычными и чужеплеменными народами, (церкви) лишены служителей, паствы и всего своего благолепия» ²⁹⁵.

Из только что сделаннаго очерка видно, что Лев VI, за­нятый своими внутренними и внешними делами, забывал о своем союзнике и ни разу ему не помог.

Если, помимо внешних затруднений с болгарами и русскими, [103] о которых мы будем иметь случай говорить ниже, еще вспом­нить внутреннее брожение в византийском государстве, вы­званное вопросом о четвертом браке императора, то мы должны будем признать положение государства весьма серьезным.

§ 1.

Отношения к мусульманам с 886 по 900 год.

За первые четырнадцать лет правления Льва VI отношения империи к мусульманам отличаются своею незначительностью и случайностью; какого-нибудь определеннаго плана борьбы с арабами, который можно было заметить в Василии, у Льва не было. Замечается даже совершенно обратное явление: новый император, повидимому, не желал этой борьбы, уклонялся; как бы ни были случайны арабо-византийския столкновения за это время, инициатива нападения всегда принадлежала мусуль­манам. Византия до 900 года только оборонялась, всячески из­бегая наступательных действий. Подобная политика императора совершенно ясно вытекала из его отношений в это время к болгарам.

Тотчас после вступления на престол Льва VI мир с бол­гарами был нарушен. Дело заключалось в том, что новый император, отдав на откуп двум грекам пошлины с болгарских товаров, предоставил этим случай причинять всякия притеснения болгарским купцам, что и происходило, особенно, когда эти купцы перенесли свою деятельность в удаленную от столицы Фессалонику. Протест болгарскаго царя Симеона был оставлен без внимания, после чего он открыл против Ви­зантии враждебныя действия. Эта война имела, как известно, в истории то громадное значение, что впервые ввела в международныя отношения европейских государств новое племя мадьяров, к которым за помощью против болгар обратился император Лев, терпевший в начале войны с Симеоном неудачи. С помощью подарков венгры согласились сделать вторжение в болгарские пределы, куда их высадил перевезший мадьярския толпы через Дунай византийский флот. В столкновении с венграми Симеон потерпел сильное поражение, но быстро оправился от погрома. Собравшись с силами и заключив союз с печенегами, он летом 892 года жестоко [104] опустошил Ателькуз, где жили мадьярския орды, а затем направился против византийскаго императора, войскам котораго нанес сильное поражение при Болгарофиге. По заключенному в 893 году миру Византия обязалась платить болгарам еже­годную дань. Таковою в самых общих чертах представ­ляется история болгаро-византийских отношений до мира 893 года, продолжавшагося около двадцати лет ²⁹⁶.

Теперь мы имеем в виду кое-что добавить к этому во­просу и отметить прямое или косвенное участие мусульман в болгаро-византийской распре. Оказывается, что одной из главных причин, почему Византия не могла справиться с болга­рами и решилась обратиться к помощи венгров, было то об­стоятельство, что византийския войска, как сообщает нам «Тактика» Льва, были заняты тогда войною с арабами ²⁹⁷, т.е., другими словами, отозваны из местностей, защищавших доступ к Константинополю с суши. Это сообщение Тактики Льва превосходно поясняется уже известными нам событиями в Южной Италии в последние годы правления Василия, когда туда были стянуты войска не только из нескольких малоазиатских фем, но также из Фракии и Македонии ²⁹⁸. Это не могло укрыться от внимания Симеона. Если южно-итальянския дела отвлекли фракийския и македонския войска и тем самым облег­чили выполнение воинственных замыслов болгарскаго царя, то дела на восточной, малоазиатской границе в первые годы царствования Льва VI, благодаря постоянным нападениям Язамана, [105] о которых речь будет ниже, не позволяли вызвать подкрепления в Константинополь из Азии. Поэтому Византия, видя, что Фракия, а следовательно и Константинополь, вследствие малочисленности войска, не будет в состоянии оказать должнаго сопротивления Симеону, решила обратиться к диким мадьярским ордам, которыя в трех сражениях победили Симеона. Нельзя определенно сказать, к какому году надо относить вызванную Византией болгаро-мадьярскую войну: мнения ученых колеблются между 888-892 годами ²⁹⁹.

Теперь является вопрос, что же, собственно, вызвало обращение греков к мадьярам; для этого нужны были весьма серьезные успехи болгарскаго оружия. В последнем вопросе нам являются на помощь арабские хронисты. По их словам, болгары, которые у арабов названы славянами, сделали неожи­данное вторжение на византийскую территорию, очевидно, во Фракии, и, разорив много селений, дошли почти до Константинополя, так что греческое население было принуждено укрыться в столицу и запереть ворота. Напрасно император вступил в переговоры с болгарским царем, убеждая его прекратить неприязненныя действия против своего единоверца. Симеон отклонил переговоры. В таких критических обстоятельствах император, роздав оружие находившимся в его руках мусульманским пленным и пообещав им свободу, выставил их на борьбу с болгарами, которые после этого [106] удалились. По уходе болгар император, опасаясь козней со сто­роны мусульманских пленных, отобрал обратно у них оружие и разселил их по разным местам империи. Таков разсказ арабских хроник ³⁰⁰. В них, как мы видим, нет упоминания об обращении Византии к мадьярам, что нас не должно удивлять, так как подобныя сношения с северным народом могли вполне легко не дойти до сведения арабских летописцев. Но последние относят нападение болгарскаго царя к 896 году (283 г. хиджры = 19 февраля 896 – 7 февр. 897 г.), τ.e. ко вре­мени, когда между Византией и Болгарией установился уже мир. Это видимое противоречие не может нас смущать, так как ненадежность хронологических показаний арабов о событиях в Константинополе и в отдаленных от арабов частях империи уже нами в достаточной степени показана ³⁰¹, тем более, что в настоящем случае Табари, например, под 896 годом говорит, что в этом году пришло из Тарса в Багдад письмо с известием о нападении славян на Констан­тинополь; самое нападение могло быть и раньше, что на самом деле и было. В исторической последовательности событий это нападение болгар нужно помещать раньше факта обращения греков к мадьярам; оно и было главной причиной этого обращения ³⁰². Арабское известие о призвании к оружию [107] императором мусульманских пленных служит лишним доказательством того безпомощнаго положения, в котором находился Константинополь в момент нашествия Симеона. Таким образом мы видим, что отношения империи к мусульманам имели большое значение в борьбе ея с болгарами.

Мир с болгарами, заключенный к 893 году, продолжался около двадцати лет; он был нужен и Византии и Симеону. Первая могла обращать больше внимания на арабов; второму мир нужен был для отдыха юной страны, уставшей в тяже­лой, хотя и победоносной войне, и для дальнейшей расправы с мадьярами. Кроме того, по всему видно, что Симеон решил воспользоваться этим миром для внутренняго развития и упрочения своей обширной державы, занимавшей уже большую часть Балканскаго полуострова ³⁰³. Эти мирныя отношения про­должались до смерти Льва Мудраго, когда преемник его Александр порвал их грубым образом ³⁰⁴.

Если мы бросим взгляд на западных славян, то увидим, что Хорватия во время Льва VI сбросила свою зависимость от Византии и заняла очень твердое, самостоятельное положение, которое особенно укрепилось в первой четверти X века ³⁰⁵. Сербы и южно-далматинские славяне, подчинившиеся около 870 года [108] верховной власти Византии, в начале X века очутились под верховной властью болгар ³⁰⁶.

Таким образом, из этого обзора видно, что Византия, по крайней мере, до 893 года, не могла обращать серьезнаго внимания на мусульман. К счастью для империи. мусульмане также не могли воспользоваться подобными благоприятными обстоятельствами в виду своих внутренних затруднений. Особенно за­нимала халифа борьба за Сирию, длившаяся несколько лет, с преемником Ахмед-ибн-Тулуна, умершаго в 884 году. Вследствие этого военныя действия на восточной границе за указан­ное время и носят случайный характер.

Главным врагом греков до 891 года был правитель восточной пограничной области Язаман, который упорно совершал летние походы, начавши их с 886 года, т.е. года вступления на престол Льва VI.

Несколько времени спустя после смерти Василия известие о перемене правления в Константинополе дошло до двора халифа через того же Язамана, послы котораго, явившись из Тарса, передали неверныя сведения о том, что «три сына тирана гре­ков напали на него, убили и избрали одного из них царем над собою» ³⁰⁷.

Во второй половине января или в первой половине февраля 888 года Язаман сделал удачное вторжение в греческие пределы и, дойдя до известной уже нам местности ал-Масканин ³⁰⁸, с большим количеством пленных и добычи без потерь возвратился в Тарс ³⁰⁹. Вероятно, в этом же 888 году Язаман [109] выступил из Тарса в морскую экспедицию и, столкнувшись с греками, отнял у них четыре корабля ³¹⁰. К этому же вре­мени надо относить, повидимому, еще один крупный успех арабскаго оружия в Харсианской феме. Сильная пограничная крепость Ипсела (‘Υψηλή), лежавшая на северо-восток от Севастии (Сиваса) и юго-восток от Токата, была взята арабами, которые увели в плен все ея население ³¹¹.

Столь энергичная деятельность Язамана могла принять весьма грозные размеры для византийской восточной границы, если бы смерть неожиданно не избавила греков от опаснаго врага.

Третьяго октября 891 года прибыл в Тарс мусульманский начальннк Ахмед-ал-Уджейфи и, соединившись с Язаманом и правителем Тарса, Ибн-Аби-Исой, предпринял поход на запад против греков и дошел по южному берегу Малой Азии до Саланду (древний Селинунт, соврем. Селинди, Селинти), прибрежнаго города западной Киликии ³¹². По всей вероятности, в этом походе главное участие принадлежало флоту, которым особенно славился Язаман. Город готов был уже сдаться, как 21-го октября 891 года камнем был смертельно ранен Язаман. Смущенное войско тотчас отступило от Саланду по направлению к Тарсу. На следующий день, в пятницу 22-го октя­бря, Язаман умер в дороге; тело его на плечах было пе­ренесено в Тарс, где и предано погребению у ворот ал-Джихад (Священной войны) ³¹³. [110]

Имя евнуха Язамана, волноотпущенника (маула) ал-Фатх-ибн-Хакана, пользовалось большою известностью на востоке благо­даря его неустанной, храброй борьбе с христианами на море и суше. Особенною отвагою по разсказам, отличались моряки Язамана, о подвигах которых мы, к сожалению, почти ничего не знаем. Мусульманские писатели говорят, что после Амр-ибн-Убейдаллах-ибн-Мервана-ал-Акта, правителя Малатии, и Али-ибн-Яхъи-ал-Армени, правителя сирийской пограничной области, известных военных деятелей времени императора Михаила III, нельзя указать на более храбраго борца против христиан, чем Язаман. Один из греков, принявших ислам, разсказывал известному писателю Масуди, что греки в одной из своих церквей имеют изображения десяти наиболее храбрых, энергичных и хитроумных греков, а также и особенно выдающихся мусульман, среди которых находился Язаман, окруженный, как бы во время триумфальнаго шествия, толпою народа ³¹⁴.

Но смерть Язамана не принесла грекам желаннаго облегчения: нападения не прекратились, а стали повторяться почти ежегодно с новою силою и упорством.

20-го сентября 893 года ³¹⁵ от имени Хамаравейхи, сына и пре­емника Ахмед-ибн-Тулуна, правителя Египта и Сирии, прибыл в Тарс Ахмед-ибн-Абба, а за ним Бедр-ал-Хаммами, которые вместе с известным уже нам Ахмед-ал-Уджейфи произвели нападение на западную Киликию, так называемую Cilicia Trachea, и дошли до Лалассиса, местности, известной нам по монетам ³¹⁶. [111]

Заключенной в это время тесный союз против арабов с армянским царем Семпадом не принес ожидаемых выгод ³¹⁷.

Летом 894 года тот же тулунид Хамаравейхи снова для летняго похода в византийские пределы отправил в Тарс Тугдж-ибн-Джуффа, который, прибыв на место своего назначения около 20-го августа ³¹⁸, перешел границу, дошел до какого-то пункта Т. раюна (Т. разуна) и взял Малурию ³¹⁹.

В декабре 895 года на востоке произошло новое столкновение между арабами и греками. Враждебныя действия продол­жались двенадцать дней и кончились полной победой мусульман, которые удалились с богатой добычей ³²⁰. Тотчас после этого между воюющими сторонами было заключено перемирие в виду предстоящаго обмена пленных еще при египетском и сирийском властителе тулуниде, Абу-л-Джейше-Хамаравейхи, который, впрочем, до совершения обмена был убит в Дамаске ³²¹; после его смерти власть перешла к его сыну Джейшу-ибн-Хамаравейхи ³²².

Однако, прошло не менее девяти месяцев со времени заключения перемирия до того, как совершился обмен пленных. Руководить обменом был назначен Ахмед-ибн-Туган. Для дальнейших разъяснений и справок по вопросу о пленных [112] от имени византийскаго императора был отправлен к мусульманам некто Симеон, а со стороны Тулунида к грекам Яхъя-ибн-Абд-ал-Баки.

В четверг 16-го сентября 896 года ³²³ Ахмед-ибн-Туган оповестил всех тех лиц, которые должны были присутствовать при обмене, a сам на следующий день, в пятницу после мо­литвы в главной мечети Тарса, выступил к обычному месту обменов на р. Ламусе, где уже находился мусульманский лагерь. Согласно его приказанию, Ахмед-ибн-Тугана сопровождали клиент ал-Муваффака Рагиб, местные сановники, клиенты (маула), вожди и добровольцы в лучших нарядах. До понедельника 20-го сен­тября ³²⁴ продолжался сбор участников обмена у Ламуса, после чего начался самый обмен, продолжавшийся двенадцать дней. Общее число выкупленных мусульман, мужчин, женщин и детей, было 2.504 души. По окончании обмена, 5 октября ³²⁵ были с обеих сторон отпущены византийский посол Симеон и арабский Яхъя-ибн-Абд-ал-Баки. Возвратившись в Тарс, Ахмед-ибн-Туган вскоре покинул его, оставив вместо себя правителем Тарса Дамиана. Однако, Ахмед-ибн-Туган уже более в Тарс не возвратился, и после Дамиана правителем был назначен Юсуф-ибн-ал-Баг.м.рди ³²⁶.

Итак, Лев, заключив в 893 году мир с болгарами, думал обезопасить себя на некоторое время и с востока, но ошибся. Обмен также не дал продолжительнаго покоя на восточной границе, и уже в августе 897 года один из участников обмена, клиент ал-Муваффака Рагиб и Ибн-Келуб, сделав поход в Каппадокию, овладели крепостью Куррой ³²⁷. [113]

Сухопутныя удачи мусульман сменялись успехами морскими.

25 августа 898 года ³²⁸ пришло к халифу известие о крупном морском успехе арабов. Уже знакомый нам евнух Рагиб встретился летом этого года, вероятно, в августе же, с греческим флотом, охранявшим берега Малой Азии, кото­рый в происшедшей битве потерял много кораблей и на­роду. По распоряжению Рагиба трем тысячам греческих пленных были отрублены головы, а взятые корабли сожжены; благодаря поражению греческаго флота целый ряд, очевидно, прибрежных крепостей сдался арабам. После этой победы Рагиб с кораблями без больших потерь возвратился в Тарс ³²⁹.

Эта морская неудача греков имела большое значение несколько позднее, во время морских побед мусульманскаго флота в 902-904 годах; она ослабила греческий флот, охранявший малоазиатския приморския фемы и облегчила дальнейшие морские успехи мусульман.

В конце декабря 898 года или в начале января 899 года ³³⁰ произвел из Тарса нападение на западную Киликию Ибн-ал-Ихшад, правитель Тарса, дошел до известнаго уже нам го­рода Саланду и, овладев им, возвратился в Тарс в начале 899 года ³³¹.

Мы видим, что в последние годы большая часть военных действий в Малой Азии происходила в западной Киликии, в которой мусульмане успешно подвигались и по побережью, и внутри страны. На последнее обстоятельство надо обратить внимание, так как это поможет нам объяснить события следующих лет, и особенно нападение арабскаго флота на побе­режный город Малой Азии Атталию в 904 году. Арабы в это время имели вполне определенную цель овладеть южным [114] побережьем Малой Азии, и выше изложенные походы служили началом их действий в этом направлении.

