ВСТУПЛЕНИЕ.

Со времени великих завоеваний арабского халифата в VII веке, когда Палестина, Сирия, Египет, все северное побережье Африки вплоть до Атлантического океана подпали власти мусульман, когда последние, победоносно утвердив свои знамена на скалах Киликийского Тавра, через всю Малую Азию доходили до Босфора, где, встретившись со своими морскими силами, угрожали при Константине Погонате даже самой столице Византийской империи, — с этих пор отношения между православной державой и столь быстро разросшимся мусульманским государством сделались почти непрерывными. В VIII веке стоял вопрос о всеобщем столкновении всего европейского христианского мира с великой мусульманской державой. Но опасность дальнейшего движения арабов на запад была устранена, с одной стороны, на востоке, геройской обороной Константинополя императором Львом III Исаврянином, с другой стороны, на западе, известной победой при Пуатье Карла Мартелла ¹.

Эти две победы, однако, не дали полного спокойствия, и Византии, как и Западу, приходилось быть настороже и неустанно наблюдать за движениями своих беспокойных соседей-мусульман.

Мало-помалу постоянные нападения арабов на Византию, по мере постепенного упадка и ослабления халифата, уже не грозили, как в VII—VIII веках, самому существованию империи, но, сосредоточиваясь, большею частью, в близких к границам областях, они продолжали наносить сильный вред государству, подрывая благосостояние провинций, уменьшая их податную силу, уничтожая население ². [4]

Девятый век в истории халифата особенно отличается отступлением на второй план арабской национальности и преобладающим значением сначала персов, позднее турок.

Аббасиды победили омайядов благодаря персам Хорасана, под которым в то время разумелась не одна современная персидская провинция этого имени, но и обширная область к востоку и северу с главным городом Мервом ³.

В Хорасане подготовлялся против омайядов не только политический, но и религиозный протест; там составилась партия, которую не удовлетворяла религиозная политика омайядов, и которая стремилась к универсальности ислама с девизом “ислам не знает различий рас" ⁴.

Надо заметить, что правление омайядов отличалось совершенно светским характером, и религиозными вопросами они интересовались очень мало ⁵.

Партия, ратующая за равенство всех народов в исламе, за равенство 'аджам ⁶ с арабами, носила особое название Shuubija; время ее процветания относится ко II—III векам хиджры. Некоторые ее представители доходили до того, что признавали превосходство персов перед арабами ⁷.

Сев на престол, аббасиды должны были считать себя обязанными персам.

Действительно, последние начинают играть все большую роль в жизни халифата, и победители арабы должны были склонится перед некогда побежденными персами. Имевшая преобладающее значение при омайядах Сирия уступила свое место Ираку, и столица Дамаск снизошла перед Багдадом на степень провинциального города ⁸.

[5] Известно, каким влиянием пользовалась в конце VIII века персидская фамилия Бармекидов, пока она не была уничтожена Гарун-ар-Рашидом. А между тем есть основание думать, что эта фамилия придерживалась персидского учения Зороастра Слухи о религиозных воззрениях арабского полководца времени Феофила Афшина, родом перса, с которым мы не раз встретимся на страницах нашей работы, были еще неблагоприятнее. Некоторые фамилии открыто стремились к восстановлению персидских религиозных обрядов ⁹. Самые выгодные места при дворе, в армии, финансах, в управлении провинциями были поручаемы персам ¹⁰.

Арабы понимали это. Один из них заметил, что государство омайядов было арабское, а аббасидов — 'аджамо-хорасанское.

В одном стихотворении, которое относят к последнему омайядскому халифу Мервану III, между прочим, говорится: “Беги из своего жилища и скажи: прощай, арабы и ислам!"

Уже при Мансуре, втором аббасидском халифе, происходит сцена, как арабы у дверей дворца халифа бесполезно ожидают впуска, в то время как хорасанцы свободно входят и выходят и насмехаются над грубыми арабами ¹¹.

Вспыхнувшая после смерти отца ожесточенная борьба двух братьев, сыновей Гарун-ар-Рашида, Эмина и Мамуна была возобновлением борьбы арабской национальности с персидской; и арабы снова потерпели поражение ¹².

Но в половине IX века персы должны были уступить свое влияние новому иностранному элементу — туркам.

[6] Еще в середине VIII столетия в халифате распространился обычай держать турецких рабов не только при дворе самого эмира правоверных, но и в частных домах. Конечно, в то время никто не мог предполагать, что появление турок будет роковым для существования халифата, — что турки, разрушив основания государство, приведут его к полному падению ¹³.

Арабы никогда не пользовались доверием аббасидов; персы не имели его больше. Халифы должны были силою вещей обратиться за помощью к иностранцам, и этими иностранцами преимущественно явились турки ¹⁴.

Уже Мамун держал при себе весьма многочисленную гвардию из турецких рабов ¹⁵.

При Мутасиме (833 — 842 г.) вся гвардия и главная часть армии состояла из иностранцев, турок и берберов, число которых доходило в то время до 70000 человек ¹⁶.

