ИСТОРИЯ СУДАНА

ТАРИХ АС-СУДАН

ГЛАВА 11

Рассказ об имамах соборной мечети и мечети Санкорей в [хронологическом] порядке.

Что касается большой соборной мечети, то тем, кто построил ее, был султан ал-Хадж Муса, государь Малли. Ее минарет имеет пять уступов. Могилы примыкают к ней снаружи, с южной и западной сторон. Это обычай черных, жителей ал-Магриба: они погребают своих покойников только на участках, прилегающих к их мечетям по наружным их сторонам. /57/ Было то [194] (сооружение мечети. — Л. К.) после того, как Муса возвратился из хаджжа и овладел Томбукту. А когда возобновил ее строение справедливый факих кадий ал-Акиб, сын кадия Махмуда, он разрушил ее и объединил со всеми могилами на землях со всех сторон. И все это сделал мечетью, и намного ее увеличил.

Первыми, кто занимали должность ее имамов, были факихи-суданцы. Они были в ней имамами при державе людей Малли и часть [времени] правления туарегов. Последним имамом из их числа был в ней факих кадий Катиб Муса. Он оставался в звании имама сорок лет, не назначив себе заместителя хотя бы на одну молитву — из-за телесного здоровья, каким его наделил Аллах. Его спросили о причине того здоровья, и он ответил: "Я считаю, оно от трех вещей: я ни единой ночи не спал на воздухе во все четыре времени года; я не спал ни одной ночи, не умастив маслом свое тело, а после рассвета мылся горячей водой; я никогда не выходил к утренней молитве, не позавтракав". Так слышал я это от своего родителя и от факиха сейида Ахмеда, да помилует их Аллах Всевышний.

Катиб Муса разбирал дела между людьми только на своей площади Сусу-Дебай, позади своего дома, с восточной стороны. Для него воздвигли под большим деревом, которое там тогда было, помост. Он был из числа тех ученых Судана, которые поехали в Фес для изучения науки при державе людей Малли пo повелению справедливого султана ал-Хадж Мусы.

Его преемником в сане имама [был] (а Аллах лучше знает) дед бабки моей, матери родителя моего, достойный факих, добрый, верующий Сиди Абдаллах ал-Белбали. Он был (а Аллах лучше знает) первым белым, кто молился с людьми в той мечети в конце правления туарегов и в начале правления сонни Али. Он прибыл в Томбукту в обществе факиха, имама, кадия Катиба Мусы, когда тот возвратился из Феса вместе с двумя братьями своими — отцом Абд ар-Рахмана, известным как Альфа-Тонка, и отцом Мусы-Керей и Нана-Биро Туре. Хариджит сонни Али очень сильно почитал Сиди Абдаллаха; последний был из числа праведных рабов Аллаха, аскетичен и скромен. Он не вкусил ничего, что бы не было от трудов рук его.

Он обнаружил способность совершать чудеса и благодать. Однажды ночью к нему вошел вор и поднялся на пальму, /58/ бывшую во дворе его дома, желая украсть ее финики. Но он приклеился к пальме [и остался так] до утра. Сиди Абдаллах простил его, велел ему спуститься, и он ушел.

Из его благодати — то, что одно время в Томбукту вспыхнула болезнь, от которой мало кто выздоравливал. Однажды Сиди Абдаллах собрал дров, [принес] их в город на голове и продал. И всякий, кто зажигал эти дрова и обогревался ими, сразу же поправлялся и выздоравливал. Тогда он повторил [это]; и таким образом [продолжалось], пока люди не заметили это, не стали друг другу о том рассказывать и не устремились [195] толпами покупать эти дрова. И Аллах Всевышний ради благодати Сиди Абдаллаха снял с людей эту болезнь.

Преемником его в должности имама был не кто иной, как достойный, праведный шейх, добрый, аскетичный, верующий, просвещенный Аллахом Всевышним, святой Сиди Абу-л-Касим ат-Туати (а Аллах лучше знает). Жил он по соседству с соборной мечетью, с восточной стороны; между нею и его домом не было ничего, кроме узкой дороги, пробитой после того, как перед мечетью и примыкая к ней построено было помещение, в котором обучались дети.

А после того как он скончался, его преемником в звании имама был его ученик сейид ал-Мансур ал-Фаззани. А после него достойный, праведный сейид, добрый, аскетичный, чтец Корана, превосходный ученый факих Ибрахим аз-Зелфи; он был учителем моего родителя.

Сейид Абу-л-Касим был тем, кто устроил это кладбище, которое действует сегодня, после того как заполнилось прежнее кладбище, что вокруг мечети, и поставил на нем стену. Впоследствии стена разрушилась и не оставила следов. Абу-л-Касим — тот, кто начал чтение Корана целиком после пятничной молитвы вместе с чтением одной буквы из "Ишринийат".

Повелитель верующих аския ал-Хадж Мухаммед пожаловал в хаббус этой соборной мечети шкатулку, в которой были шестьдесят частей Корана из-за того полного чтения. Она осталась, и по ней читали до тысяча двадцатого года [16.III.1611 — 3.III.1612]. [Тогда] ее заменили другой, которую дал в хаббус ал-Хадж Али ибн Салим ибн Убайда ал-Месрати; и она находится сейчас в соборной мечети.

В один из дней повелитель совершил в соборной мечети пятничную молитву и задержался после ее окончания, дабы приветствовать достойного шейха имама сейида Абу-л-Касима ат-Туати. Он послал своего брата фарана Омара, чтобы тот сказал имаму о приходе повелителя ради приветствия ему. Омар застал Абу-л-Касима за чтением хвалы [пророку и] остановился перед ним, ожидая конца их [чтения]. Когда он задержался, повелитель послал следом за ним другого гонца, /59/ и тот громким голосом окликнул фарана, сказав: "Аския желает ехать!" Тот ответил ему громким голосом: "Они еще не кончили читать!" И выбранил его шейх самым суровым образом, сказав:, "Умерь свой голос! Разве не знаешь ты, что пророк, да благословит его Аллах и да приветствует, присутствует повсюду, где его славят? Ему было прочтено полустишие из сочиненных стихов — и я приблизил его восхвалением. И он у меня со мною!" А после окончания повелитель подошел к имаму и приветствовал его, а тот прочел ему фатиху.

Абу-л-Касим пробыл очень долго в том звании имама. Он был создателем чудес и благодати. Он устраивал трапезы, большая часть его угощения шла панегиристам из-за любви его к прославлению пророка, да благословит его Аллах и да [196] приветствует. Место славословий находилось близ его дома; и когда он слышал, как они славят [пророка], он выходил к ним с горячими лепешками, как будто они только что вышли из печи, даже если бы это происходило посреди ночи. Так что людям стало ясно, что это — из числа чудес.

Передают, что однажды верующие увидели, как с его одежд капает вода; а он совершал утреннюю молитву очень рано утром. Когда он кончил, его спросили о том, и он ответил: "Просил меня о помощи тонувший в тот момент в озере Дебо, и я его спас. И оттуда эта вода..." ⁴⁹⁸.

Сообщают, что люди столпились у его погребальных носилок темной ночью и толкались так, что все упали. Но носилки остались стоять в воздухе волею Творца — слава ему! — пока люди не встали и не поддержали их. И видели люди там многочисленную группу неизвестных — и было то из числа чудес его.

Скончался он, да помилует его Аллах Всевышний, в начале девятьсот двадцать второго года [5.II.1516—23.I.1517]. А факих ал-Мухтар ан-Нахви скончался в конце того года, как я о том прочел в одной из хроник. Но слышал я от одного факиха, который обладал памятью и интересом к познанию истории, что Сиди Абу-л-Касим скончался в девятьсот тридцать пятом году [15.IX.1528—4.IX.1529]. И что отец благословений факих Махмуд ибн Омар задержался после него [в сем мире ] только двадцать лет. И что не предстоял он людям на молитве (т. е. не был имамом. — Л. К.), после того как передал звание имама сыну дяди своего по матери имаму Анда-аг-Мухаммеду из-за немощи своих благословенных членов от старости, кроме как в похоронной процессии Сиди Абу-л-Касима и в похороны его помощника Файяда ал-Гадамси. Он был тот, кто молился над ними обоими.

Абу-л-Касим был погребен на новом кладбище. И на нем похоронены многие из /60/ достойных. Говорят, что с ним там [лежат] пятьдесят человек из Туата, подобных ему праведностью и набожностью. И подобным же образом, на старом кладбище, вокруг мечети, много достойных рабов Аллаха.

