СУГЕРИЙ

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ КОРОЛЯ ЛЮДОВИКА ТОЛСТОГО

VITA LUDOVICI

Глава 9.

Боэмунд, принц Антиохийский.

Около того же времени случилось так, что во Францию приехал прославленный принц Антиохийский Боэмунд. Благодаря его доблести, ему были вверены укрепления Антиохии, взятой после долгой и трудной осады. Этому славному человеку, выдающемуся среди людей Востока, сопутствовала такая удача, какая не могла быть иначе, как с божьей помощью, и это признавалась даже сарацинами.

Со своим отцом, Робертом Гвискаром, он пересекал море, чтобы захватить Дураццо, богатства Фессалоники, сокровища Константинополя, и даже силы всей Греции было недостаточно, чтобы заставить их отступить. Внезапно к ним прибыли легаты папы Александра, которые пересекли море, чтобы призвать их, из любви к Богу и по долгу вассалов, помочь спасти Римскую церковь и папу, который в это время был осажден императором в башне Кресченция. Они отчаянно умоляли их и клятвенно уверяли, что если они не прибудут вовремя, то церковь и самого папу постигнет полное крушение.

Принцы колебались перед выбором- довести до благоприятного конца такой большой и дорогостоящий поход или нести ответственность за порабощение, а то и полное крушение папства, города и церкви. Посовещавшись об этом, они нашли превосходное решение-помочь папе не прекращая похода. Оставив Боэмунда продолжать осаду, его отец отплыл в Апулию, собрал людей и оружие откуда только смог-из Сицилии, Апулии, Калабрии, Кампании, и смело поспешил к Риму. И по воле Господа случилось так, что император Константинополя, узнав о его отсутствии, бросил греческую армию и с суши и с моря, на стоявшего у Дураццо Боэмунда. В тот же самый день, когда его отец Гвискар прибыл в Рим, чтобы сразиться с императором, сам он храбро сражался с греческим императором, и просто чудесно, что каждый принц одержал победу над своим императором.

Боэмунд приехал во Францию, чтобы любой ценой добиться руки Констанции, сестры сеньора Людовика, юной дамы исключительно высокого происхождения, прекрасную телом и красивую лицом. Слава французского королевства и сеньора Людовика были столь велики, что даже сарацины были напуганы перспективой такого брака. Она была свободна с тех пор, как расторгла соглашение с Гуго, графом Труа, и желала избежать другой неподходящей партии. Принц Антиохийский был искушенным человеком и не скупился ни на дары, ни на обещания, и, конечно, он заслужил этой брак, который и был заключен с большой пышностью епископом Шартрским, в присутствии короля, сеньора Людовика и многих архиепископов, епископов и знатных людей королевства.

Среди присутствующих был и папский легат, господин Бруно, епископ Сеньи (Segni), который, по поручению папы Пасхалия, сопровождал Боэмунда для проповеди похода в Святую Землю. Так, в Пуатье он созвал представительный и торжественный собор, на котором присутствовал и я, только что завершивший свое обучение, и на нем он рассматривал многие соборные дела, в особенности, связанные с походом в Иерусалим, чтобы не дать угаснуть порыву в этом делу. И он, и Боэмунд побудили многих людей отправиться туда. Усилившись с помощью большого войска рыцарей, Боэмунд, госпожа Констанция и легат счастливо и со славой вернулись к себе домой. Госпожа Констанция подарила Боэмунду двоих сыновей- Иоанна и Боэмунда. Иоанна умер прежде чем достиг возраста, необходимого для посвящения в рыцари. Но Боэмунд, изящный молодой человек, словно созданный для рыцарства, стал принцем Антиохийским. Однажды, когда он атаковал отряд сарацин, то стал опрометчиво преследовать их и, не учитывая их пыла и стремительности, попал в устроенную ими ловушку и, проявив много смелости, был обезглавлен вместе с еще сотней рыцарей. Так он потерял Антиохию, Апулию и свою жизнь.

Глава 10.

Визит папы Пасхалия II.

Спустя год после возвращения домой Боэмунда на запад прибыл вселенский владыка, преподобной памяти, папа Пасхалий, в сопровождении многих мудрецов, епископов, кардиналов и знатных людей Римской области, для того, чтобы посоветоваться с королем Франции, сеньором Людовиком и французской церковью относительно некоторых трудностей и новых проблем связанных с инвеститурой, по поводу чего ему досаждал император Генрих, угрожавший впредь досаждать еще больше. Этот человек, лишенный чувства к родителю и какой-либо человечности, самым жестоким образом обошелся со своим отцом Генрихом. Он лишил его наследства и держал его, как говорили, в преступном заточении, позволяя врагам бить и оскорблять его. Он отнял у него королевские регалии, корону, скипетр и копье Святого Маврикия, не оставив ему ничего от его королевства.

В Риме было решено, что из-за измены подкупленных римлян, будет более безопасно обсуждать эти и другие предметы не в самом Риме, но во Франции, в присутствии короля, его сына и французской церкви. Поэтому, Пасхалий отправился в Клюни, из Клюни-в Ла Шарите (La Charite), где в присутствии множества архиепископов, епископов и монахов он освятил тамошний знаменитый монастырь. Там также присутствовали великие магнаты и в том числе, слуга короля, благородный граф Рошфора посланный встретить как духовного отца владыку папу и исполнять все его желания в пределах королевства. Я присутствовал на этом освящении и перед владыкой папой я яростно выступил против парижского епископа Галона (Galon), чинившего различные обиды Сен-Дени. И там я получил удовлетворение, согласно как разуму, так и каноническому закону.

После празднования Лаетара (Laetare) Иерусалимского в церкви Св. Мартина в Туре, он, по римскому обычаю, с митрой на голове приехал в почтенный дом Сен-Дени, и его прибытие сопровождалось благотворительностью и религиозными обрядами, подобающими истинному наместнику Св. Петра. Он был принят с великолепием, подобно тому как принимают епископов. Там он вершил правосудие над католиками, для которых это было небывалым событием, и подал им и потомству воистину незабываемый пример-вопреки всеобщим опасениям, он не стремился заполучить монастырское золото, серебро или драгоценные камни. В самом деле-он даже не соизволил взглянуть на них. Но зато самым смиренным образом он пал ниц перед святыми реликвиями. Он смиренно просил, чтобы ему позволили взять на сохранение лоскуток от епископского одеяния Св. Дионисия, в который впиталась кровь святого. Он просил: “не сердитесь вернуть нам малую часть его одеяния, поскольку мы сами безропотно послали этого великого мужа на дело обращения Галлии”.