Когда в 841 и 849 годах два известных начальника из турок Ашнас и Итах отправлялись на поклонение в Мекку во главе мусульманских пилигримов, халиф вручил им верховную власть над всеми провинциями, через которые они проходили. Ашнас носил даже титул султана ¹⁷.

Со времени же халифа Мутаваккила (847—861 г.) влияние турок становится решающим, и они, подобно преторианцам времен Римской империи, низлагают и возводят халифов, которым осталось только имя.

При Мутаззе (866 — 869 г.) у одного поэта мы находим следующее место:

“Мне говорят: ты слишком много остаешься дома. Я говорю: потому что выходить нет никакого удовольствия. Кого я встречаю, когда оглядываюсь вокруг себя? Обезьян, которые ездят на седлах" ¹⁸.

Вместе с этим в халифате происходила быстрая [7] децентрализация, превращение самых крупных провинций в самостоятельные владения.

Подобное владычество чужеземцев, соединенное с грубостью и насилиями, отчуждало население от правителей.

После смерти Мутасима был избран на престол Ватик. По этому поводу один поэт говорит:

“Один халиф умер, и никто не горюет об этом. Другой пришел, и никто этому не радуется" ¹⁹.

Глубокий интерес представляет из себя религиозная история халифата в IX веке. Невольно приходит на ум параллель между иконоборческим движением в Византии и рационалистическим направлением в религии ислама в VIII и IX веках. По нашему мнению, изучение того и другого движения должно дать для культурной истории обоих государств, с точки зрения влияния их одного на другое, очень интересные результаты.

В Дамаске происходили частые теологические споры между христианами и мусульманами. Известны разговоры между христианином и мусульманином у Иоанна Дамаскина и Феодора Абукары. Из подобных теологических споров, по всей вероятности, произошли первые религиозные секты ислама, моргиты и кадариты (мутазилиты) ²⁰.

Как было уже упомянуто выше, омайяды были вполне светской династией. В лице же аббасидов был властитель не только государства, но и государственной церкви ²¹. Новая династия принимала живое участие в религиозных делах своего государства.

Мамун стал открыто на сторону представителей религиозного рационализма, и декретом 827 года было официально объявлено, что тезис о создании корана признается правильным и для всех обязательным.

Еще до этого теснимые в халифате представители ортодоксального ислама обращали свои взоры к омайядам Испании, отличавшейся религиозным фанатизмом как во время ислама, так и в позднейшее время христианства ²², [8] особенно в правление благочестивого Хишама I (+796 г.), которого один из самых известных арабских теологов Малик-ибн-Авас, основатель одной из четырех ортодоксальных сект ислама, провозгласил единственным достойным сидеть на троне халифов ²³. Но надежды найти поддержку в Испании оказались ложными ²⁴.

Интересно отметить, что в X веке страны, наиболее отдаленные от Мекки, высылали наиболее ревностных паломников; в то время как жители Ирака вследствие страха перед господствующим направлением оставались дома, хорасанцы употребляли все старания достигнуть священной Мекки. Это явление в несколько измененной форме продолжается и до наших дней ²⁵.

Но со вступлением па престол в 847 году Мутаваккила, “одного из самых неприятных аббасидов" ²⁶, для
сторонников ортодоксального ислама настали лучшие дни. Халиф, желая иметь опору в их партии, стал на их сторону. Реакция против вольнодумцев сопровождалась страшными жестокостями. В 851 году вышел эдикт, в котором догма создания корана объявлялась еретической ²⁷.

Но эти преследования не могли совершенно остановить дальнейшего развития большой и влиятельной партии рационалистов, которая в последующие столетия имела не мало весьма выдающихся представителей ²⁸.

К IX же веку относится блестящий период арабской науки и литературы. Но здесь интересно отметить, какую незначительную роль играли в этом сами арабы и сколь многим они были обязаны иностранцам.

При аббасидах персидское влияние проникло и в литературу. Действительно, арабский язык оставался языком письма, которым пользовались сами персы, и собственная новоперсидская письменность развилась два столетия спустя. Арабская литература через переводы с персидского языка [9] приобрела много нового материала; в поэзию бедуинов быстро проникло персидское изящество. Некоторые наиболее выдающиеся представители арабской филологии были иранского происхождения. Арабские историки были многим обязаны среднеперсидской анналистике. В теологических и юридических науках персы быстро из учеников превратились в учителей арабов.

Светские науки находились преимущественно в руках арамеев, через посредство которых к арабам перешли сокровища эллинистической культуры ²⁹. Одним словом все развитие обширной литературы с ее многочисленными разветвлениями являлось преимущественно делом иностранцев и продуктом иностранных материалов. “Греция, Персия и Индия пришли на помощь бесплодию арабского ума", — говорит один из известных ориенталистов ³⁰.

Даже относительно знания арабского языка и в специальных религиозных работах арабский элемент оставался позади не арабов ³¹. Конечно, чрезмерною крайностью является утверждение, что из мусульман, сделавших что-либо в науке, ни один не был семитом ³².

