АНДРЭ ТЕВЭ

(1575)

Андрэ Тевэ (1502-1592) — французский путешественник и географ. Родился в Ангулеме, рано вступил монахом во францисканское братство, но, не имея склонности ни к теологии, ни к монастырскому образу жизни, кажется, плохо следовал правилам своего ордена. В 1537 г. он уехал в Италию, откуда в 1547 г. начал свои разнообразные путешествия. Ориентироваться в маршрутах этих путешествий довольно трудно; по его собственным словам, странствования его продолжались «семнадцать лет или около того». Сначала он уехал на Ближний Восток, около двух лет провел в Константинополе, затем был на о. Корфу, в Морее, на Крите, Хиосе, в Адрианополе, Филиппополе и т.д. Плодом этой поездки был несколько раз изданный труд «Cosmographie de Levant» (Lyon, 1554, 1556; Anvers, 1556). В 1555 г. он ездил в Бразилию; изданная им по возвращении во Францию книга: «Les singularitez de la France antarctique autrement nominee Amerique» (1558) принесла ему славу; он получил место духовника королевы Екатерины Медичи и в то же время должность космографа короля и хранителя придворного кабинета редкостей. В этот период своей жизни Тевэ много писал; его многочисленные объемистые труды, однако, в значительной части остались в рукописях и едва ли когда-нибудь будут полностью опубликованы. К географическим работам Тевэ уже издавна довольно прочно установилось отрицательное и насмешливое отношение. «Бедный писатель, географ, лишенный всякого критического чутья, который верит самым неправдоподобным легендам, если не сам сочиняет их, Тевэ тем не менее все же очень интересен для нас», — отзывается о нем Шинар. «Он кажется нам, в том же смысле, что и Раблэ, одним из последних представителей средневекового знания» (G. Chinard, L'Exotisme Americain dans la litterature franchise au XVI s. Paris, 1911. p. 84-87; ср. еще: Paul Laumonnier в «Revue de la Renaissance». 1903, Fevrier. p. 65-69). «А. Тевэ, — говорит в свою очередь Гаффарель, переиздавший его сочинение об Америке (Paris, 1878), — много путешествовал и много написал, но его [137] странствования не отмечены ни одним необыкновенным приключением, а книги почти все очень посредственны и тяжелы для чтения. Даже в его время суждения его не считались особенно достоверными и его враги нападали на него с пылкостью, которая сейчас кажется нам очень странной. Мы, однако, не колеблясь отведем ему почетное место среди ученых путешественников XVI века, так как он посетил страны, забытые в то время или еще неизвестные, а его сочинения еще в наши дни могут быть использованы для интересных справок, особенно по части Америки» (Paul Gaffarel. Andre Thevet «Bulletin du Geographic historique et descriptive» 1888, № 3-4, p. 166). Действительно, не отличаясь стремлением к критической проверке фактов и уменьем их систематизировать, Тевэ, однако, был очень начитан и осведомлен в интересующих его вопросах и тратил немало труда на то, чтобы записывать устные сообщения и рассказы от самых разнообразных свидетелей и путешественников. Интерес его личности придают его обширные знакомства и связи; в числе его знакомых числились Раблэ (с которым он встречался в Париже и Риме начиная с 1536 г.), Клеман Маро, Меланхтон; он был близок также с поэтами «Плеяды»; Иоахим дю-Беллэ, Жоделль, Баиф и другие сочинили в его честь приветственные оды и послания; Ронсар написал ему прославительное стихотворение. Все эти произведения Тевэ счел нужным приложить к одному из своих главных трудов — «Всемирной космографии».

«Всемирная космография» («Cosmographie Universelle») представляет собою объемистый фолиант (в двух частях), изданный в 1575г. В этой книге описаны Африка, Азия, Европа и Америка с тою подробностью, какую только допускало знание этой эпохи; описание каждой части света снабжено особой картой. «Верный своему методу, — отзывается об этой книге Гаффарель, — Тевэ не удовольствовался здесь простым описанием отдельных стран; к географическим сведениям он примешал исторические данные и современные известия. Легенды и басни, генеалогии и героические происшествия все это путается и смешивается вместе; здесь есть также наблюдения естественно-исторического характера; автор не забывает в то же время рассказать о своих собственных приключениях, о своих приобретениях и открытиях. Мимоходом он опровергает то одного, то другого своего предшественника или защищается от нападок современников. В результате получается несуразная и плохо написанная книга, трудная для чтения целиком, но очень интересная для справок» (Gaffarel, op. cit, p. 187).

Ряд глав этой книги посвящен Московскому государству; среди них есть несколько данных и о Сибири, приводимых ниже в русском переводе. Для правильной оценки помещаемых отрывков следует помнить, что Тевэ писал их в те годы, когда во Франции имели очень сбивчивые представления о «стране московитов или русских». Франция познакомилась с Московией [138] значительно позже других европейских держав. Поводы для непосредственных сношений Парижа с Московией нашлись только в 80-е годы XVI в. Хотя французский дипломат Шарль Данзэ в своих донесениях из Дании еще в 70-е годы XVI в. убеждал французское правительство вступить в коммерческие переговоры с Москвой, но первая привилегия, данная представителям французской торговой компании на право свободной торговли в России, относится лишь к октябрю 1585 г., а первый французский корабль, ехавший в Россию северным путем, достиг Архангельска лишь в июне 1586г. (См.: L. Delavaud. «Les Francais dans le Nord. Notes sur les premiers relations de la France avec les royaumes scandinaves et la Russie Septentrionale depuis 1'antiquite jusqu'a la fin du XVI s.» «Societe Normande de Geographic». Bulletin de 1'annee 1910, t. 37. p. 242-292; t. 38. p. 31-88; и отдельно: Rouen, 1911. См. также: П.В. Безобразов. О сношениях России с Францией «Русск. Обозрение», 1891, № 1, стр. 205-236; В.С. Иконников. Сношения России с Францией XVI—XVIII вв. Киев, 1893, стр. 3-5; и др.). Все это было причиной того, что сведения о России распространялись во Франции чрезвычайно медленно и с большим запозданием сравнительно, например, с Англией. О «московитах или русских, самых коварных разбойниках из всех жителей Севера» - «les plus cruels volleurs de tous les septentrionaux»), как их аттестует одна рукопись 1582 г. (Ch. de la Ronciere, Histoire de la marine francaise, t. IV, Paris, 1910, p. 255), во Франции ходили самые нелестные предания и рассказы. То, что об их государстве сообщал Тевэ, частью на основании печатных источников, частью устных расспросов, было для французских читателей свежо, ново и интересно.