Там его с любезностями и обетами встретили король Филипп и сеньор Людовик, и его королевское величество, ради любви к Богу, преклонило перед ним колени, поскольку в обычае королей склонять свои коронованные головы перед гробницей Петра рыбника. Господин папа простер свою руку и поднял их и позволил им, как самым преданным сыновьям апостолов, сидеть в своем присутствии. Как мудрый человек, он частным образом советовался с ними о состоянии церкви и, деликатно льстя им, он умолял их оказать помощь Св. Петру и ему, его наместнику, и поддержать церковь и, в соответствии с традицией, основанной их предшественником Карлом Великим и прочими королями франков, оказать сопротивление тиранам и врагам церкви и, прежде всего, императору Генриху. Они вручили ему свои руки как залог своей дружбы, помощи и совета и предоставили свое королевство в его распоряжение, и послали вместе с ним в Шалон на встречу с имперскими легатами нескольких архиепископов и епископов и, в том числе и аббата Сен-Дени Адама, которого сопровождал я.

Владыка папа прождал там некоторое время, пока, как это было условлено, не прибыли легаты императора Генриха. Они были не скромными, но гордыми и непокаявшимися. Им оказали гостеприимство в Сен-Менге (St.Menge), где остановился канцлер Альбарт, преданный императору душой и телом. Остальные, с большой помпой и демонстрируя свои украшения, явились к папскому двору. Там были архиепископ Треве, епископ Гальберштадта, епископ Мюнстера, несколько графов и герцог Вельф, весьма тучный человек поразительной ширины и высоты и удивительно громкого голоса, перед которым повсюду носили его меч. Они совершили такой въезд, будто их послали устрашить нас, а не вести переговоры.

За них говорил один архиепископ Тревский. Он был воспитанным и приятным человеком, красноречивым и мудрым, и хорошо говорил по-французски. Он произнес пристойную речь, обещая господину папе и его двору благоволение и поддержку императора за сохранение за ним прав на его королевство. Затем, согласно полученным инструкциям, он сказал: “Есть причина, по которой я был послан моим господином императором. Во времена наших предков и согласно священному и апостольскому имперскому закону все выборы должны были проходить так: перед публичными выборами имя кандидата должно было быть сообщено императору, и если его персона была приемлема, то император давал свое согласие на выборы. Затем, в соответствии с каноническим законом, созывалась ассамблея и, по требованию народа, выбору духовенства и с согласия сюзерена, объявлялся кандидат. После свободного посвящения, без симонии, он должен был придти к императору за регалиями, чтобы получить инвеституру кольцом и посохом и принести клятву верности и оммаж. В этом нет ничего странного. Это точно такой путь, по которому присуждаются и города, и замки, и территориальные марки, и места сбора пошлин, и любые другие части имперского достояния. Если папа примет этот порядок, то королевство и церковь и впредь останутся едины в благополучии и мире во славу Господа”.

На это господин папа ответил устами епископа Плезанса (Plaisance): “Церковь, искупленная и освобожденная благодаря драгоценной крови Христа, никоим образом не должна быть пленена вновь. Если церковь не может избрать епископа без совета с императором, то это означает, что она рабски подчинена ему, и Христос умер напрасно. Инвеститура посохом и кольцом, поскольку вещи эти принадлежат алтарю, есть узурпация прав Бога. Если руки, посвященные телу и крови Христа, для того чтобы принести обязательство, будут вложены в руки мирянина, обагренные кровью из-за употребления меча, то это умалит рукоположение и священной помазание.

Когда упрямые легаты услышали эти и подобные этому вещи, то они, с немецкой вспыльчивостью показали свои зубы. Они сильно возбудились и, если бы осмелились сделать это безнаказанно, то извергли бы свои оскорбления, чтобы уязвить присутствующих. Они кричали: “Этот спор будет решен не здесь, а в Риме и с помощью меча.”. Но папа послал нескольких специально отобранных и искушенных людей и канцлеру, чтобы обсудить с ним эти вещи правильно, спокойно и мирно, чтобы каждый мог слушать другого и быть услышанным, и настоятельно просил их потрудиться ради мира в королевстве. После их ухода папа отправился в Труа, где с пышностью председательствовал на всеобщем соборе, созванном задолго до этого. Затем, питая самые сердечные чувства к французом, которые помогли ему так много, и боясь и ненавидя немцев, он благополучно возвратился к престолу Святого Петра.

Но на втором году по его возвращении, император собрал огромную армию в 30 тысяч человек. “Избирая только те дороги, где можно купаться в крови” (Лукиан, Фарсалия, II, 439), он подошел к Риму. Здесь он очень убедительно прикидывался, что имеет мирные намерения, отложил в сторону спор об инвеституре, раздавал всевозможные прекрасные обещания и на этот счет, и по поводу других вещей и, для того чтобы ему позволили войти в город, в который его иначе не впускали, он использовал лесть и не побоялся обмануть верховного понтифика, всю церковь и самого Царя Царей. Услышав, что этот пагубный вопрос, столь серьезный и столь опасный для церкви Господа, разрешен, римские нобили справедливо или ошибочно заплясали от радости, а духовенство весьма возрадовалось. И в своем восторге все соперничали друг с другом относительно того, чтобы принять его с возможно большим почетом и великолепием. Тогда владыка папа, окруженный толпой епископов и кардиналов, облаченных в белые мантии и верхом на белых лошадях, и сопровождаемый римским народом, поспешил ему навстречу. Вперед они отправили посланников, чтобы принять от императора присягу на Библии в том, что он имеет мирные намерения и об его отказе от инвеституры. Это и было совершено в Монте-Марио (Monte Mario), где паломники впервые видят церковь апостолов. Затем клятва была повторена собственной рукой императора и его приближенных в самых воротах Рима, что вызвало радостное изумление всех римлян.