Усиление интереса к науке в IX веке выражалось, между прочим, учеными экспедициями.

При халифе Ватике, с разрешения византийского императора Михаила III, был отправлен в Эфес халифом известный арабский ученый Мухаммед-ибн-Муса с целью посетить пещеры, где хранились мощи семи отроков, пострадавших, по преданию, во дни гонения римского императора Декия. Византийский император прислал человека, который служил бы проводником ученому арабу. При входе в пещеры посетителей встретил замечательной [10] красоты евнух, который грозил ученому страшными бедствиями, если последний вздумает прикоснуться к мощам. Тем не менее Мухаммед проник в пещеру, видел тела и прикасался к ним. Уходя он сказал сторожу: “Мы думали, что ты покажешь нам мертвых, которые имели бы вид живых; но здесь мы ничего подобного не видели" ³³.

Самый факт только что рассказанной ученой миссии, может бить, является следствием рационалистического направления в религии, установившегося в халифате со времени Мамуна.

Тот же Ватик снарядил вторую большую экспедицию во главе с переводчиком Салламом, знавшим тридцать языков, в глубь Азии для исследования стены, воздвигнутой, по преданию, Александром Великим против народов Гог и Могог. Экспедиция эта продолжалась более двадцати восьми месяцев, и по возвращении ее участники были награждены халифом, которому Саллам представил подробный отчет ³⁴.

Известны неоднократные сношения императора Феофила с Мамуном по поводу знаменитого византийского ученого геометра и астронома Льва, которого арабский просвещенный халиф хотел видеть хоть на короткое время у себя при дворе, чтобы воспользоваться его обширными знаниями в области математических наук ³⁵.

[11] Но вся эта цветущая эпоха научного движения в халифате продолжалась не долгое время, не более двух столетий, и уже в конце X века центр литературы вообще и поэзии в частности перешел в Газну, ко двору главного правителя па востоке между 997 и 1030 годами Махмуду; там в его залах и садах пело четыреста поэтов, во главе которых стояли известный Унсури и великий Фирдоуси ³⁶.

Роскошь и богатство двора аббасидов, их любовь к украшениям и драгоценностям особенно отличают эту династию. Известен рассказ, вероятно, не лишенный некоторой доли преувеличения, относительно Зубейды, жены Гарун-ар-Рашида, будто она обыкновенно настолько была обременена различными украшениями, что должна была постоянно опираться на двух невольниц, чтобы не упасть под тяжестью надетых драгоценностей ³⁷.

Подобная роскошь двора вызывала подражание, и мы видим, что в том же IX веке испанский омайяд Абдаррахман II окружает себя многочисленным штатом, украшает столицу, строит мосты, мечети, дворцы, разбивает великолепные сады и покровительствует поэтам ³⁸.

Но роскошь аббасидского двора не должна быть рассматриваема только с отрицательной точки зрения. Косвенно аббасиды этим давали сильный толчок торговле. В этом отношении аббасидская династия занимает видное место, особенно после основания в центре государства города, предназначенного по своему исключительно благоприятному положению сделаться одним из важнейших рынков. Багдад, построенный на обоих берегах Тигра, был связан судоходным каналом, пересекающим Месопотамию от Евфрата до Тигра, с Малой Азией, Сирией, Аравией и Египтом, тогда как караваны Центральной Азии достигали столицы через Бухару и Персию ³⁹.

Развитие торговли шло параллельно с другим [12] чрезвычайно любопытным явлением в денежном хозяйстве халифата, где с конца IX века произошла замена серебряной валюты золотою; в то время как в IX веке все подати восточных провинций платились серебряными дирхемами, бюджет доходов, например, за 918 год вычислен в золотых динарах ⁴⁰.

На протяжении всего IX века шли почти непрерывные военные столкновения византийцев с арабами. Читая византийские и арабские хроники с их однообразными описаниями сражений, с числами убитых, взятых в плен, с частыми известиями об уничтожении селений, посевов, о жестоком обращении с пленными, можно на первый взгляд видеть во всем этом только одну отрицательную, темную сторону.

Мы этого не думаем. Именно постоянность этих столкновений, вызывавшая невольное, продолжительное общение двух народов, не могла пройти бесследно для внутреннего развития того и другого государства. И если торговля занимает, может быть, первое место в деле культурного развития народов, то военные столкновения также нередко служат целям культуры. Чужие народности силою обстоятельств сталкивались друг с другом; новые мысли, обычаи и нравы, новые языки и литературы передавались как победителям, так и побежденным. Все это должно было вызывать живую внутреннюю деятельность ⁴¹.

Уже в военных предприятиях Востока в IX веке можно отметить некоторые отдельные факты и обычаи, которые представляют из себя то, что мы разумеем теперь под международным правом ⁴².

[13] Весьма вероятно, что столкновения испанских арабов с франками на юге Франции имели своим следствием преобразование военного устройства франкского государства, где на протяжении времени с 732 по 755 год замечаются большие успехи в развитии конного войска; конница мало-помалу одержала верх и почти даже вытеснила из войска пехоту. В этом можно видеть влияние арабской конницы ⁴³.