Таким образом, до начала 900 года, несмотря на заклю­ченное перемирие и обмен пленных, на восточной границе и преимущественно в Киликии, Византия потерпела целый ряд последовательных неудач на суше, a морская победа Рагиба в 898 году нанесла чувствительный удар византийскому про­винциальному флоту. Нужна была крепкая рука, которая бы могла возстановить византийское влияние на востоке. Таким лицом явился переведенный из Италии, уже известный нам победитель итальянских мусульман, Никифор Фока. Все эти неудачи на востоке объясняют нам, почему Византия не могла оказать помощи своей союзнице Армении, которая в конце IX века после опустошительнаго нашествия остикана Афшина должна была заключить с ним унизительный мир ³³².

Только серьезныя основания могли заставить императора уда­лить Никифора Фоку из Италии. Лев VI вступил на престол, когда благодаря деятельности этого византийскаго военноначальника дела в Южной Италии приняли весьма благоприятный оборот для греков; как мы уже сказали выше, целый ряд крепостей сдался Никифору, и можно было ожидать, что через несколько лет мусульмане будут совершенно удалены из Южной Италии. Но осложнения на востоке помешали этому.

Около 900 года Лев отозвал Никифора Фоку из Италии в Малую Азию ³³³. Деятельность Никифора в Италии оставила там глубокие следы и воспоминания благодаря его гуманности и справедливости в отношении местнаго населения, которое в его память выстроило даже храм во имя св. Никифора ³³⁴. Последнее было вызвано особенно следующим обстоятельством. Когда византийское войско уходило с Никифором из Италии, оно [115] вело с собою большое число пленных местных жителей, имея в виду обратить их в рабов в своей стране. Но когда византийския войска прибыли в Брундузий, откуда они должны были переправляться в Иллирию, Никифор, не сказав никому ни слова, посадил свои войска на корабли, а всех пленных оставил на полной свободе в Италии ³³⁵. Обхождение Никифора с итальянским населением послужило в Тактике Льва образцом того, как, в случае сдачи города или крепости, следует обходиться с их населением ³³⁶.

Не радовали императора в первую половину его царствования и дела в Сицилии, становившияся с каждым годом отчаяннее. Лев VI уже не думал о возвращении острова; он только оборонялся и при первой возможности старался установить пере­мирие. И здесь, как на востоке, мусульмане не могли нанести Византии решительнаго удара благодаря внутренним неурядицам.

В 888 году императорский флот прибыл из Константи­нополя в Региум и, пройдя Мессинский пролив, встретился в октябре этого года с готовыми к бою мусульманскими судами у города Mylae (теперь Milazzo), на берегу Тирренскаго моря, в северо-восточном углу Сицилии. Сражение было гибельно для христиан; они потеряли 7.000 человек убитыми; около 5.000 утонуло. При известии об этом поражении жители Региума и других прибрежных городов бежали. Мусульмане, преследуя разбитый флот, достигли до берегов Калабрии, опустошали побережье и после этого возвратились в Палермо ³³⁷. Предание [116] разсказывает, что итальянские подвижники, Илия Младший, Илия Спелеот и Арсений, предчувствуя мусульманское нападение на Региум, покинули Италию и на время переселились в Грецию, именно в Патрас ³³⁸.

Вскоре после сражения при Милаццо мусульманским правителем Сицилии и Калабрии был назначен из Африки Муджбар-ибн-Ибрахим-ибн-Суфиан, происходивший из дома, родственнаго аглабитам, человек, приобретший в Африке громкую славу своею храбростью и пением. Но его постигла неудача: на пути из Сицилии в Калабрию новый правитель был захвачен в плен греками и увезен в Константинополь, где и умер. Из своего плена он написал длинное стихотворение (касиду), которое, будучи отправлено в Кайруван в Африке, сделалось очень популярным во времена аглабитов ³³⁹.

В 889 году сицилийский правитель Севада-ибн-Мухаммед подступил к Таормине и осаждал ее, хотя и безуспешно ³⁴⁰. [117] В это время в самой Сицилии, очевидно, произошли распри между ранее поселившимися там арабами и вновь прибывшими подкреплениями из Африки; в марте 890 года был убит один из африканских начальников ат-Таули; возстание в Сицилии было направлено, вероятно, против самого африканскаго эмира ³⁴¹. Правителем в Сицилии в 891 и 892 году был Мухаммед-ибн-ал-Фадл ³⁴². Военныя столкновения между греками и мусульма­нами на время прекратились; по крайней мере, в источниках о них упоминаний нет. Замечается даже совершенно обратное явление: в конце 895 или в начале 896 года, при сицилийском правителе Абу-Али, было заключено между греками и сицилийскими мусульманами перемирие на сорок месяцев на условии выдачи греками тысячи мусульманских пленных, но чтобы, в свою очередь, греки получали каждые три месяца мусульманских заложников, один раз арабов, другой раз берберов ³⁴³.

Согласие мусульман заключить мир с христианами именно в это время вполне понятно в виду тех раздоров, которые существовали между Сицилией и африканскими аглабитами. Аглабит Абу-Исхак-Ибрагим II (875-902 г.) своей неслыханною даже [118] в восточных летописях жестокостью возбудил против себя не только многия африканския племена, но и Сицилию, которая возстала против тирана. Возстание было подавлено; посланный правителем в Сицилию Абу-Малик-Ахмед-ибн-Омар-ибн-Абдаллах оказался довольно слабою личностью. Смуты не прекращались. Тогда в 900 году Ибрахим отправил в Сицилию своего сына Абу-Аббас-Абдаллаха с большим флотом, который с неимоверною жестокостью подавил недовольных сицилийских арабов. После падения Палермо в сентябре 900 года громадное число горожан с женами и детьми искали убежища еще в находившейся в византийских руках Таормине. Глава возстания Ракамуя и другие наиболее деятельные его соучастники напра­вились, кто в Константинополь, кто в другия христианския страны, где не могла достать их рука Ибрахима ³⁴⁴.

§ 2.

Успехи греков на востоке в 900 – 901 году.

Перевод Никифора Фоки из Италии на восток оправдал ожидания императора. Нельзя не сознаться, что прибытие его на восточную границу было как нельзя более во время, так как в 900 году мы имеем дело уже не с обыкновенным летним походом мусульман, а с настоящим, подготовленным военным предприятием, которое стало возможным для халифа Мутадида, установившаго около этого времени после упорной борьбы порядок в халифате ³⁴⁵.

В начале 900 года сильное мусульманское войско, выступив из Киликии, двинулось на северо-запад и, углубившись в фему Анатолик, осадило крепость Мисфию (Μίσθεια), лежавшую в северо-восточном углу современнаго озера Бей-Шехер (Kirili-Göl, [119] древн. Caralis lacus), в местности Monastir между Khiak-Dede и Kirili Kassaba на римской дороге Антиохия – Неаполь (Кара-Агач) – Мисфия – Караллиа (Бей-Шехер) ³⁴⁶. В это самое время император приказал Никифору Φοκе двинуться в Киликию с войсками из восточных фем, Харсиана, Армениака и других, так как стратиги Анатолика и Опсикия должны были действовать против арабов, осаждавших Мисфию. Между тем, Никифор через горный проход Маврианон (τό Μαυριανόν), ведущий от Тианы в Киликийския ворота ³⁴⁷, приближался к Адане. Во главе арабскаго войска стоял правитель Тарса Абу-Сабит, сменивший умершаго в 899 году Ибн-ал-Ихшада. Население сделало неудачную попытку сопротивления; при самом начале сражения оно обратилось в полное бегство к городу. Часть жителей, не успевшая запереться за городскими стенами, была истреб­лена или захвачена в плен Никифором, который, овладев богатой добычей, уничтожил в окрестностях города вино­градники и все плодовыя деревья. В числе пленных был сам Абу-Сабит. Но византийский полководец не имел в виду осады Аданы; он на следующий день, забирая в плен население и многочисленныя стада скота, дошел до берега моря и остановился лагерем на берегах Кидна ³⁴⁸ выше моста, ведущаго в Адану, в местности Баб-Каламъя ³⁴⁹. Здесь пробыл Никифор только один день, после чего с богатой добычей и пленными по восточной горной дороге Каридион (τό Καρύδιον) ³⁵⁰ выступил обратно.

Пленные мусульмане с Абу-Сабитом были отправлены через Конию в Константинополь. Услышав о неудаче мусульман под Аданой, арабское войско, осаждавшее Мисфию, сняло осаду и быстро направилось к своим пределам, надеясь, может быть, в горном проходе отрезать путь Никифору; но последний, как мы видели выше, удалился восточной дорогой, [120] и пришедшие арабы уже не застали греков. Последними ара­бами начальствовал, вероятно, Ибн-Келуб, хотевший напасть на Никифора в горном проходе Дарб-ас-Салама, который, повидимому, тожественен со средней горной дорогой в Тиану ³⁵¹.

Действия Никифора в этом походе послужили императору Льву VI примером для его Тактики; особенно отличился Никифор в одном из вышеизложенных столкновений, когда он незаметно для сторожившаго его врага с пленными и богатой добычей перешел из лагеря в другое место, зажегши в лагере много огней и тем обманувши неприятеля ³⁵².

Неожиданный плен Абу-Сабита поставил вопрос о будущем правителе сирийской пограничной области. Созванные на совещание шейхи остановили свой выбор на Али-ибн-ал-Араби; но сын Абу-Сабита силою оружия хотел добиться положения своего отца. Дело было улажено через посредничество Ибн-Келуба, который в апреле месяце 900 года ³⁵³ убедил сына Абу-Сабита отказаться от его плана идти против Али-ибн-ал-Араби ³⁵⁴. После этого некто ан-Н.угейл сделал вторжение в [121] греческие пределы, но без особеннаго результата возвратился в Тарс ³⁵⁵.

Повидимому, обстоятельства все более и более благоприятствовали грекам. В том же 900 году серьезное бедствие постигло Тарс. Один из представителей усилившейся в то время в Адербиджане династии саджитов Мухаммед-Афшнн (889-900 г.) возымел намерение при помощи своего вольноотпущенника Васифа овладеть землями тулунидов. Васиф притворно просил халифа поручить ему начальство над пограничной с Византией областью и над стоявшими в Тарсе на якоре судами. Халиф открыл его план и вместо диплома с назначением Васифа правителем границы отправил отряд войска, который и схватил Васифа на пути в Аназарбу. Получив известие о том, что Тарс на­ходился в соглашении с Васифом и Афшином, халиф Мутадид прибыл в Массису, потребовал к себе тарсийских правителей и арестовал их; но этого мало: халиф отдал приказ сжечь тарсийские корабли со всеми их снастями, на которых тарсийцы совершали свои походы против греков. Эта мера должна была несколько облегчить положение Византии в Средиземном море ³⁵⁶. Но истреблена была, очевидно, часть кораблей; мусульманский флот, состоявший не из одних тарсийских судов, от этого не потерпел существеннаго ущерба, и, как мы увидим ниже, морския затруднения Византии возобновились через самое короткое время.

Однако, случалось, что и неудачи постигали Никифора. Так, в 901 году правитель пограничной области ал-Хасан-ибн-Али-Курэ отправил для летняго похода Назар-ибн-Мухаммеда, кото­рый взял несколько греческих укрепленных пунктов и доставил в Тарс около двухсот знатных пленных, светских и духовных, много крестов и знамен. Всю эту добычу отправил Курэ в Багдад ³⁵⁷. Но уже в конце ноября 901 года ³⁵⁸ [122] от купцов города Ракки в Багдад пришли известия, в которых сообщалось об удачном нападении греков. Последние с одной стороны произвели пользуясь уничтожением тарсийскаго флота, морское нападение на прибрежные города, а с другой стороны дошли до пограничнаго месопотамскаго города Кейсума ³⁵⁹. 15.000 мусульман, среди которых немало было зиммиев, были уведены в плен греками ³⁶⁰.

После этой победы деятельность греков на восточной гра­нице на несколько лет ослабевает; восточные же арабы начинают обращать свое главное внимание на экспедиции морския.

§ 3.

Потеря греками Сицилии.

(900 – 912 г.)

Первые годы X столетия являются тяжелым временем для византийскаго государства. Целый ряд крупных неудач на западе и на востоке постиг греков. Мы уже видели, в каком положении находилась Сицилия в 900 году после подавления возстания Абу-л-Аббасом. Византийцы должны были восполь­зоваться подобными благоприятными для себя обстоятельствами. Действительно, патриций с войском был отправлен в Таормину; большое войско сосредоточено в Региуме; из Константи­нополя прибыл флот в Мессину. К военным действиям могли побуждать византийцев также искавшие у них убежища от жестокостей Абдаллаха мусульмане ³⁶¹. Но результаты не соответствовали приготовлениям.

Между тем, Абу-л-Аббас, покорив мятежников и овладев Палермо, немедленно стал продолжать свои военныя действия уже против христиан. В том же 900 году, уже поздней осенью, он выступил к Таормине, вырезал в ея окрестностях виноградники и сражался с населением; но, не имея здесь решительнаго успеха, направился к Катании и осадил ее с таким [123] же неуспехом. После этого, видя наступление зимняго времени, он возвратился в Палермо, где и оставался до 901 года ³⁶². Приготовившись к новому походу, Абу-л-Аббас 25 марта 901 года (1-го числа мес. Раби II) отправил флот, а сам двинулся к городу Демоне и осаждал ее несколько дней с помощью камнеметательных машин. В это самое время до него дошло известие о больших военных приготовлениях греков в Региуме, где были стянуты многочисленныя войска. Тогда Абу-л-Аббас, оставив осаду Демоны, направился в Мессину, откуда с воен­ными судами быстро переправился в Региум ³⁶³. После короткаго сопротивления 10-го июня 901 года Региум перешел в руки Абу-л-Аббаса ³⁶⁴. Мусульмане в завоеванном городе произвели страш­ное избиение, взяли 17.000 пленных, среди которых находился сам почтенный епископ города ³⁶⁵; богатейшая добыча из золота и серебра, обильные запасы муки и различной утвари достались победителям, которые нагрузили ими свои корабли ³⁶⁶. Соседния крепости с подарками явились к Абу-л-Аббасу, вы­ражая покорность, прося о пощаде и предлагая ему крупную сумму денег в виде налога ³⁶⁷.

Оставшись несколько дней в Калабрии, Абу-л-Аббас со всей добычей переправился обратно в Мессину, где нашел греческий флот, пришедший из Константинополя. В происшедшем [124] столкновении греки потеряли тридцать кораблей. После этой новой победы, Абу-л-Аббас возвратился в Палермо, где и оставался до следующаго 902 года ³⁶⁸, когда он принужден был оста­вить Сицилию в виду африканских событий.

В это время тунисские мусульмане, выведенные из терпения жестокостью и притеснениями Ибрахима, обратились с жалобой на него к далекому багдадскому халифу Мутадиду. Последний принял их сторону и повелел Ибрахиму отказаться от власти в пользу сына Абу-л-Аббаса, правителя Сицилии. Несмотря на то, что аглабиты в Африке были почти совершенно самостоя­тельны, и их зависимость от халифа правоверных в Багдаде была очень слаба, тем не менее Ибрахим уступил и послал известить сына в Сицилию о том, чтобы он возвращался в Африку ³⁶⁹. Абу-л-Аббас, оставив войско в Сицилии под начальством двух своих сыновей, Абу-Мудара и Абу-Маадда, сам с пятью кораблями переправился в Африку, где в начале 902 года Ибрахим уступил ему власть ³⁷⁰. Последний же, известив халифа о своем намерении совершить паломничество в Мекку и не считая возможным проехать туда через египетския владения враждебных тулунидов, избрал далекий путь через христианския земли, чтобы уже после угодной Мухаммеду войны с неверными направиться на поклонение Каабе. Объявив в африканском городе Сусе священную войну и набрав достаточное количество войска, он направился в Сицилию, куда прибыл летом 902 года и 8-го июля подошол уже к Палермо ³⁷¹. [125]

Первым делом Ибрахима был поход под Таормину, последний укрепленный пункт греков, где были сосредоточены значительныя военныя силы; нам известны имена вождей в Таормине: друнгарий флота Евстафий, Михаил Характ, патриций Константин, Карамал ³⁷².

