НОВЫЕ МАТЕРИАЛЫ О ДЬЯКЕ ИВАНЕ ТИМОФЕЕВЕ — АВТОРЕ “ВРЕМЕННИКА”

Иван Тимофеев — один из наиболее ярких писателей начала XVII в. В своем “Временнике” он дал интересное и красочное изображение событий классовой борьбы в России и польско-шведской интервенции в Русское государство.

Биография Тимофеева наиболее полно освещена в книге С.Ф. Платонова ¹. Ряд сведений о Тимофееве сообщает Н.П. Лихачев ².

В последующих исследованиях о Тимофееве П.Г. Васенко, И.И. Полосина, О.А. Державиной ³ новых фактов, касающихся биографии Тимофеева, не приводится.

Известно, что в 1598 г. Тимофеев в качестве дьяка одного из московских приказов подписал грамоту об избрании на царство Бориса Годунова ⁴. В 1604—1605 гг. он состоял дьяком Приказа Большого прихода ⁵. В 1605 г. Тимофеев участвовал в походе против Лжедмитрия I ⁶, а после его воцарения производился в Туле верстанье епифанских новиков ⁷.

В царствование Василия Шуйского, во время подступа Болотникова к Москве, Тимофеев находился там в осаде ⁸. Затем он участвовал в походе против Болотникова к Калуге и Туле ⁹.

В 1607 г. Тимофеев получил назначение в качестве дьяка в Новгород ¹⁰. В конце 1608 г. там произошло восстание, в результате которого был убит воевода М. И. Татищев ¹¹. По поручению М. В. Скопина-Шуйского (находившегося в Новгороде для [163]

переговоров о военной помощи со Швецией и для сбора ратных людей) Тимофеев участвовал в описи и оценке имущества М. И. Татищева ¹².

К началу 1610 г. Тимофеев отбыл срок своей службы в Новгороде, но не смог сразу выехать в Москву ¹³, а в июле 1611 г. Новгород был захвачен шведскими войсками. В Новгороде Тимофеев оставался до конца шведской интервенции. В 1618—1620 гг. он был дьяком в Астрахани ¹⁴, в 1622—1626 гг.— в Ярославле ¹⁵, в 1626—1628 гг.— в Нижнем Новгороде ¹⁶.

Год смерти Тимофеева неизвестен; в 1628 г. он был еще жив (так как его имя фигурирует в боярской книге 7137 г., т. е. 1628—1629 гг.). В боярской книге 7144 г. (1635—36 гг.) Тимофеев уже не значится. По предположению С. Ф. Платонова, Тимофеев умер около 1629 г. ¹⁷.

В биографии Тимофеева наименее освещен новгородский период его жизни. Публикуемые три дела ¹⁸, извлеченные из Стокгольмского государственного архива, должны восполнить этот пробел.

Первое дело относится к апрелю 1611 г., т.е. ко времени накануне захвата Новгорода шведами, и, по-видимому, возбуждено сторонниками убитого воеводы М. И. Татищева, враждебно относившимися к Тимофееву. Последний обвинялся в том, что вместе с протопопом Амосом утаил два образа из опальной “рухляди” Татищева, в составлении описи которой он участвовал. Из дела выясняется близость Тимофеева к М.В. Скопину-Шуйскому. Дело против Тимофеева было возбуждено, по-видимому, в целях его компрометации. В 1611 г. в Новгороде был получен приговор Первого ополчения об избрании в русские цари шведского королевича, сына короля Карла IX. Тимофеев не был сторонником идет водворения на русский престол в качестве правителя представителя другой страны и чуждой династии. За это политические противники Тимофеева решили его опорочить.

Второе публикуемое дело о Тимофееве относится к июлю 1614 г. Дьяк просил его “пожаловать рожью”, оставшейся в дер. Родивонове в поместье уехавшего из Новгорода Г. П. Загоскина. Видимо, материальное положение Тимофеева при шведском владычестве было тяжелым.

Третье дело датируется 1615 г.; оно возбуждено дьяком Пятым Григорьевым, обвинявшим Тимофеева в ряде служебных злоупотреблений. Тимофеев подал встречную челобитную, обвинив Пятого Григорьева в клевете.

В этот период в Новгороде усиливается недовольство действиями шведов, а Иван Тимофеев принадлежал к числу людей, не мирившихся со шведским господством, хотя и действовавших в условиях интервенции весьма осторожно. Пятой Григорьев, напротив, был одним из близких к шведским властям лиц, выполнявших ряд их ответственных поручений по сбору налогов с населения и т. д. Его имя постоянно встречается в документах новгородского архива, относящегося ко времени [164] шведской оккупации Новгорода. Можно думать, что дело, начатое Пятым Григорьевым против Тимофеева, имело не только узко личные мотивы, а ставило целью его общественно-политическую компрометацию. Дело Тимофеева вел шведский генерал Э. К. Горн, весьма раздраженный тем, что его попытки добиться присяги от населения на имя шведского короля не удаются, и искавший виновных массового неповиновения. В отношении Тимофеева были собраны все обвинения, какие только можно было выкопать. Вспомнили и дело 1611 г. и все распространявшиеся в связи с ним слухи.

Предаваясь в своем “Временнике” воспоминаниям о годах, проведенных в “плену” в Новгороде, Тимофеев писал, что он боялся не только интервентов, “иже град враждебно, яко змиеве, своими зубы держащих”, но и их единомышленников из числа русских людей (“своеверных”), “иже приседят о нас тайно в ловителех ко еллином”, которые действовали вместе со шведскими захватчиками против русских патриотов ¹⁹.

Говоря о подобных двурушниках и изменниках своему народу, Тимофеев, возможно, имел в виду и Пятого Григорьева. Таким образом, публикуемое дело помогает пониманию текста “Временника” Тимофеева.

№ 1

Лета 7119-го апреля в... ²⁰ день боярину и воеводе князю Ивану Никитичю Болшому Одоевскому да дьяком Корнилову Иевлеву да Семейке Самсонову сказывал гость Степан Иголкин: был де он у опалных животов у Михайловых Татищева з дьяком с Ываном Тимофеевым у переписки и у оценки. И в тех де опальных животех было божие милосердье, образы, образ Спасов да образ Николы чюдотворца, обложены золотом. Да у тех же де образов было много прикладу, золотых, и украшены жемчюги и каменьем дорогим, а у Николы де чюдотворца киот серебрян, а на затворкех у киота резаны чюдеса святого Николы. А ныне де велено им считати дьяка Петра Третьякова в приходе и в росходе, и написана де в книгах божье милосердье, образы окладные и неокладные Михаила Татищева. И в тех де книгах те образы, образ Спасов и Николы чюдотворца, не написаны не ведомо для чево: где ныне те образы. И про то б велети допросити дияка Ивана Тимофеева, где ныне те образы, А как де они Михайлову рухлядь переписывали, и дияк де Иван Тимофеев им тех образов смотреть не давал не ведомо для чево.

И боярин и воевода князь Иван Никитич Болшой Одоевской да дьяки Корнило Иевлев да Семейко Самсонов велели дьяка Ивана Тимофеева для допросу поставити перед собою.

И перед боярином и воеводою и перед дьяки дьяк Иван Тимофеев ставлен и про те образы допрашиван: где ныне те образы, Спасов к Николы чюдотворца, и для чево те образы в книгах не написаны?

И дияк Иван Тимофеев в роспросе сказал: приказал де ему переписывать боярин и воевода князь Михайло Васильевич Шуйской опалную рухлядь Михайла Татищева, а с ним деи у той переписи были гость Степан Иголкин и иные торговые люди, и в той де рухляди было божья милосердья образ Спасов обложен золотом, да образ Николы чюдотворца обложен золотом же, киот серебрян. А что де тем образом промен, и то де писано в росписех, как он росписывался з дияки с Чюлком [165] Бартеневым да о Корнилом Иевлевым и какову роспись дал опалным животом Ивану Салтыкову. А для чего оне в книгах не описаны, тово он не ведает. А как де поехал из Великого Новагорода боярин князь Михайло Васильевич Шуйской и приказал де те образы дати софейскому протопопу Амосу по его челобитью потому: сказал де протопоп князю Михаилу Васильевичю, что Михайло Татищев был ему сын духовной, и те де образы приказал ему при себе по своей душе и по своих родителех, и те де образы по боярскому приказу отданы протопопу Амосу.

