[3]. Еще о князе Михаиле Шуйском

В моих стенах (в Новгороде) находился человек — храбрый полководец, данный мне богом в защиту. Имя его толкуется "божие лицо" (Михаил), к тому же он был отраслью преславного корня, так как принадлежал к княжескому роду. Всем напоминая молодого быка, крепостью своей цветущей и развивающейся юности он (ломал) рога противников, как гнилые лозы. Хотя он и был юн телом, но ум его достиг многолетней зрелости, поэтому не только эту большую [312] (область), но и все Русское государство, самую мать всех городов, он, устремившись поспешно, защитил от рук поднявшихся против нее народов, принеся ей избавление и не допустив ее пасть тогда, когда она, осажденная врагами, пришедшими удавить ее, как петлей, уже готова была пасть. Он, как зверь, напал на этих осадивших ее волков и, грозно разметав их, отогнал от стада божия и, одолев врагов, пропавших без вести, оказался непобедимым. Промысл всевышняго через него строил свои судьбы к его славе. Но вскоре он был своими родными, которые позавидовали его добру, отравлен смертоносным ядом. Некоторые говорят, что виновником угашения его жизни был его дядя, ²⁸⁰ носивший венец. В это время, когда царствовала зависть, не помогло и родство их обоих, но тем более это посрамит на суде и осудит дерзнувшего, потому что убитый служил убившему искренно, а тот ему на это ответил ненавистью, как когда-то Давиду Саул, раненый, как олень в ребра, завистью из-за похвал, за что и был потрясен поражением от нечистого духа. Но кто из живущих на земле мог бы увенчать голову доброхвального за (его) подвиги? Только тот, кто дал ему крепость. Все люди в самом сердце царства вместе с младенцами без боязни почтили его при гробе таким плачем, как бы о царе, совсем не боясь стоящего у власти; они оплакали его, как своего освободителя, жалобно воспевая ему умильными голосами надгробное рыдание и прощальную отходную песню, и отдали ему эту честь, как бы некоторый долг, — особенно по случаю безвременной его смерти. И как когда-то египтяне много дней оплакивали смерть Иосифа, сына Израилева, ²⁸¹ потому что он накормил их во время голода, а потом и весь Израиль оплакивал самого Моисея, — так и этого — наш новый Израиль за свое освобождение, ²⁸² так как весь народ охотно сравнивал его с тем (Моисеем). И если почитающим его вздумается сделать что-нибудь еще большее в похвалу его, — от этого даже подлинным святым не будет унижения; и, кто знает, не получил ли [313] он одинаковую часть с Авелем и другими, умершими от зависти?

Он был так любезен всему народу, что во время осады города, при продолжающейся нужде, все, ожидая его приезда к ним, проглядели глаза, так как разведчики перекладывали его приезд со дня на день; но все люди привыкли тогда вспоминать его, как своего спасителя, ожидая, когда он избавит их от великих бед. И что удивительно! Тех, кого царь не мог избавить, он же их, а с ними и самого царя — выпустил, как птицу из клетки. И если бы клеветники не поспешили украсть у всех его жизнь, знаю по слухам, что все бесчисленные роды родов готовы были без зависти в тайном движении своих сердец возложить на его голову рог святопомазания, венчать его диадемой и вручить державный скипетр, как когда-то было приказано Самуилу возлюбленного богом Давида, ради его кротости, неожиданно полить вскипевшим в роге маслом для вступления на царство. ²⁸³ И не удивительно! Как тогда у пророка, нашедшего юношу, так и теперь сердца у всех людей, которые пришли к согласному о нем желанию, были в руке божией. Где-то написано, что все то, о чем свидетельствуют враги, верно. Об этом же, которому здесь мы написали похвалу, и богоборные латыняне, из чьей пасти он нас выхватил и которых пращей своего плеча разогнал, и люди, достойные доверия, от которых мы и приняли это слово и которые в содружестве с ними шли против нас, нам сказали, что наши противники когда-то, где-то говорили: если бы это было возможно, то подобный юноша был бы достоин королевствовать над ними, так как он стал известен им своими делами; они в последнее время сами были зрителями одержанной им победы, его юношеского на них нападения стройной ратью. Но те, кто сам хотел царствовать, злые его родственники, сами отломились от родственной им маслины, ни им (полякам) не дав желаемого, ни нам из зависти его не оставив. Увы! Вскоре они и сами, по писанию, "низложены были с престола" и во [314] власянице и в худых рубищах всем родом отправлены в страну чужеверных, в далекий плен, и там сошли как бы под землю, оплаканные прежде будущего суда, получив сноп жатвы своей зависти и других своих зол.

[4]. О "пещном действе" и о крестных ходах

Все великотаинственные и прекрасные священнодействия кафолической церкви, которые издавна после святых апостолов были нам переданы к божией славе церкви семью соборами ²⁸⁴ и до последнего времени сохранялись неизменно всеми святителями, возобновляемые в положенное для этих чудес время, и совершавшиеся в обычные дни преходящих лет, — теперь все упразднены у нас нечестивыми; они перестали совершаться в действиях, так как путь для этого стал неудобен.

И первое, что до настоящего времени было великолепным, страшным и грозным зрелищем, — это прообраз божия воплощения ради спасения людей: ужасное схождение с небес в печь •ангела, который превратил в росу огромное пламя, приготовленное для трех отроков и разожженное для их сожжения. ²⁸⁵ Затем два водоосвящения, из них — более важное — в январе месяце, когда нам свыше было открыто все таинство троицы; тогда сам бог, на котором во время служения трепетала рука Крестителя, плотию освятил состав воды. То же действие (совершалось) потом и 1 августа. ²⁸⁶

После этого въезд Христа бога в святой город (Иерусалим) на спасительные страдания и таинственное служение его ученикам на тайной вечере: умывание его пречистыми руками их преславных ног, "благовествующих мир"; ²⁸⁷ и в пятый день седьмой недели поста, когда совершилась тайна и пригвождение бога плотию за всех нас ко кресту, — в этот день бывало омовение святых мощей. ²⁸⁸ Но теперь их перенесение из храма в храм происходило не как прежде, свободно через площади города, а скрыто и тайно, только [315] внутри, около самых церковных порогов; служение совершалось небольшим выходом в тесноте между церковных дверей, с пением без возвышения голоса, и вход для всех был закрыт.

Точно так же и установление на приготовленном ему месте источника нашего воскресения — живоносного христова гроба и обношение его вокруг храма утром в день благословенной субботы совершались таким же образом тайно, пока чужестранцы, как когда-то стража у господня гроба, спали. ²⁸⁹. А за этим и проводы старого года, и обновление наставшего (нового) круга, а также изображение в знамениях будущего суда, — с этой целью святителем и всем собором совершался крестный ход с обношением икон вокруг города для его освящения. Так же ежегодно бывали в разные недели объединенные собрания всего городского духовенства, (приходившего) с крестным ходом в соборную церковь к отцу начальнику (митрополиту) и совершавшего вместе соборные моления.

Подобно этому бывали и выходы в святые обители, лавры и другие честные места и в соборные храмы в их праздники и назначенные молебные дни; и чаще всего издавна установленный выход в новое божественное местопребывание — святую церковь, где изволила поселиться сама животворная икона чудного знамения божией матери с воплотившимся от нее словом божиим; эта церковь была создана тут когда-то на вечные времена многою и теплою верой людей за то, что в старые годы (богоматерь) преславно избавила этим своим образом от нашествия наступающих врагов весь мой город. ²⁹⁰

Такие же как и эти первые, о которых мы сказали, собрания (духовенства) со стечением множества народа бывали и во всех других городских храмах, по случаю праздничных дней того или иного святого, во имя которого построен его дом (храм), на том месте, где он находился; это совершалось по древнему преданию, ради почитания празднуемых [316] святых. Это видимое и совершаемое на земле служение и приношение даров похоже было на звезды, и днем воздух освещался сиянием свеч. Думаю, что и бог наблюдал с высоты все то, что происходило у нас; как в древности он охотно принимал угодные ему жертвы Ноя и прочих, ²⁹¹ так же милостиво смотрел он и на подобное овцам, в кротости и простоте, усердное следование нас смиренных, пока мы не согрешили.