Оттуда он проследовал дальше, с пышностью еще большей, чем та, что изображена на триумфальной арке в честь победа над Африкой. С гимнами и многими славословиями, он, в соответствии с традициями Августов, получил диадему из рук владыки папы . Затем он был проведен в наисвященнейший алтарь апостолов во главе процессии распевавших гимны клириков, и под ужасные крики немцев, чьи вопли, казалось, раскололи небеса. Затем господин папа отслужил благодарственную мессу, принеся в жертву плоть и кровь Иисуса Христа, раздал причастие, и император получил и принял его. Он принес чудесную жертву церкви, в доказательство союза, основанного на нерушимой любви и прочном мире.

Едва владыка папа снял после мессы свои епископские регалии, как злобная тевтонская ярость, найдя предлоги для измены, перешла в неистовство. Выхватив свои мечи и, словно безумные, бросившись вперед, они напали на римлян, которые, находясь в таком месте, естественно, не были вооружены. Они кричали и клялись, что захватят с плен или перебьют все римское духовенство, включая епископов и кардиналов, и наконец, находясь в последней стадии безумия, они не побоялись угрожать наложить руки и на самого владыку папу. Римские нобили и народ, пораженные невероятным горем и, с болью в сердце, слишком поздно поняли, что их предали. Некоторые поспешили к оружию, другие, ошеломленные, просто бежали; единственное, что они могли противопоставить неожиданному нападению врагов-это разобрать прутья ограды и вооружиться ими для своей защиты. Император, мучимый своей дурной совестью за свои злые дела, оставил город с наивозможной поспешностью, взяв с собой в качестве добычи-христиане еще никогда не слышали о таком деянии со стороны христианина, -владыку папу и стольких кардиналов и епископов, сколько он смог захватить. Он отошел в Чивитате Кастеллано (Civitate Castellana)-место хорошо защищенное и природой и человеком. Он без всякого почтения обращался с кардиналами и бесчестно ограбил их. И, страшно подумать, не побоявшись поднять руку на помазанника Господа, он с гордостью отнял у самого владыки папы ризу и митру и прочие папские инсигнии и причинил ему много вреда. Затем, награждая их оскорблениями, он не позволял им уйти до тех пор, пока не заставил их аннулировать договор и вернуть ему его привилегии. Вымогательством он даже добился из рук папы другой, тайной, привилегии, в том, что отныне он имеет право инвеституры. Позже эту привилегию, в моем присутствии, на великом соборе трехсот или более епископов, владыка папа аннулировал и запретил под угрозой вечного проклятия.

Но если кто-нибудь спросит, почему владыка папа вел себя так слабо, то ему следует понять, что без папы и его кардиналов церковь увяла, и тиран почти полностью привел ее к рабству и обращался с ней так, как будто бы она была его собственностью, и никто ему не оказывал сопротивления. И папа дал определенное доказательство этому-когда он добился освобождение своих братьев, столпов церкви, и сделав все возможное для защиты и восстановления церкви, и установив в ней некоторый мир, он бежал в уединенное убежище, где и намеревался остаться на постоянное жительство, и лишь давление со стороны вселенской церкви и римлян вынудили его вернуться.

Но Господь Иисус Христос, избавитель и защитник церкви, не допустил, чтобы ее долго попирали ногами, и чтобы император оставался безнаказанным. Те, кто не были связаны или обязаны ему оммажем, поднялись на защиту переживающей шторм церкви. С помощью и по совету Людовика, избранного Господом, французская церковь на знаменитом соборе провозгласила анафему тираническому императору и поразила его мечом Св. Петра. Затем, вторгшись в королевство Германия, они подняли против него нобилей и значительную часть королевства, низложили его последователей таких как Бушард (Bouchard) Красный, епископ Мюнстера, и не прекращали бороться с ним и захватывать его владения вплоть до его заслуженной смерти и конца его тирании. Благодаря божественной мести, его злые дела стали причиной передачи империи другим-после его смерти ее наследовал Лотарь, герцог Саксонии, воинственный человек и непобедимый защитник государства. Сопровождаемый владыкой папой Иннокентием, Лотарь смирил непокорную Италию и на глазах графа Рожера Сицилийского, самовольно провозгласившего себя королем, разорил до самой Адриатики Кампанию и Апулию. По возвращении домой с величайшим триумфом, в момент победы, его настигла смерть.

Но оставим другим писателям описывать эти и подобные вещи. Я же возвращаюсь к деяниям франков, поскольку это и есть мой предмет.

Глава 11.

О захвате замка Журнэй (Gournay).

Граф Гуи Рошфорский, брак дочери которого с сеньором Людовиком, из-за происков его соперников, был сначала отложен под предлогом кровного родства, а затем и окончательно расторгнут в присутствии папы, чувствовал себя глубоко обиженным “и раздул эту маленькую искру в большой пожар” (Лукиан, Фарсалия V, 525). Доброжелательное отношение к нему сеньора Людовика нисколько не уменьшилось до тех пор, пока внезапно не вмешались Гарланды, чтобы уничтожить эту дружбу, разрушить союз и наполнить горечью все вокруг. Тогда возник повод для войны-Гуго Помпоннский (Pomponne), отважный рыцарь и кастелян Журнэя, замка на берегах Марны, незаконно захватил на большой королевской дороге лошадей неких купцов и отвел их в Журнэй. Возмутившись этой беззаконной самонадеянностью, сеньор Людовик собрал войско, начал нежданную осаду замка и вскоре, окружив его, лишил его обитателей значительных запасов продовольствия.