Любопытно отметить, что несмотря на беспрерывные войны самые отношения восточных арабов с византийцами вне войны не отличались враждебностью; наоборот, они носили на себе скорее дружественный характер. Примером этого могут служить уже упомянутые выше соединенная ученая экспедиция в Эфес и пребывание византийского астронома Льва при дворе багдадского халифа.

Византия отдавала предпочтение арабам перед соседями запада.

В придворном византийском Уставе Константина Багрянородного можно найти формулы весьма сердечных приветствий к послам из Багдада и Каира ⁴⁴. За императорским столом Устав Константина помещает “друзей" агарян выше “друзей" франков, а из агарян помещает выше агарян восточных ⁴⁵.

На Византию должна была действовать цивилизация восточных арабов, их общая форма правления. Арабы времен аббасидов не могли себе представить правителя без неограниченной власти. Отдельный наместник и предводитель войска обладали всею полнотою власти, пока находились в должности. Даже радикалы-фанатики хариджиты, которые признавали правителем только совершенного мусульманина, оставляли своему вождю неограниченную власть, только бы он не изменил религии ⁴⁶. [14]

В представлении византийцев император также рисовался как неограниченный монарх, хотя византийское законодательство старалось указывать некоторые пределы императорской власти ⁴⁷.

И в настоящее время мусульмане лучше всего понимают, благосклоннее всего относятся к системе самодержавной монархии Русского государства ⁴⁸.

Политический упадок халифата, начавшийся со времени правления Мамуна, со всеми его смутами и междоусобными войнами не мог совершенно остановить внутреннее развитие халифата: в X веке, например, арабская торговля простиралась от Кореи до Испании и заходила в глубь России ⁴⁹.

Параллельно с упадком арабского халифата шло усиление византийского государства, которое “во время македонской династии пережило настоящее возрождение" ⁵⁰.

Не мало аналогичных с историей халифата явлений можно отметить в Византии в IX веке.

Второй период иконоборства, подобно рационалистическому направлению багдадских халифов, окончился реакцией в пользу православия в 843 году ⁵¹. Деятельность патриарха Фотия во вторую половину IX века знаменует собою новую эпоху в развитии византийской науки и [15] образованности. Чисто восточною роскошью и блеском отличался и византийский двор; но это не поглощало всех доходов государства, большая часть которых шла на неизбежные войны с соседними народами и на немалые нужды государства ⁵².

Аморийская династия дала Византии трех императоров далеко не одинаковых достоинств.

Первый представитель этой династии Михаил II, иностранец, из низших слоев общества, плохо понимавший по-гречески, человек необразованный, награжденный историей прозванием Косноязычного, вовсе не был такою незначительною личностью, какою часто его представляют. Будучи “первым императором-индифферентистом" ⁵³, он хотел по возможности примирить обе враждующие религиозные партии, особенно в виду грозившей государству опасности от восстания Фомы. Михаил понял, что сила этого движения, помимо других причин, заключалась в поддержке его православною партией; и в этом заслуга Михаила ⁵⁴. Фома был побежден, хотя и не без болгарской помощи; но религиозные партии не примирились.

Другие политические события времени Михаила II были очень печальны для Византии: в руки арабов перешел богатый остров Крит, и было начато ими покорение Сицилии. Надо сознаться, что Михаил не выказал недостатка в мужестве и в энергии ни в борьбе с Фомой, ни в попытках обратного завоевания Крита; но последние экспедиции потерпели неудачу.

Преемником Михаила был его сын Феофил.

Молодой, деятельный, богато одаренный способностями император получил воспитание под руководством одного из самых образованных и ученых людей того времени Иоанна Грамматика, будущего патриарха. Как воин и военноначальник, Феофил неоднократно выступал в трудные, отдаленные походы. Как человек хорошо знакомый с теологией и живо интересующийся богословскими вопросами, он [16] не мог равнодушно относиться к еще не решенному вопросу религиозных партий. Феофил выступил ревностным противником иконопочитания и монашества, и с этой стороны его отношение к православным не было чуждо жестокости, которая была, может быть, иногда смягчаема влиянием просвещенного учителя, Иоанна Грамматика ⁵⁵. Как человек, обладавший известным литературным талантом, Феофил, несмотря на преследование икон, подарил церковную литературу несколькими гимнами. Известно, что он любил церковное пение и иногда даже сам лично при исполнении своих произведений управлял хором ⁵⁶. Будучи сам образованным человеком, Феофил умел ценить научные познания своих подданных и награждал их. Известный византийский ученый астроном и геометр Лев был поставлен императором в митрополиты Фессалоники, правда, после того, как он приобрел славу при дворе Мамуна. Архитектура, как и многие другие отрасли знания также пользовались вниманием Феофила. Часть константинопольских стен, летний дворец Бриантов на азиатском берегу Босфора близь Вифинии ⁵⁷ остались памятниками разносторонней деятельности этого государя.