Так с тех пор и доныне все вышеупомянутые привычные установления не откладывались, но тщательно выполнялись. Теперь же все в нас умолкло и мы выглядим совсем бездейственными, — или из-за мерзости и нечестия иностранцев, а вместе и из-за повреждения святынь поруганиями и насмешками с подмигиванием, а также из-за бесчестия, полного разорения и опустошения и из-за крайнего нашего оскудения и совершенного лишения всего, к тому же и из-за страха; или из-за нерадения к этому в трудных обстоятельствах святителя вместе с прочими (представителями духовенства), их ленивой слабости, немужества и бесчеловечия. И среди того, что переживается нами, во всех нуждах, налагаемых на нас насилием варваров, мы изъявляем нетерпение, — и справедливо, — но что могут сказать о возможных нуждах?

Видно по всему, что в это время озлобления мы явились неспособными вынести (испытание), так как не вспоминаем пророческих слов бога, который заботится о нашем очищении, что "не стерпели совета его", и в законе его не хотим ходить и "забыли бога, спасающего нас". Также не вспоминаем и слов апостола: "кто нас разлучит от божией любви, — скорбь или гонение, или раны", и прочее, там сказанное: "ни меч, ни самая смерть, ни даже жизнь". И в другом месте: "разве неправеден бог, когда гневается?". Но мы как бы сердимся на создателя своего, забыв все его благодеяния и чудеса, которые он нам явил, и то, что он терпел за нас в течение долгих лет. Мы отвергли дело сыновнего [317] богопочитания, а больше склоняемся делать то, что нам любо. Хотя мы и наделенные даром слова существа, но мы явились хуже бессловесных и бесчувственных созданий. Скот не прекословит водящему или вяжущему его, и даже не смеет противиться самому закланию; всякая вещь, которую бьют молотом, если создающий и многократно бросает ее в огонь, испытывая ее, повинуется воле (кующего зодчего) беспрекословно, — и оба служат нам назиданием; мы же не только не принимаем с благодарностью очищение от грехов, но, сопротивляясь так или иначе, отрекаемся, потому что привыкли, что за время жизни с нас никто не спрашивает — ни бог, ни человек, и никогда не считаем себя виновными в своих прегрешениях. Разве нельзя богу делать это со своим творением? Известно, что все сотворенное творцом умучится.

[5]. О бегстве воров с Хутыни ²⁹² и приходе их (в Москву)

Внезапное бегство — не говорю — отступление от города тех, кто мне досаждал своей осадой, было преславно и чудесно и совершилось так.

В 11 день месяца января в память двух преподобных — Феодосия, начальника монахов, и Михаила Юродивого Клопского, ²⁹³ в их двойной праздник наставшая ночь, как некая буря с сильным ветром, воздвигшись на них, изгнала из святого места, называемого Хутынь, гнездившихся там змиев и делателей тьмы, откуда они ежедневно приходили ратью досаждать моим гражданам, и они вскоре и совершенно были оттуда рассеяны. Так тьма времени разогнала тьму плотскую. Осажденные же, которым это было возвещено некиими пришедшими оттуда, оставались запертыми, потому что привыкли тех бояться и думали, что утром те, как и прежде, на них придут к городу, в то время как святые тогда вместе подвизались невидимым подвигом — молитвами [318] к богу — и изгнали их, но их "борьба не была борьбой с плотью и кровью", как говорит апостол. Преподобный Варлаам ²⁹⁴ был старейшим (среди них), старающихся об изгнании врагов, потому что не терпел в своей обители их мерзостного пребывания на долгое время и еще больше этого времени: от прихода до изгнания этих срамотворцев прошло больше чем два месяца. Они пришли в начале поста перед Рождеством Христовым. ²⁹⁵ Как многомутная и нечистая вода, собирающаяся и истекающая на меня от скверного места, — они избрали себе для постоянных вылазок такое удобное по его близости место, для того, чтобы ежедневно досаждать насилиями городу, похищая оттуда православных; как змеи ехидны, они уводили их в земные пещеры. С ними были и лжехристиане — изменники, разорители и помощники нечестивых, которые носили только имена кротких христиан, — среди них были многие известные люди. Были с ними и два придворных, ²⁹⁶ делами — как василиск и аспид. Они бросили вверенное им царем начальство над городом и войском, оставили за спиной врученные им города со всем их изобилием и, никем не хранимые, как бы готовые к сдаче и открытые, отдали разорителям на расхищение, что и случилось: один (отдал) город Орешек, другой землю Карельскую с городом, иной Ладогу с ее пределами. ²⁹⁷ Сами же они примкнули к собранию царских врагов, увлекая вслед за собою и многих воинов.

Когда же они, гонимые божьим страхом, все отсюда побежали, то устремились прежде всего в темномрачное ополчение богоборных латынян, которые тогда собрались для осады у главы всего царства (Москвы), окружив ее со всех сторон, как великий змей хоботом, и смешались с ними, как нечистая вода с Содомским мертвым морем. ²⁹⁸

Найдя удобное время для своей хитрости, они вошли внутрь города и все вместе самой матери городов остригли голову, изнурив ее до конца и лишив всякого добра, а то, что осталось, вместе с домами предали огню. Первым попечителем [319] об осажденных в городе был тогда — первый после первого святого — Михаил, князь победы. ²⁹⁹ Он нам был от бога тогда поставлен стражем, как ангел его еврейскому народу — в нем было тогда наше спасение. Вождями же и наставниками такому злу были преждеупомянутые два гада — василиск и аспид, ³⁰⁰ еще же, говорят, превзошел их злобою некий купец из самых мелких, носивший свое имя, злобой — как яйцо василисково, ³⁰¹ а с ними и другие некоторые — неизвестные соумышленники, которые все в последний день объявятся. Их предательство всем было подобно тому, как некогда два предателя ниспровергли Троянское царство, ³⁰² — так (случилось) и с нашим православным.

[6]. О походе из Новгорода к Москве князя Михаила

Когда юный князь Михаил, как от некоторых уз, освободился из осажденного города и от тяжелых испытаний, которые он терпел со всеми нами, тогда в скорости направился отсюда к столице всего царства и тех воинов, которые успели в то время по скорому слову собраться от бывших здесь пятерых пятин, ³⁰³ спешно повел на осаждающих, напавших там, желая освободить от бед мать городов, осажденную имеющими на головах хохлы (поляками). На то же (дело) он решил повести и нанятых им (шведов) еллинов, пустив их иным путем впереди себя и увещевая их оказать там помощь царю против наших противников и, сойдясь с ним вместе, освободить город от осады. И когда он сговорился с ними, то, повелев ждать себя, тотчас же вышел из меня (Новгорода) со всеми силами, хорошо распорядившись о городе и оставя в нем начальника.

Выступление его было 117 годового круга к семи тысячам, весной, 25 мая, ³⁰⁴ и пришлось в большой праздник — после животворящих страстей, погребения и воскресения в самый день шестого четверга, в день вознесения спасителя ³⁰⁵, а по числу данного дня — в день третьего обретения [320] главы Предтечи. ³⁰⁶ И того, о ком здесь говорится, почтили все во мне живущие люди, даже и женщины и дети, провожая далеко за город с хлебом, давая ему имя победителя и называя его освободителем своим от нашедших на нас врагов. (Это делалось), во-первых, потому, что с его удалением отсюда мы его лишались, а, во-вторых, все люди тогда испытывали печаль и молили бога о том, чтобы он даровал ему скоро и без беды пройти путь на помощь царству, чтобы враги, узнав об его выходе отсюда, не прорвали его сети, что и случилось вскоре, попущением божиим. По городам у него были с ними многие и тяжелые сражения, он побеждал и сам бывал побеждаем; об этом (расскажет) тот, кто был там; мы же, заключенные здесь, к более подробному и ясному сказанию не способны; углубленно же всё знают те, кто был с ним во время этих событий. Мы же вписали по нужде то немногое, что слышали. Бывало, как о нем говорят, что враги не раз и задерживали их на местах силою и коварством, всячески закрывая ему путь, не давая ему приблизиться к славному месту, приступить к нему для его избавления, но всячески отовсюду перехватывали все возможные для него дороги. Но он, найдя время, всю раскинутую ими сеть разорвал, получив помощь свыше, и, устремившись вперед, достиг самого царствующего города и заключенному в нем самому царю и народу даровал свободу от насильников. Об этом яснее будет сказано в других местах.

