ИСТОРИЯ СУДАНА

ТАРИХ АС-СУДАН

ГЛАВА 35

Что касается паши Али ибн Мубарака ал-Масси, то пробыл он правителем лишь три месяца, был свергнут в месяце раби ас-сани [16.Х—13.XI.1632] и сослан в Тендир-му. Позднее, [поскольку] дела между ним и его собратьями в Тендирме не ладились, его вторично изгнали, в область Тьяба, и он остался там, пока не скончался. Ведь в день его провозглашения [пашой] назначили его только потому, что войско не нашло, кроме него, никого, кто бы в тот день подставил шею, из страха перед пашою Али ибн Абд ал-Кади-ром и внушаемой тем боязни.

В день свержения Али ибн Мубарака все войско единодушно сошлось на Сауде ибн Ахмеде Аджруде аш-Шерги. И они поставили его пашой в среду второго раби ас-сани года тысяча сорок второго [17.Х.1632]. Но как только он пришел к власти, встал над лагерем и уселся для принятия присяги, /248/ [в город] въехал посланец государя Абд ал-Вахид ал-Марагди ал-Джарар. Он привез грамоты каидам, но утверждал, будто письмо государя у него украли. [В это время] уже произошло возмущение войска Дженне против паши Али ибн Абд ал-Кадира ибн Ахмеда; а каид Хамму ибн Али в то время находился там: он явился в Дженне, имея в виду купить для себя зерна. Каид завершил эти свои дела, окончил их и стал готовиться к возвращению в Томбукту. И выступил он из Дженне второго раби ас-сани [17.Х.1632].

В понедельник десятого джумада-л-ула [23.XI.1632] с единодушного согласия всего войска каид Маллук схватил дженне-коя Букара и бросил его в тюрьму. Утверждали, будто он разорвал согласие жителей Дженне относительно возмущения против паши Али, ибо они с ним договорились об этом [возмущении] и дали друг другу клятву в этом. [343]

Говорят и [так], будто это Букар послал паше сообщение о мятеже и о том, что они схватили Мухаммеда ибн Myмина и присвоили все, что было в его доме. Гонец Маллука прибыл к паше Сауду на четвертый день после ареста дженне-коя, [застав пашу] в пути в сторону ал-Хаджара. И поздним вечером в четверг тринадцатого того же месяца [26. XI.1632] дженне-кой был убит в касбе мучительной смертью, а голова его была посажена на шест и установлена на рынке. Для суданских соплеменников Букара это было весьма омерзительным и отвратительным новшеством, и они все восстали, и взбунтовались.

Главой бунта был Йусоро-Мухаммед ибн Усман, а за ним последовали Сасоро, Караму, Матого и прочие из числа слуг дженне-коя, кто находился в западной стороне. Йусоро осадил купцов, жителей Бены. Известие [это] достигло жителей Дженне, и каид Маллук отправил для боя с мятежником отряд, поставив над ним двух главных кахийев: Мухаммеда ибн Руха и Салима ибн Атийю. Но Йусоро их отбросил, а они ничего не добились против него и бежали, бросив покинутым в гавани, один из своих шатров; /249/ а принадлежал он кахийи Салиму. Они показали спину, [убежав] до селения Сорба, высадились там и послали к каиду Маллуку, чтобы тот усилил их подкреплением. С подкреплением выступил кахийя Мухаммед ат-Тарази — с теми из стрелков, кто оставался в городе [Дженне]. Но он встретился с отрядом, возвращавшимся в Дженне, и вернулся с ними вместе, и не принес никакой пользы.

[Еще] до прихода отряда в Бену помянутый Йусоро разослал призыв к тем, кто был за ним из числа государей, — дага-кою, ама-кою и прочим. Все они откликнулись на его обращение, и каждый из них отправил отряд людей в подкрепление ему, так что Йусоро пришлось спорить с ними, чтобы те не бросились на стрелков всеми наличными силами.

Люди Дженне оставались в затруднительном положении четыре месяца, [не имея возможности] к кому-то обратиться и от кого-нибудь получить ответ. Каждый день слышали лишь такие дурные вести, что почти разрывали сердце. Ибо это убиение [дженне-коя] довело до крайности и до предела ярость в сердцах суданцев. Те поклялись, что если люди Дженне не выдадут им каида Маллука, чтобы они его убили за убиенного своего, то они непременно придут в Дженне и перебьют всех, кто в нем будет, из белых, принадлежащих к людям махзена, но не остальных.

Люди из-за этого печалились и страшились, пока в конце джумада-л-ахира помянутого года [14.ХII.1632—11.I.1633] не явился к ним каид Ахмед ибн Хамму-Али ⁶³⁸. Паша Сауд назначил его на должность каида города, а Маллука с нее сместил. Это было началом облегчения и [344] милосердия; люди сообщили суданцам, что это убиение исходило от одного только Маллука и за это его и сместил главноначальству- ющий. От этого гнев суданцев смягчился. Каид же Ахмед продолжал ими управлять и успокаивать подарками и добрыми словами, пока не ушла и не исчезла враждебность их. Однако же это обстоятельство оставило у суданцев презрение и пренебрежение к марокканцам.

А в конце священного зу-л-када [того же года] [10.V— 8.VI.1633] я отправился в Масину к другу [моему] сейиду кадию Мухаммеду-Самбе [и к] государю Хамади-Амине для обычного посещения. Во время этой поездки взошла надо мною новая луна священного зу-л-хиджжа, /250/ завершавшего год тысяча сорок второй [9.VI.1633]. Днем в день напоения ⁶³⁹ [16.VI.1633] приехал я в Дженне. Государь Хамади-Амина вручил мне послание к каиду Хамму ибн Али по поводу своего слуги Тьерно-Кудьо — тот был [его] конюшим. Хамади-Амина на него разгневался, а тот убоялся его вспыльчивости и убежал в землю Дженне к Дьядье, сыну Хамади-Айши. А между последним и упомянутым Хамади-Аминой существовала давняя наследственная вражда. Я доставил это послание каиду Ахмеду. Дело в том, что Хамади-Амина просил его воспользоваться любыми хитростями, чтобы завладел он беглецом, схватил его, забил в железа и послал бы сообщение о том ему, Хамади-Амине. Каид нe один раз посылал к беглецу, предлагая ему явиться, но тот не согласился, как будто он понял, в чем дело.

Затем Хамади-Амина, по известному их обычаю, направился на возвышенности ⁶⁴⁰, чтобы там определенное время пасти [свой] скот, пока это время не кончилось, а затем он возвратился в Сахель. Я ему написал, что произошло у каида с Тьерно, и он задержался до ночи на второе шавваля года тысяча сорок третьего [13.III.1634], [а потом] снялся со своим войском, направляясь против помянутого Дьядье в его ставке. Ко мне в этот момент приехал гонец Хамади-Амины, прося, чтобы я его встретил в дороге раньше, чем он доберется к своей цели, а место для встречи [предлагает он] за озером Какоро ⁶⁴¹, и чтобы приехал со мною один из свидетелей кадия, дабы добились мы мира между ним — Хамади-Аминой и Дьядье (тот был сыном дяди его по отцу, и Хамади-Амина не желал раздора между собою и ним). Посланный пришел ко мне, я отправился с ним вместе к кадию л рассказал ему о послания. Кадий ответил: "Во имя Аллаха и с благословением Аллаха — однако же после того, как будет спрошено согласие каида!" Каид разрешил это и велел нам отправиться к Хамади-Амине. О том прослышал кахийя Мухаммед ибн Рух, явился к каиду и сказал ему: "Этот наш путь — не путь талибов!" И каид приказал ему отправляться, а он пошел вместе с кахийей Мухаммедом ал-Хинди [и] с группою стрелков /251/ и сопровождающих. [345]

Когда посланец Хамади-Амины увидел это, то сказал: "Это — дурной совет; Хамади-Амина на это никогда не даст согласия!" Он не мог [допустить], чтобы кахийи его опередили у вождя в том, что ему было велено, и помчался перед марокканцами. Он их опередил и нашел Хамади-Амииу стоящим лагерем в условленном месте. Гонец рассказал ему весть, и Хамади-Амина разгневался великим гневом. Он сказал: "Что их несет вступать на путь, который не их путь? Это — не дело людей власти, а лишь дело талибов! Ибо оно — примирение между людьми..." — и велел гонцу повторно отправиться к кадию, дабы тому сказать: "Пусть ко мне не приезжает никто, кроме Абд ар-Рахмана с другим свидетелем!" И чтобы гонец также сказал кадию: разве же не отец его, кадий Муса Дабо, и его свидетели были теми, кто приехал к его, Хамади-Амины, деду в город Сога, тогда вспыхнула усобица между тем и его братом, Хамади-Айшей, родителем этого Дьядье, ради их замирения?

Посланный возвратился, а Хамади-Амина двинулся вместе с войском своим и отклонился от маршрута кахийев. Когда же кадий услышал его слова, то ответил: "То, что он говорит, чистая правда!" И он снова послал к каиду по этому поводу. А каид велел нам отправляться, и мы договорились отправиться после послеполуденной молитвы.

Когда Хамади-Амина изменил маршрут, кахийи прослышали об этом и пошли другой дорогой, чтобы с ним встретиться. Добрались они до него лишь после тягот и затруднений; но тот не пожелал, чтобы они его видели вплоть до Вабо. Он остановился здесь, для него поставили его шатер, и он вошел в него. Кахийи же и их свита остановились на солнце и просили разрешения войти к нему. Но Хамади-Амина не дал им согласия на то, чтобы они его увидели, пока не совершил послеполуденную молитву. Тут он вышел, сел на коня и проехал мимо них, сидящих, не приветствовав их.

Хамади-Амина послал своего брата Силамоко с большим отрядом к замку города. Кахийя Мухаммед ал-Хинди, который был смелым [человеком], поскакал к государю, подъехал к нему и сказал: "О фанданке, по тому, что видим мы, ты явился для того лишь, чтобы сразиться с людьми Дженне. Но если это так, то ,ты не уйдешь с этого места, пока не начнешь с нас первых!" И с этого момента Хамади-Амина заговорил с ними, приветствовал их, и. отвел к /252/ своему шатру, и усадил их.

Мы же совершили полуденную молитву и собирались выехать к Хамади-Амине, как он хотел. Но когда мы вышли из ворот замка, то повстречали конницу Силамоко, развернутую справа и слева ради убиения и бросания дротиков и нападения, притом что они дошли [уже] до ворот замка. Мы вернулись, испугавшись их; и народ города убоялся [346] великим страхом, полагая, что те поступают так лишь после того, как покончили с обоими кахийями и их свитой. В такой заботе и беспокойстве жители пребывали до захода солнца, [когда] к каиду явились гонцы кахийев и доложили ему, что кахийи ночевали у Хамади-Амины на холме Ваба и [просят], чтобы каид выслал им продовольствие в знак гостеприимства. И он отправил им это на мулах и ослах.

Что же касается Дьядье, та он бежал за Реку, боясь Хамади-Амины, а что до Тьерно, то он бежал в другую сторону.

Кахийи переночевали вместе с Хамади-Аминой в том самом месте. Но в конце ночи он сел на коня, (а они о том не ведали) и въехал в жилище Дьядье упомянутого; он вошел в его дом и объехал его кругом верхом на жеребце своем. Потом он вышел, доехал до стены замка, возложил на нее руку, выполняя свой обет, а ранним утром следующего дня попрощался с кахийями и обратился к стране своей. За ними он отрядил своих братьев — Силамоко, Али ат-Тллимсани и Абу Бекра-Амину — до самых стен замка. Они простились, и кахийи въехали в замок, а те уехали догонять своего брата-государя в своей стране.

Впоследствии упомянутый Тьерно прислал ко мне своего сына, чтобы мы выпросили у Хамади-Амины прощение для него, и он со своими детьми возвратится-де в свои места, в Масину. Я сказал о том кадию, а он написал об этом Хамади-Амине; и тот их простил, и это было сказано, однако с условием, что мы тех заставили поклясться в соборной мечети, что они никогда не будут пытаться ему изменить. И мы послали человека, который привел семейство Тьерно к присяге в соборной мечети селения Куфаса. Мы отправили к государю гонца с сообщением об исполнении того, что он повелел.

Хамади-Амина с этим же гонцом написал нам, что он слышал, будто паша Сауд вышел с войском лично, намереваясь на него напасть. Он-де не знает, что тому причиной, ибо он не бунтовал, не отклонялся от [правильного] пути, не задерживал дьянгал или /253/ обычные выплаты. И он-де вступает под защиту ислама и под наше покровительство и под покровительство факихов — [он и] все они, бедняки, лодочники и земледельцы, исключая тех, кто оставил его, Хамади-Амины, путь.

Я отнес это письмо к кадию. Когда тот его прочел, то сказал: "Правда, мы не знаем ни о чем из тех [грехов], что он упоминает. Однако у нас нет и свидетельств о походе. Сходи же сейчас, этой ночью, к городским купцам и спроси у них подтверждения этому. Потому что их богатства спускаются и поднимаются по этой Реке, и они лучше знают, каково положение. И если услышишь ты свидетельства двоих из них, этого будет довольно!" Этой же ночью он [347] послал к каиду Ахмеду, сообщая ему об этом происшествии, а я-де, если пожелает того Аллах, приду к нему наутро относительно предстательства перед пашой. Все дела я завершил так, как кадий мне велел, и мы провели ночь, [собираясь] рано утром пойти к каиду.

