НИКОЛАЙ ВАРКОЧ

ОПИСАНИЕ ПУТЕШЕСТВИЯ В МОСКВУ

ПОСЛА РИМСКОГО ИМПЕРАТОРА, НИКОЛАЯ ВАРКОЧА, С 22-го ИЮЛЯ, 1593 ГОДА.

22 Июля вместе с другими служителями и спутниками Г. Варкоча, уехавшего в тот же день несколько прежде, поехал и я вслед за ним; первый день ехали до Гундефельдта (Город в Силезии, в Вратиславском округе), сч. небольшую милю пути.

23 того же месяца проезжали через Олесницу (Эльс) (Главный город Олесницкого княжества, принадлежащего Брауншвейгскому Дому, тоже в Вратиславском округе) и в полдень кормили в деревне Шоланке; сделали 4 мили.

А тут проезжали через Вартенберг (Вартенберг, окружной город там же) и ночевали в плохом городишке; сделали 4 мили.

24 того же месяца в полумиле от Прелина переправлялись через реку Просну (Prschosna), где оканчивается Силезия и начинается Великая Польша, и останавливались в городе Верушове (Wirchau); ехали три мили.

24 того же месяца ночевали в Велуне, порядочном каменном городке; сделали 5 миль.

26 Июля простояли там. Сюда приехал к нам из Вильгельмсдорфа и Г. Посол Варкоч с другими своими придворными служителями и тотчас же послал своего дворецкого, Христофора Унруга, Ганса Френкенберга, своего сына и Ганса [2] Рейнхарта Штейнбаха в крепость к Г. Польскому Старосте Кновичу вежливо уведомить о себе в надлежащем письменном виде и потом требовать себе провожатых.

27 Июля Г. Николай Варкоч фон Нобшич из Вильгельмсдорфа (Варкоч, судя по его прозванию, был Чех, так как это слово по Чешски звучит vrkoc, в Польском warkocz, Церковно-Славян. въркочъ, и значит волоса, сплетенные вместе, коса. Большая часть сопровождающих Варкоча также из Чех. О. Б.), Посол римского императорского величества, выехал в Москву из Велуня со следующими лицами:

1. Ганс Варкоч Фон Нобшич, сын Г. посла.

2. Христофор Унруг Младший Фон Гуннерн, дворецкий.

3. Г. Гейнрих Фон Вальштейн, владелец Арнау (Чеш. Гостинне) в Чехии.

4. Ганс Рейнгарт Штейнбах Фон Штейнбах из Чехии.

5. Реймунд Утман фон Шмольц из Германии,

6. Стефан Гейс (Heyss).

7. Франц Варкоч из Вильгельмсдорфа, начальник кухни (кухмистер).

8. Фридрих Крейшельвиц Фон дер Струза.

9. Павел Бенедикт Бухольцер, конюший.

10. Ганс Сигмунд Гаславец из Гаслау в Чехии.

11. Вячеслав Авлик из Бруна (Чеш. Студнице) и Кабски.

12. Соломон Питириский из Хити и Эгерберга в Чехии.

13. Ганс Зигель из Воствича.

14. Павел Истель из Фрейбурга, аптекарь.

15. Герман Лейхтер из Казеля.

16. Андрей Гартрумф из Львова.

17. Бернгард Стромбергер, цирюльник.

18. Михаил Ширмер из Лейпцига.

19. Матвей Васерман из Праги.

20. Ганс Полей, комнатный служитель.

21. Павел Гейман из Аншпаха, слуга.

22. Антоний Грезинг, придворный портной.

23. Юрий Лёб, служитель Г. дворецкого. [3]

26. Томас Либальд, оружейник,

27, 28, 29. Трое служителей пpи повозках. 30.

Маркс Шепкельс, повар.

Г. Посол с сыном и почетными молодыми дворянами остались в Меловиче у одной знатной особы дворянского сословия, а мы все поехали на ночлег в Кморинг, большую деревню, сделав 3 мили.

28 Июля мы простояли там, пока не воротился к нам Г. Посол. Один тамошний дворянин позвал к себе в гости меня и аптекаря Штейнбаха, которого все мы выдавали за нашего лекаря, и подарил всему обществу бочку пива.

29 числа завтракали в деревне Марчине; отъехали 4 мили. А ночевали в городе Лютемерске (Luetermirg) (Это местечко в Петровской Губернии в Польше), сделав 4 мили.

30 Июля завтракали в городе Згерже (Skertsch) (Местечко в той же Губернии); сделали 4 мили. Ночевали в городе Глосне (Glosn) (Там же) после четырех миль пути.

31 того же месяца завтракали в Ловиче (В Варшавской Губернии), лежащем при реке Бзуре. Здесь пребывает архиепископ Штемил Карнковский; тут же и оканчивается Великая Польша и начинается Мазовия (Mazuren). Вечером того же дня мы прибыли в город Сохачев (Сохачев в Варшав. Губ. на р. Бзуре), в котором живет много Жидов, а лежит он тоже на реке Бзуре (Psura). 1 Августа завтракали в Блоне (Plonia) (Блоне, красивый город, в той же Губернии), проехав 4 мили. Вечером прибыли в Варшаву, главный город Мазовии, где находился в то время Король Сигизмунд. Это довольно большой город и весь населен немецкими купцами, а лежит на очень большой и судоходной реке, называемой Висла (Weixl), через которую мост в 1209 шагов длины. [4]

2 Августа Г. Посол ездил в замок и представлялся его королевскому величеству, у которого в покое была такая невероятная теснота, что негде и пошевельнуться. Там его королевское величество в прибавку к прежним провожатым Г. Посла велел дать еще одного.

3 Августа Король с Королевой рано уехали Вислой на 7 судах, кроме тех, что отправлены были вперед, а за ним 200 гайдуков. В тот же день и мы выехали в Вильну в семи колясках, из которых 4 взяли мы из Гданьска, да еще на 2 Татарских телегах и с 12 вершниками впереди, и доехали в день до городка Радзимина (Rettschnim), сделав 4 мили.

4 Августа кормили в городке Каменчике (Caminiz); тут впадает в Вислу судоходная река Буг (Buckh) (Известная река Западный Буг); сделали 6 миль. На одном берегу реки кончается Мазовия, а на другом начинается княжество Подляшское (Pottlaschy), ночевали в деревне Борембе (Borembo), отъехав 2 мили.

5 того же месяца после 3 миль пути завтракали в Острове (В прежней Августовской Губернии), чистеньком городке, а ночевали в деревне Сунофе (Sunofe), сделав 3 мили.

6 того же месяца, отъехав еще 2 мили, завтракали в городке Замброве (Schemwrow) (В Августов. Губернии), а ночевали в деревне Менженине (Monschemnia), сделав три мили.

7 того же месяца завтракали в Тикоцине (Город той же Август. Губернии), маленьком городке. В нем живет много Жидов, а лежит он на судоходной реке Нареве (Norna) (Известная река Нарев, текущая в Западный Буг): только что перейдешь мост, тотчас же Литовская граница, и почти в 2 ружейных выстрелах от города королевская крепость, в которой, говорят, до настоящего времени прежние Польские Короли хранили свою казну, потому что это такая сильная крепость; отчасти ее обтекает [5] река Нарев, а кругом все болото, так что пробраться туда нелегко. Сделали мы 3 мили. Ночевали в городе Кнышине (Местечко Гродненской Губернии), а при нем тоже деревянный королевский замок, в котором обыкновенно проживал король Сигизмунд Август, да там же и умер.

8 Августа ехали мы целые 8 миль лесом, который называется Кнышинским; в нем кормили на половине дороги, а ночевали за ним, в деревне Соколке (Местечко той же Губернии); отъехали 8 миль.

9 того же месяца, отъехав 2 мили, кормили в местечке Кузнице (Kuschinez) (Местечко там же). На ночь остались в Городне (Krottnow). Это королевский город, при котором есть хорошо выстроенный королевский замок, с королевскими покоями, частью совсем убранными; покойный король Стефан обыкновенно проживал там и в одной из тамошних комнат умер. Этот город лежит на судоходной реке Немене (Nomen). Мы сделали 3 мили.

10 Августа простояли там же.

11 Августа, сделав 2 мили, завтракали в Гоже (Oschau) (Гродненского Уезда), небольшом городке на реке Немене. На ночь останавливались в городке Ротнице (Rotniz) (Деревенька Троцкого Уезда Виленской Губернии), отъехав 4 мили.

12 того же месяца завтракали в Мериче (Местечко Мерич и Олита на Немене, замечательны переправою Наполеона I-го в 1812 году, Троцкого Уезда Виленской Губернии). Этот городок лежит на двух реках, Оранске (Agoretsch) и Немене, и при нем впадает река Мереч в Немен. Сделали 4 мили. Здесь Г. Посол поспешно отправил конюшего с королевскими пропускными видами 9 в Крыжаны (Krisani) к виленскому Воеводе Г. Христофору Радзивилу (Ruttzuvel) с приказанием уведомить его о себе по этим письменным видам и потом потребовать провожатых. Ночевали в Прелае (Prscheley) (Село Виленской Губернии), городе на уже упомянутой реке Мерече. Ехали 3 мили. [6]

13-го того же месяца завтракали в корчме Войтаре (Woittara): тут всего только и есть, что сама корчма, да 4 или 5 домов; сделали 4 1/2 мили. Ночевали в корчме Вилькове: там едва только 5 домов, и нельзя было достать ни куска хлеба; мы должны были на ночь растянуться на свиных щетинах, да и тех было не очень много. Сделали 2 мили. Сюда на рассвете вернулся к нам конюший и донес Г. Послу об исправлении своего дела.

