Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты

     Главная | Поиск по алфавиту  |  А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я

   
<<Вернуться назад

ГЕОРГ ТЕКТАНДЕР

ПУТЕШЕСТВИЕ В ПЕРСИЮ ЧЕРЕЗ МОСКОВИЮ

Описание путешествия

Когда Его Величество Император Римский и Король Венгерский и Чешский, Всемилостивейший Государь наш, Повелитель и Господин, Божиею милостью, Рудольф II, по достаточном обсуждении (gnugsamer Berathschlaguug) заблагорассудил всемилостивейше ответствовать Светлейшему, Могущественному Королю (Koenig) и Повелителю Персии, Шах-Аббасу на его посольство, бывшее за несколько лет до сего, именно в 1600 году, и в котором состояли: во первых перс древнего, знатного рода, Гассан-Али-Бег, а во вторых, знатный англичанин Антон Ширль, (Schirle) то он милостиво удостоил избранием к свершению сего дела, благородного и доблестного (edlen und gestrengen) господина Стефана Какаша из Залонкемени, знатного Седмиградского дворянина, коего он, в 1602 году, и отпустил (abgefertiget), а тот отправился в путь 27 августа того же года, приняв 25 августа, пред отъездом, по рекомендации г-на Доктора Кремера, императорского аппеляционного советника (Kaiserl. Appellation Rath), меня, Георга Тектандера фон-дер-Ябель, к себе на службу. И так, мы направились из Праги ближайшим путем чрез Силезию, Польшу, Мазовию, Литву и Белую Россию и, перво на перво, прибыли в Швейниц (Schweidnitz) в Силезии, красивый город, украшенный прекрасными сооружениями, домами, стенами и рвами (Gebaeude, Haeuser, Mauern und Graeben). Хранится там также (auch) меч некоего древнего герцога, длиною около 4-х локтей (Ellen), так что один человек насилу может его поднять и, рядом с ним, громадная пушка (Stueck Geschuetz)

Отсюда мы отправились 31-го того же месяца в Бреславль, большой город, могущий считаться одним из выдающихся, красивейших городов Германии. Мы прибыли туда 1 сентября и в тот же день отправились дальше в Эльс (Oelsse), где живет князь Карл Мюнстербергский (Carolus, Fuerst zu Muensterberg). 3 сентября мы прибыли в Вартенберг, где проживает барон Авраам, бургграф города Доны, незадолго пред этим, бывший послом Его [8] Величества Императора Римского в Московию 4. Господин Какаш навестил его и всячески советовался с ним относительно путешествия, а также взял письмо от него к канцлеру 5 (Cantzlеr) Великого Князя Московская.

На другой день, 4 сентября, Императорский Посол прибыл в Велюнь (Welon), принадлежащую Польскому государству, а отсюда 5 сентября, в Ченстохово (Chyestacoam), близь которого, приблизительно в 1/4 мили от городка, находится весьма красивый монастырь (Stifft und Kloster), куда из разных мест приходит много людей на богомолье. Посол посетил здесь церковь и затем отправился, кратчайшей дорогою, дальше, в Краков, куда и прибыл 6-го сентября. Этот город — столица Польши и лежит на водной (Wasserflusz) реке Висле. В нем пребывает королевский двор. Дворец короля построен на укрепленной возвышенности, где находятся также три церкви. Одна из них — собор, где 300 каноников постоянно, утром и Вечером, обязаны пением отправлять различные богослужения.

Епископ Краковский имеет более 60.000 крон годового дохода; главные каноники также имеют, по большей части, собственный деревни и земли. Этот город, Краков, делится на три части: первая называется Краковом, вторая — Казимиром, по имени одного (Короля, а третья — Клеопардией. В дворцовой церкви или соборе (Schlosz oder Thumb-Kirche), находится алтарь, Весь из серебра, а также и гробница Св. Станислава и его правая рука, обделанная в золото, к коим относятся с большими уважением и благоговением. — Засим, 10 сентября, Императорский Посол получил от Его Величества Короля Польского, сильную охрану и паспорт на проезд чрез Мазовию, Литву и Белоруссию, но, тем не менее, он подвергался не малой опасности в сих странах, как по причине бродящих. повсюду, со времени Шведской войны в Ливонии, наемных солдат (Kriegsleute) и казаков, так и потому, что пути сообщения весьма неустроенны (auch Post halber). 14 сентября мы прибыли в Варшаву, главный город Мазовии; это — тоже красивый, не очень большой город. Там есть также прекрасный королевский замок, близь которого протекает река Висла, чрез которую выстроен прекрасный, деревянный мост, подобный коему едва ли найдется где-либо еще. Отсюда мы прибыли 20 сентября в Гродно, [9] где Король Стефан Баторий выстроил прекрасный дом (Haus) при реке Верече 6 (Weretzsch), Начиная с этого места, нам пришлось подвергаться большой опасности, по случаю чумы и оставаться, несколько раз, в лесу без пищи и пития.

27 сентября мы прибыли в Вильно (Wildow), при чем два раза в пути натыкались на казаков (злодейский, разбойничий народ !), которые бросались на нас с заряженными ружьями и взведенными курками, но ничего не посмели нам сделать, ибо мы придумали сказать им, что мой господин — военачальник, (ein Hauptmann) посланный в лагерь к Великому Канцлеру, а также потому, что им показали королевский пропуск (Paszbrief), имевшийся у моего господина. Вильно — весьма большой город и находится от Кракова в 110 милях пути. В этом городе, Вильне, (Vilna) находится важная епископия (Bisthum) и Иезуитская коллегия 7 и король содержит тут несколько тысяч татар, которые живут в окрестностях города; из них он некоторое количество отрядил к нам, дабы мы могли отправиться в дальнейший путь в большей безопасности от казаков и не задерживаться ими. И так, мы отправились отсюда на Москву и прибыли в город, выстроенный Весь из дерева, называемый Минском (Winszko), принадлежащий также Полякам, и коего жители народ до того злодейский, преступный и необузданный, что нельзя и выразить. Тамошний начальник или староста (Hauptmann oder Staresta) Велел нас расспросить, откуда мы и куда направляемся; получив в ответ от моего господина, что он Посол от Римского Императора к Великому Князю Московскому, он стал смеяться и издеваться над нами, говоря: неужели же Римский Император не может иметь другом, какого либо иного, более значительного властелина (Potentaten), чем Московита (den Moscowiter).

За сим, 6-го октября, Императорский Посол, с Божьей помощью, благополучно прибыл в Оршу (Orsa) и был ласково принят здесь воеводою, который был ему знаком и очень хорошо [10] обращался с ним в течение 8 дней, пока посылали гонца в Смоленск, первый пограничный город Московии, чтобы об явить московитам о нашем прибытии, ибо иначе, без предуведомления, весьма опасно переезжать границу, да и не пропустили бы никого. 15 октября мы отправились из Орши и приехали в тот же день в деревню, находящуюся в 7-ми милях, называемую Баево (Baiova), где ночевали. Отсюда мы рано утром, чрез лес, называемый Ватою (?) (Vata) прибыли к реке, отделяющей Белоруссию (принадлежащую еще Полякам ) от страны московитов, почему это место и называется русскими "раницею" или "границею" (Ranitza oder Granitz). Тут к нам быстро под ехал московский всадник, с вопросом: это ли посольство от Римского Императора? Потом, получив ответ, он слез с коня и склонил, по обычаю сего народа, голову до земли пред Послом и приветствовал его, а затем, попросил нас остановиться и подождать немного, снова сел на своего коня и быстро скрылся в лесу. Мы прождали таким образом с добрый час и порядочно озябли, благодаря холодной и ненастной погоде, ибо целый день шел то снег, то дождь, и Посол не на шутку начинал уже сердиться на эту задержку, как к нам приехали 12 всадников, великолепно одетых, видимо, знатных особ. У пяти из них, у седельной луки, висели небольшие барабаны 8, в которые они били, остальные же шесть свистали губами (mit dem Mund). Дело в том, что у московитов почти вошло в обычай, чтобы дворяне (Edelleute) или вообще лица, известные своею храбростью или принадлежащие к рыцарскому сословию, привешивали подобные барабаны к седлам, когда отправляются в поход, чем они и отличаются от простых солдат. Они имеют также обыкновение, когда спешат куда либо, громко свистеть, без всякого орудия, одними губами, так громко и резко, что их слышно издалека. Этому свисту они научаются с малолетства, чрез долгое упражнение. Приблизившись к нам, эти барабанщика (Trummelngchlaeger) проворно соскочили с лошадей, и самый видный из них, довольно пожилой мужчина и, судя по одежде, весьма важная особа, подошел к нам. Императорский Посол направился ему на встречу, и когда они приблизились на один шаг расстояния друг от друга, то московит наклонил свою голову к земле и коснулся земли правою рукою; тоже самое сделали и все. другие и таким образом приветствовали нас. Потом он спросил, как зовут [11] Императорского Посла по имени и узнав это от толмача, обратился к нам с такими словами: "Пан Степан, многая лета Великому Царю всея Руси Борису Федоровичу, обладателю столь многих и столь Великих народов, стран и царств; Его Именем Смоленский воевода послал меня просить тебя пожаловать к нам ". Таковою речью встретил нас московит. С своей стороны, Императорский Посол кратко ответил ему, что он заехал так далеко с тем, чтобы с Божьей помощью, непременно лично предстать пред самим Светлейшим Великим Князем. А так как он -де по милости Божьей — это говорил г. Посол — благополучно и в полном здравии достиг со всеми своими спутниками сего места, то он согласен явиться к ним, и отныне охотно последует, как то подобает, за ними, куда бы они его не повели. Он де также рад тому, что застал их в добром здоровьи. Затем он спросил, здоровы ли Светлейший Великий Князь и Светлейшая Великая Княгиня и Светлейшая молодежь их (junge Herrschaft) и, наконец, здоров ли воевода? По взаимном обмене обычных Вежливостей (с которыми московиты чрезвычайно мало знакомы), они сели опять на коней, а мы в наши колымаги (Kutsche). Сделав несколько шагов, они произвели в знак радости несколько выстрелов из своих ружей, а мы сделали то же самое и с нашей стороны, что им очень понравилось, как они нам заявили несколько дней спустя чрез толмача, так как это выражало де нашу радость по случаю приезда во владения их Царя (так зовут они своего князя) (Fuerst). Следующую за сим ночь мы провели в близ лежащей деревне, где они, как сказано выше, дожидались нашего приезда. Утром рано, когда мы захотели двинуться дальше, пошел такой дождь и вместе с ним снег, как редко бывает. И не смотря на такую ненастную погоду нам пришлось ехать далее, хотя, впрочем, начиная с сего места и вплоть до Москвы, путешествие крайне затруднительно, даже и в хорошую погоду, по причине плохого состояния дорог и гатей 9, которых насчитывается более шести сот, длиною, в иных местах, более мили, и весьма расстроенных. — За сим, 19 октября, мы прибыли в Смоленск, отстоящий на две немецких мили от леса Вата (Vata) или Границы, где нас встречали, и представляющий собою большой, широко раскинувшийся город, выстроенный из дерева. Он лишь шесть лет, как окружен [12] каменною стеною, весьма богат жителями (volkreich) и лежит на реке Днепре (Neper) или Борисфене, которая делит город на две части. Он некогда принадлежал короне польской, и уступлен московитам во времена польского короля Стефана Батория, дабы упрочить мир между поляками и московитами. Здесь нам пришлось ждать три дня, пока местный воевода, князь Никита Романович Трубецкой, пожилой уже человек и, как говорят, главный советник Великого Князя (des Groszfuersten vornembster Rath) не распорядился о присылке нам разных вещей, необходимых для дальнейшего путешествия, как то: повозок (Wagen) и лошадей. Недалеко от сего города нас опять встретило с выстрелами большое количество знатных дворян из коих многие были верхом, и проводили нас до города. Никто из них, кроме двух охранителей или надзирателей (curatores vel provisores), называемых ими приставами (Pristauen), и коим мы были препоручены, не смел молвить слова с нами. Этот обычай был замечаем нами, и другими, раньше нас, повсюду, во всей московской стране, и московиты придерживаются его так крепко, точно это — закон, что никто не смеет разговаривать с послом. Причиною сему, может быть, служит опасение умалить достоинство Великого Князя, если кто другой станет говорить с посланными к нему, или они не считают народ способным разговаривать приличным образом с ними, или, наконец потому, что они боятся, что если посол станет разговаривать со многими, то откроются, и станут известными многие их тайны. Императорский Посол неоднократно выражал свой гнев по поводу сего промедления, и настойчиво требовал у воеводы чрез охранителя (curator), скорейшего отправления. 21 октября, наконец нам прислали на нашу квартиру (Eosament) шесть повозок; одну исключительно, для одного г-на Посла, в остальных же поехали мы, по двое в каждой, с нашими вещами. В повозку г-на Посла было запряжено две лошади, в остальные же — по одной, согласно их обычаю.