Византийцы не заперлись в крепости, а храбро вышли навстерчу мусульманам. Завязалась упорная битва, в которой мусульмане начали уже было уступать. Но здесь пришла им на помощь религия. Чтец Корана в трудную минуту битвы прочел следующее место из 48-й суры Корана: «истинно, мы помогли тебе победить верною победою» ³⁷³. Тогда эмир велел читать следующия слова: «эти два – два спорщика: они спорят между собою о Господе их» ³⁷⁴. После этого эмир с возгласом: «О Господи! К твоему суду я прибегаю в борьбе с неверными!» бросился с новой силой в сражение, и греки понесли полное поражение, потеряв много убитыми и ранеными; осталь­ные, частью сев на корабли, удалились, частью заперлись в крепости (теперь Castel di Mola), которую мусульмане тотчас осадили ³⁷⁵. Весть об опасности, угрожавшей Таормине, дошла до императора Льва, но он, подобно своему предшественнику во время осады Сиракуз, не оказал немедленной помощи Таормине в виду того, что большая часть флота была занята по­стройкою двух константинопольских церквей, в память первой супруги императора Феофано, и церкви св. Лазаря, превращенной им в монастырь евнухов ³⁷⁶.

Между тем, осада крепости Таормины шла успешно, и перваго августа 902 года она сдалась мусульманам. Последние овладели богатою добычей; воины, много женщин и даже детей были перебиты; другая часть женщин и детей была продана в рабство. В числе пленных был епископ города Прокопий, который, будучи приведен к эмиру и отказавшись на его [126] предложение отречься от Христовой веры, после ужасных мучений, был обезглавлен со многими другими пленными, и трупы их были даже сожжены ³⁷⁷. По словам apaбской хроники, когда известие о падении Таормины дошло до императора, то он от горести в течение семи дней не надевал венца ³⁷⁸. Несколько позднее патриарх Николай Мистик потерю Таормины объяснял небрежностью правительства ³⁷⁹.

Ибрахим не остановился на своем успехе под Таорминой; он вскоре же разослал несколько отрядов для нападения на оставшияся греческия области Сицилии. Его племянник 3иядат-Аллах был отправлен к какой-то крепости Мико (Микуш) или Вико, вероятно, недалеко от Capo Scalleta на Мессинском проливе ³⁸⁰; сын Ибрахима Абу-л-Аглаб к Демоне, население откуда уже удалилось, так что войска захватили только то, что [127] было там оставлено. Другой сын Ибрахима Абу-Худжр на­правился на северо-восток к Раметте, население которой про­сило пощады и соглашалось платить поголовный налог (джизью). Наконец, некто Са'уд-ал-Джалуви был послан в Лиядж, теперь Ачи (Aci), на восточном берегу Сицилии, на север от Катании ³⁸¹.

От жителей крепостей арабы требовали безусловнаго повиновения, принития ислама, и по выходе населения из крепостей они разрушали стены и камни от них бросали в воду. После ряда этих успехов Ибрахим двинулся в Мессину, где остался два дня, подготовляя переправу в Калабрию ³⁸².

Успехи Ибрахима настолько уже устрашили греков, что прошел слух о намерении арабскаго начальника направиться на самый Константинополь. Император оставил в столице на всякий случай сильное войско и послал в Сицилию, вероятно, незначительныя подкрепления, которыя вообще не могли быть по­лезными, да к тому же и пришли слишком поздно ³⁸³. Византийские вожди в Таормине, избежавшие плена, возвратились в Константинополь, где, будучи обвинены в измене, были даже приговорены к смертной казни, и только благодаря заступни­честву патриарха казнь была заменена пострижением ³⁸⁴.

Между тем, Ибрахим, переправившись 3-го сентября 902 года с войском в Калабрию, высадился в Региуме, где, по преданию, арабы хотели сжечь тело св. Apcения ³⁸⁵, и затем [128] направился к городу Косенце (Cosenza) ³⁸⁶. Уже при самом вступлении на итальянскую территорию к Ибрагиму явились послы итальянских городов с мирными предложениями; но гордый своими победами военноначальник только спустя несколько дней удостоил их через посредника заносчивым ответом, где он грозил разрушить город св. Петра и направиться на Кон­стантинополь ³⁸⁷. Послы, ничего не добившись, быстро удалились, а жители Косенцы, видя приближение неприятеля, стали быстро готовиться к осаде, исправляли стены и поспешно свезли с окрестных полей в город запасы. Опасался нападения Ибрахима и Неаполь. Неаполитанский консул Григорий после совета с епископом Стефаном и другими выдающимися лицами города решил срыть Castellum Luculli, на мысе Miseno y Неаполя, боясь, как бы арабы, заняв его, не прервали сообщения по неаполитанскому заливу. Было решено, что в деле разрушения крепости примет участие все население. Как известно, в Castellum Luculli была гробница св. Северина. Настоятель неаполитанскаго мона­стыря того же имени Иоанн просил, чтобы останки св. Севе­рина были перенесены, именно, в его монастырь. Мощи были найдены и в октябре 902 года торжественно перенесены в Неаполь ³⁸⁸. В то время Косенца была уже осаждена арабами. Сам Ибрахим, чувствуя себя несколько нездоровым, остался немного позади войска, которое расположилось у реки, вероятно, Busento. На 1-е октября 902 года Ибрахим назначил [129] штурм Косенцы, которым руководили его сыновья и наиболее доверенные лица; против стен были поставлены камнеметательныя машины, и нападение было произведено со всех сторон; но последнее не дало существенных результатов. Очевидно, арабское войско было сильно разстроено все усиливавшеюся болезнью Ибрахима, который, понимая безнадежность своего положения, передал начальство своему внуку 3иадат-Аллаху и умер 23 октября 902 года 53 лет от роду ³⁸⁹.

Ничего не зная о смерти Ибрахима, жители Косенцы просили у арабов пощады, чем последние в своих несколько затруднительных по случаю смерти вождя обстоятельствах, конечно, воспользовались, чтобы с честью выйти из предпринятой экспедиции. С большой добычей арабы, под начальством Зиадат-Аллаха, возвратились в Палермо, взяв с собою тело Ибрахима, которое было погребено ими в Палермо или в африканском городе Кайруване ³⁹⁰. Некоторые источники сообщают, что на обратном пути в Сицилию арабский флот сильно пострадал от бури ³⁹¹.

С 902 года и до конца правления Льва VI сицилийские му­сульмане были слишком заняты своими внутренними раздорами и особенно своими отношениями к африканским правителям, [130] чтобы иметь возможность вновь начать серьезныя действия против оставшихся в Сицилии христиан. В своей борьбе с сицилийскими арабами африканские правители могли, повидимому, даже получить помощь Византии, так как в 907 году в построенный недалеко от Кайрувана Ибрахимом город Раккаду пришли Хабаши, Ибн-Абу-Худжр и Ибн-Аббас, с которыми был посол византийскаго императора. Тогдашний правитель Зиадат-Аллах принял их с большим вниманием и почетом ³⁹². Целью этого посольства византийскаго императора было, как мы увидим ниже, желание заручиться дружественными отношениями с африканским правителем в виду предполагаемой морской эспедиции Имерия против восточных арабов.

Подобныя мирныя отношения с византийцами в Сицилии были немного нарушены в 911 году, когда новый назначенный из Африки правитель ал-Хасан-ибн-Ахмед-ибн-Аби-Хинзир, прибыв в Мазару 20-го августа 910 года, выступил со своим войском к Демоне, овладел пленными и добычей и, уничтожив посевы, возвратился без большого результата: крепость взята не была ³⁹³.

Мы намеренно довели в этой главе сицилийския события до конца царствования Льва VI. В 902 году с падением Таормины сицилийский вопрос окончил свое существование для Византии: Сицилия всецело перешла в руки мусульман; незначительные пункты, как напр., Демона, остававшиеся еще в руках греков, не имели никакого значения в дальнейшей истории Византии. С 902 года сицилийския события уже не оказывают ни­какого вляния на ход византийских политических событий. Восточная политика Льва во вторую половину его царствования, а именно с 902 года, нисколько не зависит от отношений к сицилийским арабам. В Сицилии Византия должна была уступить силе.

§ 4.

Италия и империя во время Льва VI.

Итальянския отношения за время Льва VI были очень благоприятны для Византии, которая находила целый ряд предлогов [131] вмешиваться во внутренния дела полуострова. Во время борьбы Неаполя с Капуей в 888 году за Неаполь стояли греки и сара­цины ³⁹⁴. Неаполь, Гаэта, Амальфи признавали, хотя и номинально, верховенство византийской власти. Раздоры между беневентскими правителями дали грекам желанный случай вмешаться в их дела, и с 891 года императорский протоспафарий жил во дворце лонгобардских герцогов в Беневенте ³⁹⁵; если через четыре года прежняя династия и стала править в Беневенте, тем не менее княжество осталось в некоторой зависимости от Византии. Салерно также должно было признать верховенство византийскаго императора.

Небольшие правители Италии в своих постоянных распрях между собою нередко обращались за помощью к арабам. Docibilis I, правитель Гаэты, благодаря посягательствам папы Иоанна VIII на ея самостоятельность, поселил около 882 года арабов на правом берегу Гарильяно, недалеко от Trajetto. В течение тридцати лет эта колония, разросшаяся, укрепившаяся, сделалась грозою окружающих областей. Знаменитые монастыри св. Виченцо на Вультурно и Монтекассино погибли в пламени. Сполетское герцогство, Рим, вся средняя Италия дрожали перед нашествием арабов гарильянской колонии ³⁹⁶. Паломники с большим трудом могли достигать Рима, чтобы поклониться св. Петру; арабы из Гарильяно или удерживали их или отпускали только за большую сумму денег ³⁹⁷.

В начале X века Капуя, Неаполь и Амальфи сделали [132] неудачную попытку прогнать арабов, но после этой неудачи, видя невозможность собственными силами бороться с ними, решили обратиться за помощью к византийскому императору. Ландульф, сын беневентскаго князя, был отправлен в Константинополь, где император Лев его принял с большим почетом. Лан­дульф изложил ему все то, что в течение стольких лет итальянцы терпели от арабов, и просил императора не отказать в посылке войска в Италию для изгнания арабов от Гарильяно. Лев обещал помощь. Но в это время, т.е. в 910 году, Ландульф должен был немедленно возвратиться в Италию, где умер его отец Атенульф, а вскоре за этим умер и сам император Лев. Как мы увидим ниже, его обещание не было напрасным, и большое греческое войско яви­лось в Италию; но это было уже в малолетство Константина Багрянороднаго ³⁹⁸.

Отсюда видно, что итальянския дела, хотя и удачныя для императора Льва VI, не могли хоть сколько-нибудь помочь ему в его борьбе с восточными арабами. Итальянския события стояли особняком от событий византийской империи, которая вмешивалась в них случайно, и поэтому не имели, как и сицилийская история второй половины правления Льва, никакого влияния на восточныя дела.

§ 5.

Морския удачи мусульман в 902 – 904 годах.

В царствование Льва Мудраго острова Эгейскаго моря и его прибрежныя страны находились постоянно под страхом мусульманских набегов, то критских, то сирийских арабов, которые в своих морских предприятиях становились все смелее и решительнее, заходили даже в Геллеспонт и в 904 году сделали свое известное нападение на Фессалонику, которое [133] произвело столь сильное впечатление в византийском государстве, о чем мы скажем несколько ниже.

Тяжелыя времена переживала Греция, особенно Пелопоннес, лежавший невдалеке от Крита.

Помимо внешних нападений в конце IХ-го и начале Х-го века Пелопоннес постигло сильное внутреннее бедствие, а именно голод. Дома, улицы, дороги были наполнены таким количеством трупов, что жителям не хватало времени погребать их. Голодное население питалось корнями и травой ³⁹⁹. В то время, как страна была объята столь тяжелым бедствием, критские пи­раты ежегодно, отправляясь на своих кораблях, подходили к прибрежным островам, городам и деревням и, засев ночью в засаду, грабили население; тот, кто смел сопротивляться, был без пощады убиваем; отдавшиеся же в плен были уво­димы в рабство. Прослышав о благочестии и славе епископа аргивскаго Петра, жившаго в начале X века, арабы иногда приплывали к Навплии и за известный выкуп, собранный Петром, возвращали христианских пленных ⁴⁰⁰. Легенда сохра­нила разсказ о том, что однажды арабский корабль увез одну молодую женщину-христианку в подарок критскому эмиру. Жители обратились за помощью к своему многочтимому епископу [134] Петру Аргивскому, который, вняв просьбе, помолился. Вскоре после этого корабль был взят греческою триремою, и пленница получила свободу ⁴⁰¹.

Конечно, не одни берега Пелопоннеса подвергались нападению критских арабов; последние, можно сказать, владели всем Эгейским морем. Остров Наксос в начале X века платил им дань ⁴⁰². Патмосом они распоряжались свободно ⁴⁰³. Благо­даря арабским нашествиям остров Парос в конце IX века был совершенно пустынен и заброшен; туда приезжали с других островов охотники на диких коз, которыя водились на острове в большом количестве ⁴⁰⁴.

Опустошенная арабами в двадцатых годах IX века Эгина так и осталась на долгое время в полном упадке и запустении ⁴⁰⁵.

Около 893 года нападению арабов подвергся остров Самос, где был взят в плен греческий стратиг, патриций Константин Паспала ⁴⁰⁶. Разрушены были арабами находившиеся на [135] Самосе три монастыря, которые возстановил уже в половине X века св. Павел Латрский Младший ⁴⁰⁷.

Испуганное население островов, преимущественно западной части Эгейскаго моря, спасаясь от смерти и плена, переселя­лось в большом количестве в укрепленную Фессалонику, где надеялось найти надежное убежище ⁴⁰⁸.

Особенно грозны стали морския нашествия арабов в первые годы X века. Несмотря на уничтожение тарсийскаго флота в 900 году, о чем мы говорили выше, морския силы мусульман на Средиземном море не ослабели; оставались более сильные флоты, а именно – флот сирийский и критский, которые очень ча­сто действовали вместе.

В 902 году арабский флот, опустошая под начальством Дамиана острова Эгейскаго моря, вошел в Пегасейский залив у берегов Фессалии и произвел нападение на город Димитриаду, лежавший в феме Эллада. Богатый, населенный город ⁴⁰⁹ оказал сильное сопротивление; особенно способствовали успешности обо­роны окружавшия город болота, которыя не позволяли арабам [136] вполне обложить его ⁴¹⁰. Тем не менее, осажденный город был доведен до крайности и сделался добычей врагов, кото­рые, разорив его и захватив, очевидно, не мало пленных, снова ушли в море ⁴¹¹. Вслед за этим острова Архипелага подверглись новому нападению, и, вероятно, в 903 году остров Лемнос был захвачен арабами, которые увели в плен боль­шое число его жителей ⁴¹². [137]

Одновременно с морскими нападениями в эти годы со сто­роны арабов замечаются новыя приготовления к военным действиям против Византии на суше. 5 мая 903 года ⁴¹³ ал-Касиму-ибн-Сима было поручено сделать летний поход, для чего ему отпущена была крупная сумма в 32.000 динаров. 11 мая ⁴¹⁴ в область Тарса вступил Абу-л-Ашаир с многочисленными добровольцами на случай нападения на греческие пределы.

Но вместе с тем с обеих сторон заметны были при­знаки желания прекратить на время военныя действия. Так, с Абу-л-Ашаиром были для греческаго императора от халифа ал-Муктафи подарки. С другой стороны, в этом же 903 году от Льва VI, еще не успевшаго оправиться после потери Таормины, прибыли к арабам два посла также с подарками для халифа и мусульманскими пленными; послы должны были предло­жить выкуп находившихся в руках греков пленных мусульман. Послы получили согласие на свои просьбы и были пожало­ваны почетным платьем ⁴¹⁵. Но почему-то в этом году обмен не состоялся, а уже в 904 году мы видим, что военныя столкновения возобновились с большею силой.