Как вдруг ранним утром к нему прибыл посланец паши с письмом его; паша его написал в городе Тендирма, в своей ставке. Он не забыл употребить ни одно из поносных слов и гневных обращений в отношении каида, войска Дженне и тех, кто вместе с ним. Как-де это явился к ним под стены замка мятежный Хамади-Амина, а они еле [успели] закрыть перед ним ворота, и он осаждал их семь дней, обратясь вспять лишь после большой взятки! Но вот уж идет он, паша Сауд, и не избегнут они и помянутый Хамади-Амина кары, которую увидят, ежели пожелает Аллах.

После того как они прочли письмо, каид послал ко мне, чтобы я сказал кадию, чтобы тот к нему не приходил совсем. Он получил письмо паши со злыми словами относительно их дела с Хамади-Аминой, которых они не заслужили; они-де забыли о самих себе, не говоря уж о нем. И кадий воздержался от того, что хотел [сделать].

А когда о том, что произошло, прослышал Тьерно, он взволновался, но не нашел в себе терпения [дождаться] до прибытия этого разрешения, и возвратились он и дети его в Масину, к Хамади-Амине, и тот их простил и оставил их [в покое].

В последние дни священного зу-л-када [29.IV—28.V.1634] паша Сауд достиг города Дженне, остановился в Сануне и построил ставку свою на тамошнем песчаном холме. Затем второго зу-л-хиджжа священного, завершившего год, тысяча сорок третий [30.V.1634], он ушел и направился к Бене для отмщения Йусоро. Все жители этого города бежали от него, а Йусоро убежал неподалеку от города и скрывался там, пока не возвратился ⁶⁴² [в него].

К паше Сауду не пришел /254/ никто из правителей тех областей, за исключением лишь тьили-коя и уорон-коя, что же до дага-коя и ома-коя, то они оба отправили к марокканцам своих гонцов, приветствуя их. Паша оставался там, пока не совершил молитву в праздник жертвы [7.VI.1634]. А на второй день праздника он ушел оттуда, возвратясь в Дженне. Он стал на прежней своей стоянке и начал притеснять рабов [Аллаха]. Люди же доносили друг на друга, и интриганы оклеветали перед ним двух моих братьев — Мухаммеда Сади и Абд ал-Мугиса, перед тем как паша отбыл в Томбукту. Он велел им обоим явиться к себе в ставку (несправедливо забрав у Мухаммеда Сади двести мискалей предварительно) и, когда они предстали перед ним, сказал: "О альфа Сади, нет тебе занятия, кроме как собирать каждый день в своем доме купцов вместе с каидом Ахмедом [348] ради разговоров о наших пороках и презренных деяниях наших. Однако мы не слышали, чтобы ты принимал в этом участие вместе с ними. А ты, Абд ал-Мугис, такой-то и такой-то, ты — тот, кто притесняет людей: ты незаконно брал у людей товары их для каида Ахмеда. Уезжай из этого города и возвращайся в Томбукту!" Потом он велел им обоим вернуться в свои дома.

Сауд предполагал задержаться здесь до конца мухаррама [26.VII.1634], но однажды в Дженне ⁶⁴³ приехали баш-ода повидать там товарищей и друзей своих. И услышали они обо всем, что паша незаконно отбирал у людей. Баш-ода сделали вид, будто это не доходило до их ушей в ставке, и сказали: "Это же разорение страны!" Когда же поздно вечером этого дня они возвратились к паше, то сказали ему: "Собирайся выступить завтра обратно в Томбукту!" Паша объяснил им, что этого он не может, покуда не вернутся его гонцы, которых направил он к государям этих областей. Баш-ода ответили ему: "Необходимо уходить, потому что для дальнейшего нашего пребывания в этом городе нет возможностей y его жителей. А если ты этого не желаешь, то государю и войску это угодно!" И паша решил выступать, и распределил между шкиперами судов буксирные концы.

Когда паша Сауд стал лагерем при /255/ своем прибытии из Томбукту, он спросил каида Ахмеда об их отношениях с правителем Масины, когда тот стоял у них в Дженне. Каид ответил ему: "Он пришел не ради жителей, а только из-за своего слуги, который от него сбежал и осел у его врагов. Люди ⁶⁴⁴ же [наши] не ведали, что он вышел из повиновения". Паша сказал: "А если было так, то почему же его посланцы не явились нас посетить и приветствовать нас?! И не послал он нам дары гостеприимства?" Каид Ахмед тут же послал от него ко мне, чтобы я послал к Хамади-Амине и чтобы тот непременно выслал паше дары вместе со своим гонцом — срочно и поспешно. И чтобы не являлся по этому поводу никто, кроме конбомаги. Хамади-Амина сделал так; конбомага доставил дары гостеприимства, приветствовал пашу, пожелал ему добра и возобновил договор; он прошел вместе c пашою до города Куна и там с ним простился.

Затем паша послал к факиху Мухаммеду Сади, чтобы тот приехал к нему в ставку, дабы им помириться; они помирились, и паша ему подарил парадное одеяние.

В последний день зу-л-хиджжа [26.VI.1634] был отстранен дженне-кой Мухаммед-Конборо, сын дженне-коя Мухаммеда-Йенбы. А в первый день мухаррама, открывшего год тысяча сорок четвертый [27.VI.1634], был назначен [его] преемником дженне-кой Абдаллах, сын дженне-коя Абу Бекра. Второго же мухаррама паша Сауд отправился обратно в Томбукту. Брата [моего] Абд ал-Мугиса он увел [349] с собой, поместив его на судно с казной и поручив его своему казначею шейху Боса. Я отплыл в тот день вместе с ними, чтобы проводить брата до селения Дабина ⁶⁴⁵.

На него же, т. е. на пашу Сауда, поздним утром в день его выезда из Дженне обрушилась смертельная болезнь; она не дала ему ехать верхом, и он взошел на судно (а я возвращался [в это время] в Дженне). В городе Куна его застало известие о бегстве амина каида Абд ал-Кадира ал-Имрани (он сбежал в середине зу-л-хиджжа [29.V— 26.VI.1634]). Известие это стало болезнью, усилившей болезнь [прежнюю] /256 / из-за забот и беспокойства.

Бегство амина произошло в середине зу-л-хиджжа из-за того, что он увидел среди жителей из порока, разложения и низости. Он направился к марабуту сейиду Али, господину Сахеля ⁶⁴⁶. Тот его встретил добром и почтением, и амин поселился у него, уважаемый и в безопасности.

А паша прибыл в Томбукту с этой болезнью. Когда он достиг гавани, то приказал [моему] брату Абд ал-Мугису идти в дом родителя его и жить в нем. Он назначил хакима Ахмеда ибн Йахъю на место ал-Имрани, и стал тот каидом-амином в тринадцатый день упомянутого мухаррама [9.VII.1634], в день приезда паши в Томбукту. Сауд продолжал болеть подобным образом, пока не скончался в начале раби пророческого [25.VIII—23.IX.1634]. И похоронили его в соборной мечети Мухаммеда Надди.

Преемником его в этот срок на [высшей] ступени власти по единодушному решению войска был паша Абд ар-Рахман, сын каида Ахмеда ибн Садуна аш-Шазали.

В воскресенье двадцать седьмого джумада-л-ахира этого года [18.XII.1634] я выехал из города Дженне в Томбукту для рассмотрения положения брата [моего] Абд ал-Мугиса, чтобы испросить ему прощение, дабы возвратился он (в свой дом в Дженне. Новолуние месяца раджаба единственного [21.XII.1634] наступило для нас при движении нашем к озеру Дебо, а в Кабаре мы причалили поздним вечером второго [22.ХII.1634]. В родной же свой город Томбукту я выехал в воскресенье, пятый [день] помянутого месяца [25.XII.1634], и встретил в нем добрый прием и почтение. Я пришел к паше, приветствовал его, а он мне пожелал благополучного прибытия и порадовал меня относительно брата. Он сказал: "От всего, что возводили на него, клеветники из злого, oн свободен; это ложь и выдумка!" И пообещал мне отпустить его на свободу и [позволить] вернуться домой, если пожелает Аллах. И заметил [еще]: "Те, кто его оклеветал перед пашой Саудом, совершили это лишь по моему указанию. И это именно я распорядился о высылке его из Дженне. И не Сауд, да помилует его Аллах, преследовал его, [будучи] в своем сане, а только я. И будет недостойно, если я стану принижать его дело [столь] скоро после его кончины!" /257/ [350] Я призвал да него благословение и прочел ему фатиху. Аллах же разоблачил нам этого клеветника, и мы его узнали. И судил ему Аллах Всевышний худшее, нежели то, что он сделал помянутому брату [моему]. Аллах ломает хребет тем людям, что творят беззаконие, — слава же Аллаху, господину миров!

Вечером в понедельник двадцать седьмого [числа] этого же месяца [16.I.1635] был смещен аския Мухаммед-Бенкан, а в среду, последний день упомянутого раджаба единственного [19.I.1635], паша поставил на его место аскию Али-Самбу. В пятницу второго шаабана [21.I.1635] после послеполуденной молитвы я выехал из Томбукту, возвращаясь в Дженне. А приехал я туда в середине этого месяца здоровым и невредимым — слава Аллаху, господину миров!

Поздним утром в пятницу тринадцатого мухаррама священного, открывшего год тысяча сорок пятый [29.VI.1635], скончался шейх, ученейший факих кадий Абу-л-Аббас Сиди Ахмед ибн Анда-аг-Мухаммед ибн Ахмед, да помилует его Аллах и да воспользуемся мы благодатью Его. И занял должность кадия факих кадий Мухаммед, сын факиха имама Мухаммеда ибн Мухаммеда-Корей.

В начале сафара этого года [17.VII—14.VIII.1635] скончался паша Абд ар-Рахман. Похоронен он был на кладбище большой соборной мечети, а правителем пробыл одиннадцать месяцев. К власти пришел в это время паша Саид ибн Али ал-Махмуди: он отстранил аскию Али-Самбу (тот оставался в сане пять месяцев и несколько дней) и вернул вместо него аскию Мухаммеда-Бенкан.

В дни паши Саида в Томбукту явился тира-фарма Исмаил, брат аскии Дауда, сына аскии Мухаммеда-Бани, сына аскии Дауда, из страха перед помянутым своим братом, что тот-де его убьет. Он попросил у паши Саида, чтобы тот его подкрепил войском из стрелков, дабы он сместил своего брата с верховной власти и воцарился вместо него. Аския Мухаммед-Бенкан отговаривал его, давая искренний совет. Но Исмаил не согласился, разгневался на него и заявил, что люди-де ему рассказали, что [никто], помимо того, не портит его дела перед людьми махзена. И когда аския Мухаммед-Бенкан услышал это, он помог ему перед /258/ пашой Саидом, так что тот удовлетворил его желание; однако он написал об этом жителям Гао и велел им дать Исмаилу необходимое томy количество войска. Исмаил повел их в Денди, прогнал твоего брата и воцарился вместо него; стрелков же он прогнал и оскорбил их, распустив относительно них свой язык поносными и обидными словами. И в их сердцах до правления паши Масуда осталась злоба.

Тут каид Ахмед ибн Хамму ибн Али начал разного рода беззакония и притеснения по отношению к знати и простонародью — купцам, факихам, слабым и беднякам, так что все [351] купцы перебрались из Дженне в город Бена. Он незаконно и насильно сместил меня с должности имама, и я уехал в Томбукту. В начале года тысяча сорок шестого [26.II— 26.III.1637] я туда прибыл, и жители города встретили меня добром и уважением — как люди махзема, так и прочие. На каида же они разгневались великим гневом, и ты слышал о нем только проклятия и поношения.

Я пришел к факиху кадию Мухаммеду ибн Мухаммеду-Корей, чтобы его приветствовать, а он, когда меня увидел, встал со своего ковра, пожелал мне благополучного прибытия, взял руку мою и усадил меня на этот ковер. Он опередил меня речью о том, что каид Ахмед совершил в отношении меня из дурных поступков, и сказал: "Слышал я, что обернулся каид Ахмед лицемером, интриганом и завистником!" Потом пожалел он о соединении трех этих порочных черт в [одном] правителе, а затем проклял его — чтобы подверг того Аллах воле своей.

Потом люди Томбукту просили меня, чтобы вернулся я на этот пост имама, но я отказался и не дал согласия. Среди них были большой [мой] друг сейид шериф Фаиз и советник Масуд ибн Саид аз-Заари (в его руках в это время была власть смещать и назначать). [Так было], пока паша Саид ибн Али ал-Махмуди не написал каиду по моему поводу — слава Тому, кому принадлежат власть и воля! — и это письмо осталось в моих руках. К паше поступали жалобы на действия каида Ахмеда, наперебой утверждавшие, что он-де относится к разорителям, которые разоряют землю, а не устраивают ее,— жалобы от купцов города, от старейшин племени улед-салим ⁶⁴⁷ и прочих. /259/ И в субботу шестнадцатого зу-л-када священного в упомянутом году [11.IV.1637] паша Саид его сместил; а оставался он в должности каида четыре года и шесть месяцев. Послали в Дженне за кахийей Мухаммедом ибн ал-Хасаном ат-Тарази, чтобы он приехал [в Томбукту], и помянутый паша Саид в начале священного зу-л-хиджжа, завершавшего тысяча сорок шестой год [26.IV—25.V.1637], поставил его на должность каида Дженне. И в начале мухаррама священного, начавшего год тысяча сорок седьмой [26.V—24.VI.1637], он возвратился в Дженне каидом.