И боярин и воевода князь Иван Никитичь Болшой Одоевской да дьяки Корнило Иевлев да Семейка Самсонов посылали к протопопу Амосу подьячево Федора Ларионова двожды про те образы допрашивати, у нево ли те образы Михайловские Татищева, и будет есть, и он бы те образы прислал к ним, боярину и воеводе, и к дияком.

И подьячей Федор Ларионов боярину и воеводе, и дьяком сказал, что де он к протопопу Амосу для допросу образов ходил и про образы ево роспрашивал, и протопоп де Амос ему сказал, что поедучи из Великого Новагорода боярин князь Михайло Васильевич Шуйской дал Михайловы рухляди Татищева два образа, образ Спасов да образ Николы чюдотворца, и писал к нему з дороги боярин князь Михайло Васильевич, а велел ему те образы прислати к себе, и он де то образы послал к боярину ко князю Михаилу Васильевичю Шуйскому, да и письмо де у нево в тех образах есть.

И боярин и воевода и дьяки велели протопопа Амоса для допросу поставити перед собою.

И перед боярином и воеводою перед князем Иваном Никитичем Болшим Одоевским да перед дияки перед Корнилом Иевлевым да перед Семейкою Самсоновым протопоп Амос ставлен и про образы роспрашиван.

И в роспросе сказал, что дал ему, поедучи из Новагорода, боярин князь Михайло Васильевич Шуйской Михаила Татищева рухляди два образа, образ Спасов да образ Николы чюдотворца, оба окладные, потому что он Михаилу Татищеву был отец духовной, и писал де к нему з дороги из Олександровы слободы боярин князь Михайло Васильевич, а велел те образы прислати к себе, и он де те образы послал к нему с человеком своим с Феткою. И тот де человек его Фетка и ныне на Москве.

Да подал от боярина от князя Михаила Васильевича Шуйского грамоту, какова к нему писана.

А в грамоте пишет:

Господину протопопу Амосу Ивановичи) Михаиле Шуйской челом бьет. Пожалуй, господине, вели ко мне писати о своем здоровье, как тебя бог милует. А похочешь ведати про меня — и я в Олександровской слободе ноября по 21 день жив. Да что ты, господине, прислал ко мне моей рухляди с (Онтоном с Выповским, и ту мою рухлядь Онтон ко мне привез всю сполна. А я тебе, господину своему, челом бью.

На обороте: Господину протопопу Амосу Ивановичи).

И боярин и воевода князь Иван Никитич Болшой Одоевской да дияки: Корнило Иевлев да Семейка Самсонов, выслушав протопоповы Амосовы скаски и грамоты, какова к нему от боярина от князя Михаила Васильевича Шуйсково писана, говорили протопопу Амосу: сказывал он про образы, что он послал образы Михаила Татищева к боярину ко князю Михаилу Васильевичю Шуйскому и письмо у нево в том есть, и какову он грамоту подал, и в той грамоте про те образы не объявилось ничево, а написано в грамоте о рухляди, и только б те образы были посланы к боярину ко князю Михаилу Васильевичи), и о тех бы образех отписано было имянно, потому что то вещи царственные, а не простое дело и не рухлядь. И он бы npo те образы сказал прямо: где у нево образы, а будет не скажет, и они пошлют, а велят в его дворе тех образов искати, и хоромы все перепечатати.

И протопоп Амос сказал, что он образы по боярской грамоте послал к боярину ко князю Михаилу Васильевичю Шуйскому, а у него тех образов нет. И просил сроку на две недели, а он де с Москвы те образы с Москвы велит привесть. [166]

И боярин и воевода князь Иван Никитич Болшой Одоевской да дияки Корнало Иевлев да Семейка Самсонов велели Олексею Давыдову, да подьячему Ждану Молеванову, да торговым людей Томилу Присталитову, да Якову Красилу, да Ивану Рукавичнику и улитцким старостам итти на двор к протопопу Амосу и велели ям во всех хоромех, тех образов переискати, и где те образы сыщут, и те образы велели принести к себе.

И того ж дни к боярину и воеводе ко князю Ивану Никитичю Болшому Одоевскому да к дияком Корнилу Иевлеву да к Семейке Самсонову Олексей Давыдов, да подьячей Ждан Малеванов, да торговые люди принесли два образа, образ Спасов обложен серебром чеканным да Николы чюдотворца образ обложен золотом, а сказали, что они те образы взяли у протопопа Амоса во дворе в горнице, а протопоп Амос туто ж стал.

И в роспросе протопоп Амос сказал: в том он виноват, что он в тех образех запирался сперва, про те образы не сказал правды, а не сказал деи потому, что хотел те образы вести к Москве ко государю, ково нам государя бог даст.

И боярин и воевода и дияки велели и списка опалной рухляди, каков дал Ивану Салтыкову дияк Иван Тимофеев за своею рукою, выписати: те образы в рухляди Михайла Татищева написаны ли, или они написаны кому в отдачю, и чем те образы обложены, и что у них прикладу, какова каменья, жемчюгу и золотых. И велети те образы гостю Степану Иголкину, взяв серебряного ряду радович, осмотрив, описати чем то образы обложены, и что у них прикладу какова, каменья и жемчюгу, и сколко золотых.

И по приказу боярина и воеводы и дьяков из росписи, какову дал Ивану Салтыкову дьяк Тимофеев опалной рухляди за своею рукою, выписано и образы, которые взяты у протопопа Амоса, описаны, чем которой образ обложен и что у которого о5-раза прикладу, какова каменья, и жемчугу и золотых… ²¹

И 119-го апреля в... ²² день боярин и воевода князь Иван Никитич Болшой Одоевской да дьяки Корнило Иевлев да Семейка Самсонов сее записки слушали и приговорили: на дьяке на Иване Тимофееве да на протопопе Амосе доправити пени против тех образов цены но cтy по семидесят по три рубли и по дватцати по пяти алтын. На дьяке на Иване Тимофееве за то: сказал он про те образы, про Спасов и Николы чюдотворца, что они по приказу боярина князя Михаила Васильевича Шуйсково отданы протопопу Амосу, а подлинно тех образов в росписи не описал, чем те образы обложены, и что у них прикладу, кокова каменья, и золотых, и жемчюгу, а написал в росписи, что те образы подлинно описаны в подлинных книгах и в списке, которые книги и списки взял с собою Михайлове рухляди Татищеве поедучи из Новагорода боярин князь Михаиле Васильевичъ, а тех книг и подлинных росписей в Новегороде нет и сыскати про то нечим, а пометы боярина князя Михаила Васильевича о тех образех об оддаче не сыскано, а боярин князь Михаил Васильевич и не и таких великих делех на челобитных подмечал своею рукою. А как переписывали Михайлову рухлядь Татищева, и он, Иван, гостю Степану Иголкину и торговым людем тех образов не показывал, а сказал, что тех образов смотрити не надобно, те де образы царственные вещи, и показать де их не уметь. И то знатно, что дияк Иван Тимофеев то зделал по зговору с протопопом Амосом и совету, хотел с ним теми образы завладети за одно. А на протопопе Амосе доправити за то: сказывал он им боярину и воеводе и дияком, что ему те образы даны были по приказу боярина князя Михаила Васильевича Шуйского потому, что Михаиле Татищев был ему отец духовной, и приказал ему по своей души и по родителех, и писал до к нему з дороги боярин князь Михаиле Васильевич, а велел ему те образы прислати к себе, и он де те образы к боярину и послал, и писмо де у него от боярина о том есть, что те образы к нему довезены, а в писме про те образы не написано, а написано, что Онтон Выповской привоз к боярину ко князю Михаилу Васильевичю рухлядь, а не образы, и образы от рухляди мочно было описать имянно, и тех протопоп образов у [167] себя не сказывал, а те образы выняты у нево во дворе, да и сам в тех обраэех повинился. А доправя те пенные денги, велели принести в Розряд и велели протопопа Амоса и дияка Ивана Тимофеева подавати за крепкие поруки з записми, что им в тех пенных денгах ставитца на правеже, а образы, Спасов и Николы чюдотворца, велели поставити в церкве в Софеи премудрости божий до указу.