14-го Августа кормили в Вацке (Wacka): это большая деревня, по рассказам, будто бы 3 мили в длину, и в ней живут одни Татары. Через всю деревню протекает река Вацка (Река Вацка, текущая в озеро Попис, Виленского Уезда), о которой много бы можно сказать. Сделали 3 мили. На ночь приехали в Вильну (В подлиннике Wild. Это Немецкое название для Вильны, иначе Wilda, которое, по мнению Шафарика, есть не что иное, как Wildaburg, город Велетов, как Winetha Венетский, т.е. Славянский город. А Западные или Поморские Велеты назывались у Немцев Welida, по коим и самое Балтийское море слыло Wildamor. Велеты же, Welidi, Wildi, Wilti, в старину жили в окрестностях Вильны до самого моря. См. “Славянские Древности” в Русск. перев., том II, кн. 3, стр. 110, прим. 73. О. Б.). Это город большой, обнесенный обводной стеной, ведет обширную торговлю с Москвой, Ливонией, Пруссией, Россией и пр. Там же есть хорошо выстроенный Королевский замок. Этот город лежит на реках Вильне и Вилии: Вильна, меньшая, обтекает замок, при котором и впадает в судоходную Вилию. Отсюда Ганс Крамер и Мельхиор Ципфер со слугами тоже поехали с нами в Москву. В Вильне есть несколько Русских церквей. Тамошние женщины не смеют входить в церковь на другой день после сообщения, по учению их Веры, а должны стоять перед дверью: со всем тем молятся очень прилежно и исправляют обряды, как и находящиеся внутри церкви.

17-го Августа Г-н Посол поехал в замок к ПодСтаросте Николаю Яновичу показать и дать ему выслушать Королевскую пропускную грамоту. В замке по обеим сторонам стояли 60 гайдуков, одетых в синее платье, с ружьями, между коими надо было проезжать. [7]

Вечером 19 числа мы выехали из Вильны в 3 колясках, в 8 Татарских телегах и с 2 передовыми вершниками, а на ночлег прибыли в корчму Шарин-Стоттели (Zscharin Stotteli), сделав 2 мили.

20-го Августа кормили в корчме Цивнаве (Civnava), проехав 7 миль, ночевали же в городке Сморгоне (Schmirgona) (Сморгонь, местечко Ошмянского Уезда, где Наполеон 1-й бросил остатки своего войска в 1812 году и уехал во Францию), после 3 миль пути.

21-го Августа кормили в городке Лебедеве (Lebenschova) (Виленского Уезда), сделав 3 мили. На ночь останавливались в городке Молодечне (Meladerscima) (Там же, местечко), при котором есть порядочный деревянный замок, город же лежит на болоте. Проехали 2 мили.

22-го, сделав 2 мили, проезжали городком Красное Село (Krossno Schola) (Деревня, там же). Кормили в Радошковичах (Redoschkovitz) (Там же, местечко), где кончается Литовское Княжество и начинается Россия, и на несколько миль идет высокая гора. Сделав 2 мили, ночевали в Вешедах (Weschedy): это плохая корчма в лесу. Сделали 3 мили.

23-го Августа кормили в Логойске (Loyhosska) (Логойск, местечко Борисовского Уезда Минской Губернии), у одного Жида. Логойск город с плохой деревянной крепостью и лежит на реке Гайне (Haino) (Гайна, речка, текущая в Березину, в том же Уезде). Сделали 5 миль. На ночь останавливались в Юрьеве (Juriova) (Юрьево, село того же Уезда, на р. Усяже), городке, лежащем на реке Усяже (Ksaschy). Отъехали 3 мили.

24-го того же месяца кормили в лесу при одной речке, сделав 3 мили. Впрочем, останавливались в Борисове (Morusan), довольно обширном городе, но с очень маленькими зданиями, как и обычно в Польше и Литве; близ него довольно большой замок, весь выстроенный из дерева. Город [8] лежит на порядочной судоходной реке Березине (Woresina). Сделали 2 мили. Здесь начинается большая дикая пустыня и лес на многие мили пути.

25-го того же месяца ехали в одну кормежку; дорога предурная, ночевали в лесу при какой-то реке, разбив палатки, а иные поставили себе шалаши из листьев. Сделали 5 миль.

26-го кормили в Наче (Netschau) (Это деревня Нача, Борисовского Уезда, на большой дороге в Смоленск). Этот город лежит на реке Наче и в совершенной пустыне. Отъехали 3 мили. Город выстроен только 9 лет назад и получил название от реки. Так как, к несчастью, кругом все разорено (Вероятно, по случаю войны Ивана Васильевича Грозного с Поляками), то, чтобы люди имели причину селиться там, Король Стефан 12 дал этому месту льготу на 20 лет, и именно такую, чтобы поселившиеся там жили свободно от всякой подати и службы. После того как была дана такая льгота, тотчас же нашлось много людей, которые настроили тут всего: с полной готовностью отправлялись туда купцы и ремесленники, заведена была там таможня, и в течение 9 лет выстроился и городок. Здесь Г-н Посол отправил Ганса Крамера, Мельхиора Ципфера и меня, Стефана Гейса, вперед, в Москву, на Смоленск, с уведомлением о его приезде к тамошнему Воеводе, чтобы, когда он приедет к границе, скорее и без промедления продолжать ему свой путь дальше. Так и поехали мы в тот же день на 2 телегах и сделали до Бобра (Bober) (Бобер, местечко той же Губернии и Уезда) 4 мили. Этот городок лежит на реке того же названия; в нем много домов, в которых курят водку. Ночевали в дрянном местечке Дрешанке (Dreschanku), проехав 2 мили.

27-го того же месяца, сделав 6 миль, кормили в деревне Предишне (Praedischne). На ночь приехали в деревню B…..nuf (?) после 4 1/2 мили пути.

28-го Августа рано приехали в Оршу (Уездный город Могилевской Губ.): это очень обширный город, лежит на двух реках, Оршице (Erschizza) и [9] Днепре (Nie Par), называемой иначе Борисфен, по которой идет много товаров в Смоленск и в Москву; там есть Королевский, впрочем деревянный, замок, который, должно быть, значительная пограничная крепость и считается сильной, так как отчасти обнесена стеною, и с одной стороны омывается рекой Днепром (Nie Par), а с другой Оршицей. Но строения и укрепления нельзя и сравнивать с подобными в Германии. В городе знатный Староста из Литвы по имени Андрей Сапега (Sapia). По приезде туда я тотчас же пошел к ПодСтаросте Яну Куплинскому (Kuplnissky), доложил ему о Г-не После и показал пропускную грамоту Виленского Воеводы, которую он удержал у себя и вскоре, по моему желанию, распорядился о помещении для Г. Посла с его придворными, а меня и Г. Крамера снабдил проводником, который должен проводить нас до Смоленска. В тот же день мы и поехали дальше на 3 телегах и ночевали в Дубровне (Дубровна, местечко Оршанского Уезда Могилевской Губернии), сделав 4 мили. Дубровна — город и в этом месте последняя пограничная крепость против Москвитян. Город лежит на Днепре, а по другую сторону крепости протекает река Дубровица (Dubrocosinz). Эта крепость обширна в окружности, только вся деревянная; тут тотчас же мы оповестили о себе через нашего проводника, ехавшего впереди, и нас пропустили свободно.

29-го Августа кормили в Ивановце (Iwanowiz), деревне, проехав 4 мили. После того, сделав 3 мили, приехали мы на границу, где впадает в Днепр река Мерейка (Moria) (Река Мерея или Мерейка, впадающая в Днепр, составляет границу между Смоленскою Губернией и Белоруссией; при слиянии ее с р. Свиной лежит город Красный, Смоленской Губернии); с милю от границы прибыли мы в Московскую деревню Васильевцы (Waschilowiz), а ночевали в лесу, отъехав 3 мили.

30-го Августа выехали рано, кормили в лесу при реке, называемой Ухине (Utsina); сделали 7 миль. Оттуда мы прибыли к Смоленску, отъехав 4 мили. Мы должны были остановиться с добрый переезд от города и заявить о себе Воеводе, после [10] того к нам были присланы какие-то люди. Я уведомил о приезде Г. Посла и вручил от него письмо. Все хотели знать, в каком числе приедет Г. Посол, и когда мы это сказывали, кто-то такой записывал все от слова до слова. Тут они уехали от нас, а потом приставили к нам Приставов, прислали пива и водки, а вместо кушанья дали денег.

31 Августа я упорно требовал ответа: на реке или на сухом пути примут они у границы Г. Посла? Об этом они не хотели мне сказать на словах, а вечером принесли одно письмо к Г. Послу, а другое отдали нашему проводнику к Оршанскому Старосте. Но как я не мог получить изустного ответа на мою настоятельную просьбу, то и потребовал, чтобы меня отправили водою, потому что наверное ожидал этим путем Г. Посла.

1 Сентября под вечер они прислали ко мне молодого парня с телегой и двумя лошадьми, чтобы я скорее ехал к Г. Послу; я наскоро собрался, вечером же и уехал и в 4 часа, сделав 8 миль, прибыл в деревню Миркуш (Mircusch).

