УСАМА ИБН МУНКЫЗ

КНИГА НАЗИДАНИЯ

КИТАБ АЛЬ-И'ТИБАР

ПРИБАВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

ОХОТНИЧЬИ РАССКАЗЫ

“Аллаху принадлежит одна моя сторона, которой я не погублю; другая — принадлежит забавам и празднествам”.

Я упомянул о случайностях войны и о тех бедствиях, сражениях и опасностях, которых я был свидетелем, поведал о том, что пришло мне на память и о чем не заставило забыть время и его течение, ибо моя жизнь затянулась. Я живу в одиночестве и в отдалении от мира, а забывчивость — давнее наследие отца нашего Адама, да будет над ним мир.

Я посвящу особый отдел воспоминаниям об охоте, ловле и охотничьих птицах. Сюда относится то, что я наблюдал в Шейзаре в начале жизни, затем — с царем эмиров агабеком Зенги ибн Ак-Сункаром, да помилует его Аллах, затем — в Дамаске с Шихаб ад-Дином Махмудом ибн Тадж аль-Мулуком, да помилует его Аллах, затем — в Мисре, затем — с аль-Малик аль-Адилем Нур ад-Дином Абу-ль-Музаффаром Махмудом, сыном атабека Зенги, да помилует его Аллах, затем — в Диярбекре с Фахр ад-Дином Кара-Арсланом ибн Даудом ибн Ортуком, да помилует его Аллах. [284]

ОХОТЫ С ОТЦОМ

То, что было в Шейзаре,— это охота с моим родителем, да помилует его Аллах; он страстно любил охоту и увлекался ею и охотничьими птицами, не считая чрезмерными всех своих трат на эту забаву. Охота была его развлечением. У него не было другого дела, кроме сражений, войны с франками и переписывания книги Аллаха, великого и славного, когда он кончал с делами своих товарищей.

Он постоянно постился, да помилует его Аллах, и усердно предавался чтению Корана; охотясь же, он поступал так, как гласит изречение: “Дайте отдых вашим сердцам, и они сохранят память об Аллахе”. Я никогда не видел ничего подобного его способу охоты и его распорядительности. [285]

ОХОТЫ С АТАБЕКОМ ЗЕНГИ

Я присутствовал при охоте царя эмиров атабека Зенги ¹, да помилует его Аллах, у которого было много охотничьих птиц. Мы подвигались вдоль рек, а сокольничие ехали впереди нас с соколами, чтобы пускать их на водяных птиц. Они били в барабаны по установившемуся обычаю, и соколы ловили тех, кого ловили, и упускали тех, кого упускали. За ними держали горных кречетов на руках у сокольничих, и, когда сокол бросался на птиц и упускал их, на птиц выпускали горных кречетов, хотя бы птица и была уже далеко. Они все-таки догоняли и ловили. Их пускали в погоню за куропатками, и они настигали их уже во время подъема по склону горы и ловили. Быстрота их полета поистине удивительна. Однажды я находился с атабеком, когда мы были на болоте в окрестностях Мосула и проходили через заросли. Впереди атабека был сокольничий, на руке у которого сидел ястреб. Взлетел самец рябчик, и сокольничий спустил ястреба на него. Тот поймал рябчика и снизился. Когда он был на земле, рябчик вырвался из его когтей и взлетел. Но когда он был высоко, ястреб взлетел за ним, захватил его и спустился, держа уже крепко.

Я неоднократно видел атабека, когда он охотился за дикими зверями. Когда загон закрывали и там собирались [286] дикие звери, никто не мог войти в загон, а когда какой-нибудь зверь выходил, в него бросали стрелы. Атабек был одним из лучших стрелков; когда к нему приближалась газель, он пускал в нее стрелу, и мы видели, что она точно спотыкается и падает, а потом ее приканчивали. В каждую охоту, при которой я присутствовал, он посылал ко мне со слугой первую газель, которую убивал.

Однажды я присутствовал на его охоте, когда загон уже был закрыт. Это происходило в области Ниоибина ² на берегах аль-Хирмаса ³. Палатки уже были разбиты, и звери добрались до них. Слуги атабека вышли с палками и дубинами и перебили большое количество. В загоне оказался волк; он прыгнул в середине круга на газель, схватил ее и припал к ней. Его убили, когда он был над ней.

Я присутствовал также на его охоте в Санджаре ⁴. К нему подъехал один всадник из его приближенных и сказал: “Там лежит гиена”. Атабек отправился вместе с нами в соседнюю долину. Гиена спала на скале на склоне долины. Атабек спешился, подошел к гиене и остановился против нее. Он пустил в нее стрелу и бросил в глубину долины. Туда спустились и принесли к нему гиену мертвой. Я видел его еще раз в окрестностях Санджара, когда ему указали на зайца. Он приказал всадникам окружить зайца, а один слуга, по его приказанию, понес рысь, как носят гепардов. Атабек выехал вперед и пустил рысь на зайца. Заяц вошел между ног лошадей, и с ним нельзя было оправиться. До этого времени я не видел, чтобы рысь охотилась. [287]

ОХОТЫ В ДАМАСКЕ

Я видел в Дамаске во дни Шихаб ад-Дина Махмуда ибн Тадж аль-Мулука ⁵ охоту за птицами, газелями, дикими ослами и козулями. Однажды я был с ним, когда мы выехали в заросли Банияса ⁶. Земля была покрыта густой травой. Мы убили большое число козуль и разбили палатии кругом. Когда мы сошли с лошадей, в середине круга поднялась козуля, которая спала в траве. Ее захватили среди палаток. Когда мы возвращались, я заметил одного человека, который увидел белку на дереве. Он рассказал об этом Шихаб ад-Дину. Тот пришел, остановился под деревом и пустил в зверька две или три стрелы, но не попал. Он оставил его и уехал, как будто рассерженный, что не попал в него. Я увидел тогда одного тюрка, который подошел к животному, пустил в него стрелу и попал как раз в середину. Его передние лапы были парализованы, но он повис на задних со стрелой в туловище. Только когда дерево потрясли, белка упала. А между тем, если бы эта стрела попала в сына Адама, он бы сейчас же умер. Да будет же слава творцу тварей! [288]

ОХОТЫ В ЕГИПТЕ

Я видел также охоту в Мйсре ⁷. У аль-Хафиза ли-дин-Аллаха Абд аль-Меджида Абу-ль-Маймуна ⁸, да помилует его Аллах, было много охотничьих птиц: разных соколов, заморских кречетов. За ними смотрел главный сокольничий, выезжавший с ними на охоту два дня в неделю. Большинство его помощников были пешие, и птицы сидели у них на руках. В дни их выездов на охоту я садился на лошадь, чтобы развлечься этим зрелищем. Главный сокольничий пошел к аль-Хафизу и сказал, как бы ожидая распоряжения: “Твой гость такой-то выезжает с нами”. — “Выезжай с ним, — сказал аль-Хафиз, — пусть он полюбуется на охоту птиц”. Однажды мы выехали на охоту. С одним из сокольничих был сокол с красными глазами, сменивший перья дома. Мы увидели журавлей, и главный сокольничий сказал этому охотнику: “Ступай, напусти на них красноглазого сокола”. Тот выехал вперед и бросил сокола на журавлей. Они улетели, но сокол поймал одного из них вдали от нас и заставил его спуститься на землю. Я сказал одному из своих слуг, сидевшему на породистой лошади: “Направь свою лошадь к журавлю, сойди на землю, воткни клюв птицы в землю, держиего крепко и помести его ноги под своими, пока мы не подъедем к тебе”. Слуга поехал [289] и выполнил то, что я ему сказал. Тут подъехал сокольничий, убил журавля и покормил сокола. Главный сокольничий, вернувшись, рассказал аль-Хафизу все, что случилось и что я сказал слуге. “О господин наш, — добавил он, — его слова — слова настоящего охотника”. — “Какое у него еще дело, кроме боев и охоты”, — сказал аль-Хафиз. С охотниками были соколы, которых они напускали на летящих цапель. Когда цапля замечала сокола, она начинала кружиться и подниматься выше, а сокол кружил с другой стороны, а потом взмывал над цаплей и, бросаясь на нее сверху, схватывал.