Но относительно северо-восточных окраин русского государства и, в частности, Сибири, в которой как раз в те годы шла борьба туземного населения с русскими, он не мог сообщить почти ничего нового, заимствуя свои сведения из Герберштейна, Меховского и античных писателей, и весьма некстати хвастаясь при этом знанием русского языка, так как это сомнительной знание (выразившееся у него в желании объяснить своим читателям чуть ли не каждый русский географический термин), видимо, нисколько не увеличило его скудных данных о России. Один раз встречается у него в «Космографии» слово Сибирь, под которой он так же, как и Герберштейн (ср.: Замысловский. Герберштейн. Стр. 439), разумеет пустынную область, расположенную между Пермью и Вяткой («Entre Permie et Vviatka, gist la prouince dite Sibier, toute deserte a cause que les tartares у sont toujours dedans et у fout leur courses»…); не лишен интереса его рассказ о Золотой бабе (которую он помещает на Урале), так как к его сочинению приложен рисунок этого идола, полученный Тевэ, по его собственным словам, от одного поляка, которого он встретил в Турции. Следует помнить, что страны [139] северо-восточной Азии представляли тогда для французов полную загадку; о них сообщались в печати самые легендарные данные и баснословные известия; примером может служить книга Hubert de 1'Espine. Description des admirables et merveilleuses regions de Tartarie. Paris, 1558. Любопытно, что знаменитый современник Тевэ — Франсуа Раблэ, в своем «Пантагрюэле» поместил свою утопию там же, где и Томас Мор, т.е. на Дальнем Востоке, неподалеку от северной части Китая, в наименее известной тогда европейцам части земного шара; что же касается его «страны жаждущих» — Дипсодии, играющей такую важную роль в общей композиции романа, то она, по догадке исследователей, находилась в Скифии и должна была, по представлениям Раблэ, лежать где-то на территории современной Восточной Сибири или Маньчжурии (Abel Lefranc. Les navigations de Pantagruel. Paris, 1905, p. 21-22); это объясняет нам, почему на острове Medamothi, под которым Раблэ разумел, вероятно, Канаду, он упоминает купцов, приехавших из Скифии, т.е. татар (Les scythiens Gelones), и почему он описывает соболя (Soubelin) — «большую кошку с шелковистым мехом»; по мнению Шнееганса, [140] описание Дипсодии соответствует представлениям Раблэ о Маньчжурии еще и потому, что Пантагрюэль с товарищами покупает здесь Tarande, т.е. оленя для езды в упряжи («Zeltschrift f. Franzoes. Spache u. Litteratur, 1906, XXX, S. 11-25). Итак, полярные страны и особенно страны Дальнего Востока были для французов эпохи Раблэ и Тевэ еще совершенно неизвестны. Здесь можно было локализовать самые причудливые вымыслы воображения. Неудивительно поэтому, что сведения об этих краях, приведенные в «Космографии» Тевэ, отличаются такой скудностью и сбивчивостью; положительные данные он мог привести только о местностях, наиболее близких к Уралу, но известия его об Оби и реках Западной Сибири довольно фантастичны. Одним из важнейших источников Тевэ была, конечно, книга Герберштейна, к известиям которой он, впрочем, самостоятельно прибавил несколько новых данных. Тем не менее для своего времени эта часть книги Тевэ отличалась несомненной новизной. В том же 1575г., когда «Космография» Тевэ вышла в свет, появился труд его вечного антагониста — Бельфорэ (Francois de Belleforest. La Cosmographie Universelle de tout le monde. Paris, 1575). Эта книга представляет собою, собственно говоря, не самостоятельное сочинение, но лишь перевод и переработку «Космографии» немецкого географа Себастьяна Мюнстера (1489-1552), издававшуюся много раз (по-немецки «Cosmographia Universallis» издана в 1541, 1550, 1559, 1569, 1578, 1592, 1598, 1614гг.; по-латински — в 1550, 1554, 1559; по-французски — в 1552, 1556, 1565; по-итальянски — в 1558 г.; и т.д.), в труде Бельфорэ есть несколько известий о Северо-Восточной Азии; сопоставление их с теми, какие помещены у Тевэ, показывает, однако, насколько последний осведомленнее своего противника. Бельфорэ еще в полном плену античных географических терминов, а Себастьяну Мюнстеру верит слепо; результаты европейских путешествий в северные страны дошли до него в искаженном виде и не занимают много места. Так, например, изложив мнения древних о народах севера, Бельфорэ говорит, что, несмотря на почтительность, которую он питает к древней учености, он думает все же, «по крайней мере относительно стран, которыми москвитяне владеют в Азии», что «там нет большого количества гор, разве что в пустынях Моеды и Молгузеи (deserts et solitudes de Moyede et Molgousay: вероятно "Самоедии" и "Мангазеи"), которые находятся в Азии за Волгой и Гипербореями, где некогда (как говорят Михов и барон Сигизмунд) обитали венгры, прежде чем переселиться в Европу, и где до сих пор вопрошают и поклоняются идолу Златой бабы (Stota Baba), представляющему собою статую старухи, держащей ребенка, о которой некоторые думают, что это изображение богини Кибелы». «Эти рифейцы, — продолжает он далее, — были прозваны "базилисками" (Basiliques), что значит царственные, как происшедшие от Геркулеса и я не знаю какой колдуньи этой [141] страны, с которой Геркулес был в связи. Древние называли этот народ справедливым и любимым Юпитером, который благосклонно взирал на них со своего Олимпа, по той причине, что этот народ любит покой, поддерживает мир, никому не делает зла и, в свою очередь, никем не притесняем, тем более, что соседи уважают его, как посвященного божеству: но как я заявил в начале этой книги, я не буду останавливаться на подобных баснях». Тем не менее на следующей же странице Бельфорэ рассказывает о том, что «за рекою Ра или Волгой, в том повороте, который она делает на восток, вы можете видеть птирофагов (Pthirophages), т.е. пожирателей блох, которые питаются даже червячками, выходящими из их тела, и не употребляют в пищу ничего другого, до такой степени велика их бедность и ничтожество (dissette)»; далее, по его словам, «находится область, которую сейчас называют Sirоеn, а раньше называли Nеsiоti; жители ее похожи на живущих на Кавказе; соседями же их являются Rhombites, которые живут в области Тюменской (de Thumen), которая так же пустынна, как и вышеупомянутые; жители ее питаются сырым лошадиным мясом, а пьют кобылье молоко, к которому они примешивают кровь, взятую из туш этих животных» (Belleforest. La Cosmographie Universelle de tout le monde. T. II, Paris, 1575, p. 849-852). Отсюда видно, на сколько сведения Тевэ о Сибири обширнее и достовернее, чем только что приведенные.