Передают, что один человек, шериф из членов дома пророка, да благословит его Аллах и да приветствует, уединился в старой мечети в [месяце] рамадане. Однажды ночью вышел этот человек справить нужду в заднюю дверь, в полночь. А когда вернулся, то обнаружил на всем кладбище сидящих людей, на них были белые рубахи и тюрбаны. Он прошел через их [толпу] к мечети; но когда оказался посреди них, один из них сказал ему: "Слава Аллаху! Как же ты попираешь нас своими сандалиями?!" Шериф снял [сандалии], пока не вошел в мечеть. Да помилует их Аллах Всевышний, да будет Он ими доволен и да дарует нам их благодать в жизни сей и будущей. Аминь!

Когда скончался ученик Абу-л-Касим а сейид Мансур, люди допустили его [погребение], так что был он погребен на этом [197] кладбище. В той ограде их [лежат] трое. Родитель мой, да помилует его Аллах Всевышний, сказал: "Наставник наш шейх Ибрахим аз-Зелфи тогда имел большой авторитет у жителей Томбукту из-за их твердой веры в него; а если бы не это, они не позволили бы похоронить его в том месте".

После смерти имама Сиди Абу-л-Касима люди большой соборной мечети сошлись на [кандидатуре] факиха Ахмеда, отца Нана-Сорко. Они изложили его дело отцу благословений кадию факиху Махмуду. Тот дал на него согласие, и Ахмед стал имамом в соборной мечети. А после двух месяцев его управления из Туата приехал сын сейида Абу-л-Касима. И та группа пришла к факиху, и сказали они ему: "Мы желаем, чтобы ты сделал нам имамом сына шейха!" Но он ответил им: "После назначения имама Ахмеда? Если вы от меня не отстанете, я всех вас брошу в тюрьму!" Тогда сын Абу-л-Касима возвратился в Туат. А через семь месяцев скончался упомянутый имам Ахмед, да помилует его Аллах.

И они сошлись на факихе сейиде Али ал-Геззули, а он был вновь прибывшим. Кадий факих Махмуд назначил его на должность имама; Али же назначил достойного факиха Усмана ибн ал-Хасана ибн ал-Хаджа ат-Тишити своим заместителем на те случаи, когда с ним, Али, случится что-либо извиняющее [его отсутствие]. Али был из праведных рабов Аллаха; когда приблизилась его кончина, он подарил Усману свои пятничные одежды.

У него был обычай: получать с молившихся в /61/ соборной мечети пятьсот мискалей от рамадана до рамадана. Но в один из рамаданов получил он лишь двести мискалей. Али изложил это факиху Махмуду. Когда тот пришел к пятничной молитве и завершил обряды мечети, он призвал муэдзина и велел ему: "Скажи этим мусульманам: ваш-де имам [стоит] этого; если вы не увеличиваете в добром направлении обычную его сумму, то [хоть] не урезайте его в ней! Дайте-де ему известные пятьсот сейчас же, сверх двухсот!" И составило [оно] в этот год семьсот мискалей.

Скончался Али, да помилует его Аллах Всевышний, после того, как пробыл в звании имама восемнадцать лет. И факих Махмуд сказал: "Достоин он отдельной ограды!" — и Али похоронили снаружи стен, с северной стороны. Затем факих Махмуд велел заместителю Али, Усману, быть постоянным имамом; но тот отказался. И сказал ему Махмуд: "Ты не уйдешь от меня, пока не укажешь мне того, кто заслуживает этого звания!" Усман указал ему на факиха Сиддика ибн Мухаммеда ибн-Тагили. Махмуд принял это, и Сиддик стал имамом в соборной мечети.

Он был по происхождению из Кабары, но родился в Тьентьи. Был Сиддик факихом ученым, достойным, добрым и праведным. Он переехал из Тьентьи в Томбукту, обосновался в нем [и жил] до самой смерти. Причиной переезда его было то, [198] что он изложил однажды один из вопросов фикха в своем медресе. И был там некий талиб, который переехал в Томбукту после того, как изучил у него то, что изучил. Затем он возвратился в Тьентьи и сказал: "Формулировка этого вопроса не такова, как слышал я от факихов в Томбукту..." Шейх сказал: "Какова же она?" Тот ответил: "Такая-то и такая-то..." Сиддик воскликнул: "Мы теряли нашу жизнь впустую!" Отсюда и переезд его в Томбукту, да будет доволен им Аллах. Между ним и заместителем [Усманом] завязалась дружба. Они любили друг друга во Аллахе Всевышнем и стали столь близки, что любой из них обоих, когда они завтракали, посылал свой избыток своему другу в его дом; и когда они ужинали, то [поступали] подобным же образом. И Сиддик приготавливался к пятничной молитве только в доме Усмана из-за силы привязанности [своей] к нему.

Позднее имам Сиддик выехал на восток, в хаджж. Он совершил хаджж, посетил святые места и встретился со многими из числа факихов и достойных лиц, в том числе с просвещенным ал-Бекри ас-Сиддики. Тот очень любил факихов Томбукту. Он начал спрашивать Сиддика о них и о положении их, пока не сказал ему: "Тот, кого назначил ты своим заместителем — предстоять людям на молитве за тебя, — достойный человек!" И когда имам возвратился из отсутствия и вошел в свой дом, к нему пришел его брат и друг, заместитель Усман, приветствовал его и восславил Аллаха за его возвращение в /62/ добром здравии; и сказал он Сиддику: "Моли Аллаха за нас! Ведь ты — тот, кто стоял на почитаемых стоянках!" ⁴⁹⁹. Но имам Сиддик ответил ему: "Напротив, ты — тот, кто будет молить за нас Аллаха. Ты — тот, о ком сказал просвещенный Аллахом Всевышним сейид Мухаммед ал-Бекри: "Достойный человек!"" Мне сообщил некий глубокий старец из жителей Томбукту, что ему говорил факих, аскет и наставник, дядя по матери родителя моего сейид Абд ар-Рахман ал-Ансари, сказавший: "Мне рассказал имам Сиддик, который сказал: "Мне сообщил просвещенный Аллахом Всевышним, вершина, Сиди Мухаммед ал-Бекри ас-Сиддики, что благосостояние Томбукту [заключено] в благосостоянии минарета большой соборной мечети; да не пренебрегают им жители его!"".

В сане имама Сиддик оставался около двадцати четырех лет, а Аллах лучше знает, и в начале управления кадия ал-Акиба он скончался, да помилует его Аллах Всевышний. И ал-Акиб утвердил [имамом] заместителя, факиха Усмана, после того как тот отказался, а кадий ему поклялся, что если он не будет им, то он, ал-Акиб, посадит его в тюрьму.

В девятьсот семьдесят пятом году [26.VII.1567—25.VI.1568] скончался сосед имама, наш дед Имран; имам молился над ним. И был Имран похоронен на новом кладбище, по соседству с Сиди Абу-л-Касимом ат-Туати. А в конце девятьсот семьдесят седьмого года [16.VI.1569—4.VI.1570] умер и он, [Усман]. Его [199] похоронили на старом кладбище, да помилует их Аллах Всевышний и да будет ими доволен.

Люди большой соборной мечети разделились между факихом Годадом ал-Фулани и факихом Ахмедом, сыном имама Сиддика. Кадий ал-Акиб выбрал Годада и утвердил его имамом в соборной мечети. Это был выдающийся из числа достойных рабов Аллаха. В должности имама он пробыл двенадцать лет.

А после его смерти в эту должность вступил имам Ахмед, сын имама Сиддика — по распоряжению кадия ал-Акиба. Он пробыл на ней пятнадцать лет, девять месяцев и восемь дней — десять лет при державе сонгаев (он был последним из имамов большой соборной мечети при их правлении) и пять лет в правление хашимитского султана Абу-л-Аббаса Мулай Ахмеда. Далее будут приведены даты правления их обоих и даты кончины их обоих — при рассказе о кончинах и датах в году тысяча двадцать первом [4.III.1612—20.II.1613].

Что касается мечети Санкорей, то ее построила одна женщина — богатая, обладательница [крупного] состояния, совершавшая множество благочестивых дел, как то передали нам в рассказе. Однако мы не нашли даты ее сооружения. Должность ее имама занимали многие из шейхов, да помилует их Аллах Всевышний и да простит он им. Что же до тех, последовательность [имен] коих мы знаем, /63/ то [был это] святой, праведный отец благословений, факих Махмуд ибн Омар ибн Мухаммед Акит. Он вступил на эту должность с разрешения факиха кадия Хабиба.

Потом был сын его дяди по матери имам Анда-аг-Мухаммед, сын факиха ал-Мухтара ан-Нахви. Махмуд передал ему эту должность, когда ослабели от старости его благословенные члены.