В этой стране водятся птицы, называемые “аль-буджж”, похожие на фламинго, на которых тоже охотятся, и водяные птицы в нильских рукавах, охота на которых тоже очень летка. Газелей у них мало, но зато в этой области есть “коровы сынов Израиля” — маленькие коровы с рогами, как у настоящих коров, но они сами меньше коров и очень быстро бегают. Из Нила к ним выходят животные, которых они называют “морской лошадью”. Они похожи на маленькую корову, глаза у них небольшие, шерсти мало, точно у буйвола. В нижней челюсти у них длинные клыки, а в верхней — отверстие для них, так что концы высовываются у них из-под глаз. Их крик напоминает крик кабана, и они не вылезают из пруда с водой. Они едят хлеб, траву и ячмень. [290]

ОХОТА В АККЕ

Я поехал однажды с эмиром Му'ин ад-Дином ⁹, да помилует его Аллах, в Акку к королю франков Фулько, сыну Фулыко ¹⁰. Мы увидели там одного генуэзца, который прибыл из франкских земель. С ним был большой сокол, сменявший перья, который охотился за журавлями, и маленькая собака. Когда он пускал сокола на журавля, собака бежала под соколом, и когда он захватывал птицу и спускался с ней на землю, собака вцеплялась в нее зубами, и та не могла от нее вырваться. Этот генуэзец сказал нам: “У нас охотятся на журавлей только с теми соколами, в хвосте которых тринадцать перьев”. Мы сосчитали перья хвоста его сокола, и их сказалось именно столько. Эмир Му'ин ад-Дин попросил этого сокола у короля франков, и его отобрали у генуэзца вместе с собакой. Король подарил сокола эмиру Му'ин ад-Дину, и он отправился с нами. На пути я видел, что он бросается на газелей так, как бросается на мясо. Мы приехали с ним в Дамаск, но жизнь его там оказалась непродолжительной, он ни разу не участвовал в охоте и умер. [291]

ОХОТЫ У КРЕПОСТИ КАЙФА

Я принимал участие в охоте в крепости Кайфа ¹¹ вместе с эмиром Фахр ад-Дином Кара-Арсланом ибн Даудом, дапомилует его Аллах. Там было много куропаток, болотных курочек и рябчиков. Что касается водяных птиц, то они водятся на берегу в зарослях, очень обширных” так что соколы ничего не могут с ними сделать. Главный предмет их охоты — антилопы и горные козы. Они устраивают для них сети, которые протягивают в долинах, и загоняют туда коз, так что они запутываются. Этих животных там много, и места охоты на них недалеко, так же как и на зайцев. [292]

ОХОТЫ С НУР АД-ДИНОМ

Я также видел охоту с аль-Малик аль-Адилем Нур ад-Дином ¹², да помилует его Аллах. Я был с ним вместе в области Хама. Ему показали сидящую зайчиху, он пустил в нее стрелу. Зайчиха вскочила и убежала в нору, где и скрылась. Мы поскакали за ней, а Нур ад-Дин остановился над норой. Ас-Сейид аш-Шериф Беха ад-Дин, да помилует его Аллах, показал мне ногу зайчихи, отрезанную стрелой сверху бедра. Острие наконечника стрелы пронзило брюхо зайчихи, и оттуда выпала матка. После этого зайчиха убежала и скрылась в норе. Нур ад-Дин приказал одному из ловчих сойти с коня и снять сапоги. Он проник за зайчихой, но не добрался до нее. Я сказал тому, у кого была матка зайчихи, в которой было двое зайчат: “Вскрой ее и зарой их в землю”. Он так и сделал, а детеныши еще двигались и жили.

Однажды я был вместе с Нур ад-Дином, когда собаку пустили на лисицу. Мы были в долине Кара-Хисар в области Алеппо. Нур ад-Дин поскакал за лисицей вместе со мной. Собака настигла лисицу и схватила ее за хвост, но та повернула к ней голову и укусила ее за нос. Собака начала выть, а Нур ад-Дин, [293] да помилует его Аллах, рассмеялся. Лисица отпустила собаку и скрылась в своей норе. Мы так и не могли ее захватить.

Однажды, когда мы сидели на конях под крепостью Алеппо с северной стороны города, Нур ад-Дину принесли сокола. Нур ад-Дин сказал Наджм ад-Дину Абу Талибу ибн Али курду ¹³, да помилует его Аллах: “Скажи этому (т. е. мне), чтобы он взял этого сокола и выдрессировал его”. Когда Наджм ад-Дин передал мне это, я сказал: “Я не умею хорошо это делать”. — “Вы постоянно охотитесь, и ты не можешь хорошо обучить сокола!” — воскликнул Нур ад-Дин. “О господин мой, — ответил я, — мы не обучаем их сами, у нас есть сокольничие и слуги, которые их дрессируют и охотятся с ними перед нами”. Я так и не взял сокола. [294]

ОХОТЫ С ОТЦОМ В ШЕЙЗАРЕ

Я видел при охоте с этими великими людьми очень многое, и мне не хватит времени отдельно упомянуть обо всем этом. Они могли располагать всем, чем только хотели, для охоты и ее приспособлений и всего прочего, но я не видал ничего подобного охоте моего отца, да помилует его Аллах. Не знаю, может быть, я смотрел на него глазами любви, ведь сказал же поэт:

И все, что ни делает любимый, — любимо.

Но не знаю, может быть, мой взгляд на него соответствовал действительности. Я расскажу кое-что об этом, чтобы мог судить о нем тот, кто на этом остановится.

Мой отец, да помилует его Аллах, проводил свое время за чтением Корана, постом и охотой в течение дня, а по ночам переписывал книгу великого Аллаха. Он собственноручно описал сорок шесть полных копий Корана, да помилует его Аллах, и две из них были разукрашены золотом. Один день он выезжал на охоту. Другой день отдыхал и постоянно постился.

У нас в Шейзаре было два места охоты. Одно — для охоты на куропаток и зайцев на горе к югу от города, а другое — для охоты на водяных птиц, рябчиков, зайцев и газелей на реке в зарослях к западу от города. Отец много тратил, отправляя некоторых [295] приближенных в разные города для покупки соколов, и посылал даже в Константинополь. Ему привезли оттуда соколов; слуги взяли с собой голубей, которых, по их мнению, должно было хватить для соколов, бывших с ними. Но море изменило им, и они задержались в пути настолько, что бывший с ними запас пищи для соколов пришел к концу. Они дошли до такой крайности, что стали кормить соколов рыбой, что отозвалось на их крыльях, перья которых стали ломаться и выпадать. Когда слуги отца вернулись в Шейзар с соколами, среди них все же были редкостные соколы.

У моего отца служил сокольничий, очень опытный в дрессировке соколов и уходе за ними, которого звали Ганаим. Он излечил крылья привезенных соколов и охотился с ними, причем некоторые сменили у него перья. Ганаим доставал и покупал большую часть соколов из долины Ибн аль-Ахмар, платя за них дорогую цену. Он позвал к себе несколько человек, живших на горе, расположенной поблизости от Шейзара, из жителей Башилы, Ясмалиха и Хиллет Ара, предложил им сделать у себя ловушки для соколов. Он одарил этих людей, и они ушли и построили себе хижины для охоты. Они поймали соколят, соколов, уже сменивших перья, и белых ястребов и снесли их моему отцу. “О господин наш, — сказали они ему, — мы бросили свой заработок и пашни, служа тебе, и хотели бы, чтобы ты брал у нас все, что мы наловим, и назначил нам неизменную цену, которую бы мы знали”. Отец установил цену соколенка в пятнадцать динаров, птенца ястреба — вполовину меньше. Сокола, сменявшего перья, он оценил в десять динаров, а такого же ястреба — вполовину этой цены. Таким образом, горцам открылась возможность получать динары без всякого труда и утомления. Они делали себе домик из камней по своему росту, накладывали сверху бревно и скрывали все это соломой и травой. Затем они устраивали в домике отверстие, брали голубя, привязывали его ногами к палке и высовывали из этого отверстия. Они двигали палку и вместе с ней птицу, и она развертывала крылья. Сокол видел голубя, бросался [296] на него и схватывал его. Когда охотник замечал сокола, он пододвигал палку к отверстию и, протянув руку, схватывал за ноги сокола, вцепившегося в голубя. Охотник снимал птицу, завязывал ей глаза, а на другой день с утра доставлял ее к нам. Он брал ее цену и возвращался дня через два в свой домик.Число охотников умножилось, так же как и соколов, пока их не развелось у нас столько, как кур. Некоторые из них участвовали в охоте, а некоторые сидели на шестах, так как их было много.