Если, с одной стороны, мы не можем совершенно согласиться с тем, что “благородство чувств Феофила часто умеряло горячность его характера" ⁵⁸, то, с другой стороны, [17] мы не решаемся произнести над ним чересчур сурового приговора, как то мы можем в новейшее время неоднократно встретить на страницах византийской истории ⁵⁹.

Не несмотря на все усилия императора, его внешняя политика к концу царствования потерпела крушение. Удача Феофила под Запетрой имела своим ответом взятие арабами Анкиры и родного города царствующей династии Амории. Сицилия все более и более переходила в руки мусульман. Крит оставался в их власти. Открытые Феофилом дипломатические переговоры с Венецией, с Людовиком Благочестивым и с испанскими омайядами не принесли желанных результатов.

Феофил в первые четыре года своего правления имел современником на востоке халифа Мамуна (813—833 г.). Деятельность обоих правителей имеет не одну общую черту.

Как Феофил, Мамун увлекался религиозными вопросами и своими нововведениями возбудил сильную оппозицию. Подобно Феофилу Мамун сам предавался поэзии. Однажды один поэт, произнося перед ним свое новое произведение, был поражен тем, что халиф легко подхватывал из него любой стих и импровизировал дальше ⁶⁰. Мамуну принадлежало несколько теологических сочинений ⁶¹. Архитектура и другие отрасли знаний процветали при Мамуне, и упомянутый выше летний дворец византийского императора был выстроен по образцу багдадского дворца халифа.

Подражатель Мамуна в Испании уже известный нам омайяд Абдаррахман II также любил поэзию, и, если стихи, которые он выдавал за свои, не всегда принадлежали ему, то во всяком случае он щедро награждал поэтов, которые приходили ему на помощь ^62а.

Ничтожною личностью был сын и преемник Феофила Михаил III. Не заботясь о достоинстве империи и императора, не занимаясь государственными делами, без совести, без сострадания, он был убит своим любимцем [18] Василием, получив в истории достойное его прозвание “Пьяницы". Все, что было лучшего во внутренней жизни государства во время Михаила III, обязано своим существованием и развитием просвещенной деятельности патриарха Фотия и кесаря Варды.

Не легка была задача аморийской династии справиться с политическими затруднениями, которые она встречала со стороны арабов.

Потеря Крита и Сицилии заставляли думать, что участь этих крайних частей империи должен был разделить и Пелопоннес ⁶². Уже в начале IX века, во время сильного восстания славян в Пелопоннесе, последние, осадив Патры, вступили в союз с сарацинами ⁶³. Восстание было подавлено, и об арабах в Греции во время аморийской династии более не слышно.

Появившись в Сицилии, арабы довольно быстро начали овладевать островом, ведя свои завоевания с запада на восток. Сражаясь с переменным успехом в течение первых четырех лет (827—831) и утвердившись в Палермо, они в следующее десятилетие овладели богатою областью западной части Сицилии Val di Mazara, где основали свои первые колонии. С 841 по 859 год мусульмане уже заняли лежащую на юго-востоке гористую местность Val di Noto. Подавив в 860 году восстание сицилийских христиан, они устремились на северо-восточную часть острова Val Demone, где завоевали Мессину ⁶⁴. К концу аморийской династии из больших сицилийских городов оставался в руках христиан только Сиракузы, которые пали в 878 году, уже при Василии Македонянине.

Естественным делом был переход арабов из Сицилии в южную Италию, где авторитет византийской власти в IX веке был уже очень ослаблен.

В истории греческого населения Сицилии и южной Италии внешние нашествия врагов на Византию играли важную [19] роль. В первой половине VII века греческое население в Сицилии увеличилось эмиграцией из византийских областей, опустошенных персами и арабами, в IX—X веках беглецами из Сицилии в Калабрию от арабского погрома ⁶⁵.

Арабские нападения мешали населению этих отдаленных частей империи участвовать в ее делах; и мы, например, видим, что на восьмой вселенский собор прибыло едва пять калабрийских епископов; еще меньше было число епископов из Сицилии ⁶⁶.

Арабы в IX веке владели только некоторыми пунктами южной Италии; поэтому и влияние их на внутреннюю жизнь страны не было так значительно, как в Сицилии. “Образовавшиеся в южной Италии густо населенные греческие этнические острова, и народность, и общество, соединенные одним языком и вероисповеданием и культурной традицией" ⁶⁷, шли вперед в своем развитии. Расцвет этой культуры, центром которой были монастыри, обнимает период от второй половины IX века до второй половины Х-го. Особенный подъем религиозного одушевления заметен после восстановления православия. “Монахи рыли в горах пещеры, устраивали церкви, образовывали киновии и вели высокую подвижническую жизнь, подобную той, какая процветала в древности в Египте и Палестине" ⁶⁸.

Еще до сих пор в земле Отранто можно видеть выдолбленные в горах кельи, в которых часто находят остатки живописи; в горе Патир показывают еще теперь Grutta de 'Santi padri, где, по преданию, жил известный южноитальянский подвижник X века св. Нил ⁶⁹.