Около замка расположен привлекательный остров, богатый прекрасными пастбищами для лошадей и стадами скота, достаточно большой в ширину, но еще более-в длину, и весьма пригодный для размещения гарнизона, поскольку перед тем, кто туда придет открывается прекрасное зрелище чистой проточной воды, и этому виду придают еще большее очарование зеленая трава и цветы. Кроме того, окружающая река обеспечивает его безопасность. Поэтому, сеньор Людовик подготовил флот, чтобы напасть на остров. Он приказал нескольким рыцарям и большому числу пехотинцев раздеться так, чтобы они могли быстро войти в реку и, если дела пойдут плохо-быстро отступить назад. Затем когда некоторый вплавь, а другие вброд-что было довольно опасно,-пересекли стремнину, он, войдя в реку приказал им занять остров. Но гарнизон упорно сопротивлялся, бросая с высокого берега камни на тех, кто на лодках и вброд пересекал реку, и пытался отбросить их назад пиками и копьями. Но атакующие призвали свою храбрость и решили отразить тех, кто пытался отразить их; они заставили пращников и лучников прекратить стрелять и, где могли, старались сойтись в рукопашную, а в это время, с величайшей храбростью, подобные пиратам, вступили в бой облаченные в доспехи и в шлемы люди с кораблей. Они отбросили сопротивлявшихся и, так как храбрость отказывается подчиняться позору, они заняли остров силой и заставили его защитников бежать в замок.

В течении некоторого времени велась напряженная осада, но к сдаче это не привело. Раздражаясь из-за задержки, сеньор Людовик однажды предпринял решительные действия-он собрал войско и подошел к замку, который был исключительно хорошо защищен глубоким и крутым рвом, наверху заканчивавшемся стеной, а внизу защищенным быстрым протоком, глубина которого делала его практически непреодолимым. Сеньор Людовик пересек проток, преодолел по лестнице земляное укрепление с его преградой, подошел к стене и, сражаясь сам, распорядился о боевом построении, а затем устремился на врага со всей своей силой со всей своей яростью. С другой стороны, защитники, предпочитая жизни храбрость, быстро ударили по нападавшим, не щадя и своего сеньора. Вооружились, они напали на врагов, отбили верхнюю часть цитадели, и даже нижнюю, сбрасывая противников в проток. Так что, хотя армия Людовика и завоевала славу, но несмотря все свои усилия, все же потерпела поражение.

Для разрушения замка были подготовлены осадные орудия. Была воздвигнута невероятно высокая трехэтажная башня, господствовавшая над замком и мешавшая передовым пращникам и лучникам передвигаться по замку или показываться наружу. Находясь под постоянным давлением, оказываемым осадными машинами и днем и ночью и видя невозможным себя защитить, они благоразумно вырыли окопы и стали стрелять из луков из-за укрытий и, так сделались смертельно опасными для тех, кто угрожал им сверху. К высокой осадной башне был приделан деревянный мост, которым мог быть выдвинут еще выше, а затем постепенно опущен прямо на стену и тем самым открыть нападающим легкий путь в крепость. Но обороняющиеся, разгадав этот замысел, поставили, через определенные интервалы, вертикальные деревянные колья, так что, и мост и те кто на нем находился должны были упасть в глубокие ямы, дно которых было усеяно заостренными кольями, и которые были скрыты от глаз соломой, и тем самым враги должны были бы встретить свою смерть.

Тем временем, граф Гуи, муж ловкий и отважный, использовав свои связи и своих друзей упросил сеньоров о помощи и поспешил на выручку к осажденным. Он договорился с Тибо (Thibauld), графом Палатината, наивыдающимся молодым человеком, искусным во всех областях рыцарства, о том, что в определенный день он придет на помощь к осажденным, которые к тому времени уже испытывали нужду в продовольствии, и атакует осаждавших силой оружия. А Гуи, в это время, чтобы заставить осаждавших уйти, по возможности, разграбит и сожжет их имущество.

В день, назначенный графом Тибо для подвода подкреплений и для того, чтобы положить конец осаде, сеньор Людовик собрал находившихся поблизости от него людей и, помня о королевском достоинстве и полный доблести, и оставив свои палатки под прикрытием, сам радостно выступил вперед. Он послал вперед мальчика, чтобы разведать, где находится враг и собирается ли он дать сражение. Затем, он лично возглавил своих баронов, построил линии рыцарей и пехотинцев и расставил лучников и копейщиков. Как только они противник был замечен, загудели трубы, драчливые рыцари и лошади встряхнулись, и началось дело. Французы, получившие большой опыт в военном деле, одолели людей Брие (Brie), размягших после долгого мира, разбили из наголову, несмотря на их пики и мечи, и завоевали победу. И рыцари, и пехотинцы яростно нападали на них, пока те не показали спины и побежали. Что до графа, то тот, предпочитая бегство плену, был скорее первым, чем последним в этом бегстве. Он оставил свою армию позади, а сам помчался домой.

В этом деле многие были убиты, многие ранены и еще больше было взято в плен, а вести об этой замечательной победе распространились по всей земле. Одержав такую великую и своевременную победу, сеньор Людовик вернулся к своим палаткам и отбросил тех, кто обольщаясь ложными надеждами сделал вылазку из замка. И, оставляя замок за собой, он дал его под охрану Гарландам.

Глава 12.

О взятии замка Сен-Север (Sainte-Severe).

В то время как безделье и отсутствие занятий угнетает людей, делая благородного неблагородным, и славного-бесславным, то доблесть, подкрепленная упражнениями для тела, вдохновляет людей, делая благородного-еще более благородным, а славного-еще более славным. И мужи, которые имеют ее, вознаграждаются героическими деяниями во всех частях света, где их доблесть находит себе приятную пищу.

К сеньору Людовику приехали некие люди и по-всячески умоляли его и обещали великую и полезную службу за то, чтобы он отправился в Берри, к границам Лимузена, к замку Сен-Север, месту наиблагороднейшему, славному своими традициями рыцарства и при этом, богато снабженный пешими воинами. Они утверждали, что его сеньор, наизнатнейший муж Гумбод (Humbaud), должен покориться закону и понести справедливое наказание за его нарушение, а замок, согласно салическому закону, следует конфисковать,.