На службе у моего отца, да помилует его Аллах, были сокольничие и псари. Отец научил нескольких своих невольников дрессировать соколов, и они стали в этом искусны.

Отец выезжал на охоту, а мы, четверо его сыновей, были с ним. С нами были слуги, запасные лошади и оружие, так как мы не были в безопасности от франков ввиду их близости от нас ¹⁴. С нами выезжало много соколов, десять или около того, а с отцом — два сокольничих, два надсмотрщика за гепардами и два псаря. С одним из них были салунские собаки, а с другим — византийские. И в тот день, когда отец отправлялся к горе на охоту за куропатками, будучи еще вдали от нее, он говорил нам, выезжая на дорогу, ведущую к горам: “Пусть каждый из вас, кто не дочитал Корана, отъедет в сторону и дочитает”. Мы, дети нашего отца, знали Коран наизусть. Мы разъезжались в разные стороны и читали Коран до тех пор, пока отец не доезжал до места охоты и не приказывал позвать нас. Он спрашивал, сколько прочел каждый из нас, и, когда мы. ему это сообщали, говорил: “Я прочел сто стихав Корана или около этого”. Отец, да помилует его Аллах, читал Коран так, как он был ниспослан. Когда же мы достигали места охоты, он отдавал приказ своим слугам, и некоторые из них разъезжались по сторонам с сокольничими, и когда где-нибудь взлетала куропатка, с той стороны всегда был сокол, которого на нее напускали. С отцом было [297] сорок человек невольников и приближенных, опытнейших людей в охоте, и редко случалось, что улетала какая-нибудь птица или поднимался заяц или газель, и мы не излавливали ее. Достигнув гор, мы охотились до вечера и возвращались. Накормив соколов, мы бросали их в горные пруды, где они пили и купались. После сумерек мы возвращались в город.

Когда мы выезжали на водяных птиц и рябчиков, это был для нас день забавы. Мы выезжали на охоту из ворот города и подъезжали к зарослям. Гепарды и ястреба оставались снаружи зарослей, а мы подходили к ним с соколами. Если взлетал рябчик, сокол захватывал его, а если выпрыгивал заяц, выпускали на него сокола, и он также ловил его, а если нет, заяц выбегал к гепардам, и их пускали на него. Если же подымалась газель, она выбегала к гепардам, и их напускали на нее, и они ее ловили, а если нет, на нее пускали ястребов, и никакая дичь не уходила от нас иначе как по прихоти судьбы. В зарослях были большие кабаны. Мы подъезжали к ним галопом и убивали их. Мы испытывали, убивая их, самое большое наслаждение за всю охоту. Мой отец так организовывал охоту, точно организовывал сражение или важное дело. Ни один из его приближенных не отвлекался разговором со своим товарищем, и у них не было другой заботы, как тщательно наблюдать за землей, чтобы увидеть зайца или птицу в ее гнезде.

Между моим отцом и сыном Рубена ¹⁵, Торосом, Девоном-армянином ¹⁶, владыками Массисы, Антартуса, Аданы и ущелий ¹⁷, существовала большая дружба, и они обменивались письмами. Главной причиной этого было увлечение его соколами. Армяне каждый год посылали ему партию соколов штук в десять или около того, которых приносили на руке пешие армянские сокольничие; кроме того, посылали византийских собак. [298] Отец же посылал к ним лошадей, благовония и египетские материи. К нам попадали от армян красивые, редкостные соколы. В каком-то году у нас собрались соколы, принесенные из ущелий, среди которые был. молодой сокол, похожий на орла, и другие соколы поменьше. С гор же нам доставили несколько соколов, между которыми был сокол, похожий размерами на сероголовых, молодой, ширококостый, еще не сравнявшийся с другими. Однако сокольничий Ганаим говорил нам: “Среди этих соколов нет похожего на этого сокола аль-Яхшура. Он не оставит никакой дичи непойманной”. Мы не верили его словам. Ганаим обучил этого сокола, и он стал таким, как тот предполагал. Это был один из самых ловких, быстролетных и умелых соколов. Он сменил у нас перья и вышел из линьки еще лучшим, чем был. Этот сокол жил у нас долго и менял перья в продолжение тринадцати лет. Наконец он сделался как бы членом семьи и охотился как бы по долгу службы, а не так, как обыкновенно бывает у хищных птиц, которые охотятся по инстинкту, для самих себя. Место этого сокола было всегда у отца, да помилует его Аллах, и он не оставлял его у сокольничего.

Сокольничие же обыкновенно держат у себя сокола ночью и заставляют его голодать, чтобы потом лучше охотиться, но этот сокол обходился сам и делал все, что от него требовалось. Когда мы выезжали на охоту за куропатками, с нами было несколько соколов. Мой отец отдавал аль-Яхшура кому-нибудь из сокольничих и говорил ему: “Удались с ним и не посылай его вместе со всей охотящейся стаей. Походи с ним по горе”. Однажды, когда сокольничий с соколом удалились, охотники увидели куропатку, притаившуюся под деревом. Они сказали об этом моему отцу. “Подайте сюда аль-Яхшура”, — крикнул он. Как только отец поднял к соколу свою руку, тот слетел с руки сокольничего и сел на руку отца без всякого зова. Затем он вытянул голову и шею и остановил свой взгляд на сидящей куропатке. Мой отец бросил в нее палку, бывшую у него в руке, и птица вспорхнула. Отец пустил тогда на нее аль-Яхшура, и тот поймал ее на расстоянии [299] десяти локтей. Сокольничий опустился к нему, запутал ему ноги и принес к отцу. “Отойди с ним в сторону”, — сказал отец. Когда охотники увидели другую притаившуюся куропатку, сокол сделал с ней то же самое и поймал таким образом пять-шесть куропаток, захватывая их на расстоянии десяти локтей. Затем отец сказал сокольничему: “Накорми его”. — “О господин, — ответил сокольничий, — разве ты не оставишь его, чтобы нам поохотиться с ним”. — “О сынок, — сказал мой отец, — у нас десять соколов, с которыми мы можем охотиться, а этот сокол уже сделал столько вылетов, что может сократить свою жизнь”. Сокольничий кормил его и уходил с ним в сторону. Когда охота приходила к концу, мы кормили соколов и пускали их в воду, где они пили и купались, а аль-Яхшур сидел на руке сокольничего. Когда мы приближались к городу, возвращаясь обратно, и были в горах, отец говорил: “Подайте сюда аль-Яхшура”, — и нес его на своей руке. Если на пути перед ним взлетала куропатка, он бросался на нее и ловил ее, пока не делал десять вылетов или больше, смотря по тому, сколько перед ним взлетало куропаток. Сокол был сыт и не вонзал клюва в горло куропатки и не пробовал ее кровь. Когда мы входили в дом, отец говорил: “Подайте чашку воды”. Ему приносили чашку с водой, и отец придвигал ее к соколу. Аль-Яхшур был на руке у отца, да помилует его Аллах, и пил из чашки. Если он хотел купаться, то начинал болтать клювом в воде и давал понять, что он хочет купаться. Тогда отец приказывал принести большой таз с водой и ставил его перед соколом. Тот взлетал и опускался на середину таза, барахтался в воде, пока не поплавает вдоволь. Потом он подымался, его сажали на большую деревянную перчатку, сделанную для него, и придвигали к нему жаровню. Сокола причесывали и смазывали жиром, так что он высыхал от воды. Затем для него клали свернутый мех, сокол опускался на него и спал. Он оставался спать на этой подстилке среди нас, пока не проходила часть ночи, и когда отец хотел войти в гарем, он говорил одному из нас: “Снеси сокола”. Его так и несли спящим на меховой подстилке и клали рядом [300] с постелью моего отца, да помилует его Аллах. Этот сокол совершил много удивительного, но я упомяну лишь о том, что придет мне на память, ибо мой век затянулся, и годы заставили меня забыть многое из его особенностей.