Московского государства в своих трудах Тевэ касался много раз. Ему принадлежит, например, выпущенный в 1584г. под влиянием перевода плутарховых «Жизнеописаний» Амио объемистый труд — галерея биографий исторических и современных деятелей: «Les vrais pourtraifs et vies des hommes illustres» (в 1670 г. переиздан под другим заглавием: «Histoire des plus illustres et ssavants hommes de leur siecle»), в котором русского исследователя может заинтересовать весьма любопытная биография великого князя Василия Ивановича; к ней приложен его интересный портрет, имеющий за собой, по словам Н. Собко, «много достоверности» («Сборник Археологического института». СПб., 1881, кн. V, I, стр. 241, 303, 518). В ряде других неизданных трудов Тевэ есть также немало интересных данных о Московии. La Ronciere цитирует, напр., по рукописи Национальной библиотеки в Париже его «Relations de deux voyages fails aux Indes Australes et Occidentles», где есть сведения о дипломатических сношениях России и Франции в XVI в. и о путешествии первого французского посла в Москву - Франсуа де Карля («Histoire de la marine francaise», t. IV, Paris, 1910, p. 255). В другом, также неизданном, труде Тевэ: «Description des plusieurs Isles» есть описание «снежных островов» в Московии — на Белом море; в «Grand Insulaire et Pilotage» — труде 1586г. (Нац. Библ. в Париже: Ms. Fr. № 15452) весьма интересно описание находившегося на Дону «Лисичьего острова». В этой же рукописи Тевэ поместил целый «Московский словарь», [142] содержащий в себе 644 слова и маленькие фразы, — крайне интересный образчик фонетической записи живого северно-великорусского наречия в конце XVI в.; словарь этот издан Полем Буайе в «Recueildes Memoires Orientaux: Textes et traductions publiees par... l'ecole speciale des langues orientales vivantes» Paris, 1905, p. 437-495.

Вопреки заявлениям самого А. Тевэ и соображениям П. Буайе, Тевэ не был составителем этого словаря; он был лишь автором его вторичной переработки, а первая редакция составлена была торговой экспедицией Жана Соважа 1586 г. в Архангельск, как это убедительно показывает Б.А. Ларин (см. его статью: Парижский словарь русского языка 1586 г. // Сов. языкознание. — Л., 1936. — Т. 2. — С. 65-90). Но с «московитами» или, во всяком случае, с людьми, бывавшими в Московии, Тевэ несомненно встречался и мог получить от них кое-какие сведения. В главе о князе Василии в «Vrais pourtraits» Тевэ сообщает, между прочим, что в 1576г. он расспрашивал о московитах одного англичанина (un seigneur anglois), который в качестве посланника провел в России семь лет; Н. Собко (Указ. соч. — С. 318) догадывается, что это мог быть Ант. Дженкинсон. Авг. Голицын выпустил отдельным изданием главы «Космографии» Тевэ, относящиеся к России (Cosmographie Moscovite. — Paris, 1858). Нижеследующий перевод сделан, однако, по парижскому изданию 1575 г. (Thevet A. Cosmographie universelle. — Vol. 2. — P. 847 verso — 848 v.) (данный абзац является редакцией 1941г. - OCR).

ВСЕМИРНАЯ КОСМОГРАФИЯ

COSMOGRAPHIE UNIVERSELLE

По ту сторону Печоры (Petzora) и Щугорa ¹ (Stzuchogora) по направлению к горам «Каменный Пояс» (Camenipoiaz) как на берегу моря, так и на близлежащих островах живут различные народы, которых русские, однако, зовут одним общим именем самоеды ², что значит люди, себя пожирающие (Samoged, qui signifie se mangeant soy mesme), по той причине, что эти народы весьма неизобильны чем бы то ни было и тем не менее они имеют много всякой птицы, различных пород и цветов, и зверей с красивым мехом, как, напр., соболей, куниц, бобров, горностаев, бурых медведей, волков и диких лошадей, а также большое количество зайцев. Среди водящихся у них зверей находится один, которого они зовут росомаха ³ (Rossomaka), величиной с восьмимесячного теленка и столь же коварный, как львы или тигры африканских пустынь. Случается нередко, что, поймав оленя или другую какую-нибудь дичь, росомаха так обжирается ею, что бывает принуждена для того, чтобы освободить и прочистить свое брюхо, поместиться между двумя деревьями, по возможности близко растущими друг от друга; протискиваясь между ними, она так бывает сдавлена ими, что выбрасывает на землю пищу, не переварив ее, в том виде, в каком она поглотила ее и пожрала. Там водятся также рыбы-амфибии, логовища которых находятся на земле, в море, озерах и реках; они имеют чудовищный вид и чрезвычайно опасны; самый же опасный их род тот, который тамошние люди называют Colkeof ⁴; величиною они с английского дога и столь же хорошо вооружены зубами. В этом самом море находится такое большое изобилие других рыб, что это прямо кажется чудесным; притом они так безобразны, что подобных им неводится больше где бы то ни было [143] в другом месте на земле. Страны, расположенные ниже, ближе к Америке, гораздо холоднее; ими владеют и повелевают вышеупомянутые московиты. Люди же, там живущие, ростом в полтора фута, а иногда и выше и толще, так что кто бы их увидел, подумал, что это великаны, подобные тем ⁵, которые живут в другой части света по реке Ла-Плате. Кажется прямо удивительным, что такая большая страна повинуется Московиту, так как расстояние от Щугора (Suchogore) до реки Пояс (здесь города и области называют по именам рек) более чем двадцать дней пути; оттуда вы доходите до горы Камень ⁶ (Kamen), подъем на которую занимает три дня; опускаясь по ней в восточном направлении, доходят до реки Artavuischa, затем до Сибута (Sibut), где расположена крепость Лепин ⁷ (Lepin), оттуда же до реки Сосвы (Sosse); народы, живущие вдоль по этой реке, называются вогуличи ⁸ (Vuogulices). Оставив Сосву в стороне, идут до реки Обь (Оbу), которая вытекает из Китайского [озера] ⁹ (Kitaisko), и эта Обь так велика, что имеет двенадцать лье в ширину, правда только в некоторых местах, а не на всем своем протяжении. На Оби расположена крепость Обея (Оbеа), а также Иером (Jerom) и Тюмень ¹⁰ (Tumen), владетели которых являются подданными и данниками московитов; от этой страны до Китая ¹¹ (Catai) расстояние более чем в 60 дней пути. Между реками Обью и Югрой (Juhri) расположена область, носящая название Югра ¹², откуда, как это достоверно известно, вышли первые гунны, от которых произошли венгерцы и которые вышли отсюда в лето господне 367-ое, заставив много говорить о себе в нашей Франции; также нет сомнения, что это были скифы и притом особенно северные и наиболее отдаленные от нашего Запада. Кстати, по соседству с рекою Обью живут Лукоморы ¹³ (Lucomories), народ, ютящийся в лесах и около моря, так как Лукоморье обозначает морское побережье (lieu maritime), подобно тому, как у русских и другие названия составляются в зависимости от качества и расположения местности; так, напр., высокий мыс Hoc (Nosz) назвали они так потому, что он выдается в море и походит на нос человека, а вышеупомянутые высокие горы — по той причине, что они, по их мнению, окружают землю, — зовут они «Земной пояс» ¹⁴ (Zemnoi — Poiaz), так как Poiaz по-московски значит «пояс» (Ceinture)... Возвращаясь к морю, вы находите бесконечное количество народов, то язычников, то магометан, не столь упрямых, как те, что живут в Барберии и Малой Азии, то, наконец, довольно грубых христиан, которые повинуются московиту и платят ему дань, несмотря на то, что каждый народ имеет собственных князей; живя в отдалении от тирана, они не боятся, что он прогонит их с их земли, которая тоже, по правде сказать, не слишком-то прибыльна, чтобы могла вызвать к себе зависть...