2 того же месяца остановился ночевать в деревне Чирине (Schirni), после 12 миль пути. Там мне надобно было опять объявить о себе. Когда же я сказал, что меня везет Москвич, тотчас же велели ему ехать в объезд города и приставили кого-то другого к моей телеге. Но когда я миновал мост и с добрый переезд находился от крепости, меня остановили; с другой дороги привели ко мне Москвича, и мне должно было отпустить его: так уж заведено у них. Сделав 4 мили, в полдень я приехал в Оршу. Там я встретил Г. Посла и вручил ему письмо от Смоленского Воеводы такого содержания, чтобы Г. Посол приезжал на границу 12 числа того же месяца.

Еще прежде, 31 Августа, в бытность мою в Смоленске, Г. Оршанский Староста и проч. позвал Г. Посла к себе в крепость в гости и прекрасно угощал; на пиру были также и некоторые из его служителей вместе с молодыми дворянами.

1 Сентября ужинал у Г. Посла Князь Юрий Горский (?).

2 Сентября вышеназванный Князь подарил Г. Послу 5 [11] возов сена, 2 бочки овса и бочку пива. В Орше мы пробыли до 10 Сентября.

10 того же месяца Г. Посол отправил по реке Днепру большую лодку с некоторыми вещами в Смоленск, а мы поехали в 3 колясках, 9 телегах, с 2 вершниками и проводником, которого отрядил нам тамошний Староста.

Переправившись на пароме через Днепр, мы ехали 4 мили от Орши до Дубровны. Тут пристали у одного старика Жида, который оказался очень добрым к нам на ночлеге.

11 того же месяца кормили в Ивановце (Iwanowiz), отъехавши 4 мили. Ночевали в Баеве (Beyof) (Баево, местечко на р. Мерейке, Горкинского Уезда), после 3 1/2 мили пути. Эта деревня на реке, называемой Мерейка (Moria); дорога туда предурная. Москвитяне хотели, чтобы мы подали знак (Loisung), как приедем туда; и так, по требованию Г. Посла пущено было ночью несколько ракет, сделано также много выстрелов, чтобы Москвитяне лучше могли узнать о нашем приезде.

После этой стрельбы утром 12 того же месяца приехал Московский гонец осведомиться, прибыл ли Г. Посол, и дал знать, что на границе нас ожидают.

По окончании завтрака мы двинулись к Московской границе, которая с малую милю пути от Баева; там, по другую сторону моста на реке Мерейке, тотчас же приняли нас двое знатных бояр с 30 верховыми лошадьми и 20 подводами, каждая парой, на которые мы положили все наши вещи; потом по настоящей дикой пустыне они провожали нас 6 миль до ночлега в дрянной деревне Кутковой (Kuttkowa) (Кутькова, деревня Краснинского Уезда Смоленской Губернии).

Двое Приставов, назначенных к Г. Послу, по имени Казарин Давыдович Бегичев (Caserin Dawittowitsch Begischof) и Иван Ипатович Зубов (Iwan Inadowitsch Zubow), которые при нашем приеме пышно одеты были в золотую парчу и в другие дорогие шелковые одежды.

Как только мы доехали до границы и Московской земли, все содержание для нас стало даровое, так что мы совсем не [12] тратились ни на кушанье, ни на подводы (Podwody): так уж у них водится.

13 того же месяца мы ехали в одну кормежку и на ночь остановились в Глухове (Hluschnowa) (Глухово, деревня Краснинского Уезда), в 40 верстах, или 8 милях. В этой деревне Г. Посол подал Приставам по их требованию список своих людей, которых всего было 33 лица, а 5 следующих лиц: сын Г. Посла, Христофор Унруг, Г. Гейнрих Вальштейн, Ганс Рейхарт Штейнбах и Раймунд Утман, вписаны были впереди придворных дворян Римско-Императорского Величества и потом считались за них же.

14 того же месяца мы отправились в Смоленск, но прежде чем доехали до города, за милю от него выехал к нам навстречу по приказанию Великого Князя тамошний Воевода Игнатий Григорьевич Вельяминов (Ignadies Gregorowitz Welomynaw), с большой пышностью и с 300 конников; Воевода одет был в дорогую золотую парчу, а конь его красовался в золотом хомуте. Многие из его служителей позначительнее тоже были в золотых парчовых, а другие в дорогих шелковых одеждах. Этот Воевода принял Г. Посла от имени Великого Князя с такими обрядами: подъехав к коляске Г. Посла, он слез с лошади, а Г. Посол вышел из коляски, оба сняли шапки и подали друг другу руки. После того опять надели шапки, и Воевода сказал Г. Послу следующее: “Сними свою шапку! У меня есть к тебе слово от Великого Князя”. А Г. Посол отвечал ему, что у него есть слово от его Христианского Императора, так пусть Воевода и снимет наперед шапку. Потом оба и сняли шапки. Тут Воевода принял Г. Посла от имени Великого Князя. После такого приема он провожал нас всю дорогу до Смоленска. Это большой славный город и лежит на Днепре. Говорят, что в нем 200 церквей; при нем есть и крепость, очень высокая, только вся деревянная. Это самый знаменитый пограничный город на Польской стороне. Но чтобы мы не могли иметь случая видеть эту крепость, Воевода велел нам перед самым городом переезжать Днепр с нашими Приставами; там стояло тысяч до 4 народа, которых удивлял наш приезд; да [13] им и то казалось странно, что Воевода поехал крепостью на своем выше помянутом коне и поджидал нас за городом, а мы с другой стороны реки должны были проезжать самую малую часть города. За городом Воевода и люди его проехали с нами еще небольшое расстояние, а потом вернулись назад, и нас провожали только наши Приставы до ночлега в Богдановке (Bogdanovakolz), в 15 верстах от Смоленска. Это деревня, лежащая на реке Косатне (Kosattne). Сделали 3 мили.

14 того же месяца мы простояли там, и нас снабжали кушаньем и напитками сколько было нужно.

16 Сентября мы рано выехали оттуда и ехали в одну кормежку на ночлег до Пнева (Pinowo) (Пнево, деревня Духовщинского Уезда близ Днепра), деревни, лежащей на реке Натрице (Nattriz); тут первый ям, где нас опять снабдили свежими почтовыми лошадьми.

17 того же месяца отправились из Пнева рано, и в 2 милях оттуда в другой раз переезжали Днепр на паромах (Pramen). При переправе впадает в эту реку другая, называемая Вопью (Wex). Дальше тоже ехали в одну кормежку до Дорогобужа (Darabusch); это город, лежащий на небольшом возвышении и весь деревянный; при нем крепость плохой постройки, и течет вышеназванная река Днепр: здесь второй ям (станция). Сделали 10 миль.

18 Сентября ехали оттуда опять в одну кормежку до ночлега в городе Колпите (Kolpita) (Это Колпита Большая при речке Колпитке Дорогобужского Уезда), где третий ям. Сделали 6 миль.

19 того же месяца ехали в одну же кормежку до ночлега в Вязьме (Frisnia). Это большой город, в котором много монастырей и церквей, но все они деревянные; лежит на реке, называемой Вязьма (Frisnia); тут четвертый ям. Сделали 6 миль.

20 того же месяца простояли там.

21 Сентября ехали в одну кормежку до ночлега в Заборье (Sasorgia) (Село Заборье, Вяземского Уезда, на р. Жижале и Коковенке), деревне, лежащей на реке Коке (Kock); там пятый ям; ехали 6 миль. [14]

22-го Сентября ехали в одну кормежку до ночлега в деревне Слободе (Slawotta) (Вероятно, эта Slawotta – Слобода, деревня Гжатского Уезда), в которой шестой ям; сделали 8 1/2 мили. Тут взяли мы последних почтовых лошадей, которые везли нас до города Москвы. Эта деревня лежит близ города Можайска и довольно большая; в городе есть крепость и много церквей, но все строения деревянные, кроме одних монастырей и церквей, которые каменные. Город лежит при двух порядочных реках: одну называют Москва, а другую Можайка (Moscisska). Когда Г. Посол изъявил нашим Приставам желание остановиться в городе, по случаю того, что ему несколько нездоровилось, они отказали в том, говоря, что не имеют на то никакого приказания от Великого Князя; к тому же это священный город, в котором у них есть Святой (Святитель) Николай. Наши спросили одного из провожавших нас Бояр, почему этот город считается Священным? Он отвечал, что у них тут в крепостной церкви деревянный образ (Pildt) их Святого (Святителя) Николая, которому не одни жители Можайска делают приношения, но и народ со всей страны ходит туда на богомолье и для жертвований (Святителю) Николаю, да и сам Великий Князь каждый год жалует вклад сему Святому. У кого заболит рука, нога или другой какой член тела, тот человек, как бы ни жил далеко, приходит в Можайск, прикасается к Святителю Николаю и от того выздоравливает. Другой рассказал о своем Николае вот что: однажды Великий Князь велел принести его образ в город Москву, чтобы ему не ходить к нему всякий раз далеко; вот вечером и поставили образ в Москве, в одной церкви, а на другой день он опять стоял на своем месте, в крепостной церкви в Можайске. Сказывают также, что однажды в Можайске был пожар, и Святой их Николай бежал от огня, сделал было уже добрую часть пути, когда они погнались за ним, догнали его и опять отнесли в крепостную церковь, где он находится и поныне. Они говорили много такого и подобного тому о (Святителе) Николае. Однако ж это невозможное дело.