Хотя в половине IX века арабские завоевания в южной Италии не занимали больших сплошных территорий, византийское влияние там уже почти исчезло, и мы видим, что на помощь южно-итальянским городам против сарацин два раза являлся германский император. [20]

Таким образом в своей политике на Западе аморийская династия понесла сильные неудачи, и ее попытки вступить в дружеские переговоры с Венецией, франками и испанскими омайядами, как мы уже упомянули выше, нисколько не улучшили ее положения. Крит и Сицилия были утеряны для Византии, первый до 961 года, вторая навсегда.

Но мы были бы не правы упрекать византийцев в том, что они не оказывали должного сопротивления арабам на западе. Например, в Сицилии византийцы упорно боролись, уступали только при полной невозможности дальнейшего сопротивления, и византийский двор, занятый в IX веке и внешними делами на востоке, на севере и сложными вопросами внутренней религиозной политики, не оставлял без внимания далекую западную провинцию и при первой возможности посылал в Сицилию подкрепления как флотом, так и сухопутными отрядами ⁷⁰. Ряд экспедиций для обратного завоевания Крита также доказывает деятельность правительства.

Иные были результаты борьбы императоров аморийской династии с восточными арабами.

Если последние и заходили довольно глубоко в Малую Азию, разрушили в 838 году Аморию, заняли в 863 году Амис (Самсун) на берегу Черного моря и, может быть, доходили даже до Синопа, то все эти завоевания имели временный характер: арабы после этих побед удалялись обратно, и завоеванная территория оставалась в руках византийцев. В результате на востоке аморийская династия ничего не потеряла, и пограничный ряд крепостей остался тот же, каким он нами представлен в начале изложения событий на востоке при императоре Феофиле; может быть, произошли незначительные изменения, которые на общий ход дела никакого влияния не имели.

В этом отношении аморийская династия имеет большое значение в истории Византии: на протяжении сорока семи лет она сумела выдержать наступательные действия восточных арабов и сохранить целость византийской территории в Малой Азии.

Комментарии

1. Cм. Ranke. Weltgeschichte. B. VI. Abt. I, S. 3.

2. Cм. C. Neumann. Die Weltstellung des byzantinischen Rieсhes vor den Kreuzzugen. Leipzig, 1894, S. 10.

3. Noeldeke. Der Chalif Mansur. Orientalische Skizzen. Berlin, 1892, S. 110. Kremer. Culturgeschichte des Orients. B. I, Wien. 1875, S. 317.

4. G. Van Vloten. Recherches sur la domination arabe. Le chiitisme et les croyances messianiques sous le Khalifat des Omayades. Amsterdam, 1894, p. 28, 32-33.

5. См. Goldziher. Muhammedanische Studien. B. II, Halle, 1890. S. 31.

6. 'Аджам — не арабы. Этим именем арабы называли иностранные народности.

7. Goldziher. op. cit. B. I. Halle, 1889, S. 147.

8. Kremer. Culturgeschichte des Orients. I, S. 183.

9. Dozy. Essai sur l'histoire de l'islamisme. Leyde, 1879, p. 230-231. Kremer. Culturgeschichtliche Streifzuge auf dem Gebiete des Islams. Leipzig, 1873, S. 41-42. Goldziher. Muhammedanische Studien. I S. 150.

10. См. G. Van Vloten. Recherehes sur la domination arabe. p. 70.

11. Goldziher. op. cit. I S. 148. Cм. Kremer. Culturgeschichte des Orients. I, S. 233.

12. Dozy. Essai sur l'histoire de l'islamisme. p. 229. Noeldeke. Der Islam. Orientalische Skizzen, S. 91. См. характеристику обоих братьев y A. Muller. Der Islam im Morgen-und Abendlande. Berlin, 1885, B. I, S. 499.

13. Karabacek. Erstes urkundliches Auftreten von Tuerken. Mittheilungen ans der Sammlung der Papyrus Erzherzog Rainer. I, Wien. 1887, S. 93.

14. Dozy. Essai sur l'histoire. p. 247.

15. Karabacek. op. cit. S. 95.

16. Dozy. Essai., p. 247.

17. Snouck Hurgronje. Mekka. B. I, Haag, 1888, S. 45.

18. Goldziher. op. cit. B I, S. 152.

19. Kremer. Culturgeschichte des Orients. I, S. 236.

20. Kremer. Culturgeschichtliche Streifzuge, S. 2. Kremer Culturgeschichte des Orients. II, S. 399 sq.

21. Goldziher. op. cit. B. II, S. 53.

22. Kremer. Geschichte der herrsehenden Ideen des Islams. Leipzig, 1868, S. 157; также см. S. 292-293.

23. Dozy. Histoire des musulmans d'Espagne. T. II, Leyde, 1861, p. 56.

24. Dozy. Essai sur l'histoire de l'islamisme, p. 237.

25. Snouck Hurgronje. op. cit. 1, S. 61.

26. Muller. Der Islam im Morgen-und Abendlande. I, S. 523.

27. По другим известиям это было уже сделано в последние годы правления предшественника Мутаваккила Ватика. См. Muller. Der Islam. I, S. 524. Cp. Kremer. Geschichte der herrschenden Ideen des Islams. S. 245.