[7]. О патриархе Гермогене ³⁰⁷

Когда обладающая всеми городами (Москва), где всегда пребывали мои цари, окончательно лишилась их за безмерные грехи всей земли, от главы ее — царя и до ног, — в то время все люди в ней, (терпя) осаду и всяческую тесноту от латынян и вместе с ними живущей Литвы, как какой-нибудь петлей, были задавлены нуждой и страхом смерти. [321]

Вместе с теми, кто содержался там в осаде, (держали) и самого святителя всего российского народа — Гермогена; я говорю о верховном среди преподобных и всесветлой главе — православном патриархе, — муже, подобном апостолам, который имел над всеми высшую власть, потому что, как сказал апостол Павел, являлся воплощением и устами херувимов; доблестный огненосный ревнитель, он, побуждаемый любовью, больше огня разжигаясь ревностью о христовой вере и не ослабевая, многократно боролся против латынян. А с теми из христиан, кто, как антихристовы пособники, оказали вместе с инославными такое же сопротивление, он мужественно сражался только своим языком и устами, как мечом, немилосердно посекая противников и заставляя их падать к своим ногам без ответа. Он гнушался богоотступников, как бездушных идолов, и отворачивался от тех, кто не повиновался его многократным поучениям и наставлениям и кто, не захотев его благословения, самовольно от этого удалился.

С ним, первейшим, вместе (терпели осаду) и весь синклит, который чинами своими являет неисчислимые различия и разницу (по отношению) к царскому порогу, — достойные и достигающие его величества и необъятное множество людей. (Он боролся) против латынян и соединяющихся с ними, а больше всего направлял (свое слово) против лютой злобы тех ересиархов, кого звали Михалка Салтыков и Федька Андронов, ³¹⁸ и других по именам их единомышленников и составителей всего зла, чьи имена за их дела бесы вписали в свои списки; было по всему ясно, что как тьма противится свету, так и нечестие благочестию. Новые отступники от добра сперва ласками, а потом угрозами неволею привлекали его к своей воле — к тому, чтобы, повинуясь врагам, изменнически отдать российский скипетр сыну короля латынского Сигизмунда — Владиславу. ³⁰⁹ Они хотели утвердить это взаимной клятвой на кресте и обещались никому из бесчисленного Христова стада не делать зла, [322] они скрывали в нарушение клятвы последнее зло — обман: после клятвы они нам всем и везде творили всякое зло.

[8]. Летописец вкратце тех же преждеупомянутых царств и о великом Новгороде и о том, что было во время каждого их царствования.

Крестьяне не понимают, на какое место полагается каждый вид ратного оружия, когда воины перед сражением надевают его на себя, а просто только смотрят на одевание, не вникая как следует умом, как и куда на вооруженных всадников надевается каждая часть этого вооружения; они считают, когда случится (видеть это), что все это делается просто, а не с рассудком. Но — неразумные — они ошибаются, так как не знают того, что каждая вещь имеет свое назначение там, где ей полагается быть. Когда же этим невеждам самим где-нибудь придет время облачиться в такую же броню, они шлем налагают на колено, щит безобразно вешают на бедро вместе с другим оружием, потому что это дело им не свойственно. Так и во всяком деле, которому сам научишься; так же (происходит) и в словесном писательстве, если кто хорошо не обучится, как положено начинать описание событий, подобно, увы! тому, что мной здесь совершается и является знамением моего крайнего неразумения, детской игрушкой и вместе с тем всячески достойно поношения. Но если я и не удостоился (сравниться) с хорошо умеющими, — я знаю, что сделалось это по необходимости, — из-за скудости и наставшего времени, когда люди терпят нужду, потому что иноземцы захватили город.

____

Те многие, которые от недостатка у них разума стремятся путешествовать различным образом по суше и особенно по воде, когда они должны от места своего жительства быстро добраться в далекие (страны) ради приобретения [323] себе излишнего, не задерживаются надолго, чтобы не пропустить напрасно благоприятного для путешествия времени, а именно этого хотят; но (они) не могут, собравшись со скоростью слова, внезапно переплыть огромную и трудно проходимую широту пучины великого моря неизвестным им путем на то место, которое им пришло в голову. Всегда в таких (случаях), как мы слышим, они не устремляются понапрасну и не спешат, и не прежде входят в корабль, чем расспросят, чтобы, начав (с излишней) скоростью, не погубить желаемого ими добра; наоборот, как следует и всесторонне оповещенные знающими, приглашают для этого еще и искусных кормчих, таких, которые знают пути, пристани и берега, чтобы обезопасить себя от внезапной бури. Они внимательно изучают гладкость пути и те опасности, которые грозят кораблю в водах в виде скрытых волнами препятствий, чтобы, отдавшись водной стихии, носимые как бы на крыльях волнами, не пострадали они как-нибудь очень тяжело от неведомого; если они и не всех (этих опасностей) целиком смогут (при этом) миновать, то хотя от больших будут сохранены. Приходится им и на одном месте, в спасающем от бурь пристанище, где плаватели ожидают хорошей погоды и спокойного часа для своего выхода из гавани, оставаться долгое время, если случатся или встретятся им в пути какие-нибудь неудобства. А если иначе и спешно, торопясь, без разума начинают такое дело, переживают всяческие беды, разбивают корабль и всё, что в нем есть, всё вместе потопляется ими; очень редко они спасаются от общей гибели, а в том, что начали дело не добром, много раскаиваются и называют себя окаянными.

Насколько же больше нужно предварительных приготовлений для того, чтобы без трудностей перейти словесное море? Не следует ли избегать произвола вторых, а, заранее избрав, следовать безбедному путешествию первых, т. е. после того, как расспросят о пути, строить хорошие корабли, натягивать такие же паруса и (готовить) так же весла с другими [324] орудиями, и когда устроят все как следует, тогда начинать хорошо подготовленное плавание? И как корабль по воде плывет головою вперед, отсюда же и слово берет свое начало.

____

Когда голова венчается, всем членам вместе с ней бывает слава и радость; подобно этому иногда и мать о детях веселится. Но от прегрешений всё, даже славное, себя смиряет; так, Христос говорит через Павла: ³¹⁰ "когда страдает один член, страдают с ним и другие члены; и если одно из главных начальствующих чувств страдает, естественно и все прочие части тела, близкие ему во всем, готовы сострадать ему".

Это — образ начавшегося здесь: всю землю царства великой России, самого славного среди всех добрых, со всеми его городами теперь разорили и ниспровергли близ сидящие соседние безбожные народы, выполняя злой на него умысел своих прежних государей. Они пришли со всех сторон — и от северных городов России, ³¹¹ и с запада, и от других мест; а в единстве с ними сияли твердою к ним любовью, (достойной) всякого стыда, доморощенные злодеи Российской державы, рабы своих различных господ; они сами были склонны к злу и всю землю православных замучили, погубили острием меча и различными муками и сокрушили ее всякой лестью, и все вместе разорвали на части. Но здесь об этом довольно. К тому же всякая вещь в будущем в любом месте даст время сказать в ответ о себе слово, — как о том, так и другом, что следует за ним.