24-го того же месяца мы ехали 8 миль в одну кормежку до деревни Кубинское (Kubnisco) (Кубинское, деревня Верейского Уезда). [15]

25-го ехали 7 миль в одну кормежку до деревни Мамоново (Мамоново, деревня в 17-ти верстах от Москвы, по большой Смоленской дороге).

26-го остановились там. Немецкий переводчик, Ливонец Георг Мейнертс, пришел к нам от Великого Князя и доложил, что на другой день нас введут в город Москву.

27-го мы выехали из Мамонова около полудня и, сделав 3 мили, были уже в показанном месте, в городе Москве. Но перед тем, как нам въехать в Москву, невдалеке от этого города мы переправились сначала на пароме через реку Москву, довольно большую и судоходную, а на той стороне подвел к реке Подконюший Великого Князя 12 оседланных коней, на которых должны были въезжать Г. Посол, его дворяне и некоторые из его прислуги. Лошади Г. Посла и сопровождающих его красовались в золотых нашейниках и в прекрасной сбруе. А как только мы взобрались в гору, там стоял Князь по имени Семен Григорьевич (Это Семен Григорьевич Звенигородский, Наместник Брянский. Он ездил в 1589 году в Иверию принимать в подданство тамошнего Царя Александра и вернулся оттуда в 1590 году) с бесчисленным множеством конницы, в коей очень многие лошади были убраны в золотую парчу, в золоченые и серебряные нашейники. На Князе, который принимал нас от имени Великого Князя, была золотая парчовая ферязь с вышитыми по ней жемчугом какими-то изображениями. После приема нас провели через первую обводную стену города, деревянную и выстроенную только 2 года тому назад, а потом очень длинной дорогой в средний город, за другую стену крепкой каменной постройки до монастырского подворья, называемого Святой Троицы, где нас и поместили. Вышеназванный Князь, принимавший нас от Великого Князя, вместе с другим, Андреем Михайловичем Nacirokow (?), назначены были нам в Приставы, да еще тотчас же дали двух переводчиков, одного Поляка, разумевшего также по Латыни, и вышеупомянутого Георга Мейнертса.

28-го числа принесли от Двора в наше помещение несколько серебряных блюд с серебряными чарками и кружками для употребления Г. Посла. Потом с Великокняжеского Двора отряжены были к нам трое Московских поваров. [16]

3-го числа вышеназначенные Приставы, переводчики и другие знатные Бояре Великого Князя на 30 с лишком конях провожали Г. Посла для представления ко Двору. Г. Посол ехал верхом со своими молодыми дворянами и несколькими служителями на 18 лошадях, все из Великокняжеской конюшни. Впереди него несли покрытые синей тафтой подарки Его Императорского Величества, а перед ним Дворецкий нес Императорскую верющую грамоту, обернутую в желтую тафту.

Следуют подарки:

Подарки Императорского величества были два искусно вырезанных из хрусталя сосуда для питья, один простой кубок, а другой в виде цапли (Raiger, т.е. Reiger, цапля, но никак не “всадник”, как у Аделунга. Если предположить, что у него был белее верный текст, чем у Вихмана, то как же сладить, хоть, например, с этим местом дальше: “Der Fluegel welcher der Teckl auf dem Raiger war”? Неужели у всадника были крылья? Цапля – рыцарская птица, по ее отваге и силе; ее перья, очень красивые, всегда носились на шлемах рыцарей; в Истории Средних веков это украшение встречается часто; так в описании щеголеватого наряда Герцога Бургундского, Филиппа, у Баранта (Hist. de duc. d. Bourg). Да и в чалме Персидского посла едва ли был воткнут “всадник”.): оба они оправлены в золото, а внизу у них были вырезаны 4 буквы: “W.H.I.В.”. Смысл этих букв такой: “Wie heilig ist Bruderschaft”, то есть “Как священна братская дружба”.

Подарки Г. Посла были: большой позолоченный умывальник и таз прекрасной чеканной работы. Подарок сына Г. Посла был серебряный кубок, искусно раскрашенный красками в виде цветка синих колокольчиков (Aquilegia vulgaris) с искусно же сделанной крышкой. Подарок Дворецкого было длинное ружье с прикладом из черного рога с серебряным набором и с позолоченной пороховницей. Подарок Генриха Вальштейна был маленькая горная штуфа с золотою и серебряною рудою; Ганса Рейхарда Штейнбаха кубок, очень искусно выточенный из рыбьей кости; Раймунда Утмана тоже кубок, искусно вырезанный из яшмы, с крышкою в золотой оправе и из такого же камня ложка, выложенная рубинами. Эти подарки несли следующие лица и в таком порядке: служители Дворецкого и Ганса Крамера, также и Соломон [17] Питириский несли подарки четырех придворных дворян, подарки сына Г. Посла нес Ганс Сигмунд Гославский, а подарки Г. Посла несли Мельхиор Ципфер и Герман Лейхтер; Ганс Крамер, Андрей Гартрумф и я несли посуду Его Императорского Величества, составлявшую 3 отдельные вещи, так как крылья цапли на крышке кубка были уложены особенно.

Пока мы ехали в кремль, везде стояло несколько тысяч людей, глядевших с удивлением на наше шествие. В самом кремле и перед ним стояли по обеим сторонам Московитские стрелки в числе 4000 с длинными ружьями; для большей торжественности въезда там звонили по всем церквам в большие колокола. Когда мы в кремле сошли с коней, нас приняли несколько знатных Великокняжеских Бояр, одетые в золотую парчу, и повели во дворец Великого Князя. На крыльце перед самыми Великокняжескими покоями Императорские и других лиц подарки были выложены на подушки, чтобы так и нести их к Великому Князю. После того как это было сделано, нас повели через покой, где сидели Великокняжеские Бояре, все в прекрасных из золотой парчи платьях.

Другой покой, куда ввели нас потом, была дворцовая палата Великого Князя, в которой он принимает представления; в ней стены и пол были устланы нарядными коврами. Кругом сидели только знатные Бояре в золотых одеждах.

На престоле, возвышенном на три ступени и украшенном сверху донизу золотом, жемчугом и драгоценными камнями, сидел Великий Князь в царском (Kaiserlichen) убранстве: на голове имел золотой венец, выложенный алмазами, притом очень большими; в руке держал золотой скипетр, тоже убранный золотыми камнями; кафтан на нем был красный бархатный, сплошь шитый крупным жемчугом; на шее висело несколько дорогих камней, оправленных в золото и расположенных в виде цепи или ожерелья (бармы). На двух передних пальцах левой руки его было по большому золотому перстню со смарагдом. Впереди его на каждой стороне стояли двое благородных мальчиков с Московитскими секирами в белых бархатных платьях, по которым крест-накрест висели золотые цепочки. [18]

Тут Г. Посол сказал приветствие Великому Князю от Римско-Императорского Величества и представил подарки от Императора, а также и от других лиц. Потом Великий Князь велел его спросить через переводчика, здоровым ли оставил он его брата, Христианского Императора, и сказать, что он жалует его своим хлебом-солью.

После того как приветствия кончились и Императорская верющая грамота была вручена, Г. Посол ничего больше уже не говорил, и нас отвели из Великокняжеской палаты в казнохранительницу, где приняли от нас подарки Его Императорского Величества и Г. Посла, а потом наши Приставы с переводчиками и другие знатные Бояре проводили нас опять в наше помещение. Но прежде всего, еще не сказав приветствия, Г. Посол с глубоким почтением подал руку Великому Князю. Хранитель печати пригласил сделать то же и сына Г. Посла. Вслед за ним и Придворные дворяне подали руку Великому Князю. Когда мы после представления воротились опять на наше Троицкое подворье, Москвитяне между тем накрыли у нас столы и лавки прекрасными коврами для обеда, или пира, которым Великий Князь пожаловал Г. Посла. Спустя полчаса потом приехал Великокняжеский Кравчий Князь Андрей Андреевич Телятевский (Вероятно, тот самый, что вместе с другими Боярами сражался с Самозванцем под Новгородом Северским), и тотчас же за ним прислано 150 кушаньев, все на серебряных блюдах, накрытых такими же блюдами. Кравчий велел подносить их одно за другим, потому что мы еще не садились за стол, и при каждом сказывал, что это за кушанье. Как только все они были поднесены Г. Послу по приказу Кравчего, этот вместе с Послом и дворянами сел за стол, затем уселись и некоторые другие Москвитяне, и тогда стали подавать кушанья и по порядку исправлять пир. Напитки, присланные Великим Князем для этого пира, были все разные: мед, мальвазия и вино. Пир продолжался до полуночи, а потом все разъехались по домам.

1-го Октября Великий Князь отправился в монастырь Святой Троицы, лежащий в 12 милях от Москвы.

Мы спрашивали наших переводчиков, в каком числе обыкновенно выезжает Великий Князь? Они сказали, что в иное [19] время, когда едет прогуляться за 2 или за 3 мили, берет с собой 2000 или 3000 верховых, а сколько теперь взял, они хорошенько не знают.

6-го Октября Великий Князь отправил Посольство на Шведскую границу, когда и Шведский Король послал тоже нескольких своих поверенных для переговоров о мире, заключенном два года назад, чтобы прежде, нежели пройдут эти 2 года, заключить его на дальнейшее время.

7-го числа Великий Князь охотился по возвращении из вышесказанного монастыря и убил до 65 лосей.