При отъезде нашем из Смоленска, к нам отрядили двух приставов с несколькими другими лицами, которые должны были нам прислуживать и доставлять все нужное в дорог!.. Наши повозки были также наполнены разного рода припасами, как-то: пивом, медом, водкой, хлебом, мясом и рыбою. Эти провожатые долго водили нас зря по разным местам, дабы мы не скоро прибыли в Москву. По моему мнению, они делали это, опасаясь чумы, ибо мы ехали из мест, где она свирепствовала. Они же лживо [13] (ибо сей народ от природы склонен ко лжи, обману и всякого рода порокам) уверяли Посла, что им так повелено от Великого Князя, дабы не очень тревожить господина Посла и не слишком утомлять его путешествием, хотя мы совершенно свободно делаем по 7 миль в день, а тут делали не более трех или четырех. Господин Посол ясно понимал, что это — одни пустые отговорки их, но, тем не менее; должен был удовольствоваться ими и предоставить им действовать, по их воле. Путь отсюда и до Москвы весь весьма ровен, но, на каждом шагу, встречаются гати, глубокие болота, камыши, и, весьма часто, леса, а также и большие озера, на половину замерзшие, однако не на столько, чтобы по ним можно было ездить. — Следующею ночью мы прибыли к монастырю Бернардинского 10 ордена, в котором монахи — московиты, и провели у них ночь, при чем случилось, что, так как монахи, в это время пели Вечерние молитвы (Horas) в церкви, (которые они обыкновенно строят вышиною в несколько этажей) то Императорский Посол отправился за просто, наверх в церковь, помолиться, полагая, что туда может входить всякий, кто хочет, как это делается у нас. Но монахи, заметив его, посмотрели на него довольно косо и один из них, по окончании службы, подошел к нему, чтобы узнать чрез толмача, за каким де он делом находится в церкви, и кто ему приказал или позволил войти в это святое место; при сем случае он также спросил, есть-ли на нем крест и христианин-ли он? Императорский Посол Велел ему ответить, что он твердо был убежден, что церковь открыта всем для молитвы, и что он постоянно носит в сердце крест, хотя и не сделанный из какого либо земного вещества, но духовный. А чтобы монах видел, что он христианин, то он показал ему золотой крест, который он обыкновенно всегда носил на шее. Увидев это, монах совершенно удовлетворился, поцеловал крест, попросил у Посла милостыни и удалился восвояси.

На четвертый, после сего, день мы прибыли к первому городу в Московии, называемому Дорогобужем (Daragobusa), где имеется деревянное укрепление (Blockhaus), а затем к другому городку, по имени, Царево-Займище (Corvo-Saymisia); третий, куда нас привезли 27 октября, был немного лучше, нежели прежние два, и назывался Боровском (Borissowa). Во время всего путешествия нам нигде, ни разу, не отводили квартиры в самом городе, но всегда, в [14] предместъи и, ни под каким видом, не дозволяли выходить куда-либо, или осматривать что либо, вне нашего помещения.

Засим, 29 октября, мы прибыли в Можайск, город довольно большой, именуемый московитами городом св. Николая, ибо этот святой считается покровителем сего города и пользуется в нем большим уважением. В его церкви совершается, говорят, много чудес, вследствие чего сюда стекается много богомольцев из соседних местностей. Здесь нам пришлось пробыть, против нашего желания, шесть дней, ибо Великий Князь уже знал, что в Литве, чрез которую мы проезжали, господствовала чума, и кроме того, из письма господина Посла к Канцлеру из Орши, что он едет в Персию, и что Императорский Посланник 11 к Московскому Государю находится уже в пути. На третий день нашего пребывания в сем месте, главный из наших проводников (Wegfuehrern), якобы по приказанию Великого Князя, предложил господину Послу разные вопросы: во-первых, чрез какие города мы проезжали во время нашего путешествия? Господин Посол рассказал подробно, ничего не скрывая, и это, вероятно, и послужило поводом к нашему задержанию, ибо было известно, что некоторые из названных городов, были заражены чумою. Во вторых, он его спросил: скороли прибудет другой Императорский Посол и какая, точно, главная цель его посольства? Везет ли он с собою дары, и сколько? — Господин посол отвечал ему на это, что Императорский Посол прибудет скоро, но что он не знает, что ему поручено, ибо это нисколько не касается его настоящего посольства, но что он, впрочем, слышал, что это посольство не что иное, как знак почтения и расположения: ибо так как Великий Князь, в течение сих последних годов, неоднократно посылал послов к Его Императорскому Величеству, то и Его Величество, по чувству, всемилостивейше им питаемой любви ко всем христианским государям, захотел выказать оную чрез посольство и Великому Князю. Что же касается третьего пункта, то — сказал он 12 — не трудно догадаться, что столь знатное посольство, от Римского Императора, не явится без даров и приношений (Geschenck und Praesent), но что он, Посол, счел за неприличное расспрашивать подробно о сем. Московит далеко не удовлетворился этими краткими ответами и на следующий день возобновил свои расспросы; особенно старательно доискивался [15] он, какие подарки привезет Посол ? Вследствие сего господин Посол не мог достаточно надивиться их неразумию и тому, что они не умели скрыть своей алчности и пристрастия к подаркам.

Мы пробыли довольно долго в этом месте. 5 ноября явился снова гонец обратно из Москвы от Великого Князя и велел нам двигаться дальше. Мы тронулись в путь 6-го сего месяца по направлению к Москве, отстоящей еще в 17 милях от вышеназванного места, и в тот же день, прибыли к городку, по имени Вяземы 13 (Visova), где выстроен прекрасный, каменный замок и местоположение которого особенно красиво и приятно. До вступления на престол теперешнего Великого Князя, Бориса Федоровича, этот город, принадлежащий ему, был местом его постоянного жительства. Сей князь, хотя и не царского роду, но происходить все же из знатных дворян и избран в Великие Князья, благодаря своему большему уму и своей ловкости и хитрости, отчасти же и потому, что судьба ему благоприятствовала, а главным образом по следующим причинам: он женился 14 на сестре Федора Ивановича, сына своего предшественника (seines antecessoris... Sohn schwester) Ивана Васильевича, Великого тирана. Сей государь (Федор Иванович по имени) был недалекого ума (einfaltig) и набожен; он поставил его (Бориса) впоследствии правителем всего государства, поручил ему все дела и был, как говорят, отравлен им. Из его братьев, коих было два, старший, по имени Иван, был убить своим отцом, посохом в 1581 году, младший же, Дмитрий, отправлен в ссылку (exilium) или даже умерщвлен. Таким образом, был избран ныне правящий (dieser jetzt regierender) в Великие Князья, ибо народ был к нему расположен.

Засим мы 9-го ноября, с Божьей помощью, около 2-х часов пополудни, благополучно прибыли в Москву. В одной миле от нее мы были встречены большою толпою знатных московитов, которые провели нас до нашей квартиры, где все было великолепно устроено и прибрано, и откуда нам, ни под каким видом, не позволяли выходить куда-либо, ни осматривать город вообще, но держали под караулом. Все же, что нам было нужно купить, или [16] что вообще нами требовалось, все это приносилось к нам на квартиру. Что касается пищи и пития, то ежедневно, приставленные к нам, люди приносили нам в изобилии от Великого Князя, мед, пиво, водку, мясо, хлеб, масло, яйца, кур и другие необходимые припасы, и мы жили ничего не платя, на полном содержании (gantz kostfrey) так, что не нуждались ни в чем.

27 ноября, господин мой, Императорский Посол был милостиво принят Великим Князем Борисом Федоровичем. Рано утром, к нему на квартиру привели девять прекрасных коней, отлично убранных и, между ними, одного под великолепною попоною из красного бархата, шитою золотом, с сбруей, выложенной серебром и украшенной драгоценными камнями. Остальные, на которых поехали мы, были также красиво убраны, хотя и не в такой степени. Два часа приблизительно спустя, за нами явился наш охранитель 15 (provisor), человек пожилой, знатного рода и занимающий важную должность, великолепно одетый, в сопровождении нескольких знатных московитов, оставшихся дожидаться нас во дворе, и также прекрасно одетых, на разубранных лошадях. Они проводили нас до Великокняжеского дворца (palatium) украшенного настенными коврами (Tapeten) и великолепными картинами (Gemalden); с правой стороны, на высоком поставце (Credentztisch), стояла золотая и серебряная посуда в таком количестве и таких размеров, что нельзя и рассказать (dasz nicht davon zu sagen ist). При въезде нашем звонили в большой колокол, находящийся в средине двора и повешенный очень низко, не более чем на 15 локтей (Ellen), над землею. По обеим сторонам, начиная от нашей квартиры и вплоть до дворца, стояли мушкетеры с заряженными мушкетами. Когда мы все вместе вошли в комнату, назначенную для приема, то оказалось, что трон стоял прямо против входа, посреди комнаты, возвышаясь на четыре ступени, а рядом с ним, по левую, сторону, находилось еще другое, украшенное кресло. Великий Князь с сыном сидели на них. Его Величество был в золотом венце и золотой парчовой одежде, доходящей до ног, и держал в руке жезл черного дерева (Stab), окованный червонным золотом, похожий на чекан 16 (gleichsam einem Tzackan), а сын [17] его в крапчатом (sprencklichten) платье, как будто бы одетый в рысью кожу. По обеим сторонам трона стояло по два гайдука (Heyducken) с секирами, в белом платье, а кругом сидели знатнейшие советники (vornehmbsten Rathe), все великолепно одетые и в черных лисьих шапках. Когда Посол отдал обычный поклон Великому Князю и вручил ему Императорскую верющую грамоту и кончил свою речь, то Великий Князь встал и спросил: "как поживает Могущественнейший Император Римский Рудольф и достохвальные господа братья его (loeblichen Herren Brueder); в добром ли они, все, здоровьи." На что Посол отвечал, что Его Императорское Величество, вполне, Слава Богу, здоров. О том же самом спросил и молодой Князь, и затем, нас отпустили, причем, опять, прежним же порядком, проводили до нашей квартиры. Не много времени, меньше часа, спустя, более ста человек явилось к нам с разного рода кушаньями и напитками со стола Великого Князя и преподнесли их нам от его имени; и после сего, все время, нас кормили очень хорошо. После сего приема нам пришлось пробыть здесь, еще четыре недели, ибо мои господин готовился к предстоящему путешествию в Персии, делал нам одежды, и принял к себе на службу еще трех служителей, из которых один был органист, имеющий собственный инструмента 17, (Regal) который я, по смерти моего господина и самого органиста, поднес с 7-ю сороками (Zimmer) соболей и несколькими другими вещами Шаху Персидскому, так как ему уже сказали об них, хотя, согласно приказанию моего господина и нуждаясь в припасах, я охотно бы продал их, но мой охранитель (provisor) 18 отсоветовал мне это. Орган чрезвычайно понравился Шаху, хотя он играл на нем без всякого уменья, и теперешний посол 19 Вашего Величества несомненно будет мне за это благодарен. [18]