Весною 904 года Лев VI двинул сильное войско в десять легионов, около 100.000 человек, к пограничным областям. Большая часть его направилась к ал-Хадасу, забирала в плен население и выжигала проходимыя местности ⁴¹⁶. Но, очевидно, всякия более крупныя сухопутныя предприятия должны были быть на этот год оставлены в виду грозной опасности со стороны мусульманскаго флота. [138]

Мы уже имели случай говорить выше о наступательных действиях арабов в западной Киликии, внутри страны и по побе­режью, в последние годы IX столетия. Морскую зкспедицию мусульман 904 года под Атталию надо разсматривать в связи с этим движением арабов на запад по южному берегу Малой Азии.

В половине июля 904 года греческий ренегат Лев, гулям Зарафы, известный в византийских хрониках под именем Льва Триполитянина, во главе мусульманскаго флота произвел нападение на лежащий на южном берегу Малой Азии город Атталию ⁴¹⁷, откуда он сам был родом ⁴¹⁸. Будучи некогда захвачен в плен сарацинами, Лев отрекся от христиан­ской веры и стал ревностным мусульманином ⁴¹⁹.

Нужно помнить, что Атталия, обладая прекрасною гаванью, была одной из главных станций с востока к Константино­польскому проливу ⁴²⁰, и тогда мы поймем, насколько важно было для обеих сторон стратегическое движение Льва, очевидно, хо­рошо знакомаго с местными условиями своего родного города. Apaбские хронисты, желая усилить значение этой морской экспедиции, сравнивали Атталию с Константинополем ⁴²¹. Город, укрепления котораго оказались недостаточными ⁴²², после безполезной обороны достался в руки Льва; около 5.000 греков было убито, столько же попало в плен; 4.000 пленных мусульман были [139] освобождены Львом. 60 греческих кораблей было захвачено мусульманами, которые увезли из города громадное количество золота, серебра, различной утвари и рабов. Добыча была на­столько велика, что доля каждаго участника в этом походе достигала тысячи динаров ⁴²³.

Лев Триполитянин не думал этим ограничить свой поход: его планы шли гораздо дальше. Он замышлял нападение на самую столицу византийской империи, на «Богом хранимый» Кон­стантинополь ⁴²⁴. Ходила молва, будто бы Лев в своей гордости говорил: «я дойду до царственнаго города и возьму его; если же это не удастся, то для меня достаточно похвалиться тем, что я дошел до столицы государства ромеев и потратил на нее стрелы» ⁴²⁵. Движение Льва к Константинополю было поста­влено в связь с действиями болгар, которые, как слышали арабы, теснили византийские пределы ⁴²⁶. Надо оговориться, что [140] с этой стороны расчеты арабов не могли оправдаться. Как мы имели случай уже говорить выше, после поражения византийцев при Болгарофиге в 893 году был с болгарами заключен мир, продолжавшийся около двадцати лет.

Известие о движении Льва на Константинополь пришло к императору в то время, когда он присутствовал при освящении монастыря, построеннаго его протовестиарием Христофором ⁴²⁷. Тотчас же по получении этого тревожнаго известия против Льва был отправлен с флотом друнгарий Евстафий, который, однако, не чувствуя себя в силах сопротивляться превосходившим его судам арабскаго флота, отступил без боя к столице. Лев вступил безпрепятственно в Геллеспонт и овладел Абидосом, главным таможенным пунктом византийскаго государ­ства. Абидос был хорошо укреплен и считался ключем к самому Константинополю ⁴²⁸; поэтому можно легко себе предста­вить, какая паника должна была царить в столице ⁴²⁹. Между тем арабский флот двигался далее по Геллеспонту и дошел до значительной гавани Парий (Πάριον), уже при самом входе в Мраморное море ⁴³⁰.

После неудачи Евстафия против арабов был отправлен с флотом протасикрит Имерий. С последним почему-то арабский военноначальник не решился вступить в борьбу и, отка­завшись от своего плана идти на Константинополь, покинул Геллеспонт ⁴³¹.

Выступивший за ним Имерий, повидимому, потерял мусульманский флот из виду, так как, пройдя по Геллеспонту через Лампсак и покинутый неприятелем Абидос, греческие ко­рабли прошли далеко на юг по Эгейскому морю и бросили якорь [141] у расположеннаго на высокой горе прибрежнаго города Стровила в Кивирреотской феме, на полуострове в юго-западной части Малой Азии, на север от острова Коса, недалеко от древняго города Галикарнасса ⁴³². После этого Имерий неожиданно повернул обратно на север и, пройдя мимо островов Имвроса и Самофраки, подошел к Фазосу, где и настиг скрывавшагося от него неприятеля; однако Имерий, видя превосходство сил врага, не решился вступить в сражение и дал возможность Льву Триполитянину удалиться из-под Фазоса. Арабский вождь, обогнув Халкидонский полуостров, вступил в Салоникский залив, направляясь к Фессалонике ⁴³³.

Легенда передает, что св. Илия Младший сказал в это время следующее по поводу слухов о намерении Льва напасть на Константинополь: «не так случится, как люди вообще думают, но как Бог решил; агаряне не плывут на Византию и не замышляют ея разрушения; среди Геллеспонта они повер­нут обратно и, проехав Иллирийский залив, нападут и опу­стошат Фессалонику» ⁴³⁶. С суши город был окружен крепкою стеною ⁴³⁷.

Уже с давних пор Фессалоника, находившаяся под за­щитою св. Димитрия, пользовалась совершенно особою славою, ко­торая приравнивала ее иногда столице. Подобно последней, Фес­салоника, в устах составителя чудес св. Димитрия, называлась ή θεοφύλακτος, ή θεοκυβέρνητος βασιλίς τών πόλεων и т.д. ⁴³⁸; это был «большой и обширный город» ⁴³⁹, «превосходивший величайшие го­рода» ⁴⁴⁰, «непреоборимый от всех наступающих зол» ⁴⁴¹; про него писали: «Фессалоника! ты победишь врагов своих; ты – гордость святых, и Всевышний освятил тебя» ⁴⁴². Самое название города производили от трех слов: «θές άλλω νίκην» ⁴⁴³.

Счастливое географическое положение на Via Egnatia, большой дороге из Дураццо в Константинополь, и обширный, надежный порт обезпечивали Фессалонике громадное торговое значение ⁴⁴⁴. Плодородие страны около Фессалоники доставляло в изобилии необходимое жителям; многочисленные корабли подвозили в го­род остальное. Торговые интересы привлекали туда отовсюду громадныя толпы людей, которыя совершенно заполняли собою солунския улицы. Богатства обильно стекались в город: золото, серебро, драгоценные каменья, шелковыя и шерстяныя ткани, изделия из меди, железа, олова, свинца, стекла и т.д. – все это с избытком можно было найти в Фессалонике ⁴⁴⁵. Болгарские торговые люди, удаленные из Константинополя при Льве VI, были переселены в Солунь, что дало новый толчок торговле. В начале X века по торговле Солунь являлась уже соперницей [143] самой столице ⁴⁴⁶. Многие жители островов Эгейскаго моря, ко­торые подверглись нападениям агарян, переселялись в Фессалонику, будучи уверены в полной своей безопасности под охра­ною городских укреплений ⁴⁴⁷. Возможно, что население города в то время превышало внушительную цифру 200.000 человек ⁴⁴⁸. Особенное оживление царило в Солуни в октябре месяце в день праздника покровителя города, св. Димитрия. В это время стекалось туда не только местное, коренное население, но и «греки, болгары до самаго Дуная и Скифии, кампанцы, итальянцы, ис­панцы (иберийцы), португальцы (лузитанцы) и французы (кельты) из-за Альп» ⁴⁴⁹.

Но Фессалоника отличалась не только блестящим состоянием своей торговли и соединенных с нею финансов. Развитие умственной жизни города шло параллельно с увеличением материальнаго благосостояния: наука, искусства, музыка и пение процветали в Солуни. Особенно славилось церковное пение в многочисленных солунских храмах, из которых выдавались теперь сгоревший храм св. Софии и церковь св. Димитрия Солунскаго ⁴⁵⁰. В то время, как материальная и умственная жизнь города, как мы сейчас видели, стояла очень высоко, нравствен­ность населения заставляла желать гораздо большаго, и благоче­стивый автор разсказа о разрушении Фессалоники арабами, Иоанн Камениата, видит главную причину этого несчастия в пороч­ности и безнравственности населения и разсматривает бедствие, как заслуженную Божию кару за людские грехи ⁴⁵¹.

Город совершенно не был подготовлен к нападению, [144] которое, по несколько неточному выражению патриарха Николая Мистика, произошло «во время глубокаго мира» ⁴⁵². Последняго с мусульманами, конечно, не было. Неожиданно от императора Льва VI явился в Фессалонику в качестве гонца протоспафарий Петронас, сообщивший ея населению тревожную весть о том, что арабы, по донесениям перебежчиков, направляются к Солуни, получив сведения от пленных греков о невозможности города сопротивляться морским силам благодаря отсутствию стен со стороны моря. Смятение и ужас охватили население: опытных воинов не было; укрепления оказались недостаточными, особенно стена с той стороны, откуда ждали нападения. Тем не менее было решено оказать посильное сопротивление. Большая часть населения стояла за постройку и укрепление стен; но прибывший из Константинополя Петронас посоветовал прибегнуть к совершенно новому способу обороны. По его мнению, со сто­роны моря город был беззащитен, даже если бы была возве­дена вдоль берега стена, так как в виду плоскаго берега носы подошедших к нему неприятельских кораблей превышали бы стенные зубцы, так что с кораблей, т.е. сверху вниз, легко было бы стрелять в защитников города, находившихся на стене.

У Петронаса был новый план сделать в некотором разстоянии от берега в воде род подводной стены, которая мешала бы неприятельским кораблям приблизиться к берегу; для этого были разобраны находившияся в окрестностях города многочисленныя, древния каменныя могилы; камень был свезен в город и в определенном порядке погружен в море. Население ожило; появилась надежда на спасение. Ho, когда трудная работа была уже доведена до половины, из Константинополя не­ожиданно прибыл Лев Хитцилак, назначенный стратигом го­рода и всей окрестной местности и принявший на себя все меры к защите города ⁴⁵³. Петронас немедленно был отозван. Новый начальник прежде всего распорядился приостановить предпринятыя в воде работы и приказал приступить к постройке стен. Весь народ был обязан подвозить работникам материал. Но не смотря на всю поспешность, оставалось мало [145] времени. Неприятель был уже у самаго города, а стена не дове­дена была еще и до половины. Известия, одно ужаснее другого, приходили в город. Ждать врага надо было со дня на день; большинство островов северной части Эгейскаго моря было уже ими опустошено; население прибрежных городов в ужасе обратилось в бегство. Говорили, что у неприятеля было 54 прекрасно вооруженных корабля, экипаж которых состоял из сирийских арабов, египтян, эфиопов. Разсказы об их жестокости, дикости и кровожадности ужасали жителей Солуни, кото­рые предпочитали жить в горах с дикими животными, чем попасть в плен в руки приближавшагося неприятеля ⁴⁵⁴. Между тем неудачи преследовали город. На помощь к последнему прибыл новый стратиг Никита. Уже упомянутый нами стратиг Лев и Никита верхами подъехали друг к другу, с намерением в виде приветствия обняться, как неожиданно лошадь Льва встала на дыбы и сбросила с себя стратига, который при падении страшно разбился и не мог уже участвовать в дальнейших планах относительно городской обороны. Хотя жители за это время и успели укрепить в приморской стене несколько деревянных башень для отражения неприятельских кораблей, тем не менее они ясно понимали всю безполезность подобной защиты ⁴⁵⁵. После несчастнаго случая со Львом вся тяжесть обо­роны легла на недавно прибывшаго стратига Никиту, который решил призвать на помощь окрестных, подчиненных Византийской империи славян, находившихся под управлением стра­тига небольшой соседней фемы-клисуры Стримона, заселенной славянскими племенами ⁴⁵⁶. К славянам были отправлены письма, в которых они приглашались явиться в город на помощь в возможно большем количестве и вооруженными особенно стрелами, т.е. тем видом оружия, в пользовании которым были в высшей степени опытны сарацины ⁴⁵⁷. На этот призыв, [146] благодаря недостойным славянским правителям, «ставившим выгоду выше блага общественнаго», явились в Фессалонику весьма немногие славяне, совершенно неприготовленные к военным действиям. Видя подобное положение дел, Никита еще несколько раз обращался письменно с увещаниями к стратигу Стримона, обвиняя его в медлительности и говоря, что, в случае погибели города, он будет считаться виновником несчастия; все было безуспешно: стратиг Стримона решил не только уклониться от помощи, но даже тайно смеялся над угрожавшим городу бедствием и замышлял против него козни.

Отчаявшись получить помощь от соседних славян, солунское население решило все силы употребить на защиту города и его святынь. Народ день и ночь наполнял храм св. Димитрия и со слезами в горячей молитве обращался к святому, призы­вая его простить многочисленныя прегрешения, явить силу свою и придти на помощь гибнувшему городу ⁴⁵⁸. Наконец, на разсвете воскресенья 29 июля 904 года кто-то, явившись в город, объявил, что неприятельские корабли находятся уже у входа в гавань, у мыса Ембол ⁴⁵⁹. При этом известии невообразимое смятение и крик поднялись в городе; все, кто мог, в оружии устремились к стенам, но не успели еще добраться до стенных зубцов, как уже увидали сарацинские корабли, быстро несшиеся, благодаря попутному ветру, с распущенными парусами к берегу; арабы бросили якорь еще ранним утром. Паруса были спущены; после чего арабы начали внимательно изучать положение города и не начинали сразу сражения, желая точнее уяснить себе силы греков и приготовиться к столкновению с ними. Первое впечатление от города было весьма сильно: вели­чина его и громадное число народа, повидимому, даже несколько устрашили сарацин, нерешительность которых подняла дух населения Фессалоники ⁴⁶⁰.

Но это продолжалось недолго. Начальник арабскаго флота Лев объехал на корабле приморскую стену, высматривая место, откуда удобнее было бы приступить к нападению; в то же са­мое время флот, стоявший на якоре у восточнаго берега гавани, [147] подготовлялся к решительным действиям. Заметив, что часть гавани перетянута железною цепью или завалена камнями, Лев выбрал место, где более глубокая часть моря подходила к более низкому берегу. Отсюда сарацины решили вести приступ. Их корабли, получив приказание своего начальника, ударили в производившие страшный шум кожаные тимпаны и быстро на веслах подплыли к указанному месту. Греки со стены также отвечали им настолько сильным криком, что арабы в первый момент поколебались, не зная, смогуг ли они справиться со столь многочисленным неприятелем. С обеих сторон сыпались целыя тучи стрел. Грекам оказались особенно полезны отозвав­шиеся, наконец, на призыв окрестные славяне, известные своим неподражаемым искусством стрельбы из луков ⁴⁶¹. Надо полагать, что, не смотря на первоначальный отказ присоединиться к грекам, славяне, мало-по-малу, приходили, так что в конце концов составили довольно значительную силу.

Желая поскорее покончить с городом, некоторая часть наиболее храбрых арабов, захватив деревянныя лестницы, бро­силась в море и направилась к берегу, ныряя и прикрывая голову щитами от стрел, пускаемых со стены греками. Цель арабов была приставить лестницы к стене и таким образом подняться на них. Но попытка их не удалась: едва арабы стали взбираться по приставленным лестницам, как целый град камней упал на них и, опустошив ряды нападающих, принудил остальных к поспешному отступлению. При виде такого зрелища неприятельские корабли отошли от стен и только издали осыпали город тучами стрел; в свою очередь, греки также искусно отвечали стрелами и привели в действие камнеметательныя машины, выстрелы которых приводили в ужас врагов. Стратиг Никита в это время обходил стену и обра­щался с ободрительными словами к осажденным, убеждая их крепко стоять за свой город. Даже известный уже нам стратиг Лев, разбившийся при падении с лошади, с трудом сел на мула и, посещая наиболеe опасные пункты, своим появлением и словами ободрял греков. В течение всего этого перваго дня осады, т.е. 29 июля, варвары сделали еще несколько попыток овладеть городом с моря, но были отбиты и, нако­нец, оставив план морского нападения, удалились на корабли, [148] на которых и причалили к восточному берегу солунской гавани. Там, сойдя с кораблей, арабы обратили свои действия против греков, занимавших ту часть стены, где были приморския во­рота, называемыя Рим ('Ρώμη) ⁴⁶². Здесь сражение продолжалось до глубокой ночи. Арабы не могли одержать решительнаго перевеса и удалились на корабли, чтобы дать отдых уставшим за целый день воинам и выработать план дальнейших действий. Греки в течение всей ночи тщательно охраняли стены в виду возможности неожиданнаго ночного нападения сарацин ⁴⁶³.