28. Kremer. Geschichte der herrschenden Ideen. S. 34-35.

29. Brockelmann. Geschichte der arabischen Litteratur. I Band Weimar, 1898, S. 71-72.

30. Ed. Sachau. Alberuni's India. An english edition with notes and indices у Ed. S. London. 1888. Vol. I. Preface, p. ХХVШ. Cм. Kremer. Culturgeschichte des Orients. II, S. 158-159.

31. Goldziher. op. cit. I, S. 109-110. В этой превосходной работе известного будапештского профессора по вопросу о влиянии иностранцев на арабов можно найти в высшей степени интересные сведения. См. особенно главу 'Arab und 'Agam, B. I, S. 101-146.

32. Cм. Paul de Lagarde. Gesammelte Abhandlungen. Leipzig, 1866, S. 8, Anm. 4.

33. Ibn-Chordadbeh. ed. de Goeje (=Bibliotheca geographorum arabicorum. Vol. VI, 1889, Lugduni Batavorum), p. 106-107 (арабский текст) и p. 78-79 (французский перевод). Мы не видим оснований, почему бы не считать эту экспедицию фактом историческим. Между тем первый издатель Ибн-Хордадбеха Barbier de Meynard (Journal Asiatique, 1865, p. 23) не верит в действительность этого факта. Рамбо считает эту экспедицию фактом историческим. Rambaud. L'empire grec an X-eme siecle. Paris, 1870. p. 435.

34. Ibn-Chordadbeh. ed. de Goeje. p. 162-170. Al-Mokaddasi. ed. de Goeje. (= Bibliotheca geographorum arabicorum. T. Ш, 1877), p. 362-365. Geographie d'Edrisi trad. par. A. Jaubert. T. II, Paris, 1840, p. 416-420. Jacut. Geographisches Worterbuch, ed. Wustenfeld. Ш p. 56-57. Cм. de Goeje. De muur van Gog en Magog. Verslagen en Mededeelingen der K. Akademie van Wetenschappen. Afdeeling Letterkunde. 3 reeks. V deel. Amsterdam; 1888, p. 104-109. Мы не можем согласиться со Шпренгером, который весь отчет Салдама о путешествии называет «eine unverschamte Mystification». Sprenger. Die Post-und Reiserouten des Orients (Abhandlungen fur die Kunde des Morgenlandes. B. III, Leipzig, 1864, S, XV). Саллам передавал халифу те предания, которые он слышал на месте.

35. Contin. Theoph. p. 185-191. Cedr. II, p. 165-170.

36. Sachau. Alberuni's India. I, Preface, p. VII.

37. Kremer. Culturgeschichtliche Beziehungen zwischen Europa und dem Oriente. Wien, 1876. S. 17.

38. Dozy. Histoire des musulmans d'Espagne. II p. 87.

39. Heyd. Histoire du commerce du Levant an moyeu-age. Publ. par F. Raynaud. Leipzig, 1885, I p. 26-27. Cм. Kremer. Culturgeschichte des Orients. II. S. 47, 274.

40. См. об этом любопытный мемуар Кремера. Kremer. Ueber das Einnahmebudged des Abbasiden-Reiches. Wien, 1887 (Denkschriften der philos.-historischen Cl. der Kaiser]. Akademie der Wissenschaften B. 36), S. 6 (в данном месте мы цитируем по отдельному оттиску). См также Записки восточного отделения Импер. Русского Археологического Общества Т. IV. С.-Петербург, 1889-1890, с. 131-149. Позднее дирхем снова занял место динара.

41. См. например. Kremer. Culturgeschichtliche Beziehungen zwischen Europa und dem Oriente, Wien, 1876, S. 1.

42. E r n. Nys. Le droit des geus dans les rapports des arabes et des byzantins. Revne de droit international et de legislation comparee. T. XXVI, 1894, p. 461; есть и отдельный оттиск (Bruxelles, 1894).

43. H. Brunner. Der Reiterdienst und die Anfange des Leiliwesens Zeitschrift der Savigny-Stiftung fur Rechtsgesehichte. B. VШ, Heft II. Weimar, 1887, S. 13, 15. См. также H. Brunner. Deutsche Rechtsgeschichte. Leipzig, 1892. B. II, S 207.

44. Const. Porphyrog. De Cerimoniis Aulae Byzantinae. II, 47, p. 682-686. Характеристику отношений Византии к восточным арабам см. у Rambaud. L'empire grec. au X-me siecle. Paris, 1870, p, 433-435.

45. De cerimoniis, II, 52, p 739: oi men anatolikoi prokrinomenoi twn esperiwn.

46. Noeldeke. Zur Characteristik der Semiten. Orientalische Skizzen, S. II. Ho cp. Chwolson. Die semitischen Volker, Berlin, 1872, S. 37-38. Cм. Kremer. Culturgeschichte des Orients. I, S. 385 sq.; II, S. 61.