После того как скончался имам Анда-аг-Мухаммед, факих кадий Мухаммед, сын факиха Махмуда, приказал, чтобы должность имама занял сын имама — факих Мухаммед. Тот отговаривался недержанием мочи, и кадий заставил его представить этому доказательства. Факих ал-Акиб, сын факиха ал-Акиба, сына факиха Махмуда, дал о том свидетельство в пользу сына имама. Кадий Мухаммед принял это извинение сына имама, но возложил должность на его свидетеля и назначил того на нее.

А после смерти брата ал-Акиба, кадия Мухаммеда, повелитель аския Дауд возложил на ал-Акиба бремя должности кадия, и тот соединял оба звания до самой [своей] кончины. Он никогда не назначал себе заместителя на молитву; только во время болезни, [ставшей причиною] его смерти, велел он сыну брата своего, факиху, аскету Мухаммеду ал-Амину, сыну кадия Мухаммеда, предстоять на молитве. Но мать того, Нана-Хафса, дочь ал-Хадж Ахмеда ибн Омара, отказала. И мечеть несколько дней стояла без общей молитвы. Затем ученейший факих Мухаммед Багайого порекомендовал ал-Акибу назначить того, [200] кто бы предстоял людям на молитве. Но имам сказал: "Только чтобы им был ты!" Факих Мухаммед ответил ему: "Это невозможно из-за связанности обязательствами перед другой мечетью..." ⁵⁰⁰.

Тогда община сошлась на [кандидатуре] сына брата его факиха Абу Бекра ибн Ахмеда-Биро; они сделали его предстоятелем против его воли. Он помолился с людьми в полдень, после полудня, на закате и вечером — и бежал в ту же ночь в селение Тамбахури и скончался [вскоре] после этого.

Община поставила предстоятелем его брата, святого Аллаха Всевышнего факиха Абд ар-Рахмана, сына факиха Махмуда. Он был утвержден в должности и взял ее на себя. Он был очень болен, но ни единого раза не назначил себе заместителя, вплоть до захвата их [города] Махмудом ибн Зергуном.

После Абд ар-Рахмана на должность вступил факих Мухаммед ибн Мухаммед-Корей — до самой своей кончины. Небольшое время на молитве предстоял кадий сейид Ахмед. Потом должность занял его сын факих Мухаммед. А затем, после его смерти, на нее вступил факих Сантао ибн ал-Хади ал-Ваддани— с разрешения кадия Абд ар-Рахмана ибн Ахмеда Могья. И он — тот, кто в ней имамом сейчас. /64/

ГЛАВА 12

Что касается величайшего притеснителя и знаменитого колдуна ⁵⁰¹ сонни Али (с даммой на букве "син" без точек и кесрой на удвоенной букве "нун" — так я это слово нашел закрепленным в "Зайл ад-дибадж" ученейшего факиха Ахмеда Баба, да помилует его Аллах Всевышний), то он обладал великой силой и большой твердостью. Он был притеснителем, порочным, несправедливым, тираничным, кровожадным. Он убил столько людей, что счесть их может только Аллах Всевышний. Он преследовал ученых и праведников убийством, презрением и унижением. При рассказе о событиях девятого века в комментарии к "Ал-Джами ас-сагир" ал-Джалаля ас-Суйюти ⁵⁰² ученейший хафиз ал-Алками ⁵⁰³, да помилует его Аллах, говорит: "Слышали мы, что появился в ат-Текруре некий человек по имени сонни Али, [который] погубил рабов [Аллаха] и страну. Он вступил на царство в восемьсот шестьдесят девятом году [3.IX.1464— 23.VIII.1465]".

Передают со слов отца благословений, святого Аллаха Всевышнего, факиха кадия Махмуда ибн Омара ибн Мухаммеда Акита, что он, Махмуд, родился годом раньше [начала] правления сонни Али. Да, я видел в книге "Аз-Зайл", что он, да помилует его Аллах Всевышний, родился в восемьсот шестьдесят восьмом году [15.IX.1463—2.IX.1464], а скончался в ночь на пятницу шестнадцатого рамадана девятьсот пятьдесят пятого года [1 9.X.1548]. Закончено.

Сонни Али оставался на престоле двадцать семь либо [201] двадцать восемь лет, занимаясь походами и завоеванием стран. Он взял Дженне и пробыл в нем год и месяц. Он завоевал Тьентьи и дозволил дирма-кою въезд верхом и раз за разом; а обе эти привилегии не принадлежали никому, кроме одного только повелителя Сонгай. И завоевал сонни Али Бару и землю санхаджа — Ноно; их повелителем тогда была царица Бикун-Каби ⁵⁰⁴. Он завоевал Томбукту и все горы, кроме гор Дом; а последние оказались для него недоступными. Завоевал он и землю кунта и подумывал о земле Борку, но это ему не удалось. Последний из его походов был в землю Гурма.

Когда сонни Али вступил на престол, томбукту-кой шейх Мухаммед Надди написал ему письмо с приветом и благопожеланиями, прося его, чтобы тот не отбирал его, Мухаммеда, состояние себе, ибо последний-де из его, сонни Али, семьи. Когда же Мухаммед скончался и к власти пришел сын его, Аммар, он написал сонни Али противоположное тому, что писал его отец, говоря ему в своем письме: родитель-де унес с собою в ту жизнь всего лишь два куска хлопчатой ткани — только. А вся-де /65/ сила большая — у него, [Аммара], и тот, кто ему воспротивится, увидит, какова у него та сила. И сказал сонни Али своим соратникам: "Велика разница между разумом этого юнца и разумом отца его! И различие между речами их обоих — то же, что и между умами их..."

В восемьсот семьдесят третьем году, четвертого или пятого раджаба [29 или 30.I.1469], сонни Али вступил в Томбукту, это был четвертый или пятый год с прихода его к власти. В Томбукту он произвел великую, огромную и многочисленную порчy, сжег его и разрушил, перебив в нем множество народа.

Когда Акил услышал о приходе его, то пригнал тысячу верблюдов, вывел факихов Санкорей и увел их в Биру, сказав, что для него всего важнее их положение. В их числе шли факих Омар ибн Мухаммед Акит и трое его сыновей — благословенные факих Абдаллах, факих Ахмед (а он был старшим из них) и факих Махмуд (а он — младший из них годами, ему тогда было пять лет, он не мог ехать верхом и не мог идти пешком; его только несли на плечах, и нес его Хадду-Макканки), пока не дошли [до Биру]. А Хадду-Макканки был их рабом. В их числе шел их дядя по матери факих ал-Мухтар ан-Нахви, сын факиха Анда-аг-Мухаммеда; он знал в Биру имама аз-Заммури, да помилует его Аллах Всевышний, тот дал ему свидетельство на преподавание "Китаб аш-шифа" кадия Йияда, да помилует того Аллах Всевышний.

В день выезда ты [мог] видеть взрослого бородатого мужа, который, когда хотел сесть верхом на верблюда, дрожал от страха перед ним; когда же он садился верхом, то падал на землю при вставании верблюда. Потому что достойные предки держали своих детей в их комнатах, пока те не вырастали; и те не знали ничего о делах сей жизни из-за отсутствия их [детских] игр в пору их детства. Ибо игра в эту пору делает [202] человека разумным, и он смотрит на многие вещи. [Родители] сожалели о том и после того, как возвратились в Томбукту, дали детям свободу игры и освободили их от того принуждения.

А лживый тиран занялся избиением тех из факихов, кто остался в Томбукту, и их унижением. Он утверждал, будто они — друзья туарегов и их знать, а он их за то ненавидит. Он бросил в тюрьму мать факиха Махмуда, Ситу, дочь /66/ Анда-аг-Мухаммеда, и убил двух ее братьев — факиха Махмуда и факиха Ахмеда, сыновей факиха Анда-аг-Мухаммеда. Затем последовали ущерб за ущербом и унижение за унижением — прибегнем, же к Аллаху!

Однажды сонни Али велел привести тридцать девственниц — дочерей ученых, чтобы он сделал их своими наложницами. Он был в гавани Кабары и приказал, чтобы девицы были приведены только пешком. Они вышли — а они [до того] никогда не выходили из женской половины дома. Вместе с ними был слуга сонни Али, гнавший их, пока они не достигли некоего места, где девицы совсем уже не могли идти. Слуга послал к Али с сообщением о них, а тот велел их перебить — и все они были убиты: прибегнем же к Аллаху! Это место находится поблизости от Амдаго, с западной стороны; называется оно "Фана кадр ал-абкар" (Т. е. "гибель участи девственниц").