В среду второго джумада-л-ахира этого года [22.X.1637] был отстранен паша Саид, и к власти вместо него пришел с единодушного согласия войска паша Масуд ибн Мансур аз-Заари. Отставленный же пробыл у власти два года и пять месяцев. А в священном месяце зу-л-када этого же года [17.III—15.IV.1638] освободил [новый] паша брата [моего] Абд ал-Мугиса, и тот возвратился в дом свой в Дженне.

Четвертого священного зу-л-хиджжа, завершившего год тысяча сорок седьмой [19.IV.1638], я выехал из Дженне [352] и отправился в Томбукту ради путешествия. Праздник жертвоприношения [25.IV.1638] мы провели в городе Куна, а цели своей — своей родины — достиг я в конце упомянутого месяца. Здесь для меня начался священный месяц мухаррам года тысяча сорок восьмого [15.V—13.VI.1638]; я сделал свои дела и в конце раби пророческого выехал из Томбукту, возвращаясь в Дженне. В него я приехал в начале раби ас-сани [12.VIII—9.IX.1638].

В месяце джумада-л-ахира [10.Х—7.XI.1638], а Аллах лучше знает, скончался паша Саид; Говорят, будто был он отравлен. В месяце же шаабане этого года был смещен с должности каида каид Мухаммед ат-Тарази; он оставался на ней один год и восемь месяцев. И занял ее каидом Али ибн Рахмун ал-Мунаббихи; в конце рамадана этого же года он вступил в город Дженне и назначил кала-тьягу Абд ар-Рахмана, сына /260/ кала-тьяги Букара, вместо покойного его дяди по отцу — нашего собрата, друга и благодетеля кала-тьяги Мухаммеда-Асина. Тот скончался, да помилует его Аллах Всевышний, в ночь на четверг пятнадцатого [числа] этого рамадана [20.I.1639]. Каид послал, по обычаю, своих гонцов с парадным одеянием к Абд ар-Рахману и послал [также] ко мне в Бену, прося меня, чтобы я предстал перед тем вместе с гонцами, дабы уладить дело между ними, пока кала-тьяга и гонцы не разойдутся друг с другом наилучшим образом. Я посредничал между ними, и они разошлись по-доброму; но я опередил гонцов, [возвратись] в Дженне в начале шавваля [5.II—5.III.1639], и сообщил каиду о том, что произошло. Он же обрадовался величайшей радостью и подарил мне отрез кумача, велев одеть в него детей моих.

В этом месяце в Дженне начались беды и небывалый голод, подобных которому не встречали; он непрерывно распространялся, пока не охватил все края и области. Голод достиг такой силы, что некая женщина съела свое дитя. От него умерло столько людей, сколько может счесть лишь Аллах Всевышний. Тяготы настолько одолели людей, что они не могли выполнять погребальные обряды по умершим, так что, где бы ни умирал человек, его зарывали — в домах и на улицах, без обмывания и молитвы. Голод продолжался около трех лет, а затем прекратился — слава же Аллаху, господину миров!

Затем каид Али ибн Рахмун отправил обратно гонцов паши Масуда, которые вместе с ним приехали в Дженне. Вместе с ними он по приказу паши отослал к нему и каида Мухаммеда ат-Тарази. И когда гонцы отдалились от города, то по распоряжению паши забили каида в железа и в таком состоянии доставили в зал совета в резиденции паши. Тогда последний велел выслать каида в город Анганду — а он был местом казни для тех, на кого паша прогневается; каид был [353] там убит и брошен в Реку. И было это в конце священного зу-л-хиджжа, завершавшего год тысяча сорок восьмой [5. IV—3.V.1639].

В этом же месяце паша Масуд отставил амина каида Ахмеда ибн Йахью и велел кинуть его в Реку в местности, именуемой Бура-Йенди. И тот умер от этого через три года после своей отставки, а пробыл он в ранге каида пять лег без двадцати дней. А в воскресенье двадцать седьмого день сказанного месяца [1.V.1639] Масуд назначил амина каида Белкасима ибн Али ибн Ахмеда ат-Тамли вместо него.

/261/ В начале сафара в году тысяча сорок девятом [3.VI— 1.VII.1639] скончался в Томбукту каид Маллук ибн Зергун; он похоронен был на кладбище большой соборной мечети. А в ночь на среду седьмое [число] этого же месяца [9.VI.1639] скончался каид Ахмед, сын каида Хамму ибн Али; его по приказу паши бросили в Реку неподалеку от селения Кона, и он от того умер. А предварительно Масуд велел разграбить его дом и долгое время продержал его в тюрьме в городе Коби.

В понедельник двенадцатого [числа] того же месяца [14.VI.1639] паша выступил с войском в землю Денди, чтобы сразиться с аскией Исмаилом, сыном аскии Мухаммеда-Бани, сына повелителя аскии Дауда, из-за того, как тот обошелся со стрелками, которые пошли вместе с ним для изгнания его брата — тех дурных поступков, о которых ранее говорилось. И [также] из-за тех обидных речей, какие тот держал, особенно относительно самого паши Масуда. Паша скрывал от войска основную свою цель, пока не дошел до города Бамбы, и в этот момент объявил о ней. Он задержался в Бамбе десять дней для подхода судов, потом снялся [и пошел] к городу Гао. Здесь он задержался на десять дней, а затем двинулся в Кукийе. В ней он отпраздновал ночь рождения пророка [11.VII.1639], потом направился на Лолами, город аскии.

Он подошел к нему со своим войском, сразился с аскией и обратил в бегство того с его войском. Те рассеялись во все стороны. Паша же Масуд стал лагерем в упомянутом городе вместе с аскией Мухаммедом-Бенкан (последний был советником и опытным человеком). Масуд послал объявить пощаду тем из сонгаев, кто были поблизости, и велел им явиться. Они явились и выразили покорность, а паша вручил дело их Мухаммеду ибн Анасу, внуку повелителя аскии Дауда, и сделал его аскией над ними.

Масуд захватил богатства бежавшего Исмаила, его женщин и детей — а их была большая группа. Затем он ушел со своим войском, возвратясь в Томбукту. Но когда марокканцы удалились, через короткое время сонгаи вернулись в свой город, сместили помянутого Мухаммеда, сына Анаса, и [354] вручили дело свое Дауду, сыну Мухаммеда-Сорко-Идье, сына повелителя аскии Дауда...

/262/ Паша Масуд пришел в гавань Корондьофийя лишь во вторник, последний день раджаба единственного [26.XI.1639], Новолуние шаабана наступило в среду [27.ХI—25.XII.1639], а в Томбукту он вступил в четверг второго этого месяца [28.XI.1639] посреди этого голода. Последний продолжал увеличиваться, пока не дошел до крайнего предела, так что невозможно его описать.

Масуд распределил детей Исмаила между вождями Судана, дабы они их содержали: бара-коем, дирма-коем, дженне-коем и начальными людьми Судана Тъима, Такоро, Салти-Ури и прочими.

Впоследствии каид Али ибн Рахмун не смог выплатить пайки и оклады [войску] по причине тяготы, постигшей всех рабов [Аллаха] и страну, так что [даже] не карал преступления — в том не было бы пользы. Но паша Масуд уволил его в начале мухаррама священного, открывшего год тысяча пятьдесят первый [12.IV—11.V.1641]. Али пробыл в должности правителя два года и три месяца с немногими днями. Паша назначил на нее хакима Абд ал-Керима ибн ал-Убейда ибн Хамму ад-Драи, и тот оставался в должности год и десять месяцев, но не добился ничего.

В ночь на воскресенье двадцать первого рамадана в году тысяча пятьдесят втором [13.ХII.1642] скончался любезный друг [мой] и благодетель аския Мухаммед-Бенкан, сын баламы Мухаммеда ас-Садика, сына повелителя аскии Дауда, да помилует его Аллах Всевышний, да простит его и извинят по благости своей, пробыв у власти двадцать один год и девять месяцев (в том числе и пять месяцев [царствования] аскии Али-Сембы). Сан его был передан вместо него его сыну ал-Хадж Мухаммеду, а он в тот момент был бенга-фармой. Кроме него, ни один бенга-фарма с начала их державы не достигал сана аскии. И он — тот, кто носит этот сан сегодня, я имею в виду ал-Хадж Мухаммеда, сына аския Мухаммеда -Бенкан.

В середине священного зу-л-када этого помянутого года [21.I—19.II.1643] был смещен хаким Абд ал-Керим с должности хакима Дженне, и паша Масуд назначил на нее каидом Абдаллаха, /263/ сына паши Ахмеда ибн Йусуфа; он въехал в город Дженне поздним утром в пятницу седьмого зу-л-хиджжа, завершавшего сказанный год [26.II.1643].

В воскресенье девятого [числа] того же месяца [28.II.1643], в день Арафы, войско Дженне восстало и взбунтовалось против паши Масуда. Они описали его богатства, какие были в этом городе, и из них выплатили оклады и пайки; бросили в тюрьму гонцов паши, которые там оказались; перекрыли дорогу на Томбукту и препятствовали путникам, отправлявшимся туда от них. Потом в воскресенье [355] пятнадцатого мухаррама священного, открывавшего год тысяча пятьдесят третий [5.IV.1643], они отправили два судна, чтобы сообщить марокканцам в Томбукту истинные сведения о своих обстоятельствах: может быть, те взбунтуются против Масуда, как взбунтовались они. Когда паша услышал это известие, он стал придумывать хитрости, чтобы пойти на них с отрядом, и вознамерился выступить в понедельник, первый день прекрасного сафара [21.IV.1643]. Но войско Томбукту взбунтовалось против него, группа их отделилась в тот же день и ушла к каиду Мухаммеду ибн Мухаммеду ибн Осману в его дом. Когда эта весть дошла до паши, он собрался на них с отрядом из состава войска (большинство его последовало за пашой без [всякой] склонности к нему). Настигнув ушедших у дверей дома каида Мухаммеда, Масуд бросился в бой с ними. Но мятежники приняли бой, паша был разбит, и они преследовали его до ворот касбы. Там они [вновь] сразились, и из их числа умерли те, кому судил Аллах срок их в этот день. Паша ввел в касбу тех, кто был с ним, и закрылись ворота за ним и за ними.

Каид Мухаммед и его товарищи сразу же вышли в гавань, переночевали [там], а потом забрали все бывшие там суда и удерживали их. К ним здесь присоединились многие из бывших в касбе той ночью: они вышли, перелезши через стену.

Паша отрядил к ним шерифов, чтобы те уладили дело между ними, но мятежники отказались. Тогда он вышел с отрядом конницы и направился в западную сторону, рассчитывая на бегство. Он провел одну ночь в зарослях, не найдя к этому возможности, и возвратился в город, предавшись тому, что судил [ему] Аллах Всевышний и предусмотрел. Ибо дни [его] /264/ уже были безнадежны, а власть окончилась и угасла. Те, кто оставались в касбе, боясь наказания себе, схватили Масуда, заключили его в тюрьму и послали с этой вестью к своим товарищам в гавани. Это случилось в начале сафара упомянутого года [21.IV—19.V.1643].

Люди тут же присягнули паше Мухаммеду ибн Мухаммеду ибн Осману полной присягой по единодушному решению того войска, а затем ушли из гавани в Томбукту. Они обыскали резиденцию, но не нашли в ней из денег ничего, •кроме четырехсот мискалей в украшениях. Масуда спросили о деньгах (а он сидел в тюрьме), но он ни в чем не сознался. Его допросили строже, и он поклялся, что когда закончился бы этот месяц, а он бы еще был у власти, то открылась бы нищета его и обнаружились бы его обстоятельства, так что знали бы об этом знать и простонародье. Потом он просил пощады у паши Мухаммеда ради жизни своей. И ответил тот, что дарует он ему пощаду [ради] Аллаха, ради своей души, пощаду, которая не такова, как его, [356] Масуда, пощада, обещание которой он нарушал и предавал. Потом он его отослал закованного к правителю Кирау, чтобы тот его там содержал в тюрьме. И оставался Масуд в подобном положении, пока не умер во времена ал-Хайуни. У власти он пробыл пять лет, восемь месяцев и несколько дней.

В понедельник двадцать второго этого же сафара [I2.V.1643] я отправился из города Уандьяга в Масину, чтобы выразить соболезнование домочадцам друга [моего] факиха Мухаммеда-Самбы по поводу его смерти, постигшей их, а [также] соболезнование государю фанданке Хамади-Амине по поводу постигшей его смерти его брата Силамоко. В ставку государя я приехал поздно вечером во вторник, последний день сказанного месяца [19.V.1643]. Я приветствовал его и пожелал ему благополучия. А месяц раби пророческий наступил для меня, когда был я у государя, в ночь на среду [20.V.1643]. И рассказал мне Хамади-Амина, что в эту же минуту услышал он, что против него идет военная экспедиция паши и что они дошли до города Тьиби.