По их просьбе, Людовик отправился туда в сопровождении не армии, но лишь отряда своих домашних рыцарей. Он приближался к замку, когда был встречен его кастеляном с большим отрядом рыцарей-Гумбод был по природе очень щедрым и дальновидным. Расположившись позади быстрого ручья, а другой дороги там не было, и загородившись бревнами и кольями, Гумбод приготовился дать отпор французскому отряду. Когда обе стороны оказали лицом к лицу, разделенные лишь ручьем, сеньор Людовик, увидев, что один из врагов, более смелый, чем другие, оставил ряды обороняющихся также вознамерился действовать. Он взнуздал свою лошадь и, превзойдя в смелости своих людей, устремился на него, ударил своим копьем и одним ударом поверг не только его, но и человека позади него, а затем, что необычно для короля, он заставил их прямо в шлемах искупаться в реке. Не останавливаясь он развил свой успех, ворвавшись в то узкое место строя, которое оставил его соперник и не преминул вызвать замешательство противника столь храбрым поведением. Французы, поощряемые этим чудесным зрелищем, сломали защитный рубеж, пересекли ручей и обрушились на врага. Они убили многих из них, а оставшихся заставили бежать в замок.

Распространившиеся известия, о том, что сеньор Людовик и его люди, как и подобает столь могучим рыцарям, сочтут позором отступить прежде чем они разрушат замок и или отрубят руки или ослепят самых главных из его защитников, устрашили гарнизон и всю округу,. Поэтому, было мудро решено, что сеньор замка должен покориться королевскому величеству и отдать и замок и землю на суд сеньора Людовика. И тогда, возвращаясь, сеньор Людовик взял кастеляна в качестве добычи и доставил его в Этамп, и после столь быстрого триумфа вернулся в Париж счастливый своим успехом.

Глава 13.

О смерти короля Филиппа.

Пока сила сына росла ежедневно, его отец, король Филипп, с каждым днем слабел. После того, как он похитил графиню Анжуйскую он не смог сделать ничего достойного королевского величества. Охваченный страстью к даме, которую он захватил, он всецело посвятил себя удовлетворению этой страсти. Поэтому, он потерял интерес к делам государства и слишком расслабившись не предпринимал ничего для укрепления своего тела, крепкого и красивого. Единственно, что еще поддерживало силу государства, был страх и любовь к его сыну и наследнику. Будучи почти шестидесяти лет, он перестал быть королем и испустил свой дух в замке Мелен-сюр-Сен (Melun-sur-Seine) в присутствии сеньора Людовика.

На его похоронах присутствовали почтенные люди: Галон, епископ Парижа, епископы Санлиса и Орлеана, блаженной памяти Адам, аббат Сен-Дени и много другого духовенства. Они перенесли его королевское тело в церковь Нотр-Дам и провели в бдении всю ночь. На утро сын приказал покрыть катафалк тканным покровом с соответствующим траурным орнаментом и распорядился, чтобы он был перенесен на плечах его ближайших слуг. Затем, с сыновьей любовью, в слезах, он сопровождал катафалк, то пешком, то верхом, вместе с теми баронами, которые были при нем. Он проявил большое великодушие в том, что при жизни отца проявлял большое тщание, чтобы не оскорбить его ни по поводу развода с его матерью, ни по поводу его брака с графиней Анжуйской. В отличии от других молодых людей, находившихся в подобных обстоятельствах, он не пытался каким-либо обманом оттеснить отца от управления королевством.

В большой процессии они принесли тело в благородный монастырь Сен-Бенуа-Сюр-Луар (St.-Benoit-sur-Loire), в котором король Филипп хотел быть похороненным. Были такие, кто утверждал, что слышал из его собственных уст о том, что он преднамеренно хотел быть похороненным не в Сен-Дени, как его королевские предшественники (стало уже почти законом, что Сен-Дени являлся королевской усыпальницей) поскольку он не очень хорошо к ней относился, и еще потому, что его собственная могила могла бы затеряться среди гробниц стольких благородных королей. Поэтому, он был надлежащим образом положен перед алтарем этого монастыря и посвящая его душу Богу, с гимнами и молитвами, гробницу заложили великолепными камнями.

Глава 14.

О его торжественном восшествии на престол.

Сеньор Людовик, который еще в юношеском возрасте заручился дружбой церкви благодаря неизменной защите ее прав, помощи бедным и сиротам, смирению тиранов своей мощью, был, с Божьей помощью, возведен на престол королевства благодаря клятвам добрых людей и, насколько это было возможно, ему удалось избежать козней дьявола и людских нечестивцев.

После раздумья, главным образом, по совету почтенного и весьма мудрого епископа Шартрского Ива, было решено, что следует немедленно собрать ассамблею в Орлеане, чтобы помешать заговору этих нечестивцев и ускорить его восшествие на престол. Поэтому, приглашенный туда архиепископ Санса Даимбер (Daimbert), приехал вместе со своими провинциалами-Галоном, епископом Парижским, Манассией Моским (Meaux), Иоанном Орлеанским, Ивом Шартрским, Гуго Неверским и Гумбаудом Оксеррским. В день празднования святого мученика Стефана архиепископ помазал Людовика наисвященнейшим елеем. После благодарственной мессы архиепископ снял свой меч светского рыцаря и заменил его на изгоняющий грешников церковный, и с великим удовлетворением короновал его королевской диадемой и с великой преданностью вручил ему скипетр и жезл в знак того, что он должен защищать церковь и бедных, и прочие королевские инсигнии, к всеобщему восторгу клириков и мирян.

Едва после церемонии Людовик снял праздничные одежды, как внезапно посланцы из церкви Реймса принесли ему письма с дурными вестями-содержащие протест и запрещение папским авторитетом совершать помазание, если эти письма будут доставлены до того, как оно свершиться. В письмах утверждалось, что первое право королевской коронации принадлежит по праву церкви Реймса, и что Св. Ремигий получил эту прерогативу полностью и неоспоримо от первого короля франков, Хлодвига, во время его крещения. И всякий, кто посмеет нарушить это, будет предан вечному проклятию. Тамошний архиепископ, почтенный пожилой человек, Рауль Зеленый, вызвал резкое и опасное недовольство короля, поскольку был избран и взошел на кафедру без королевского согласия. Поэтому, он надеялся, таким образом, или заключить мир с королем или же отложить коронацию. Но поскольку посланцы прибыли слишком поздно, то их содержали с миром в Орлеане, и хотя они много чего сказали, прежде чем воротиться домой, все их слова не достигли ничего.