Стокгольмский государственный архив, фонд новгородских документов, ст. № 202.

№ 2

122-го октября в 3 день королевского величества и Ноугородцкого государства боярину и болшому ратному воеводе Якову Пунтосовичю Делегарде ²³, волному господину в Ехолме, в Колке и Рунске да боярину и воеводе князю Ивану Никитичю Болшому Одоевскому ведомо учинилось, что изменили государю королевичю и великому князю Карлусу Филиппу Карлусовичю Бежецкие пятины Григорей Павлов сын Загоскин да Иван Ондреев сын Загоскин, из Новагорода збежали и с матерми своими. И бояре и воеводы Яков Пунтосовичь да князь Иван Никитичь велели послати на Григорьева да на Иваново подворья Загоскиных и в деревню Родионово, где жила Григорьева мать и животы их переписати... ²⁴

Да ведомо учинилось бояром и воеводам Якову Пунтосовичю да князю Ивану Никитичю, что в Ыванове дворе Володимерова есть перехоронена Иванова живота Загоскина у горницы, и у комнаты под приступали, и в повалуше, и в ыных хоромех. И бояре и воеводы Яков Пунтосовичь да князь Иван Никитичь велели послати на Иванов двор Володимерова, и того Иванова живота Загоскина у горницы, и у комнаты под приступами, и в повалуше, и в ыных хоромех приискам... ²⁴

И бояре и воеводы Яков Пунтосовичь Делегард ²⁵.., выслушав переписных списков, приговорили Григорьев да Иванов живот Загоскиных оценя продати охочим всяким людем, а денги взяти приговорили в государеву казну потому: Григорей да Иван Загоскины государю королевичю и великому князю Карлусу Филиппу Карлусовичю изменили, из Новагорода збежали и с материи своими ²⁶...

И июля в 24 день бояром и воеводам Якову Пунтусовичю Делегарду да князю Ивану Никитичю Болшому Одоевскому диак Иван Тимофеев подал челобитную, а в челобитной пишет:

Пресветлейшему и высокорожонному государю королевичю и великому князю Карлусу Филиппу Карлусовичю бьет четом холоп твой Иванко Тимофеев.

Милосердый государь королевич, пресветлейший и высокороженный и великий князь Карлус Филип Карлусович, пожалуй меня, холопа своего беспоместново, непожалованого, в деревне в Родионове Григорьевою рожью Загоскина, што сеял Григорей з бобылки, а Григорей Загоскин тебе, государю, изменил.

Государь, смилуйся!

И королевского величества и Ноугородцкого государства боярин и ратной болшой воевода Яков Пунтусович Делегард да князь Иван Никитичь Болшой Одоевской, выслушав диака Ивана Тимофеева челобитья, приговорили ему, Ивану, Григорьеву рожь, что сеяна к нынешнему ко 122-му году четыре чети, и з бобылокою, что сеяли николские бобыли Островского монастыря Степанко Иванов с товарыщи ис четвертого снопа, для того, что он Иван не пожалован, а у государева дела сидит.

К сему приговору бояре и воеводы Яков Пунтусовичь Делегард печать свою да [168] князь Иван Никитич Болшой Одоевской Великого Новагорода печать приложили лета 7122-го июля в 25 день.

На обороте: приклеити к делу. Диак Семен [на лицевой стороне] Лутохин.

И по приговору бояр и воевод Якова Пунтусовича да князя Ивана Никитича Болшого Одоевского диаку Ивану Тимофееву о Григорьеве хлебе и о бобылском к старосте и к волостным людей, которым тот хлеб приказан, память дана.

Июля ж в 29 д[ень] бояром и воеводам Якову Пунтусовичю да князю Ивану Никитичю Михайлова дочь Мякинина Оксеньица подала челобитную, а в челобитной пишет:

Пресветлеишему и высокороженному государю королевичю и великому князю Карлусу Филипу Карлусовичю бьет челом бедная сирота, девка Аксиньица Михайлова дочеришко Мякинина. Дано, государь, мне поместьица под Новым городом четыре обжи на прожиток за отца моего смерть. И преезжял, государь, ко мне из Новагорода ко мне дядя мой Григорей Загоскин и што, государь, было моего хлебенка, и он то у меня имал, и пил ел мое, а иное, государь, к нонешнему году ржишка всеял моими семяны четыре четверти на меня, да у меня ж, государь, сеяли пахотники из Николского Островского манастыря ис снопа Степанко с товарищи, и нонечя, государь, тебе, государю, бил челом Иван Тимофеев ложно и назвал всое тое рожь изменитц[к]ою Григорья 3[аг]оскина. И ноне, государь, тое мою рожь всее отдали Ивану Тимофееву.

Умилосердися, государь, пресветлеиший и высокороженный государь королевич и великий князь Карлус Филип Карлусович, пожалуй меня, горкую сироту, вели про ту рожь сыскати теми, которые у нас на суседстве живут.

Госудйрь, “милуйся, пожалуй!

И бояре и воеводы Яков Пунтусович Делегард волной господин вь Екхолме, в Колке и Рунсие да князь Иван Никитич Болшой Одоевской, выслушав Михайловы дочери Аксеньицы челобитья, приговорили диаку Ивану Тимофееву до прежнему своему приговору дати в деревне в Родиванове, что сеял Григорей Загоскин рожь на четырех четвертях, а о бобылской ржи приговорили ему, Ивану, отказати и велели ту рожь отдати бобылком, хто сеял, а сноп четвертой и с той бобылской пашни приговорили взяти Михайлове дочере Мякинина Аксеньице, потому что те бобылки николские сеяли рожь ис снопа на Аксеньицыне земли, а не на Григорьеве, та деревня Родионове дана Аксеньицы на прожиток, и Аксеньица и бобылки из Новагорода не збежали.

К сему приговору бояре и воеводы Яков Пунтусович Делегард да князь Иван Никитич Болшой Одоевской Великого Новагорода государеву печать приложили.

На обороте: Диак Семен [на лицевой стороне] Лутохин.

Приложена печать.

И по приговору бояр и воевод Якова Пунтусовича да князя Ивана Никитича Михайлове дочере Аксенье з бобылские пашни четвертой сноп взяти велено, а бобылком своею рожью владети освобожено.

№ 3

Лета 7123-го марта в... ²⁷ день боярину и ратному воеводе Эверт Карлусовичю Горну да боярину и воеводе князю Ивану Никитичю Болшому Одоевскому дияк Пятой Григорьев подал челобитную. А в челобитной пишет:

Пресветлеишему и высокороженному государю королевичю и великому князю Карлусу Филиппу Карлусовичю бьет челом холоп твой Пятунка Григорьев. [169]

В прошлом, государь, во 121-м году, по боярскому по Яковлеву Пунтосовичя Делегарда приказу, велено дияку Ивану Тимофееву в Дворцо[во]м приказе коробьи, и ящики, и ларцы, и сундуки с книгами и со всякими деды и з денгами запечятать и тово Дворцо[во]го приказу подьячих во всякой государеве казне счести. И августа с 17-го числа пришед, дияк Иван Тимофеев в коробьи, и в ларцы, и ящики, и сундуки переписал и запечятал, и коробьи со всеми делы взял в Ро[з]рядную избу к щету, а у щету велел у себя быть подьячему Никифору Коптеву, и коробью ево со всеми делами и з денгами взял с ним к себе ж, и седел у него у щету до сентября 123-го году. А во Дворце Никифор никаких дел не делал, толко во 122-м году взял в приход за четыре бочки рыбы восмъ рублев.