Стоящие же у власти искони происходили из своей земли, но владели и другими, особо стоящими владычествами и самостоятельными государствами. Среди них есть и не принадлежащие по вере к „этому" двору (религии) — сильные восточные (татарские) царства, ³¹² которыми много лет обладали наши владыки — самодержцы, от того времени, когда они соединились вместе с нами под единою властью благочестивого [325] скипетродержавства; до этого они только из-за веры и из-за обширных пространств земли, а также и из-за дальности расстояния были отделены от нашего царства. Тотчас же с помощью божией наши правители избавили от нечестия все жилища этих измаильтян ³¹³ и насадили (здесь) веру и благочестие, как новый сад богу. Из всех этих многих городов, которыми они обладали, нам нужно говорить об одном, который когда-то шел впереди нас в вопросах веры, который был по существу как бы другой превеликий и древний Рим, ³¹⁴ за исключением положенного ему имени: он был наречен Новгород и принял это имя не от человека, и не от какой-нибудь вещи, а назван так богом. Это имя с честью произносили от самого его создания все концы земли под солнцем, на его землю от века никогда не смела наступить варварская нога, потому что этому мешал страх перед самодержцем Увы! Теперь он со всеми его пределами взят обманом этими (врагами) как бы в вечное наследие, и шесть лет без малого оставался в чужих иноверных руках, всячески и явно каждый день ими попираемый и пожираемый. Это было так, как писалось ранее, — как некий член своему телу, сострадал он (Новгород) главе всего царства, славной среди всех городов Москве, которая, как известно, приняла различным образом от латынян несказанное зло. Как там, так и здесь зловерные по своему желанию нашли себе предводителей, богоотступников от православной веры, которые могли исполнить всю их волю, потому что они им указывали путь на всякое зло. ³¹⁵ Но эти два преждеупомянутые великие города со всеми своими областями непосредственно не были осведомлены между собой о причиненных им врагами болезненных язвах, которые каждый принял и самостоятельно вкусил. Хотя (оба) и очень много слышали о зле, но каждый горе этого зла переживал внутри себя особо, с терпением, не рассказывая о нем. По их словам, не было таких, кто мог бы счесть и показать множество и существо этого зла и обстоятельно и выразительно рассказать о нем. Сколько сможет мой пустой [326] ум и медленно говорящий язык с устами рассказать, а вместе и перо, которое плохо движется у меня, всячески стесняемого в необходимом, а особенно — более чем прочими нуждами — пленением в городе; хотя бы только тень тех бед, а не самые беды я поведаю здесь, чтобы послужить уму и языку всех. Начало отражения нечувственного образа, как бы нечто чувственное, отобразилось в низких словах, которые за этим следуют.

Когда великий захочет поручить кому-нибудь из послушных ему, не откладывая, какое-нибудь большое дело, но не найдет в том месте, где находится, достойных на это, тогда хотя и по нужде, поручает его и недостаточно (умеющим), если не вздумает отложить свое решение. Поскольку лишился подлинных (исполнителей), он должен удовлетвориться и худшими, если в наставшее время плена и всякой нужды не добудет лучших. Так произошло и теперь, — о чем нам хочется сказать. В том городе, о котором мы упоминали, великий начальник (духовных) отцов и всем тут находящимся общий пастырь, занимающий святой престол, — тот, кто отличается от подобных ему своей снеговидной шапкой и кто первенствует среди равных ему четверых, — обратился здесь к нам со словом. Когда приближались к концу те годы, во время которых вражда нечестивых приносила нам множество бед, ³¹⁶ и когда мы ожидали для города желанной всеми свободы, потому что посланные боголикого и благочестивого царя нашего Михаила, ³¹⁷ — избавителя и освободителя нас от бед наших и от тяжелой работы, (подобной работе евреев) на фараона, — в некоем месте совещались с нечестивыми о заключении мира, — тогда в один день в церкви премудрости слова божия, ³¹⁸ в час приношения богоспасающей о мире жертвы (литургии) от уст святителя Исидора, ³¹⁹ как бы от уст божиих, мне было дано повеление; с его места, как из облака, послышался голос, которым я был призван и который приказал мне приблизиться к нему. Склонившись ко мне в уединенном [327] (месте) и осенив меня крестом своей святодейственной десницы, он тихим голосом принудил меня начать писать о наказании божием, о происшедших в русской земле событиях, и о всем, совершившемся с нами за последнее время, чтобы хотя какую-нибудь малую часть о них поведать, что писателю придет на память, что он здесь видел и слышал, — пусть даже и не очень совершенно из-за того, что мы все вместе были в плену и осаде, в нужде, еще больше из-за страха, а особенно из-за недостатка моего, по сравнению с другими, разума. Он не допустил меня много говорить об этом и отказываться, хотя я и указывал ему на то, что я недостаточно научен для этого дела, но сказал мне: (это следует делать), чтобы в течение ряда лет глубина нерадения не помрачила (памяти) и чтобы от небрежения не забылась необходимость этого дела. Больше же всего повелел он мне стараться (написать) о православном и великом этом Новгороде, перенесшем на себе от еллинов, — начиная с дней последних царей или немного ранее этого, многолетние нестерпимые язвы и различные болезни. Я же, боясь ослушаться, повиновался великому слову, но коснулся только начала дела, не надеясь и притворно на свою немощь и бессилие. И пусть не будет того, чтобы кто похвалился этим, — но как наставит божественный дух, открывающий уста немых и язык младенцев, делая (их) сыновьями. Молюсь о том, чтобы хорошо знающие, когда они найдутся, исправили то, что нами (написано).

Начало

После прошедших ранее семи тысяч лет существования этого мира, в последние годы мимошедшего времени — наступающего восьмого века, ³²⁰ были (у нас) самодержцы и обладатели земли всего Российского царства и патриархии, которые царствовали надо мной. Их имена вскоре будут названы здесь явно; о немногих из них, о тех, чьи рабы-свидетели [328] живы еще до настоящего времени и кое-что могут помнить о них, теперь для начала написано в кратких словах, например, вот это.

После первых (царей) правил в России людьми божиими нового Израиля ³²¹ твердый поборник благочестия, просвещенный Иван Всегрозный, ³²² сын великого князя Василия; ³²³ оба они под конец жизни — один за другим, второй за первым — временное царствование заменили иночеством. Тот, чье имя благодать (Иван), в свое время, после победы над сильными татарскими царствами, был первым царем всей великой России. Он был после своего отца вторым великим собирателем отовсюду всей Русской земли, — самодержцем над державными, крепким в войне и очень мудрым во всем, (так что) среди всего своего рода выделялся премудростью; необоримый в силе (своей) мощи, он к варварам враждебных земель был непреклонен и неумолимо мстил им за неправды. Слух о его имени и грозе, и славе гремел среди всех народов в обе стороны, даже до востока и до запада. Все соседние враги ужасались движения его меча и запрещения нападения, потому что он был похож в своих лучших чертах на Александра, царя Македонии и всей вселенной. Некоторые говорят, что из-за его яростного гнева жизнь его была погашена прежде времени его рабами, так же, как они поступили тогда и с его детьми. В иноверных странах много радовались его смерти, как светлому празднику, весело рукоплескал; с его смертью иностранные клеветники перестали ждать войны, — потому что он не напрасно возводил на них меч своей десницей и не напрасно низводил его с воздуха.

За ним сын его, добродетельно живший Федор Иванович, ³²⁴ государь всероссийский, наследовал престол своих предков в прекрасной святости, потому что царствовал, любя истину, незлобно и достойно; (подражая) кротостью Давиду,(он)пас своих людей, не любя крови; всю свою жизнь он проводил в посте и молитвах к богу, непрестанно и неусыпно день и ночь являясь великим предстателем (перед богом) о мире [329] и святым царем. Имея постоянное стремление к церковному великолепию и благочинию и непрестанную заботу об украшении святынь, он любил монахов и нищих и очень много им подавал. Он явно нес подвиг воздержания, потому что кипел в душе своей любовью к делам иночества, хотя был покрыт светлостью багряницы. Его желанию так жить у себя в доме не помешали ни супружество, ни высота самого царства. Он боролся со всякой неправдой, чуждался ее, и, как Иов, ³²⁵ „даже устами не роптал на бога"; он за всю свою жизнь ни разу не осквернил мерзкими словами своего богомольного языка, но весь постоянно был охвачен всяческим благочестием; таким же незапятнанным, думается, и предстал он перед богом, потому, что один из всех сохранил первообраз и в дни своего царствования охранял от вражеских наветов достояние своих предков. Он царствовал не только над людьми, но и над страстями; думаю, что тот не согрешит, кто его и в молитвах призовет.