Что же, впрочем, касается города Москвы, то он очень Велик и чрезвычайно многолюден; в нем могут уместиться, как нам сообщали, до 5000000 человек, и его почти нельзя сравнить ни с каким немецким городом. Он имеет в окружности четыре немецких мили и состоит из трех частей: первая окружена прочною деревянного стеною с укреплении, вышиною до 15 локтей, и река Москва, от которой и город получил свое название, делит ее, в двух местах, на две части. Вторая, средний город, имеет довольно крепкую каменную стену; третью составляет королевский Замок (Koenigliche Schlosz), стоящий в самом центре и окруженный особою стеною и глубоким водяным рвом. В этом городе находится 1500 церквей и монастырей, в том числе два великолепных храма при королевском замке, в которых с издревле хоронятся московские Великие Князья, с 7-ю башнями и прекрасными, густо позолоченными куполами, стоющими несколько тонн золота 20 и великолепными, большими колоколами, из которых один далеко превосходит, по величине и звуку, тот, что находится в Ерфурте. На площади, у ворот замка, стоят две громадные пушки, в которых легко можно поместиться человеку. Дома же и постройки все (Haeuser und Gebaeude) вообще, большею частью деревянные и безобразны (unformirlich) и стоят не в ряд, как у нас; комнаты обыкновенно снабжены печами без труб (Rauchofen) и в окнах нет стекол.

Что касается, далее, устройства поверхности и качества почвы сей страны, Московии, то большая часть ее представляет дикую пустыню, покрытую кустарником и топкими болотами с гатями 21. Она до того строго охраняется, что проникнуть в нее или убежать из нее тайно, без Великокняжеского пропуска или паспорта, невозможно. Зимою там страшно холодно, и выпадает глубокий снег. Плодов всякого рода и винограда там очень мало, кроме яблок в городе Москве, разведенных там одним немцем, но и те довольно редки. Хлеба — ячменя, овса и пшеницы, у них иногда бывает в изобилии; если же он как-нибудь не родится, то для Московов (Moscis) наступает такой голод, какой случился при нас, что многие тысячи людей в городе и окрестностях Москвы умерли от голода 22. Почти [19] невероятно, но нам доподлинно известно, что печения (Kuchen), называемые у них пирогами, приготовляемые приблизительно так же как у нас пфанкухены (Pfannkuchen) и которые обыкновенно начиняются разного рода мясом, неоднократно продавались в городе у булочников с человеческим мясом; что они похищали трупы, рубили их на куски и пожирали. Когда это обнаружилось, то многие из них подверглись судебному наказанию за это. Другие ели, хотя этому почти нельзя верить, но это действительно было так, с большего голода, нечистых животных — собак и кошек. В деревнях также никто не был в безопасности 23; мы сами, по дороге, видели много прекрасных сел, совершенно обезлюденных, а кто не умер голодной смертью, те были убиваемы разбойниками. Об этом можно было бы написать еще очень много. Вообще же эта страна велика и пространна; она тянется вместе с землями Татар, Черемисов и Ногайцев, которых московиты отчасти подчинили себе, почти на 550 немецких миль в длину, до Каспийского или Гирканского моря, а в ширину до гор Гордийских, но мало возделывается, и городов в ней немного; большей частью все это — пустыня, так что на расстоянии 20 или 30, а у Ногайцев даже и 300 миль, не встретишь ни одного города или села, кроме трех пограничных укреплений, воздвигнутых московитами в ногайской земле при реке Волге для отражения Татар, о чем будет сказано ниже.

Относительно вероисповедания и богослужения московитов, я скажу, что, насколько мне удалось узнать о сем, они считают себя и тех, кто придерживается с ними одной веры, самыми настоящими и лучшими христианами; нас же они не признают вовсе за христиан, а называют прямо погаными (paganos) т. е. язычниками. А между тем, они такие сластолюбцы, безбожники, обманщики и лжецы, что нельзя и описать, в чем мы достаточно убедились, прожив среди них полгода. На мой взгляд, едва ли найдется где, в свете, другая страна, где бы господствовал такой разврат и бесстыдство. Насколько я мог заметить, они ни во что не ставят десять заповедей и слегка наказывают нарушающих их. Убийца, или другой какой преступник, наказывается за свое злодеяние заключением в тюрьму на два, или на три года. Отбыв это наказание, он становится еще худшим, нежели был раньше. Большая часть народа находится в полной крепостной зависимости, и если кто-либо из них поднимет руку на своего господина или вообще [20] как-нибудь провинится перед ним, то тот имеет право убить его или поступить с ним по же татю. Они называют себя Павлинами (Pauliner) и исповедуют греческую веру в извращенном виде (Graecam fidem corruptam). Они строят свои храмы и церкви (Templa und Kirchen) преимущественно в вышину, как я раньше уже указывал, и почти, на турецкий лад (auf die tuerckische Art) с пятью или тремя круглым башнями, (Thuermen) с большими, тройными (dreyfache) крестами на них, намекая сим на Пресв. Троицу. Проходя мимо какой-либо церкви, они крестятся или ударяют себя по голове, наклоняя ее. Колокола у них в большому употреблении, но они звонят в них совсем иначе, нежели это делается у нас, а именно, ударяя языком колокола то в один бок его, то в другой. В церквах у них нет ни лавок, ни стульев, а только наверху, кругом всей церкви, снаружи, идет крытый ход; сама же церковь снабжена многими маленькими и узенькими оконцами (Fensterlein). Народ стоит перед дверями церкви, или заглядывает извне в эти оконца, крестится и, таким образом, они молятся. Люди побогаче покупают для церкви собственные изображения 24, украшают ее этими расписанными дощечками, прилепляют к ним свечи и, зажигая сии последние, нередко зажигают и всю свою усадьбу 25 (Haus und Hof). Каждый домохозяин — будь он беден или богат — имеет также у себя в доме своего особого святого 26, нарисованного на доске и висящего сзади стола, либо св. Николая, либо Василия, либо четырех Архангелов, либо еще кого-нибудь, так как они поклоняются бесчисленному количеству святых. Когда эти изображения освящены, то они почитаются как бы живыми существами. Таким образом, каждый может купить себе своего особого бога; на рынке их продают в большом количестве. У них существует обычай, войдя в комнату, прежде чем поздороваться, трижды перекреститься, наклоняя при этом голову и произнося следующие слова: Господи, помилуй меня грешного (Hospodi promilui mne grechni). В этом заключается вся их молитва [21] и вообще, они плохо умеют молиться. Если из упомянутых изображений, какое либо упадет со стены, то никто не смеет поднять его, но священник должен поднять и снова освятить его. Это нам показалось весьма странным, равным образом и то, что мы неоднократно испытали, именно, что нам не позволяли трогать этих икон, когда видели, что мы хотим сделать это, говоря, что это — большой грех. Они также не признают христианином того, у кого нет на шее серебряного, золотого, или, если человек беден, медного креста, на котором вырезано несколько слов на московском наречии.

Их священники не получают никакого образования, как и вообще науки у них не распространены, как у нас. Они — грубые, необразованные люди и утверждают, что если у нас, немцев, существует столь много религиозных сект и идолопоклонство (Abgoetterei) то это именно благодаря наукам. Кто умеет читать и писать, тот считается у них вполне годным, чтобы быть священником или светским чиновником. Проповеди у них нет, и они лишь поют и бормочат скороговоркою наизусть (plappern), не понимая смысла, псалмы Давида в искаженном виде на своем наречии и иные московские канты (Gesaenge). Священники посвящаются не иначе, как по вступлении в законный брак, согласно словам Апостола Павла: "Подобает убо Епископу быти мужу единыя жены" 27. Не верно толкуя значение сих слов, они не дозволяют священнику вступать во второй брак, а светским людям в третий. Священник, по смерти жены, должен поступить в монастырь и там поститься и молиться о благополучии Великого Князя и всей страны до конца дней своих, но одному Богу известно, каким образом большинство из них исполняет это. С другой стороны бывает, что люди простого или иного какого звания, если они набожны, уходят в монастырь, когда им угрожает тюрьма за долги или они не захотят долее состоять в браке с женою, и освобождаются совершенно от всего. Мало того, подобный поступок еще восхваляется, как святое дело: он, де, все оставил ради Христа. Мы могли бы еще привести много подобных пустых отговорок по сему случаю. — И так, они освобождаются от всего и никто уже более не властен над ними. Они должны лишь оставаться на всю жизнь в этом звании и обязаны с той поры совершенно отказаться от употребления мяса, и жить согласно с прочими монастырскими [22] правилами и обычаями (в этом заключается главным образом их святость; в прочем они живут, как им заблагорассудится). Нарушить эти правила считается смертным грехом, и другие монахи жестоко наказывают виновного розгами. Строго соблюдает посты и простой народ, который даже за большие деньги не согласится есть мяса, масла и творога, в среду или пятницу, даже в том случае, думаю, если этим можно было бы спасти жизнь человеку. Помянутых священников можно отличить от прочих мирян и узнать лишь по их головному убору и длинным волосам, которых они не имеют права стричь после своего посвящения, но должны отпускать очень длинными, а также и по их посохам, которые они всегда берут с собою, куда бы они не шли, и которые служат им единственным орудием защиты. Они имеют своего особого Папу (Pabst), в Москве, которого они называют Патриархом и которого московиты почитают как Бога и держат в строгом заключении (gar eingesperret halten). Его можно видеть лишь три раза в год в известном месте, где он служит обедню в главные праздники. В эти дни бывает такое стечете народа, что нельзя и рассказать, и всяк, кто его увидит, твердо убежден, что теперь ему отпущены все его грехи за этот год. Они имеют также, в разных местах, четырех митрополитов, в честь четырех Евангелистов, а также и епископов своих, архиепископов, монахинь и много другого духовенства. Что касается крещения детей, то они крестят их не в церквах, а в проточной воде (im flieszendem Wasser), причем они приводят в пример Христа, что он был крещен Иоанном в Иордане. После крещения, священник мажет ребенка муром, точно также, как и у папистов, а крестный отец дарит ребенку, вместо обычного денежного подарка (Pathengeld), смотря по состоянию, серебряный, золотой, или медный крест, которые продаются совсем готовые на рынке, и поздравляет при сем ребенка с крещением и принятием христианства; крест этот ребенок, как мы уже упоминали выше, должен всю свою жизнь носить постоянно на шее. А так как мы не носим крестов, то они и считают, что мы не получили настоящего крещения. Они не позволяют также никому из наших жениться на ком-нибудь из них, разве что он вторично подвергнется крещению и примет участие в их кривляньях и служении идолам (Gauckeley und Goetzendienst). При браках и свадьбах они придерживаются следующих порядков: они не позволяют молодому человеку подойди к молодой девице, беседовать [23] с нею, ухаживать за нею, или веселиться с нею где либо на пиру, — нет, брак устраивается исключительно родителями или близкими приятелями 28. Жениху дозволяется видеть невесту лишь после того, как он крепко обяжется уплатить известную сумму денег в случае, если брак не состоится. Дети обязаны подчиняться выбору родителей. Когда жених достаточно крепко обяжется, то невесту приводить к нему и вручают ее ему, в присутствии родных с его стороны и со стороны невесты, хотя бы она ему и не нравилась. Затем невесту всю покрывают шелковым платком, и две женщины из наиболее близких друзей ведут ее в церковь, где священник венчает их. Часто венчают детей (особенно у богатых людей) весьма рано, 9-ти или 10-ти лет, и, весьма редко, двадцати лет или более, как у нас. Это весьма странно, ибо такие дети не могут вполне понимать значение брака и он обращается в игру. Богатые и знатные люди держат своих жен взаперти в особых комнатах, откуда им редко дозволяется выходить. Если кто придет к мужу, то жена не смеет показаться ему, хотя бы то был родной брат мужа; еще менее смеет она вступить в разговор с чужим человеком. Они содержатся в заключении, точно птицы в клетке.