Вот один пример: в доме моего отца были голуби и зеленые водяные птицы со своими самками, а также курицы из породы тех, которые ходят между коровами и ловят дворовых мух. Мой отец приходил с этим соколом на руке и садился на скамеечку во дворе, сокол сидел рядом с ним на деревянной перчатке. Он не гонялся за птицами, не бросался на них, как будто у него и не было привычки охотиться за ними. Зимой воды в окрестностях Шейзара разливались, и болота за стенами города делались как бы протоками, где заводились птицы. Мой отец приказывал сокольничему и одному из слуг выйти и приблизиться к этим птицам. Он сам брал аль-Яхшура на руку, стоял с ним на верху крепости, показывал ему птиц. Крепость была к востоку от города, а птицы — к западу. Когда отец замечал птиц, то пускал его, и он опускался и летел над городом, пока не вылетал из него и не догонял птиц. Сокольничий бил для него в барабан, птицы взлетали, и он ловил некоторых. Между птицами и тем местом, откуда пускали сокола, было большое расстояние.

Мы хаживали на охоту за водяными птицами и, возвращаясь после первой трети ночи, слышали крик птиц в больших заливах поблизости от города. Отец говорил: “Подайте сюда аль-Яхшура!” Он брал его сам, когда сокол был сыт, а подходил к птицам. Сокольничий бил в барабан, чтобы птицы взлетели, а потом отец бросал сокола на них. Если ему удавалось поймать одну из них, он опускался среди нас. Сокольничий опускался к нему, запутывал его ноги и поднимался с ним наверх. Если же сокол не ловил ни одной птицы, он спускался в какую-нибудь пещеру на берегу реки, и мы не видели и не знали, куда он спустился. Мы оставляли его и возвращались в город. На другое утро сокольничий выходил с зарей из города, схватывал этого сокола и поднимался с ним в [301] крепость к моему отцу, да помилует его Аллах. “О господин, — говорил он отцу, — всю ночь он чистил свои перья ¹⁸. Сядь на коня и посмотри, что нам делать сегодня”.

От этого сокола не уходила никакая добыча, начиная от перепела и кончая гусем и зайцем. Сокольничий очень хотел охотиться с ним на журавлей и перелетных птиц, но отец не давал ему это делать, говоря: “На журавлей и перелетных птиц будем охотиться с сероголовыми соколами”. В каком-то году этот сокол перестал выполнять то, что было для него привычно на охоте, до такой степени, что, когда его напускали на дичь и он промахивался, он не возвращался на зов. Он ослаб и перестал купаться, и мы не знали, что с ним. Потом он исправился от своих недостатков и стал охотиться. Однажды он выкупался. Сокольничий поднял его из воды, и его мокрые перья взъерошились с одной стороны. Оказалось, что на боку сокола нарыв величиною с миндалину. Сокольничий принес его к отцу и сказал: “О господин, вот что мешало соколу и едва не погубило его”. Отец схватил сокола и выжал нарыв; оттуда вышло что-то сухое, похожее на миндалину. Больное место затянулось, и аль-Яхшур вернулся к птицам, как говорится, “с мечом и ковриком для казни”.

Шихаб ад-Дин Махмуд сын Караджи, в то время владыка Хама, посылал каждый год за соколом аль-Яхшуром, требуя его к себе. Сокол отправлялся к нему с сокольничим и оставался у него двадцать дней. Шихаб ад-Дин охотился с ним, а затем сокольничий брал его и возвращался. Этот сокол умер в Шейзаре. Случилось, что я посетил Шихаб ад-Дина в Хама. Однажды утром, когда я был там, вдруг появились чтецы Корана, люди с криком “Бог велик!” и много жителей города. Я спросил: “Кто это умер?”, и мне сказали: “Одна из дочерей Шихаб ад-Дина”. Я хотел пойти за похоронами, но Шихаб ад-Дин воспротивился этому и удержал маня. Шествие вышло из города, и умершую похоронили на холме Сакрун. Когда они [302] вернулись, Шихаб ад-Дин спросил меня: “Знаешь, кто это умер?” — “Говорят, что это твой ребенок”, — ответил я. “Нет, клянусь Аллахом! — воскликнул Шихаб ад-Дин. — На самом деле это сокол аль-Яхшур. Я услыхал, что он умер, и послал взять его. Я устроил гроб и носилки и похоронил его, как он этого заслуживал”.

У моего отца, да помилует его Аллах, был гепард, который был тем же среди гепардов, чем аль-Яхшур среди соколов. Его поймали диким; это был один из самых громадных гепардов. Егерь поймал его, связал и принудил к повиновению. Его сажали на лошадь, но он не хотел охотиться. С ним делались корчи, как с человеком, у которого поражен ум, и он испускал пену. Ему подводили газеленка, но он не бросался на него и не хотел его, но наконец обнюхивал его и схватывал зубами. Это продолжалось долгое время, около года. Однажды мы выехали в заросли, и я вошел на гору к кустарнику, остановись перед входом туда. Егерь с этим гепардом был поблизости от меня. Из заросли поднялась газель и вышла ко мне. Я толкнул лошадь, бывшую подо мной, одну из лучших лошадей, желая повернуть газель к гепарду. Лошадь быстро догнала ее, сшибла грудью и опрокинула. Гепард прыгнул к газели и поймал ее, как будто он спал и проснулся. Он как бы говорил: “Берите добычи, сколько хотите”. С тех пор, когда этот гепард видел газель, он хватал ее, и егерь не мог его удержать. Гепард тащил животное и опрокидывал его, не останавливаясь, как останавливаются другие гепарды в преследовании добычи. Но в то время когда егерь говорил: “Он остановился”, — гепард опять пускался бежать и схватывал газель.

Мы охотились в Шейзаре обыкновенно за коричневой газелью, а это большой породы газель. Когда мы выходили с этим гепардом на высоты восточной стороны, где водились белые газели, мы не позволяли егерю скакать с ним вперед на лошади, пока нельзя было захватить коричневую газель. Иначе он тащил его, опрокидывал и бросался на других газелей. Казалось, будто он считает их детенышами, — так малы белые [303] газели. Этот гепард, единственный из остальных, был в доме моего отца, да помилует его Аллах. У отца была служанка, ходившая за гепардом. В пристройке дома у него было свернутое одеяло, под которым было подложено сено. В стене дома был вбит кол; егерь возвращался с гепардом с охоты к двери дома и спускал здесь животное. Там была кормушка. Потом гепард отправлялся во двор, подходил к подстилке и спал на ней. Невольница приходила и привязывала гепарда к колу, вбитому в стене. Во дворе же, клянусь Аллахом, было около двадцати коричневых и белых газелей, жеребцов, горных коз и молодых газелей, родившихся в доме. Гепард не преследовал их, не пугал и не сходил со своего места. Когда он входил в дом на свободе, он не поворачивался к газелям. Я видел, как невольница, ходившая за гепардом, расчесывала его тело гребнем. Он не противился и не убегал. Однажды этот гепард помочился на одеяло, постланное для него. Невольница трясла и била его за то, что он намочил одеяло, и он не рычал на девушку и не ударил ее.

Однажды я видел этого гепарда, когда перед егерем выскочили два зайца. Гепард догнал одного, поймал, схватил зубами и погнался за другим. Он догнал его и начал бить передними лапами, так как пасть у него была занята первым зайцем. Нанеся ему передними лапами несколько ударов, гепард остановился, и заяц ушел.

С нами вместе охотился ученый шейх Абу Абдаллах, толедский грамматик ¹⁹, да помилует его Аллах. В области грамматики это был Сибавейх ²⁰ своего времени, и я читал грамматику под его руководством в течение почти десяти лет. Он возглавлял “дом науки” в Триполи. Когда франки захватили этот город ²¹, мой отец и дядя, да помилует их обоих Аллах, послали выкупить этого шейха Абу Абдаллаха и Яниса-переписчика. Этот последний по своему почерку приближался к [304] стилю Ибн аль-Бавваба ²². Янис провел у нас в Шейзаре некоторое время и переписал для отца, да помилует его Аллах, два списка Корана. Затем он переехал в Миср и там умер.