Комментарии

1. Щугора] р. Щугор — приток Печоры; искаженное вогульское слово «Сакур», именно так произносимое зырянами.

2. самоеды]. Новейшие писатели (начиная с XVIII в.) большей частью опровергают мнение, что самоеды были людоедами и пытаются имя самоед возвести не к словам «сам» и «есть», как это делали прежде. Различные этимологии слова см.: в статье Д.Н. Анучина («Древности», XIV, стр. 263-264); Огородников. Прибрежья Ледовитого и Белого морей с их притоками по Книге Большого Чертежа. - Зап. Геогр. Общ. по отд. этнограф. 1879. т. VII, стр. 37-41; Е. Замысловский. Герберштейн, стр. 416 и след…). «Что касается до производства названия самоедов от сам и ед, то я считаю совершенно излишним доказывать эту нелепость, ибо никакие предания не доказывают, чтобы они друг друга пожирали», — замечает еще Ф. Белявский («Поездка к Ледовитому морю». М., 1833. стр. 154). Однако некоторые этнографы полагали, что людоедство самоедов в древние времена факт возможный. На людоедство как на характерный usus азиатцев указал уже Геродот в своем рассказе о массагетах, говоривший о том: «Если у них кто-нибудь состарится, сходятся его родные, убивают и варят с мясом разных животных и потом съедают»; подобные же предания имеются и о «педиях» — индийских кочевниках (Н. Баталин. Сказание об Индейском царстве. Воронеж, 1876, стр. 36-38). Позже, по замечанию Анучина, «с расширением пределов известного мира, местопребывание антропофагов переносилось все далее — к северу и востоку; русские же люди, по-видимому, с давних пор отождествили их с самоедами». Культовое людоедство, после обряда убийства дряхлых стариков, засвидетельствовано также у многих народов, стоящих на низкой ступени развития (см. напр. статью В. В. Каллаша. «Положение неспособных к труду стариков в первобытном обществе» — Этногр. Обозр.» 1889 III, стр. 142-151). По-видимому, этот обряд существовал также и у самоедов. Интересное свидетельство на этот счет находим у Ю. И. Кушелевского (Северный полюс и земля Ялмал. Путевые записки. СПб. 1868, стр. 52-53): «В беседах с самоедами (Тазовской губы), я спрашивал их: отчего им дали такое название? Единолично почти все отозвались, что это не название их, ибо их зовут хaзово (человек), а что самоедин — слово бранное, которым их предков поносили русские», однако «в преданиях самоедов и остяков еще в настоящее время сохранилось в памяти следующее обыкновение самоедческих предков; удрученный летами самоедин, когда чувствовал себя неспособным к промыслам и езде на оленях, когда жизнь свою считал в тягость потомству... приказывал себя убить в честь счастливой жизни своего потомства и тело свое съесть. Этот обряд отцеубийства исполняли дети при шаманстве с особенным благоговением и тело съедали». Далее Кушелевский рассказывает, что «в преданиях остяков сохранилась еще быль, как одного казачьего сотника Какаулина, приехавшего с самоедом за сбором ясака, самоедский старшина, желая угостить прилично, убил дочь свою, и, отрезав у нее груди, вынув сердце, положил то и другое в котел, чтобы поподчивать казака этим блюдом, но тот, испугавшись, убежал из чума». Ср. самоедское предание, записанное также на Ямале: Б. М. Житков, Полуостров Ямал. СПб. 1913, стр. 245. Если подобные предания существовали еще в половине XIX в., то тем вероятнее существование их в более ранние времена. Во всяком случае, писатели XVI-XVII вв. упоминали о людоедстве самоедов большею частью со ссылкой на русских; Герберштейн толкует слово Samoged как «сами себя ядущие»; Флетчер говорит, что «самоиты» (Samoits) «носят такое название (по словам русских) от того, что они едят самих себя, ибо в прежние времена они жили как людоеды и ели друг друга. Что это правдоподобно, можно заключить из того, что они и теперь еще едят всякое сырое мясо, даже падаль, валяющуюся в ямах»; тоже сообщает Петрей («Samiedi — es ist em solch Volk, das sich selber frist») и Олеарий: русские назвали самоедов так, потому что «они действительно ели человеческое мясо и даже тела своих умерших друзей, которые они смешивали с дичиной» (Д. Анучин. op. cit. стр. 274). Англичанин Ричард Джемс в своих недавно опубликованных заметках о русском севере (1618-1620 гг.) утверждает, в свою очередь: «Самоед (Samoed — народ этот так зовут русские — как будто самоеды (autoborox), что правдоподобно, — как те, которых мы там видели пожирающими, как то: сырые внутренности собак, лисиц и медведей» (П.К. Симони. Заметки Рич. Джемса о чуди, лопарях, самоедах и черемисах. «Сборник Ленинградского О-ва Исследователей Культуры Финно-угорских народностей». Лгр., 1929, I, стр. 127-128).