Своих покойников они хоронят с многими обрядами, громким воем и плачем, для чего они употребляют малых ребятишек (kleine Buben), которые бегут за покойником, и чем громче и больше они кричат, тем пышнее и почетнее считаются у них похороны.

Что же касается далее их нравов и обычаев, то в еде и питье они подобны скотам, грубы и неприличны. Едят обыкновенно без тарелок и ножей, хватают кушанья прямо руками. Для питья они употребляют большею частью мед и водку. Они — крайне коварны и корыстолюбивы, хотя, не взирая на то, считают себя самыми настоящими христианами и не терпят того, чтобы им предпочли какой либо другой народ.

Пробыв в Москве около четырех недель, мы 7-го декабря (после того как нам вторично, как и в первый раз, прислали от имени Великого Князя сто человек с яствами и питиями всякого рода) отправились дальше на Казань, главный город [24] Черемисских Татар, отстоящий от Москвы на 200 немецких миль, что составляет 1000 московских верст, или итальянских миль, и прибыли сперва в город, называемый Владимиром Wlodimir). Этот город довольно велик, и Москвы (Mosci) считают его одним из древнейших и главнейших городов в их стране. По их словам, он получил свое название от царя (Koenig) Владимира, по имени, (это имя употребляется московитами при крещении) и в нем похороненного. Он расположен в очень красивой и приятной местности, близ прекрасной, покрытой от сего места и до Каспийского моря, судами, реки Волги, имеющей в этом месте в глубину до десяти саженей и в ширину более четверти мили. Сей город, весьма достоин похвалы и находится от Москвы в 10 днях пути; рыба, дичь, и иные жизненные припасы имеются здесь в большом изобилии. Отсюда мы отправились дальше и в Филипповский пост (im Advent) прибыли в другой город, по имени Муром, лежащий почти на полдороге между Москвою и Казанью, при реке Оке (Оrа) которую можно сравнить с Эльбою в Германии. Из Мурома мы прибыли в довольно большой город, Нижний, или Малый Новгород, находящейся на самой границе Черемисских Татар, а оттуда самую страну их, крайне негостеприимную, покрытую кустарником, малонаселенную и болотистую, где нельзя найти ни приюта, ни пищи, ни чего иного необходимого, но надо все иметь с собою и устраивать пристанище в лесу. Там и сям попадаются лишь татарские шалаши; деревень же нет вовсе. Эти Татары сеют хлеба немного и мало занимаются земледелием, но питаются главным образом мясом лошадей и овец, коих они имеют в большом количестве, но все-таки они более сеют хлеба и более занимаются земледелием, нежели Ногайские Татары, вторым хлеб совсем неизвестен, и о которых будет сказано подробнее ниже. В этой стране путешествие было бы невозможно, если бы она не была окружена московитами и подчинена им. Чтобы добиться чего либо от обитателей сей страны приходится их силою и побоями (Zwang und Streichen) принуждать к работе; они жало чем отличаются от диких зверей. Проехав с большими затруднениями и удивлением эту страну, мы прибыли опять в московский город, по имени Свияжск (Schviasko), а 24-го декабря, накануне св. Рождества Христова, в Казань, довольно большой город, который, по Величине, можно сравнить с Бреславлем, и который, лет 30 тому назад, был взят тираном, Великим Князем Иваном Васильевичем (von dem Tyrannen dem Grosfuersten Ivano Basilovitzsch) и присоединен к Московскому [25] государству. Он весь построен из дерева и окружен деревянными укреплениями (Bollwerck). В этом городе находится прекрасный замок, окруженный двойною стеною, выстроенный вышеупомянутым Иваном Васильевичем, после взятия города на довольно высокой горе (Berg), у подножия которой протекает река Казанка, (der Flusz Cassan) от которой город получил свое название, и которая впадает в реку Волгу, в миле от него. Здесь нам пришлось провести всю зиму до 11 мая, так как путешествовать сухим путем в этих местах совершенно невозможно, во-первых, по причине Татар, а также и потому, что на протяжении около 300 миль встречается всего лишь 3 городка, построенных на берегу реки Волги. Помянутого же 11 мая мы отправились по реке Волге на Астрахань, главный город Ногайцев, и расположенный в 300 милях от Казани, в сопровождении 70 московских судов, которые везли жизненные припасы (so Proviant gefuehret); мы ехали, большей частью, днем и ночью, и прибыли 16 того же месяца в Самару, первый пограничный город, 21 мая в Саратов, также пограничный город, находящийся, приблизительно в 150 немецких милях от Казани, затем, 23 мая, в третий пограничный город, по имени Царицын (Zaritzona), отстоящий от Астрахани (Astarcan) на 70 миль, и наконец, Слава Богу, благополучно достигли Астрахани 27 мая, проведя в дороге весь этот день и ночь на него. Тут нам тоже пришлось ждать более двух месяцев, пока приготовили суда и все нужное для плавания, причем не обошлось без затруднении и неприятностей, хотя мы и жили на счета Великого Князя. Город этот, Астрахань, не особенно Велик и не сильно укреплен; большей частью постройки все деревянные, за исключением замка (Schlosz), окруженного обыкновенного плохою стеною, но река Волга окружает его, когда разливается, на подобие острова, на пространстве почти целой немецкой мили. Город этот был недавно, лет тридцать тому назад, отбит у Турок, неоднократно уже упоминавшимся Иваном Васильевичем и находился, в то время, не на этом месте, но одною милею дальше, где и доселе еще можно видеть развалины его и остатки прежних стен. По разорении же его вышеназванным Великим Князем, он был вновь заложен (fundirt) и выстроен на теперешнем месте. В нем живут несколько тысяч Татар, подчинившихся московитам, и находится много древних Татарских памятников и усыпальниц, которые мы осматривали с большим вниманием. Между ними есть несколько таких, где похоронены знаменитые стародавние Татарские князья, и где Татары [26] до настоящего времени возжигают большое количество лампад и свечей. Они похожи на наши небольшие часовни (Capellen), выстроены в виде круглых, сквозных башенок и покрыты внутри Татарскими надписями, высеченными на камне.

Эта страна Ногайских Татар представляет равнину, гладкую, лишенную растительности и мало населенную, не имеющую ни сел, ни городов. В ней встречается мало лесов в пресной воды, которая большею частью солона и горька. В Астрахани находится много соляных колодцев (Salzbrunnen), и вся Московия снабжается отсюда солью. Великий Князь имеет ежегодно большой доход от соли. Четверик (Scheffel) соли продается весьма недорого, именно за 6 алтын, что составляет 6 дюркенов (Duercken) на наши деньги. Сеянием хлеба и разведением иных плодов там занимаются мало, хотя почва там так хороша и плодородна, как нигде у нас в Германии, и там в изобилии растут полезные травы н. п. лаванда и многие другие. Это плодородие почвы служит причиною тому, что Татары не имеют постоянного места жительства, а перекочевывают из одного в другое, получая все нужное для своего существования, также как и Черемисы, о которых я уже упоминал, от своих лошадей и овец, которых они обыкновенно имеют в громадном количестве. Они едят конину и пьют молоко, лошадиное и овечье, которое они кипятят, квасят и возят за собою в кожаных мешках (in ledernen Saecken). Хлеб им совершенно неизвестен, и нередко бывает, что многие Татары, взятые в плен московитами, умирают, прежде чем привыкнут питаться хлебом. У них нет также ходячей монеты; если же они желают что-либо продать или купить, то они предлагают лошадей или овец, смотря по стоимости предмета. Если же им достанутся, от московитов, путем грабежа, золотые или серебряные деньги, то они обвешивают ими своих женщин ради украшения (behaengen und schmuecken ihre Weiber damit). Свои жилища, очень красиво сделанные из войлока и хлопчатобумажной ткани разных цветов и похожие на небольшие палатки (только что верхушки их совершенно круглы), они возят за собою на повозках о двух колесах, куда впрягаются Верблюды. Когда трава кругом вся съедена, то они двигаются на несколько миль дальше, пока не найдут нового удобного места. У них, один продает другого: отец своих детей, или жен, если они бесплодны, господин своих рабов, или пленников, и за небольшую, к тому еще, цену. В Астрахани, во время нашего пребывания, можно было, по причине господствовавшего [27] голода, купить Татарина за 4 — 5 флоринов, а то и дешевле. Я сам, на возвратном пути из Персии, выкупил таким образом и привез с собою обратно в Прагу, одного пленного христианина, по имени Фридрих Фидлер, сына портного из Грос-Глогау. Несколько лет тому назад он был захвачен в плен Татарами перед городом Керештеш (?) 29 в Венгрии и уведен ими, но бежал от них и попался московским казакам. Он был семь лет в плену у этих варваров и вполне узнал их варварский образ жизни и их бесчеловечную жестокость по отношении к бедным христианам. Они (Ногайские Татары) поочередно снабжают своих мурз или князей всем необходимым, доставляют им все в изобилии и выбирают себе в начальники того из них, кто отличился на войне, или одержал несколько побед. Каждый имеет столько жен, сколько может прокормить, причем они и продают их, если они бесплодны. Точно также они поступают и с дочерьми своими, обменивая их на скот и, вообще, это — народ жестокой и коварный. Жара (Hitze) в этой стране невыносима, зима в ней непродолжительна, и дожди идут весьма редко. Путешествовать по ней совершенно невозможно, по причине большего количества громадных змей и иных разных гадов, так что спокойно расположиться можно, только зажегши кругом траву, которая очень высока, и горит иногда на протяжении нескольких миль. Только этим способом можно отогнать этих гадов (Ungeziefer).