После выезда факихов в Биру сонни Али возложил обязанности кадия на факиха кадия Хабиба, внука сейида Абд ар-Рахмана ат-Тамими. Он очень уважал сына его дяди по отцу, ал-Мамуна, отца Амара-Айда-ал-Мамуна, так что не называл его иначе, как "отец мой". И после смерти сонни Али, когда люди спешили рассказать о его злодеяниях, ал-Мамун говаривал: "Я не скажу худого о сонни Али! Он был только очень хорош ко мне я не делал мне зла, как он его делал людям..." Он не поминал того ни добром, ни злом. И за то пользовался он великим уважением у отца благословений факиха Махмуда: за справедливость свою.

Сонни Али беспрестанно убивал факихов и унижал их до восемьсот семьдесят пятого года [30.VI.1470—19.VI.1471]. Все, кто уцелел из людей Санкорей, также бежали в Биру. А он послал в погоню за ними томбукту-коя ал-Мухтара Мухаммеда ибн Надди. Тот настиг их в Таджите; они сразились, и в той стычке лучшие из факихов погибли. Это — известная стычка при Таджите.

Потом сонни Али обратился против потомков кадия ал-Хайя, которые пребывали в Альфа-Конко, чиня им обиды и унижения. И многие из них бежали и направились в Такедду. А он заявил, что они отправились в ту область для того лишь, чтобы попросить помощи у туарегов и привести последних ради мщения ему. И сонни Али обратил меч на тех, кто остался, убил многих из них и бросил в тюрьму мужчин и женщин — [203] прибегнем к Аллаху! Говорят, что по этой причине в том месте до сего времени не выпадает дождь, который бы нес пользу.

Тридцать человек из числа лучших факихов бежали и направились в западную сторону. /67/ И бежали они, пока в один прекрасный день не достигли города Тьиби. Там они остановились под деревом для полуденного отдыха, голодные, и уснули. Затем один из них проснулся и сказал: "Видел я во сне своем этом, будто мы все сегодня вечером нарушили пост в раю..." И он еще не кончил свою речь, как вдруг [перед ними] послы растленного притеснителя верхами на своих конях — и они перебили всех тех. Прибегнем же к Аллаху, да помилует он всех тех факихов и да будет ими всеми доволен.

Однажды сонни Али заставил стоять на солнце в том месте (Т.е. в Альфа-Конко) факиха Ибрахима, правителя Альфа-Конко, сына Абу Бекра, сына кадия ал-Хайя, чтобы унизить его и причинить страдания. И увидел Али во сне отца Ибрахима, помянутого Абу-Бекра, который больно бил его, [Али], своим костылем, приговаривая: "Аллах рассеет твоих потомков, как рассеял ты моих!" И Аллах исполнил эту мольбу относительно сонни Али.

Что же касается тех, кто был в Альфа-Конко и бежал от него в Такедду, то они остались жить там, сделав [ее] своей родиной.

Но при всех этих несчастьях, что причинял он ученым, сонни Али признавал их превосходство и говорил: "Если бы не ученые, жизнь эта не была бы ни сладка, ни приятна!" Он оказывал благодеяния иным [из них] и почитал их. И когда он отправился против фульбе из племени санфатир, то послал, много своих женщин в подарок старейшинам Томбукту и некоторым ученым и праведникам, велев последним сделать их наложницами. И те, кто не уважает предписания веры своей, использовал их подобным образом; но кто следует велению своей веры, те женились [на них]. В числе последних был дед моей бабки, матери родителя моего, достойный сейид, добрый, аскетичный имам Абдаллах ал-Белбали; он взял в жену ту, кого ему послал сонни Али — имя ее было Айша ал-Фуланийя. От нее родил он Нана-Биру Туре, мать родителя моего. Отец еще застал [в живых] эту старуху; она была очень стара и слепа.

Среди черт характера этого лживого притеснителя была насмешка над верою своей: он оставлял пять молитв на вечер или на утро, а потом, сидя, несколько раз делал знаки рукой, называя названия молитв, затем произносил одно-единственное заключительное приветствие и говорил: "Вы знаете друг друга, так поделитесь [друг с другом]!"

А [еще] из черт его характера то, что он приказывал убить человека, даже если [сам] уважал он его более всех, без причины и без /68/ надобности. Впоследствии он сожалел о некоторых из них. И прислужники его, что знали его характер, получая [204] повеление убить того, о ком в будущем сонни Али стал бы жалеть, укрывали его и сохраняли. Когда же Али обнаруживал сожаление, они ему говорили: "Мы сохранили его для тебя, он не умер!", и он в этот момент радовался. Подобным образом делал он то не раз со слугою своим аскией Мухаммедом. Сколько раз он его приказывал убить, сколько раз приказывал его заточить в тюрьму, а Мухаммед всякий раз поступал ему наперекор из-за силы сердца своего и большого своего мужества, которые Аллах в него вложил характером и темпераментом. А когда обрушивалась на Мухаммеда со стороны сонни Али беда, мать его, Касаи, приходила к Нана-Тенти, дочери факиха Абу Бекра, сына кадия ал-Хайя, в Томбукту, прося последнего о молении за Мухаммеда — чтобы поддержал его Аллах Всевышний против сонни Али. "Если-де Аллах примет эту мольбу, то порадует он вас в потомках ваших и близких ваших, если пожелает того Аллах..." И Мухаммед сдержал это обещание в правление свое. Что же касается брата Мухаммеда — Омара Комдьяго, то он был совершенно покорен сонни Али, ибо был Омар разумен и тонок. И притеснитель никогда не чинил ему зла.

И подобным же образом поступил он также и со своим катибом Ибрахимом ал-Хидром; а тот был из Феса, он приехал в Томбукту и жил в нем в квартале большой соборной мечети на южной стороне, немного уклоняясь в сторону запада; а сонни Али утвердил его катибом. Однажды он велел Ибрахима убить и конфисковать все его богатство. Повеление его было исполнено, однако слуги спрятали Ибрахима до одного прекрасного дня, когда к сонни Али прибыла "Китаб ар-рисала" ⁵⁰⁵, а у него не было чтеца. И сказал он: "Если бы был жив Ибрахим с большим брюхом, мы бы не путались из-за этой книги..." Слуги ему ответили: "Он жив, мы сохранили его!" Сонни Али велел его представить. Ибрахим прочел книгу — и сонни Али возвратил его в его должность и подарил ему вдвое против того, что тот потерял из богатства. Но Ибрахим не обрел покоя и радости, кроме как в правление аскии Мухаммеда. А тот его оставил в его должности, любя и оказывая почет, до самой его кончины. Ибрахима сменил в той должности его сын Хауйя, но он возвратился катибом при наблюдателе аскии в Томбукту — на важной должности и с большой властью.

В Кабару сонни Али вступил в восемьсот восемьдесят втором году [15.IV.1477—3.IV.1478]. Это был год, когда моси вошли в Саму. В восемьсот восемьдесят четвертом году [25.III.1479—12.III.1480] сонни Али был в Тосоко; и в этом же году родился Айт-Хаид, сын сестры альфы Махмуда. И в этот год Махмуд постился [впервые], да помилует его /69/ Аллах. Он говорил о самом себе, [что] возраст его был (а Аллах лучше знает) семнадцать лет и из Кабары он выехал в восемьсот восемьдесят пятом году [13.III.1480—1.III.1481]. В этом году, в месяце джумада-л-ула [9.VII—7.VIII.1480], моси вступили в [205] Биру, а ушли они из нее в [месяце] джумада ас-санийа [8.VIII— 5.IX.1480]. Они осаждали ее месяц. [Царь их] потребовал от жителей жену, и они дали ему в жены дочь достойного сейида Анда-Надди ибн Али ибн Абу Бекра. Она осталась за ним до правления аскии ал-Хадж Мухаммеда; последний отобрал ее у моси после того, как повоевал их и разрушил их [столицу], и взял ее в жены. После осады моси сразились с жителями Биру, победили их, полонили их семьи и ушли. Люди Биру преследовали их, дали им бой и освободили от них семьи. Аммар ибн Мухаммед Надди был в тот день там; и был он сильнейшим из них отвагою и доблестью в сражении. Он первый настиг моси-коя и теснил его, пока не выручил семьи.

В этом году в месяце шаабане [7.Х.—4.XI.1480] альфа Махмуд выехал из Биру и возвратился в Томбукту. Он, да помилует его Аллах Всевышний, рассказал, что изучал "Рисалу" Ибн Абу Зейда у Айт-Хамида, так что дошел до [главы] о двух поклонах во время рассветной молитвы, когда пришли моси. Кое-что из нее он штудировал с Ахмедом ибн Усманом, но забыл он, с кем завершил ее изучение. Потом он начал изучение "Ат-Тахзиба" со своим братом.