Жезл правления над людьми своего от века наследственного царства и всю верховную власть еще при своей жизни он отдал Борису, ³²⁶ который вскоре со всем лукавством похитил и престол его; этот же благочестивый царь Федор не оставил после себя миру благородного наследника — потомка, но благочестивые семена, сжав внутри себя, умертвил, потому что так было о нас суждено богом. Добрым царствованием богоугодного своего правления он окончил и запечатал существование своего рода. Увы, он был таков после своего отца, как всемирная свеча, зажженная для нас, или последняя пресветлая звезда, вскоре по божьему попущению погашенная в этой жизни нанесенными вражеским старанием ветрами, — она была благодатью светло зажжена для его царства во время его жизни и навеки. Он был тезкой по имени богозрителю Иеремии, ³²⁷ который был освящен еще во чреве до того как был спеленан, — он (Федор) произвел в дни своей жизни от своих чресл одну дочь, не оставшуюся в живых, ³²⁸ но однако тогда по поводу ее рождения [330] у людей была большая радость, и ради любви к отцу и приязни к нему его подданных ее стали считать наследницей. Имел он у себя и брата от одного отца по плоти, по имени же и по естеству — от другой матери, ³²⁹ но злой раб, которого враг (дьявол) ранил властолюбием, ³³⁰ не дал мальчику войти в возраст. Он, как поросли, выросшей из корня, не допустил ему подняться в высоту и дать добрый плод, и срезал серпом смерти, как несозрелый и высокородный колос, ³³¹ подражая Ироду; этим убийца издалека готовил путь к выполнению своего желания.

Увы! Общей кончиной этих двух братьев после их смерти был прерван род и весь благородный корень российских властителей! После же этих начали возводить на верх царства рабов — людей из среды бояр (членов синклита), но по-разному, одного так, другого — иначе: среди них первый — Борис, потом Расстрига ³³² и те, кто за ними, чья дерзость была совсем бесстыдна и воцарение странно; ³³³ из-за них и земля, не терпя (этого), столько лет даже до настоящего времени смущаемая из-за царя, колеблется неустанно, о чем подробно и ясно будет рассказано в подобающих местах (людьми), способными на это, а не нами.

После них некто, не утвержденный всею землею царь, ³³⁴ думал, что держит Российский скипетр. Хотя он стал обладателем (царем) и не самостоятельно и не так, как его предшественники, но за грехи мира он не имел власти, потому что не по воле всей земли, не многими, а одним некиим гордецом, ³³⁵ однако имеющим силу, был подговорен на это и скоро, без замедления, и спешно — без рассмотрения воссел на высочайшее место (престол царя); он не так, как бывшие перед ним захватчики, склонял к себе меньших (людей). Ради этого и возненавидели его люди, и вся земля не захотела, чтобы он ею долго обладал и царствовал над нею, но воздвиглась на него яростной войной, придя войском под самую столицу царства, в которой его и весь род его .заключили в осаде и отделили, как птицу в клетке. И по всей [331] земле из-за него вспыхнул огонь ненависти, и многие города, принадлежавшие его крестопреступной власти, отписались от его имени и его власти, и в разных местах по отдельным городам начали возникать многие срамные и лживые цари из мельчайших и безымянных людей; больше же всего они ставились из среды последних страдников в безумном шуме городской чернью всей земли, досаждая этим законным царям; глядя на этих появившихся перед нами захватчиков, развращались и люди всей земли.

[9]. О целовании креста королевичу Владиславу ³³⁶

В самое время моего (Новгорода) пленения, когда захватили меня еллины, чтобы я утвердил с ними крестную клятву, некий бывший незадолго перед этим изверг дьяк, рука которого хорошо владела пером, написал на хартии то, что ему об этом повелели в короткий и внезапный час, поручая ему это дело, святитель и первый вельможа; по этому писанию еллины (должны были) крепко клясться моим (людям), как согласились (с ними) прежде. Но некие два властолюбца, чьи имена познаются не от дел их жизни, скоро (ставшие) союзниками и поверенными моих врагов, сделали то же, позавидовав тому написанию и, сократив, совсем отбросили его, и оно стало неизвестным, как будто его и не было; они уничтожили его, рассмотрев в нем, что такое написание не было им во всем полезно при их клятве, противоречило их воле и было нужно нам одним в постигшей нас нужде. ³³⁷ В своей злобе на меня они то первое самовольно переделали на другое, составив вместо того свое, иное, новое, чтобы угодить во всем варварам. И в чем они (враги) были неискусны — во всех необычных для них вещах, — эти двое моих переделывателей были их наставниками и учителями, и вождями. Этим они показали всю искренность своего служения варварам и теплоту к ним всего своего злого сердца и своей души, — (все это) главным образом ради того, [332] чтобы побольше себе приобрести; для этого же и до настоящего времени, утвержденные без перемен и несменяемые, они вместе с моими врагами во всем господствуют надо мной, а лучше сказать — корчемствуют, так как не встречают сопротивления; они ничем не меньше — равно во всем и во всем так же свободно повелевают мною, как и те (враги), захватившие меня, так как никто им не мешает: они угождают себе во всем, в чем хотят, и надеются на врагов, как на некий великий залог.

Подобное же написание в самый час моего пленения было написано на хартии для клятвы нашей с иноверными некиим, чье имя „благодать" (Иоанн), дьяком по чину, рукою своею служившим святителю (Исидору), имеющему белый верх (клобук); ему повелел это (сделать) первый после него (митрополита). Его враги возненавидели это его неугодное им писательство, бросив его за свои плечи и предав забвению; вместо же этого два тайнописателя, которые пристроились как наушники к врагам-еллинам и изменникам, восстали из зависти на того, кто первый составил клятву. То, что им было написано, хотя оно и было хорошо составлено, они изменили своими переделками сделав то, что было угодно тем (врагам), и угождая себе (в желании) получить от них многие тленные блага.

Это писание из-за любви к клятве не было использовано после них, но мои предатели и изменники и скорые помощники чужим, переделав его, составили свое иное по их воле.

[10]. О вдовстве московского государства

До избрания и нововоцарения воздвигнутого богом от рода в род наследника царского, государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Руси, и до возвращения опять на Русь из Литвы того, также богом данного, правителя — доброго государева по плоти отца, великого государя [333] святейшего патриарха Филарета Никитича Московского и всея Руси, ³³⁸ — в то время земля наша может уподобиться — по двум притчам — некоей оставшейся после мужа вдове, которая находится во власти своих же собственных рабов, разоряется, разрывается и как бы по жребиям разделяется, наказанная этим по божию усмотрению. Так в действительности и было. О ней здесь в сравнение и предлагается эта притча, а за ней другая — и обе правдивы.