Мы были уже готовы к дальнейшему путешествию, и корабль и все необходимое для плавания по морю были готовы, и мы хотели уже отплыть, как к нам явился польский дворянин, по имени Христофор Павловский, хорошо знающий польский, немецкий, латинский, испанский и другие языки. Он желал вернуться в Польшу с острова Ормуса 30 (Ormusz), через Московию, а так как здесь никого кроме посольств, не пропускали, а задерживали, то он и просил моего господина, Императорского Посла, помочь ему продолжить свой путь. Мой господин принял его к себе на службу, и он отправился с нами обратно в Персию. В день Св. Марии Магдалины 31 мы сели на персидское торговое судно и отправились в [28] Персию через Каспийское море, которое имеет в ширину 300 немецких миль и находится на расстоянии двух дней пути от вышеупомянутого города Астрахани, откуда можно проехать до самой морской гавани по реке Волге, которая впадает десятью рукавами в море. Мы плыли 31 день и прибыли, несмотря на то, что выдержали сильную бурю и грозу, продолжавшиеся два дня и две ночи, 8 августа в Ленкоран, отстоящий на одну милю от моря, в персидской провинции Гилян. Эта местность красива и приятна на вид, но климат в ней слишком тепел и нездоров, благодаря близости моря. Мы тут пробыли около 10 недель, в крайне бедственном положении, ибо ничего не имели для нашего пропитания и должны были есть исключительно одну невкусную баранину и хлеб из риса и пить нездоровую воду из Каспийского моря. Виноград и другие плоды там растут в изобилии, но Персы не смеют приготовлять вина и, еще менее, пить его. Они вялят виноград и продают его в таком виде, или же едят сырым (год). Вследствие сего мой господин и все бывшие с нами, в количестве 8 человек, заболели, а Павловский, первый, скончался. Отсюда мой покойный господин послал гонца в Испагань к Шаху Персидскому, находящемуся тогда в походе против Тавриза, и к патеру Франциску ди Коста, папскому посланнику, незадолго до нас сюда присланному, с письменною просьбою о вызволении нашем из этого места. Испагань, ныне столица Персии и местопребывание Шаха, находится в древней Парфии и отстоит от Ленкорана более чем на 14 дней верховой езды, т.-е. около 120 немецких миль. Дон Роберт Ширль (Don Rhobert Schirle), брат того англичанина, который был здесь, и оставшийся заложником, вероятно, навсегда, явился тогда к моему господину, чтобы увезти нас оттуда, но мы могли донести моего господина на носилках, вследствие его слабости, лишь до Ланцена, не далее двух миль, где пришлось остановиться, и где он прожил еще три дня. Перед смертью он дал мне и другому моему товарищу подробное наставление, как поступить с грамотами Его Величества Римского Императора, причем приказам мне сдать их с рук на руки, согласно его завещанию и как это изложено в нижеследующем наказе его. А за сим он, в полном сознании и вполне по-христиански, скончался 25 октября 1603 года и похоронен нами, 26 октября, согласно с его желанием, под деревом, в саду при нашей квартире, в Ланцене. [29]

Наказ г-на Стефана Какаша, данный им, незадолго до его смерти, его слугам 32 (Dienern) Георгу Тектандеру и Георгу Агеласту, как им, по его кончин, поступить с Императорскими Грамотами и вообще вести себя.

"Любезные слуги Георг Тектандер и Георг Агеласт! Прежде всего прошу вас похоронить меня со свечами и христианскими молитвенными песнопениями, подобно тому, как я похоронил вашего товарища Христофора Павловского, как вы это сами видели.

Во-вторых: передайте добросовестно грамоту Его Императорского Величества, Нашего Милостивого Государя, Шаху Персидскому, в том виде, как я ее приготовил.

В-третьих: продайте мои семь сороков соболей и мое верхнее платье. Вы наверное выручите от сего 1000 дукатов. При мехах находятся еще 128 дукатов; употребите из них, сколько нужно, на ваше прожитие, а когда, с помощью всемогущего Бога, будете возвращаться домой чрез Венецию, как я вам советую, и король 33 вам даст охранную грамоту, и вам придется ехать в Прагу чрез Тироль, то вам не миновать города Боцена. Там вы осведомитесь о моей жене и передайте ей остаток денег вместе с моим черным чемоданом, запечатанным, так, как он есть, с моим платьем, саблею, и прочими вещами. Если же вы поедете опять через Московию, то отдайте все это г-ну Гансу Ундергольцеру (Unterholtzer), придворному Его Императорского Величества казначею (Hoffzahlmeister), или же Его Милости г-ну барону Вольфу Унферцахту (Unverzagt), тайному советнику Его Императорского Величества и председателю Императорского Камерального Суда и покажите ему также этот мой наказ: ваша двух летняя верная служба будет достойным образом награждена; об этом я писал Его Милости.

В-четвертых: я написал письмо патеру Франциску де-Коста, папскому послу; передайте ему аккуратно. В моем красном кошельке вы найдете 3 дуката золотом и 5 дукатов серебром; употребите из них, сколько понадобится, для вашего пропитания. [30]

Наконец, прошу вас, будьте богобоязненны, исполните добросовестно все, вам порученное, поступайте так, как я, бедный грешник, поступал с помощью Божьей. Если вы добросовестно исполните все, то Всемогущий Бог отечески вознаградит вас здесь на земле и в той жизни, и вам будет при дворе Его Императорского Величества оказана честь и всякое споспешествование; в противном же случае вы увидите, сколь исполнена призраков и горького обмана жизнь. В заключение, я прощаюсь с вами и с прочими четырьмя; да хранит вас Всемогущий Бог. Если те трое — Николай, Ромен и Любин отправятся с вами до Праги, то они получат за это вознаграждение, хотя я не могу особенно похвалить их, кроме Николая, которого я вам препоручаю. Любите крепко друг друга и т. п. — Ленкоран, 5 сентября 1603 года, Стефан Какаш из Залонкемени".

Когда стало ясно, что г. Посол долго не проживет, и что болезнь его усиливается, то губернатор Ланцееа, по имени Магомета Шефи (Mahomet Schephi) Велел, еще при жизни моего господина, Посла, открыть чемодан покойного, который он сам запечатал, осмотрел все вещи в нем и, конечно, написал своему Шаху, Что в нем содержалось. В нем оказались, в обертке, семь сороков соболей и платье, которое я взял себе, так как у меня его не было, ибо господин мой намеревался обшить нас в Испагани. Соболя же и орган я отправил в Тавриз, на осле, которого мне дал губернатор Ланцена, в сопровождении некой знатной особы, о чем я уже говорил раньше.

За сим, 26 октября, я отправился с Робертом Ширлем далее в Казбин (Caspin), первый персидский город, если ехать отсюда, куда и прибыл через 5 дней пути. Этот город можно почти сравнить с Бреславлем; он не имеет стены вокруг, и здания в нем построены по турецкому способу, из камня (кирпича?) и глины. Мне пришлось расстаться здесь еще с четырьмя моими товарищами, из коих два были московиты, а остальные поляки, на смерть заболевшими, несмотря на то, что Персы тщательно ухаживали за ними и снабжали их всем нужным. 1 ноября прибыл я с моим товарищем Георгом Агеластом и прислужником моим, немцем, в Казбин и пробыл там четыре дня; вышеупомянутый товарищ мой скончался здесь, на моих глазах, от кровавого поноса 34, а Роберт Шарль [31] также покинул меня, поручив знатному Персу доставить меня в Тавриз к Шаху. Таким образом я очутился один, в большом горе и затруднении, с переводчиком с московского языка на персидский, по имени Мурат (Murath), которого я, совершенно не зная, нанял в Ланцене, и с которым я с трудом объяснялся на московском наречии, и которому я должен был платить еженедельное жалованье, давать платье и все необходимое для существования.

Вследствие моих частых просьб, мы, наконец, отправились с вышеупомянутым знатным Персом в Тавриз., отстоящий от Казбина на 150 немецких миль, или 22 дня пути, куда Шах отправился походом с 12.000 войска и который (Тавриз ) был взят им за 12 дней до моего прибытия. Я прибыл туда 15 декабря, около трех часов пополудни, совершенно больной; лихорадка и кровавый понос до того меня ослабили, что я не был в состоянии один взобраться на коня и часто уже прощался с жизнью. К тому же мы еще почти все время ехали быстро, и днем и ночью, дабы поспеть поскорее в Тавриз, до отъезда оттуда Шаха, который действительно, пробыл там лишь еще три дня после моего приезда.

Так как Шах потребовал меня к себе тотчас же, как я слез с коня и не успел еще, ни поставить лошадей в конюшню, ни подкрепиться чем-либо, ни переменить платья, а только что послал моего слугу купить мне что либо съестного на рынке, то я все свои вещи оставил без присмотра, и меня повели в Тавризский дворец (palatium), где я застал Шаха, сидящим на земле со всеми своими придворными и советниками. Шах был одет хуже остальных, так что я не узнал его, переводчика же у меня не было, и посему я остановился в смущении, как бы лишенный языка. Тогда один старый Перс взял меня за руку и подвел к Шаху, пред которым я пал на колени, целуя его руки, согласно тому, как меня раньше учил, находившийся при мне пристав. Шах сделал мне знак рукою, чтобы я встал, а некий итальянец, ренегат, обратился ко мне на итальянском языке. Я спросил его, понимает ли он латинский язык, и рассказал ему по латыни, что Римский Император послал к его Величеству Шаху моего господина, который и прибыл со свитою в 8 человек в Ленкоран, в провинции Гилян, но вследствие недостатка съестных припасов и вина, там скончался с тремя другими, ибо, как уже было выше сказано, мы ничего не могли получить, кроме дурной воды и невкусного овечьего мяса, а четверо наших людей остались там полумертвыми, о чем я уже говорил раньше; покойный же [32] господин мой приказал мне передать Императорские грамоты Шаху. Шах потребовал грамоты, а, так как они остались у меня в чемодане, то я хотел было отправиться за ними, но мне этого не позволили, а я должен был отдать ключи одному из знатнейших советников Шаха, который, таким образом, принес грамоты и вручил их мне в присутствии Шаха. Одна грамота Его Величества была на латинском языке, другая на итальянском, третья же, от Великого Князя московского, и приветственная речь на том и другом языках. Грамоты эти я почтительно передал Его Величеству Шаху такт, как это у них принято и как меня учили т. е. стоя на коленях и целуя его руки. Шах Величаво принял от меня грамоты и лобызание, положил мне руку на голову и велел мне сесть у него в ногах; затем он сам распечатал грамоты. По распечатании же, прежде чем было приступлено к их чтению, в дворец (palatium) привели пленного, связанного Турка, упавшего на колени пред Шахом, которому подали две сабли, которые он внимательно осмотрел. Одну из них, с рукояткою и ножнами, обделанными арабским золотом (mit arabischem Golde) он, несколько дней спустя, прислал мне, другую же он обнажил, поднялся с места и совершенно спокойно, ничуть не изменяясь в лице, отрубил ею голову, распростертому пред ним, Турку, не взирая на его мольбы. Я не мало был испуган этим и не знал, надеяться ли мне, или бояться (intra spem et metum), ожидая, что другою саблею лишать жизни и меня, полагая, что Его Римское Величество, либо заключил мир с Турками, или говорить что либо о мире в своих грамотах, и что посему и я поплачусь своею головою. Но Шах сел снова на свое место и сказал, с легкою усмешкою, что-то, чего я не понял, а затем Велел объявить мне, что вот как должны поступать христиане с Турками, и что за ним де дело не станет. После сего он препоручил меня одному из своих кравчих (Truchsesz). Когда же я с этим кравчим прибыл к нему в дом, то Шах прислал вышеупомянутого итальянца ко мне на квартиру, с грамотами, и этот при мне перевел грамоту, написанную на итальянском языке, а равно и речь, которую предполагал произнести мой господин, на персидский язык, хотя причины посольства уже были им известны из грамоты Московита.