8 числа убил еще 56 лосей, а на другой день прислал со своим Начальником охотников (Egermaister) Васильевичем 7 больших лосей в подарок Г. Послу, один из них был с рогами о 22 ветках (Не постигаю, почему Аделунг в своем “Критико-литературном обозрении путешественников по России”, в переводе Г. Клеванова говорит, что “этот зверь заключал в себе 22 конца (Enden)! Зверь с 22 концами представлял бы самое “чудесное произведение природы”. Вероятно, тут есть какая-нибудь ошибка. В подлиннике сказано так: “darunder einer mit einem Geway von 22 Zanckhen”, т.е. в числе их один с рогами (Geweih) о 22 ветках или сучках (Zanke)), да еще большого медведя, а сыну Посла подарил тоже лося да черную лисицу, которую, по словам Охотничего, Великий Князь поймал своими руками. Двоим их дворянам тоже подарены были Великим Князем 2 лося.

10-го числа Великий Князь вернулся опять в Москву со своими придворными.

17-го числа вышепомянутые Приставы и переводчики на 27 конях провожали Г. Посла для представления Борису Федоровичу Годунову (Boris Woyderwiz gudenow). Это Великокняжеский шурин, Тайный Советник и самый большой Боярин (В 1591, за отражение Крымского Хана Казы-Гирея, Борис Годунов получил от Феодора титул “Слуги”, знаменитее Боярского, носимый в течение века только 3-мя вельможами: Князем Семеном Ряполовским, за спасение младенца Иоанна III от Шемяки, Князем Иваном Михайловичем Воротынским, за Ведрошскую победу, и сыном его, Михайлом, за разбитие Крымских Царевичей на Донце и за взятие Казани. См. И. Г. Р., Карамзина, т. X.), который в отсутствие Великого Князя правит всем Государством. Г. Посол опять велел нести перед собой особенные подарки [20] Борису Федоровичу Годунову в таком порядке: сначала на серебряном блюде под синей тафтой я нес прекрасную драгоценность: это верблюд, а на нем сидит Араб, у верблюда с каждой стороны висело по золотой корзиночке, в которые для украшения вделано было несколько маленьких золотых монет. Вся драгоценность выложена прекрасными рубинами и алмазами, и хоть она сама по себе была довольно значительна и годилась в подарок такому господину, однако ж Приставы были бесстыжи и грубы по Московской повадке: “Подари, де, Посол, еще золотую цепочку к драгоценности, чтобы было на чем ее повесить!” Посол исполнил их желание, прибавил и золотую цепочку к драгоценности, но они и тут не угомонились, а требовали, кроме того, еще: “Приложи, де, еще золотое кольцо к ней, тогда Борис Федорович одарит тебя знатно”. После того Г. Посол прибавил также и кольцо с сапфиром. Затем Мельхиор Ципфер и Герман Лейхтер несли позолоченный рукомойник и кубок очень искусной работы, покрытые желтой тафтой.

Когда это наше шествие вступило в кремль, нас повели направо к жилищу вышепомянутого Бориса Федоровича: это было очень обширное здание, только все деревянное. Тут, кто ехал на лошади, сошел с нее, а мы, несшие подарки, устроились за Г. послом и пошли через 2 покоя, где находились служители Бориса Федоровича, одетые по их обычаю пышно. В 3 покое, в который вошли мы, находился Борис Федорович с несколькими Боярами. Этот покой и по полу, и кругом устлан был прекрасными коврами, а на лавке, на которой сидел Годунов, лежала красная бархатная подушка. На нем было такое платье: во-первых, на голове высокая Московская шапка с маленьким околышем из самых лучших бобров; спереди у ней вшит был прекрасный большой алмаз, а сверху его ширинка из жемчуга шириной в два пальца. Под этой шапкой носил он маленькую Московскую шапочку, вышитую прекрасными крупными жемчужинами, а в промежутках у них вставлены драгоценные камни. Одет он был в длинный кафтан из золотой парчи с красными и зелеными бархатными цветами. Сверх этого кафтана надет на нем еще другой, покороче, из красного с цветами бархата и белое атласное исподнее платье. У этого кафтана [21] внизу и спереди везде и сверху около рукавов было прекрасное жемчужное шитье шириной в руку, на шее надето нарядное ожерелье и повешена крест-накрест превосходная золотая цепочка, пальцы обеих рук были в кольцах, большей частью с сапфирами. Как только вошел в покой Г. Посол, этот Борис Федорович пошел к нему навстречу, принял его с большим уважением, с поклоном по Московскому обычаю, и подал ему руку. Тут Г. Посол вручил ему верющую грамоту и поднес вышеупомянутые подарки. После того как их представили и поднесли, Годунов велел взять их от нас своему служителю, потом сел на лавку, а Г. Посол должен был сесть возле него на другую. Борис Федорович потребовал потом к себе Придворных дворян, чтобы и они подали ему руку. Дворяне немного присели тут, но вскоре, по приказу Годунова через наших Приставов, все перешли из этого покоя в другой. Г. Посол с Польским переводчиком оставались час с четвертью одни с Борисом Федоровичем.

В переднем покое сидели наши Приставы и все мы. После совещания Польский переводчик позвал нас опять туда, и Борис Федорович дал знать через него Г. Послу, чтобы он откушал у него хлеба-соли. Затем мы отправились в наше помещение. Когда пришли туда, были уже приготовлены столы: Годунов прислал Г. Послу 100 кушаньев, все на серебряных блюдах, и разного рода напитков, меду, вина, также много кубков и серебряных кружек. Все эти кушанья и напитки подносились Г. Послу в прежнем порядке, как и на Великокняжеском обеде, и при каждом кушанье или напитке было сказано его название. После того обедали до поздней ночи, а тут все разъехались по домам.

22-го Октября надо бы было опять провожать Г. Посла на представление Великому Князю, но по случаю ненастья отложили это. При первом еще представлении Г. Посол просил, чтобы ему дозволили послать своего придворного дворянина с приветствием к Персидскому Послу и для переговоров о некоторых других делах. Это бы следовало сделать сегодня же, так как представление Великому Князю отложено, но тоже по случаю ненастья отсрочили до другого дня.

23-го числа Г. Посол отправил к Персидскому [22] Посольству своего Дворецкого Христофора Унруга с следующими лицами: Гансом Крамером, Мельхиором Ципфером, Фридрихом Крейшельвицем, Стефаном Гейсом, Германом Лейхтером, Юрием Лёбом и послал ему в подарок 2 длинные ружья с очень красивой насечкой и маленькие часы с боем (с репетицией). Дворецкий ехал один между нашим Немецким переводчиком и Персидским Приставом. Когда мы прибыли на подворье Персиянина, на крыльце стояли его дворяне, которые и приняли Дворецкого. Потом повели они нас в комнату, в которой пол и лавки были устланы превосходными коврами; в ней находились его служители в пышной одежде, а частью и его дворяне в золотых Персидских кафтанах с изображениями и в больших повязках (чалмах), как у Турок. Тут приняли Дворецкого знатные дворяне Персидского посла и отвели всех нас в другую комнату, тоже убранную коврами: в ней был Персидский Посол, который при самом нашем входе принял Дворецкого, однако ж они не подавали друг другу руки, а взялись за руки по Персидскому обычаю.

Этот Персидский Посол по имени Ази Хозрев (Achisoraw) (Так назван он в И. Г. Р. Карамзина) был родом Литвин, в молодости отведенный в плен в Персию и потом достигший там таких высокий почестей. На нем было платье из серебряной, а сверху длинный кафтан из золотой парчи, по которой вытканы цветы разными шелками, на голове носил он прекрасную белую повязку по Персидскому обычаю с золотой пуговкой спереди и с трубочкой, в которую воткнут пучок прекрасных перьев черной цапли; руки у него были желтые, как шафран, и на обоих мизинце каждой надето серебряное, очень плохой работы, колечко, на котором что-то такое вырезано. Тут Дворецкий сказал ему приветствие от Г. Посла, а потом Персидский Посол спросил его через переводчика, что если ему надобно еще что-нибудь поговорить с ним наедине, то пусть другие выйдут. Все мы и вышли в передний покой, где и пробыли с полчаса, а после их разговора нас опять привели туда. Дворецкий сидел возле Посла, а мы все стояли там. Посол велел принести в семи серебряных чашах превосходного меду, который и подавал каждому из нас из своих рук. Это повторялось три раза [23] к ряду, в каждый раз мед был другой. Однако ж и чары, и мед доставлены были oт Московского Двора. Посол стал на колени перед Дворецким, держа у себя над головою серебряную чашу с лакомствами. Нам тоже подавали лакомства в такой же чаше. После того Посол подарил Дворецкому Персидский кафтан из золотой парчи, весь в изображениях, вытканных золотом и разноцветным шелком, и вместе с тем уведомил, что он сейчас же отправит к Г. Послу для переговоров своего знатнейшего дворянина, данного ему Государем его в качестве Посольского товарища во всех тайных делах. Дворецкий после того распростился с ним, и мы опять отправились в наше помещение. Только что мы воротились туда, как Персидский Посол прислал выше помянутого дворянина, по имени Поляд-Бега (****). Он прибыл с другими 6 лицами своих, шедшими впереди его, из коих трое несли подарки, состоявшие в 2 золотых парчах, каждая в 9 аршин, с разными изображениями людей и зверей, как они выделываются и ткутся в Персидской земле, да еще Персидский кафтан из золотой же парчи и с такими же изображениями. С час этот знатный дворянин пробыл у Г. Посла наедине, только с нашими Приставами и переводчиками. Мы подчивали этих гостей так же, как и они нас, да кроме того прислали от Московского Двора в наше помещение меда трех родов и чары. Г. Посол подарил Персидскому дворянину, собственно для него, прекрасное длинное ружье. Потом все распростились и расстались друг с другом по своему обычаю.