И как, государь, Иван Тимофеев того подьячего Микифора Коптева отпустил в деревню в сентябре ж, и в той ево деревне Микифора Коптева взяли псковские шиши и свели во Псков. И я, Петунка, приказал подьячему Ивану Кононову подьячего Микифора по его руке во 122-м году в приходе и в росходе счесть. И подьячей Иван Кононов сказал мне, что у Микифора по его руке в приходе во 122-м году толко восмь рублев за бочешную рыбу, а болши того в приходе у него денег нет, а тех восми рублев в росходных книгах нигде не написано.

И я, холоп твой, велел подьячему Ивану Кононову в тек денгах справитца гораздо, чтоб неложно про то бояром сказати. Да я ж, холоп твой, взяв с подьячим с Иваном с Кононовым Никифорову ходячюю коробку, за Микифоровою печатью, носил вверх к дияку Ивану Тимофееву сентября в 30 день. И Иван, посмотри печяти у той коробки, да сказал мне, что ему до тое коробки дела нет, потому что в ней дела новыи. И я с подьячим, срезав печать, в той коробки тек денег осмии рублей смотрил перед ним Иваном, и в той коробке денег николко нет, толко в ней книги 114 году. И Иван со мною говорил, а велел мне тому собе записку учинить. И яз то и записал.

Да в нынешнем, государь, во 123-м году в великой пост сказывал мне подьячей Иван Кононов, что он видел у диака Ивана Тимофеева в Никифорове коробье Коптева роспись Микифорову руку приходу и росходу 120-го и 121-го году, а в той розписи написано: осталось за росходом у тех годов по 122-й год 27 рублев тритцать алтын полтрети деньги. А тех он денег у Микифора не ведает где. И как Микифор поехал в деревню, и он ему про денги ни про какие у собя не сказал да и с ним, Иваном, ни в чем не росписался.

И нынешнево ж, государь, 123-го марта в 19 день приходил ко мне во Дворец подьячей Григорей Сабакин говорить от Монши Мартыновичя и спрашивал, сколко у меня в Дворцовом приказе всяких денег в приходе. А сколко в приходе денег в Дворце, и то ему я сказал. Да ему ж сказал про те восмь рублев, что написано у Микифора в приходе, а в росходе нет. И он бы про то сказал дияку Монше. Да я ж ему сказал, что сказывал мне подьячей Иван Кононов, что он видел у счету у диака у Ивана Тимофеева в Микифорове коробье Коптева в росписи Микифоровы руки напи[са]но в остатке у 120 и у 121-го году 27 рублев и тринатцать алтын полтрети денги. И нам бы тое росписи взять и досмотрить, нет ли где и тех восми рублев написано. И подьячей Григорей Сабакин сказал: пойдем мы к Ивану Тимофееву и в той росписи досмотримся.

Да тот же подьячей Иван Кононов сказал, что стоит в Дворцовой избе казенной ларець окованой, а в него складывал Микифор денги, а тот ларець за Ивановою печатью Тимофеева. И Григорей Сабакин, взяв тот ларець, с по[д]ьячим с Ываном с Кононовым да со мною к Ивану ходили и ларец к нему принесли. И Иван, смотря печяти и пробоев, печять свою сорвал и ларець велел отомкнуть. А как ларец отомкнули, и в том ларце нет ничево, порозжей, а то Иван говорил, что в том ларце бывали денги, да выняты и отданы Микифору Коптеву.

И Григорей Сабакин говорил Ивану, чтоб он велел сыскать в Микифорове коробье Микифорову счетную роспись, которую у него видел подьячей Иван Кононов. И Иван Тимофеев тое роспись сыскав, казал мне и Григорию Сабакину, и в той росписи в остатке написано 27 рублев и тритцать алтын полтрети денги. Или [170] Григорей Ивана спрашивали: где те денги ныне? Он про то ведает ли? И Иван сказал: что было денег, и он те все денги отдал Никифору Коптеву, да я помета у него тем денгам Никифоровы руки есть. Да и показал роспись помета Никифоровы руки, написано в коробье за Микифоровою печятью в трех мешках денег 33 рубля и два алтына без денги, да не одному он Никифору денги отдавал, отдал он Василию Частому, Поснику Ракову и ему Ивану Ко[но]нову, да и ро[с]писка у него их рука: есть, а Никифоровым денгам росписки Никифоровы руки, сколко у ново Никифор денег взял, Григорью Сабакину не сказал.

А ныне, государь, те Никифоровы недочетные денги велено без сыску доправить на мне, а Никифор у меня не сидел, и я ево не считал, а сидел он у Ивана, и считал ево Иван Тимофеев, и в деревню ево отпустил он же Иван, а не я, а денги, государь, приимают в приход подьячие и держат у себя по коробьям за своими печятми, и в росход отдают они ж и отчет дают по своим рукам.

Милостивый государь королевичь и великий князь Карлус Филип Карлусовичь, покажи милость, не вели на мне тех денег без сыску править, и вели, государь, рocпросить про те денги и про росписку дияка Ивана Тимофеева и Никифорова товарыща подьячево Ивана Кононова и избных сторожей, в которую коробью Никифор денги клал, а они то знают и ведают.

Государь королевичь и великий князь Карлус Филип Карлусовичь, смилуйся, пожалуй, чтоб я на правеже без вины до смерти замучен не был.

Государь, смилуйся!

И боярин и ратной воевода Эверт Карлусович Горн да боярин же и воевода князь Иван Никитич Болшой Одоевской, выслушав диака Пятого Григорьева челобитные, велели поставили перед собою диака Ивана Тимофеева!. И по Ивана послан... ²⁸ марта в... ²⁸ день.

И того ж дни перед боярином и ратным воеводою перед Эверт Карлусовичем Горном да перед боярином же и воеводою перед князем Иваном Никитичем Болшим Одоевским диака Ивана Тимофеева поставил.

А по вопросу против Пятого челобитья диак Иван Тимофеев сказал: как де ему, Ивану, велено считать в обоих дьячих избах диаков и подьячих в государеве казне, и коробьи и ларцы он но боярскому приказу запечатал, и у которых до подьячих были в коробьях и в ларцах денги в то время, как он печатал, и после де того вскоре пришед к нему к Ивану подьячие, тех денег из-за печати для росходов просили, и он де Иван Тимофеев те денги из-за печати отдал подьячим: в Розряд Василью Частому, в Ямской приказ Поснику Ракову, во Дворец Ивану Конанову. А в котором месяце и числе отдал, того не упомнит, а записал де ту отдачю он, Иван, у себя в приказе сам своею рукою, а у них у Василья да у Посника писма их руками не взял. А с Ываном Конановым в денгах его збору росписался ли или нет, того де он не упомнит. А прииму де денгам он, Иван, как запечатал коробьи, не писал, потому что денег ни у которого подьячего не отчитал.

А Никифор де Коптев ему, Ивану, говорил после той подьяческой отдачи вскоре о денгах своего збору, которые запечатал он, Иван, чтоб те денги и ему, Никифору, отдати. И он де Иван Микифору те денги его Никифорова збору отдал в Розрядной избе ис коробье, а в те норы у той отдачи никого но было, а отдавал один на один. А отдал он Никифору те денги потому, что остались толко его збору денги и для береженья, чтоб того не беречь, а берег бы он Никифоровой збор сам. А в котором месяце и числе отдал, того не упомнит. А в тех де он денгах, что отдал из-за печати Никифору, взял у него Никифора писмо его Микифоровою рукою.

Да положил перед боярином и ратным воеводою перед Эверт Карлусовичем Горном да перед боярином же и воеводою перед князем Иваном Никитичем Болшим Одоевским диак Иван Тимофеев писмо на дву лоскутках, а сказал, что то писмо Никифорова рука Коптева, а дал де ему то писмо Микифор противо тех денег. А в писме пишет: [171]

За Микифоровою печатью Коптева в коробье в меху 12 рублей 19 алтын 4 денги, в меху 7 рублей 32 алтына з денгою.

В меху ж 12 руб. с полтиною.

Всего 33 рубли 2 алтына без денги.