3. Росомаха]. Приблизительно то же рассказывают о росомахе и позднейшие писатели. См., напр.: Е. Замысловский. Герберштейн, стр. 271-273; … М. Поло, s. v. erculin; Страленберг (Historie der Reisen. Lpz. s.a. S. 360-361) рассказывает, что лучшие росомахи идут из Сибири; у Миллера (Samml. Russ. Gesch., III, 495 f.) мы встречаем указание, что меха росомах идут из всей Сибири, но спрос на них не так велик, как в прежние годы; в Китай же они сбываются охотно.

4. Тамошние люди называют Colkeof]. Трудно догадаться, какое животное Тевэ может иметь в виду; несомненно, однако, что все, что он рассказывает о «рыбах-амфибиях» относится к моржам и тюленям. Colkeof — вероятно, именно какое-либо название моржа, искаженное до неузнаваемости.

5. Великаны, подобные тем...]. Тевэ, вероятно, имеет в виду патагонцев.

6. До горы Камень]. Под словом «Камень» в XVI-XVIII вв. и в Северной России, и в Сибири разумелся всякий горный хребет (ср., напр.: Списки населенных мест Росс. Имп. Вологодск. губ. СПб., 1866, стр. XXXV; Н.Н. Козьмин «Открытая книга природы», в сборн. «Северные Зори» М., 1916, стр. 240), но в данном случае несомненно имеется в виду одна из гор Урала. Воеводы Петр Ушатый и Семен Курбский шли в 1501 г. «через Камень щелью, а камени в облаках не видати... и убили воеводы на Камени самоедов 50 человек и взяли оленей. От Камени шли неделю до первого городка Ляпина...». «Расспрашивая вогулов, стариков этого края, — пишет К.Д. Носилов («По следам кн. Курбского: Из путешествия по Северному Уралу», в книге «У вогулов: Очерки и наброски». СПб., 1904, стр. 217), — я узнал, что путь его был сначала по реке Щугору, притоку реки Печоры, и только потом уже через Уральский хребет по одной замечательно низкой долинке, которая прямо и вывела его на притоки реки Сыгвы, к Ляпинскому городку, откуда уже недалеко была самая река Обь со своим обширным бассейном».

7. До реки Artavuischa, затем до Сибута, где расположена крепость Лепин]. Эти имена заимствованы из Герберштейна (Замысловский, Герберштейн, стр. 150). Artavuischa — б. может, искаженное название Иртыша; J. Baddeley (Russia, Mongolia, China. Lond., I, p. CIX) видит здесь р. Тавду; то же название фигурирует на карте мира Г. Меркатора 1569г. (Artawische fl.); куда оно попало из того же Герберштейна; на карте Гастальдо, приложенной к итальянскому изданию «Записок» Герберштейна, обозначено Artanuza или Artaniza; под Сибутом подразумевают р. Сыгву; крепость Лепин — вероятно, Ляпин-городок при р. Сыгве, впадающей в Сосву. Этот городок упомянут уже в описании пути, пройденном русской ратью от Печоры к Оби в 1499—1501 гг. Беляев («О географических сведениях в древней России». Зап. И.Р.Г.О. 1852, кн. VI, стр. 250), «стараясь согласить северное направление движения отряда Курбского и Ушатого к устьям Оби со сравнительно скорым прибытием этих воевод при переходе через Урал-городок в Ляпин», допускает, кроме исторически известного городка Ляпина, еще существование другого Ляпина — Обдорского, находившегося «где-нибудь по течению Соби». Но такое предположение не выдерживает критики. Е. Замысловский (Герберштейн, стр. 436-437) замечает, что по свидетельству Герберштейна, русские с Печоры двигались не по р. Усе, а ниже, по тем притокам ее, которые отделяются Уральским хребтом от речной области Сосвы: «А в реку Сосву, левый приток Оби, впадает с левой стороны р. Сыгва, берущая начало с восточного склона Северного Урала; при слиянии с этой рекой рукава Сорах (Сукер-я) и находится остяцкая деревня Ляпина (Ломпус-пауль), Березовского округа, Тобольской губ. На месте этой-то деревни находился Ляпин "Югорский", южнее мнимого Ляпина "Обдорского"». Ср.: А.В. Оксенов Политич. отношения Моск. Государства к Югорской земле, Ж.М.Н.Пр. 1891, № 2, стр. 262-263. Г. Миллер сообщает (Samml. Russ. Gesch., VI, S. 404-405; «Описание Сибирского царства», 2-ое изд. 1787, стр. 162-164, 200-205): «Ляпин при р. Сыгве, впадающей в Сосву, расстоянием ок. 30 верст от устья оной, при малой речке, именуемой Ляпина, по-вогульски Лопинг-Соим, по которой и бывший там городок назван Лопинг или Лопинг-уш» (ср.: В. Радлов. Сибирские древности. Т. I, вып. 3, стр. 119). Д.И. Иловайский (Верхнеюрские аммониты. М., 1917, стр. 17-18) упоминает, однако, что «вогульское название р. Ляпина: "Сакья", означающее, вероятно, "реку-кормилицу", и что оно перешло у зырян в "Сыгва"». Путь через Уральский хребет от р. Щугора к юртам Ляпинским см. в «Топографическом описании Северного Урала и его рек» Зап. РГО, 1852, VI, стр. 309-313; ср.: St. Sommier. Un' estate in Siberia, etc. Firenze, 1885, p. 187.

8. Называются вогуличи]. «По данным наших летописей и актов, — замечает Е. Замысловский (Герберштейн и его историко-географические сведения о России. - СПб., 1884. — С. 418), — вогуличи, заметно выступающие на историческое поприще только в XV в., обитали в это время в области, которая граничила с землями "Вятскою, Пермскою и Угорскою, по обоим склонам Уральских гор, в области р. Оби"». Столь широкое расселение вогулов действительно засвидетельствовано многими источниками (Кеппен П. Хронологический указатель материалов для истории инородцев Европейской России. — СПб., 1861. — С. 64—68; Патканов. Статистические данные, показывающие племенной состав Сибири, язык и роды инородцев — СПб., 1912. — С. 41). Это финское племя, представляющее собою вместе с родственными им остяками остаток народа — угров, или югров (Schloezer A. Нестор: Russische Annalen. — Gottingen, 1805. — Bd 2. — S. 344—345; Mueller J.H. Der ugrische Volkstamm. - Berlin, 1839. - 2. - S. 109; Европеус Д.П. // ЖМНП. -1868, — 4 139.— C. 339; Павловский В. Вогулы. — Казань, 1907. — С. 6-7), под именем вогулов появляется в документах не ранее конца XIV в.". под годом смерти Стефана Пермского (1396) между инородцами, жившими около Перми, упоминаются гогуличи, т.е. вогулы (Кеппен П. Указ. соч. — С. 65); в выписке, приведенной Карамзиным из сибирских летописцев, говорится, что князь Ивак или Он, из ногайцев, управлял многими татарами, остяками и вогулами (История государства Российского. — М., 1903. — Т.9. — Прим. 644). По Лербергу, они получили свое название от зырян (Wagol) либо от р. Вогулья (приток Оби) или Вогулки (приток Чусовой) (Untersuchungen zur Erlaeuterung der aelteren Geschichte Russlands. — SPb., 1816. — S. 22), нужно думать, однако, наоборот, что указанные реки названы были по их обитателям. Правдоподобна догадка, что слово вогул перешло к русским от зырян, которые называют их вогул или логул, т.е. «презренными, злыми, ненавистными» (Кориков Л. Сосьвинские и ляпинские вогулы Березовского округа. — Тюмень, 1898. — С. 4). Сами вогулы называют себя маньси.