24-го провожали Г. Посла опять на представление к Великому Князю на 30 конях, которых привел ему от Двора выше помянутый Конюший. Когда мы ехали ко двору для представления из среднего города, выше помянутые стрельцы опять были выстроены по обеим сторонам до кремля, и также, как и в первый раз, провели нас в Великокняжеский Дворец, так же сидели в комнатах Бояре, как и в первое представление, все в золотых одеждах, и комната была устлана, как и прежде, коврами по полу. Великий Князь сидел по прежнему на выше помянутом царском престоле в венце и со скипетром, только кафтан был на нем другой с сине-фиолетовыми бархатными цветами сзади и спереди вышитый прекрасным крупным жемчугом, шириной в руку, также и выложен [24] драгоценными каменьями, возле его престола возвышался на два аршина от пола красивый столб, с прекрасною резьбою и золотом.

При этом представлении, после того как Г. Посол изложил все свои дела письменно, да еще и словесно Борису Федоровичу Годунову, речь его состояла в изъявлении благодарности Его Державнейшей Светлости за разные милости: за обед, присылку лосей, за то доброе распоряжение, по которому он имел возможность представиться Борису Федоровичу, о чем всем он донесет с великою похвалою своему Всемилостивейшему Римскому Императору. После этой речи Великий Князь велел ему сесть, подозвал к себе своего Хранителя печати, пошептался с ним, и потом Хранитель печати опять подошел к Г. Послу и велел ему сказать, чрез переводчика, что Великий Князь прочел грамоту Христианского Императора и проч., своего любезного брата, и велел вручить ему также свою грамоту к выше сказанному Государю, любезному его брату. А что еще имеет предложить Посол, и чего еще желает Император, это он узнал и очень хорошо выразумел от своего шурина, Бориса Федоровича, почему и отрядил для совещаний с Послом следующих пятерых лиц: 1) Федора Никитича Романова (Woyder Miczkowiz Romanow), Наместника Псковского, который особенный приятель Великого Князя, потому что рожден от брата, а Великий Князь от сестры; 2) Князя Ивана Васильевича Сицкого (Iwan Wasslowiz Siezky), Наместника Нижегородского; 3) Андрея Яковлевича Щелкалова (Andreas Jacoblowiz Schzolkan), Великого Хранителя печати; 4) Василия Яковлевича Щелкалова (Basilius Jacoblowiz Schzolkan), Дьяка Великой Пермии; 5) Елеазара Вылузгина (Eliaser Velosskinlehn) (Это, вероятно, тот Вылузгин, что был с Шуйским на следствии по делу об убиении Димитрия Царевича.), Дьяка Московского и Великого Княжества Новогородского. А по совещании с ними, как скоро дела будут покончены, его тотчас же и отпустят. Потом нас отвели из Великокняжеской Палаты в комнату Совета, в которой, так же как и в передней комнате, на лавках были постланы прекрасные ковры. Вскоре пришли туда и отряженные Великим [25] Князем лица, в очень пышном наряде, все пятеро были в превосходных золотых кафтанах, в ожерельях, вышитых жемчугом, с белыми Московскими шапочками в руках, которые тоже были вышиты жемчугом, шириною в руку, между шитьем вставлено несколько драгоценных камней.

Как только вошли эти пять лиц в комнату Совета, Г. Посол подал им руку; когда же все вместе уселись на лавку, Придворные дворяне, бывшие с Послом, по желанию Советников, подошли и подали им руки.

После того наши Приставы отвели нас в передний покой, а в комнате Совета Г. Посол и Немецкий переводчик оставались до 2 часов одни с этими 5 лицами. Когда совещание кончилось, нас опять ввели в комнату Совета, а 5 Советников тотчас же вышли к Великому Князю. После того принесены были 12 чар из чистого золота с превосходным медом и поданы Г. Послу и дворянам, а служителям другие чары. Это повторялось три раза сряду, и каждый раз мед был другой; потом мы воротились в наше помещение.

26-го Октября Персидское посольство опять отправилось из Москвы в Персию.

30-го пришел к Г. Послу наш Пристав с уведомлением, что в продолжение 2 дней прибудет Турецкое Посольство.

31-го Турецкое Посольство прибыло в город Москву в числе 12 лиц.

2-го Ноября наши Приставы и переводчики в 3 раз провожали нашего Посла к Великому Князю на 36 конях, множество стрельцов с ружьями опять было выстроено по обеим сторонам, а в кремле происходило все то же, что и при двух других представлениях.

7-го Ноября Посла нашего в четвертый раз возили для представления Великому Князю: в кремле, в покоях и в других местах происходило все то же, что и прежде. На Великом Князе был бархатный иссиня-фиолетовый кафтан с цветами.

9-го того же месяца Г. Посол в 5 раз был потребован на представление к Великому Князю. Шествие было в [26] том же порядке, как и прежде. На Великом Князе был желтый бархатный кафтан, шириною в руку вышитый жемчугом и проч. Великий Князь позвал к себе Хранителя печати, тихо поговорил с ним, и потом Хранитель печати подошел к Г. Послу и велел ему сказать, чрез переводчика, что так как он подал ему грамоту от Римского Императора Рудольфа и проч., любезного брата его, Державнейшего Государя Царя, то и он отправляет его с такою же грамотой к Его Императорскому Величеству, и с этими словами вручил ему большую грамоту, и приказал, еще прибавить чрез переводчика, что Державнейший Государь Царь, его всемилостивейший повелитель (Kayser) и Великий Князь, поручает Послу сказать Римскому Императору, как своему любезному Государю брату, поклон от него и всякое доброе слово, желает ему при том счастья и благоденствия, благополучного царствования и победоносного одоления всех его врагов. Как только это было высказано, Посол поклонился Великому Князю, который подозвал к себе переводчика, а этот, подошедши к Г. Послу, доложил ему, что Великий Князь просит его с дворянами и другими служителями на вечерний стол к себе. Когда это перевели Послу, он и мы все поклонились Великому Князю с глубочайшим почтением. Тут проводили нас в комнату Совета, где и оставались мы с Приставами и переводчиками с добрые полчаса. Потом пришел другой переводчик и доложил, чтобы Г. Посол шел к столу со своими людьми. Наши оба Пристава, поставивши между собой Посла, повели его в покой, где следовало быть столу, за ним пошли и мы все, и сначала приведены были в комнату, где кругом по стенам стояли длинные столы, сделанные с тремя высокими ступеньками, как обыкновенно бывает у поставцов: все это было уставлено бесчисленными серебряными и золотыми кубками, так что и изобразить нельзя, а в Германии, пожалуй что, и не поверили бы. На низших ступеньках стояли бесчисленные большие блюда и стопы из хорошего золота, также и серебряный лев в его природной величине, несколько серебряных таких больших братин и чаш, что одному не в пору было и совладать с ними, не то что употреблять их в качестве посуды для питья: все это было выставлено, чтобы показать нам великие сокровища и богатства. Вообще всего было вдоволь, кроме только одних тарелок, потому что у Москвитян, да и у самого [27] Великого Князя, они совсем не в употреблении. В этом покое стояло несколько лиц, который смотрели за серебром; это еще передняя комната, а потом только привели нас в другую, где быть столу: она четвероугольная, почти до 70 сажен в окружности, вверху и по стенам расписана и много украшена серебром и золотом, внизу на полу вымощена белым камнем с очень искусной резьбой. По средине комнаты стоял толстый каменный столб или колонна, на которой лежал весь свод; кругом его, на несколько ступеней, возвышался устроенный поставец, на котором находилась разная серебряная и вызолоченная посуда. Вокруг эта комната поднималась на 2 ступени выше от остального пола и имела с 3 сторон 4 большие окна: в ней сидел Великий Князь на высоком седалище, вделанном в стену и сплошь вызолоченном, за столом, который был на ступень выше других столов; Великий Князь одет был в кафтан из серебряной парчи, обшитый вокруг золотом, голову покрывала золотая Московитянская шапочка, выложенная драгоценными каменьями жемчугом; тем же украшался и воротник (ожерелье) около шеи. На двух передних пальцах правой руки было по большому смарагдовому перстню. Другие столы по стенам занимали его Князья, знатные Советники и те Бояре, которые на представлении сидели в своих золотых платьях в передней комнате и Великокняжеской палате. Не занят был только один стол налево от Великого Князя. Эти Князья, Советники и Бояре сидели в своих ничем не покрытых белых овчинных шубах (Schauerke) (Schauerke то же что Schafwerk, овечий мех, овчина, а не “Schanerke”. См. Аделунга “Критико-литерат. обозр. путешественников в Россию”), с бобровою выпушкой и черных лисьих шапках.