Глава 15.

О захвате Ла-Ферт-Бодуэн (La Ferte-Baudoin) и об освобождении графа Корбэя (Corbeil) и Ансельма Гарланда.

Людовик, теперь милостью Божьей король Франции, не мог забыть уроков, усвоенных им в юности, о том, что надо защищать церковь, покровительствовать бедным и нуждающимся и трудиться на благо мира и защиты королевства.

Вышеупомянутый Гуи Красный и его сын Гуго де Креси (Crecy), образованный молодой человек, доблестный, но созданный для насилий и пожаров, и которой обещал стать баламутом всего королевства, оба они продолжали упорствовать в непризнании королевского достоинства из-за той горечи, которую испытали при позорной сдаче замка Журнэй. Поэтому, Гуго не пожалел даже своего брата Одо, графа Корбэя, поскольку тот не дал ему помощи против короля и, воспользовавшись его простотой, заманил в засаду. Однажды граф Одо решил мирно поохотиться в своих собственных владениях, и тогда этот дурной человек показал, что для него, испорченного завистью, значит кровное родство. Он пленил своего брата Гуго, заковал его и посадил на цепь в замке Ла-Ферте-Бодуан (La Ferte-Baudoin), и не соглашался освободить его иначе как при условии, что он пойдет войной на короля.

Столкнувшись со столь необычным безумием, большое число обитателей Корбэя-а этот замок был богат рыцарями древних фамилий,- стало искало той защиты, которое всем обещала корона. Упав на колени перед королем, со слезами и рыданиями, они рассказали ему о пленении графа и об обстоятельствах при которых это случилось, и просили и умоляли Людовика освободить его силой. Когда обещание Людовиком помощи дало им надежду на освобождение, их гнев поостыл, и их горе немного утихло, и они обратились к вопросам о средствах и силах, которыми они хотели бы освободить и вернуть сеньора. Ла-Ферте-Бодуан принадлежал Гуго не по праву наследства, а благодаря его женитьбе на графине Аделаиде, с которой он впоследствии развелся, оставив замок за собой. Поэтому, некоторые люди из Ла-Ферте вступили в связь с людьми из Корбэя и поклялись провести их в замок, несмотря на все предосторожности стражи.

Став предводителем людей из Корбэя, король, избегая огласки, поспешил туда с горстью домашних рыцарей. Было уже поздно, и люди в замке уже болтали около своих костров, когда передовой отряд во главе с сенешалем Ансельмом Гарландом, очень храбрым рыцарем, и примерно сорока воинами, появился у ворот, по поводу которых было условлено, и сделал отчаянную попытку овладеть ими. Но гарнизон, удивленный ржанием лошадей и излишним шумом, производимым рыцарями, поспешил дать ему отпор. Поскольку вход был заперт воротами, находящимися во вражеских руках, то те, кто проникли вовнутрь, не могли ни продвинуться вперед, ни вернуться назад, и защитники, ободренные силой своей позиции, могли очень легко перебить тех, кто оказался перед воротами. Нападающие, подавленные и темнотой и своим неудачным положением, не могли долго выдерживать удары и вернулись к внешним воротам. Но отважнейший Ансельм, пожертвовав собой, прикрывая отступление, не смог одолеть врага в воротах, был взят в плен и оказался в замковой башне не как победитель, а как пленник-вместе с графом Корбэя. Их положение было одинаково, но их страхи-разными,-один страшился смерти, а другой только лишения наследства, и будто о них было сказано: “Карфаген и Марий утешали друг друга по поводу своих судеб” (Лукиан, Фарсалия, II, 91-92).

Когда крики беглецов достигли ушей спешащего короля, то он, сердясь, на то, что его задержали и остановили трудности темной ночи, вскочил на весьма быстрого коня и поспешил на помощь к своим людям, храбро атакующим ворота. Но он нашел ворота запертыми и, встреченный градом стрел, камней и копий, отступил. Пораженные несчастьем братья и родственники сенешаля припали к его ногам крича: “Имей жалость, славный и храбрый король! Этот дурной отлученный человек Гуго де Креси, пресыщенный человеческой кровью, может наложить руки на нашего брата. Если он приедет сюда или доставит его к себе, то вцепиться в его горло не думая о каре, которая будет ждать его за эту смерть, поскольку нет более свирепого человека, чем этот свирепейший из людей.”.

Побуждаемый их страхами, король сразу окружил замок, перегородив идущие к воротам дороги, поставил вокруг 4 или 5 застав и применил как ресурсы королевства, так и свои собственные для захвата и замка и пленников. Гуго, который вначале был обрадован захватом Ансельма, теперь был напуган возможностью потери и его и замка. Тревожась, он пытался любыми средствами пробраться в замок, то верхом, то пешим, то под видом жонглера, то под видам проститутки.

Поскольку он уделяя все свое внимание только этому, то однажды был узнан около замка. Он вскочил в седло, но будучи не в силах отбить смертельное опасное нападение, стал искать спасение в бегстве. Внезапно, находившийся среди прочих преследователей брат плененного сенешаля, Вильгельм, рыцарь великой доблести, благодаря быстроте своего коня и своему собственному рвению, вырвался вперед, и пытаясь отрезать ему дорогу, помчался на перехват. Гуго, узнал его по быстроте и по тому как часто он потрясал копьем в его сторону, но не желая останавливаться из-за других преследователей, продолжал бегство. Он имел весьма большой навык, поскольку, когда только мог, искал возможностей сразиться в единоборстве. Он проявлял большую смелость и при завоевании призов в поединках, и в смертельных схватках. Поскольку ему не удавалось обогнуть все деревни на своем пути и убежать от приближающейся погони, он прибег к уловке-он сам прикинулся Вильгельмом Гарландом. Он крикнул остальным, что сам будет преследовать Гуго и предложил им, именем короля, прекратить преследование. Этими и прочими уловками, благодаря своему бойкому языку и храброму сердцу, он преуспел в бегстве, и так один человек надсмеялся над многими.