И туто ж стоя, бил челом боярину и ратному воеводе Эверт Карлусовичю Горну да боярину ж и воеводе князю Ивану Никитичю Болшому Одоевскому диак Пятой Григорьев, а сказал: называет де Иван Тимофеев то писмо, что ныне положил перед бояр на дву лоскутках, отписью, буттось де ему отдал Микифор проти[в] тех денег. А то до писмо писано не отписью, и году и месяца и числа, и того, что взял те денги Микифор у Ивана, ничего не написано. А толко б до он Иван у Микифора то писмо взял в денег место, и то б писмо писано не тем обычаем и не на дву лоскутках. А у подьячего у Ивана Конанова диак Иван Тимофеев в денгах его збору, что отдал из-за печати, писмо взял его Ивана Конанова рукою, а писать дал на дестном листу, а не она лоскутках, и тот де лист взял Иван Тимофеев у Ивана Конанова к себе, а у Микифора б де он Иван Тимофеев в денгах такова писма на лоскутках по тому же бы не взял. И его б пожаловать, велеть подьячего Ивана Конанова допросити, на чем он в денгах писмо Ивану Тимофееву давал, на таких ли лоскутках, или на листу, а Ивана Тимофеева велети б допросити, вдруг ли он Микифору денги отдал, и ис которой коробье отдавал, и с чем он Иван ларец Микифоров печатал, а ныне де в нем по осмотру толко поллиста бумаги.

И диак Иван Тимофеев по вопросу про то сказал: Микифору де он Коптеву денги из-за печати одал вдруг, а скоплял де Микифор денги из ларца и ис коробьи, а ис которой коробье отдал, и как де он ту коробью увидит, и он, Иван, ее узнает, а где ныне ту коробью Микифор дел, того де он не ведает, потому, как он Иван отдавал денги Микифору, и в те де поры Микифор от него от Ивана остался у приказу, а он Иван вышел ис приказу наперед его. А принос де ту коробью в те норы к нему Микифор из Дворца. А хто за ним принес, того он не упомнит. А ларец де он, Иван, запечатал с тем, с чем запечатал Анц Бракилов, как печатал в приказе коробьи и ларцы по боярскому приказу наперед его, Ивана. А в те де поры, как Анца печатал, в ларце денег не было, и запечатал тот ларец он, Иван, для числа, потому что у него ярлык, и в печатанье он у Анцы был, а Анцыну де печать снял он, Иван, а денги де в тот ларец клал Микифор после Анцыны печати, а было денег в ларце в трех мешечках.

А что до в том Никифорове писме, которое ему дал Микифор в донгах, месяца и числа не написано, и то де он Иван взял спроста. А про то, что писмо написано на дву бумагах, Иван сказал: на чем де он, Микифор, написал писмо, на том де он и взял, а денгами де он, Иван Тимофеев, Никифорова збору не корыстовался, отдай их Микифору, нешто теми денгами, которые он Иван отдал Микифору, также своровал, как и ныне у них в Дворцовом приказе делаетца. И после де той отдачи у диака у Пятого у Григорьева в приказе до Микифорове ж записке Коптева нет государевых денег сто дватцать втораго году восми рублев, и его б Пятого Григорьева допросить про то, где у них те денги восмь рублев сто дватцатъ втораго году.

И диак Пятой Григорьев по вопросу сказал: как де подьячего Микифорка Коптева взяли в деревне в поместной шиши, и он де Пятой после Микифора в сентябре или в октябре, того не упомнит, велел подьячему Ивану Кононову Микифоровых дел осмотрети и счесть по приходу и по росходу. И Иван де Конанов ему Пятому сказал, что он но приходным книгам и по росходным сто дватцать втораго году Микифора смечал, и в приходных книгах во всем году толко у него в приходе восмь рублев, а в расходе тех денег восми рублев нет. И он де Пятой велел Ивану ж Конанову прислати Микифорову коробью для досмотру. И Иван де Конанов Микифорову коробью сыскал за Микифоровою печатью Коптева, и ту де оп коробью посылал к Ивану Тимофееву с Ываном с Конановым про нее сказывати. И диак де Иван Тимофеев подьячему Ивану Конанову сказал, что ему до той коробье дела нет. И как де ему подьячей Иван Конанов про то, пришед от Ивана Тимофеева, сказал, и он де Пятой после [172] того взяв с собою подьячего Ивана Конакова да сторожа, ходил с тою коробьею к Ивану Тимофееву сам и роспечатал при нем при Иване Тимофееве. И в той де коробье толко книги сто четвертаго на десять году, а денег в той коробье не было.

И диак Иван Тимофеев против того по вопросу сказал: присылал де к нему, к Ивану, Пятой Григорьев подьячего Ивана Конанова, а сказал де ему Иван, что та коробья Микифора Коптева сто дватцать второго году, а надобно де им в ту коробью ходити для дел, и он де Иван Тимофеев Ивану Конанову отказал, что ему до той коробье дела нет, потому что тот сто дватцать второй год ему, Ивану, не приказан. И после де того пришел к нему Пятой Григорьев с тем же подьячим с Ываном Конановым и принесли коробью роспечатану, а сказали, что де он Пятой в ту коробью ходил сыскивати денег Микифорова збору Коптева сто дватцать втораго году восми рублев, и в той де коробье денег нет, и он де, Иван, посмотри на ту коробью, говорил Пятому, что та коробья сто дватцать перваго году. А подьячей де Иван Конанов сказывал ему диаку Ивану Тимофееву, что буттося та коробья сто дватцать втораго году. А печать де у той коробье была его, Иванова, и ту де печать сняли в Дворце, и о том де он, Иван, диаку Пятому Григорьеву велел учинити записку, что в ту коробью ходил он Пятой. И тому де у него у Пятого и записка есть. И толко де будет он Иван в ту коробью с Пятым ходил и роспечатывал будет Пятой при нем, при Иване, и он бы его Пятой и в список в досматривалной написал с собою ж. А про то де он, Иван, что ходил в коробью сто дватцать перваго году за его печатью без него, без Ивана, бояром Эверт Карлусовичю да князю Ивану Никитичю не сказывал.

И диак Пятой Григорьев против того по вопросу сказал: Микифоровой де коробье Коптева, в которую ходил он Иван перед Иваном Тимофеевым, осмотру своего записку учинил по слову с Ываном Тимофеевым, да ту записку положил перед бояры перед Эверт Карлусовичем да перед князем Иваном Никитичем. А в записке пишет:

Лета 7123-го г[оду] сентября в... ²⁹ день Дворцового приказу диак Пятой Григорьев смотрел того же приказу денежного стола подьячего в Никифорове коробье Коптева государевых денежных доходов, и дел, и писма всякого в той коробье, которая у него у Никифора коробья взята для всяких государевых дел после тех мест, как по боярскому приказу диаку Ивану Тимофееву велено в прошлом во 121-м году августа в 17 день подьячих во всяких государевых делах считати. И по досмотру диака Пятого Григорьева в той его Никифорове коробье книги приходные и росходные государевым денежным всяким доходом прошлого 114-го году, а денег и иных дел в той его коробье ничего нет. А досматривал диак Пятой Григорьев в той его Никифорове коробье денег и всяких государевых дел для того, что того Никифора в нынешнем во 12вчм году сентября в... ²⁹ день взяли в государеве в Береженом погосте воровские казаки.

Диак Пятой Григорьев.

На обороте: Справил подъячей Ивашко Конанов

И того ж часу боярин и ратной воевода Эверт Карлусович Горн да боярин же и воевода князь Иван Никитич Болшой Одоевской велели для допросу поставити перед собою подьячего Ивана Конанова да сторожа Дворцового приказу, которой коробью носил, допрося про имя его у Ивана у Конанова.

И перед бояры перед Эверт Карлусовичем да перед князем Иваном Никитичем подьячего Ивана Конанова да сторожа Онтонком зовут поставил.