Притча 1

Когда некая одинокая и бездетная вдова остается после мужа, — если даже она в супружестве и была прекрасной ему подругой, или ее мужем был царь — человек властный и сильный, после него она имеет дом без главы, удобный к разорению, хотя и преисполненный всяких видимых благ, — только одного господина дома нет, а все (остальное) есть. Где владыки дома нет, — там дом, как тело без души: „если и многие члены — по писанию — имеет", но „мертво без духа". Вышеупомянутая вдова не имеет у себя добрых помощников, ни заступников от наносимых ей обид. Поэтому она становится прежде всего во всем зависимой и разоряемой выросшими в доме на службе ее мужу злыми рабами, так как в нравах своих они привыкли досаждать своим господам при их жизни и еще больше после смерти, когда они увидят госпожу оставленной мужем, сиротой, увидят ее бездетной и безродной, и совсем беспомощной, не имеющей ни рода, ни племени и презренной друзьями, соседями и знакомыми. Даже и верных рабов она не имеет себе на услужение, а поэтому и бывшие друзья ее мужа скоро забывают ее добро. Тогда все ее рабы изменяют порядок своего рабского положения, скоро становятся непослушными, вводят свои обычаи и законы и служат, как захотят: ложатся прежде времени рано, наутро встают поздно и спят довольно, дольше, чем до начала дня; сперва они едва и кое-как начинают [334] выполнять то, что она им повелевает, в словах и делах, и потом — во всем прекословить. Приказания госпожи ими отвергаются и презираются, а то, что им приказано делать, ее повеления оставляются неисполненными. Они сменяют имеющие обращение среди рабов одежду и еду, свойственные всем рабам. Противясь госпоже, они многократно отвечают ей неистово, и, бросая ей в глаза свои нелепые речи, как бы камни мечут ей в лицо; они ранят ей сердце невежественным многословием своих рабских уст и языка, что воспринимается ею как стрелы, пущенные ими из лука. И по отношению к имению своих владык перед лицом своей госпожи они бывают неверны, нерадивы и небережливы; они являются стяжателями и злыми разорителями своих господ, у которых крадут и присваивают, и всеми способами наполняют господским добром свои руки; и объедаются, и упиваются постоянно, и ежедневно устраивают — подобно Ироду — многолюдные пиршества с приглашенными, — смерть господина и разорение всей земли радостно считая светлым праздником. Не прошли еще установленные дни общего плача по отшедшем, а они уже украшаются одеждами, пользуясь в изобилии всем тем, что их потребностям несвойственно. Та пища, что им дается и установлена на ежедневное пользование, и отпущенная одежда вызывает у них — неблагодарных — ропот, — все им данное они осуждают; с такими же, как и сами они, рабами они заводят крамолы, а тех, кто им подчинен, избивают, раня даже до крови, или иначе друг друга сокрушают. А дом их собственного владыки не огражден от нестроения, и ворота в доме день и ночь не затворяются, что дает постоянную возможность пролезть внутрь волкам и другим зверям.

Своей постоянной радостью о том, что нет господина, они каждый день доставляют своей госпоже вместе с другими огорчениями большое страдание; кроме того, они — рабы — с приходом 40-го дня ожидают общего своего освобождения и роспуска. Эти же зло творящие рабы приводят [335] с собою в дом на свои веселые пиршества из других дворов еще и других некоторых подобных себе, — чужих и неизвестных госпоже, чтобы вместе с ними расточать имение своего господина еще к большей досаде своей, потерявшей мужа, госпожи.

Одна у нее против них (осталась) многотерпеливая безоружная защита — коленопреклоненная молитва к богу, с ударами головой, с частыми воздыханиями, (а также) теплые слезы богоматери, в горести приносимые о ней, если прежде молитвами подвигнет скоропослушную в бедах христианам помощницу, явно обещанную вдовам от обидящих заступницу на ходатайство к нему до тех пор, пока устраивающий свое достояние (бог) не поставит, подобно тому как в царстве, главу людям, (человека), который мог бы хорошо управлять всею землею, и пока вездесущий не поспешит богомилостиво приклонить свои богопослушные уши к молитвенным словам своей матери, (молящейся) о мире. Он не терпит, если кто, страдая от бед, к нему вопиет, и не (оставляет) надолго (без ответа) его болезненное прошение. Если бы наша овдовевшая имела не только вскормленное, хотя и малое дитя, но лишь зачатое осталось бы в ее утробе, — с течением времени оно вышло бы из чрева, и если бы это был мальчик, уповая на его зрелый возраст, мать его с доброю надеждою ждала бы этого, предполагая, что когда он утвердится в правлении как владыка, тогда ей, выносившей его, с его возрастом забылись бы все бывшие печали. Если же этого нет, то, значит, таков оказался конец развития их ранее указанного корня, — а потому и все прочее вместе с тем приостановилось.

Но, однако, строитель всего мира промыслом своего рассмотрительного суда не задержит надолго такое неустройство, какое описано выше, (не позволит) колебаться из-за отсутствия главы такому, как бы всемирному дому, бывшему большим над всеми, но воздвигнет неизвестно откуда, как бы от какой-нибудь сокровищницы, и произведет, [336] кого захочет (в наследники), потому что привык приводить все от небытия к бытию своим всесильным словом, — восставит откуда-нибудь иного и иначе, какими сам он знает судьбами. Если плод и не того же самого по породе благословенного корня, но хоть немного родственный настоящему царскому плоду, который вырос на лозе настоящего винограда, как масличный лист, он приближается к нему свойством по другой крови, а более того избранием по доброй воле; как Исаак, он по обещанию был определен наследником царям и тогда же был помазан и укрепился твердо. Он был готов после других дел по устройству земли, испросив у владычествующего всеми (бога) время и помощь, отомстить виновным за обиды и, в первую очередь, творившим зло рабам, которые разоряли, а не снабжали дом своего отечества, а также и напавшим на его (землю) врагам. Испросив время у владычествующего всеми, так как те и другие, о которых выше сказано, сложились вместе против него, желая зла, он шел, как владыка, найти то, что ему принадлежало, и всех тех, кто ему работал, нашел дремлющими: они его не ждали, окончательно отчаявшись, что владыка придет, — по слову сказавшего; с них он всячески с истязаниями взыщет за расхищение дома и может жестоко погубить злых. За те радости, которыми они (наслаждались), разбогатев с помощью расхищенных ими господских вещей, самовольно пируя и веселясь, как богатый в притче, ³³⁹ и присвоив себе различные несвойственные им должности, царь, лишив их этих чинов, и сняв с них, как с неимеющих брачного одеяния для возлежания, несвойственный им сан, повелит изгнать их из чертога и обречет их на вечный плач и прочее, ³⁴⁰ так что они и сами скажут себе, говоря так: „не во сне ли мы до этого питались, а теперь на самом деле начали мучиться?" — как об этом пишется, что червь их не уснет, и огонь их не угаснет. Псаломник, ³⁴¹ утверждая сказанное о таких (злых рабах), трижды повторяет, что не быть им. [337]

А то, что здесь было рассказано об овдовевшей госпоже и рабах и прочее изложенное выше в словах притчи, — не есть ли образ сиротства и нашей земли? И не такое ли было и в ней непослушание рабов, досаждавших ей во всем и заключивших взаимное соглашение с врагами о ее разорении и запустении, что на глазах всех нас и совершилось, и было. И еще до сего дня это совершается, и огонь еще не везде погас, но, местами погасая, в других местах разгорается и пылает. Этот вещественный огонь хорошо угашается невещественным; та же роса сегодня погасит и этот пламень, которая в древности сошла в халдейскую печь. ³⁴² Но такую росу для такого погашения привыкли сводить свыше вниз многие наши слезы, исходящие из глубины сердца, выливающиеся, как обильная вода, через очи и текущие быстро по щекам, растворенные в достаточной мере постом и частой молитвой с постоянными воздыханиями. Только они могут умолить владыку всех угасить такой пламень.

Притча 2 о том же

Если, для примера, какой-нибудь дом некоторого высокопоставленного лица и удовлетворяется только положенными днями плача в том случае, если лишается своего господина, ушедшего из жизни и оставшегося бездетным, однако, приятели и друзья его или истинные рабы прилагают к этому его ради непрекращающийся плач к плачу и во многие другие дни. Особенно же тогда, когда они видят лежащие, оставшиеся после него одежды или что-нибудь иное, думая про себя о его прошлой многолетней прекрасной жизни, о том, как на их глазах наживший это, столько времени провел, живя благополучно. Потом они видят и безглавное, плачевное и беспомощное вдовство его жены, и облачение ее в черные одежды, презрение ее всеми друзьями мужа, безначалие среди рабов, расхищение сокровищ, растаскивание всего имущества путем воровства из-за нестроения и запустения [338] в доме, и досадное непослушание рабов госпоже, их содружество с врагами дома их господина и союз с ними ему на зло; и последние обиды от всех, и безутешную во всем жизнь всех его домочадцев, и нерадение рабов, полное совершенного безразличия, (доходящее даже до пренебрежения) вопросами веры, и окончательное разорение и запустение земли, и все прочее.