9. из Китайского озера]. See Chitaisko; Kitaia Lacus. Упоминание Герберштейном Китайского озера и помещение его на приложенной к книге карте в виде огромного озера, из которого вытекает р. Обь, было географической ошибкой, которая, однако, с тех пор прочно держалась в западно-европейской литературе и картографии вплоть до начала XVIII в. Возможно, что представление об этом озере возникло у Герберштейна под влиянием карты Фра-Мауро (1459 г.), на которой близ озера, куда впадает fl. Amu, стоит: Chatajo и Cambalech; быть может, Герберштейн воспользовался также указанием хорошо известной ему карты Ант. Вида (1542), где за Обью на Севере есть надпись Kideisco, ниже по-русски: Китаiско, не приуроченная ни к какому определенному пункту; по-видимому, она обозначает просто «китайское владение» (Берг Л. Аральское море: Опыт физико-географической монографии. — СПб., 1908. — С. 29—31). Во всяком случае, Герберштейн понимал смысл приводимого им географического названия (в другом месте книги он пишет: «Lacus Kithai — quo magnus Chan de Chattaia, quem Mosci Czar Kithaiski appellant, nomen habet») и ввел его и в текст книги, и на свою карту вполне сознательно; следовательно, он располагал какими-то данными об озерах Средней Азии. Было сделано много попыток объяснить причину ошибки Герберштейна и доискаться того, какое озеро он мог иметь в виду. Лерберг (Untersuchungen zur Erlaeuterung der aelteren Geschichte Russlands. — SPb., 1846. — S. 38—40) высказал предположение, что Китайское озеро — Телецкое озеро на Алтае; эту точку зрения поддерживал и Д.Н. Анучин (Древности. — М., 1879. — № 14. — С. 305), подчеркивавший, что из Телецкого озера вытекает р. Бия, по соединении с Катунью составляющая Обь, что и дало повод к их смешению. Против этого, однако, возражал А. Мидаендорф (Указ. соч. — Ч. 1, отд. 1. — С. 31—32): «Лерберг, — писал он, — желая найти Герберштейновых Grustinzi на р. Томи, естественно должен был допустить, что Герберштейн под верховьями своей Оби разумел настоящую Обь, а не Иртыш. Но в таком случае Герберштейново Китайское озеро можно принимать только за Телецкое озеро. Но это мне кажется маловероятным по незначительности этого небольшого нагорного озера, из которого, притом, Обь не вытекает». По собственному предположению Миддендорфа под Китайским озером разумелось «Озеро (лор) Дзайсанг или Зайсан, называвшееся у русских китайским», из которого вытекает Иртыш, так что Герберштейн мог принимать Иртыш за верхнюю часть Оби. По мнению А.Н. Пыпина (История русской этнографии. — СПб., 1892. — Т. 4. — С. 202—203. — Прим.), этому объяснению мешает только то, что у Герберштейна р. Иртыш означена особо, как небольшой приток гораздо севернее Китайского озера (ср.: Зверинский В. Списки населенных мест Российской империи: Тобольская губерния. СПб., 1871. - С. LXI; Зомысловский Е. // ЖМНП. - 1891.-№ 7. -Июнь. — С. 335). Н. Michow, ссылаясь на А. Дженкинсона, на карте которого (1562) также фигурирует это озеро, высказал догадку, что это — Аральское море (Die aeltesten Karten von Russland. — Hamburg, 1884. — S. 47-48). Дженкинсон заимствовал свое Китайское озеро, вероятно, из карты Герберштейна, но во всяком случае «знал по литературе о существовании оз. Kythay; слыша в Хиве о том, что к северу находится озеро, в которое впадает "Аму" и "Сыр", он заключил, что это именно и есть Kitaia Lacus; знакомство с картой Мауро могло только убедить Дженкинсона в таком предположении» (Берг Л. Указ. соч. — С. 2). Акад. Бэр (Beitraege zur Kenntniss d. Russ. Reich. — SPb., 1872. — S. 154), а за ним и Михов догадывались, что Дженкинсон был введен в заблуждение созвучием названий Синее море (как Аральское море называется в «Книге Большого Чертежа» и др.) и Sina, Tzin (Китай), но все это построение искусственно и мало правдоподобно, как потому что Синим морем могло называться любое море и озеро (не только Аральское), но в особенности потому что, по справедливому замечанию В.В. Бартольда, «Дженкинсон и его современники не подозревали, что Sina и Kathay — есть синонимы» (Берг Л. Указ. соч. — С. 29). Наконец, еще одну догадку, пожалуй, наиболее правдоподобную, высказал Henning (Reiseberichte ueber Sibirien von Herberstein bis Ides // Mitteilunger des Vereins fuer Erdkunde zu Leipzig. — 1905. — S. 263—265): по его мнению, Китайское озеро — это озеро Упса (Убса-нор) в Северной Монголии. В слове Китайское озеро следует понимать не Китай в современном его значении, а Кара-Китай (Kara Cathay), страну черных монголов: государство кара-китаев было основано в XII столетии выходцами из Северного Китая, бежавшими от нашествия чжурчженей, или кин (d'Ohsson. Histoire des mongols. — Paris, 1834. — Vol. 1. — P. 3), и занимало значительную часть территории от нынешнего китайского и русского Туркестана, от Лоб-нора до среднего течения Сыр-Дарьи и от Хотана до Балкаша (Richthofen. China. Ergebnisse eigner Reisen. — Berlin, 1877. — Bd 1. — S. 479). Имя кара-китаев сохранялось вплоть до XVII в.; оно-то, по мнению Гэннинга, и дало основание для названия озера Китайским. С догадкой, что под Китайским озером Герберштейна следует понимать залив Пи-чи-ли в Китае, недавно выступил J. Baddeley (Russia, Mongolia, China. — London, 1919. — Vol. I. — P. LIX); это предположение, однако, представляется мне мало обоснованным.