Когда мы вошли в этот покой и отдали почтение Великому Князю, Г. Посол тотчас же посажен был за выше названные стол налево от Великого Князя, за ним, на другой стороне стола, сели его сын и Дворецкий, потом Князь Андрей Дмитриевич Хилков (Andr Demitrowiz Gilkoff) и оба Пристава, а тут и мы все. Только что уселись за стол, вошел Маршалок, старик, а за ним шли по два в ряд, взявшись за руки, 50-т знатных Бояр, в качестве Стольников: все они проходили мимо стола Великого Князя, представились ему и сейчас же [28] вышли из комнаты. Послe того подали ему кушанье, а он между тем прислал Послу кусок белого хлеба со своего стола и из своих рук, в знак пожалования. Taкиe же куски поданы были и нам всем, с извещением, что нас тем жалует Великий Князь. Только что начав обедать, Великий Князь из особенной милости прислал Послу кушанье с своего стола, также и каждому из Придворных и Приставов. Потом Стольники, все в золотых кафтанах, а иные и в золотых цепочках крест-накрест, подали и на наш стол кушанья, все в золотых блюдах. Еще прежде того Великий Князь велел поднести Г. Послу в знак милости превосходного вина в чарке из чистого золота, усаженной дорогими каменьями, также и каждому из сидевших за столом, все в золотых же чарках. Такая честь и жалованье повторялись много раз за обедом, и каждый раз напитки были разные, но все же в золотых чарках, а чара, из которой пил Г. Посол, была усажена большими алмазами. У стола Великого Князя, на самой нижней ступени, стояло до 15-ти лиц, служивших ему за обедом; перед столом двое подавали ему все напитки и кушанья, которые также и разрезывали. В продолжение пира наступил вечер, так что надобно было зажечь четыре серебряных паникадила, висевших вверху, из которых большое, напротив Великого Князя, было о 12-ти свечах, три другие о 4-х. Все свечи были восковые; около поставца, с обеих сторон его, стояли 18-ть человек, тоже с большими восковыми свечами: все это горело, как должно, и в комнате было очень светло. На наш стол тоже подали 6-ть больших восковых свеч, а подсвечники были яшмовые и хрустальные в серебряной оправе.

В то же самое время Великокняжеский Кравчий позвал Г. Посла к Великому Князю, который, в знак особенной милости, подал ему из своих рук маленькую золотую чару, осыпанную дорогими каменьями, с превосходным напитком. Потом Г. Посол сел опять, а на наш стол поданы были три большие золотые братины, украшенные дорогими каменьями: самая лучшая из них подана Г. Послу, а другие две придворным, чтобы они пили из них вкруговую. Эти две чаши были такие большие, что одному едва было под силу поднести их ко рту.

Между тем, как пили в круговую, опять вошел в комнату Маршалок и Стольники, по двое в ряд, и стали перед [29] столом Великого Князя, который и начал тогда жаловать их: на большом золотом блюде у него были маленькие пряженцы (Krepplein, не “куски кушанья”, а “пряженцы или пышки”; так у Гете:

Правописание этого слова различно: “Kraepfel, Krappel, Kraeppel, Kreppel”, но значение одно и то же: “Eine art Gebaek mit Fullung”, сказано в Словаре Зандерса.); каждому из Стольников он и давал своею рукой по одному пряженцу; по их обычаю подача из рук Великого Князя считалась такою высочайшею милостью, как будто Бог посылает им в награду с неба что-нибудь особенное. При этом торжественном пире музыка не играла, потому что это у них не в обычае. Но за то звонили в несказанное множество колоколов с Кремлевских церквей, и этот звон раздавался по всей комнате. Лишь только милостивые подачи были розданы, кушанья со столов сняли, Г. Посол встал из-за стола, потом и мы также. Тогда Великий Князь потребовал к себе Посла, и подал ему из своих рук в другой раз золотую чару с дорогим медом. По его же требованию должны были подойти к нему и пятеро придворных: сын Г. Посла, Дворецкий, Г. Фон Вальштейн, Штейнбах и Утман, и получили каждый из его рук по золотой чаре с медом; они делали это с таким уважением, что, приняв от него и выпивши чару, целовали у него руку. Когда чары были выпиты, он подозвал опять к себе Г. Посла, чтобы подать ему руку, и простился с ним. Вслед за Послом подошли Придворные дворяне, чтобы тоже подать ему свои и поцеловать его руку. После того Приставы вышли с Г. Послом из комнаты, и мы поехали опять в наше помещение. На лестнице во Дворце, когда мы спускались на двор зажжены были большие плошки, посреди двора горели два большие огня. Когда же мы ехали домой, уже около 10-ти часов вечера, стрельцы, с длинными ружьями, все еще были выстроены по обеим сторонам: шестеро Москвитян, шедшие впереди лошадей, несли большие фонари со свечами, а перед Г. Послом шли 16-ть Москвитян с факелами и провожали нас до нашего помещения. Как только мы приехали туда, от двора привезен был на трех телегах мед, и приехал с своими служителями и выше названный Князь, сидевший за столом вместе с [30] Г. Послом и доложил ему, что прислан Державнейшим его Государем и Царем повеселиться с ним. Г. Посол принял его очень приветливо, сел за стол вместе с Приставами и Придворными дворянами, также и Бояре Князя, и все веселились, по их обычаю, до самой полуночи, а потом Князь с Боярами отправились опять домой. Г. Посол подарил ему прекрасное кольцо с гиацинтом и спрашивал наших Приставов и переводчиков: сколько, примерно, было во Дворце золотых блюд и чар? Они отвечали, что на всех вообще столах было их до 1000.

16-го Ноября, вечером, между 5 и 6 часом, приезжал на санях к г. Послу Великий Хранитель Печати, имея с собою до 20-ти служителей, которые все были хорошо одеты, а на санях у него лежал очень красивый большой медвежий мех (полость). Около 2-х часов они пробыли с Г. Послом совершенно одни, совещаясь друг с другом о разных тайных делах; а после разговора подавали Г. Хранителю Печати в нескольких различных чарах мед и разные лакомства. Потом он простился с Послом и уехал домой.

20-го числа Дьяк из Казенного Приказа, Иван Мыслов (Misniof), привез от Великого Князя Г. Послу и Придворным дворянам подарки, покрытые одни синим, а другие красным сукном, а несли их 34 Москвитянина. Г. Послу подарены 3-ри сорока соболей, 5-ть сороков куниц, да еще Москвитянская шуба на сером меху. Сыну Г. Посла подарены один сорок соболей и один сорок куниц, а подарок его отдан ему назад. Дворецкому и другим дворянам, каждому по одному сороку соболей и сороку куниц, но, вместе с тем возвращены были 5-ти дворянам те подарки, что поднесли они Великому Князю, и при том дано знать, чтобы они не были в неудовольствии на то: это сделано не потому, что Великий Князь гнушался их подарками, но у них такой уж обычай, чтобы из Императорского Посольства не оставлять у себя ни от кого подарков, кромe как от самого Посла.

12-го Декабря Г. Посол получил от Двора свой отпуск; знатный Великокняжеский Боярин, по имени Афанасий Власьев (Awinasy Wasf), прислан был к Послу от Великого Князя и вручил ему, во-первых, три одобрительные (рекомендательные) грамоты: одну к Папе, другую к Королю Испанскому, третью [31] к Его Императорскому Величеству: в них были письменно переданы все тайные дела, о которых рассуждали и толковали, и наконец особенную верющую грамоту к Его Императорскому Величеству; но за то потребована назад прежняя, данная Г. Послу при последнем представлении и взята ко Двору. Борис Федорович тоже вручил Г. Послу, чрез вышеозначенного Боярина, свое письмо к Императору. Тотчас же после него пришел Великокняжеский Казначей, Василий Дуков (Wasiliew Duckaw), и представил от Великого Князя те подарки, которые Посол должен вручить Его Императорскому Величеству: один сорок прекрасных соболей, Персидский кафтан из серебряной и золотой парчи, на котором вытканы были разноцветными шелками разные изображения, сыспода он подбит был разноцветною Персидскою шелковою тканью и проч. При этом Казначей уведомил от имени Великого Князя, что кафтан тот Персидского Царя. После представления подарков Посол подарил Казначею позолоченный кубок.

14-го Декабря Борис Федорович прислал к Г. Послу в подарок cледyющие вещи: два сорока прекрасных соболей, Московский кафтан из золотой парчи, с вытканными на нем разноцветным шелком изображениями, кусок атласа, вытканный по Персидскому образцу разноцветным шелком, и 5-ть прекрасных лосей. После этого представления подарков, Г. Посол подарил доставителю их, Дворецкому Бориса Федоровича, Михаилу Козову (Kosof), прекрасный золотой кубок. Спустя не много времени этот Дворецкий опять пришел к Г. Послу и доставил ему еще от Бориса Федоровича живую черную лисицу и кубок, и принес назад тот кубок, что Годунов получил от Г. Посла, с уведомлением, что такой подарок слишком великолепен для него: будет с него и попроще.

15-го Декабря Казначей Васильев Туркан прислал в подарок Г. Послу тоже прекрасную черную лисицу и лося, за что Г. Посол подарил его сыну, подававшему эти дары, кольцо со смарагдом.