Я видел со стороны шейха Абу Абдаллаха нечто удивительное. Я однажды вошел к нему, чтобы читать под его руководством, и нашел перед ним грамматические книги: “Книгу Сибавейха” ²³, “Книгу об особенностях” Ибн Джинни ²⁴, “Книгу разъяснении” Абу Али Фарисийского ²⁵, “Книгу блеска” ²⁶ и “Книгу предложений” ²⁷. “О шейх Абу Абдаллах, — воскликнул я, — ты прочитал все эти книги?” — “Я читал их, — ответил он, — или, вернее, клянусь Аллахом, я записал их на табличках и выучил наизусть. А хочешь знать, возьми одну из тетрадей, открой ее и прочти с начала страницы одну строчку”. Шейх прочел мне наизусть всю страницу и читал дальше, пока не дошел до конца всех тетрадок. Я увидал с его стороны великое дело, непосильное для других людей.

Это посторонняя вставка; ей не место в общем ходе рассказа о том, что я видел.

Абу Абдаллах присутствовал с нами при охоте этого гепарда. Шейх сидел верхом, вытянув ноги вперед. На земле было много шипов, которые изранили ноги до крови, но он был погружен в наблюдение за охотой гепарда и не чувствовал боли в ногах, так он был занят зрелищем того, как гепард подкрадывается к газелям, бежит за ними и прекрасно охотится.

Мой отец, да помилует его Аллах, имел счастье на редкостных, превосходных охотничьих птиц. Их было у него очень много, и среди них попадались выдающиеся. В каком-то году у него был сокол с красными глазами, [305] сменивший перья в доме. Это был превосходный сокол. От моего дяди “Венца эмиров” Абу-ль-Мутавваджа Мукаллада, да помилует его Аллах, пришло письмо из Мисра ²⁸, где он находился на службе у аль-Амира би-ахка.м-Аллаха ²⁹. Дядя писал: “Я слышал на собрании у аль-Афдаля ³⁰ упоминание о соколе с красными глазами, и аль-Афдаль расспрашивал подробности о нем и об его охоте”. Отец, да помилует его Аллах, послал этого сокола с сокольничим к аль-Афдалю. Когда сокольничий явился к нему, тот спросил: “Это и есть сокол с красными глазами?” — “Да, господин мой”, — ответил сокольничий. “За какой дичью он охотится?” — спросил аль-Афдаль. “Он ловит перепелов, перелетных птиц и разную другую дичь”, — ответил сокольничий. Этот сокол остался в Египте некоторое время, а потом вырвался из плена и улетел. Он оставался год в пустыне в зарослях сикомора и сменил там перья. Потом его опять поймали. К нам пришло письмо от моего дяди, да помилует его Аллах. Он писал: “Сокол с красными глазами пропал и сменил перья в сикоморах; Его снова поймали и охотились с ним. Этот сокол явился для птиц источником великих бед”. Однажды мы были у моего отца, да помилует его Аллах, когда к нему пришел один крестьянин из Мааррат ан-Ну'ман ³¹. С ним был сокол, сменивший перья. Перья его на крыльях и хвосте были сломаны, а размером он был с большого орла. Я никогда не видел сокола, подобного этому. Крестьянин сказал: “О господин, я ловил силком куропаток, а этот сокол ударил по куропатке, попавшей в силок. Я поймал его и принес тебе”. Отец взял сокола и щедро вознаградил того, кто подарил ему сокола. Сокольничий вылечил его перья у нас и приручил. Этот сокол был опытный охотник и сменил перья дома. Он вырвался от франков и сменил перья в горах аль-Маарры. Он оказался одним из самых быстролетных и ловких соколов. [306]

Однажды я был вместе с отцом, да помилует его Аллах, когда мы выехали на охоту. Издали к нам приближался человек, несший с собой что-то такое, чего мы не могли рассмотреть. Когда он подошел к нам, оказалось, что это молодой кречет, один из самых больших и красивых кречетов. Птица расцарапала руки человека, который ее нес. Тогда он перевернул его головой вниз, крепко держа за ноги, и кречет висел, распустив крылья. Подойдя к нам, этот человек сказал: “О господин, я поймал эту птицу и принес ее тебе”. Отец отдал кречета сокольничему, и тот выходил его и залечил те из его перьев, которые сломались. Но опыт с этим кречетом не оправдал его внешнего вида, так как охотник погубил его своим обращением с ним. Ведь кречет — как весы, и самая ничтожная вещь портит и губит его. А этот сокольничий был известный мастер в обучении птиц.

Когда мы выходили из ворот города на охоту, с нами было все снаряжение для охоты, вплоть до сетей, луков, лопат и крючьев для дичи, которая прячется в берлогах. С нами были охотничьи птицы, соколы разных пород и кречеты, а также гепарды и собаки. Когда мы выходили из города, отец пускал кружить в воздухе двух кречетов, и они не переставали кружить над выездом. Когда один из них уклонялся от направления пути, сокольничий начинал помахивать и указывать рукой, какой стороны нужно было держаться, и кречет, клянусь Аллахом, сейчас же возвращался и летел в этом направлении. Я видел, как отец пустил кречета кружить над стаей вяхирей, опустившихся на болото. Когда кречет приготовился броситься на птиц, для него били в барабан. Птицы взлетели, и кречет ринулся на них. Он ударил одного вяхиря по голове, оторвал ее, схватил птицу и опустился. Клянусь Аллахом, мы везде разыскивали эту голову, но не нашли ни следа от нее. Она упала далеко в воду, так как мы были поблизости от реки.

Один из слуг моего отца, по имени Ахмед ибн Му-джир, который не был среди тех, кто выезжал с отцом на охоту, сказал ему однажды: “О господин, я бы очень хотел посмотреть охоту”. — “Подведите для Ахмеда [307] коня, пусть он сядет и едет с нами”, — сказал отец. Мы выехали на охоту за рябчиками. Один рябчик-самец взлетел и быстро замахал крыльями, как они обыкновенно это делают. На руке моего отца, да помилует его Аллах, сидел аль-Яхшур. Отец пустил его, и он полетел, стелясь над землей, так что трава хлестала его грудь. Рябчик же поднялся на большую высоту. Ахмед ибн Муджир сказал моему отцу: “О господин мой, клянусь твоей жизнью, он забавляется с рябчиком, прежде чем поймать его”.

Из земли румов моему отцу послали византийских породистых собак, самцов и самок. Они у нас размножились, и охота на птиц была их врожденной способностью. Я видел одну из этих собак — маленького щенка, который вышел сзади собак, бывших с псарем. Этот последний пустил сокола на рябчика, подававшего голос из-за кустов на берегу реки. За соколом послали собак, чтобы они заставили взлететь рябчика, щенок остановился на берету. Когда рябчик взлетел, щенок прыгнул за ним с берега и упал в середину ручья. Он не умел охотиться и никогда еще не принимал участия в охоте. Я видел еще одну из этих византийских собак, когда куропатка подала голос на горе в непроходимых зарослях белены. Собака вошла к куропатке и задержалась в кустах. Затем мы услыхали внутри в зарослях белены треск, и отец, да помилует его Аллах, сказал: “В кустах дикий зверь; собака погибла”. Но через минуту собака вышла, таща за ногу шакала, бывшего в кустах, которого она загрызла, потащила и вытащила к нам.

Мой отец, да помилует его Аллах, отправился в Исфахан ³² ко двору султана Мелик-шаха ³³, да помилует его Аллах. Он рассказал мне впоследствии следующее: “Когда я закончил свои дела у султана и хотел уехать, я пожелал взять с собой охотничью птицу, чтобы забавляться ею по дороге. Мне принесли сокола и с ним ученую ласку, выгонявшую рябчика из зарослей белены. [308] Я взял также сероголовых соколов для охоты за зайцами и дрофами. Уход за соколами еще более затруднил этот далекий и тяжкий путь”.

У моего отца, да помилует его Аллах, были прекрасные салукские собаки. Однажды отец пустил соколов на газелей, когда земля сделалась вязкой от грязи после дождя. Я был с ним, еще маленьким мальчиком, и сидел на кляче, принадлежавшей мне... Лошади остальных всадников остановились и не двигались в грязи, а моя кляча вследствие легкости моего тела оправилась со всеми трудностями. Сокол и собака свалили газель на землю, и отец сказал мне: “Усама, поезжай к газели, сойди с коня и держи ее за ноги, пока мы не подъедем”. Я так и сделал, а отец, да помилует его Аллах, подъехал и приколол газель. С ним была желтая породистая собака, которую называли Хаадаткой. Она сваляла газель и стояла на месте. Вдруг стадо газелей, одну из которых мы поймали, опять направилось к нам. Отец, да помилует его Аллах, схватил эту собаку за ошейник и повел ее мерным шагом, чтобы она заметила газелей. Потом он пустил ее на животных, и она поймала еще одну газель. Мой отец, да помилует его Аллах, несмотря на то что был грузен телом и стар годами и постоянно постился, целый день не переставая скакал на лошади и не выезжал на охоту иначе, как на породистой кобыле или коне. Мы, четыре его сына, выезжавшие с ним, уставали и утомлялись, а он не слабел от утомления и не уставал. Ни одному из его егерей, конюхов или оруженосцев не позволялось замедлить свою скачку за дичью.