С легкой руки Герберштейна Китайское озеро прочно вошло в западно-европейскую литературу: его упоминает Барберини, оно значится на карте Г. Меркатора (1594), на копии ее, снятой Класом Фишером (в 1651 г.), на карте Исаака Массы (1633), на копии, снятой с этой карты в конце XVII в. Аллардом, и на многих других картах вплоть до начала XVIII b. Еще Н. Витсен (1692) искал Китайское озеро в одном из озер, расположенных в верховьях Оби, исток которой и в его время был неизвестен, и, однако, именно этому почтенному амстердамскому географу мы обязаны тем, что легенда о Китайском озере была устранена из специальной литературы; в отдельных случаях эта легенда могла, впрочем, и возрождаться, особенно в популярной литературе (см. Г. Штаден), но с нею уже никто не считался, когда настоящие истоки Оби были описаны и изучены.

10. Крепость Обея, а также Иером и Тюмень]. Обский городок, Верхотурье и Тюмень.

11. До Китая]. Слово «Китай» (Cathay), обозначающее то же, что и Sina, China в западноевропейских языках, и употребляемое, помимо русского, также в языках греческом, персидском и в различных диалектах Туркестана, произошло от монгольского Китат и служило первоначально для обозначения Китая, завоеванного монголами. Монголы же слово «китат» произвели от народа китанов, маньчжурской расы, обитавшего на северо-востоке Северного Китая. Около 1125 г. названия Китан, Китат или Китай стали прилагаться уже к Китаю в целом; позднее основание государства кара-китаев, завоеванного китайцами, способствовало утверждению этого имени для всего Китая у его западных соседей (Breitschneider. Mediaeval Researches I, 204, 225, 232; II, 280-281, note 1104; H. Yule. Cathay and the way thither, Hakl. Soc. Sec. Series № 38, London, 1915. vol. I, p. 146-147; F. v. Richthofen. China, I. S. 520). Под именем «Китая» (Cathay) европейцы XV-XVI вв. понимали преимущественно именно Северный Китай, часто смешивая Cathay и China. Слово же China, Sine, по мнению Рихтхофена, явилось у западных народов через посредство малайского языка, причем зайти в Европу оно могло двумя путями — или через Персию и Малую Азию, или благодаря морским путешествиям в Индию («О происхождении западно-европейского названия Китая». Изв. Р.Г.Общ. т. XI, 1875, стр. 236-237), A. v. Gutschmied (Kleinere Schriften, III. S. 606) показал также, что различие между двумя этими терминами было «не столько пространственное, сколько хронологическое».

12. область, носящая название Югра]. Помпоний называет уграми и венгерцев, и восточных финнов Югорской земли. В лекциях по Флору П. Лэт упоминает, что угры приходили вместе с готами в Рим и участвовали в разгромлении его Аларихом. «На обратном пути часть их осела в Паннонии и образовала там могущественное государство, часть вернулась на родину, к Ледовитому океану, и до сих пор имеет какие-то медные статуи, принесенные из Рима, которым поклоняется, как божествам». В. Забугин (Указ. соч. — С. 97-98) замечает: «Трудно сказать, идет ли тут дело о народном поверье или об ученом домысле». И прибавляет, что в «связи с этой легендой, по-видимому, стоит известие Герберштейна о статуях и мраморных изображениях близ устьев малого Танаиса», но не нужно ли здесь видеть одно из ранних европейских известий о «Золотой бабе»? (см. ниже: Герберштейн). Вопрос о юграх и Югорской земле давно занимал историческую науку. Трудность вопроса заключалась в согласовании ряда свидетельств, противоречащих друг другу. Поэтому мнения об этом историков весьма разнообразны. Некоторые помещали Югру на р. Юге (Татищев и Болтин), другие — на Вычегде (Шлецер), третьи — от берегов Белого моря через Урал до Оби (Георги); А.Х. Лерберг в своей старой, но не потерявшей доныне значения работе «О географическом положении и истории Югорския земли» (Исследования, служащие к объяснению древней русской истории. — СПб., 1819. — С. 1—82) полагал местожительство древней Югры за Уралом, по обоим берегам р. Оби и далее до берегов р. Аяна на восток. В русской летописи Югра показана крайним северо-восточным населением в Заволочье; кроме того, ее упоминает известный рассказ Гюряты Роговича: «Послах отрок свой в Печеру, люди, яже суть дань дающе Новугороду; и пришедшю отроку моему к ним и оттуда иде в Югру. Югра же людье есть язык нем и седят с самоядью на полунощных странах» (Лаврентьевская летопись. — Л., 1926. — Вып. 1. — С. 107). «По прямому смыслу этого известия, — замечает Н.П. Барсов (Очерки русской исторической географии: География начальной летописи. — Варшава, 1873. — С. 52-53), — Югорская земля представляется лежащею за Новгородскими владениями на Печоре, к северу от этого племени; но если верно, что эти последние занимали область между Камою и Вычегдою, то в таком случае югорско-самоедские поселения или кочевья следовало бы полагать далее на север, за Вычегдой, до тундр Поморья, по восточным притокам Двины, по Мезени и по Печоре». Новейшие исследования еще точнее определяют географическое положение Югры приуральской — на р. Вычегде, где-либо около нынешнего Усть-Кулома, либо около г. Турея, на р. Выми (Мартюшев A.M. Коми-народ в первый период его исторической известности // Коми-му. — 1928. — № 2. — Февр. — С. 41; Шляпин В.П. Из истории заселения нашего края // Зап. Северо-Двинского о-ва изучения местного края. — 1928. — Вып. 5. — С. 34-35). Такие предположения подтверждают как ономастические сопоставления географических имен, так и анализ известий о сношениях и столкновениях Руси с Югрою в XI—XIV вв. Известия о сношениях Новгорода с Югрой в XII—XIV вв. «указывают на близкое знакомство Югры, с одной стороны, с Печорой, с другой — с Устюгом и Двинской областью». «Югра управлялась своими князьями, вела с данщиками упорную борьбу, из которой новгородцы выходили не всегда с успехом и, — явление общее для всех инородцев в их столкновениях со славянством — отступали. В течение нескольких столетий они постепенно передвинулись за Урал, на берега Иртыша и Оби, где и застает их XV век и где они были покорены уже московскими войсками» (Барсов Н. Указ. соч. — С. 55-56; Дмитриев А. Пермская старина. — Пермь, 1924. — Вып. 5. — С. 12-13; Адрианов. Отчет о 87 присуждении премии Уварова. — СПб., 1897. — С. 287-289; Оксенов А.В. //Литературный сборник. — СПб.: Восточное обозрение, 1885. — С. 425—445; Он же. Политические отношения Московского гос.-ва к Югорской земле // ЖМНП. — 1891. — № 2. — С. 246—272; Маркое А.В. Беломорская былина о походе новгородцев на Югру в XIV в. // Сборник в честь В.Ф. Миллера. — М., 1900. — С. 150-163). Шведский офицер P. Schonstrom, бывший в плену в России в 1741 г., записал у сибирских вогулов предание, что они некогда жили по эту сторону Урала на реках Двине и Югре «и назывались тогда — югорские» (Jugorski) (Mueller. Der Ugrische Volkstamm. — Berlin, 1839. — Bd 1. — S. 153 ff.), что лишний раз подтверждает родство сибирских вогулов с Заволочской Югрой. Гипотеза о переселении Югры за Уральский хребет может в настоящее время считаться общепринятой (Середонин С.М. Историческая география. — Пг., 1916. — С. 201-202; Огородников В.И. Очерк истории Сибири до начала XIX ст. — Иркутск, 1925. — Ч. 1: История дорусской Сибири. — С. 9 и след.; Финно-угорский сборник. - Л., 1928. - С. 256-257).