17-го числа Великий Хранитель печати подарил Г. Послу следующие вещи: черную лисицу, двух живых соболей, белый медвежий мех в 6-ть футов длины, вместе с тем подарил ему и съестного на дорогу: вяленой семги, белуги, также хорошего меду и водки. [32]

18-го числа Борис Федорович прислал Его Императорскому Величеству в подарок Персидский тарч (Существовал еще особого рода щит с железною рукавицею, к которой было приделано длинное острее, вроде штыка. Щит этот надевался на левую руку и, для облегчения тяжести, привязывался шнурами к туловищу ратника, который мог свободно видеть нападающих, сквозь небольшое отверстие в верхней части. Название этого тяжелого и неудобного оружия было тарч. Надобно полагать, что тарч употребляли только при обороне городов, или крепостей, но отнюдь не в поле. Вот что собственно называлось тарчем; но вероятно так называли у нас и простой щит с отверстием в верхней части его. Такой и послан был Годуновым в подарок Рудольфу II-му. См. “Историч. опис. вооружения Росс. войск” ч. 1, стр. 58. Рисунок этого неудобного оружия, также и наручей, приложен к этому Дневнику. Слово тарч старинное, употребительное в Чешском, Польском и Словинском и перешедшее к Славянам, вероятно, от Немцев; сл. ДВН. Zarge, круг, Франц. targe. О. Б.) и наручи для стрельбы из лука из Дамасской cтaли, с золотыми разводами, выложенный множеством бирюзы и мелкими рубинами; Эрцгерцогу Максимилиану и проч. подарил кольцо для стрельбы из лука, вырезанное из цельного камня превосходных свойств и называемого нефрудий; в особенности же на этом кольце было 18-ть рубиновых пластинок, искусно оправленных в золото, также нож из Дамасской стали, с каменною рукоятью и в золотых ножнах, в которых вставлено 122 прекрасных бирюзы и слишком 20 мелких рубинов. Через час после представления этих подарков мы выехали из города Москвы на 14-ти санях, и отправились домов. Андрей Михайлович, бывший в Москве нашим Приставом, вместе с Немецким переводчиком, Юрием Ольном, назначены были проводить нас из страны, а другой Пристав, Князь Семен, проводил нас со множеством всадников до Московской речки (Москвы). В тот же день мы доехали до Мамонова (Mammenowa), сделав 15-ть верст или 3 мили.

28-го числа мы прибыли в город Смоленск; Воевода принял нас со множеством всадников и проводил в город, впрочем, ближнею дорогою, через крепость, а Г. Послу отвел помещение в доме Священника. [33]

В делах Веры они (Москвитяне) почти сходствуют с Греками: Священники их женатые, они почитают образа в своих церквах, крестят детей во имя Святой Троицы и освящают воду для каждого младенца особенно. В городах по церквам и монастырям у них много звонят, особенно в городе Москве, где, говорят они, до 1500 церквей и монастырей, в коих до 10,000 монахов; там нельзя и сказать, сколько бывает звона; однако ж звонят другим образом, нежели у нас. Их церкви низкой постройки очень красивы, с красными башенками; возле них обыкновенно отдельное строение, где висят их колокола, которые, впрочем, неподвижны, но к языкам у них привязывается веревка, притом всегда каждый колокол больше другого и соблюдается особенная равномерность (Tackt) при звоне. После звона приходит в церковь Священник с церковнослужителем, ставят у алтаря свечи и служат свою обедню (lesen Ihr Mess); народ, стоящий внутри и вне церкви, возлагает на свои чело и перси крестное знамение, восклицая с глубоким вздохом: “Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя!” да еще что-нибудь, что кто заучит: это общая их молитва. “Отче наш” знают там очень немногие. Принимают Причастие Господа Иисуса под обоими видами. Никто из них не кропит себя сам святою водою, потому что кропит их Священник. У них много разных постов в году. Женщины не в большом уважении, и ни одна не считается за честную: они сидят все дома и редко дают себя видеть. В торговых делах Москвитяне самый плутоватый и хитрый народ: с чужеземца запрашивают за товар втрое и божатся своими Святыми, что самим стоит столько же, а все же отдают его за половину, даже за третью часть этой цены при продаже.

Священники женаты, однако ж никому не дозволено по смерти первой жены брать другую, если только хочет остаться в Священническом caне; когда же он опять женится, то должен поступить в миpcкoe звание и в нем добывать себе содержание.

О крещении и проч.

Если бы привелось крещеным Христианам переходить в [34] их Веру, они должны дозволить им опять крестить себя, так как Москвитяне сомневаются, истинно ли наше крещение, то тот бедный грешник, который дает крестить себя, должен отречься от принятого им крещения и снова креститься. При крещении детей 3 раза погружают их в воду хотя они и ведают, что пленные Христиане в краю у них крестят детей по нашему обряду, но не считают это крещение правильным. Осуждают так же и Причастие у пленных Христиан, из-за того, что они дают пресный хлеб вместо Тела Христова, меж тем как сами употребляют кислый. Впрочем, приобщают под обоими видами. На исповеди каждый грешник должен откровенно признаваться во всех своих грехах, не скрывать от Священника даже и злых помыслов. При браках у них тоже соблюдается странный образ действий: лица, вступающие в брак, до его совершения и обручения, не сходятся вместе, чтобы увидеть друг друга, но все улаживается и делается по большей части через приятелей жениха, если они находят, что можно постараться об этом и невеста им нравится, то должна нравиться и жениху. После довольно долгих переговоров, ее наконец выдают и справляют свадьбу. Но и в день свадьбы жениху все же не удается видеть невесту в лицо до другого дня, после возлежания и совершения брака, и хоть бы он тогда и раскаялся в покупке, это ни мало не поможет, потому что пили уже литки. Когда случится у них большой праздник, они проводят его со многими обычаями и церковными обрядами. По исполнении обрядов и обычаев, справляют праздник объедением и пьянством: однако ж, кроме праздничного времени, этого никогда не бывает явно, и опьянение считается гнусным состоянием. Такое пьянство по праздникам продолжается целые восемь дней. Если праздник еще не так свят и велик, то, рано исправив свои обряды в церквах, они открывают потом свои лавки и торгуют.

О городе Москве.

О Пасхе, что ни есть там народу, старые и молодые, все дают Попам в это священное время по яйцу, и звонят ceбе сколько душе угодно в церковные колокола, которых там многие тысячи: это считается у них за особенное богослужение.

Москва прекрасный и большой главный город в [35] Московии, лежащий на ровной плоскости, в котором имеет свое местопребывание Великий Князь и Государь всех Русских, Федор Иванович. Это сильный город, куда приезжают в большом числе туземные и иностранные купцы из очень дальних краев: из Турции, Татарии, Персии, Туркмении (Siareoschen), Кабардинской, Грузинской, Сибирской, Черкаской и других земель, и ведут большую торговлю многими превосходными товарами: соболями, куницами и разными мехами, также воском, льном, салом и другими товарами, которые в великом множестве привозятся в удобное время года. Этот город разделяется на 4 главные части: во 1 внешний город, обнесенный совершенно деревянною стеною в три добрых сажени толщины, и украшен множеством деревянных башен, что придает ему издали величавый и красивый вид; в нем все ворота совершенно одинаковой постройки, большие и красивые, и все с трехконечными башнями: эта стена выстроена около 2 лет назад, по известию некоторых жителей, имеет 30 верст в окружности, что составляет 6 Немецких миль пути. По этому городу текут 3 речки, из которых самая большая Москва, и от нее вся страна получает название; другая pека почти такой величины, называется Неглинная (Negilo), а третья Яуза (Chaso): во внешнем городе эти последние речки впадают в реку Москву. В этой первой деревянной стене лежит другой город, обнесенный каменною стеною, бело набело выщекатуренною и украшенною множеством башен и зубцов; жители зовут эту часть города Царьград (Zaragradt), тоже что по-нашему названию Khoenigstadt. В этом городи Царьграде лежит еще особенный город, тоже обведенный особенною каменною стеною, с башнями и сухим рвом, и называется Китайгород (Kataygradt): тут славная площадь и большая торговля, до 100 слишком лавок и лавочек, в которых можно получать различные товары. В этом же городе перед кремлем находится красивая Московская церковь, превосходное здание, и называется Иерусалимом (Церковь Василия Блаженного или собор Покровский, что на Рву.). В нем же и замок Великого Князя, тоже обведенный сухим рвом и крепкою стеною, очень величественный, хорошо выстроенный и украшенный множеством башен. Много также круглых башен на церквах, вызолоченных хорошим золотом, должно быть, [36] с большими издержками: издали это делает великолепный вид. Замок весь каменный, обширен в окружности и имеет много значительных церквей. В числе их церковь, называемая на их языке Благовещенья (Blaweschin, т. е., Maria Verkhondigung), с девятью позолоченными башнями: и крыша и башни все вызолочены добрым золотом; туда обыкновенно ходит Великий Князь отправлять свое богослужение.

Еще о городе Москве.

В этих различных городах много рогаток на улицах, которые в ночное время запираются, но ворота в городской стене остаются незаперты. Дома в городе все деревянные. У Бояр очень обширные дворы, на которых они имеют свои жилища, есть также много Епископских и Поповских дворов, при коих всегда обыкновенно церковь, так что, по их известиям, в городе Москве до 1500 церквей. Даже иные богатые купцы и Бояре строят церкви, в которых и исправляют свои обряды, как у них положено.

Сколько ежедневно выдавалось на кухню для кушаньев Послу Николаю Варкочу в Москве и его Придворным, всего 33 лицам? Был он в Московской земле 16 недель, на каждую неделю отпускалось по 3 вола, каждый день по 3 барана, по 15 куриц, по одному гусю, по 2 утки, по сотне яиц, по 5 фунтов масла и меду, по 10 лосей; всего же всякого съестного: 48 волов, 336 баранов, 1680 куриц, 112 гусей, 224 утки, 11200 яиц, 336 фунтов масла, 10 лосей.

Текст воспроизведен по изданию: Описание путешествия в Москву Николая Варкоча, посла римского императора с 22 июля 1593 года // Чтения императорского Общества Истории и Древностей Российских. №. 4. М. 1874