А по вопросу подьячей Иван Конанов з диаком с Ываном Тимофеевым с очи на очи сказал: у дияка де у Ивана Тимофеева своего збору из-за печати шестнатцать рублев взял, а дал в том диаку Ивану Тимофееву писмо своею рукою, а писал на десном листу, а лист был не розодран. А на том листу только его Ивана Конанова писмо. А написав тот лист, отдал диаку Ивану Тимофееву, он, Иван деи Тимофеев, посмотря того его писма и сказав ему, приписал своею рукою в его писме ко взятью из-за печати, а у него де то слово, что из-за печати было не написано, а приписав де то слово, взял тот лист к себе Иван Тимофеев, а ныне ис коробьи он, Иван, тот лист взял. [173]

А диак Иван Тимофеев, туто ж стоя с Ываном Конановым с очи на очи, сказал: лист росписной подьячего Ивана Конанова его, Ивановою Конанова, рукою у него, у диака у Ивана, не бывал, а отдал де ему, Ивану Конанову, денги и записал сам он Иван Тимофеев, а ныне б его подьячего Ивана Конанова велети допросити про те денги, что у него взял из-за печати, где он, Иван Конанов, те денги дол и в приходной книге те денги, как взял из-за печати, описал ли?

И подьячей Иван Конанов по вопросу сказал: те денги, которые он взял из-за печати у диака у Ивана Тимофева, отдал он боярина и болшого ратного воеводы Якова Пунтосовича Делегарда дворецкому Антонью, а в приходные де книги тех денег он в те поры, как взял, не писал, потому что те денги писаны в приходе до запечатыванья, и только де было ему те денги после отдачи из-за печати в приход писати, и те б денги стали вдвое.

Да подьячей же Иван Конанов по вопросе сказал: диак де Пятой Григорьев посылал его Ивана Конанова к диаку к Ивану Тимофееву с Микифоровою Коптева коробьею 122-го году для того, что было в ту коробью ходити для дел, а нес де за ним ту коробью сторож. И диак де Иван ему, подьячему Ивану Конанову, отказал, что де ему, Ивану Тимофееву, до той коробьи дела нет. И он де Иван Конанов про то, пришед, Пятому сказывал, и Пятой после того, взяв его, подьячего Ивана, да сторожа, с тою коробьею ходил сам к диаку к Ивану Тимофееву вверх и ту коробью роспечатав, и смотрел при дьяке при Иване, и в той де коробье толко книги сто четвертаго на десять году. А после де осмотру диак Иван Тимофеев о том, что Пятой ходил в коробью, велел ему ж, Пятому, учинити записку. А была де та коробья сто дватцать втораго году, а не сто дватцать перваго году, а печать у ней была Микифорова. А к Ивану вверх носили коробью одну. А про Микифоров список, в котором написаны денги за росходом в остатке, сказывал диаку Пятому он, подъячей Иван Конанов, а видел его он в коробье приискиваючи у диака у Ивана дел. А про отдачю денежную у Микифора о том, что он, Иван, отдает ли денги ему, Микифору, или не отдает из-за печати, про то де он у Микифора в розговоре не слыхал. И остались ли у Микифора денги в государеве казне его збору или не остались, того де он, Иван Конанов, не ведает. А как поехал Микифор в деревню свою, и он де у Микифора про денги не слыхал же и с ним на поезде не видался. А как де его, Микифора, взяли к счету, и он в Дворце государевых дел не делал и денги во сто дватцать втором году опроче восми рублев не принимал, а приходил де к ним в Дворец от счету.

Да по вопросу ж диак Иван Тимофеев сказал: подьячей де Микифор Коптев у счету с ним был по боярскому веленью, а в деревню свою съехал не по его Иванову отпуску, а он де Иван его Микифора в деревню не отпущал, а хто отпущал, того де он не ведает. А бояром де он, диак Иван, про то, что Микифор в деревню съехал без его отпуску, не сказывал потому, что поезду его Микифорова не ведал, а сведал про него после, что взяли его Микифора в деревни шиши.

А Дворцового приказу сторож Онтонко Рукавичкин по вопросу сказал: Микифора де Коптева коробью он сторож за подьячим за Иваном Конановым из Дворца вверх к диаку к Ивану Тимофееву носил, а печять де, у той коробки была Микифорова, и ту де коробью оставил вверху. А что диак Иван подьячему Ивану Конанову говорил, того де он не слышел, а после де так коробья объявилась в Дворце, а принесена без него Онтонка. А делалось де то недель с пять. А про денги, где Микифор своего збору денги клал, того де он Онтонко не ведает, человек он в приказе новой.

Да боярину ж и ратному воеводе Эверт Карлусовичю Горну да боярину ж и воеводе князю Ивану Никитичи) Болшому Одоевскому диак Пятой Григорьев подал на дьяка на Ивана на Тимофеева писмо. А в писме его пишет:

Да тот же ведомой вор Иван Тимофеев украл с отцом своим духовным с протопопом с Омосом из опалной из Михайловой рухляди божья милосердья Спасов образ да образ другой великого чюдотворца Николы, обложены золотом с прикладыми золотыми, и те у них образы сысканы, и тому записка из дела в Розряде. А велено [174] на нем за то воровство двесте рублев доправить да те денги на нет я по ся места не доправлены. Да и [м]ногое его Иванова воровство в государево собалиной казне, и в опалных рухлядях, и в государевых в казенных денгах с подьячим со Жданом Медведевым вместе корыствовались и государевы денги меж собя делили, а денег у них меж ими изгибло государевых тысечи с полтрети, то он на собя не объявил, и те денги закрыл. Таку память сам подал диак Пятой Григорьев.

И боярин и ратной воевода Эверт Карлусович Горн да боярин же и воевода князь Иван Никитич Болшой Одоевской, выслушав того Пятого писма Григорьева, вопросили у него: написал он в своем писме диака Ивана Тимофеева ведомым вором, да он же написал, что он, Иван, с отцом своим духовным с протопопом с Амосом украл два образа Михайловы рухляди Татищева, и в соболиной казне и в рухлядях написал многое воровство Иваново, и что де у ново же, у Ивана, с подьячим со Жданом Медведевым изгибло государевых денег с полтрети тысечи, а имянно в том своем писме он Пятой не написал, как и которыми обычаи диак Иван Тимофеев с протопопом те образы украли, и в соболиной казне и в опалных рухлядях какое его воровство, и которым обычаем у диака у Ивана Тимофеева с подьячим со Жданом Медведевым с полтрети тысечи рублев денег изгибло. И ныне б он про то оказал им бояром подлинно.

И диак Пятой Григорьев против своего писма з диаком с Ываном Тимофеевым с очи на очи про все статьи в роспросе порознь сказал: диака да Ивана Тимофеева он в писме своем вором написал потому, что его Иван вором называл не по делу, а и потому, был де он, Пятой, у гостя у Степана у Иголкина на подворье, как он, Степан, поехал в Свею, и слышел он, Пятой, у гостя, у Степана у Иголкина, в розговоре, что был он, Степан, в Новогороде приказан у опалные рухляди Михаила Татищева з диаком с Ываном Тимофеевым, и после де его диак Иван Тимофеев с отцем своим духовным с софейским протопопом с Амосом укрыли ис тое из Михайловы Татищева рухлядей божья милосердья два образа, образ Спасов да образ Николы чюдотворца, обложены золотом, и за то де на них по сыску велено доправить пенные денги. Да и про записку де ему, Пятому, Степан сказал, что тому делу и записка есть в Розряде, и про те де образы ведает по той Степанове скаске. Да слался в том по Степанове скаске на записку в том деле.