В Томбукту вернулся также его дядя по матери факих ал-Мухтар ан-Нахви. Что же до родителя его, факиха Омара ибн Мухаммеда Акита, то он уже скончался там, [в Биру].

Когда Махмуд поселился в Томбукту после конца правления притеснителя, он написал своему брату факиху Абдаллаху — а тот находился в Тазахте, селении близ Биру, — веля ему приехать в Томбукту. Но Абдаллах ему написал, что в Томбукту он не поедет, ибо люди Санкорей порвали родственные узы и сыновние чувства детей и разделились в злословии между своими наставниками. А также, что он не станет жить там, где есть потомство сонни Али. А если уж и переедет в город, то обязательно поселится только в квартале большой соборной мечети по соседству с султаном ал-Уджли, отцом Омара-Биро, потому что характер у того прекрасный, и он, [Абдаллах], был им доволен, когда был его соседом в Тазахте; и оставался он там пока не скончался, да помилует его Аллах и да возвратит нам благословения его.

Когда отец благословений факих Махмуд поселился в Томбукту, он часто навещал кадия Хабиба, постигая у него науку, до тех пор, пока тот не скончался. Хабиб был его наставником и завещал ему, чтобы он был /70/ кадием после него и чтобы он не посещал баловней сей жизни в их жилищах — а это лишь ради отстранения зол от бедняков и неимущих; а он видел то, что из этого вытекает. И Махмуд последовал его завету, да помилует Аллах Всевышний их обоих и да дарует нам за них пользу в обоих мирах.

Затем сонни Али начал копать канал Рас-эль-Ма, дабы достигнуть Биру по каналу. Он занимался этим с усердием и старанием, с большой силой. Но вот пришла к нему весть, что [206] моси-кой задумал совершить на него поход со своим войском; известие застало его в местности, именуемой Шан-Фанаса, и в ней кончается канал. И Аллах уберег жителей Биру от беды с его стороны.

А сонни Али вернулся для встречи моси-коя. И встретился он с ним в Дьенке-Той, селении близ города Каба, за Рекой. Там они сразились, и сонни Али обратил моси-коя в бегство, и тот бежал; а он его преследовал, пока не вступил в пределы его земли. То [было] в восемьсот восемьдесят восьмом году [9.II.1483—29.I.1484].

Потом Али возвратился и остановился в Дире; затем он выступил из него на завоевание гор, как было сказано [выше]. Позднее он совершил поход в Гурму, победил их и разорил. Это был последний из его походов. И когда в восемьсот девяностом году он вышел из Батиры, то починил стены, что есть в Кабаре и называются "Тила".

В этом году выехал на восток ал-Хадж Ахмед ибн Омар ибн Мухаммед Акит для совершения хаджжа; а возвратился он во время смуты хариджита сонни Али — как то говорит ученейший Ахмед Баба в "Аз-Зайл".

А в восемьсот девяносто первом году [7.I.1486—27.XII.1486] Али схватил томбукту-коя ал-Мухтара ибн Мухаммеда Надди и бросил его в тюрьму. И в [восемьсот] девяносто первом же году имя сонни Али проклято было на Арафе ⁵⁰⁶, а присутствовал факих Абд ал-Джаббар-Коко. А в году восемьсот девяносто втором [28.ХII.1486—16.XII.1487] обратились к Аллаху Всевышнему с мольбою, направленной против сонни Али. И вступил он в пору упадка, пока не прошло его правление. [Дело] Тосоко произошло в восемьсот девяносто третьем году [17.ХII.1487—4.XII.1488]. В этом году жители Томбукту вошли в Хауки и оставались там пять лет. В их числе были святой Аллаха Всевышнего Сиди Абу-л-Касим ат-Туати, отец благословений факих Махмуд, его брат ал-Хадж Ахмед и другие, да помилует их Аллах Всевышний.

В восемьсот девяносто четвертом году [5.XII.1488— 24.XI.1489] умер Модибо-Дьянкаси. /71/

А в восемьсот девяносто восьмом году [23.Х.1492—11.X.1493] скончался сонни Али, сын сонни Мухаммеда-Дао, возвращаясь из похода на Гурму, после того как повоевал он дьогорани и фульбе и сражался с ними. Когда он достиг на обратном пути страны Гурма, его унес поток, бывший там на дороге и называемый Кони, и погубил его по воле Всемогущего, Могущественного — пятнадцатого [числа] мухаррама священного, открывавшего год восемьсот девяносто восьмой от хиджры [6.XI.1492]. Его сыновья вскрыли его живот, вынули его внутренности, наполнив его медом, дабы он не пахнул дурно. Но, как считают, Аллах Всевышний сделал то воздаянием за то, что сонни Али делал людям при жизни своей в дни высокомерия своего. Войско же его стояло в Багананийе. [207]

После него к власти пришел его сын, Абу Бакар Дао, в городе Данага. А счастливейший, ведомый прямейшим путем Мухаммед ибн Абу Бекр Туре (а говорят, также Силенке) ⁵⁰⁷ был из числа главных военачальников сонни Али. И когда его достигла эта новость, он задумал в глубине души [добиться] халифата; и ради этого прибегнул ко многим хитростям. И когда он завершил укрепление веревки тех хитростей, то направился против Абу Бакара Дао с теми, кто был с ним из его приближенных, и напал на того в помянутом городе в ночь на второе джумада-л-ула упомянутого года [19.II.1493], и обратил в бегство его войско. Абу Бакар обратился в бегство, достиг селения под названием Анкого — а оно поблизости от Гао — и стал там, пока не собралось к нему его войско. Затем он встретился с Мухаммедом в этой местности в понедельник четырнадцатого джумада-л-ухра [3.III.1493]. Между ними произошли сильная битва, и тяжкое сражение, и ужасная борьба, так что почти /72/ [все они] погибли. Потом Аллах даровал победу счастливейшему, ведомому праведнейшим путем Мухаммеду ибн Абу Бекру. Сонни Абу Бакар Дао бежал в Айан и оставался там, пока не скончался. И в тот день счастливейший, идущий праведнейшим путем захватил царство и стал повелителем верующих и халифом мусульман. Когда это известие дошло до дочерей сонни Али, они воскликнули: "Аския!" — что значит на их языке "не будет он!". И когда Мухаммед услышал это, то повелел, чтобы прозывали его только так, и говорили: "аския Мухаммед" ⁵⁰⁸.

Аллах Всевышний им рассеял печали мусульман и прекратил им их беды и тяжкие дела. Аския усердно занимался укреплением веры ислама и исправлением дел людей. Он дружил с учеными и спрашивал их мнения о том, что ему следовало [делать] из дела разрешения и управления.

Народ он разделил на подданных и войско, тогда как в дни хариджита весь он был военнообязанным ⁵⁰⁹. Он послал немедленно к хатибу Омару, чтобы тот выпустил заключенного в тюрьму ал-Мухтара ибн Мухаммеда Надди и чтобы последний явился к нему, дабы он, [аския], возвратил его на его должность. Хатиб сообщил, что тот умер (но говорят, будто хатиб поспешил с его убиением в тот же момент). Тогда аския послал в Биру за старшим братом ал-Мухтара—Аммаром; тот прибыл, и аския его возвратил на должность брата — томбукту-коем.

В конце восемьсот девяносто девятого [года] [12.Х.1493— 1.Х.1494] аския Мухаммед взял Дьягу при посредстве своего брата, курмина-фари Омара Комдьяго, и сразился с Букар-Матой.

А в месяце сафаре второго года десятого века [9.Х.1496— 6.XI.1496] он вышел в хаджж (а Аллах лучше знает). Он совершил хаджж к священному дому Аллаха с группой из [208] виднейших лиц каждого племени. Среди них был святой Аллаха Всевышнего Мори Салих Дьявара, да помилует его Аллах и да дарует нам благо за благословения его в обоих мирах. [Он был] уакоре по происхождению, а его город — Тута-Аллах, что в земле Тендирмы. Повелитель увидел благодать его в том пути — когда на них между Меккой и Египтом подул самум, высушивший всю воду, что была с ними, так что они чуть не умерли от жары и жажды. Аския послал к Мори Салиху, прося, чтобы тот предстательствовал пред Аллахом, дабы он напоил их ради святости пророка Мухаммеда, да благословит его Аллах и да приветствует. Но Мори Салих прогнал посланного сильнейшими упреками и сказал: "Святость его /73/ слишком велика, чтобы прибегать к ней в мирских делах!" Потом он обратился с молитвой к Аллаху — и тот сразу же напоил их ливнем, что пролился в желаемом количестве.