С разсветом 30 июля арабы сошли с кораблей; одна часть направилась к стене; другая часть расположилась в некоторых заранее намеченных местах, обратив особенное внимание на выходы из ворот. Снова целый град камней и стрел был направлен на город. У одних уже названных раньше нами римских ворот было наставлено арабами семь камнеметательных машин, которыя были заготовлены ими во время остановки на острове Фазосе. Под прикрытием этих машин, камни которых не позволяли грекам даже нагибаться со стены, к последней были приставлены деревянныя лестницы, по которым осаждавшие уже взобрались было до ея зубцов. Но в это время отряду греческих смельчаков удалось с помощью копей сбросить нападающих, которые, обратившись в бегство, оставили в руках греков лестницу. Эта удача сильно подняла дух осажденных и вместе с тем еще более раздражила осаждающих. До полудня мусульмане усиленно обстреливали го­род стрелами и камнями, после чего задумали новый способ осады: они решили сжечь двое восточных ворот, Римския и Кассандреотския, чтобы таким образом проникнуть во внутренния укрпления. Под ворота было свезено много различнаго горючаго материала; все это облито смолой и подожжено. Последняя попытка удалась как нельзя лучше: ворота сгорели, и часть внешних укреплений оказалась в руках врагов. Испуганное население Фессалоники, ожидая подобной же тактики и относительно внутренних укреплений, сделали все возможныя приготовления, чтобы в случае новаго поджога залить огонь. Однако, наступила ночь без того, чтобы мусульмане предприняли что-нибудь [149] решительное ⁴⁶⁴. Ho в эту ночь с 30 на 31 июля арабами было постановлено сделать ранним утром общее нападение с моря на стены. Когда разсвело, приведенное в ужас население увидело неприятельские корабли около самых стен, которыя после короткаго сопротивления перешли в руки арабов. После этого город уже находился в полной власти неприятеля. Мусульмане, разсеявшись по улицам, избивали население, не разбирая ни пола, ни возраста; происходили самыя раздирающия сцены ⁴⁶⁵. Все население, за исключением очень немногих, которым удалось укрыться в соседния горы, было взято в плен арабами. Автор разсказа о взятии Фессалоники, Иоанн Камениата, с отцом и несколькими род­ственниками с трудом выговорили себе жизнь и, будучи при­ведены к самому Льву Триполитянину, узнали от него, что они будут отправлены вместе с другими пленными через Сирию в Тарс, где в то время предполагался обмен пленных; при чем, эмир обещал пленным, что последние по этому обмену получат свободу ⁴⁶⁶. Присланный императором воевода Никита и стратиг окрестной страны находились на кораблях под стражей. Населению было объявлено, что оно, если желает получить свободу, должно выдать мусульманам все деньги, одежду, обстановку, утварь; арабы таким образом собрали богатейшую добычу. В числе пленных оказался евнух Родофил, отправленный императором на запад с деньгами для сицилийскаго войска и заехавший на пути по делам в Фессалонику; попав в осаду, он накануне взятия города успел пе­реправить порученныя ему деньги на хранение стратигу фемы Стримона, а сам, будучи взят в плен, был по приказанию эмира забит до смерти ⁴⁶⁷. Часть населения, которая казалась лишь излишней обузой для арабов, была оставлена в городе, а относительно увозимых пленных Лев Триполитянин объявил, что жизнь их будет сохранена лишь в том случае, [150] если на предстоящий обмен у Тарса император доставит такое же число пленных мусульман; устроение этого дела перед императором взял на себя некто Симеон, незадолго перед тем присланный им по делам в Фессалонику. Перед уходом Лев Триполитянин издал уже варварский приказ о сожжении города, и только находчивость выше названнаго Симеона, доставшаго пере­данные Родофилом стратигу Стримона два таланта денег и вручившаго их эмиру, спасла город от полнаго уничтожения ⁴⁶⁸. Наконец, в полдень 9 августа 904 года ⁴⁶⁹ мусульмане подняли якорь. Положение пленных на кораблях во время путешествия было в высшей степени тягостным благодаря полному отсутствию каких-либо удобств или забот ⁴⁷⁰. К вечеру 9 августа суда прибыли к какой то местности Βολβόν, за Емболом ⁴⁷¹, где явившиеся на берегу греческие всадники за громадныя деньги выку­пили у мусульман несколько пленных женщин; затем кос­нувшись оконечности полуострова Паллены, названнаго ошибочно у Иоанна Камениаты островом, суда неожиданно захватили в Диадромах (Διάδρομοι) греческий корабль, нагруженный хлебом, и, проплыв мимо Евбеи и вблизи Андроса, пристали к безвод­ному Патмосу. Интересно, что мусульманския суда плыли не по направлению к какому-нибудь определенному месту кратчайшим путем, а, «подобно скитальцам», объезжали различные острова, боясь встречи с греческим флотом и желая таким образом укрыться от него ⁴⁷². После шестидневнаго пребывания на Патмосе, Лев Триполитянин через острова Наксос и Санторино (Ζωντάριον; древн. Фера, Thera), прибыл на Крит, где высаженные на берег пленные были сосчитаны; их оказалось 22,000 человек. Многие из них были куплены критскими арабами, кото­рые расчитывали через это получить большую выгоду, так [151] как у них был при обменах с греками древний обычай по­лучать за каждаго пленника вдвое. Но мусульманский флот должен был спешить своим возвращением в Сирию в виду наступления времени зимних бурь ⁴⁷³. На пути от небольшого острова Дии, около Крита, к Кипру флот едва не погиб от бури ⁴⁷⁴; однако суда благополучно прибыли в кипрскую гавань Пафос, а за сим и в сирийский Триполис, откуда пленные были в ожидании обмена перевезены в Тарс ⁴⁷⁵. О выкупе их речь будет ниже.

Разорение столь крупнаго пункта, каким была Фессалоника, должно было произвести глубокое впечатление на современников. Император Лев посвятил особое сочинение «είς τήν άλωσιν τής Θεσσαλονίκης» ⁴⁷⁶. Открылась полная небрежность правительства, которое, не смотря на усиленныя просьбы солунцев о помощи, со дня на день откладывало посылку флота и тем самым содействовало несчастию Фессалоники ⁴⁷⁷. Патриарх Николай Мистик с амвона св. Софии в Константинополе произнес риторическую проповедь на тему взятия Фессалоники. «Города опустели, – говорил он, – люди на подобие скота перебиты; жены насиль­ственно отрываются от мужей... Где св. Димитрий, непобедимый союзник! Как предал ты на разрушение свой город? Как подвергся стольким несчастиям находившийся под твоею за­щитою город, недоступный врагам с тех пор, как солнце смотрит на него!» ⁴⁷⁸. [152]

Со взятием Фессалоники соединяется очень поэтичная легенда о том, как несколько итальянцев, отправившихся на поклонение св. Димитрию, встретили в Фессалии двух путников, из которых один оказался сам св. Димитрий. Последний, не желая, чтобы итальянские поклонники сделались добычею сарацин, предупредил их о разорении своего города; после чего видение исчезло. Итальянцы обошли Фессалонику подальше и от беглецов узнали правду о ея судьбе ⁴⁷⁹.

Судьба Фессалоники привлекла внимание болгарскаго царя Симеона, который, не смотря на существовавший между ним и императором мир, имел в виду занять и заселить болгарами разоренный и опустошенный сарацинами город. Император Лев должен был употребить все свои усилия на то, чтобы не допустить занятия столь важнаго пункта болгарами, что по­служило бы поводом к новой войне; а последней император предпринять не мог в виду своих отношений с мусульма­нами. Чтобы уладить это дело, в качестве посла к Симеону был отправлен известный дипломат своего времени Лев Хиросфакт, которому удалось убедить болгарскаго царя отказаться от задуманнаго плана ⁴⁸⁰.

Судьба Атталии и Фессалоники в 904 году заставила византийское правительство обратить внимание на укрепления выше названных пунктов, оказавшияся вполне непригодными для за­щиты их от нападений врагов. Атталия по распоряжению [153] императора была окружена второю стеною, возведение которой было поручено императорскому секретарю (τού κράτους μυστογράφος) Евфимию, о чем сообщает нам греческая надпись на стене Атталии ⁴⁸¹. Укрепление Атталии продолжалось и во время Константина Багрянороднаго: одна греческая надпись от 916 г. говорит, что новыя стены были возведены против безбожных арабов ⁴⁸². То же было предпринято и относительно Фессалоники. Одна солунская надпись относится к возобновлению приморских стен города и гласит следующее: Была обновлена при Льве и Александре, его брате, самодержавном и христолюбивом царе нашем и при Николае, вселенском нашем патриархе. Была обновлена при Льве Хитцилаке, царском протоспафарии и стратиге Фессалоники, и при Иоанне, архиепископе Фессалоники ⁴⁸³.

Таким образом, нашествие Льва Триполитянина имело для византийской империи уже то положительное значение, что заставило правительство приняться за укрепление наиболее важных прибрежных пунктов государства.

§ 6.

Измена Андроника и обмен пленных.

904 – 908 г.

После разорения Атталии и Фессалоники византийское правительство не только начало укреплять прибрежные города, но и [154] обратило внимание на свой флот. Именно, с этих пор император задумал отомстить мусульманам за поражение 904 года также на море, с помощью флота. Целый ряд последовательных мер в этом отношении привел к морской победе Имерия в 906 году и к снаряжению громадной морской экспедиции против мусульман в конце правления Льва. Поэтому дела на сухопутной восточной границе велись после 904 года, как и раньше, без определеннаго плана и сводились к ряду столкновений, в которых победителями оставались то греки, то арабы; при этом замечается сильное желание со стороны Визан­тии заключить на востоке с мусульманами мир. Все внимание императора было сосредоточено на морских приготовлениях.

В ноябре или декабре 904 года ⁴⁸⁴ византийский военачальник Андроник произвел нападение на Мараш и его область. К ним на помощь выступило население Массисы и Тарса. Однако мусульман постигла неудача: в происшедшем столкновении пали арабский начальник Абу-л-Риджал-ибн-Абу-Беккар и боль­шое число мусульман. Правитель Тарса и сирийской погранич­ной области Абу-л-Ашаир, не сумевший предупредить вторжения Андроника, был отставлен от должности, и на его место назначен Рустум-ибн-Барду-ал-Фергани, который и прибыл к месту своего новаго служения в августе 905 года ⁴⁸⁵.

Но еще в половине 905 года, тарсийский правитель Абу-л-Ашаир и кади Ибн-Мукрам приступили к переговорам с гре­ками относительно обмена пленных. Однако дело затянулось, и обменом руководил уже преемник Абу-л-Ашаира, известный нам Рустум. Обмен начался 27 сентября 905 года ⁴⁸⁶ в [155] обычном месте на реке Ламусе. Со стороны греков обменом заведывал некто Ас.тана, как передается в арабской хронике это неясное для нас имя. Четыре дня уже продолжался обмен, и около 1.200 пленных было выкуплено, как вдруг греки неожиданно удалились, уведя с собою остававшихся в их руках мусульман; то же сделали и арабы. Вследствие этого в мусульманских источниках упомянутый обмен известен под названием обмена измены ⁴⁸⁷. Мы склоняемся поставить это неожиданное удаление греков с места обмена в связь с разорением Атталии и Фессалоники в 904 году, после чего в первый момент византийское правительство решило порвать мирные переговоры. Это был тот самый обмен, переговоры о котором были известны Льву Триполитянину; последний, как мы уже видели выше, обещал солунским пленникам, что они будут выкуплены и возвратятся на родину по предполагавшемуся обмену у Тарса ⁴⁸⁸. Таким образом прервавшийся обмен 905 года на несколько лет задержал их возвращение домой.

В то время, как подобныя обстоятельства позволяли ожидать возобновления военных действий в Киликии, войско Андроника не ограничилось нападением на область Мараша; повидимому, часть его двинулась к югу и в июле 906 года, проникнув в область Алеппо, напала на лежавший к северу от него город Курус ⁴⁸⁹. Вышедшее против греков мусульманское население Куруса потерпело поражение и обратилось в бегство, потеряв многих убитыми; среди последних находились начальники Бени-Темим. Греки, войдя в город, сожгли мечеть и увели в плен оставав­шихся там жителей ⁴⁹⁰. [156]

Военныя действия в Киликии также не заставили себя ждать.

В конце октября 906 года Ибн-Кайгалаг, выступив из Тарса с известным уже нам Рустумом, дошел по южному бе­регу Киликии до крепости Саланду ⁴⁹¹, которая сдалась; после чего арабы направились обратно к реке Ламусу. В этом походе греки потеряли много людей убитыми, тогда как арабы отделались самыми незначительными потерями; около 5.000 человек досталось арабам в плен; в их же руках осталось боль­шое количество верхового и вьючнаго скота и утвари. Один греческий патриций вышел к Ибн-Кайгалагу на капитуляцию и принял даже ислам ⁴⁹².

Между тем меры, предпринятыя Византией для улучшения флота, привели к тому, что в 906 году византийское правитель­ство могло уже снарядить морскую экспедицию против арабов в Эгейском море. Во главе всего флота был поставлен известный нам асикрит, теперь уже логофет дрома, Имерий. В то же время правитель греческих войск в малоазиатской по­граничной области Андроник получил приказание присоединиться ко флоту Имерия для совместных с ним морских действий. Между тем против Андроника вел ловкую интригу один из выдающихся в то время византийских вождей, непримиримый враг Андроника, Самона, по происхождению араб, один из императорских любимцев ⁴⁹³. Последний подослал Андронику анонимное письмо, в котором убеждал его не являться на суда Имерия, так как Самона, будто бы, оклеветал Андроника [157] перед императором, который сделал распоряжение схватить его и ослепить. Испуганный Андроник поверил и, несмотря на настоятельныя просьбы Имерия явиться к нему, решил оста­ваться на месте. Между тем Имерий, не дождавшись Андроника, одержал над арабами блестящую морскую победу в день св. Фомы 6 октября 906 ⁴⁹⁴. Сознавая свою вину и чувствуя гнев императора, Андроник поднял возстание и вместе со своими детьми, родственниками и сторонниками захватил крепость Ка­балу около Конии, где и решил сопротивляться. План Самоны удался, и он мог сказать императору, что суждение его об Андронике, как мятежнике, было справедливо. Против мятежников был из столицы немедленно отправлен доместик схол Григорий Ивиритца, родственник Андроника. В течение шести месяцев, т.е. с октября 906 года по март 907 года, Андро­ник держался в Кабале, но, понимая невозможность долгое время сопротивляться силам императора, замыслил перейти на сто­рону арабов, чтобы там искать защиты и убежища ⁴⁹⁵.