На другой день, рано утром, Шах почтил меня, прислав мне на квартиру, в подарок, прекрасного арабского коня, а на третий день после сего, 18 ноября, Его Величество покинул [33] Тавриз, со всем своим войском, в 120 000 чел., и всеми своими женами, которых я, правда, не видал, но которых было, говорят, до 500, а также и с двумя своими сыновьями от одной грузинки, ныне уже умершей, христианки и дочери царя Грузинского. Старшему, по имени Софи Мирза, было приблизительно 17 лет, а младшему, по имени Султан Магомет, около 7-ми. Тавриз — очень большой город с прекрасными домами, садами, храмами и банями, разукрашенными в турецком вкусе. Имея в окружности 5 немецких миль, он совершенно не укреплен и открыт для нападения, не имеет стен и выстроен весь, как уже было сказано выше, из камня и глины и немного разорен. Посреди города находится большой старинный замок, окруженный двойною стеною и рвами” Шах оставил в Тавризе сильный гарнизон из своих солдат. Все города и села, затем, куда бы мы не пришли, подчинялись Персам добровольно, без всякого противодействия, как н. п. города Маранд (Marant) в Мидии, Нахичевань, Джульфа (Nachtzschiruan, Sulpha) в Армении и многие другие, чему я сам был свидетелем. Где бы его Величество Шах ни проезжал, в городе ли, или деревне, повсюду простой народ, мужчины, женщины и дети, сбегался со всех сторон и становился в круги, держась за руки, и пели и плясали, то припрыгивая, то приседая при каждом слове, согласно их обычаю. Посреди же каждого круга двое и трое играли на их бубнах, похожих на решета, обтянутые с одной стороны кожею, и снабженных четырьмя медными кружками. Они играют на них очень своеобразно и таким образом приветствовали Шаха пением и пляскою.

Прибывши в Армению, Его Величество также не встретил никакого сопротивления, и все продолжало идти вполне благополучно. В городе Джульфа (Sulpha), сильной крепости, населенной исключительно одними христианами, Армянами, Шаха приняли необыкновенно великолепным образом: в честь его въезда все дома в городе, выстроенного без крыш, но с балконами на верху, были утыканы (bestecket) свечами, коих всех было до 50.000 и кои горели в течении всей ночи. Что касается прочих выдающихся городов, которых насчитывается до 54-х, то об них доложить Вашему Императорскому Величеству посол, ныне находящийся в Персии.

Что касается, далее, религии и богослужения Персов, то, насколько я мог сам видеть и узнать из расспросов, они считают и называют одних себя истинными мусульманами, а прочих не [34] признают за таковых, между тем как разница между ними и Турками, в этом отношении, чрезвычайно мала и незначительна. А тому, что они так враждебно и с такою ненавистью относятся друг к другу, причина следующая: несколько лет тому назад, Турецкий Султан, при помощи измены двух родных братьев Шаха и главных начальников войска его, отнял у отца теперешнего Персидского Шаха, слепого старика, которому уже надоело царствовать и которого не особенно уважали, всю Мидию, Армению и другие знатные страны, принадлежащие Персии, а также увел в плен одного из братьев теперешнего Шаха. По кончине старого Шаха, называвшаяся Шах Худабеном (Schach Chudabent), второй сын его, ныне царствующий Шах Аббас, достигши совершеннолетия, узнал об этом предательстве и приказал главных военачальников казнить, а двум братьям своего отца выколоть глаза, от чего один из них умер, а другой еще жив. На все должности во всей стране были назначены новые лица, а года три тому назад, Великий Князь Московский, по наущению Его Римского Императорского Величества, убедил ныне царствующего Шаха открыто объявить войну Туркам, и до нынешнего дня сей последний все одерживал над ними победы.

Храмов или мечетей (Meskiten) у них очень много; они делятся, каждая, на две части, из которых одну посещают мужчины, а другую — женщины, которые никогда не открывают своих лиц. Мечети обыкновенно выстроены в два этажа, с небольшими круглыми, сквозными башенками наверху; с этих башенок, их священник (Priester) три раза в день, утром при восходе солнца, в полдень, и Вечером, кричит следующие слова: Halla Halla Halla Heckvvar, Rachmanne, Rachim, lai, lai, illa lai, которые служат им вместо колоколов, употребляемых у христиан. У них нет ни часов, ни чего либо подобного, так что я, как-то раз, сбился в числах и жил целые полгода до возвращения моего в Московию, изо дня в день, не отличая одного дня от другого. Перед храмами у них устроены водоемы или водометы (Quell oder Springbrunnen), в котором они моют себе руки и ноги, прежде чем переступят порог храма. Они снимают обувь и входят в храм босыми. Затем, есть у них восьмиугольный камень коричневого цвета, похожий на мрамор и обернутый в прекрасный, шелковый плат. Они кладут этот камень на, устланный превосходными коврами, пол храма, в котором нет на скамеек, ни лавок для сидения, стены же вокруг все покрыты турецкими (tuerckisohen) письменами, падают[35] ниц, целуют этот камень, встают и повторяют это несколько раз. То же самое они проделывают и в дороге и у себя дома: омывают руки и ноги и молятся с обнаженными руками и ногами. Головы они никогда не обнажают, даже если молятся, или являются к Шаху, и удивлялись каждый раз, когда я снимал свою шляпу. У них есть разные праздники в году, когда они страшно изрезывают себе головы и все туловище бритвами и обжигают себе руки зажженною хлопчатого бумагою, пропитанною жиром. Они не терпят волос и бреют себе головы и сокровенные части тела. Пятница у них считается воскресеньем; они соблюдают обрезание так же как и Турки; в комнатах у них постоянно горят лампы и поклоняются они тому же самому, что и Турки. Относительно просвещения они находятся все в том же положении, как много лет назад; у них нет типографий, и все их книги — рукописные. Но в истории они очень сведущи, и им ничего нельзя сказать о их предках такого, чего бы они не знали. Их священники или духовные лица (Priester oder Geistliche) носят коричневые чалмы вместо белых и суконные кафтаны (Roecke) из верблюжьей шерсти; для путешествий они (т. е. священники) употребляют не лошадей, а мулов. Простой народ оказывает им божеские почести.

Трупы или тела их усопших (Leichen oder Todten verstorbene Coerper) они хоронят следующим образом: как только кто умрет, тотчас же, будь то днем или ночью, все домашние умершего, его дети и друзья, отправляются по всем улицам и жалобно кричат и оплакивают покойная в течете двух часов. Первое время, пока мы не знали сего, мы часто думали, что случился где либо пожар, или бунт, или убийство. На другой день, труп выносится из дома в гробу, в котором покойник лежит, убранный как и у нас. Если покойник был военного звания, то на гроб кладут его платье, чалму, обувь, саблю, словом, Весь тот наряд, который он носил при жизни. Спереди и сзади несут большие зажженные, медные лампы. Пройдя несколько шагов, они приподнимают и опускают покойника раза три или четыре и кричат что-то на их языке, и поступают таким образом пока не достигнуть могилы. На большом расстоянии сзади гроба следуют женщины, родственницы покойника, завешанные черными, тонкими покрывалами, так что их нельзя разглядеть, и которые плачут и воют до самой могилы. Как они поступают далее, мне не удалось видеть. По окончании же похорон, в головах покойника ставят каменный столб, вышиною в четыре или пять локтей, с высеченной на нем персидскою надписью. Их [36] кладбища находятся довольно далеко от города, среди чистого поля и издали похожи на город, полный башен. Ежегодно, в день кончины, родственники покойного отправляются на его могилу, оплакивают и поминают его, ставят свечи и лампы на могилу и производят разные, подобные сему, кривлянья.

Брак у них считается совершенно ни во что: они берут или покупают себе жен, сколько кто может прокормить, как я уже говорил это раньше про Шаха. Что же касается их нравов и поведения, то они, хотя и язычники, но гораздо приличнее Московитов, которых они превосходят во всем. Они не употребляют при еде ни ножей, ни тарелок — это я видел сам — даже за обедом у Шаха, куда я был приглашаем. Пол комнаты, а в походе, палатки, был устлан великолепными коврами; прежде чем войти туда, я должен был снять обувь, согласно их обычаю, и отдать ее, а затем уже пошел в одних чулках туда, где кругом на полу сидели во-первых, Шах, затем несколько знатных Персов и Пашей, в том числе и я, и, наконец, прочие знатные советники Шаха, с ногами, скрещенными так, что их не было видно. Мне, непривыкшему сидеть таким образом, было очень жутко (sehr bange) и я благодарил Бога, что обед скоро кончился. Есть я мог немного, а ноги, когда я встал, оказались до того затекшими, что я довольно долго не мог двинуться с места, пока не оправился. Шах неоднократно смеялся надо мною, пока я не привык. Когда все сели, каждый на указанное ему место, то на ковре разложили кругом шелковую ткань, длиною в несколько локтей, не шире полотенца, затем подали воду, каждому поочередно, почти так же, как и у нас, а потом положили пред каждым по большой, круглой тонкой лепешке из риса, заменяющей хлеб и тарелку. Наконец, кравчие Шаха, все знатные Персы, подали в больших серебряных, или стальных полированных чашах кушанья, состоявшие по большей части из густо сваренного риса, так что его можно было есть, не размазывая по рукам, и обильно приправленного различным образом, сахаром, медом, изюмом, миндалем и разными пряностями до того, что почти нельзя было есть. Подавалась также на блюдах вареная и жареная дичь с рисом, куропатки, фазаны, также баранина и конина. Пред Шахом ставились три или четыре блюда с этими кушаньями, а перед каждым из трапезующих по одному. Ели без ножей, тарелок и ложек, прямо руками. После того, два или три служителя ходили кругом с золотыми а серебряными сосудами, наполненными водой, в которой были отварены всякого рода пряности, и [37] предлагали каждому пить. Вино подается весьма редко и не иначе, как с разрешения Шаха, что бывает, когда он хорошо настроен. Вообще же оно запрещено у них под страхом смертной казни. Обыкновенно Персы не пьют с христианами, но на этот раз они не смели гнушаться мною, но ели и пили вместе, по приказанию Шаха. Я и впоследствии обедал раз двадцать с Его Высочеством Шахом, который, вообще говоря, человек ласковый и Веселого нрава. Он очень благоволит к христианам и питает большую склонность к военному делу и рыцарским занятиям. Ему около 31 года.

Леса ощущается в Парфии, Мидии и Персии большой недостаток, так что приходится варить пищу на соломе или на высушенном на солнце навозе из под коров или лошадей. — Из вышеназванной крепости Джульфа (Sulpha), Его Высочество двинулся дальше и осадил Еривань, главную крепость Малой Армении, находящуюся в 150 немецких милях от Тавриза, довольно сильно укрепленную и удобно расположенную в плодородной местности. В трех милях от нее находятся три церкви, коим несколько сот лет; две из них совсем развалились, главная же, называемая по-турецки Учкллисса 35 (Utzschklissa), поддерживается в хорошем состоянии. Некогда туда стекалось много богомольцев из разных стран, теперь же там живет много греческих монахов, именующих себя христианами. По моему желанию, Его Высочество Шах отпустил меня туда, осмотреть это место, причем дал мне в провожатые своих телохранителей.

Прибыв туда, я был принят армянами с царским почестями, и прежде всего они повели меня в церковь, где показали высохшую человеческую руку, обделанную в золото, и объяснили мне чрез моего переводчика, что это — правая рука Григория Назианзина, похороненного здесь. Сама церковь отлично выстроена из белого тесаного камня, с прекрасным сводом имеющим круглое отверстие наверху, но образов внутри ее совсем не имеется, и когда я спросил о причине сего, то мне ответили, что Турки не позволяют им теперь иметь образа и колокола, кои прежде у них были. После подробного осмотра церкви, меня повели в дом старшого патриарха (Obristen Patriarchen) и отлично угостили едой и питьем, причем ласково просили меня, как христианина, по возвращению моем, [38] ходатайствовать у Его Высочества Шаха, о предоставлении им свободно исповедовать их исконную религию со всеми их прежними правами и возвратить им то, что было отнято у них Турками. По окончании трапезы, я вернулся верхом снова в лагерь, в сопровождении провожатых Шаха и Армян. Прибыв в Еривань, к шатру Шаха, я должен был сойти с коня и доложить Его Высочеству о всем, происходившем у армян. Мы пробыли здесь еще четыре недели, пока крепость не была взята Персами, и я был отпущен домой.