А диак Иван Тимофеев против того сказал: образов де он с протопопом из Михайловы рухляди не крадывал, а наперед де сего ему, Ивану, о тех образех роспрос был при диакех при Корниле Иевлеве да при Семейке Самсонове, а оне ему были недрузи, а записано ли то дело в те поры или не записано, того де он не ведает. А сыскивали де те образы по челобитью боярина и воеводы князя Ивана Никитича Болшого Одоевского, а дал де он Иван Тимофеев протопопу Амосу из Михайловы рухляди Татищева те два образа по приказу боярина и воеводы князя Михаила Васильевича Шуйсково до государева указу, и отпись де у него у протопопа в тек образех он, Иван, взял. А в списке де, каков список взял с собою, поидучи из Новагорода к Москве боярин и воевода князь Михаиле Васильевич Шуйской, про те образы, что отданы по приказу его боярина и воеводы и воеводы ³⁰ князя Михаила Васильевича Шуйсково протопопу Амосу до государева указу, он, Иван, описал, а с того списка у него, Ивана, есть противень. А даны де те образы протопопу Амосу до государева указу, потому что бил челом протопоп Амос боярину и воеводе князю Михайлу Васильевичю о тех образех многижда с великою докукою, а сказывал, что де Михаиле Татищев ему, протопопу Амосу, был сын духовной, и приказывал при своем животе те образы ему, протопопу Амосу, по себе и по своих родителех. А что де в те поры, как сыскивали тех образов по челюбитью боярина и воеводы князя Ивана Никитича Болшого Одоевского, протопоп Амос в тех образах запирался, и то де он учинил не по его, Иванову, веленью. А как де те образы в то время, как сыскивали у протопопа у Амоса на подворьи, выняли, и после де того по московской грамоте те образы отданы боярину и воеводе князю Ивану Никитичю Болшому Одоевскому. А в том, что на нем, Иване, буттось велено с протопопом с Амосом [175] доправити пенных денег за те образы, сослался на записку: будет та записка и приговор за государевою печатью и за диячими руками.

А боярин и воевода князь Иван Никитич Болшой Одоевской, выслушав Пятого писма Григорьева и его речей, и Ивановых речей Тимофеева, говорил боярину и ратному воеводе Эверт Карлусовичю Горну: про которые де образы сказывает на Ивана Пятой, и Иван в роспросе сказывает, и про те де он образы ведает подлинно, как де после шурина его Михаила Татищева рухлядь Михайлову взяли на государя, а те образы, образ Спасов да образ Николы чюдотворца, взяли с тою рухлядью, а был де у той рухляди по приказу боярина князя Михаила Васильевича Шуйсково дияк Иван Тимофеев да гость Степан Иголкин. И как де он, князь Иван Никитич, учал про те образы шурина своего Михаила Татищева сыскивати, и ему де боярину князю Ивану Никитичи) сказал про те образы гость Степан Иголкин, чте де те образы у протопопа Амоса, и протопоп про те образы ставлен и роспрашиван. И в роспросе тех образов у себя не сказывал. И те образы после роспросу у него, протопопа, выняты и отданы ему князю Ивану Никитичю по московской грамоте все целы, и он князь Иван Никитич те образы сослал к шурьям своим к Москве, а приговор де в пенных денгах писан был до сыску, до которых мест те образы не сысканы, а писал его дияк Семейка Самсонов. А как де образы у протопопа сыскали, и он де князь Иван Никитич тот приговор и подрал, потому что он, князь Иван Никитич, был о тех образех челобитчик. А имя его в приговоре о том деле дьяки написали, а записка де о том деле и ныне лежит у него, боярина и воеводы у князя Ивана Никитича, запечатана его печатью в печатной коробье, где лежит государева ноугородцкая печать.

И боярин и ратной воевода Эверт Карлусович Горн говорил боярину и воеводе князю Ивану Никитичю Болшому Одоевскому, чтоб он ту записку велел приискати. И того ж часу по приказу боярина и воеводы князя Ивана Никитича Болшого Одоевского записка о образех сыскана в печатной коробье запечатана печатью боярина и воеводы князя Ивана Никитича Болшого Одоевского.

И королевского величества боярин и ратной воевода Эверт Карлусович Горн да боярин и воевода князь Иван Никитич Болшой Одоевской тое записки о образех смотрели и слушали, и под тою запискою подклеен приговор о пенных денгах, что велено доправити пени на дияки на Иване Тимофееве да на протопопе Амосе, а государевы печати у приговору и у записки и у приговору ж дьячих приписей нет. А выслушав, боярин и ратной воевода Эверт Карлусович Горн да боярин и воевода князь Иван Никитич Болшой Одоевской тое записки и приговору, велели того ж часу выписати ис приговору, потому что ис той записки о всем объявилось в приговоре.

И в приговоре, каков подклеен под запискою, написано... ³¹

Да под приговором ж написано, что пенные денги по приговору на протопопе Амосе и на Иване Тимофееве велено доправити и на поруку дати Василью Ушакову да Ивану Брянцову. И память им о том дана такова. А памяти под запискою и под приговором никакие нет.

И та записка и приговор положена в печатной же коробье того же часу. А про соболиную казну, и про опалные рухляди, и про денги про пол-3000 рублев Пятой Григорьев сказал: написал де он про те дела на Ивана Тимофеева, слыша от людей в розговорех, а он человек приезжей, те дела делалися до него, и в тех бы делех во всех велети дияка Ивана Тимофеева счести.

И дияк Иван Тимофеев бил челом боярину и ратному воеводе Эверт Карлусовичю Горну да боярину и воеводе князю Ивану Никитичю Болшому Одоевскому, чтоб его пожаловати, велети допросити Пятого Григорьева против тех речей и писма ево, в котором году у него у Ивана Тимофеева со Жданом Медведевым денег пол-3000 рублев изгибло. [176]

И дияк Пятой Григорьев по вопросу сказал: слышел де он в розговоре у подьячего у Микифора у Коптева, что де у Ивана Тимофеева со Жданом Медведевым многие воровские статьи в государево казне. А в котором году те у них статьи воровские есть, того де он не ведает, толко б его Ивана велети по книгам счести при его седенье, и по книгам де в счете то все объявитца.

Да в том Пятой слался из виноватого на книги при Иванове сиденье Тимофеева.

А диак Иван Тимофеев на книги приходные и на росходные и на товарищей в том из виноватого слался ж.

Да сказал Иван: был де в Новегороде в дияцех Ефим Телепнев да, он, Иван, и толко де будет Пятой Григорьев называет воровством ту статью, что Ждан Медведев учинил при боярине и воеводе при князе Михаиле Васильевиче Шуйском, и он де Иван про то скажет ныне, как де приехал в Великий Новгород боярин и воевода князь Михаиле Васильевич, а с ним дияк Сыдавной Васильев, и велели де им делати на приход и на росход свои книги, и подьячей де Ждан Медведев зделав книги, написал в те новые книги в приход и болши полутретьих тысеч ноугородцких доходов, а в прежних в приходных в болших книгах те денги в приходе написаны в розных статьях, колко в которой статье каких доходов взято. И про то де ои, Иван, в счете в своем объявил, а не укрыл той статьи. И его пожаловати, допросити про то Пятого, про те ли денги он опять на него сказывает.

И дияк Пятой Григорьев по вопросу сказал: как де велят счести Ивана Тимофеева, и он де Пятой чает, что и не столко объявитца, а при Ждане Медведеве про те статьи он, Иван, ведал, и ему про то наровил и бояром про то не сказывал.

И дияк Иван Тимофеев по вопросу сказал: про то де он, Иван, что написаны денги у Ждана вдвое, бояром не сказывал, а счетной список был де у боярина... ³², а перечневой список у дияка у Монти Мартыновича, а чьи пометы у тех статей, в которых написаны денги вдвое, того де он не упомнит.

И боярин и ратной воевода Эверт Карлусович Горн да боярин князь Иван Никитич Болшой Одоевской велели дьяку Ивану Тимофееву счетной список положити перед собою для досмотру про те статьи, как у него те статье в счетном списке написаны.

И того ж часу дияк Иван Тимофеев счету своего список перед бояры положил.

И бояре и воеводы Эверт Карлусович Горн да князь Иван Никитич Болшой Одоевской велели не того счетного списка про те статьи выписати.

И в счетном списке диака Ивана Тимофеева написано:

Во 117-м году при боярине и воеводе при князе Михаиле Васильевиче Шуйском в приходе 32952 рубли 13 алтын пол-6 де[ньги], опроче 2554-х рублев 18 ал[тын] пол-2 де[нег], которые денги подьячей Ждан Медведев, забывсясь сном, да в дву книгах одне денш двожды в приходе написал, и тот счетной список дал диаку Ивану Тимофееву.