Подобное обращение греческаго начальника должно было найти благоприятный прием у халифа. Переговоры с арабами начаты были Андроником еще в самом начале 907 года, так как во второй половине февраля или первой половине марта этого года ⁴⁹⁶ правитель арабской пограничной области Рустум уже выступил с войском на помощь осажденному Андронику. Между тем у Андроника с греками происходили неоднократныя столкновения; на стороне перваго было не особенно большое число его приверженцев и около двухсот мусульманских пленных, выведенных им из греческих земель, которым он роздал оружие. Желая пробиться из осажденнаго города и тем самым очистить себе путь в арабские пределы, Андроник сделал неожиданно ночное нападение на Ивиритцу и, повидимому, довольно успешно; много греков пало в битве; часть обоза перешла в руки Андроника. Но окончательно дело было решено прибытием Рустума, который явился в конце сражения. Узнав о [158] прибытии мусульманскаго войска, Ивиритца не решился продолжать боя и отступил. Тогда для окончательных переговоров Андроник отправил к Рустуму своего сына, а арабский начальник, в свою очередь, послал в Кабалу своего секретаря с несколькими моряками, которые и провели ночь в крепости. На утро Андроник со своими родственниками, христианскими привержен­цами и выведенными из греческой земли мусульманскими пленными вышел из города и со всем своим имуществом и за­пасами перешел в лагерь мусульман. Кабала была арабами раз­рушена, после чего Рустум и Андроник направились в Тарс. Но последний, по желанию халифа Муктафи, оттуда двинулся в Багдад, по прибытии куда был весьма благосклонно принят халифом; там византийский ренегат принял ислам ⁴⁹⁷. Эта измена Андроника была очень неприятна императору, который целым рядом охранных грамот и обещанием прощения старался возвратить в византийские пределы беглеца. Но все было напрасно: Андроник не возвратился. Если поставить вопрос о причинах бегства Андроника, то придется, помимо личной вражды между ним и Самоной и боязни перваго перед гневом императора, обратить внимание на сношения Андроника с патриархом Николаем Мистиком, с которым он находился в переписке. Повидимому, дело шло о заговоре против императора. В столицу явился один перебежчик от Андроника и предъявил императору четыре письма, которыя Андроник получил из Константинополя еще во время осады в Кабале. Прочитав их, император к своему удивлению в одном из них узнал слог и руку патриарха Николая Мистика, который предупреждал Андроника о кознях Самоны, убеждал не доверять никаким обещаниям императора и его приближенных и высказывал на­дежду, что столица, благодаря стараниям патриарха, вскоре отре­чется от императора и призовет Андроника ⁴⁹⁸. Это еще более [159] объясняет, почему Лев VI так желал возвращения Андро­ника, который мог бы дать дальнейшия разъяснения этих неприятных и неясных отношений нелюбимаго патриарха с одним из наиболее влиятельных военачальников. В арабские пределы к Андронику был даже отправлен один мусульманин с письмом от императора, возвещавшим прощение и забвение прошлаго. Но мусульманин, будучи подкуплен во-время Самоной, вручил письмо Льва VI визирю. Переговоры импера­тора с Андроником открылись, и последний со всеми своими родственниками был заключен арабами в темницу. Заключение изменило образ мыслей Андроника: он начал стремиться на родину, но не мог избавиться от тюрьмы. По его совету, сын его Константин с несколькими товарищами успел бежать из заключения и с громадным трудом и с большими потерями достиг Константинополя, где был принят императором. Андронику же суждено было окончить дни свои на чуж­бине ⁴⁹⁹. Дело Андроника настолько занимало императора, что он посвятил ему отдельное сочинение ⁵⁰⁰.

До последняго времени хронология этих событий определялась неверно; теперь с помощью арабских хроник мы можем исправить эту ошибку.

Табари нам точно определяет год перехода Андроника на сторону арабов. Он говорит, что Рустум двинулся для его освобождения в месяце Джумаде I 294 года, т.е. в феврале-марте 907 года, после чего греки удалились; тогда Андроник и перешел к арабам, т.е. весною 907 года, а не в 908 году, как было принято до сих пор на основании не заслуживающих доверия показаний Симеона Магистра ⁵⁰¹. [160]

Точное определение года перехода Андроника к арабам влечет за собою определениe другой даты, именно – удачнаго похода Имерия против арабов перед удалением Андроника в Ка­балу. До сих пор эта победа относилась к 6 октября 908 года ⁵⁰². Теперь, на основании арабских свидетельств, приходится оставить это мнение. Андроник, как мы видели выше, бежал к арабам весною 907 года. По свидетельству византийских источников, он до своего бегства заперся в крепости Кабала после победы Имерия над арабами, которая произошла в день св. Фомы, т.е. 6 октября; отсюда ясно, что победа Имерия была 6 октября 906 года. Если вспомнить свидетельство жития Евфимия о том, что Андроник в Кабале продержался шесть месяцев, после чего перешел к арабам, то это лишь только подтвердит наше мнение о времени бегства Андроника: последний заперся в Кабале в октябре 906 года, а бежал к арабам через шесть месяцев, т.е. в апреле 907 года.

Все эти события на востоке уже сильно утомили императора, который желал возобновить переговоры об обмене, прерванные так неожиданно в 905 году под впечатлением бедствия, постигшаго Фессалонику. Отплатить арабам за это не удалось. Отдельная удача греков под Курусом в 906 году не имела значения. Успехи Ибн-Кайгалага в 906 году и дело Андроника показы­вали, что греки еще не были в достаточной степени подготовлены к более решительным наступательным действиям. Надо было выгадать время; надо было возвратить фессалоникских пленных; имелось в виду сделать еще раз попытку вернуть Андроника, и только после этого решено было приступить к какому-нибудь обширному предприятию против мусульман. А что подобные планы и мысли действительно существовали у византийскаго пра­вительства, мы увидим это несколько ниже. Но этого мало. Император имел в виду, воспользовавшись посольством к ара­бам, которое должно было быть отправлено для возобновления переговоров об обмене, обратиться к восточным патриархам [161] антиохийскому, александрийскому и иерусалимскому, чтобы узнать их мнение о своем четвертом браке, который в то время чрезвычайно волновал все слои византийскаго общества. Таким образом, задача посольства оказывалась очень не легкою и тре­бовала опытных исполнителей. Выбор императора остановился на магистре, анфипате и патриции Льве Хиросфакте или Хиросфагевсе, за которым уже были значительныя дипломатическия заслуги.

Он уже три раза был отправляем в качестве посла к болгарам и все три раза исполнял поручения успешно. В первом случае ему удалось освободить 120,000 пленных и заклю­чить мир; во втором – поднести в виде подарка императору 30 крепостей в области Диррахия, и, наконец, в третьем случае, уже нам известном, Лев освободил Фессалонику от болгар, которые после ея погрома в 904 году имели намерение там поселиться ⁵⁰³. Эти успехи дали случай магистру, анфипату и па­трицию Генесию в своем письме ко Льву Хиросфакту в Багдад назвать последняго величайшим из послов ⁵⁰⁴.

Посольство было отправлено в 907 году ⁵⁰⁵. Главным помощником Льву Хиросфакту по вопросу об обмене был назначен евнух Василий.

В собственноручном письме императора к халифу было предложение о взаимном обмене пленных; в письме говорилось также о том, чтобы ал-Муктафи отправил в греческие пределы для сбора мусульманских пленных посла, который будет иметь с императором личное свидание; в свою очередь, евнух Василий должен был оставаться в Тарсе, чтобы со­брать в пограничных областях греческих пленных и при­вести их к месту обмена. Посольство благополучно прибыло к воротам Багдада Баб-аш-Шеммасии и через несколько дней допущено в город. Халиф, приняв благосклонно от [162] посольства подарки императора и десять посланных последним мусульманских пленных, дал свое согласие на то, о чем просил его император ⁵⁰⁶. Льву Хиросфакту в Багдаде удалось подписать с халифом мир и решить обмен пленных.

Для более точных переговоров об этом в Константи­нополь были отправлены по приказанию халифа с богатыми по­дарками из Тарса Абу-л-Баки (Άβαλβάκης, Άβελβάκης) и отец уже известнаго нам византийскаго начальника Самоны, араба родом. Послы были с почетом приняты императором в большой трон­ной, приемной палате дворца Магнавры; им даже была показана вся богатая утварь храма св. Софии, что было собственно противно обычаям православной веры. Отец Самоны, видя влияние и богатство сына у императора, высказал желание остаться с ним в Византии; но последний отговорил его от этого, сказав, что в случае возможности он скорее сам перейдет к арабам ⁵⁰⁷. Дипломатические успехи Льва Хиросфакта в Багдаде и вообще на востоке этим не ограничились. Ему удалось при­нудить платить Византии дань какия-то, конечно, пограничныя, две мусульманския области, из которых одною правил Апембасан (Άπεμβασάν), другой – Абд-ал-Мелик (Άβδελομέλεχ). С мелитинским эмиром был подписан мир, и было освобождено много греческих пленных. С тарситами был подписан любопытный договор, на основании котораго они могли вести войну только в течение двух лет; на третий же год должен быть мир и обмен пленных. Что касается вопроса о четвертом браке императора, то Львом Хиросфактом были отправлены в Константинополь священники из Антиохии и Феуполя. Отсюда видно, что не напрасно византийский посол писал несколько позднее уже с места своего изгнания императору о том, что он во время своего пребывания на востоке оказал десять услуг византийскому государству ⁵⁰⁸. [163]

Переговоры об обмене привели дело к благоприятному ис­ходу. В июле-августе 908 года, уже при новом халифе ал-Муктадире, в обычном месте на берегу реки Ламуса состоялся обмен, известный под названием дополнительнаго к обмену измены 905 года. Руководил им со стороны арабов снова Рустум-ибн-Барду, которому и удалось выкупить около 3,000 мусульманских мужчин и женщин ⁵⁰⁹. Тогда же, очевидно, солунские пленники возвратились на родину.

Конечно, выполнение столь сложнаго поручения, как поручение Льва Хиросфакта, требовало не мало времени. И действительно, он в течение двух лет вынужден был оставаться на чуж­бине ⁵¹⁰. К несчастью, посол еще в начале своего посольства на восток от трудов и треволнений заболел, что повлияло во­обще на его деятельность и дальнейшую судьбу. Он стремится из Багдада на родину и в одном из своих писем оттуда к анфипату, патрицию Генесию сообщает, что, не смотря на удачу его дипломатической миссии, у него осталось одно желание, a именно лицезреть императора, т.е., другими словами, воз­вратиться ⁵¹¹.

В 909 году ⁵¹² Лев возвратился в Константинополь, и здесь совершенно неожиданно милость и расположение императора [164] сменились сильным гневом: Лев Хиросфакт был отправлен в отдаленную ссылку. Причины такой резкой перемены не ясны. Из переписки Льва можно предполагать, что во время его по­сольства один евнух, в котором надо непременно видеть евнуха Василия, его сотоварища ⁵¹³, всеми силами старался парализовать действия главнаго посла, но, видя в этом неудачу, оклеветал его перед императором. Насколько это было вероятно, сказать трудно. Может быть, Лев Хиросфакт был заподозрен в сношениях с Андроником, бывшим в то время в Багдаде, и этим самым был замешан в дело свержения патриарха Николая Мистика. Последним фактом жизни Льва было участие его в возстании Константина Дуки в начале правления Константина Багрянороднаго, после чего он бежал в храм св. Софии, в студийском монастыре был пострижен в монахи и умер, вероятно, после 919 года ⁵¹⁴. В свободное от оффициальных дел время Лев Хиросфакт предавался ли­тературе, и ему принадлежат обширныя схолии к историческим книгам Ветхаго Завета, трем Евангелиям и т.д. ⁵¹⁵. Нельзя сказать, чтобы память об этом дипломате осталась не запят­нанной в потомстве: его современник Константин Родосский, известный своим стихотворным описанием церкви свв. апостолов в Константинополе, составил на Льва Хиросфакта эпиграмму, где последний называется, например: ρύπασμα κόσμου καί γελως Βυζαντίων. Κοινόν κάθαρμα τής όλης οίκουμένης ⁵¹⁶.

§ 7.

Морская экспедиция Имерия.

Блестящая морская победа Имерия над арабами в 906 году не повлекла за собою ожидаемых последствий. Император, вместо того, чтобы деятельно продолжать столь удачно начатую морскую войну с мусульманским флотом, употребляет все [165] усилия к заключению мира с восточными арабами. Византийские послы являются не только у восточных, но и у африканских арабов. Лишь в 910 году двинулась экспедиция Имерия, имея в виду, как мы покажем ниже, восточных и критских мусульман. Помимо трудностей подготовки столь сложной экспедиции, какою была экспедиция Имерия, требовавшая много времени и много денег, при разборе о медлительности действий императора Льва за это время надо обратить внимание на отношения империи к Руси. По словам нашей летописи, русский князь Олег в 907 году стоял с многочисленными су­дами под стенами Константинополя и, разорив его окрестности и перебив многое множество греческаго населения, заставил императора Льва вступить с ним в соглашение и заключить договор. Оставляя в стороне подробное разсмотрение вопроса об этом известии русской летописи и о первых договорах русских с греками, что нас завлекло бы слишком далеко в сторону от нашей темы, мы тем не менее считаем уместным высказать здесь, какого мнения мы склонны придерживаться в этом вопросе. Отнюдь не разделяя мнения тех ученых, которые считают летописный разсказ о походе Олега за вымысел и басню ⁵¹⁷, мы твердо убеждены в том, что в основании летописнаго сообщения, полнаго легендарных подробностей, лежит действительный исторический факт, не упомянутый в известных до сих пор византийских источниках ⁵¹⁸. Далее, относительно договоров 907 и 911 года мы склоняемся присое­диниться к мнению тех, которые говорят что под стенами Константинополя был заключен словесный мир и только в 911 году формальный договор ⁵¹⁹. Все выгоды, данныя Визан­тией русским в 907 году, совершенно ясно вытекают из общаго затруднительнаго положения империи: неоконченные переговоры о перемирии с арабами; измена Андроника и связанныя с нею затруднения на восточной границе; наконец, приготовления к морской экспедиции Имерия, которая, может быть, была [166] даже несколько задержана нападением Олега, – все это были такия обстоятельства, которыя заставляли императора желать воз­можно скорее примирения с северными варварами.

По нашему мнению, между экспедицией Имерия и походом Олега существует связь, на которую до сих пор не обращали внимания. Последнее впрочем объясняется тем, что время экспедиции Имерия было неизвестно; одно было признано, что она предше­ствовала походу Олега ⁵²⁰. Надо сказать, что в византийских источниках упоминается отряд русских в 700 человек, ко­торый за определенное жалованье принимал участие в экспедиции Имерия. Так как долгое время существовало неверное мнение о том, что последняя экспедиция была в 902 году, то ученые и утверждали, что ряд известий о русских на византийской службе встречается у Константина Багрянороднаго, на­чиная с 902 года ⁵²¹. Но почему и при каких обстоятельствах попали эти pyccкиe на службу в Византию, оставалось совер­шенно неразъясненным. Мы, утверждая, что экспедиция Имерия была в 910 году, т.е. после похода Олега, считаем возможным привести в связь вышеупомянутое известие Константина Багрянороднаго об участии русских в экспедиции Имерия с одним местом договора Олега с греками в 911 году; при чем надо иметь в виду, что большая часть статей этого письменнаго договора должна была быть уже намечена в подготовительном договоре 907 года. В одной из статей договора 911 года говорится: Егда же требуеть на войну ити, егда же потребу творите, и си хотять почестити царя вашего (т.е. византийскаго императора), да аще в кое время елико их придеть и хотять оставити у царя вашего, своею волею да будуть, т.е.: те из русских, которые захотят служить императору греческому, вольны это сделать ⁵²². Это условие, подтвержденное письменно в 911 году, должно было быть, по нашему мнению, устно установлено в 907 году, когда, по словам летописи, русские [167] торговые люди уже получили право на продолжительное пребывание в Константинополе. Если наши разсуждения правильны, то русский отряд в экспедиции Имерия появился лишь благодаря выше приведенной статье договора.

Теперь мы перейдем к определению года экспедиции Имерия.

Ученые, не пользуясь всеми доступными материалами для этой экспедиции, не могли точно определить ея года. Между тем точное определение времени этого события чрезвычайно интересно в виду важности самого похода, а также в виду общей ску­дости за этот период хронологических данных, когда от одной точно установленной даты зависит иногда целый ряд других. Константин Багрянородный в своем подробном описании сборов в эту экспедицию и другия византийския хроники указаний на время ея не дают. Тем не менее ученые, комби­нируя так или иначе события, делали попытки относить поход Имерия к различным годам. Муральт, а за ним Гопф, от­носили его к 902 году ⁵²⁴; В.Г. Васильевский предполагал, что экспедиция эта была решена после успешных действий Имерия в 908 году ⁵²⁵, или, как мы выше доказывали, в 906 году ⁵²⁶; де Боор считает возможным 907 год ⁵²⁷. Но названные ученые не пользовались всеми доступными источниками. Масуди в своем сочинении «Золотые Луга» говорит, что начальник греческаго флота Имерий (в арабском тексте испорченное Фар.с.) завоевал прибрежные сирийские города ал-Куббе и Лаодикею в 297 году хиджры = 20 сент. 909 – 8 сент. 910 г. ⁵²⁸. Таким образом уже это указание автора X века заставляет нас относить экспедицию Имерия, во время которой было сделано нападение на сирийское побережье, к концу 909-го или к 910 году. Но у нас есть возможность определить совершенно точно год этого похода. В церемониях Константина Багрянороднаго, в главе о снаряжении критской экспедиции, говорится, что стратиг кивирреотской фемы и катепан атталийских мардаитов должны были приготовить несколько судов и в марте [168] месяце (διά Μαρτίου μηνός) отправить их в Сирию для точнаго знакомства с планами и действиями сирийских мусульман. Итак, в марте месяце, т.е. весною, уже военныя действия подготовлялись. Сопоставляя время, даваемое у Масуди, с 20 сент. 909 по 8 сент. 910 года, и у Константина Багрянороднаго, март месяц, мы придем к заключению, что экспедиция Имерия могла начаться весною или летом 910 года. Затем быстро следуют неудачи византийскаго оружия. В 299 году хиджры = 29 авг. 911 – 17 авг. 912 г., Дамиан опустошал в течение четырех месяцев Кипр ⁵²⁹. Незадолго до смерти Льва Мудраго в октябре месяце Имерий потерпел поражение у Самоса ⁵³⁰. Лев Мудрый умер 11 мая 912 года; отсюда ясно, что поражение Имерия у Самоса должно падать на октябрь 911 г. Четырехмесячное опустошение Кипра Дамианом по общему ходу событий должно быть отно­симо, всего вероятнее, к лету и ранней осени 911 года, так как в октябре этого года мы видим Дамиана уже у Самоса.