В помянутой крепости находилось до 40.000 Турок, по большей части бежавших туда из Тавриза, которые держались до пяти недель, но, наконец, сдались Персам, вследствие недостатка в жизненных припасах. Большая часть находившихся там, была умерщвлена.

Что касается сей страны, Армении, то она весьма гориста; особенно со стороны Каспийского моря, она вся состоит из высоких, голых, каменных гор. Впрочем, она изобилует хлопчатой бумагой, шелком и разного рода плодами. Климат в ней немного свежее, нежели в Персии, и в ней встречаются чрезвычайно высокие горы, на которых снег лежит круглый год. Она граничит с Персией, которая, как уже было сказано выше, принадлежала тоже Персии, но несколько лет тому назад, была предательски захвачена Турками.

После всего этого, Его Высочество Шах потребовал меня к себе и объявил, что мне уже пора отвезти ответ Его Императорскому Величеству, что, вместе со мною, он посылает для сего послом Мехтикули Бея (Mechtichuli Beeg). При этом он прислал мне в дар царскую персидскую одежду со своего плеча, арабского коня, 900 золотых, чеканки, по большей части, Его Римского Величества, а также Курфюрста Саксонского и короля Испанского, равно и ту персидскую саблю, о которой я раньше упоминал, И таким образом я был, наконец, отпущен 14 ноября, вместе с персидским Послом.

Я должен доложить Вашему Императорскому Величеству еще следующее: однажды в Еривани, когда я сидел рядом с Шахом на полу, покрытом коврами, и ел по-персидски, к нам вошло несколько Турок, сдавшихся Шаху, просить помилования. Но так как Шах, как уже было замечено раньше, был плохо одет в красную, суконную одежду, а на мне был красный, шелковый кафтан, и я, с позволения сказать, протянул мою ногу несколько вперед, ибо не мог сидеть с скрещенными ногами, то эти Турки пали к моим ногам и хотели их поцеловать. Я сильно испугался и убрал ногу назад, Шах же посмотрел на меня и рассмеялся, [39]

Когда мы были окончательно отпущены Шахом и находились уже на обратном пути в Московию, то нам встретился, 16 сего месяца, турецкий Паша в великолепной одежде, с 130 всадниками. Мы думали, что это враги, но это оказались, Славу Богу, друзья, направляющиеся к Шаху для из явления почтения.

Скоро после сего, несколько дней спустя, мы, не успев еще выйти из Армении, наткнулись снова на 500 Турок, бежавших из Еривани и хотевших нас догнать, но прибывших, приблизительно, на полдня позднее в ту деревню, где мы ночевали. Если бы Бог не предотвратил этого, и Армяне нас не предупредили, то, наверное, мы бы попались к ним в руки. Мы поэтому, в ту же ночь тронулись дальше и другою дорогою пробрались из Малой Азии, чрез Армению, в Александрию, небольшую пустынную страну, где встретили Грузинского царя с 10000 войска, шедшего на помощь Персидскому Шаху. Он потребовал меня с Послом к себе и, между прочим, спросил меня, чрез переводчика: почему Его Римское Императорское Величество не посылает посольства к нему, тем более, что он христианин, а Шах — язычник? Что он де желает быть в дружеских отношениях с Его Величеством. — На это я отвечал, что мой господин, посланный от Римского Императорского Величества к Персидскому Шаху, умер, и что я не знаю, какие он имел поручения.

Расставшись с ним, мы продолжали наш путь чрез Гордийские и Мосхийские горы (Gordeos et Moschicos montes), которые чрезвычайно дики (rauh) и непроходимы (unwegsam) и составляют часть Тавра и Кавказского хребта. Ехать чрез них на лошадях чрезвычайно трудно и не безопасно, по причине Татар, там живущих, от которых я отделался при помощи персидского Посланника, отдав им коня, несколько талеров и персидский кинжал. Узнав, что я христианин, они отняли у меня чемодан (Portatera), где были мои вещи и вещи моего господина. Поэтому же я принужден был оставить там коня, подаренного мне Шахом. И так мы в январе 1604 года прибыли с персидским Посланником, с большими затруднениями и опасностью к московской границе, в Койс (Cois), небольшую крепость, расположенную по ту сторону Каспийского моря, у подножия вышеназванных гор и, таким образом, совершили с Божьей помощью, весьма тяжелый и опасный переезд в 300 немецких миль. Городок этот Койс 36 выстроен недавно, [40] несколько лет тому назад, Московскими Великим Князем Иваном Васильевичем с тем, чтобы московиты имели безопасный от Черкесов или Кумыков проезд по морю в Персию, а также и ради полосы земли в этом месте, из-за которой московиты ежегодно ведут войну, и которая им уже стоила много тысяч людей. Эта страна весьма бедна, и в ней можно иметь только морскую рыбу, зимою — вяленую, а летом — свежую. Сюда ссылаются лица, совершившие какое-либо преступление в Москве, и здесь находится постоянный гарнизон в 1000 человек московских солдат, которым часто нечего есть. Солдаты получают в год несколько четвериков (Scheffel) овсяной муки, привозимой им из Астрахани и 6 рублей жалованья, что равняется 18 флоринам. Овсяную муку (Habermehl) они называют толокном (Tolokna), размешивают ее с небольшим количеством воды и едят это как хлеб; эта — пища весьма плохая. Тут нам пришлось ждать около 6 недель, так как еще стояла зима, и море было, у берегов во многих местах замерзши, а далее, неспокойно и покрыто льдинами; ехать же сухим путем нельзя было из-за Татар. Мы ничего не могли достать за деньги и должны были бы голодать, если бы не зарезали несколько лошадей для пропитания. В феврале, когда нужда дошла до крайних пределов, и жизненных припасов оставалось у нас уже немного для снабжения корабля, мы снова пустились в путь, с большими опасностями. Корабль и около тридцати человек провожатых нам дал московский воевода. Мы могли легко, при неблагоприятном ветре, быть занесены в открытое море и погибнуть голодною смертью, или попасть в руки врагам, окружавшим нас со всех сторон; могли также, так как это не было настоящее морское судно и не имело балласта, легко опрокинуться и пойти ко дну. Мы направлялись к г. Тарки (Tereka), находящемуся приблизительно в 17 немецких милях, и оттуда в Астрахань, в 50-ти, приблизительно, милях, но исполнили это не без труда: приблизительно в 8 немецких милях от Тарки, мы пристали к небольшому острову, имеющему по одной миле в длину и в ширину. От него вплоть до самого города море было совсем замерзши, хотя встречались кое-где и открытые места, накануне же Ветром взгромоздило льдины сзади нас так, что нам пришлось 14 дней стоять здесь на [41] якорях, не имея возможности двинуться ни вперед, ни назад. Если бы мы не взяли с собой на корабль нескольких лошадей посланника, коих мы убили и ели, то нам пришлось бы умереть с голоду, так как мы запаслись провиантом лишь до Тарки на 4 дня, а было нас всех до 50 человек. Вместо дров мы жгли, растущий здесь в изобилии, камыш и, таким образом, дождались более удобного временя.

В последующие дни наступили весьма большие холода, так что мы были принуждены, наконец, покинуть корабль, оставив на нем несколько сторожей, и пройти пешком 8 немецких миль по льду (что было далеко не безопасно) до Тарки. Так как лед из морской воды имеет свойство быстро таять, то, в случае оттепели, мы бы непременно все утонули. Московский воевода в Тарки уже знал о нашем приезде и поэтому, при вступлении на берег, мы были встречены более чем 300 московских всадников, ожидающих нас с лошадьми, кои и доставили нас в город. Таким образом мы, с Божьей помощью, совершили самую трудную и самую опасную часть путешествия из Персии и прибыли в безопасное место.

Город Тарки находится на расстоянии приблизительно одной доброй немецкой мили от Каспийского моря, и двух дней пути от Дербента, турецкой крепости, причиняющей московитам и Персам большой вред, когда их корабли случайно заносятся к ней, и вообще, производящей грабеж на море. В этом месте мы пробыли 6 недель, пока море не очистилось совершенно от льда. Следующего же 18 марта мы опять пустились по морю, по направлению к Астрахани, куда благополучно прибыли 23 числа того же месяца. Здесь нам пришлось ждать до пятницы на Страстной неделе (по старому стилю) пока не были готовы корабли. В Страстную же пятницу мы отправились по, помянутой выше, реке Волге, вверх, в сопровождении московитов, в Казань. Здесь мы встретились с персидским посольством, возвращающимся из Московии в Персию, которое мой покойный господин встретил год тому назад, когда оно направлялось в Московию. Мы узнали от него 37, что Великий Князь послал их государю, Персидскому Шаху, Несколько тысяч людей, в том числе, несколько хороших стрелков, и несколько крупных пушек для осады крепости Дербента. По словам посольства, Великий Князь убедил Шаха Персидского начать войну с Турками. Я полагаю, что по взятии сей крепости, и море и [42] сухопутные дороги станут гораздо более безопасными. Здесь же к нам присоединились и ехали с нами до Москвы два знатных князя из Ногайских Татар, по имени, один — Джан-Арслан (Ieroslan), а другой — Иштерек (Estreck), которые были захвачены в плен московскими казаками и привезены в Казань. Им пришлось отдать себя в подданство Великому Князю. Сын Иштерека принял крещение, был обвенчан с знатною московскою боярышнею и оставлен в виде заложника. До сего они служили в Венгрии, у Турок, против христиан и причиняли им большой урон и многих увели в плен, из которых и поныне еще многие страдают в рабстве, под их варварским игом. По благополучном прибытии моем в Москву, Великий Князь пожаловал мне сорок мехов собольих и куньих, а также несколько локтей бархата.

15 Июля прибыл в Москву с большою торжественностью Посол Его Римского Императорского Величества, Нашего Всемилостивейшего Государя, господин Генрих фон-Логау, со свитою более чем в 60 человек, и был встречен так же, как некогда и мы, 4000 всадников, московитов и немцев, которые были в большем порядке выстроены в одной миле от города. Ему выслали вперед большое количество прекрасных, верховых лошадей, убранных серебром и золотом, и между ними одного арабского коня, покрытого попоною из золотой парчи. По встрече, его с особою пышностью провели в город на ту квартиру, которую занимал раньше принц Голштинский. Я с нетерпением ожидал сего приезда и был чрезвычайно рад ему. Поэтому я, как только прибыл господин Посол, стал денно и нощно добиваться того, чтобы меня допустили к нему и поместили бы вместе с ним, ибо я уже довольно много времени был лишен общества немцев и должен был довольствоваться обществом московитов, которое мне уже давно надоело.

По прибытии господина Посла, немедленно были присланы на кухню многая разнообразная блюда и затем, ежедневно, доставлялось: по 1 целому быку, 7 овец, 30 кур, дичь, зайцы и оленина, утки, рыба, яйца, масла, два куска 38 (Seiten) сала и иные припасы, а из напитков — тоже по несколько бочек меда, трех сортов, водки и пива. Кроме того поручено было трем приставам ежедневно [43] навещать Посла и хорошенько смотреть за тем, чтобы он ни в чем не нуждался.