Да тут ж, не сходя от роспросу, дияк Иван Тимофеев боярину и ратному воеводе Эверт Карлусовичю Горну да боярину князю Ивану Никитичю Болшому Одоевскому подал счету своего список Дворцового приказу об дровах, а в счетном списке пишет.... ³³

Да по вопросу ж дияк Иван Тимофеев про ту статью, что в списке в счетном своем, который список счетной о дровах написал он, Иван, что у Пятого у Григорьева перед приходом в росходе (много лишних денег, сказал, что по его, Иванову, счету объявилось лишка сверх приходу во Дворце дватцать семь рублев, а по рукам по подьяческим лишка у Первого у Карпова пять рублев дватцать алтын, у Микифора у Коптева тритцать три рубли, у Ивана у Конанова шестнатцать рублев, и ис того де числа надобно против приходу в росход по его счету дватцать шесть рублев, а что за тем, и то лишек. [177]

Да туто ж, не сходя от роспросу, дияк Иван Тимофеев бояром Эверт Карлусовичю да кнлзю Ивану Никитичи) подал челобитную. А в челобитной пишет:

Пресветлейшему и высокороженному государю королевичю и великому князю Карлусу Филиппу Карлусовичю бьет челом холоп твой Иванко Тимофеев.

Жалоба, государь, мне по ноугородцкого диака дворцового на Пятово Григорьева. По приказу, государь, твоих, государевых, (бояр и воевод, боярина и болшово ратново воеводы Якова Пунтусовича Делегарда да боярина и воеводы князя Ивана Никитича Болшого Одоевского, велено мне, холопу твоему, в Великом Новегороде считати в диячих избах в обеих приказех, в Боярской избе, где бояре сидят, и Дворцовой приказ подьячих всех столов в денежных в приходех и в росходех по книгам эа семь лет, со 115-го году по 122-й год. И я, холоп твой, обеих приказов по книгам в колких столех подьячих поспел счести по сю пору, только счол. И недочет твоей, rocyдареве, казне в счотных списках объявил, и дьячьи и подьяческие наружные вины потому же объявлены, как твоею, государевою, казною корыстовались, в книги и в списки денги и всякую казну в росход записывали. И ныне, государь, рняся тому моему счоту, дворцовой диак Пятой Григорьев, счотное дело хотя поставити, штоб их вины не обьявилися, подал твоим, государевым, бояром на меня писмо бездел-ное, хотя тем свои премые вины замять, которые на них прямые их вины у счоту ныне сысканы, а написал, государь, Пятой в том своем безделном писме меня холопа твоево, ведомым вором, неведомо почему, без улик. А я, холоп твой, у прежних великих государей царей был во многих приказех на Москве у великих дел и зде в Новегороде, а воровства моего никакова нигде не бывало.

Милостивый государь королевич и великий князь Карлус Филип Карлусовичь, пожалуй холопа своего, вели мне на тово Пятово Григорьева дати управу, штоб я, холоп твой, от такова без вины на старость в позоре обезчестен не был.

Государь, королевич и великий князь Карлус Филип Карлусович, смилуйся ³⁴.

Комментарии

1. С. Ф. Платонов. Древнерусские сказании и повести о Смутном времени XVII в. как исторический источник. Изд. 2-е, СПб., 1913, стр. 163—166, 448—449.

2. Н. П. Лихачев. Разрядные дьяки XVI в. Опыт исторического исследования. СПб., 1888, стр. 197—199.

3. П. Г. Васенко. Дьяк Иван Тимофеев, автор “Временника”. “Журнал Министерства народного просвещения”, 1908, № 3, стр. 88—121; И. И. Полосин. Иван Тимофеев — русский мыслитель, и дьяк XVII в. “Ученые записки Моск. гос. пед. ин-та им. В. И. Ленина”, т. LX,; Кафедра истории СССР. М., 1949, стр. 135—192; Временник Ивана Тимофеева. Подг. к печати, перевод и комментарий О. А. Державиной. М.-Л., 1951.

4. ААЭ, т. II, СПб., 1836, № 7, стр. 45, 53.

5. Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными, т. II. СПб., 1852, стр. 814, 837, 877; Смутное время Московского государства (1604—1613 гг.), вып. I. Акты времени Лжедмитрия I (1603—1606). Под ред. Н. В. Рождественского. ЧОИДР, 1918, кн. I, стр. 18, 47, 169, 193, 258, 260; С. К. Богоявленский. Приказные судьи XVII века. М.— Л., 1946, стр. 30—31.

6. С. А. Белокуров. Разрядные записи за Смутное время (7113—7121). М., 1907, стр. 69, 133, 193.

7. Акты Московского государства, т. I. Под ред. Н. А. Попова, № 11, стр. 78; ЦГАДА, Разрядный приказ, ф. 210. Дела десятен, Епифань, кн. № 223.

8. Временник Ивана Тимофеева..., стр. 113—114, 286—287.

9. С. А. Белокуров. УК. соч., стр. 86—88, 143.

10. Временник Ивана Тимофеева..., стр. 114, 287.

11. С. Ф. Платонов. Очерки по истории смуты в Московском государстве XVI—XVII вв. СПб., 1899, стр. 386—389; С. В. Бахрушин. Классовая борьба в русских городах XVI — начала XVII в. “Научные труды”, вып. I. М., 1952, стр. 233—234; И. С. Шепелев. Освободительная и классовая борьба в Русском государстве в 1608—1610 гг. Пятигорск, 1957, стр. 239.

12. Опись и продажа с публичного торга оставшегося имения по убиении народом обвиненного в измене Михаилы Татищева во 116 году. “Временник Московского общества истории и древностей российских”. М., 1850, смесь, стр. 16—21, 23, 32, 33.

13. Временник Ивана Тимофеева..., стр. 104, 277.

14. Дворцовые разряды, т. I, СПб., 1850, стр. 349, 426, 459; Книги разрядные по официальным оных спискам, т. I. СПб., 1853, стр. 544, 663, 720.

15. Книги разрядные..., т. I, стр. 868, 923, 1033, 1139, 1245; Дворцовые разряды, т. I, стр. 739.

16. Книги разрядные..., т. I, стр. 1218; т. II. СПб., 1855, стр. 62; РИБ, т. П. СПб., 1875, № 223, стр. 990; т. IX. СПб., 1884, стр. 455; Нижегородский летописец. Работа А. С. Гацисского. Нижний Новгород, 1886, стр. 54.

17. Алфавитный указатель фамилий и лиц, упоминаемых в боярских книгах, хранящихся в 1-м отделении Московского архива Министерства юстиции. М., 1853, стр. 410; С. Ф. Платонов. Древнерусские сказания..., стр. 166.

18. На один столбец с материалами о Тимофееве, хранящийся в Стокгольмском государственном архиве, обратил внимание побывавший в Швеции в 1956 г. 0. Л. Вайнштейн. Однако он не раскрывает содержание этого столбца (О. Л. Венштейн. Ценные документы по истории СССР в архивах Швеции. “Вестник Академии наук”, 1957, № 1, стр. 84).

19. Временник Ивана Тимофеева..., стр. 119, 293.

20. Пропуск в тексте.

21. Далее следует “роспись” Ивана Тимофеева и опись.

22. Пропуск в тексте.

23. Далее следует опись имущества Загоскиных.

24. Так в тексте.

25. Далее следует оценочная роспись имущества Загоскиных.

26. Пропуск в тексте.

27. Пропуск в тексте.

28. Пропуск в тексте.

29. Пропуск в тексте.

30. Так в тексте.

31. См. док. № 1 — приговор боярина кн. И. Н. Большого Одоевского и дьяков Корнила Иевлева и Семейки Самсонова по делу дьяка И. Тимофеева и протопопа Амоса от апреля 1611 г.

32. Далее полностью стерто несколько слов.

33. Далее следует выписка из расходных книг и других документов и допрос Пятого Григорьева.

34. Дальнейшие документы не дают ничего нового, повторяют старый материал. Дело не закончено. Черновые бумаги по данному делу о И. Тимофееве см. в том же фонде под №№ 201, 247.