Насколько же больше, чем этого дома, принимаются (к сердцу) и не могут быть выражены словами (несчастия) всей державы наших самодержцев, — всероссийского царства, которое воплотило в себе все благочестие, о благосостоянии которого протекла слава во все концы мира? Нет части вселенной, где бы не известно было и бывшее его недолгое бесславие, многообразное и нестерпимое зло беспримерного огорчения, которое божиим попущением сотворили ему его враги незадолго перед этим. В каком доме была очень большая радость, в том (бывает) и премногая печаль, и какое мы видим в нем сокрушение, так и страдает о нем и болит сердце наше. Вот почему сначала здесь с царством сравнивается и на него указывает дом плача с находящимися в нем, потому что такое не оплакать и не обрыдать и в долгие годы.

Так как царскую драхму, ³⁴³ данную в наследство миру, мы некогда по нерадению погубили, — смущенная этим земля и до настоящего времени неустанно трясется, потому что во второй раз „оскудел князь от Иуды. ³⁴⁴ Но через некоторое время вместо утерянной нашли иную, новую, подобную той, — говорю о боголичном Михаиле, которого бог воздвиг после благонравного царя Федора. Он призван не от людей и не людьми, — как говорит Павел. ³⁴⁵ Поэтому мы и нажили вторую „двоицу", таких же благородных и подобных тем — Федору с сыном, которых в старину получили греки ^{346 —} так и мы таких же (получили) других, и должны были бы, по притче, созвать веселиться соседей и с ними подруг по случаю находки новой драхмы. С их помощью мы все опять [339] понемногу возвращаемся теперь к прежней своей доброй жизни и начинаем (в ней) утверждаться.

Родители, произведшие на этот свет данного от бога нашему царству руководителя людям, проходят еще путь жизни в этом мире, муж и жена, в монашеском образе, но каждый из них устроен особо и различно ³⁴⁷ — один в чужой земле много лет страдает за правду, терпит вместе с прочими нужду, подвизаясь за весь наш народ, — другая в царстве является как бы соправительницей своему сыну. Причина же того, что первого отвели отсюда туда (в чужую страну), была следующая: когда незадолго перед этим мы были во власти латынян, общий собор умолил его принять чин первосвятителя. Еще до избрания на царство его сына он согласился вместе с другими пойти в землю соседних с нами латынян, отличных (от нас) верою, для того, чтобы просить оттуда сына их господина нам всем в цари. ³⁴⁸ Этот совет еще раньше они утвердили с тем, чтобы они отдали его нам незамедлительно. Но они лукаво изменили своему обещанию, отказались от клятвы и того, что мы у них просили, дать не захотели, а просителей удержали у себя как пленных и там вместе с пленниками их затворили и держали в бедности и нужде, всячески не разрешая им возвратиться оттуда к нам назад.

Родительница же соцарствует рожденному от нее со времени его воцарения; хотя это и кажется странным, но (она соцарствует), потому что она мать.

Уже давно не было в нас мужественной крепости, поэтому мы не смеем думать ни о какой тайне, или (о том, чтобы) составить какое-нибудь многолюдное собрание для возражения против чего-нибудь, неугодного богу или людям, или чего-либо нововводимого нашими владыками, что ими повелевалось не по закону. Против их неподобных начинаний мы могли бы возразить. Но начальники такого хотящего составиться вселенского собора не шли на это, потому что боялись некоторых в среде собрания, думая, как бы они, [340] умелые передатчики, внезапно и явно не донесли о совете их владыкам, оклеветав их, потому что в большом собрании людей слова о тайных вещах, о которых советуются, из-за страха не удерживаются слабыми и произносятся ими, как бы по воздуху разносясь по сторонам, и особенно (в сторону) державных; очень многие и со стороны это разными способами могут узнать, и даже до того доходит, что из-за пагубного злословия клеветников распадается весь собравшийся собор. Поэтому такое собрание (объединение) у нас из-за страха невозможно.

Новые правители наши, и верные и нечестивые, ясно издавна увидели к своей же пользе, что если кому и начинать стремиться к желанному и действительно удобному объединению, то (не нам): нам о таких начинаниях нельзя сметь и подумать. Малое содружество не способно к сопротивлению и возражению, а многочисленное собрание людей очень не сдержанно для участия в совете. Малым советом нельзя запретить нежелаемое, а среди многих сокровенное не утаится, как и при нас бывало некогда, в прошедшие времена, в годы самого вселукавого царствования Бориса и Расстриги, а после этих — во время насильственного вселения в (наше) царство (поляков) с хохлами на головах и такого же — немцев-фрягов в страну земли Новгородской.

Такой недуг укрепился в нас от слабости страха и от нашего разногласия и небратолюбивого расхождения: как отстоит город от города или какие-нибудь местности, разделенные между собой многими верстами, так и мы друг от друга отстоим в любовном союзе, и каждый из нас обращается к другому хребтом, — одни глядят к востоку, другие к западу. Но это наше разногласие придало ныне нашим врагам многую крепость, потому что где объединившиеся всегда в единомыслии и близки друг к другу, тут и собрание бывает неразрывно; подобное (единение) крепко утверждает и пределы иноверных, что у них есть и доныне; так и у нас бывало прежде, до тех пор, пока [341] нас не одолела греховная слабость. И до тех пор, пока не совокупимся в братской любви, как достойно быть по писанию, — враги наши и далее не перестанут вредить нам и одолевать нас. И овцы, собранные вместе в ограде, не легко расхищаются и пожираются зверями, когда находятся в своем соединении неразлучно и усердно пасутся в общем теплом стаде. Если бы братское совокупление не было угодно богу и не нужно было бы людям во всех отношениях, не возопил бы Давид — "что добро и что красно, как не жить братии вместе". ³⁴⁹ Также и апостол сказал: "если возможно, — со всеми мир имейте". Он же опять говорит: "время нам от сна восстать". ³⁵⁰ Богослов ³⁵¹ же в любви утверждает нас, в ней же, подобно этим, и первый (апостол Петр): "следует нам — говорит — некоторое время творить волю язычников" ³⁵² и другое, как сказали богословы. Не все ли народы не сами к себе имеют вражду, но к внешним врагам; завидуют и ревнуют в своей неправде не истинной вере, но своему свойственному им разноверию; они ссорятся из-за того, что находят для себя потребное в других землях, что видят у нас, и все вместе всячески нам завидуют. Как голодные волки, видя овец, хотят есть, так и они разорить хотят у нас нашу землю, попрать истинную и непорочную христову веру и нас пожрать. Та же наша неспособность к совместному объединению, о котором говорилось выше, и доныне ³⁵³ во всем нашем народе не допускает твердого и доброго содружества, потому что мы поражены страхом перед неблагонадежными, сопротивляющимися как в великих вещах, так и в малых деяниях, и не можем храбро стать против них ни добрым словом, ни делом. Что же иное подобное нужно, чтобы запретить противникам и борющимся против нас, если не общее объединение и всеобщее единомысленное собрание всех нас, одинаково верующих, как (бывало) и прежде?

Если же окажется иное, то мы уже не живем, а являемся безответными ответчиками в будущем за всеобщую погибель [342] земли. Не чужие нашей земли разорители, а мы сами ее погубители.

До этого наше слово было о Московском царстве и о постигших его несчастьях, о том, что мы слышали, заключенные в плену, потому что в это время междоусобий, происходящих во всех городах земли, были затворены ³⁵⁴ в Новгороде Великом. Уйти же с бежавшими оттуда в мать городов всего царства не смогли, потому что бог не захотел желаемого нами. Потом, через некоторое время по божию повелению мы пребывали в других городах на назначенных нам царских службах. ³⁵⁵ И где что слышали, столько, изложив письменно, и дали.