Из-за этого сообщения я простился с государем в эту [же] ночь, /265/ рассказав ему, что я ухожу в дом покойного собрата, дабы выразить сочувствие его семье. А Хамади-Амина велел мне сказать брату покойного, кадию Али-Сири, чтобы выехал тот к нему по причине этой новости.

Я выехал от государя ранним утром, а к родственникам умершего добрался поздно вечером в среду. Я выразил им соболезнование, передал кадию послание государя и провел у них ночь на четверг. На следующее же утро, на заре, выехал я от них, направляясь в Йуваро. Переночевал я в шатрах санхаджа— жителей Масины, после того как заезжал в город Канкора по некоторой надобности. Когда совершил я утреннюю молитву, то отправился от них, направляясь к дому собрата факиха Бубакара-Моди, а он находился близ горы Сороба, в земле озера Дебо, во время сухого сезона. Ко времени поздней утренней молитвы я повстречался с убегающими людьми, гнавшими свои богатства [в виде] коров по (пастбищам в разные стороны — из-за вести об этом походе. К полудню я доехал до этого собрата, сообщил ему известие, и он тут же выслал разведчика. Когда же совершали мы закатную молитву, разведчик возвратился с подтверждением этой новости и сказал, что слышал, будто это аския идет тем походом. Мы сами и их семьи сразу же выехали со своими быками, бросив поставленные шатры с утварью и имуществом своим. И бежали все, кто был по всей той области, разрозненными группками, испуганные и устрашенные; слышал ты лишь плач и вопли ужаса. Друг друга не дожидались, и никто не заботился о другом. Таким образом провели [всю] ночь, [только] поздним утром следующего дня немного остановились, но [357] затем [снова] пришли в смятение из-за сильного страха и бросились бежать. В этот день многие из людей умерли от жажды.

Я был с ними вместе, пока мы не оказались против города Каганья. [3десь] мы от них отделились, и направился я в город и задержался в нем, пока не пришло уточнение известия. А поход этот случился из-за фанданке Усмана, правителя Денке ⁶⁴⁸, ибо паша на него разгневался, а тот бежал. Марокканцы двинулись в погоню за ним, пока он не вступил в Масину. /266/ Экспедиция достигла Анкабы, но оттуда они возвратились в Томбукту. Аскии же среди них не было, хотя так думали.

Затем из Каганьи я выехал на судне к своему другу мансе Мухаммеду, сыну мансы Али, правителю Фадого. Он уже присылал за мною, чтобы я привел [к нему] судно за подарками [в виде] зерна, когда прослышал, что я собираюсь поехать в Томбукту. И я отправился в путь из этого города в субботу пятнадцатого джумада-л-ула [1.VIII.1643], а в среду двадцать шестого этого месяца [12.VIII.1643], в полдень, прибыл в город Кукири и задержался в нем у его государя Маири три дня: четверг, пятницу и субботу. В субботу же днем я из Кукири выехал к фадого-кою, и месяц джумада-л-ахира начался для меня в ночь на воскресенье [17.VIII.1643] в селении Фулава. А поздним утром в среду четвертого [числа] этого месяца [20.VIII.1643] я приехал в город Комино, а это — гавань города Фадого. В нем я высадился и послал к Мухаммеду сообщение о своем прибытии. Поздним вечером того же дня он сам явился верхом встретить меня — а шел дождь — со своими приближенными, слугами своими и братьями. Он мне пожелал благополучного прибытия и почтил меня высшими почестями. В ночь на понедельник шестнадцатое [число] этого же месяца [1.IX.1643] после второй вечерней молитвы в помянутом городе родилась у меня дочурка от наложницы моей Тинан; я ее назвал Зейнаб. Жатва не наступила еще, однако была [уже] близко, и по такой причине я у них задержался, но поздним утром в пятницу одиннадцатого раджаба единственного [25.IX.1643] я выехал из этого города в город Шибла, дабы посетить ее государя сана-коя Усмана и факиха Абу Бекра, известного по прозванию Мори-Кийаба. Я приехал к ним обоим около полудня, и они пожелали мне благополучного прибытия, и оба почтили меня высшими почестями. Упомянутый факих подарил мне парадное одеяние; а сана-кой пожаловал невольницу. В понедельник двадцать первого [числа] этого месяца [5.Х.1643] вернулся я в Комино. В четверг же двадцать восьмого шаабана [11.XI.1643] я возвратился к упомянутому факиху для чтения принадлежащей ему "Китаб аш-шифа". Рамадан начался у меня в этом городе [Шибла] в ночь на пятницу [358] [13.XI.1643]. Чтение мы начали с помощью Аллаха Всевышнего /267/ и волею Его; и в конце этого месяца я его завершил. Факих ухаживал за мною, как мог — да вознаградит его за это Аллах Всевышний! Он меня попросил, чтобы я прокомментировал книгу его детям. Мы приступили к этому и завершили ее милостью Аллаха Всевышнего и с прекрасною помощью его.

Поздним вечером в понедельник шестого зу-л-хиджжа священного, завершившего год тысяча пятьдесят третий [15.II.1644], скончался [мой] собрат возлюбленный и благодетель— упомянутый факих. Я обмыл его и прочел над ним молитву; а после молитвы, но до погребения дети его подарили мне двух , слуг и муслиновый тюрбан — садакой за покойного. А султан Усман пожаловал по рабу всем талибам, которые присутствовали при молитве, садакой за покойного. Таков их обычай относительно своих умерших. И похоронили мы его в ту ночь, да простит его Аллах и да помилует его и извинит по благости и щедрости своим. Покойный уже дал мне в жены дочь свою Халиму; но Аллах судил женитьбу на ней лишь после кончины его. Договор относительно Халимы состоялся в ночь на понедельник двенадцатого мухаррама, начавшего год пятьдесят четвертый после тысячи [21.III.1644], но ввел я ее к себе в ночь на пятницу шестнадцатого [числа] этого месяца [25.III.1644]. Государь велел мне поселиться у него — с большой твердостью и настойчивостью — и рассказал об этом людям. Но я в глубине души своей не согласился [на это].

Поздним утром в пятницу двадцать восьмого сафара [6.V.1644] прибыл к нам посланец паши Мухаммеда ибн Мухаммеда ибн Османа и аскии ал-Хадж Мухаммеда с письмом их обоих фадого-кою и сана-кою. Оба они сообщали, что они намереваются выступить с войском, дабы повоевать бунтовщика и мятежника, непокорного насильника и наглеца Хамади-Амину, правителя Масины. Они приказывали обоим, чтобы, когда они, [паша и аския], обратят воинов Хамади-Амины в бегство с согласия Аллаха Всевышнего и силою Его и те побегут — а у них не будет [иной] дороги, как мимо фадого-коя и сана-коя, — последние бы его убили и захватили бы их богатства, какими пожелает, чтобы воспользовались они, Аллах Всевышний. Подобное же написали они кукири-кою Маири и йара-кою Букару. Но фадого-кой придержал послание к Букару и не показал тому его; /268/ а к Маири послал предназначенное ему письмо с одним из слуг аскии. Правители через гонцов прислали им ответ, [говоря], что они-де в послушании и повиновении и, как только прослышат о вступлении паши и аскии в землю Масины, непременно явятся к ним туда для приветствия и посыпания голов прахом [для выражения покорности]. Это я написал для них этот ответ; я приветствовал пашу и [359] аскию в этом письме и сообщал им, что я приеду к ним вместе с фадого-коем и сана-коем по воле щедрого подателя благ. Это дело я так им обоим приукрасил, что они прекрасно его приняли и приступили к подготовке и приготовлениям.

В понедельник второго раби пророческого [9.V.1644] я выехал из Шиблы в Сана-Мадого для закупок на рынке, а поздно вечером возвратился. А в четверг двенадцатого [числа] этого месяца [19.V.1644] паша и аския выступили с войском из Томбукту в Масину. Паша Мухаммед написал жителям Джейке, чтобы двое кахийев и дженне-кой встретили его по дороге, а местом, условленным для встречи, была Анкаба. И кахийя Мухаммед ибн Рух, кахийя Мухаммед ибн Ибрахим Тьимирро и дженне-кой Исмаил явились к ним в то условленное место.

Они вступили в Масину, а Хамади-Амина был готов сразиться с ними. Они встретились в полдень понедельника тринадцатого [числа] сказанного месяца [20.V.1644]; между ними вспыхнула ожесточенная битва и упорная борьба. Но вот в разгар битвы на них пал дождь, и противники разошлись. В тот момент Хамади-Амина достиг против марокканцев крупного успеха: он послал в их тыл один из своих конных отрядов, и те перебили многих стрелков, которые были с казною, слугами и свитой, и забрали все, что было с теми из продовольствия и имущества, причинив огромный ущерб, в то время как люди сражались.

Когда стороны разошлись в момент выпадения того дождя, оба войска провели ночь, стоя друг против друга. Утром же /269/ они возобновили сражение, и Аллах Всевышний даровал войску паши победу над людьми Масины утром этого понедельника — пятнадцатого [этого] месяца [21.V.1644]. Марокканцы с соизволения Аллаха Всевышнего обратили тех в бегство и перебили их великое множество.

Тогда Хамади-Фатима, сын фанданке Ибрахима, послал к паше Махмуду, прося пощады, с тем, чтобы он к нему явился и вступил в повиновение ему. Паша разрешил ему то, и Хамади-Фатима к нему явился впереди [своего] войска, с тем чтобы настигнуть Хамади-Амину, где бы тот ни был. Он пришел к ставке Хамади-Амины, и марокканцы внезапно на них напали, а те бежали и бросили богатства свои и шатры, рассеявшись во все стороны, и совершенно разбежались.

Войско захватило добычею их достояние, а Хамади-Фатиме передали тех, кого он просил, из их семейства. Вожди же бамбара ⁶⁴⁹ принялись захватывать все, что направлялось в их сторону из семей людей Хамади-Амины и их богатств, — возмездием Аллаха Всевышнего тем за множество притеснений их, мятежей, тиранства и разорения земли во всех местностях и областях. [Ведь] скольких они [там] [360] убили из людей Аллаха Всевышнего, недостаточных и бедняков, и забрали именно их беззаконно и насильно!

Во вторник седьмого джумада-л-ула [12.VII.1644] сана-кой Усман и фадого-кой Мухаммед вышли из города Накира на тринадцати малых судах, направляясь навестить пашу Мухаммеда и аскию во исполнение своего обещания. Я был вместе с ними на одном из судов. Мы вошли в озеро Дьяга, но в городе Кикин их встретил помянутый Хамади-Амина. Он долго с ними беседовал, пока не спросил их, из-за чего они едут в ставку [паши]. Они ответили: "Навестить его и попросить у марокканцев замирения с тобой". Хамади-Амина сказал им: "Мы и вы с давних времен, от поры отцов и дедов, были добрыми соседями. Если вы держитесь уз этого добрососедства, то возвращайтесь в свою страну. Ведь те — государи, а у того, кто обращается к государю, нет воли и нет власти над делом своим. И ежели они велят вам пойти на меня походом, вам останется лишь выполнить их распоряжение, нравится это вам /270/ или не нравится!" Но сана-кой и фадого-кой возразили: "Ничего не случится худого, если пожелает Аллах. Раз уж мы приехали сюда,[нам] не избежать появления к ним..." Хамади-Амина попрощался с ними и велел им подождать за рекою Калинко, пока он им не пришлет дары гостеприимства, [состоящие] из коров. Он их прислал, и сана-кой с фадого-коем двинулись в путь. А я им сказал в качестве доброго совета: "Когда вы приедете к паше и аскии, непременно им расскажите обо всем, что произошло между вами и им, дабы были вы искренними в повиновении!" И они этому совету последовали.

В понедельник тринадцатого [числа] сказанного месяца [18.VII.1644] мы приехали в город Каран и встретились в нем в тот день с дженне-коем Исмаилом, кахийей Мухаммедом ибн Рухом и кахийей Мухаммедом Тьимирро, с фанданке Хамади-Фатимой и отставными кахийями из жителей Томбукту, бывшими в походе против упомянутого Хамади-Амины. Они обрадовались сана-кою и фадого-кою, выразили им уважение и почтили их высшими почестями. А фадого-кой сразу же рассказал им все, что случилось в дороге между ними и Хамади-Аминой. Те ответили фадого-кою: "Да ведь мы на него идем!" И фадого-кой сказал им: "Так с благословения Аллаха и прекрасною помощью Его мы вместе с вами в том, чего вы желаете и к чему стремитесь!"

Кахийя Мухаммед ибн Рух и все кахийи тут же написали [письмо] с сообщением о прибытии к ним в город Каран жителей Калы и о том, что они-де рады прибытию тех в тех обстоятельствах, в каких они явились. Кахийи просили пашу, чтобы он усилил их людьми и чтобы большинство последних было пешими. Я был тем, кто писал это их письмо паше.

То, что сана-кой и фадого-кой привели паше и аскии из [361] конницы, они послали к тем обоим туда, написав им послание с приветом и благопожеланиями — они-де оба, когда свершится желаемое в отношении достижения бунтовщика Хамади-Амины, приедут к тем двоим повидать их лично. Я же написал [и] свое письмо; в нем я говорил паше, что отправился в эту дорогу для того лишь, чтобы его посетить и приветствовать; но не нахожу возможности к тому в этот момент из-за /271/ следования за людьми Калы в этой экспедиции.