Воинов, которых аския увел с собою, было тысяча пятьсот человек, пятьсот конных и тысяча пеших. В их числе находились его сын аския Муса, хуку-корей-кой Али-Фолен и прочие. Что же касается денег, то их было триста тысяч золотом, которые взял он у хатиба Омара из денег сонни Али, бывших на хранении у хатиба. А что до того, что было во дворце сонни Али, то оно пропало совершенно, и из него не видели ничего. Аския совершил хаджж, посетил святые места. С ним вместе совершили хаджж те из этой группы, кому предписал это Аллах, в конце того года. И Мори Салих Дьявара, благословенный сейид, старательно возносил молитвы за брата аскии — Омара Комдьяго, которого аския оставил на царстве своем, крайне и предельно старательно, потому что Омар любил Мори Салиха, оказывал ему услуги и исключительно уважал его.

Повелитель раздал в двух священных городах милостыней сто тысяч золотом из тех денег. Он купил в благородной Медине сады и сделал их хаббусом для людей Текрура; сады эти там известны, и потратил он на них сто тысяч. А на сто тысяч он купил товаров и всего, в чем испытывал потребность.

В той благословенной земле аския встретил аббасидского шерифа ⁵¹⁰ и просил у того, чтобы он его сделал своим халифом в земле сонгаев. Тот дал ему согласие на это и велел ему на три дня отказаться от власти, которую тот имел, и прийти к нему на четвертый день. Аския так и поступил, и тот его сделал своим халифом, возложив на голову аскии бывшие у него колпак и тюрбан; и был Мухаммед истинным халифом в исламе.

Затем встречал он многих ученых и достойных [мужей], в том числе ал-Джалаля ас-Суйюти, да помилует того Аллах Всевышний. Он спрашивал их о разном из своих дел, и они дали ему решения по ним. Он попросил их молиться за него и получил множество благословений их.

Аския возвратился в [девятьсот] третьем году, вступив в Гао в месяце зу-л-хиджжа, завершающем год [209] [21.VII—18.VIII.1498], Аллах Всевышний устроил его царствование, он оказал аскии великую помощь и совершил для него очевидные завоевания. Он царствовал от канты до соленого моря на западе и над землями, [прилегающими] к ним обоим, и от предела земли Бендугу до Тегаззы и над областями их обеих. Все это он привел к покорности мечом и силой, как о том пойдет речь при рассказе о его походах. Аллах исполнял /74/ для него все его желания; и так же, как исполнялись его повеления во дворце аскии, исполнялись они во всем его царстве — вдоль и вширь, при полном спокойствии и обильном благосостоянии. Слава же тому, кто отличает того, кого пожелает, тем, чем пожелает! Он — обладатель великой милости!

В [девятьсот] четвертом году [19.VIII.1498—7.VIII.1499] аския Мухаммед предпринял поход против Насере — а это был султан моси. Вместе с аскией пошел благословенный сейид Мори Салих Дьявара. Аския велел ему сделать этот поход джихадом на пути Аллаха. Мори Салих не возражал ему и разъяснил все установления джихада. И повелитель верующих аския ал-Хадж Мухаммед попросил упомянутого сейида, чтобы был он посланным его к султану моси.

Мори Салих принял [предложение]. Он прибыл к Насере, в город его, и вручил ему послание аскии с предложением вступить в ислам. Насере сказал ему: [ответа-де не будет], пока он не посоветуется со своими предками, которые находятся в мире ином. И пошел Насере к дому идола их со своими советниками. А Мори Салих пошел вместе с ними, чтобы взглянуть, как тот будет советоваться с мертвыми.

Они совершили то, что совершали из жертвоприношений по своим обычаям. И явился им глубокий старец. Когда моси увидели его, они пали ниц перед ним, и Насере сообщил ему известие. И старец заговорил с ними на их языке и сказал: "Никогда я не соглашусь для вас на то! Наоборот, сражайтесь с ним, пока не погибнете вы до последнего или пока до последнего не погибнут они!" И сказал Насере благословенному сейиду: "Возвращайся к нему и скажи аскии, что между нами и им [будут] лишь война и сражение!" Потом, после того как люди вышли из того дома, Мори Салих сказал той особе, что явилась в образе старца: "Спрашиваю тебя ради Аллаха Великого — кто ты?" И тот ответил: "Я — Иблис ⁵¹¹, вводящий их в заблуждение, дабы умерли они в неверии..."

Сейид возвратился к повелителю аскии ал-Хадж Мухаммеду и сообщил ему обо всем, что произошло, и сказал: "Теперь ты должен сражаться!" И аския сразился с ними, разорил землю их и дома их и полонил их потомство. Все, кто пошел в этот полон, мужчины и женщины, стали благословенными. И в той области не было джихада на пути Аллаха, кроме одного этого похода.

В этом же году скончался кадий Хабиб, да помилует его Аллах, и аския назначил на должность кадия шейх [210] ал-ислама, /75/ отца благословений (Махмуда] на должность кадия Томбукту и его области. Мне рассказал тот, кому я доверяю, из числа собратий наших, что ему сообщил наставник мусульман факих Мухаммед Багайого ал-Вангари, да хранит его Аллах Всевышний, что это факих Абу Бекр, сын кадия ал-Хайя, указал повелителю, аскии ал-Хадж Мухаммеду, на факиха Махмуда, чтобы назначил того аския на пост кадия. Он говорил аскии: "Вот этот юноша — благословенный, достойный человек..." — и аския назначил того на это место. Закончена речь шейха ал-Вангари.

Дядя Махмуда по матери факих ал-Мухтар ан-Нахви в то время отсутствовал. Когда же он возвратился из отсутствия, то сильнейшим образом порицал факиха Абу Бекра, говоря ему: "Ты не указал на отца моего? Разве нет у тебя сына, достойного звания кадия? Почему же ты не указал на него?!" Отцу благословений [Махмуду] было в тот момент тридцать пять лет; в должности кадия он пробыл пятьдесят пять лет и скончался в девяносто лет, да помилует его Аллах Всевышний.

Место кадия выпало ему, [когда он был] имамом соборной мечети Санкорей. Впоследствии, в конце своей жизни, он отказался от последнего звания и назначил на пост имама сына своего дяди по матери факиха имама Анда-аг-Мухаммеда, сына ал-Мухтара ан-Нахви. И позже он не предстоял людям на молитве, кроме как при кончине святого Аллаха Всевышнего Сиди Абу-л-Касима ат-Туати — он молился над ним — и при кончине Файяда ал-Гадамси — над ним он молился [также]. Да помилует обоих их Аллах Всевышний!

На обратном пути из похода против Насере повелитель остановился в Тойе в [месяце] рамадане [11.IV—10.V.1499].

В [девятьсот] пятом году [8.VIII.1499 —27.VII.1500] аския ходил на Тендирму, захватил багена-фари Усмана и убил Дембу-Домбо, фульбе.

В [девятьсот] шестом [28.VII.1500—16.VII.1501] аския послал своего брата Омара Комдьяго в Дьялан, дабы сразился он с Кама-Фити-Калли, военачальником султана Малли, стоявшим над этим городом. Но тот отразил Омара, и последний ничего от него не добился. Омар послал известие повелителю, аскии, и остановился лагерем в Тинфаране — городе близ Дьялана, с восточной стороны. В нем и родился сын Омара, и был он прозван Тинфаран. Повелитель прибыл лично, сразился с Кама-Фити-Калли, победил его, разрушил город, захватил дворец султана Малли и взял в полон его семью. А в том полоне пришла Мариам-Дабо, мать Исмаила, сына аскии. Аския задержался там, пока не восстановил город; он его поместил на ином месте по сравнению с прежним. Затем он возвратился.

Что касается жителей Дженне, то при воцарении аскии Мухаммеда они добровольно подчинились ему.

Не ходил он в походы в [девятьсот] восьмом [7.VII.1402—25.VI.1503], девятом [26.VI.1503—13.VI.1504] и десятом /76/ [211] [14.VI.1504—3.VI.1505] годах. А в начале [девятьсот] одиннадцатого [4.VI.1505—23.V.1506] он совершил поход на Боргу (его называют также "Борбу"). В нем была взята его невольница Диакаран-Бенки, мать сына его, аскии Мусы. И умерли многие из лучших дьябербанда ⁵¹² и храбрейшие из них в этой борьбе между ними. Так что брат аскии Омар Комдьяго заплакал и сказал: "Ты погубил Сонгай!" Но аския ответил: "Напротив, я оживил Сонгай! Эти люди, которых видел ты, — разве была бы нам приятна жизнь в Сонгай, если бы они были в ней вместе с нами? Не следует нам делать это для них собственными руками. Потому и привели мы их в эту местность, чтобы они в ней уничтожили друг друга. И мы будем от них избавлены, потому что я знал относительно них, что нет бегства от смерти!" И тогда у брата его прошло то, что было из горя и печали. В это же время родился факих Мухаммед — сын отца благословений кадия факиха Махмуда, да помилует их Аллах.