Ни эта, ни другие случайности, не заставили короля отказаться от начатой осады. Он сжимал кольцо блокады, беспокоил гарнизон, и продолжал свои атаки до тех пор, пока не заставил осажденных сдаться, что случилось после одного тайного нападения, предпринятого его рыцарями, при содействии некоторых изменников из гарнизона. В суматохе, рыцари бежавшие в укрытие думали только о том, как бы спасти свои жизни, а не о том, чтобы избежать пленения-запертые там, они не могли ни защитить себя, ни выйти оттуда. Наконец, после того как несколько человек было убито, а остальные ранены, они сдались сами и сдали замок на волю короля и признали его своим сеньором. И так, “И исполняя долг и будучи свирепым в одно и тоже время” (Овидий, Метаморфозы, III, 5) он вернул себе сенешаля, братьям-брата, а людям Корбэя-их графа, выказав себя и благоразумным и милосердным. Из рыцарей, находившихся в замке, часть он разжаловал, лишив всего имущества, часть осудил на длительное заточение, намереваясь этой мерой предостеречь от подобного других. И так, этой великой победой, одержанной благодаря Божьей помощи вопреки ожиданиям его соперников, он увеличил достоинство короны.

Глава 16.

О встрече короля Людовика с королем англичан Генрихом в Нофле (Neaufles).

В это время Генрих, король англичан, счастливо прибыл в Нормандию. Он был весьма храбрым человеком, превосходным на войне и в мирной жизни, и его высокая репутация была известна почти во всем мире. Чудесный, хотя и несколько грубоватый, пророк, провидец и возвеститель вечных судеб Англии, Мерлин, во всеуслышанье, с изяществом и правдивостью превозносил достоинства Генриха. Но свои похвалы он внезапно прервал, как это свойственно пророкам, словами: “Затем явится лев правосудия, и когда он зарычит, то задрожат галльские башни и островные драконы. В эти дни золото будут добывать из лилий и из крапивы, а серебро потечет из под копыт мычащих животных. Люди с постриженными волосами будут рядится в разные одежды, и их внешний вид будет знаком их внутренней сущности. Ноги лающих будут обрублены, дикие звери обретут мир, а человечество-подвергнуто мукам. Ценность монеты изменится, и половина станет целым. Исчезнет хищность коршунов, и затупятся зубы волков. Детеныши льва превратятся в морских рыб, а орел совьет свое гнездо на горе Аравии (Snowdon)” (Гальфрид Монмутский, История бриттов, 113).

Все сказанное этим великим и древним пророком столь точно приложимо к храброму королю, и как к нему самому, так и к правительству его королевства, что ни одна йота или слово не кажется неуместным. То, что сказано в конце о детенышах льва, очевидно относится к его сыну и его дочери, которые потерпели кораблекрушение и стали добычей морских рыб, и их физическое превращение доказывает правдивость пророчества.

Так, король Генрих, благодаря счастливой судьбе, ставший наследником своего брата Вильгельма, по совету опытных и надежных людей, обустроил королевство Англию по законам ее древних королей, а также, для завоевания популярности, клятвенно подтвердил старые обычаи королевства. Затем он отплыл в герцогство Нормандию и, опираясь на помощь французского короля, привел страну в порядок, пересмотрел законы и силой водворил мир, угрожая ворам вырыванием глаз или повешением. Эти и подобные угрозы, быстро приводимые в исполнение, произвели глубокое впечатление (ведь “на обещания может быть щедрым каждый” (Овидий, Искусство любви, I, 444)), и “при нем на земле воцарилась тишина” (Маккавеев, I, 1,3). Нормандцы-это свирепые потомки данов, они лишены желания жить в мире и неохотно его придерживаются. И это только подтверждает грубую правоту слов пророка: “Исчезнет хищность коршунов, и затупятся зубы волков”. Ни знатные, ни простые люди не отваживались мародерствовать или воровать. Именно это имел в виду Мерлин сказав: “При рыке льва правосудия задрожат галльские башни и островные драконы”. Именно так и случилось, поскольку Генрих приказал либо срыть почти все башни и укрепленные места Нормандии (которая есть часть Галлии), либо разместил в них своих людей, которых он сам и оплачивал, или же, если они уже были разрушены, приводил к покорности своей воле. “Дрожащие островные драконы”-это английские бароны, которые не отваживались даже ворчать в продолжении всего его царствования.

“В эти дни золото будут извлекать из лилий”-это значит, что его стали извлекать у доброго духовенства; “и из крапивы”-то есть и у скупых мирян. И он извлекал его столько, что все должны были служить ему, а он мог оплатить эту службу. Поскольку лучше, когда один человек получает что-то от всех людей, но зато и защищает их всех, чем когда, все гибнут из-за того, что один человек не имеет ничего. “Серебро потечет из под копыт мычащих животных”-это значит, что раз он обеспечил безопасность для крестьян, то у них наполнились житницы, а полные житницы означают изобилие серебра и полную казну.

При случае, он вывел их замка Жизор Пагана Жизорского, причем скорее лестью, чем угрозами. Этот чрезвычайно хорошо укрепленный замок очень удачно расположен на границе Франции и Нормандии и стоит на богатой рыбой реке, называемой Эпта (Epte). По старому договору и в соответствии с измерениями, выполненными с помощью мерной веревки, он отделяет земли французов от земель данов. Замок предоставляет нормандцам удобный опорный пункт для их набегов на Францию, и в то же время, сдерживает французов. Если бы представился бы какой-либо шанс заполучить его, то король Франции, естественно, использовал бы его с не меньшей готовностью, чем король Англии, и из-за его такого удачного местоположения и из-за предоставляемого им укрытия. Поэтому, захват Генрихом этого замка вдруг разжег ненависть между двумя королями. Король Франции попросил Генриха либо отдать замок, либо снести его, но эти требования были отклонены. И тогда, обвинив его в нарушении договора, он назначил день и место для переговоров по этому вопросу.