Ставка паши в те дни была в Йуваро. Он послал людей, которыми просили его подкрепить их кахийи, и поставил над ними аскию Мухаммеда и кахийю Ахмеда, сына паши Али ибн Абдаллаха ат-Тилимсани. Они пришли к нам в Каран в пятницу семнадцатого [числа] сказанного месяца [22.VII.1644]. А в ночь на воскресенье девятнадцатого [числа] того же месяца [24.VII.1644] к марокканцам пришло сообщение о том месте, в котором пребывал Хамади-Амина. Что же до мирного договора, о котором говорил Хамади-Амине фадого-кой, то о нем пришлось забыть, поскольку застал он Хамади-Фатиму назначенным государем Масины. И утром в то воскресенье войско снялось с лагеря против него, а мы тут же сели на свои суда, чтобы возвратиться в Калу. Товарищи же наши велели нам дожидаться их в городе Дьяга, пока они туда не придут. Они отправились — и отправились мы; и в Дьягу мы пришли поздним вечером во вторник двадцать первого этого месяца [26.VII.1644], а ожидали мы в ней четыре дня.

Поздно вечером в субботу двадцать пятого того же месяца [30.VII.1644] они прислали сказать нам, чтобы мы ехали в Нуринсанну — а это дом сана-коя, который находится на берегу [напротив] его города, — и ждали их там. А они-де занимались намеченным делом, но дождь закрыл им дорогу туда. И мы возвратились и приехали [туда] в среду, предпоследний день сказанного месяца [3.VIII.1644], после полуденной молитвы. Я тут же высадился и направился в Шиблу, достигнув ее при заходе солнца. Я сообщил ее обитателям о добром здравии сана-коя и фадого-коя и о добром приеме, оказанном им пашою и аскией. Они возрадовались тому великой радостью: ведь совсем никому, кроме меня, не удалось достигнуть своего дома, пока не возвратились позднее их государи.

И завершился [этот] месяц, и в пятницу наступило новолуние джумада-л-ахира [5.VIII.1644]. Тут возвратилась экспедиция, не найдя, где был Хамади-Амина. И в понедельник одиннадцатого [числа] этого месяца [15.VIII.1644] сана-кой и фадого-кой прибыли в свои города. Потом мы услышали, что Хамади-Амина находится в земле Фай-Санди, что разделяет землю Калы и землю Каньяги. /272/ И велели мне они оба, чтобы я написал Фай-Санди и от имени паши и аскии, чтобы он изгнал Хамади-Амину из своей земли, а ежели [362] захватит его — убил бы. И Фай-Санди согласился и ответил утвердительно.

Затем наступил для меня раджаб единственный [3.IX— 2.Х.1644] в Шибле, в субботу. И попросил я у сана-коя Усмана дозволения съездить в Дженне — повидать своих братьев и свою семью. Он разрешил мне [это], и я выехал из Шиблы сушей в понедельник третьего [числа] этого месяца [5.IX.1644]. В этот же день я переправился через реку Комино и провел здесь ночь на вторник. А утром вторника выехал из Комино по дороге на Дьюло; но в полдень поднялась туча, и, почти когда я входил в город Магира, пошел дождь. Я задержался здесь, пока он не кончился, и вышел в послеполуденное время, добрался до Дьюло и провел там ночь на среду у их главы дьюло-фарана ⁶⁵⁰. А ночь на четверг я ночевал в городе Фала, у фала-фарана. Днем в четверг, к полудню, я приехал в город Футина (он принадлежит камийя-кою) и провел в нем ночь на пятницу. Поздним утром в пятницу я прибыл в город Тонко — он принадлежит тьила-кою; после пятничной молитвы я из него отправился и переночевал в городе Фарманта. Утром в субботу добрался я до города тьила-коя и немного в нем задержался. Затем я отправился и в начале послеполуденного времени прибыл в Тамакоро; ночь же на воскресенье провел в Тими-Тама — это город уорон-коя. Утром в воскресенье я приехал в Бену и ночевал в ней понедельник, вторник, среду и четверг в ожидании судна, которое бы направлялось в город Дженне, ибо это было время высокой воды. В ночь на пятницу четырнадцатое этого месяца [16.IX.1644] выехал я из Бены в Дженне на судне и в час пополудни в пятницу благодаря Аллаху и прекрасной помощи Его вступил в Дженне. И застал я всю свою родню в добром благополучии и добром здравии — слава же Аллаху, господину миров! В субботу пятнадцатого [числа] того же месяца [17.IX.1644] встретились в бою фанданке Хамади-Фатима и войско Хамади-Амины. И были убиты трое братьев Фатимы и многие из его сторонников. /273/ Среди них умер факих Сайо ибн Абу Бекр — он был сыном дяди по отцу факиха кадия Идда, да помилует Аллах их обоих. Хамади-Фатима помянутый бежал, но те его догнали и убили его. И Хамади-Амина возвратился к верховной власти, и не было ему в том соперника. Убитый же пробыл государем два месяца.

В ночь на воскресенье двадцать первого шаабана [23.Х.1644] я выехал из Дженне, тоже сушею, возвращаясь в Калу. Поздно вечером в это воскресенье я добрался до Бены и задержался в ней на семь суток, чтобы закончить некоторые дела; на утренней заре в воскресенье двадцать восьмого [числа] того же месяца [30.Х.1644] я отправился из Бены и к полудню приехал в город Коньи, к кала-тьяге Абд ар-Рахману. Я провел у него ночь на понедельник, [363] a утром уехал от него и направился через город Ванта (поздним утром), а затем [через] город Тамтама. Этот город разделяет земли государя Уорона и государя Тьилы. Ранее они двое делили между собой власть над ним, затем им завладел государь Тьилы и стал единственным его господином. В той области есть три города, названия которых близки между собой: Тима-Тама, Тамтама и Татама.

В конце утреннего времени я дошел до города Комтонна, а к полудню достиг города Йусорора. Ко времени послеполуденной молитвы я прибыл в город Бена, а поздним вечером добрался до города государя Тьилы и провел [там] ночь на вторник; в нем и начался рамадан [1.XI—30.XI.1644].

Утром на следующий день я выехал из города государя Тьилы и в полдень прибыл в город Тонко; это граница между землями тьила-коя и камийя-коя с западной стороны. В нем я провел ночь на среду, утром же среды отправился из него, и поздним утром мы прошли через Татинну (а это — город государя камийя-коя), затем через город Татирма и к полудню добрались до города Футина. В ней мы застали разгар рынка. После послеполуденной молитвы я выступил из Футины и к заходу солнца прошел через город Тава-таллах. Солнце скрылось для нас /274/ в селении поблизости oт него, и мы в нем переночевали.

Поздним утром в четверг я достиг города Фала и немного в нем пробыл, пока мы не приветствовали фарана. [Затем] мы сразу же двинулись, но изменили маршрут. Мы сошли с дороги на Дъоло из-за ее перегороженности водами Реки и отклонились севернее. После послеполуденной молитвы я прибыл в город Томи и провел в нем ночь на пятницу. Утром я из него вышел в пятницу, к концу утра прошел через город Фадото, потом через город Нуйо, потом через город Масла. К полудню я дошел до города Комма, в нем совершил полуденную и послеполуденную молитвы, а к заходу солнца добрался до города Фадого и провел в нем ночь на субботу у нашего друга фадого-коя Мухаммеда. Я выехал от него утром в субботу; в субботу же я прибыл в гавань города Комино, поздним утром, и немного в ней задержался. Затем я переправился через Реку по направлению к Шибле и приехал туда поздно вечером в субботу пятого рамадана [5.XI.1644] в добром здравии. И нашел я в добром здравии родных своих и семью — слава Аллаху, господину миров!

Новая луна шавваля [1.XII—29.XII.1644] наступила для меня в Шибле в ночь на четверг. В среду же четырнадцатого [числа] этого месяца [14.ХII.1644] я отправился по некоему делу в город Тьентьенди; он лежит на берегу Реки [и] принадлежит сана-кою. Я приехал в него в конце утра, задержался в нем немного, затем возвратился, пройдя через город. Медина — он тоже на берегу Реки и подчинен [364] сана-кою, очень близко от Тьентъенди. Поздним вечером я приехал в Шиблу.

В четверг двенадцатого зу-л-хиджжа священного, завершившего год тысяча пятьдесят четвертый [9.II.1645], около полудня, родился у нас сын от жены моей Халимы, дочери факиха Абу Бекра Сагантаро; я его назвал Мухаммедом ат-Тайибом, да сделает его Аллах счастливым, благословенным!

Затем неверные бамбара восстали против сана-коя и фадого-коя и взбунтовались против них обоих, так что решили с ними сразиться. Но тогда Аллах Всевышний затушил пламя этого мятежа силою и волею своими. Он затих, однако не угас совершенно. И я вознамерился возвратиться в город Дженне со своей семьею.

В понедельник двадцать третьего [числа] этого месяца [20.II.1645] после полуденной молитвы я по милости Аллаха и с прекрасной помощью его выехал из Шиблы. После захода солнца мы переправились через Реку у города Коми- но, /275/ и я в нем задержался четыре дня, улаживая свои дела для путешествия. И выехал я из него по суше, направляясь в Дженне. В ночь на вторник начался для нас месяц му-харрам священный, открывший год пятьдесят пятый после тысячи [27.II.1645], в городе Таваталлах. А после полуденной молитвы на следующий день, во вторник, скончалась в городе Футина моя дочь Зейнаб, и я ее тогда же там похоронил, да помилует ее Аллах Всевышний и да воссоединит Он нас с нею по благости и щедрости своей в день воскресения и в наивысшем из райских садов без отчета и без кары.

В ночь на воскресенье шестого [числа] того же месяца [4.III.1645] мы прибыли в город Бена невредимыми и в добром здравии, слава Аллаху, господину миров. Утром же во вторник двадцать второго [числа] этого месяца [20.III.1645] я отправился сушей в город Дженне, дабы достать судно для доставки своей семьи. Я приехал в него в полуденное время, а утром во вторник, последний день месяца [28.III.1645], вышел из Дженне обратно в Бену, тоже по суше. В нее я подобным же образом прибыл туда в полдень. Наступил для нас благой сафар в среду [29.III.1645], а днем в субботу четвертого [числа] этого месяца [1.IV.1645] скончался собрат наш Мухаммед, сын шейха ал-Мухтара-Темта ал-Вангари. В ночь же на четверг девятого [числа] этого же месяца [6.IV.1645] выехал я в Дженне водой с семьей своей, и вступили мы в этот город в ночь на пятницу десятого того же месяца [7.IV.1645], слава Аллаху, господину миров.

Я был в Бене перед отъездом в Дженне, и к нам пришла весть, что те неверующие явились в Шиблу и все ее жители бежали — сана-кой и остальные. А бамбара разрушили ее по камешку, за исключением мечети и дома, в котором я жил, — [365] слава же Аллаху, который нас спас от притеснителей! А потом они сделали то же, и даже более, с фадого-коем.

После того как паша Мухаммед ибн Мухаммед ибн Осман возвратился из [своего] похода в Масину в Томбукту, а люди Дженне — в Дженне, он сместил с должности каида последних каида Абдаллаха, сына паши Ахмеда ибн Йусуфа; /276/ тот пробыл в ней два года и несколько дней. А паша велел жителям Дженне, чтобы явился к ним [в Томбукту] кахийя Мухаммед ибн Ибрахим Тьимирро; было это во вторник, первый день сказанного мухаррама [27.II.1645]. Это распоряжение пришло к ним, и упомянутый кахийя Мухаммед отправился к паше, и тот назначил его на ту должность каида. Он возвратился и прибыл в город Дженне в понедельник, восемнадцатый день раби пророческого — седьмой день праздника рождения пророка [14.V.1645].

А затем Хамади-Амина, фанданке Масины, написал жителям Джение, обращаясь к их покровительству, чтобы уладили они [дело] между ним и пашой Мухаммедом ибн Османом. Люди Дженне написали об этом паше, и он написал им [в ответ], что он-де согласен на их предстательство и удовлетворит их просьбы при условии, что явятся к нему кадий Хамади-Амины, родительница его и брат его. Люди Дженне послали сообщение об этом Хамади-Амине со своим гонцом. Поздним вечером в воскресенье восьмого джумада-л-ула [2.VII.1645] посланный вернулся от него и сообщил, что кадий приедет, что же касается матери и брата фанданке, то их приезд невозможен.

В воскресенье двадцать второго [числа] того же месяца [16.VII.1645] явился кадий. Он и кадий Дженне собрались в доме каида вместе с кахийями по поводу [обсуждения] того, что они напишут паше относительно условий, на каких состоится мирный договор. В понедельник седьмого джумада-л-ахира [31.VII.1645] кадий Масины выехал из Дженне в Томбукту вместе с двумя свидетелями со стороны кадия Дженне. Паша принял их, согласился на [условия] мира и одобрил его. Кадий возвратился, приехав в Дженне в четверг, двадцать первый день шаабана [12.Х.1645]. А в четверг двадцать восьмого [числа] того же месяца [19.Х.1645] он и один из людей махзена возвратились в Масину, и мирный договор был заключен.