Все это, однако, не разрешает вопроса о том, где лежит Югра, упоминаемая Л этом, на запад или на восток от Урала. Венгерский ученый Zoltan Gombocz в своей работе о «Венгерской прародине и национальной традиции», помещенной в венгерском журнале «Научно-лингвистические сообщения» (A magyar oshata es a nemzeti hagyomani // Nyelvtudomanyi Kozlemenyek. — 1923-1926. — Bd. 45, 46) собрал все западно-европейские известия о местоположении Югрии; в числе их приводит он и известия Помпония Лэта (Op. cit. — Bd. 46. — S. 178). Несомненно, что под уграми Лэт понимает вогулов, однако мнение Гомбоца, что Югра расположена была в Зауралье, в цитате из Лэта наталкивается на некоторые возражения, которые формулирует Е. Moor (Anschauungen von der Urheimat der Ungarn im Mittelalter und bei den Humanisten // Ungarische Jahrbuecher. — 1928. — Bd 7. — S. 422—449); защищая теорию, по которой Югра еще в XV в. находилась на западе от Урала, Мор ссылается на слова веронского путешественника 1447 г. в «Asiatica Scythica non longe a Tanai», приведенные в «Космографии» Энея Сильвия и упомянутые во введении к настоящему тексту, указывает на то, что слова веронца цитированы также у Bonfinius'a, что о переселении венгров из «Европейской Сарматии» говорит Ransanus (1420-1492) в своей «Венгерской истории» и что, наконец, венгерский король Матфей от «русских купцов» узнал о «венграх Угрии»; в числе своих доказательств Мор ссылается также на слова Помпония Лэта (Op. cit. — S. 448) и обращает внимание на то, что его угры — «лесные жители», тогда как якобы «Зауральская Югория была в значительной степени безлесной»; это не соответствует истине и не решает вопроса; в пользу противоположного мнения говорит прежде всего то обстоятельство, что «заволочан» Лэт как будто противополагает «ближайшим» соседям угров, но главным образом то, что Лэту известно уже и слово Сибирь. Таким образом, я склоняюсь к мнению, что «люди, жившие у истоков Танаиса», рассказывали Лэту о вогулах восточных склонов Приуралья. Как известно, по вопросу об отношении древних югров к современным вогулам и остякам существует три группы мнений: «одни считают югров предками нынешних вогулов и остяков вместе; другие только вогулов, а третьи только одних остяков; большинство ученых XIX—XX вв. склоняется к последнему взгляду» (Финно-угорский сборник. — Л., 1928. — С. 257). Вопрос этот, однако, еще не является окончательно решенным. Шегрен свидетельствует, что зыряне называют уральских остяков Jogra — jass (Siogren Waru und wie ward Sawolotschije russisch. — S. 525; ср.: Европеус Д.П. К вопросу о народах, обитавших в северной и средней России // ЖМНП. — 1868. — Т. 3. — С. 58); по словам Н.К. Чупина (Географический и статистический словарь Пермской губернии. — Пермь, 1873. — С. 339), зыряне называют вогул, известных еще под именем «остяков ляпинского наречия», «Егра, Иогра», «да и самое слово "вогул" может быть рассматриваемо, как видоизменение слова угр или югр» (Павловский В. Вогулы. — Казань, 1907. — С. 6-7).

13. Живут Лукоморы]. Это известие взято у Герберштейна.

Лукоморье — морской залив. По мнению Лерберга (Op. cit. — S. 44), под Лукоморскими горами Герберштейн разумел «малый Алтай», следовательно, грустинцы и серпоновцы посещали прибрежную страну Дальнего Севера. С моей точки зрения, под Лукоморскими горами лучше понимать северную часть Приуралья (ср. в известном летописном рассказе Гюряты о Югре и поморской части Северного Урала: «Суть горы, зайдуче луку моря, им же высота аки до небесе...» (Барсов И.М. Очерки русской исторической географии: География начальной летописи. — Варшава, 1873. — С. 53)). Герберштейна буквально повторяют Гваньини, А. Тевэ и еще Рейтенфельс (1673), говоря об области Лукоморье, «с которою граничат дружеские с русским народом Grustini и Serpоnovci, живущие близ Китайского озера (!), из которого вытекает Обь, и которым индийцы привозят на продажу разные товары и драгоценные камни» (ЧОИДР. — 1906. — № 3. - С. 209).

14. Земной пояс]. Земной пояс — Уральский хребет. «Земной пояс, — замечает Замысловский, — может быть, было переводом названия инородческого и потому дано было хребту, принимаемому за естественную грань двух частей света, что он тянется на весьма значительном расстоянии от юга к северу, между тем как ширина его сравнительно ничтожна» (Замысловский Е. Герберштейн и его историко-географические сведения о России. – СПб., 1884. — С. 128—130 и Нитboldt A. Asie Central. — Paris, 1843. — Т. I. — P. 412, 471-472; Sommier St. Un estate in Siberia etc. - Firenze, 1885. - P. 271-272).

(пер. М. П. Алексеева)
Текст воспроизведен по изданию: Сибирь в известиях западно-европейских путешественников и писателей. Т. I. Иркутск. Крайгиз. 1932.