В [девятьсот] двенадцатом [году] [24.V.1506—12.V.1507] аския не совершал походов. А в [девятьсот] тринадцатом [13.V.1507—1.V.1508] он ходил в поход на Галамбут, а это — Малли ⁵¹³.

В [девятьсот] пятнадцатом [21.IV.1509—9.IV.1510] отправился в хаджж шейх ал-ислам, кадий Махмуд ибн Омар. Его заместителями по повелению повелителя аскии ал-Хадж Мухаммеда были назначены: в звании имама — его дядя по матери факих ал-Мухтар ан-Нахви, а в звании кадия — кадий Абд ар-Рахман ибн Абу Бекр. Из хаджжа Махмуд возвратился 27 шаабана [девятьсот] шестнадцатого года [29.XI.1510]. И когда прибыл он в Гао, повелитель прослышал о нем (он находился тогда в Кабаре, известной гавани). Он сел на корабль и направился в Гао для встречи Махмуда и встретил его там. Затем отец благословений продолжил свой путь в Томбукту и вступил в свой дом в добром здравии и спокойствии. Многие из жителей Томбукту думали, что он передаст то звание имама своему помянутому дяде по матери. Но в полдень дня своего прибытия Махмуд пришел в мечеть и молился с людьми. А что касается кадия Абд ар-Рахмана, то он остался в звании кадия, но факих Махмуд ничего ему не говорил на протяжении десяти лет. Шейх Ахмед Бийокон (Так в тексте. Читай "Багайого") сообщил о том повелителю аскии ал-Хадж Мухаммеду. Тот послал в Томбукту своего гонца, повелев, чтобы кадий Абд ар-Рахман ушел с этой должности, а в нее вступил назначенный на нее факих кадий Махмуд. И первый ушел с должности, а второй в нее вступил.

Итогом [этого было то, что] возникли спор и ссора между кадием Мухаммедом ибн Ахмедом ибн / 77/ ал-Кадием Абд ар-Рахманом и Нефаа, [сыном] томбукту-коя ал-Мустафы-Корей, внуком шейха Ахмеда Бийокона, и кадий Мухаммед нападал. А Нефаа сказал: "Вражда эта — со времен дедов наших, когда [212] мой дед шейх Ахмед дал знать повелителю аскии ал-хадж Мухаммеду о поступке деда твоего кадия Абд ар-Рахмана, а аския сместил того. Вот что у тебя против нас!"

В [девятьсот] семнадцатом году [31.III.1511—18.III.1512] аския совершил поход против проклятого, объявившего себя пророком Тайенды и убил его в Диаре. И обстоятельства сложились [так], что старший сын Тайенды, Коли, отсутствовал, [будучи] в походе. А когда узнал, что произошло с проклятым отцом его, то бежал вместе с тем, что у него было из войска, в Фута — а это название земли недалеко от соленого моря, принадлежащей султану Джолоф ⁵¹⁴, и поселился в ней. Он непрерывно замышлял измену тому султану, пока не захватил его и не убил. И страна Джолоф разделилась на две половины: половиной завладел Коли, сын Салти-Тайенды, а другой половиною правил дамель ⁵¹⁵ — а это старший из военачальников султана джолофов. Коли стал в этой стране великим султаном, обладателем крупной силы. Их государство остается в этой области по сие время; а они — суданцы ⁵¹⁶.

Когда Коли скончался, ему наследовал его сын Йарим, а когда тот скончался, его преемником был Калайи-Табара, брат его. Последний был добродетелен, добр и справедлив; в справедливости он достиг высшего предела, и на всем Западе ему не знали в том подобного, за исключением султана Малли Канкан Мусы, да помилует их Аллах Всевышний. Когда же скончался Калайи, ему наследовал сын его брата — Коти, сын Йарима; а когда тот скончался, его преемником был его брат Самба-Лам — он стремился к полнейшей справедливости и запретил притеснение, совершенно его не допуская. Он оставался у власти тридцать семь лет, а когда скончался, его преемником был сын его Бубакар — последний — тот, кто правит в этой стране ныне.

Замечание. Тениедда-Салти-Йалалби, Нема-Салти-Урарби, Доко-Салти-Фирохи и Кодо-Салти-Уларби [были] выходцами из племени Диалло ⁵¹⁷ в земле Малли, а поселились в земле Каньяга. А когда убил /78/ повелитель аския Мухаммед проклятого [Тениедду], все они перебрались в Фута и там обосновались. В нем они находятся и поныне.

Что же касается Диалло, то они — лучшие из людей деяниями и натурой. Свойства их характера во всех отношениях отличаются от свойств характера прочих фульбе. Аллах Всевышний выделил их прекрасными качествами характера, благородством поступков и достойным похвалы поведением. Они ныне пребывают в той области, располагая великой мощью и большою твердостью. А что до отваги и доблести, то в них они не имеют подобных. И что касается клятвы и верности обещанию, то, как слышали мы, они в той стороне начинаются у Диалло и ими заканчиваются.

В конце [девятьсот] девятнадцатого [года] [9.III.1513— 25.II.1514] аския совершил поход на Кацину; а возвратился он [213] в [месяце] раби ал-аввал [девятьсот] двадцатого [26.IV—25.V.1514].

В конце [девятьсот] двадцать первого [15.II.1515—4.II.1516] он совершил поход на ал-Адалу, султана Агадеса. Возвращался аския в [году девятьсот] двадцать втором [5.II.1516— 23.I.1517]; и во время возвращения аскии против него возмутился Кота, правитель Лики, прозванный "канта". Причиной этого послужило то, что, когда канта прибыл вместе с аскией в свой город, возвращаясь из того похода, он ожидал своей доли в той добыче. Когда же его надежда на это не оправдалась, он спросил о своей доле денди-фари. Но тот ему ответил: "Поистине: потребуешь этого — обделаешься!" Канта смолчал. Потом к нему пришли его товарищи и сказали ему: "Где наши доли из этой добычи? Мы их до сего времени не видели... Разве ты их не спрашиваешь?!" А канта ответил: "Я их потребовал... Денди-фари мне сказал, [что] если я еще буду спрашивать долю, то провозглашу себя мятежником. Но один я не провозглашу себя мятежником — если вы себя объявите мятежниками вместе со мною, я спрошу [о добыче]..." Они сказали: "Мы все объявим себя мятежниками вместе с тобой!" Канта ответил: "Благослови вас Аллах: это то, чего я хотел!"

Он возвратился [снова] к денди-фари, но тот отказал. Те возмутились. Дошло до большой битвы между ними. Мятежники устояли и вышли из повиновения повелителю аскии ал-Хадж Мухаммеду — до конца державы Сонгай. И канта сам правил. В [девятьсот] двадцать третьем году [24.I.1517— 12.I.1518] аския ходил на них; но сонгаи от них не добились ничего.

В [девятьсот] двадцать четвертом [году] [13.I.1518—2.I.1519] аския отрядил брата своего курмина-фари Омара против Кама-Фатийи, и Омар того убил. Пятнадцатого рамадана [девятьсот] двадцать пятого года [10.IX.1519] аския высадился в Кабаре. В [девятьсот] двадцать шестом третьего раби ал-аввала [20.II.1520] умер его брат Омар Комдьяго; и святой Аллаха Всевышнего Мори Салих Дьявара скрывался от людей. Потом он вышел и, когда сидел в медресе, сказал своим талибам: "В этот день оставил /79/ владыка, господь мой, Омара и простил ему!" Омар любил этого сейида, оказывал ему услуги и исключительное почтение.

В тот день повелитель находился в Сонкийе — поселении позади Кукийи, в стороне Денди. И поставил он курмина-фари брата своего Йахью. Тот пробыл в этой должности девять лет и скончался при мятеже фари-мундио Мусы, когда последний незаконно выступил против родителя своего, повелителя аскии ал-Хадж Мухаммеда.