В ночь на вторник, последний день шавваля [18.XII.1645], скончался шериф Йусуф ибн Али ибн ал-Мудьявир в Дженне — да помилует его Аллах Всевышний и да воспользуемся мы его благодатью в обоих мирах! Аминь.

В ночь на воскресенье десятое зу-л-хиджжа священного, завершавшего год тысяча пятьдесят пятый [27.I.1646], скончался в городе Бена собрат наш Мухаммед ал-Амин Кати; молитву по нем прочли в молельне поздно утром, да помилует его Аллах и да простит его. А в ночь на субботу [366] восьмое мухаррама священного, начавшего год тысяча пятьдесят шестой [24.II.1646], /277/ скончался в городе Бена собрат наш имам Ибн ал-Хадж-Санбиро ад-Дараджи, и я обмыл его тело; молитву над ним прочли утром, да помилует его Аллах и да простит его по благости своей. В понедельник шестого раби пророческого [22.IV.1646] скончался наш собрат и друг наш, сейид ал-Хасан ибн Али ил-Катиб; он похоронен на кладбище большой соборной мечети.

И в этот же день паша Мухаммед ибн Мухаммед ибн Осман отправил гонца в Дженне к каиду Мухаммеду ибн Тьимирро, кахийи Мухаммеду Руху, кахийи Абдаллаху ал-Харрару, кахийи Махмуду ибн Ахмеду, кахийи Ахмеду ибн Белкасиму а л-Масси и кахийи Ахмеду ибн Дахману ал-Хахи, веля им явиться к нему в Томбукту. Я в то время находился в Бена. Посланный приехал к ним в субботу, седьмой день праздника рождения пророка [4.V.1646]. Они написали мне в это же воскресенье, а гонец и послание [их] прибыли ко мне во время послеполуденное; я выехал из Бена наутро в понедельник, но в пути мы дважды заночевали из-за низкой воды, и в Дженне я приехал поздним утром в среду. Во время полуденной молитвы в четверг двадцать третьего [числа] этого месяца [9.V.1646] мы снялись из гавани — я и посланец паши. Месяц раби ас-сани [17.V—14.VI.1646] наступил для нас в городе Ваки в ночь на четверг, а в воскресенье днем мы пришли в гавань Корондьофийа. [Сюда] был выслан для меня конь, и я появился в городе Томбукту в ночь на понедельник пятого [числа] этого месяца [21.V.1646].

Паша встретился со мною в тот же вечер, пожелал мне благополучного прибытия, почтил меня и возвел меня в ранг катиба. Попросим же у Аллаха Всевышнего прощения, благополучия, здоровья и помощи в [делах] веры и мирских и в жизни будущей — он властен над любой вещью и способен на выполнение [любой] мольбы.

А в субботу шестого раджаба [18.VIII.1646] был возвращен на свое место над народом своим в его городе аския Дауд, сын Мухаммеда Сорко-Идье. Он выехал из Томбукту вместе с посланными, получившими назначения в Гао, в среду десятого [числа] этого месяца [22.VIII.1646]. Паша Мухаммед написал людям Гао, чтобы пошел с ним от них отряд вместе с аскией до резиденции его — и те пошли с ним, как им велел паша.

Но собратья паши со многими стрелками уже начали организовывать его смещение. И приступили они /278/ к этому с того времени, как были в походе на Масину, не прекращая заниматься этой интригой, пока в ночь на четверг двадцать восьмого рамадана [7.XI.1646] не выступили против него, так что утром в субботу, праздник прекращения поста в помянутом году [10.XI.1646], свергли Мухаммеда и [367] назначили пашою Ахмеда, сына паши Али ибн Абдаллаха ат-Тилимсани, — он был на праздничной этой молитве; и вот он главноначальствующий, после того как пробыл у власти паша Мухаммед ибн Осман три года и восемь месяцев, оставив после себя большое состояние.

Его наследство было продано с торгов, и его раскупили стрелки. Затем Мухаммеда сослали из Томбукту в Бару; позднее он переехал оттуда в город Тьиба, где была касба, боясь, как бы жители Масины его не убили обманным путем. Впоследствии он вернулся в Томбукту В правление паши Ахмеда ибн Хадду для представления отчета, когда тот потребовал отчета у смещенного паши Йахьи. Люди из подразделения Йахьи сказали: "Раз он требует отчета от него, то пусть непременно вызовет для отчета пашу Мухаммеда!" Последний явился, его отчет рассмотрели и он вышел оправданным — с него ничего не причиталось. Он остался в Томбукту, пока не скончался здесь вечером в пятницу, первый день раби пророческого года тысяча шестьдесят третьего [30.I.1653].

Что касается паши Ахмеда, то был он благороден, щедр, терпелив, скромен и хорошего рода — сын отца своего достоинствами, правдивый в слове, добрый в делах. Но он пробыл на том месте лишь три месяца и восемь дней. В его дни Река поднялась до Мадого — в ночь на субботу седьмого зу-л-када [15.XII.1646], когда прошло четыре ночи декабря, после того как задержалась семь дней в Дьябир-Бенго. В субботу пятого зу-л-хиджжа священного, завершавшего год тысяча пятьдесят шестой [12.I.1647], около полудня, скончался господин времени и благословение его, возлюбленный наставник Сиди Шериф Мухаммед, сын /279/ шерифа-хасанида ал-Хаджа. Молитву по нем прочли в большой соборной мечети после полуденной молитвы и похоронили его на ее кладбище — да помилует его Аллах Всевышний и да воспользуемся мы благодатью его в обоих мирах! В конце же этого года скончался шейх Абд ар-Рахман аг-Назар ибн Аусемба ат-Тарги, государь магшарен, в своей ставке в Рас-эль-Ма. А наследовал ему внук его по матери Абу Бекр ибн Уармашт.

В ночь на четверг девятое мухаррама священного, открывавшего год тысяча пятьдесят седьмой [14.II.1647], между заходом солнца и наступлением темноты, скончался паша Ахмед. Молитву по нем прочли в мечети Мухаммеда Надди утром в четверг и в ней же его похоронили, да помилует его Аллах Всевышний и да простит его по благости своей. По возвращении с его похорон войско сразу же пришло к единому мнению: они поставили пашой Хамида ибн Абд ар-Рахмана ал-Хайуни. Это был человек плохого везения и неудачливый в стараниях; он не принадлежал к людям власти, и не было у него в ней ни опоры, ни решения. Он [368] передоверил дело везирам, а за ним [самим] не осталось ни слова, ни дела. И наступило из-за этого великое расстройство в их верховной власти, и оно с каждым днем возрастало, ибо все, кто правил после него, вели себя примерно таким же образом. Все мы принадлежим Аллаху, и к Нему мы возвратимся!

Когда паша увидел, что воды его недостаточно для удовлетворения жажды и ведро его не приносит влаги, он бросился сам с маленьким отрядом из войска в пустыню в такое время, когда небеса бросали огненные искры, подвергая опасности себя и воинов, так, что люди думали, что он желает им лишь гибели и истребления. Он выступил из Томбукту в субботу четвертого джумада-л-ула в этом помянутом году [7.VI.1647], после полуденной молитвы, направившись в сторону Гурмы. В понедельник близ города Йава он переправился через Реку, а в среду восьмого [числа] сказанного месяца [11.VI.1647] мы снялись там с лагеря без вьючных животных и лишь с немногими носильщиками, которых паша захватил из числа жителей /280/ ал-Амуди, которые находились в той области. Люди нагрузили их небольшим количеством воды и съестных припасов, и мы направились в сторону ал-Хаджара, идя ночью и днем. Наконец в четверг днем шестнадцатого [числа] этого месяца [19.VI.I647] мы ко времени полуденной молитвы подошли к горе Найи. Люди устали; много лошадей осталось по дороге, и их хозяева несли свои седла на головах, а кто не мог, те их побросали. Мы стали около источника, что находился позади горы Сук, и паша сразу же отрядил разведчика для выяснения, кто есть в той местности, дабы на них напасть. Разведчик принес вести о них, и был отправлен конный отряд — он выступил на тех в ночь на пятницу, мы же заночевали у этого источника. А утром в пятницу мы отправились к условленному месту встречи нашей с конным отрядом аскии ал-Хаджа и каида Абд ас-Садика — это они командовали тем отрядом и ушли [ночью] за гору Сук.

А мы вступили в эти горы, но у нас не было воды: источник, какой нам указали, мы нашли высохшим, а кроме него, там воды нет. Мы пребывали [в этом положении], боясь лишь смерти от жажды. Стрелки стали поносить пашу, а он слышал [это]. Они двигались так, уповая на милость Аллаха Всевышнего, и вот к полуденному времени перед нами оказалось стадо овец. Люди, которые их гнали, убежали и вступили в лес, но ни один [из нас] не в состоянии был в него войти в тот момент для разведки его из-за солнечного жара. Слуги гнали овец прямо перед нами, а мы были до начала послеполуденного времени в состоянии отчаяния и безнадежности, как вдруг оказались мы перед скоплением дождевой воды по милости Аллаха Всевышнего и по доброте его. Мы остановились около него, и души наши как бы [369] возвратились после того, как покинули [нас], по причине радости после тяготы.

После того как люди немного отдохнули, около двадцати мужей поскакали на разведку округи. Они наткнулись на владельцев быков, которые шли между горами, сразились с ними и захватили у тех небольшое число быков, но те убили одного из лучших стрелков и убили его коня.

Мы переночевали около воды, очень нуждаясь в известиях о том конном отряде, до /281/ наступления утренней зари. Я [как раз] совершал поклон после утренней молитвы, когда услышал звук их барабана в восточной стороне, и рассказал о том паше. Затем, после восхода солнца, мы снялись с лагеря и через небольшое время встретились с гонцами наших товарищей, которые шли с известием об их благополучии, о бегстве от них фульбе со своим достоянием и о том, что те у них ничего не захватили. Потом мы встретились с ними самими и в конце утра остановились против какого-то селения многобожников — жителей гор — среди их полей. Там мы провели ночь на воскресенье, а наутро ушли [оттуда] и встретили брата даанка-коя — Фари, направлявшегося к главноначальствующему, прося о безопасном приезде к последнему. Паша даровал ему это, и он возвратился к брату с этой вестью, после того как мы стали лагерем у источника Бенга-Дьиба, напротив горы Ломбо.

Здесь мы провели ночь на понедельник, а вечером явился сказанный даанка-кой. Он приветствовал пашу, пожелал ему благополучия и посыпал голову свою прахом. И взял он [у паши] обещание пощады себе самому и своему союзнику — хомбори-кою ал-Хади, сыну хомбори-коя Мусы-Кирао, им обоим, семьям их и городам их. Паша его расспросил о помянутом хомбори-кое, и он ответил: "Скоро он прибудет!" И почтил его главноначальствующий высшими почестями.

Там мы провели ночь на вторник, а наутро двинулись в обратном направлении в поисках воителя Хамади-Билаля. Остановились мы против какой-то деревни многобожников, напротив горы Мака, с южной стороны от горы Найи, в полуденное время. А поздно вечером явился к нам сказанный хомбори-кой. Мы переночевали здесь в среду, а по поводу Хамади-Билаля помянутого был уже отправлен лазутчик. Наутро мы снялись с лагеря и вскоре встретились с лазутчиком. Он сообщил нам о местопребывании Хамади-Билаля—о том, что тот поблизости от нас; с нами же был упомянутый даганка-кой. /282/ Мы возобновили движение, после того как приготовились к боевому столкновению. Поздно утром мы прошли мимо города Ахмеда Сану. Тот находился в бегах — когда мы к нему приблизились, он вошел в ущелье в горе Дани. Он испытал крайние трудности, взбираясь на нее: ведь когда человек поднимается на ее вершину, ты его [370] сочтешь маленькой птичкой! Около полудня мы остановились у входа в их [убежище] и провели там ночь на четверг. Наутро же паша отправил по следам беглеца конный отряд. Они вошли в ущелье то, провели в погоне за ним ночь на пятницу и ночь на субботу, но утром [в субботу] после полудня они вернулись к нам, ничего не добившись в отношении того. И утром в воскресенье мы двинулись в обратный путь, а во вторник двадцать восьмого джумада-л-ула [1.VII.1647] после полудня стали около горы Даанка.

В этот день в Томбукту было затмение солнца. Один из талибов мне рассказал, что когда он увидел, что люди не собираются на молитву по поводу затмения, то представил это дело кадию Мухаммеду ибн Мухаммеду-Корей, да помилует его Аллах, но тот ответил ему, что это невозможно — дело в том, что обстановка этого не позволяет. А один из собратий рассказал мне также, что в Томбукту в одну из этих ночей, между заходом солнца и наступлением темноты, появился как бы большой густой дым, распространившийся на все дома города. Люди испугались его, не зная, откуда он взялся. Они стали искать и расспрашивать о нем, пока не обошли все жилища, опасаясь, как бы не было в них пожара; но не был он причиной [того].