О всем прочем, что сделалось в царстве, о всех многообразных нашедших на него божьим попущением страданиях, подобных Египетским казням или (страданиям) самого Иерусалима, бывшим при Тите, ³⁵⁶ — о том, как, подобно тем, и у нас после них совершилось страшное зло, теперь, оставив иное, кто подробно смог бы рассказать?.. Как корень российских владык прервался и скипетр царства и древнего благородия сломался с угасшей доброй жизнью вечно памятного и близкого к святым великого государя и великого князя Федора Ивановича всей Руси; как богоугодное царствование его закончилось, когда он был позван к царствующему всеми, и тот ему разрешил водвориться в чертоге со святыми — мы думаем, что так было по делам его, потому что земное царство своего рода он оставил без наследника и святою своей смертью запечатал его, как предтеча Иоанн был печатью всем пророкам; и о том, как царствующая с ним его супруга — вместе с ним венчанная царица, в течение шести лет проводила жизнь в монашестве во всяческом воздержании, подобно горлице чистотою; и о скором ее возведении на небеса к мужу для пребывания там вместе с ним в вечном веселии, ³⁵⁷ и как после блаженного государя царя Федора Ивановича всей Руси каждый царь в этом мире жизнь свою [343] строил — хорошо или, наоборот, (плохо); о том, как Василий царь был возведен на престол царства и как неустойчиво было его правление и как его бесчестно свергли с престола, неволею постригли в иночество и отправили в Латинскую землю, где он и скончался; и о долгом и плачевном здесь пребывании его жены, ³⁵⁸ а также и о том, как после некоторого времени в образе ложноназванного, кому несвойственно было царское имя, соседняя с нами Литва пришла в наше царство ³⁵⁹ и оставалась долго как вне города, так и внутри его, и тяжко владела всеми в царстве от головы и до ног; и порабощение наше главохохленной и латинствующей Литвой, и борьбу, и благочестивую и ревностную дерзость и подвиг даже до смерти второго по первом святейшего патриарха Гермогена Московского и всея Руси, находящегося в осаде, и храброе его нападение словами на латынян и вместе с ними на богоотступников и богоборцев, разорителей Русской земли, союзников и единомышленников с латынянами на всякое зло, — кто (все это) опишет? А ради этого он вскоре был увенчан от бога, получив в награду название исповедника.

Далее о том, как мы получили внезапную и неизреченную милость божию, избавившись от этого рабства с помощью небольшого остатка людей, ³⁶⁰ вооружившихся и облекшихся в трехкратную крепость древнего ратоборства против фараона; ³⁶¹ как гнездящиеся в нашей земле и шипящие на нас гневом змеи внезапно были искоренены и изгнаны из всех мест царства божиим мановением, а еще больше его человеколюбивым заступничеством, (на что и была наша) надежда, и внезапно были выброшены со всеми корнями, — (причем) мы как будто из мертвых второй раз были приведены к жизни; и как нам повелел (бог) опять ожить и заповедал благостройно облечься, как в ризу, в прежнее великолепие и красоту, готовя достояние слуге своему — великому государю царю и великому князю Михаилу Федоровичу всея Руси и исполняя слова Давидова псалма, где говорится: "вознес избранного [344] от людей моих". И как Адаму прежде его сотворения, все, что находилось под небом, устроил, так и нашему государю Михаилу царю великое русское царство, предуготовав, отдал в полную власть; также и родителей его — ранее избранную православную и благородную пару великих государей — говорю об отце и матери его по естеству — пожелал бог устроить, чтобы они пребывали в своих владениях всегда вместе, неразлучно с сыном; он возвысил любителя благочестия и красоты церковной — трижды святейшего Филарета Никитича, патриарха Московского и всей великой Руси, избранного по смотрению божию на превысочайший святительский престол ³⁶² — всему Русскому народу на утверждение и на земное управление людьми. Восхищенный богом, как на облаке владычица, он из латинского плена был перенесен вместе с рабами в свою землю, и бог сделал его соправителем его сыну: он утверждает скипетр царства, избавляет от бед бедных и беспомощных, как отец, беседуя с сыном о людях и вместе направляя, соглашаясь, заботясь о лучшем, наставляя и поддерживая. О его страданиях в утеснении и лютой скорби и многой ревности о боге, подобной ревности Илии, ³⁶³ о его подвигах, которые он совершил, живя не в своей земле среди латынян, как среди волков, не убоявшись ни запугиваний, ни запрещений врагов, и о том, как он с ними — многими — один, безоружный, только словами боролся, побеждая истиною ложь богоборцев и посрамляя их возражения и прочие его неописанные подвиги, которые он подобно Христу совершил, о них по порядку кто расскажет? За них он себе приготовил нетленную награду на небе.

Еще прежде он поехал (туда) вместе с другими многими, по просьбе всей земли, а с ним и некоторые из высших чинов; он отправился туда со своими по льстивому обещанию, данному ему королем, чтобы, упросив, привести с собой к нам оттуда сына короля, который правил бы нами. Но они, нарушив клятву, солгали, а послов всех вместе со святейшим [345] (Филаретом) взяли в плен, развели по разным городам своей земли и восемь лет держали во всяческих лишениях. Свой — этих противников — собственный совет, который они надумали, они осуществить не смогли, потому что всевидящее око помешало этому, разрушив этот совет и не допустив произойти этому нечестивому делу; но (бог) уготовил державу избранному им и помазанному на престол, божественному царю Михаилу, о котором мы прежде подробнее говорили. Подобным образом и отца его — государя и нашего первосвятителя, великого в патриархах Филарета Никитича Московского и всей великой России поставил пасти своих людей. А мать этого царя жила, как монахиня, здесь, в великой лавре; ³⁶⁴ о мирских и об иноках — обо всех великая просительница, — она успешно обращается с молениями к сыну, согласуясь с ним и святителем в богоугодных (заботах) о мире. Все они трое — государи — как во власти своей неразлучны, так едины нравом и в милостях к рабам.. Между теми событиями, которые, подобно всему прочему, произошли ранее, — второе наступление на нашу землю королевского сына ³⁶⁵ со множеством имеющих хохлы на головах (поляков), наглость их нападения на царство и приступ к стенам города ³⁶⁶ с целью взять их, и опять невидимая нам помощь божия, а видимая победа — поражение врагов и изгнание их из царства и невольное и невозвратное отступление от города; и каким образом произошел конец войны и прекратились кровопролитные сражения между обеими ратями; и как послы утвердили подписями мир на долгие годы, ³⁶⁷ и все то, что было в царстве, — различные муки и разорение всего бесчисленного народа по городам, тогда подробно опишут, когда найдутся где на местах знающие — очевидцы и слышавшие, и умеющие писать, потому что наши веревки коротки и не достигнут глубины разумения, нужной для сочинения, да я и не знаю бывшего, — что было впереди чего или после; и стыдно писателю, не зная ясно, описывать то, что случилось, своими домыслами [346] сочиняя ложь, и без исследования воображать то, что делалось, — первое писать после, а последнее — вперед и не подробно.

Поэтому описание этого множества великих и трудно постигаемых событий мы оставляем тем, кто может довершить; молю, чтобы они недостатки нашей грубости и невежества каждый изобилием своего разума пытливо и непогрешно исправили и улучшили, нас же, ради неведения того, что было, избавили от срама, а вместе и царского страха. Потому что мы, — как в притче, которая находится в Евангелии, ³⁶⁸ в саду своего господина не только от первого часа не работали и не удостоились чести тех, кого хвалили, но лишились и человеколюбивого дара владыки тем, кто замедлил и работал с одиннадцатого часа, так как для времени делания состарились и средний возраст, когда было время (удобное) для труда, а не для откладывания и праздности, и не было старости, провели в безделии. И по другой притче — к данному владыкой серебру мы ему не создали прикупа, потеряли добрую надежду и погубили награду. ³⁶⁹ И если кто скажет, что дар господина был равен обоим, потому что он, простирая свою милость, и недостойных к себе привлечет, — все же не к чести трудолюбивых сравнение их наградой с ленивыми, а замедление опоздавших достойно всякой укоризны.

От бога же и исцеление удобно, к нему же и взывать достойно, чтобы всем получить благодать его и человеколюбие в бесконечные веки. Аминь.