У меня был один слуга, по имени Юсуф, который нас мое копье и щит и вел на поводу мою лошадь. Он не скакал за дичью и не преследовал ее; Мой отец гневался на него за это каждый раз, когда мы выезжали на охоту. Мой слуга сказал ему: “О господин мой, никто из присутствующих, упаси Аллах, не приносит тебе столько пользы, как твой сын Усама, позволь же мне находиться за ним с его лошадью и оружием. Если он тебе понадобится, ты найдешь его, и считай, что меня с вами нет”. После этого отец уже не бранил Юсуфа и не сердился за то, что он не скачет за дичью. [309]

Владыка Антиохии пошел против нас, сражался с нами и ушел, не заключив мира ³⁴. Мой отец, да помилует его Аллах, выехал на охоту, хотя арьергард франков еще не удалился от города. Наша конница преследовала франков, и они повернули к ней. Мой отец уже отдалился от города, и когда франки подошли обратно к городу, отец поднялся на Телль Сиккин. Он увидел франков, которые были между ним и городом, но продолжал оставаться на холме, пока франки не ушли от города. Тогда отец возвратился к охоте.

Он гонял козуль в области крепости аль-Джиср ³⁵, да помилует его Аллах, и однажды свалил из них пять или шесть, сидя на своей темно-гнедой кобыле, которую называли “кобыла Хурджи” по имени ее хозяина, который ее продал. Отец купил у него эту кобылу за триста двадцать динаров. Когда он гнал последнего оленя, передняя нога лошади попала в яму, вырытую для кабанов. Лошадь опрокинулась на отца и сломала ему ключицу. Затем она поднялась, ускакала локтей на двадцать, пока отец лежал сброшенный, но вернулась и остановилась над его головой, испуская жалобное ржание, пока отец не поднялся и его слуги, подойдя к нему, не посадили его на лошадь. Вот как поступают арабские лошади.

Я выехал с отцом, да помилует его Аллах, направляясь в горы на охоту за куропатками. Один из его слуг, по имени Лулу, да помилует его Аллах, опустился вниз по какому-то делу, когда мы были вблизи от города, на заре. Под Лулу была рабочая лошадь. Когда она увидала тень колчана своего хозяина, она испугалась ее, сбросила Лулу и сама убежала. Клянусь Аллахом, я скакал за ней вместе со слугами от зари до захода солнца, пока мы не загнали ее в конюшню одного человека в какой-то заросли тростника. Конюшие протянули впереди лошади веревку и схватили ее, как хватают дикого зверя. Я взял лошадь и возвратился. Мой отец, да помилует его Аллах, стоял около самого города, ожидая меня; он не охотился и не уезжал домой. [310] Такие лошади больше похожи на диких зверей, чем на лошадей.

Отец, да помилует его Аллах, рассказал мне следующее: “Я выезжал на охоту, и со мной выезжал начальник Абу Тураб Хайдер, сын Катрамы, да помилует его Аллах. Это был наставник моего отца, и отец выучил с ним наизусть Коран и занимался с ним арабским языком. Когда мы прибывали на место охоты, он сходил с коня, садился на скалу и читал Коран, а мы охотились вокруг него. Когда мы кончали охоту, шейх садился на лошадь и ехал с нами. Однажды он сказал: “О господин наш, я сидел на камне, когда маленькая куропатка торопливо, несмотря на усталость, подлетела к скале, на которой я сидел, и спряталась. Вдруг сзади показался сокол. Он был еще далеко от нее и опустился на землю напротив меня. Лулу принялся кричать: “Смотри, смотри, господин наш!”. Он подскакал, а я говорил: “О боже, скрой птицу”. — “О господин наш, где куропатка?” — спросил Лулу. “Я ничего не видел, — ответил я, — сюда никто не залетал”. Лулу сошел со своей лошади и обошел кругом камня, заглянул под него и увидал куропатку. “Я говорю, что куропатка здесь, — воскликнул он, — а ты говоришь, что нет”. Он захватил ее, о господин наш, сломал ей ноги и бросил соколу,— закончил шейх, — а мое сердце разрывалось за нее”.

Этот Лулу, да помилует его Аллах, был опытнейшим охотником. Однажды я видел его, когда к нам появились из пустыни отбившиеся от стаи зайцы. Мы выехали на охоту за ними и ловили много их; это были маленькие красные зайцы. Я был свидетелем того, как Лулу обнаружил десять зайцев, ранил девять из них своими стрелами и захватил их. Затем он выгнал десятого зайца, но отец, да помилует его Аллах, сказал ему: “Оставь его, сохрани его для собак, это будет для них забавой”. Зайца сохранили и пустили на него собак, но заяц убежал и спасся. “О господин мой, — сказал Лулу, — если бы ты мне позволил, я бы его ранил и поймал”.

Однажды при мне подняли зайца и пустили на него собак. Заяц спрятался в нору в области Хувайбы, за [311] ним вошла в нору черная собака, но сейчас же вышла, корчась. Она упала и умерла, и мы не успели уйти, как она лопнула, околела и разложилась. Произошло это потому, что ее ужалила в норе змея.

Вот один из удивительных случаев, виденных мною на охоте с соколами. Я выехал с отцом, да помилует его Аллах, после дождей, которые долго не прекращались и мешали нам в течение нескольких дней. Когда дождь перестал, мы выехали с соколами, желая поохотиться на водяных птиц. Мы увидали птиц, плескавшихся в болоте под холмом. Мой отец выехал вперед и пустил на них сокола, сменившего перья дома. Сокол поднялся вверх с птицами, ударил некоторых из них и спустился, но мы не видели с ним никакой добычи. Мы сошли около него с коней, и оказалось, что он поймал скворца и покрыл его своей лапой. Он не ранил его и не причинил ему вреда. Сокольничий сошел с коня и освободил скворца целым.

Я видел со стороны диких гусей горячность и доблесть, подобную горячности и доблести людей. Однажды мы пустили соколов на стаю гусей и стали бить в барабан; птицы взлетели, а соколы бросились преследовать одну из них и выхватили ее из среды остальных. Мы были в отдалении от нее, она закричала, и пять-шесть гусей бросились к ней и принялись бить соколов своими крыльями. И если бы мы поспешно не подъехали к ним, они бы освободили пойманную птицу и сломали бы крылья соколов своими клювами. Эта горячность противоположна горячности дрофы, потому что, когда к ним приближается сокол, они спускаются на землю, и какие бы крути ни описывал вокруг нее сокол, она поворачивается к нему хвостом, а когда он приближается к ней, она бросает в него свои извержения и мочит ему перья, засоряет ему оба глаза н улетает; если же то, что она делает, не попадает в цель, сокол схватывает ее.

Примером необыкновенной охоты соколов моего отца, да помилует его Аллах, может служить следующее. На руке отца был молодой замечательный сокол. У одного ручья водились аймы, а это большая птица, цветом похожая на цапель, только они больше журавлей, [312] и расстояние от конца одного их крыла до конца другого крыла — четырнадцать пядей. Сокол начал преследовать птицу, отец пустил его на нее и стал бить в барабан. Айма взлетела, и сокол бросился на нее, схватил ее, и оба упали в воду; это было причиной опасения сокола, а иначе айма убила бы его своим клювом. Один из слуг отца бросился в воду одетым и вооруженным, он схватил айму и вытащил ее. Когда она оказалась на земле, сокол начал смотреть на нее, кричать и улетать от нее. Он никогда больше ей не показывался. Я не видел, чтобы другие соколы охотились на эту птицу, потому что она такова, как сказал Абу-ль-Ала сын Сулеймана ³⁶ о грифоне ³⁷: “Я смотрю на грифона, как на птицу слишком большую для того, чтобы за ней охотились”.