Одним словом, после того как мы остановились, главноначальствующий тут же послал отряд конницы, и они напали на каких-то фульбе, захватив добычею немногих коров, и вернулись к нам в ночь на среду. А наутро мы двинулись, направляясь к горам Хомбори; в тот день заблудился верблюд со всеми кухонными принадлежностями, и никто не знал, куда он пошел и какою дорогой направился. Поздно утром мы остановились у источника возле селения, называемого Койратао; здесь мы провели ночь на четверг — а этой ночью наступил месяц джумада-л-ахира [4.VII—1.VIII.1647]; на следующий день мы выступили и к концу утреннего времени /283/ стали у источника Гарама. Около него мы переночевали в пятницу, а наутро пошли в сторону Хомбори. В дороге мы встретили двух курьеров с сообщением о бегстве хомбори-коя из страха перед яростью главноначальствующего, как он утверждал. Мы пришли [в Хомбори] в конце утра в пятницу, второй [день] месяца джумада-л-ахира [5.VII.1647], и стали там. А наутро хомбори-кой прислал к главноначальствующему, прося пощады. Тот ее ему даровал, и хомбори-кой явился и предстал [перед ним]. Паша обложил его той данью, какой обложил, — зерном, слугами и отрезами ткани. Тот начал ее собирать, потом убоялся снова и бежал; но между ним и жителями его страны не было единодушия. Они порицали хомбори-коя и попросили у главноначальствующего, чтобы он того отстранил и поставил над ними его брата Йусуфа, сына хомбори-коя Мусы-Кирао. Паша его назначил над ними, и Йусуф выплатил все, что [371] наложено было на смещенного, и более того. Тогда паша послал отряд конницы [оттуда] против некоторых фульбе. Они на тех напали и взяли добычей коров. А пробыли мы там десять дней.

Вечером в четверг пятнадцатого [числа этого] месяца [18.VIII.1647] мы двинулись в путь, направляясь в Томбукту. Стрелки уже продали жителям Хомбори своих мулов, ослов, свои перстни и подвески в виде полумесяца, свои короткие куртки и прочее за малейшие количества зерна из-за того тяжкого голода, что их постиг в той дороге.

Во вторник двадцатого [числа] сказанного месяца [23.VII.1647] мы достигли Реки возле города Атьоро и стали напротив города Карей. Много лошадей осталось по дороге из-за истощения, и их хозяева только пешими добрались до Реки; люди бросили часть своего имущества и утвари своей. Местность, в которой мы тогда стояли, называлась Гунгу-Корей.

В понедельник двадцать шестого [числа] этого месяца [29.VII.1647] мы отправились, взойдя на судно вместе с главноначальствующим, конница же ушла по берегу Реки. Ночь на вторник мы провели около переправы близ города Йаба, а на следующее утро переправились /284/ и ночь на среду провели за рекой, на стороне Хауса. В ночь на четверг мы выехали отсюда. А утром четверга пришли в гавань Корондьофийа — в последний день месяца [1.VIII.1647]. И месяц раджаб наступил в ночь нa пятницу. В пятницу же, первый день этого месяца [2.VIII.1647], к нам в гавань прибыли гонцы людей города Гао, справляясь о нашем здравии и благополучии во время того путешествия. И паша велел мне, чтобы я написал им ответ по этому поводу; так да простит мне Аллах Всевышний то, что я поместил в это письмо из речей приукрашивающих! Вот его текст.

"Слава Аллаху — и да благословит Аллах пророка своего Мухаммеда, и род его, и соратников его и да приветствует!

Достойным и уважаемым, почитаемым и лучшим, отважным и досточтимым, угодным Аллаху столпам — каиду Мансуру ибн Myбараку ад-Драи и всем, кто вместе с ним из числа каидов, кахийев, начальных людей, баш-ода, ода-баши и остальным товарищам.

Да сохранит вас Аллах, да спасет он вас, да поможет вам, да направит вас прямым путем! И да исправит он по благости своей все обстоятельства ваши и да дарует вам все блага и радости по желаниям и склонностям вашим! Всеобщий и совершенный привет вам, и милость Аллаха, и благодать его в благе, прощении и благодеяниях Аллаха совершенные над вами!

Мы пишем вам это — слава Аллаху и Ему благодарение! — о том, о чем страстно желали вы узнать относительно [372] обстоятельств наших и сообщений о нас, согласно тому, что написано в вашем благородном письме, которое прибыло к нам с вашими посланцами в гавани Кородьонфийа. Мы достигли всего, чего вы нам желаете и к чему стремитесь из крепкого и большого здравия и славимых милостей, предшествовавших со стороны благородного господина, обладателя великих достоинств.

И вот когда вознамерились мы совершить набег на области притеснителей и разорителей, врагов Аллаха и пророка его — племя сафантир, которые вышли из повиновения нам /285/ в Кисо, в области Гурма, и опустошили ее, то выступили мы со счастливим отрядом ⁶⁵¹ к берегу Реки на кораблях.

Причина же личного нашего выступления в этот поход — два обстоятельства. Одно из них — [желание] достижения местностей их и обиталищ, самых дальних и долгим путем, конными и пешими нашими отрядами ⁶⁵², дабы устранить то, что мог бы вообразить неразумный глупец, — будто продолжительность бездеятельности нашей относительно их враждебности и безобразий, которым подверглись с их стороны (и со стороны прочих разбойников и драчунов) наша власть и страна наша, была от нашей слабости и истощения нашего. Так нет же: дело обстоит не так, как утверждает утверждающий и воображает неразумный притеснитель. Напротив — из-за долготерпения верховной власти и сдержанности ее, пока не обрушится [она] одним мощным [ударом], чтобы стерлось в одно мгновение то, что перед тобою!

Второе же обстоятельство из двух — стесненность положения и пустота казны, да не лишает ее Аллах Всевышний благодеяний своих и благодати. Однако же в жизни сей есть подъемы и падения; и меняется oнa и испытывает превращения, богатства же падают и растут, они дремлют и пробуждаются.

Эта два обстоятельства вывели меня в поход. И когда мы достигли места, где [надо] подниматься на возвышенности, то сошли мы с кораблей, хранимые Аллахом Великим и Высочайшим. И с помощью Аллаха Всемогущего, подателя благ, сели мы на верховых животных [своих] и двинулись по следу негодяя, заблудшего, притеснителя, лжеца, главаря дьяволов [во образе] людей Хамади-Билаля. Пересекли мы холмы и леса, утверждаясь в решимости и твердости, переходили из области в область, и увлекал нас подъем после спуска, /286/ пока не довел нас наш путь к подножию [его] гор по милости Того, в чьей руке сила и мощь. И двинулись мы по тамошним дорогам, которыми до нас никто не хаживал — ни из числа предков, ни из [прочих] тварей [божьих]. Мы послали за владыками этих стран, от востока до запада, из [таких, как] правители Хомбори, Даанки и Фили. Они откликнулись на наш призыв и один за другим [373] явились под власть нашу вплоть до того, что распространилось согласие [это] на правителя Кирао и прочих.

Они пришли к нам и перед нами предстали — покорные, испуганные, желая быть приниженными. Они возобновили присягу государю нашему, да дарует ему Аллах победу, и выражения покорности, сказав: "Все, чего вы от нас пожелаете из служения, будет сделано в ту же минуту!" Они освободились от [договоров] со всеми врагами нашими и сняли с вый своих все узы, кроме уз повиновения нам. Они просили у нас пощады своим жизням и стране своей — и мы им то даровали, дав клятву и обязательство.

И пошли они с нами вместе вдогонку за тем заблудшим негодяем; мы двигались по следам его, пока мы к нему не приблизились, и когда он уверился в погибели, то кинулся в узкое ущелье — уже, чем игольное ушко, и высота его препятствовала движению [по нему]. Он был одним-единственным: его товарищи от него отделились и последователи его; а семья его и сторонники рассеялись от него.

Львы и ястребы войска нашего, вспомоществуемого Аллахом и победоносного, ворвались в то ущелье босые и пешие из-за того гнева, что в них вспыхнул, и доблести и отваги, оскалив рты и вытянув шеи свои, показывая клыки свои и когти. Они достигли так [вслед] за ним конца ущелья, а он кинулся за него, в руки многобожников. И когда он увидел себя теснимым и стала для него тесна земля, где раньше была просторной, то отправил посланца к правителю Даанки, прося прощения у нас — он-де возвращается к Аллаху и к посланнику его и к [покорству] верховной власти.

И мы простили его и даровали ему пощаду — только ему [одному]. Потом его народ прислал [сказать] нам, что они-де /287/ от него уходят, свободны от него и просят пощады для себя самих, после того как мы совершили набеги на некоторых из них и захватили у них добычу — хвалою Аллаху Всевышнему и благоволением Его. И пожаловали мы им безопасность и обложили их данью. И возвратились мы невредимыми с добычею и победоносными по милости Аллаха Всевышнего и щедрости Его, а затем — по благодати господина нашего, потомка хашимитского, да дарует ему победу Аллах Всевышний.

Прослышали мы об этих туарегах-юллимиден, которые на вас напали, и о том, что произошло между ними и правителем аг-Назаром. И ежели вы полагаете относительно их, [что они] должны быть перебиты, то не оставляйте их — напротив, перебейте их убиением Ада и Самуда ⁶⁵³. Ибо это — изменники и обманщики, нет относительно их пощады ни с какой стороны. Если сможете вы то сами, то делайте с благословением Аллаха Всевышнего. Если же нет, то напишите каиду Мухаммеду ибн Исе ал-Каршу в Бамбе, чтобы он вас подкрепил всеми, кто у него есть из стрелков и [374] арабов. Не обнародуйте вашу тайну, пока не даст вам Аллах над ними одоления, чтобы те не приняли [мер] предосторожности против вас, ибо война — это хитрость, да благословит вас Аллах и да будет Он для нас и для вас защитником и помощником.

Писано об этом в субботу второго раджаба единственного года тысяча пятьдесят седьмого [3.VIII.1647] в гавани Корондьофийя слугою высшего правителя-мухаммадита ⁶⁵⁴, да дарует ему победу Аллах, господин счастья, пашой Ахмедом ибн Абд ар-Рахманом ал-Хайуни, да обласкает его Аллах по благости своей и щедрости". Послание закончено.

Он оставался при такой немощи и слабости до дневного времени пятницы шестого шавваля года тысяча пятьдесят восьмого [24.Х.1648], [когда] был смещен. Он пробыл у власти один год и девять месяцев.

С единодушного согласия войска к власти сразу же пришел паша Йахья ибн Мухаммед ал-Гарнати. Был он безнравствен, непристоен в речах, властен, ненавидел людей, говорил худое об ученых, шерифах, семействе пророка и обо всех достойных людях; он был и интриганом и мошенником, ссорившим людей друг с другом. Он пробыл правителем три года /288/ и несколько дней, но были они подобны тридцати годам по длительности тягот и утомления. В походы паша Йахья ходил дважды: один раз — на Гао, другой — на Бакбу. Но при всех тех походах Аллах, слава ему, защитил людей от зла, которое тот им стремился сделать.

Йахья выступил из Томбукту в поход на Гао в понедельник шестого джумада-л-ахира года тысяча шестидесятого [6.VL1650], придя к острову Дьинта после убиения шейха Ибрахима ибн Равана аш-Шибли, в третий день праздника жертвы, завершавшего год тысяча пятьдесят девятый [18.ХII.1649]. Из-за этого от паши отдалились сердца всех арабов и туарегов — и врагов, и друзей убитого. На том острове он оставался пять дней, а в пятницу десятого этого месяца [10.VI.1650] выехал с него. Бамбы мы достигли в пятницу [же] семнадцатого [числа] того же месяца [17.VI.1650] за восемь переходов; в ней мы провели одну ночь и утром в субботу восемнадцатого [числа] этого месяца [18.VI.1650] отправились от нее к Гао. Поздним утром в понедельник двадцатого [числа], [20.VI.1650] прошли мимо города Кабенга и города Тауса. В среду двадцать второго [числа], [22.VI.1650] мы стали возле города Бурем, а с жителями Гао встретились мы утром в четверг около Шаджарат ал-Бурдж. В пятницу мы стали в Тондиби и простояли в нем за рекой трое суток, а в понедельник выступили оттуда и переночевали за пределами города Гао. А в него мы прибыли утром во вторник, двадцать седьмой [день] сказанного месяца [27.VI.1650], за девять переходов. И совершил паша в Гао то, что совершил. [375]

В Гао наступил для нас, в ночь на пятницу, месяц раджаб [30.VI.1650]. А вышли мы из Гао, возвращаясь, в понедельник двадцать пятого [числа] этого месяца [24.VII.1650]. И шаабан начался для нас в городе Тауса, возле горы Дара, в ночь на субботу [30.VII.1650]. В Бамба мы прибыли днем в среду пятого того же месяца [3.VIII.1650], пробыли в ней семь дней, и паша сделал в ней то, что сделал. Мы выехали оттуда в среду двенадцатого [числа], [10.VIII.1650] и достигли гавани Догай в воскресенье шестнадцатого [числа] этого месяца [14.VIII.1650]. Мы оставались в ней четыре дня и вступили в город, /289/ Томбукту в четверг, двадцатый день месяца [18.VIII.1650]. И настало для нас новолуние почитаемого благословенного месяца рамадана ночью в понедельник, завершивший шаабан [28.VIII.1650]. Слава же Аллаху, господину миров!

Потом паша вышел из Томбукту в поход на Бамба поздним утром в субботу, двадцать третий день джумада-л-ула года тысяча шестьдесят первого [14.V.1651]. В тот день мы остановились тоже на острове Дьинта; задержались мы на нем двадцать дней, ожидая [завершения] некоторых дел войска, а в четверг, двенадцатый день джумада-л-ахира [2.VI.1651], выступили с него (новая же луна наступила в воскресенье). Мы направились в город Бамба, дабы застигнуть то, что в нем навредили бунтовщики из числа ал-берабиш и туарегов.