Тем временем, как это часто бывает в подобных делах, злобные слова их приближенных, вместо того, чтобы погасить вражду, когда это было еще возможно, только разожгли ее еще больше. Для того, чтобы выглядеть на переговорах гордыми и грозными они увеличили свою военную мощь. Людовик собрал еще большее число французских баронов-графа Роберта Фландрского с примерно тысячью воинов, палатина графа Тибо, графа Неверского, герцога Бургундского и многих других, вместе с их архиепископами и епископами. Затем он прошел через земли графа Мелена (Melun), разграбил и сжег их из-за того, что этот граф поддерживал короля Англии. Таким образом, он подготавливал более благоприятную почву для переговоров.

Когда каждая из сторон собрала огромную армию, то обе они пришли в местечко под названием Ле-Планш-де-Нофле (Les-Planches-de-Neaufles), где расположен зловещий замок, о котором, местные жители говорят, что проводившиеся там переговоры никогда, или почти никогда, не были успешными. Затем оба войска расположились на разных берегах реки, так, где ее нельзя было перейти. Но после некоторого раздумья, избранная группа самых знатных и мудрых французов перешла ее по хрупкому мосту, столь старому, что казалось, они в любой момент могут оказаться в воде, и приблизилась к английскому королю.

Затем, один из них, назначенный благодаря своему красноречию для ведения переговоров (которые король не приветствовал), сказал от имени своих товарищей: “Когда, благодаря великодушию короля Франции, ты получил из его щедрых рук герцогство Нормандское в качестве фьефа, то среди прочих, а даже прежде прочих, условий ты дал клятву насчет Жизора и Брэя (Bray), в том, что если тебе удастся каким-либо образом приобрести эти два места, то ты не станешь их удерживать, но, в соответствии с договором, в течении сорока дней после приобретения сроешь их до основания. Поскольку ты этого не сделал, то король приказывает тебе сделать это немедленно или, если ты отказываешься,-то выдвини для этого веские основания. Королю постыдно нарушать закон, раз и король и закон имеют одну и ту же силу величества власти. Если же люди забывают свои обещания, или делают вид, что забыли о них, когда не хотят признавать это открыто, то мы готовы установить правдивость этих людей и для этого, согласно закону о поединках, выставить двух или трех баронов.

После этой речи они повернули к французскому королю, а за ними вслед отправилось несколько нормандцев, которые успели приблизиться к королю еще прежде возвращающихся французов. Бесстыдно, ничего не сделав для того, чтобы оправдать свою позицию, они стали требовать, чтобы этот вопрос рассматривался в судебном порядке. Их единственной целью было любым способом затянуть переговоры, чтобы о правде не узнали столь много великий мужей королевства. Поэтому, назад были посланы еще более знатные люди с первоначальным предложением, по которому они храбро брались испытать на чьей стороне находится правда, и в этих испытаниях бесподобный воин Роберт Иерусалимский, граф Фландрии, силой оружия был готов опровергнуть все словесные утверждения, показав на чьей стороне лежит закон.

Но нормандцы не приняли и не отвергли открыто эти предложения. Тогда король Людовик, могучий как духом, так и телом, послал быстрых гонцов к королю Генриху, требуя от него одно их двух-либо он разрушит замок, либо, раз он нарушил клятву, то должен будет встретиться в личном единоборстве с королем Франции. Он сказал: “Приди, и пусть горечь от этой схватки достанется тому, кому достанется слава правды и победы”. А о месте поединка он предложил следующее: “Наш поединок должен состояться на месте, достаточно удаленном от берега реки, так чтобы через нее можно было свободно переправиться, чтобы обеспечить обеим сторонам возможно большие гарантии. Или, если он предпочтет это, то чтобы гарантировать честность поединка, пусть каждый предоставит самых знатных людей из своей армии в качестве заложников, а я, отведя свою армию назад, позволю совершить переправу”. А некоторые шутили, крича, что король должен сражаться на постоянно ломающемся подвесном мосту, и король Людовик, имея храброе сердце, был согласен и на это.

Но английский король сказал: “ Этот предмет слишком важен, чтобы я мог потерять столь благородный и наиполезнейший замок при подобных обстоятельствах”. И отвечая на эти и подобные предложения, он сказал: “Если я увижу своего сеньора короля перед тем местом, где буду защищаться я сам, то я не стану избегать встречи с ним”, будто бы он не хотел сражаться только из-за неблагоприятного места.

Разгневавшись на этот насмешливый ответ, французы взялись за оружие-“словно этому месту суждено вызывать войны”,-и то же сделали нормандцы. Каждая армия спешила переправиться через реку, и только невозможность осуществить переправу воспрепятствовала великой и ужасной резне. Затем они провели остаток дня в переговорах, и той же ночью нормандцы вернулись в Жизор, а наша армия-в Шомон (Chaumont). Но как только первые лучи восхода загасили звезды на небе, французы, помня оскорбления предыдущего дня, и притом, что с утра их пыл только возрос, вскочили на быстрых коней и, проявляя необыкновенную ярость и изумительную храбрость, вступили в бой около Жизора. Они отбросили уставших нормандцев к воротам, старались проявить свое большое превосходство, достигнутое в непрерывных войнах, тогда как те были расслаблены длительным миром.

Эти и подобные этому столкновения были прелюдией войны, которая продлилась почти два года, и которая нанесла больший урон королю Англии, так как ему она обошлась дороже, поскольку, для защиты страны, он поставил вдоль всех границ Нормандии, на всем протяжении герцогства, крупные гарнизоны. А король Франции полагался на старые укрепления, на естественные препятствия и на храбрость вассалов, которыми он мог свободно располагать-фландрцев, людей из Понтье, Вексена и прочих приграничных районов. Поэтому, он непрерывно нападал на Нормандию, грабил и жег ее. Когда Вильгельм, сын английского короля, принес оммаж королю Людовику, то тот, в знак своей особой милости, добавил этот замок к его фьефу, и при этом вернул ему свою прежнюю благосклонность.

Но прежде чем это случилось, эта странная война унесла много жизней и стала причиной многих жестокостей.