Мой отец, да помилует его Аллах, отправлялся к крепости аль-Джиср, изобиловавшей дичью. Он оставался там несколько дней, а мы были с ним и охотились за куропатками, рябчиками, водяными птицами, козулями, газелями и зайцами. Однажды он отправился к крепости, и мы выехали на охоту за рябчиками. Отец пустил на рябчика сокола, которого нес и обучил невольник по имени Николай. Николай поскакал вслед за соколом, когда рябчик подал голос из чащи. Вдруг крики Николая наполнили наши уши, и он вскачь вернулся обратно. “Что с тобой?” — спросили мы его. “Лев вышел из чащи, в которой засел рябчик! — ответил Николай. — Я оставил там сокола и убежал”. Но лев оказался таким же трусом, как и Николай. Когда он услыхал колокольчики сокола, он вышел из зарослей и бросился бегом в чащу.

Выезжая на охоту, мы отдыхали на обратном пути около Бушамира, маленькой речки близ крепости. Мы посылали привести рыбаков и видели с их стороны удивительные вещи. Среди них был один, у которого была тростниковая палка с дротиком на конце, похожим на [313] пику, в середине трости был желобок и в нем три железных зубца; каждый из них был длиной в локоть. На конце тростника была укреплена длинная веревка, привязанная к руке рыбака ³⁸; этот последний стоял на берегу в узком месте реки и смотрел на рыб, которых ударял этой тростью с железными зубцами и неизменно попадал в цель. Затем он подтягивал трость с помощью этой веревки и вытаскивал из воды с рыбой на ней. У другого рыбака был кусок дерева величиной с кулак, на одном конце которого был железный шип, а на другом — веревка, привязанная к его руке. Рыбак спускался, плыл по воде и высматривал рыб; он протыкал их шипом и оставлял их в воде, а затем подымался и подтягивал их с помощью веревки, так что вытаскивал и шип и пойманную рыбу. Еще другой рыбак спускался в воду и плыл, проводя руками под деревьями ивы, росшими по берегам. Он захватывал рыб, всовывая свои пальцы под жабры так, что они не двигались и не убегали; рыбак ловил их и выходил из воды. Это доставляло нам такое же развлечение, как развлечение при охоте с соколами.

Дождь и ветер, не прекращаясь, свирепствовали против нас в течение нескольких дней, когда мы были в крепости аль-Джисра, а затем дождь прекратился на некоторое время. Ганаим, сокольничий, пришел к нам и сказал моему отцу: “Соколы голодны и отлично подходят для охоты. Наступила хорошая погода, и небо прояснилось. Не выйдешь ли на охоту?” — “Хорошо”, — ответил отец. Мы сели на коней, но не успели выехать дальше равнины, как ворота небес разверзлись и полил дождь. Мы сказали Ганаиму: “Ты утверждал, что погода стала хорошей и небо ясно, и вывел нас под такой дождь”. — “А разве не было у вас глаз, чтобы видеть тучи и признаки дождя? — ответил Ганаим. — Вы могли мне сказать: “Ты лжешь себе в бороду! Погода нехороша, и небо небезоблачно”. Этот Ганаим был отличный мастер в дрессировке кречетов и соколов, опытный человек в уходе за охотничьими птицами, интересный [314] собеседник и прекрасный друг. В охотничьих птицах ой видел и то, что ведомо, и то, что неведомо. Однажды мы выехали на охоту из крепости Шейзар и заметили что-то у мельницы аль-Джалали. Это оказался журавль. лежавший на земле. Слуга сошел с коня и перевернул его: журавль был мертв, но его тело было еще теплое и не успело остыть. Журавля увидал Ганаим и сказал “Его поймал аль-Лазик ³⁹. Посмотри-ка ему под крылья”. Оказалось, что бок журавля проклеван и сердце съедено. “Аль-Лазик такая же охотничья птица, как аль-Аусак,— сказал Ганаим. — Она настигает журавля, вцепляется ему под крыло, проклевывает отверстие между ребер и съедает сердце”.

Аллах, да будет ему слава, судил мне поступить на службу к атабеку Зенги, да помилует его Аллах ⁴⁰. К нему доставили охотничью птицу, похожую на аль-Аусака, с красным клювом и ногами. Веки ее глаз также были красны. Это была одна из лучших птиц, и говорили, что этот аль-Лазик пробыл у него лишь несколько дней, а потом перегрыз клювом свои ремни и улетел.

Однажды отец, да помилует его Аллах, выехал па охоту за газелями, и я был с ним, еще маленький мальчик. Он приехал к “Долине Мостов”; там оказались разбойники-рабы, грабившие на дороге. Отец схватил и связал их и отдал в руки нескольких своих слуг, чтобы те отвели их в тюрьму в Шейзаре. Я взял у кого-то из них пику, и мы отправились дальше на охоту. Нам встретилось стадо диких ослов. “О господин, — сказал я отцу, — я не видал диких ослов до сего дня; если прикажешь, я пойду посмотрю на них”. — “Сделай так”, — сказал отец. Подо мной была гнедая чистокровная лошадь, и я поскакал, держа в руке эту самую пику, которую взял у разбойников. Я попал в середину стада, отделил из него одного осла и стал колоть его пикой. Но это не причинило ослу никакого вреда от слабости моей руки и малой остроты лезвия. Я погнал осла, пока [315]

Животные погибают раэнообразной смертью. Мой отец, да помилует его Аллах, пустил однажды белого ястреба на куропатку. Куропатка упала в кусты, и ястреб вошел туда с нею. В кустах был шакал, который схватил ястреба и оторвал ему голову, а это был один из отборных и самых быстролетных ястребов. Я видел еще такой пример гибели охотничьих птиц. Однажды я выехал на охоту, и передо мной ехал слуга, с которым [316] был белый ястреб. Он пустил его на воробьев, и ястреб схватил одного из них. Слуга подошел и хотел взять воробья. Ястреб затряс головой, его вырвало кровью, и он упал мертвый, а воробей остался растерзанным в его когтях. Да будет слава тому, кто определяет срок кончины!

Однажды утром первого числа реджеба, когда мы постились, я сказал отцу, да помилует его Аллах: «Я бы очень хотел выехать отвлечься от поста охотой ⁴¹».— «Поезжай», — сказал отец. Я выехал вместе с братом Беха ад-Даула Абу-ль-Мугисом Мункызом, да помилует его Аллах, направляясь в заросли. С нами было несколько соколов. Мы вошли в заросли лакричника и [317] подняли кабана-самца. Мой брат ударил кабана копьем, ранил его, и тот вошел в заросли. Мой брат сказал: “Сейчас его рана заставит его вернуться. Он выйдет, я встречу его, ударю копьем и убью”. — “Не делай этого, — сказал я, — кабан ударит твою лошадь и убьет ее”. Пока мы разговаривали, кабан вышел, направляясь в другую заросль. Мой брат встретил его и ударил по горбу, так что сломался кончик копья, которым он нанес удар. Кабан залез под гнедую лошадь моего брата, жеребую десять месяцев, с белыми ногами и хвостом, ударил ее и свалил вместе с всадником. У лошади оказалось вывернуто бедро, и она погибла, а у моего брата оторвало мизинец на руке, и его перстень сломался. Я поскакал за кабаном, который вошел в густые заросли лакричника и асфоделя, где были спящие быки, которых я не видал из болота, где стоял. Один из быков поднялся и толкнул мою лошадь в грудь. Я упал так же, как и лошадь, узда которой оборвалась. Я поднялся, сел на коня и догнал быка, который бросился в воду. Я остановился на берегу реки и уколол быка своим копьем. Копье вонзилось в тело быка и сломалось там на расстоянии двух локтей. Когда копье сломалось, лезвие его осталось в теле быка. Бык поплыл к противоположному берегу. Мы закричали нескольким людям на той стороне, которые делали кирпичи для постройки домов в одной из деревень моего дяди. Они подошли и остановились над быком, который попал под выступ берета и не мог оттуда выбраться. Они стали бросать в него громадными камнями и почти убили его. Я сказал своему стремянному: “Спустись к быку”. Стремянный снял доспехи, разделся, взял его за ноги и притащил к нам, говоря: “Пусть Аллах дарует вам узнать благословение поста в реджеб, который мы начали нечистым кабаном”. Если бы у кабана были такие же когти и зубы, как у льва, он был бы еще больше опасен, чем лев. Я видел одну самку кабана, которую мы отогнали от детенышей. Один из поросят стал бить мордой копыто лошади слуги, бывшего со мной. А ростом этот поросенок был с котенка. Мой слуга вынул из колчана стрелу и нагнулся к поросенку, проткнул его ею и поднял на стреле. Я удивился тому, что этот поросенок [318] возмущается и бьет копыто лошади, когда его самого можно поднять на кончике стрелы.