Таким образом события шли в следующем порядке:

Когда Олег с победою удалился из-под Константинополя и обмен 908 года совершился, византийское правительство стало готовиться к большой морской экспедиции против арабов. Главною целью экспедиции было поражение восточных арабов, и поэтому местом высадки было намечено сирийское побережье. Союз критскаго эмира с восточными арабами, о чем мы скажем несколько ниже, был причиною того, что эта экспедиция вошла в византийские источники под названием похода «про­тив богоненавистнаго Крита» ⁵³¹. На самом деле поход был далеко не против одного только критскаго эмира: Византия имела [169] в виду Крит, Кипр и сирийское побережье. Правительство потратило на эту экспедицию настолько громадную с точки зрения X века сумму денег, что через много лет Продолжатель Феофана, разсказывая об обратном завоевании Крита византийцами при Романе II в 961 году и говоря о тех денежных средствах, которыя вообще при предыдущих императорах были потрачены на отвоевание Крита, восклицает: особенно при блаженной памяти императоре Льве и Константине Порфирородном сколько денег и людей было истреблено и погублено ⁵³²!

Приготовления действительно были грандиозны, и они одни ясно показывают, что дело шло о гораздо более обширном предприятии, чем отвоевание Крита. Во главе флота был поставлен известный нам логофет дрома, патриций Имерий, уже не раз участвовавший в борьбе с мусульманами.

Мы в точности знаем состав этой экспедиции, так как Константин Багрянородный в своем сочинении о Церемониях византийскаго двора сохранил нам оффициальное сообщение о «составе, снаряжении и количестве жалованья и войска, отправленнаго против богоненавистнаго Крита с патрицием и логофетом дрома Имерием при христолюбивом государе Льве» ⁵³³.

Экипаж императорскаго флота состоял из 12,000 человек византийских подданных и 700 русских. Участие морских фем выражалось в следующем. Стратиг Кивирреотской фемы должен был выставить войско в 5,600 чел. и 1,000 запасных ⁵³⁴, стратиг Самоса 4,000 чел. и 1,000 запасных, стратиг Эгейскаго моря 3,000 чел. и 1,000 запасных ⁵³⁵. Таким образом общее [170] число экипажа достигало 28,300 человек. Но в состав флота для военных действий входила и кавалерия в следующем количестве: фракийские и македонские схоларии выставляли 1,037 чел., фракисийская фема и армяне из Севастии по 1,000 чел., армяне из Платания (Πλατάνιον) и Прины (Πρίνη) по 500 чел., что в общей сложности составляло 4,037 всадников ⁵³⁶.

Вместе экипаж флота и всадники составляли 32,337 чел. ⁵³⁷.

Далее, Константин Багрянородный переходит к более де­тальному перечислению судов, входивших в состав флота, и количества людей на них. Надо сказать, что цифры, получаемыя в последнем случае, не совсем сходятся с вышеприведен­ными цифрами. Поэтому мы думаем, что в первом случае у Константина приведено количество войска, которое должно было бы явиться по положенным штатам, а во втором случае, к которому мы теперь и перейдем, Константин перечисляет военныя силы, действительно собранныя в виду предстоявшей морской экспедиции Имерия. Силы были очень внушительны. Императорский флот состоял из 60 дромонов и 40 памфил; на каждом дромоне находилось по 230 гребцов и 70 воинов, что составляло 18,000 чел.; относительно памфил различия между гребцами и воинами не сделано; на них гребцы, очевидно, несли обязанности воинов. 20 из них имели по 160 и другия 20 по 130 человек, что в общей сумме давало 5,800 чел. К императорскому же флоту были причислены 700 русских. Таким образом, не счи­тая 700 русских, императорский флот состоял из 100 судов с 23,800 чел. ⁵³⁸. Кивирреотская фема выставила 15 дромонов по 230 гребцов и 70 воинов на каждом и 16 памфил, из которых 6 имели по 160 и 10 по 130 чел., что в общей сложности составляло 31 судно с 6,760 чел. Морская фема Самос выставила 10 дромонов по 230 гребцов и 70 воинов на каж­дом и 12 памфил, из которых 4 имели по 160 и 8 по 130 [171] чел., что составляло 22 судна с 4,680 чел. Фема Эгейскаго моря выставила 7 дромонов по 230 гребцов и 70 воинов на каждом и 7 памфил, из которых 3 имели по 160 и 4 по 130 чел., что в общем составляло 14 судов с 3,100 чел. Морская фема Эллада выставила 10 дромонов по 230 гребцов и 70 воинов на каждом, что составляло 3,000 чел.

Наконец, во флоте участвовали мардаиты, переселенные еще в VII веке Юстинианом II с Ливана на юг Малой Азии в горную страну Тавра и имевшие катепана в Атталии, а затем поселившиеся и на западе, во Фракии и Греции. В поставке войска, судя по словам Константина Багрянороднаго, участво­вали западные мардаиты ⁵³⁹. Они выставили 5,087 человек.

Таким образом для экспедиции Имерия была собрана гро­мадная сила в 102 дромона ⁵⁴⁰ и 75 памфил с 34,200 гребцов ⁵⁴¹, 7,140 воинов ⁵⁴², 700 русских и 5,087 мардаитов.

Далее у Константина Багрянороднаго приводятся интереснейшия данныя о жалованье войску. При этом также надо отметить, что не всегда приводимыя здесь цифры войска согласуются с вышеприведенными цифрами; но даже при подобных неблагоприятных обстоятельствах, вытекающих из неправильности греческаго печатнаго, а, может быть, и рукописнаго текста, данныя эти могут нам дать понятие о той сумме денег, ко­торая была затрачена на экспедицию Имерия.

Экипаж императорскаго флота в числе 12,502 человек получал жалованья (руги) 15 кентинариев, 90 литр, 10 номисм ⁵⁴³; 1,000 входивших туда же запасных получали по 5 номисм, что составляло 69 литр 32 ном., и, наконец, 700 рус­ских получали 1 кентинарий. Таким образом общий расход на императорский флот, включая 700 русских, выражался цифрою 17 кент. 59 лит. 42 ном. Войско из Кивирреотской фемы вместе с начальниками в количестве 6,760 чел. получало 2 кент. 21 лит. 42 ном., из Самоса в количестве 4,680 чел. с 1,000 запасных – 2 кент. 1 л. 11 н., из фемы Эгейскаго моря в числе 3,100 чел. [172] также с 1,000 запасных – 1 кент. 54 л. 3 н. Западные мардаиты в числе 4,087 чел. с 1,000 запасных стоили 5 кент. 77 л. 40 н. ⁵⁴⁴. Таким образом на весь императорский и провинциальный флот, включая русских и западных мардаитов, было истрачено 29 кент. 13 л. 66 ном. Сюда надо прибавить жало­ванье всадников; из них 1,037 фракийских и македонских схолариев получали 1 к. 41 л. 24 н., 3,000 фракисийских всадников – 83 л. 24 н. ⁵⁴⁵, 1,000 севастийских – 1 кен. 13 л. 24 н., 500 всадников-армян из Платания – 41 л. 48 н. и 400 всадников-армян из Прины – 27 л. 56 н. Если мы теперь подсчитаем жалованье всадникам, то увидим, что 5,937 всадников получали 4 к. 7 л. 32 н. ⁵⁴⁶.

Мало того, начальникам и воинам выдавалась еще известная сумма до срока жалованья, может быть, в виде подъемных ⁵⁴⁷. Трем тысячам человек из Кивирреотской фемы, Са­моса и Эгейскаго моря было выдано 2 кент. 83 л. 24 н. Западные мардаиты получили след.: 3 турмарха по 36 ном., что давало сумму 1 л. 36 ном.; 42 друнгария по 12 н., т.е. 7 литр; 42 комита по 6 н., т.е. 3 л. 36 н. и 5,000 воинов по 4 ном., т.е. 2 к. 77 л. 56 н. Таким образом западным мардаитам было выдано 2 к. 89 л. 56 н. ⁵⁴⁸. Армяне из Севастии получили след.: 5 турмархов по 12 н., т.е 60 ном., 10 друнгариев по 6 н., т.е. 60 ном., 8 комитов по 5 ном., т.е. 40 ном. и 956 воинов по 4 ном., т.е. 53 л. 44 ном.; всего было выдано севастийским армянам 55 л. 40 ном. ⁵⁴⁹. Пятистам армян из Прины было выдано по 2 ном., т.е. 13 л. 64 ном. Общая сумма всех выданных заранее денег равнялась 4 к. 28 л. 48 ном. ⁵⁵⁰.

Переводя общую сумму всех трат на экспедицию Имерия, т.е. 37 к. 50 л. 2 ном., на русския деньги, при счете номисмы около 4 рублей, мы получим сумму, приблизительно, в миллион рублей, которая так сильно поразила Продолжателя Феофана, о чем мы упомянули выше. [173]

Но не только названныя части обширной Византийской империи принимали участие в походе Имерия.

Целый ряд разнообразных обязанностей был наложен на многия области. Стратиг Кивирреотской фемы обязался поста­вить две хеландии ⁵⁵¹. Катепан мардаитов, живший, как известно, в Атталии, должен был снарядить несколько галей. Кивирреотския хеландии и атталийския галеи должны были в марте месяце 910 года ⁵⁵² направиться к берегам Сирии, чтобы точно узнать и сообщить о всех замыслах и предприятиях арабов. Греческий начальник на Кипре, протоспафарий Лев, из рода Симбатика, должен был отправить надежных соглядатаев в Тарсийский залив и в Киликийское ущелье ⁵⁵³, a также в Триполис и Лаодикею с целью собрать точныя сведения о том, не замышляют ли чего-нибудь арабы. В то же время стратиг Кивирреотской фемы, катепан атталийских мардаитов и Лев Симбатик должны были принять всевозможныя меры к тому, чтобы не пропустить ни одного неизвестнаго лица в Сирию, которое могло бы оповестить арабов о приготовлениях Византии ⁵⁵⁴. Стратиг Фессалоники обязался поставить 200,000 стрел, 3,000 дротиков и возможно большее количество щитов; судья фемы Эллада ⁵⁵⁵ – 1,000 дротиков и другие мате­риалы, которые и должен был доставить в указанное место; правитель Эврипа (Эвбеи) ⁵⁵⁶ в феме Элладе, стратиг Никополя и Пелопоннеса – 200,000 стрел и 3,000 дротиков. Протоспафарий Феодор Панкрат (ό τού Πανκράτη) направился в фему Анатолик и там из армян Платания и других жителей фемы должен был составить отборный отряд из 500 человек, преиму­щественно стрелков; но, в случае возможности, в него должны были входить и всадники, выбранные особенно из [174] начальников-офицеров (άρχόντων) и схолариев; если схоларии получат сполна свое содержание, то они должны будут вооружаться на собственныя средства; если же уплата произведена не будет, то они могли взять лошадь из военных постоев или у некоторых жителей фемы Анатолик. ⁵⁵⁷.

Протоспафарий фракисийской фемы должен был заготовить провиант. 20,000 мешков ячменя, 40,000 мешков хлеба, муки, 30,000 бочек вина и 10,000 голов убитаго скота; кроме того на его обязанности лежало доставить 10,000 мешков льну для греческаго огня и для починки судов и 6,000 гвоздей для дромонов. В доставке вина обещал протонотарию свою помощь правитель Молочнаго Озера ⁵⁵⁸. Стратиг Самоса обязался поставить 48,000 различнаго вида крюков для военнаго употребления. Все эти запасы должны были быть свезены в приморский город фракисийской фемы Фигела, обычное место переправы с ионийскаго пoбepeжья на Крит ⁵⁵⁹.

Один императорский чиновник должен был заготовить в Кивирреотской феме и Анатолике 20,000 мешков ячменя и 60,000 мешков муки и хлеба и доставить это из Анатолика в Атталлию, вместо того, чтобы отправить в укрепленный пункт «Прекрасная гора», лежавший на южном берегу Малой Азии, на восток от Атталии и обладавший превосходной гаванью ⁵⁶⁰. К Атталийскому катепану был отправлен гонец с приказанием как можно скорее снарядить известное число [175] небольших судов сандалий; гонец должен был задержать флот корфинян, стоявший у Гераклеи, вероятно, в Кикладах, между островами Наксосом и Иосом ⁵⁶¹, и взять для каждой сандалии по 4 матроса; каждая сандалия имела мачту, реи, пять весел, из которых одно было запасное. Сандалии вместе с ше­стивесельными лодками должны были быть немедленно отправлены с протоканкелларием на место военных действий. О более мелких военных вспомогательных орудиях, в роде небольших крюков, мешков, кирок и т.д., был спрошен китонит Феодорит, который должен был сейчас же отправить нотария с точным перечнем всех требуемых предметов. Парафаласситу, т.е., по всей вероятности, византийскому чинов­нику южнаго малоазиатскаго побережья, подчиненному, кажется, местному областному правителю ⁵⁶², велено было на счет налогов населения выставить 1,200 воинов.

Из только что приведеннаго перечня видно, что Византия серьезно готовилась к борьбе с арабами. Византийское прави­тельство старалось предотвратить возможныя случайности и, пользуясь раздорами и соперничеством между сицилийскими, африканскими, критскими и восточными арабами, поставило своей целью не дать возможности им соединиться вместе в виду грозившей со стороны Византии опасности. План большой экспедиции против восточных арабов возник, очевидно, вскоре после фессалоникскаго погрома в 904 году; но все это держалось втайне. Император, желая выиграть время, чтобы лучше подготовиться к решительным действиям, старался по возможности избегать вооруженных столкновений с арабами. Мир­ные переговоры 907-го и обмен 908 года возвратили византийцам несчастных фессалоникских пленных, которым, ко­нечно, в случае открытия военных действий до их выкупа грозила бы смерть. Но Византия не имела в виду действовать одна: она искала себе союзников среди мусульман, африканских и критских арабов, которые не всегда жили в мире co своими восточными единоверцами. В 907 году в северной [176] Африке в лежавший недалеко от Кайрувана город Раккаду яви­лись трое мусульман, Хабаши, Ибн-Абу-Худжр и Ибн-Аббас, с которыми был посол византийскаго императора. Северо-африканский правитель 3иядат Аллах принял его с большим вниманием и почетом ⁵⁶³. В это время, как известно, северо-африканские арабы находились в упорной борьбе с сицилий­скими ⁵⁶⁴; поэтому греки могли сильно расчитывать на то, что в предстоящей их борьбе с восточными арабами 3иядат-Аллах не станет поддерживать последних, особенно, если византийцы взамен подобнаго нейтралитета дадут обещание помочь северо-африканскому правителю в его затруднениях с сицилийцами. Этот шаг византийской политики удался как нельзя лучше: африканские арабы во время похода Имерия держались совершенно в стороне. О сицилийских арабах безпокоиться было нечего: они были настолько заняты своими делами в Сицилии и Южной Италии и борьбою с северо-африканскими арабами, что не могли никоим образом вмешаться в дела восточныя. Оставались арабы критские, нейтралитет которых в предстоящих военных действиях был особенно важен для Византии. Господ­ствуя на Средиземном море к востоку от Греции до самых берегов Сирии, они пользовались сильным влиянием на острове Кипре, который был превосходным стратегическим пунктом для военных действий на юге Малой Азии, в Киликийских ущельях и на сирийском побережье.