Паша написал войску, которое находилось в городе Гао, чтобы они его встретили с Дьяма-кой (это известная местность в Бамбе, с восточной стороны). Они откликнулись и явились; каидом их в то время был Рабах ибн Иса ал-Кауш. Мы дошли до Бамбы за семь переходов и стали в ней поздним утром в среду восемнадцатого сказанного месяца [8.VI.1651]. Но берабиши и туареги убежали от паши и рассеялись во все стороны. Паша посылал несколько раз объявить им о пощаде, но они не откликнулись. Тогда он отправил к ним каида Аллаля ибн Саида ал-Харруси — тот в это время был правителем города, но они отказались. Ведь некоторые из войска паши посылали к беглецам [сказать], чтобы те не откликались на его призыв, ибо он-де предатель. Да и печаль из-за убиения Ибрахима ар-Равани не прекратилась в их сердцах и не прекращается.

Затем пошел каид Гао с отрядом войска. Они все вышли из города ⁶⁵⁵, но тут разошлись во мнениях, и большинство возвратилось, не соглашаясь на поход открытым неповиновением, так что они едва не вступили в бой [друг с другом]. Мятежники утверждали, будто именно каид Рабах, его брат каид Мухаммед ал-Кауш и те, кто был единого мнения с ними обоими, подбили пашу прийти в Гао, желая теперь загнать воинов к нему в эту же минуту, /290/ чтобы с ними поступить, как пожелает того Аллах ⁶⁵⁶. [376]

Короче говоря, они застряли вместе с пашой в Бамбе, и он не находил возможности добиться хотя бы чего-нибудь из желаемого. Они с ним осталась до дня его отъезда в Томбукту; это был понедельник седьмого раджаба единственного [26.VI.1651]. Паша попрощался с войском Гас, прочел им фатиху — и они возвратились в свой город, отстранили помянутого каида вместе с кахийей, который ходил вместе с ним (тот был из числа людей правого крыла) ⁶⁵⁷, но до сего времени не прекратилась ненависть в их сердцах.

В Бамбе я заболел опасной болезнью, но затем Аллах Всевышний по милости и щедрости своей сохранил меня и излечил; увеличил тем Аллах искупление ради уважения к пророку и господину нашему Мухаммеду, да благословит его Аллах и да приветствует.

Мы направились в Томбукту. В гавань Корондьофийя мы пришли в пятницу восемнадцатого [числа] сказанного месяца [7.VII.1651], провели в ней ночь на субботу, а наутро в субботу я попросил у паши разрешения ехать домой из-за той болезни. Он дал мне разрешение, и после послеполуденной молитвы я сел на судно. Ночь на воскресенье провел я в селении Амдьяго из-за отсутствия сил доехать в том [своем] состоянии. Но утром в воскресенье я приехал в город и вступил в свой дом и застал семью свою такою, какой и хотел увидеть, — Аллаху слава и ему же благодаренье!

Паша же задержался в гавани до четверга двадцать четвертого [числа] сказанного месяца [13.VII.1651]. В городе он появился в настолько скверном положении, что объехал город вокруг верхом, по-старинному, издавна идущему обычаю, по причине неуверенности и заботы.

Как только он пришел к власти, так начал творить зло жителям Дженне без причины и без основания. Они возмутились против паши и его приказы бросали себе за спину (Т. е. "пренебрегали ими"), пока он не был смещен. Йахья очень хотел явиться к ним для сведения с ними счетов — но Аллах Всевышний не дал ему пути к тому. Тогда он сместил с должности каида Дженне каида Мухаммеда Тьимирро, велев тому явиться к себе. Тот приехал и отчитался перед пашой в поступлениях с той земли. Но паша его сместил с нее и заключил в тюрьму в /291/ стране Бapa, пока тот там не ослеп. Каид Мухаммед оставался правителем два с половиной года — Аллах же лучше знает. И в начале рамадана года тысяча пятьдесят девятого [8.IX—7.Х.1649] паша назначил каидом над Дженне Абд ал-Керима ибн ал-Убейда ад-Драи. И в его время скончались, как говорилось, шейх Ибрахим ибн ар-Раван аш-Шибли и подобным же образом каид Али ибн Рахмун ал-Мунаббихи.

В понедельник, последний день шавваля года тысяча [377] шестьдесят первого [15.X.1651], был смещен паша Йахья ибн Мухаммед ал-Гарнати; он оставался у власти три года и двадцать четыре дня.

С единодушного согласия войска в первый день зу-л-када священного в помянутом году [16.Х.1651] пришел к власти паша Хадду ибн Йусуф ал-Аджнаси. Он был любезен с людьми, почтителен с учеными, праведниками и всеми достойными людьми. Однако у него не было высоких помыслов. Войско забрало у него из рук казну и отдало ее в руки хакима Насира ибн Абдаллаха ал-Амаша сразу же по назначении паши Ахмеда упомянутого в счастливый дом совета, дабы был он каидом-амином и чтобы отвечал перед войском по праву за эту должность. И сместили они и каида Белкасима ат-Тамли из младших аминов.

Из тех, кто умер в дни паши Хадду из виднейших лиц, был каид Мухаммед ал-Араб ибн Мухаммед ибн Абд ал-Кадир аш-Шерги ар-Рапида; он скончался в середине сафара в году тысяча шестьдесят втором [13.I—10.II.1652]. А двадцать седьмого того же месяца скончался собрат наш и друг наш амин каид Белкасим упомянутый, да помилует его Аллах и да простит его по благости своей.

В среду второго раби ас-сани года тысяча шестьдесят второго [13.III.1652], в полдень, скончался кадий Мухаммед ибн Мухаммед ибн Мухаммед-Корей, да помилует его Аллах и да простит его по благости своей. А занял должность кадия он в пятьдесят лет и пробыл в ней семнадцать лет. А позднмм утром пятнадцатого того же месяца в сказанном году назначил паша кадием факиха Абу Зейда Абд, ар-Рахмана, сына факиха Ахмеда Могья, в счастливом доме совета, да направит его Аллах Всевышний прямым путем и да будет к нему благосклонен; /292/ в тот день жизни его было шестьдесят три года.

Поздним вечером в пятницу, первый день раби пророческого года тысяча шестьдесят третьего [30.I.1653], скончался паша Мухаммед ибн Мухаммед ибн Осман.

А в воскресенье седьмого зу-л-хиджжа священного, завершившего год тысяча шестьдесят второй [9.XI.1652], был смещен каид Абд ал-Керим ибн ал-Убейд с должности каида в Дженне; и назначен на эту должность каид Али ибн Абд ал-Азиз ал-Фараджи — в четверг семнадцатого мухаррама священного, открывшего год тысяча шестьдесят третий [18.ХII.1652].

В пятницу двадцать второго сафара года тысяча шестьдесят второго [3.II.1652] подъем воды достиг Мадого; а это двадцать второй день февраля (Так в тексте.). Однако он не достиг обычного места, до коего доходил обыкновенно. Напротив, вода стояла у гавани Йенди ⁶⁵⁸. Это дело поразительное, какого мы не видывали и о каком не слыхивали, чтобы оно [378] случалось раньше; оно из числа диковин времени и удивительных явлений его.

В дни паши Хадду открылись врата раздора со всех сторон и [из всех] мест — да ,судит Аллах нам и [прочим] мусульманам в этих событиях благополучие и спасение по благости своей!

В конце священного зу-л-када пода тысяча шестьдесят второго [4.Х—2.XI.1652] шейх Оалла ад-Думаси взбунтовался против людей Гао и сбежал от них в Сонгай к аскии Дауду со всеми, кто был там из хозяев скота — арабов, туарегов, фульбе и прочих. В середине священного мухаррама, открывшего год тысяча шестьдесят третий [2.ХII.1652— 1.I.1653], двинулся на них каид Мансур ибн Мубарак ас-Савваф, каид Гао, со своим войском. И последовало за ним для подкрепления пятьдесят стрелков из жителей Томбукту со смещенным [ранее] кахийей Ахмедом ибн Саидом ал-Мадасани. Они пришли в страну аскии, и он бежал от них и оставил город [свой] пустым. Но что 'касается Оаллы, то не /293/ добились они относительно его ничего. Они обратились вспять, а сказанный Оалла преследовал их, и неверующие, что были вмecтe с ним, осыпали их стрелами каждую ночь до Кукийи, а [там] он их оставил в покое.

Затем Хадду пошел в поход в землю Атьоро и совершил набег на всех, кто был там из арабов и туарегов, захватив их богатства. Они преследовали его немного, затем убоялись беды и вернулись. А было то в месяце рамадане помянутого года [26.VII—24.VIII.1653]. Но в этом же месяце возмутился дженне-кой Ангаба-Али против людей Дженне; он остался в городе Тьо у матанке Тьима. Да обратит Аллах все кары свои во благо!

В пятницу седьмого раби ас-сани в этом году [7.III.1653] брат наш факих Мухаммед Сади, сын родителя моего Абдаллаха ибн Имрана, причалил в гавани Кабары. Приехал он из Джнне из-за бельма на глазу своем по случаю приезда врача Ибрахима ас-Суси. В городе тот появился в ночь на субботу, и паша Ахмед, сын паши Хад-ду, поселил его в своем доме, почтил его и оказал ему высшее уважение и почет. Сказанный врач совершил нал братом операцию, и Аллах Всевышний избавил его и вывел eгo из [состояния] тьмы во взгляде. Брат пробыл в Томбукту три месяца и четыре дня, а паша Ахмед пожаловал врачу от себя тридцать три. мискаля с третью золотом. Затем он пожаловал брату при возвращении того на свою родину, в Дженне, сорок брусов соли и облачил его в парадное одеяние. Брат выехал из Томбукту в понедельник тринадцатого раджаба единственного помянутого года [9.VI.1653] после первой утренней молитвы. Родительница же его задержалась в жизни после его отъезда лишь два месяца и двадцать три дня.

Комментарии

638. Удас читает: “Hammou ben Аli” [ТС, пер., с. 382].

639. “День напоения” — второй день церемоний паломничества в Мекке: посещение долины Мина. Приходится на восьмой день месяца зу-л-хиджжа.

640. Текст дает: ли-л-^‘ авали. Удас перевел: “la region d'el-Aouali” [TC, пер., с. 383].

641. Удас читает: “за рекой Каликоро” (“derriere le fleuve Kalikoro”) [TC, пер., с, 383].

642. Текст дает: хатта раджа'а без дополнительного субъекта, что делает возможным и перевод 'пока не возвратился (оттуда] паша'.

643. Чтение по тексту рукописи С, что по контексту представляется более логичным. Удас предпочел чтение рукописей А и В, дающих “Kabara” [ТС, пер., с. 390].

644. Удас переводит: “ses ennemis qui, eux, ignoraient...” [ТС, пер., с. 390]. Об употреблении у хрониста выражений со словом ахл см. примеч. 580.

645. Удас читает: “Даборо” (Daboro) ![TC, пер., с. 391].

646. Речь явно идет о главе марабутского племени кунта, точнее — той его части, которая с середины XVI в. была преобладающей политической силой в Сахеле, к северу от г. Томбукту.

647. Улед-салим — одна из групп кочевых арабов Западной Сахары и Са-хеля.

648. Удас переводит: “roi de Dendi”. Однако такой перевод плохо сочетается с контекстом, говорящим о пребывании ас-Сади в области Масина, т.е. на другом конце излучины Нигера (см. [ТС, пер., с. 406]).

649. В тексте — кибар банбара. Удас предпочел чтение куффар банбара 'язычники-бамбара', ранее уже встречавшееся в текстах обеих хроник.

650. Идентификацию топонимов, упоминаемых в последующем тексте, см. [Пажар, 1961а, с. 74—80]. В то же время этот отрывок можно рассматривать как иллюстрацию дальнейшей “девальвации” мандингского по происхождению титула фаран — здесь, в Масине 40-х годов XVII в., его носят мелкие локальные правители, чуть ли не деревенские старосты.

651. Выражение “счастливый отряд” представляет своего рода штамп, использовавшийся в официальной переписке Марокко XVI—XVII вв. для обозначения всякой военной экспедиции.

652. Буквально “верховыми животными нашими, ногами нашими и копытами коней наших”.

653. Имеются в виду библейские племена Ад и Самуд, истребленные Аллахом за отказ последовать призыву его посланцев и уверовать в единого бога (Коран, VII, 63—76).

654. “Правитель-мухаммадит” — указание на происхождение саадидской династии от курейшитского рода Хашим, к которому принадлежал пророк Мухаммед.

655. Удас переводит: “trouver les revoltes qui tous avaient quitte la ville” |TC, пер., с. 440].

656. т.е. “расправиться с ними”, ссылаясь на волю Аллаха.

657. Оригинал: ва-хува мин ахл ал-йамин. Я следую здесь переводу Удаса, хотя возможен и перевод: “а был тот из числа людей почтенных”; ср. [ТС, пер., с. 441].

658. Я принял чтение рукописи С — марса йенди. Рукописи А и В, чтение которых принял Удас, дают мармасо йенди; см. [ТС, пер., с. 441, примеч. 1].