Еще один удивительный случай на охоте. Мы выезжали на гору, чтобы поохотиться за куропатками. С нами было десять соколов, с которыми мы охотились весь день. Сокольничие разъехались по горе, и с каждым из них было два-три конных невольника. С нами оставались два псаря, из “старых одного звали Бутрус, а другого — Зарзур Бадия. Каждый раз, когда сокола пускали на куропатку и она подавала голос, ему кричали: “Эй, Бутрус!”, и он бежал так быстро, как дромадер, и так весь день он бегал от горы к горе вместе со своим товарищем. Когда мы, покормив соколов, возвращались обратно, Бутрус брал большой камень и бежал за каким-нибудь невольником, ударяя его камнем. Слуга тоже брал камень и бил Бутруса. Бутрус не переставал гоняться за слугами, хотя они были на лошадях, а он пеший, и бросать в них камнями от самой горы до ворот города, как будто и не бегал весь день от одной горы к другой.

Удивительное отличие византийских собак заключается в том, что они не едят птиц, а если и едят, то только голову или ноги, на которых нет мяса, или кости, мясо которых съели соколы. У моего отца, да помилует его Аллах, была черная собака. Слуги ставили ей вечером на голову светильник и садились играть в шахматы. Собака не двигалась и не уходила, пока ее глаза не начинали гноиться. Мой отец, да помилует его Аллах, сердился на слуг и говорил им: “Вы губите эту собаку”. Но они не оставляли ее в покое.

Эмир Шихаб ад-Дин Малик ибн Салим ибн Малик, владыка крепости Джа'бара ⁴², подарил моему отцу, да помилует его Аллах, ученую собаку, которую пускали под соколом на газелей. Она показывала нам удивительные вещи. Охота с соколами происходила в таком порядке. Сначала пускали переднего. Он вцеплялся в ухо газели и наносил ей удары. Потом пускали его помощника, который ударял другую газель, а когда пускали [319] второго помощника, он делал то же самое. Так же пускали и четвертого. Каждый сокол ударял одну из газелей. Первый из них вцеплялся газели в ухо и отделял ее от других газелей. Остальные соколы поворачивались к нему и оставляли тех газелей, которым наносили удары. Эта собака бежала под соколами и поворачивалась только к тем газелям, на которых сидел один из них. Если случалось, что показывался орел, соколы оставляли газелей, те убегали, а соколы начинали кружить. Мы видели, что эта собака бросала газелей, когда от них улетали соколы, и начинала бегать и кружиться на земле, подобно тому, как соколы кружились в воздухе. Она не переставала кружиться под ними, пока те не спускались на зов. Тогда останавливалась и шла вслед за лошадьми. Между Шихаб ад-Дином Маликом и моим отцом, да помилует их обоих Аллах, была большая дружба, и они обменивались письмами и гонцами. Шихаб ад-Дин однажды прислал сказать отцу: “Мы выехали на охоту за газелями и поймали три тысячи детенышей в один день”. Это объясняется тем, что газели изобилуют в области крепости Джа'бара. В то время, когда газели приносят детенышей, охотники выходят на конях и пешком и забирают тех детенышей, которые родились в эту ночь, в предыдущую или за две-три ночи раньше. Они собирают их, как собирают хворост или сено. Рябчики попадаются у них в зарослях на Евфрате в большом количестве, и если вскрыть внутренности рябчика, вынуть то, что в нем находится, и набить волосами, запах птицы не портится на много дней.

Однажды я видел рябчика, которому вскрыли живот и выдули желудок. Там оказалась змея длиною около пяди, которую рябчик съел.

Один раз мы убили змею, из желудка которой вышла другая змея, проглоченная первой. Она была здорова, немного меньше ее и уползла.

В природе всех животных лежит вражда сильного к слабому.

Несправедливость — одно из свойств души, и если ты найдешь воздерживающегося, это потому, что у него есть причина не быть несправедливым. [320]

Я не в силах и не в состоянии перечислить все охоты, в которых участвовал за семьдесят лет моей жизни. Да ведь и тратить время на пустые рассказы — одно из величайших бедствий. Я прошу прощения у великого Аллаха, если потрачу то немногое, что осталось мне от жизни, иначе как в повиновении ему и добывании себе награды и воздаяния, и Аллах благословенный и великий простит грехи и одарит в своей милости дарами. Он милосерд; надеющийся на него не будет обманут, а просящий не будет им отвергнут.

Комментарии

1 В 1130—1137 годах, во время первой долгой отлучки Усамы из Шейзара еще при жизни отца.

2 Нисибин — древний город к северо-западу от Мосула, к югу от Мардина.

3 Приток Хабура.

4 Город к юго-востоку от Нисибина, к западу от Мосула.

5 Усама переехал в Дамаск ко двору Буридов после смерти отца в 1133 году и пробыл там первый раз до 1144 года.

6 Банияс — город на южных отрогах Антиливана, около истоков Иордана.

7 В 1144 — 1154 годах.

8 Аль-Хафиз — фатымидский халиф (1130—1149).

9 Му'ин ад-Дин Анар — правитель Дамаска при Буридах.

10 Фулько V — король иерусалимский (1131—1142), в союзе с которым находились одно время дамасские Буриды.

11 Крепость Кайфа, в Диарбекре, у северо-восточной границы Сирии, была местопребыванием Усамы в 1164—1174 годах.

12 Нур ад-Дин — сын и преемник атабека Зенги, гостеприимством которого в Дамаске Усама пользовался в 1154—1164 годах.

13 Сын правителя Хама.

14 Апамея, принадлежавшая франкам с 1106 года, находилась только в 20 километрах от Шейзара.

15 Рубен — армянский князь из династии Багратидов, около 1080 года добившийся самостоятельности.

16 Левон — родственник Жоселена, графа эдесского, преемник Рубена, умерший в византийском плену в 1144 году.

17 Названные местности находятся в Киликии на границе с Малой Азией.

18 Текст искажен и не поддается переводу.

19 Один из двух наиболее близких учителей Усамы.

20 Сибавейх — величайший арабский грамматик раннего периода (умер около 796 г.).

21 Произошло это летом 1109 года.

22 Знаменитый арабский каллиграф (умер в Багдаде в 1022 или 10Э2 г.).

23 Основное грамматическое сочинение Сибавейха у арабов в знак особого уважения называлось, так же как Коран, просто “книга”.

24 Филолог Абу-ль-Фатх Осман ибн Джинни (умер в 1002г.).

25 Абу Али аль-Хасан аль-Фариси (умер в 987 г.).

26 Сочинение упомянутого Ибн Джинни. Его заглавие “Китаб аль-лума” читается и толкуется различно.

27 Сочинений с таким заглавием было несколько.

28 Египта или Каира.

29 Аль-Амир — фатымидский халиф (1101—1130).

30 Аль-Афдаль — влиятельный везир трех фатымидских халифов, казненный при аль-Амире в 1121 году.

31 Селение к югу от Алеппо.

32 Путешествие это относится к 1085 году, когда отцу Усаыы, Муршиду, было 18 лет. .

33 Сельджукский султан Мелик-шах правил в 10713—1092 годах

34 Событие относится, по-видимому, к 1108 или 1110 году.

35 Часто упоминавшееся предмостное укрепление в Шейзаре

36 Абу-ль-Ала — знаменитый слепой поэт-философ из аль-Маарры (умер в 1057 г).

37 Грифон — только условная передача арабского названия аль-Анка, под которым разумеется какая-то мифическая птица. Некоторые хотят видеть в ней феникса.

38 Не совсем ясное по тексту описание имеет в виду, вероятно, какую-нибудь разновидность остроги или гарпуна.

39 Аль-Лааик и аль-Аусак, упоминающийся ниже, по-видимому, представляют не столько собственные имена, сколько названия особых разновидностей охотничьих птиц.

40 Как упоминалось неоднократно, Усама был при дворе ата бека Зенги в 1130—1137 годах.