Вполне понятно, что в виду экспедиции Имерия против восточных арабов положение Кипра получало исключительную важность для Византии, особенно, если принять во внимание положение греческаго населения на острове, о чем мы говорили в первой главе ⁵⁶⁵. Поднимался насущный вопрос о том, в какия отношения к византийцам станут кипрские греки при открытии военных действий. Сирийское побережье было очень близко от Кипра; следовательно, последний пункт представлял из себя чрезвычайно удобный базис для угрозы византийскаго флота сирийским прибрежным городам. Поэтому византийское правительство решило, как и следовало ожидать, завязать [177] тайныя сношения с греческим населением Кипра, что повлекло за собою не малыя осложнения. Для императора очень было важно иметь на своей стороне критскаго эмира, т.е., другими словами, предупредить соединение критских арабов с восточными. Для переговоров с критским эмиром был отправлен одновре­менно с флотом Имерия автор жития Феоктисты Лесбийской ⁵⁶⁶, который, помимо посольства, должен был, «следя, на подобие молодого птенца при матери, за наиболее ловкими проявлениями искусства Имерия, сам подвигаться вперед в военном опыте» ⁵⁶⁷. Достигнув острова Иоса между Ферой (Санторино) и Наксосом, посол, благодяря поднявшемуся противному ветру, был отнесен на север к Паросу, где он осмотрел остров и посетил знаменитый храм Богородицы, «сохранивший еще остатки своего древняго изящества» и видом своим «доставлявший на­стоящее наслаждение для глаз» ⁵⁶⁸. Здесь посол встретил [178] пустынника, старца Симеона, уже тридцать лет жившаго на острове, который разсказал ему о нападении начальника критскаго флота Нисира (Насира) на Парос, о его неудавшейся по­пытке увезти святой покров из храма и о его смерти в мор­ской пучине у берегов Эвбеи, у мыса Ксилофаг ⁵⁶⁹; после этого пустынник изложил посетителям житие св. Феоктисты Лесбийской, в котором также говорится о нападении Нисира (Насира) на Лесбос.

На следующий день императорский посол при благоприятном ветре направился далее, как того требовало данное ему царем поручение, и прибыл на лежащий у Крита островок Дию, а затем и на самый Крит ⁵⁷⁰. Таким образом византийский по­сол, будучи участником похода Имерия против восточных арабов, являлся в то-же время послом к критскому эмиру; этим разрешаются колебания одного из лучших изследователей византийской истории, который говорит, что «сомнительно, чтобы в византийское время было в обычае посылать к врагам в одно и то же время и посла, и вооруженную эскадру» ⁵⁷¹. При начале экспедиции Имерия критских арабов надо разсматривать отдельно от восточных, против которых и были на­правлены военныя действия; тогда оставался еще открытым вопрос о том, будут-ли они действовать сообща против Византии. Целью посольства, как мы уже указывали выше, было воспрепятствовать соглашению между Критом и сирийскими эми­рами. Переговоры эти велись втайне; стратиг кивирреотской фемы, катепан атталийских мардаитов и правитель киприотов Лев Симбатик, с которым император вступил в сношения и привлек на свою сторону, получили строгий приказ не про­пускать в Сирию никаких подозрительных личностей, дабы последние не могли донести туда о намерениях византийцев ⁵⁷². [179] Переговоры с критским эмиром кончились неудачно для Византии, и в следующих враждебных столкновениях критские арабы действовали в согласии с арабами сирийскими. Таким образом попытка обезпечить свободу военных действий с запада Византии не удалась, и это безусловно отозвалось очень печально на ходе всей экспедиции.

Но Византия должна была заботиться не только об успехе своего морского предприятия. Сухопутная византийская граница на востоке с Сирией и Месопотамией также не мало причиняла забот правительству, и в этом отношении нельзя сказать, что­бы последние годы правления Льва Мудраго отличались спокойствием и удачами.

В первой половине мая 909 года ⁵⁷³ евнуху Мунису было приказано направиться в Тарс для летняго похода. Мунис с несколькими вождями, в числе которых источники отмечают ал-Агарр-ас-Сулями, и с большим войском выступил на греков из Малатии. Поход был удачен: в сентябре 909 г. ⁵⁷⁴ Мунис одержал большую победу над неприятелем и взял в плен не мало знатных греков. 25 сентября ⁵⁷⁵ письмо Муниса с радостным известием о победе пришло к халифу в Багдад и было публично прочтено перед народом. Успехи Муниса окончились тем, что он выкупил остававшихся у греков мусульманских пленных, после чего возвратился в арабские пределы ⁵⁷⁶.

Мы уже имели случай говорить выше о мерах, принятых Византией в восточном углу Средиземнаго моря, когда катепан атталийских мардаитов и стратиг кивирреотской фемы отправили в марте 910 года хеландии и галеи к берегам Сирии, чтобы точно узнать о планах и замыслах сирийских арабов, а Лев Симбатик с Кипра отрядил надежных соглядатаев в [180] тарсийский залив, киликийское ущелье и в сирийские прибреж­ные города, Триполис и Лаодикею ⁵⁷⁷.

Таким образом на востоке византийцы вступили в сношения с киприотами в надежде этим облегчить свои военныя действия в Сирии, подвергли, благодаря участию киприотов, блокаде сирийское побережье, прекратив сообщение его с западом, и старались всеми силами узнать точное положение дел сирийских арабов.

Потерпев неудачу в переговорах с критскими арабами, Имерий летом 910 года направился с флотом к Кипру, гре­ческое население котораго, как мы уже сказали выше, было на стороне императора. Первою задачею Имерия было не допустить соединения мусульманских сил из различных частей халифата, как напр., из Египта, Сирии, Киликии, а, предупредив это соединение, победить каждый флот в отдельности или сжечь мусульманские корабли еще до их выступления ⁵⁷⁸. Кипрские му­сульмане, не будучи в состоянии противиться высадке Имерия, должны были уступить силе. Византийский военачальник произвел среди них большое избиение и многих забрал в плен; обращение его с мусульманами отличалось суровостью ⁵⁷⁹.

Одновременно с морскими действиями велась война и на сухопут­ной границе. Летом 910 года, в июне или в июле мес. ⁵⁸⁰, халиф Муктадир отправил в летний поход ал-Касима-ибн-Сима с большим войском. Много пленных и богатая добыча досталась ему. Все это было отправлено в Багдад, где 21 ноября 910 г. ⁵⁸¹ [181] состоялось торжественное шествие победителей: по городу шли пленные греки; пятьдесят греческих патрициев на верблюдах должны были ехать по улицам; в руках многих из них были греческия знамена с изображениями золотых и серебряных крестов ⁵⁸².

Обосновавшись на Кипре, Имерий в том же 910 году направил уже свои действия против сирийскаго побережья. Дела византийцев пошли успешно. Крепость ал-Куббе, не поддер­жанная во-время арабами, после сильнаго сражения перешла в руки Имерия; вслед за этим пала Лаодикея, откуда уведено было много пленных мусульман ⁵⁸³. Но удалением Имерия с Кипра, продолжавшимся довольно долго, воспользовались мусульмане, чтобы отомстить киприотам за их переход на сторону Византии. Арабский начальник флота Дамиан, христианский ренегат, произвел нападение на не защищенный Кипр, вероятнее всего, летом 911 года, и в продолжении четырех месяцев безпощадно опустошал остров, забирая христиан в плен, выжигая селения и завоевывая важнейшие укрепленные пункты ⁵⁸⁴. Много киприотов подверглось изгнанию ⁵⁸⁵. Это опустошительное нападение Дамиана произвело глубокое впечатление на византийцев, и несколько позднее патриарх Николай Мистик в письме [182] своем к критскому эмиру в сильных выражениях описывает бедственное положение кипрскаго народа ⁵⁸⁶.

Но если, с одной стороны, предприятие против киприотов уда­лось Дамиану, то, с другой стороны, успехи его были задержаны несколько гибелью части его флота у берегов Кипра, вероятно, от бури ⁵⁸⁷. Несмотря на это, Имерий, видя потерю Кипра, который был в тылу его флота, действовавшаго у берегов Сирии, предпочел отступление и, обогнув Малую Азию, стал подни­маться по Эгейскому морю к северу. Мусульманский флот в 300 кораблей, под начальством того-же Дамиана и Льва Триполитянина, преследовал византийцев и, наконец, настиг их у острова Самоса, где стратигом был будущий византийский император Роман Лекапин. В происшедшем сражении в октябре месяце 911 года Имерий понес полное поражение, едва сам спасшись от плена на Лесбос в Митилину и потеряв большую часть своего флота ⁵⁸⁸. Дамиан не мог остановиться на этом успехе, и весь ход военных событий делает совер­шенно вероятным предположение, что к этому же времени надо отнести нападение критских арабов, действовавших за­одно с восточными, на остров Хиос, когда ранен был комис флота Антиох, отец будущаго святого Павла Младшаго Латрскаго ⁵⁸⁹.

Таким образом, обширное военное предприятие против восточных арабов, задуманное императором Львом Мудрым и занявшее последние годы его царствования, окончилось полной неудачей, несмотря на принесенныя правительством [183] материальныя жертвы и целый ряд подготовительных мер, которыя могли, повидимому, обещать полный успех экспедиции. Осо­бенно печально отозвалась неудача византийскаго флота на киприотах, положение которых сильно ухудшилось. Они потеряли свои прежния привилегии и были нещадно притесняемы мусуль­манами. «Все у киприотов уничтожено и попрано, – пишет Ни­колай Мистик критскому эмиру. – и решения, которыя поста­новили ваши отцы, и грамоты, написанныя их собственными руками, и договоры и клятвы, которыя принесли киприотам са­рацины, давая им ручательство» ⁵⁹⁰. К числу обстоятельств, которыя несколько облегчали стесненное положение Византии, нужно отнести затишье в 911 году на восточной сухопутной границе, где мусульмане, сосредоточив, вероятно, все свои силы для борьбы на море и сирийском побережье, не предпри­нимали решительных наступательных шагов; по крайней мере, источники о них молчат. Заключенный в 911 году договор с Олегом должен был явиться настоящею отрадой для Византии, которая при всех своих невзгодах последняго времени могла хоть на некоторое время расчитывать на мир со стороны юнаго, но страшнаго севернаго врага.

Из своей неудачной экспедиции Имерий возвратился в сто­лицу уже после смерти императора Льва, умершаго 11 мая 912 года. Брат и преемник его, Александр встретил сурово вернувшагося вождя. Имерий был заточен в дворцовый монастырь Калюпа (Καλυπά), где через шесть месяцев от горести окончил свои дни. Нужно заметить, что Александр наказывал Имерия не только как воеводу за его неудачи, небрежность или неискусство, а как своего личнаго недруга, каким был для него Имерий в прошлое царствование ⁵⁹¹.

Морская экспедиция Имерия косвенно тяжело отозвалась в далекой союзной Армении, где, как мы уже упоминали выше, остикан Юсуф в течение 908-910 годов подверг страну страшному опустошению. Занятый борьбою с мусульманами, Лев не мог и думать о помощи Армении. Только после печальнаго исхода экспедиции Имерия, уже незадолго до своей смерти, Лев, [184] оповещенный о страданиях союзной Армении, решил двинуться на помощь, но во время похода умер ⁵⁹². Армения ничего не выиграла из «теснаго и братскаго» союза с Византией.

§ 8.

Император Александр.

(912 – 913).

11 мая 912 года умер Лев VI, и на престоле оказался брат его, Александр. Его кратковременное правление было ознаменовано разрывом с Болгарией и затруднениями с мусульманами на восточной границе.

Арабы летом 912 года выступили из Тарса во главе с правителем пограничной области Рустум-ибн-Барду и уже хорошо известным нам Дамианом. Арабы осадили крепость Мелих-ал-Армени, построенную в той пограничной местности, где прежде жили павликиане. Как мы уже знаем, в правление Феодоры было предпринято насильственное обращение павликиан в православие; были снаряжаемы военныя экспедиции, которыя заставляли остававшихся в живых павликиан искать спасения на арабской территории, где они находили радушный прием и неоднократно участвовали в походах мусульман против византийцев ⁵⁹³. Часть покинутой территории заняли армяне во главе с князем Мелихом и построили там несколько сильных крепостей, одна из которых и получила его имя, т.е. Мелих-ал-Армени ⁵⁹⁴. Осада последней крепости не удалась Рустуму-ибн-Барду: через некоторое время он, сняв ее, удалился и по дороге сжег предместья каппадокийской крепости Зилкила ⁵⁹⁵, [185] вероятно, Гераклеи-Кивистры. Относительно последней крепости в ученой литературе существовали разноречивыя мнения на основании показания источников. Арабский географ Ибн Хордадбех говорит: Залкала – это гора, на которой находится крепость. Арабы называли ее Залкала; потом имя изменилось на Зилкила; а имя ея Джусастарун, что значит «касающаяся звезд». Последнее название издатель арабскаго географа де Гуе объясняет через έγγύς άστέρων ⁵⁹⁶. В последнее время Гельцер вместо Джусастарун читает Джибиструн, т.е. Кивистру ⁵⁹⁷. О дальнейших столкновениях Византии с арабами за время Александра мы не слышим. 6 июня 913 года, как известно, он уже умер.

***

Если мы бросим общий взгляд на внешния отношения империи с мусульманами за время Льва VI, то должны будем придти к заключению, что византийская политика в этом отношении понесла полное поражение. На западе Сицилия была окончательно потеряна; в южной Италии, после отозвания оттуда Никифора Фоки, византийские успехи прекратились. Средне-итальянския дела, не смотря на случавшияся иногда удачи византийскаго вмешательства в распри итальянских владетелей с мусульманами, не имели прямого отношения к общим, насущным интересам империи; эти удачи могли льстить честолюбию императора и не приносили никакой пользы государству. На восточной, малоазиатской границе арабы упорно, почти с постоянным успехом, [186] боролись против греков и, хотя медленно, подвигались вперед, особенно по южному побережью Малой Азии, в Киликии. Но где империя за это время терпела наиболее значительныя неудачи, так это на море. Начиная с первых годов X столетия, мусульманский флот овладевает, можно сказать, всем византийским побережьем Средиземнаго и Эгейскаго морей. Разорение Димитриады, Атталии, Фессалоники, опустошение островов Архи­пелага, наконец, полная неудача самаго крупнаго военнаго предприятия во время Льва VI, т.е. морской экспедиции Имерия, – это такие серьезные удары для Византии, среди которых остается совершенно незамеченною и даже безполезною блестящая морская победа того же Имерия 6 октября 906 года.

Если к этому мы прибавим несчастную войну с болгарами, появление перед стенами Константинополя русскаго князя Олега, всеобщее внутреннее брожение в государстве по поводу четвертаго брака императора, то мы ясно представим себе, какая трудная и ответственная задача выпадала на долю преемника Льва и Александра, малолетняго Константина Багрянороднаго. Слабый, никогда не принимавший личнаго участия в походах, Лев VI является противоположностью своему предшественнику, сильному, стоявшему неоднократно во главе своих войск в самых трудных походах, императору Василию. Если уже Василию, не смотря на его выдающияся военныя способности и глубокий, здравый ум, борьба с мусульманским миром в конце концов оказалась не под силу, то нет ничего удивительнаго, что вялый, недаровитый Лев VI и должен был терпеть ряд последовательных неудач.

Любопытный по своей тенденциозности дает отзыв о Льве VI армянский историк Асохик. «Сын Василия, Лев – говорит он – был человек миролюбивый, пекущийся о благе целаго государства, щедрый на дары, при раздаче которых он не походил на скареднаго грека, который обыкновенно не бывает щедр и у котораго на языке нет даже слова щедрый; но, как сын армянина, он превзошел всякаго армянина тароватостью» ⁵⁹⁸. [187]

ХРОНОЛОГИЯ

византийско-арабских отношений за время Льва VI и Александра.

(886 – 912 – 913).

Халифы: ал-Мутамид (870-892), ал-Мутадид (892-902), ал-Муктафи (902-908), ал-Муктадир (908-932).