18 Июля Великий Князь велел передать господину Послу, что он назначает ему аудиенцию назавтра. Поэтому, 19 числа, часов около 9-ти, привели на двор большое количество прекрасных коней с золотыми сбруями и бархатными седлами, дабы каждый мог свободно себе выбрать по вкусу. Ехали в том же порядке, как и при въезде в город, но впереди всех, несли подарки, именно: во-первых, 12 прекрасных мушкетов, выложенных перламутром; во-вторых, великолепный, большой вызолоченный кубок и 3 прекрасных мушкета; в-третьих, большую золотую цепь и кубок; в-четвертых, великолепный кубок с водяною мельницею при нем; в-пятых, серебряную, позолоченную руку, на которой помещалось три кубка и райская птица; в-шестых, прекрасный, художественной работы письменный стол из слоновой кости, окованный червонным золотом; в-седьмых, три серебряных фляги (Flaschen). вышиною более двух локтей и несомые, двумя лицами каждая; в-восьмых, два кубка такой же Величины; в-девятых, прекрасный, искусно сделанный корабль из серебра, довольно большой, около двух локтей в длину, со всеми снастями, так, как они отправляются в море; в-десятых, прекрасного оленя, на коем сидела Диана, с великолепным драгоценным камнем на шее; на голове у него, вместо рогов, были коралловая Ветви, необычайной красоты 39; в-одиннадцатых, три верительных грамоты, завернутая в красную и зеленую тафту, которая господин Посол нес сам с двумя знатнейшими советниками (vornembsten Kaethen) Великого Князя, которые шли по бокам его. Остальные шли по трое в ряд, причем с каждой стороны ехал московский боярин. От квартиры вплоть до княжеского дворца (Palatium) стояли московские солдаты, с мушкетами и саблями, образуя как бы улицу.

Когда мы вошли в комнату, то оказалось, что Великий Князь сидит как раз против двери, как я уже и говорил раньше, но в другой одежде, на золоченом трон с великолепною двойною короною на голове, и в платье из золотой парчи, украшенной до самого визу жемчугом и драгоценными камнями. Около него, сбоку, лежала другая, тройная корона, вышиною почти в полтора локтя, великолепно разукрашенная и унизанная драгоценными камнями. С [44] левой его стороны сидел молодой Князь Федор Борисович, 14 или 15 лет, в платье из серебряного глазета, с позолоченным жезлом в руке. Когда Императорский Посол, вручив подарки и верительная грамоты, кончил свою челобитную, Великий Князь, вместе с молодым Князем, встал и спросил о здоровье Могущественнейшего Императора и Государя, любезного Брата своего; все ли он еще бодр (frisch) и здоров? Получив ответ, Великий Князь приказал оставить господина Посла и всех бывших на приеме у него обедать, и нас увели в другую комнату, где вдоль стен, обтянутых коврами, стояли скамьи, и находился также большой поставец, весь уставленный золотыми и серебряными вещами. Между прочими тут находился большой серебряный лев, вмещающий в себе более бочки пива, а также и серебряная, вызолоченная бочка, тоже величиною с пивную. Затем тут был большой, высокий столб, снизу и до самого верху, уставленный бесчисленными, золотыми и серебряными кубками и чашами, разных величин. В этой комнате мы ждали около часу, пока нас не позвали, наконец, к столу. Из этой комнаты отворили дверь в другую, в которой сидел Великий Князь с молодым Князем, своим сыном, на позолоченных стульях за серебряными, позолоченным голом. Недалеко от них стоял другой, длинный стол, за который посадили Императорского Посла со свитого, в том порядке, как они ехали во дворец. Более 200, видимых из себя, московитов, большею частью, все одинаково, в платье из золотой парчи, одетых, прислуживали за столом и разносили кушанья. Великому Князю подали несколько больших белых хлебов (Semmel), которые он сам разрезал на куски и приказал отнести по куску каждому по порядку, как они сидели, со словами: "Государь Великий Князь Борис Федорович своим хлебом тебя пожаловал ". (Hospodare Welike Kness Boris Foedrowitzsch svvoiem hleb te posollowat). После сего подали до 300 блюд из чистого золота с кушаньями и разные напитки, и обед продолжался около пяти часов. В этой же комнате (но отдельно от нас ) обедало еще более 200 человек, немцев, но никому из них не позволялось подойти к нам, а еще менее, говорить с нами; за этим московиты зорко следили.

По окончании обеда, нас опять тем же порядком, каждого на своем коне (indem man einem jeden sein Rosz gegeben), отвели в наше помещение, а по приезде домой опять угощали разного рода напитками. [45]

Также и 2-го августа, когда Великий Князь праздновал день своего рождения, нам, как и раньше, прислали из дворца 200 человек, которые несли каждый по блюду с разными рыбами, ибо это был постный день у московитов. Впереди же всего несли голыше хлебы — каждый хлеб по два человека. — Сперва поднесли один господину Послу, а потом и остальным, по старшинству чина, с теми же словами, которая я уже привел выше: что Великий Князь, дескать, нас ими жалует.

Два дня спустя, рано утром, явился Канцлер в сопровождении нескольких других знатных бояр (Baiarn) и привез с собою соболей, куниц и камки (Damaschken). Господину Послу он от имени Великого Князя поднос платье из золотой парчи, шитое спереди жемчугом и опушенное соболем, а также 5 сороков соболей, 3 сороки куниц и 3 сороки черно-бурых лисиц, а также и главным членам посольства по сорока соболей и куниц, прислуге же по 12 локтей камки. На другой день, рано утром, Посол имел прощальную аудиенцию, и нас отпустили. Таким образом, мы, 24 августа, снова отправились в путь в Германию, на Нарву, к морю, сопровождаемые большим количеством знатных и благородных лиц из города.

О том, что приключилось с нами далее, на пути из Москвы до Праги, как нас 2 шведских корабля захватили, когда мы отплыли из Нарвы по Балтийскому морю, направляясь к Грейфсвальду в Померании, и, против желания, отвели нас в Швецию, в Стокгольм, где нас, однако, великолепно принял герцог Карл, щедро снабдивший наш корабль припасами и давший нам большой шведский корабль для сопровождения до Грейфсвальда, равно и о большой буре, которую мы выдержали между островами Борнгольмом и Эландом, и которая развеяла ваши корабли, и как мы, благополучно прибыв в Грейфсвальд, были отлично приняты герцогом Филиппом Юлием Вольгастским а также и герцогом Штеттинским, — обо всем этом, Ваше Императорское Величество, без сомнения, узнаете со всеми подробностями от господина Посла, Генриха фон Логау.

Комментарии

4 В 1597 году.

5 Т. е. Думному дьяку.

6 Тектандер, по-видимому, смешивает замок Стефана Батория, находившейся при впадении р. Городничанки в р. Неман, с другим древним замком, стоявшим при слиянии р. Меречи, (у Тектандера — Веречи) нынешней Меречанки, (Виленск. губ., Лидского уезда), ныне уже не существующим. В настоящей время и от замка Ст. Батория остались лишь развалины стены.

7 Коллегиум, переименованный Ст. Баторием в 1578 г. в академии, был основан Иезуитами при поселении их в Вильне в 1569 году.

8 Накры или тулумбасы.

9 В подлинники собственно сказано "мостов ", (Bruecken), но, вероятно, Тектандер разумеет здесь гати, мощеные бревнами.

10 Тектандер смешивает здесь Бернарда с св. Василем Великим.

11 Генрих фон Логау.

12 Т. е. посол.

13 Московской губ. Звенигородского уезда. По смерти Годунова, Вязены перешли в дворцовое ведомство, а в 1694 году, Петр Великий пожаловал их кн. Голицыну.

14 Тектандер ошибается: царь Федор Иоаннович был женат, как известно, на сестре Годунова — Ирине.

15 Тектандер так называет пристава.

16 Можно, пожалуй, с некоторою натяжкою, это место понять еще так: Великий Князь держал в руке жезл так, как держат чекан", но отнюдь нельзя сказать, что "Великий Князь держал в руках черную палицу, окованную золотом, а равно и чекан", как это сказано в русском перевод поч. Аделунга (ч. II, стр. 79).

17 В французском переводе г. Шефера объяснено, что "Regal" — инструмент в роде нынешнего ксилофона (т.-е. ряд деревянных, тоненьких пластинок, укрепленных на металлической раме и издающих звук, когда по ним ударяют молоточком ). Это — неверно; на немецком язык "Regal" обозначает небольшой орган, отличающийся от прочих видов сего инструмента (Orgel, Portativ, Positiv и т. д.) лишь т м, что он невелик имеет лишь один голос (регистр ).

18 См. примеч. 15.

19 См. примеч. 11.

20 Тонна = 2000 фунтов.

21 См. примеч. 9.

22 Любопытные подробности о голоде 1602 года напечатаны в "Сборнике материалов по русской истории начала XVII века" гг. Болдакова и Щепкина, стр. 46 и след.

23 Подразумевается: "от голодающих"

24 В подлиннике собственно "идолов" (Goetzen), т.-е. образа тех святых, имена коих они носят. Г. Шефер переводит это место неверно, именно: "богатые люди покупают в церкви образа, которые они украшают, окружая их раскрашенными дощечками и свечами".

25 1-го декабря 1602 года, когда мы были в Москва, от таких восковых свечей и дощечек сгорало больше ста домов. Примечание Тектандера.

26 В подлиннике собственно "кумира" (Abgott).

27 Послание к Тимофею, 3, 2.

28 Женщины у московитов имеют свои особые собрания, на который никто из мужчин не допускается; у них считается также большим срамом, если молодой человек зоговорит с молодою девицею. Примечание Тектандера.

29 В подлинники стоит "Cristos". Трудно решить, какой это именно город: Керештеш, Кресты, или Кереш.

30 В проливе того же имени, ведущем из Аравийского залива в Персидский залив.

31 22 Июля.

32 За неимением другого выражения употребляю слово "слуга", хотя Тектандер был скорее "секретарем" Какаша.

33 Какаш разумеет здесь под именем "король" тогдашнего Венецианского дожа, Марино Гримани.

34 Шеффер переводит выражение "rothes Wehe" через "скарлатина". Едва ли это верно, ибо кровавый понос и доныне господствует в этой местности, да и скарлатина по-немецки — Scharlach-fieber.

35 Эчмиадзинский монастырь. Подробно о нем см. Dubois de Montpereux, Voyage autour du Caucase, t. 3, и другие специальные сочинения о Кавказе. Учклисса — по-турецки значит "три церкви".

36 Ср. Карамзин., Ист. Госуд. Росс. т. X, примеч. 330: "Посла Государь (в 1594 г.) кн. Андрея Ив. Хворостинина со многими ратными людьми, а с Терку Велел идти в Шевкальскую землю и поставити город Койсу, а другой в Тарках, и на Койс город поставиша и с ратными людьми сяде воевода кн. Волод. Тимоф. Долгорукой" и т. д.

37 Т.-е. от посольства.

38 На русском языке, кажется, нет особого слова для передачи технического термина "Seite", обозначающего количество сала, находящееся у свиньи между передней лопаткой и окороком.

39 В русском переводе книге Аделунга сказано: "рога, сделанные из всегда зеленой жимолости". Это — грубая ошибка.

Текст воспроизведен по изданию: Какаш и Тектандер. Путешествие в Персию через Московию 1602-1603 гг. М. Императорское общество истории и древностей Российских. 1896.

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

<<-Вернуться назад

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.