47. См. интересные сведения о компетенции власти византийского императора у Безобразова в его рецензии на книгу Грибовского. Журн. Мин. Нар. Просв. Ч. СССХIХ, 1898, стр. 410 sq. Но ср. Скабалонович. Византийское государство и церковь в XI веке. С.-Петербург. 1884, с. 132-133.

48. Snouck Hurgronjc. Mekka. B. II, S. 337-338. Надо заметить, что Snouck был в Мекке вскоре после последней войны России с Турцией, когда фанатизм против «москов» там особенно давал себя знать. Зато, алжирские мусульмане с полным презрением относятся к республиканской форме правления во Франции; по их словам, это «государство сумасшедших». Некоторые из алжирцев рассказывают о «многоголовом парламенте, который фактически управляет и имеет свое местопребывание в Париже, в этом раю неверных», — о том, как там самые высшие интересы страны обсуждаются грубыми словами и время от времени револьверными выстрелами (Snouck, ibidem).

49. См. Heyd. Histoire du commerce du Levant. I, p. 32-49.

50. H. Gelzer. Die politische und kirchliche Stellung von Byzanz. Verhandlungen der 33. Versammlung deutscher Philologen und Schulmanner in Gera. Leipzig, 1879, S. 35.

51. Мы считаем верным 843 год восстановления православия, а не обычный 842 год. См. об этом приложение третье.

52. Krumbacher. Geschichte der byzantinischen Litteratur. 2 Auflage. Munchen, 1897, S. 23.

53. Терновский, Греко-восточная церковь в период Вселенских Соборов. Киев, 1883, с. 487.

54. Подробнее об этом см. в главе о восстании Фомы.

55. См. Finlay. History of Greece. ed. by Tozer. Oxford, 1877. Vol. II, p. 119. Tozer, The church and the eastern empire. London, 1888, p. 120. См. благоприятный отзыв o Феофиле в книге Lancia di Brolo. Storia della Chiesa in Sicilia nei primi dieci secoli del cristianesimo. Vol. II, Palermo, 1884, p. 214.

56. Из песнопений, принадлежащих Феофилу, можно назвать четыре гласа «Благословите отроцы», «Слыши дщи Сиона» и стихиру в неделю Ваий «Приидите языцы». Cedr. II р. 117-118. Zonaras. XV, 27. p 366-367 (Bonnae, 1897). См Терновский. Греко-восточная церковь, с. 490. Christ et Paranikas. Antologia graeca carminum christianorum. Lipsiae, 1871, p. XXXVI—XXXVII и CXIV.

57. Может быть, этот дворец был только переделан Феофилом. См. Кондаков. Византийские церкви и памятники Константинополя. Труды VI Археологического Съезда в Одессе (1884г. Т. III. Одесса, 1887, с. 54.)

58. Paparrigopoulo. Histoire de la civilisation hellenique. Paris, 1878, p. 237. Известно жестокое обращение Феофила с Мефодием, будущим патриархом, с Феофаном Песнопевцем и Феодором Начертанным, с Лазарем Иконописцем.

59. См., напр., Gelzer Abriss der byzantinischen Kaisergeschichte. Munchen, 1897, S. 967-968, 969 (y Krumbacher. Geschichte der byzantinischen Litteratur. 2 Auflage); за ним Bury-Gibbon. The History of the decline and fall of the roman empire. Vol. V, London, 1898, p. 196, note 30.

60. Muir. The caliphate. Its rise, decline and fall. 2 edition. London, 1892, p. 504.

61. Goldziher. Muhammedanische Studien. B. II, S. 58-59.

62а. Dozy. Histoire des musulmans d'Espagne. II, p. 87.

62. С. Neumann. Die Weltstellung des byzantinischen Reiches vor den Kreuzzugen. Leipzig, 1894, S. 10-11.

63. Constantini Porphyrogen. De administrando imperio. C. 49, p. 217. См. S. N. Qwmopoulou. Istoria thV polewV Patrwn apo twn arcaio tatwn cronwn mecri tou 1821. En AqhnaiV, 1888 p.227-228.

64. Amari. Storia dei musulmani di Sicilia. Vol. I, Firenze, 1854, p. 464-465. Lancia di Brolo. op. cit. II, p. 240-247. Ad. Holm. Geschichte im Alterthum. B. Ш, Leipzig, 1898, S. 327 -333.

65. Ал. Веселовский. Боккаччьо, его среда и сверстники. Т. I, С.-Петербург, 1893, с, 21.

66. См. G. Can. Minasi. Le chiese di Calabria dal quinto al duodecimo secolo. Nepoll. 1896, p. 155.

67. Ал. Веселовский. op. cit. I, с. 21.

68. И. B. Соколов. Состояние монашества в византийской церкви с половины IX до начала ХШ в. (842—1203). Казань, 1894, с. 57.

69. P. Batiffol. L'abbaye de Rossano. Paris, 1891, p. 3.

70. Cм. Lancia di Brolo, Storia della chiese in Sicilia. II p. 231-263; итальянский писатель особенно указывает на твердость веры населения Сицилии в борьбе с мусульманами.