В [девятьсот] двадцать восьмом [году] [1.XII.1521— 19.XI.1522] умер Омар ибн Абу Бекр, султан Томбукту. В девятьсот тридцать первом [29.Х.1524—17.Х.1525] аския Мухаммед послал своего брата фарана Йахью в Кодьяру: там умер [214] бенга-фарма Али-Йомро. Когда Йахья вернулся, аския послал Али Фолена в Бенгу, чтобы забрать то, что осталось после погибшего Али-Йомро. Али Фолен просил повелителя, чтобы тот назначил своего сына Баллу бенга-фармой (в то время Балла был адики-фарма), и аския дал ему соизволение на [это]. Балла был известен меж своих братьев отвагою и доблестью — а был он из младших сыновей. Когда о назначении прослышали старшие братья Баллы, они пришли в гнев и поклялись, [что], когда Балла прибудет в Гао, они проткнут его барабан: то управление в их государстве занимало высокое место, и занимавший эту должность был в числе обладателей барабана [как знака своего сана]. Братья Баллы беспрестанно произносили о его деле завистливые речи — кроме одного [только] фари-мундио Мусы, а он был из них старшим.

Балла прослышал обо всех их словах. И он поклялся, что проткнет он зад матери того, кто пожелает проткнуть его барабан. Он приехал в Гао, а барабан был перед ним, и в него били, пока не достиг Балла известного места близ города — это была граница прекращения барабанного боя для всех барабанов, кроме барабана одного [только] аскии. Но Балла приказал своему барабанщику, чтобы тот не прекращал свое дело до ворот дворца повелителя ⁵¹⁸.

Начальники войска выехали верхами — те, что по обычаю их должны выезжать верхом для встречи подобных Балле [чинов]. В их числе были его братья, которые обещали проткнуть его барабан. И когда Балла приблизился к ним, каждый, кто по обычаю своему должен сойти с коня перед подобными ему [чином], сошел с лошади, дабы его приветствовать, — кроме фари-мундио Мусы. А он приветствовал Баллу, сидя на коне, и, наклонив слегка голову, сказал ему: "Я не говорил ничего; ты ведь знаешь — если бы я говорил, то обязательно бы сдержал свое слово!" Но ни один из братьев не мог предпринять против Баллы злое: /80/ вражда между ним и ими возникла из-за этого возвышения и из-за того, что Балла намного их превосходил храбростью в борьбе и на поле боя.

А положение уже сложилось так, [что] Муса отклонился от [верного] пути в отношении родителя своего, гневаясь на него и на его слугу бескорыстного Али Фолена за взаимные помощь и согласие, что между ними были. Он утверждал, что повелитель ничего не делает, иначе как по совету Али Фолена.

В конце своего правления аския Мухаммед ослеп, но никто об этом не догадывался из-за близости к аскии Али Фолена и его привязанности к нему ⁵¹⁹. Но Муса принялся запугивать Али Фолена и угрожать ему убиением; тот испугался его и в [девятьсот] тридцать четвертом [году] [27.IX.1527—14.IX.1528] бежал в Тендирму к курмина-фари Йахье.

А в девятьсот тридцать пятом [15.IX.1528—4.IX.1529] фари-мундио Муса восстал против аскии и уехал с некоторыми из братьев своих в Кукийю. Повелитель послал к брату своему [215] фарану Иахье ⁵²⁰ в Тендирму [сказать], чтобы тот прибыл и выпрямил кривизну этих юнцов. Йахья приехал, и аския повелел ему отправиться к ним в Кукийю, но подтвердил ему, чтобы он не был слишком крут с теми. Йахья прибыл к царевичам туда, а они встретили его боем, так, что он был ранен, и они его схватили. Йахья был брошен наземь ничком, обнаженный, и начал им говорить о том, что будет с ними из грядущего. В этом состоянии в головах у него стояли Дауд, сын повелителя, со своим братом Исмаилом и Мухаммедом Бенкан-Корей ибн Омаром Комдьяго. И Мухаммед говорил двум своим товарищам о "клевете" и лжи раненого. В таких-то обстоятельствах и сказал Йахья: "Моро-Бенкан-Корей (это слово в их языке — уничижительное) , ты, который приписываешь мне ложь! А разве потом, после, ты ее не услышишь никогда, разрушитель уз родства?!" Исмаил прикрыл его одеждой, и Йахья сказал, находясь в таком состоянии: "Я знал, о Исмаил, что сделаешь это лишь ты, ибо ты — укрепитель родственных уз!" Затем Йахья скончался, и повелитель назначил курмина-фари своего сына Усмана-Йубабо и послал его в Тендирму.

Потом Муса и его братья возвратились в Гао. И в конце этого года он отстранил повелителя, отца своего, /81/ в воскресенье, в день праздника жертвы [15.VIII.1529], перед молитвой. Повелитель был в месте моления, но Муса поклялся, что никто не будет молиться, пока он, [Муса], не возьмет власть, и его родитель передал ему [ее], и Муса стал в тот же момент повелителем, и люди совершили праздничную молитву.

Муса остался в своем доме, а аския-отец — во дворце; он не выходил из него [больше] в своей жизни, и пробыл у власти повелитель аския ал-Хадж Мухаммед тридцать шесть лет и шесть месяцев.

ГЛАВА 14

Затем аския Муса приступил к избиению своих братьев, и многие бежали в Тендирму к курмина-фари Усману-Йубабо. В их числе были Усман-Сиди, Букар-Кирина-Кирини, Исмаил и другие. Муса огорчился из-за того и сказал своим собеседникам: "Ведь брат мой Усман сам не приказывает, а поступает только по наущению своего окружения. Окружает же он себя только порочными и глупцами, и я боюсь усобицы между мною и им..." и он отправил к Усману своего гонца с письмом, извещая брата о своем вступлении на царство. Он дал посланному и другое письмо — к его матери Камсе — и сказал ему: "Когда Усман не примет письмо, тогда другое попадет к матери!" Ей он писал в этом письме, что он, [Муса], вступает под защиту ее и отца Усмана, дабы они поговорили с Усманом, чтобы тот не был причиною войны между ними обоими.

Гонец прибыл к Усману, но тот не обратил на него внимания, не повернулся к нему и не взял письмо, и гонец доставил [216] матери письмо, предназначенное ей. Когда она его прочла и узнала, что в нем, то пошла к Усману и заговорила с ним, сказав ему: "Я отниму у тебя грудь свою ⁵²¹, если только ты не отстранишься от противящихся твоему брату. Он ведь тебе не [только] брат — нет, [он] отец! Знаешь ли ты причину этого прозвания, что дали тебе? В день, когда я тебя родила, в нашем доме не было, чем подогреть /82/ питье для меня. А брат твой вышел и задержался с возвращением; и когда он пришел, твой отец ему сказал: "Куда ты сегодня ходил? Здесь с начала дня дожидается тебя гость..." И брат твой взял свой топор, пошел в рощу и набрал, чем согреть для меня питье. Поэтому я говорю тебе: он твой отец! И вот он рассчитывает на меня и вступает в мое покровительство, чтобы ты не был причиною войны между тобой и им..."

Усман прислушался к ней, повиновался и велел привести гонца. Он встал и спросил [того] о здоровье аскии — а то был обычай их, когда они повинуются [правителю]. Ему гонец прочел послание, и Усман решил поехать к аскии. Он снарядил свои суда и, собрав полностью свои припасы, выступил с войском своим в путь. Но немного спустя его гриот запел, и Усман очень разгневался, чуть не лопнув от ярости. И сказал он своим спутникам: "Разгрузите то, что на судах! Моя голова эта никогда не будет покрыта прахом в честь кого бы то ни было!" — и возвратился в свой дворец.

Он в самом деле возмутился, так что в этом не приходилось сомневаться. Посланец возвратился в Гао и сообщил аскии о том, что произошло; а аския стал приготовляться к движению на Тендирму.

Вспыхнула усобица, и неизбежна сделалась война. Аския повел войско; и когда он приблизился к Томбукту, его встретил шейх ал-ислам, отец благословений, кадий факих Махмуд ибн Омар, да помилует его Аллах Всевышний, в городе Тирьи, чтобы примирить аскию с его братьями. Но когда сейид сидел у аскии, то повернулся спиной [к тому], а не обратился к нему лицом своим. Муса спросил: "Почему ты повернулся ко мне спиной?" Кадий ответил: "Я не обращусь лицом к отторгнувшему повелителя верующих от власти его..." Аския сказал ему: "Я сделал то только из страха за себя. Сколько лет он ничего не делал, кроме как то, что советовал ему Али Фолен. И я боялся, что однажды он посоветует недоброе обо мне; потому я и сверг аскию..." Кадий попросил у Мусы прощения для его в этом — разрыв родственных уз и порча по [всей] земле. Муса же сказал ему: "Подожди и потерпи, пока они не обожгутся о солнце; тогда они поспешат в тень..." Он поднял перед кадием покрывало со [связки] больших отравленных дротиков и сказал: "Это — солнце, а ты — тень. И когда они прибегнут с надеждой к тебе, тогда я их прощу!" И когда Махмуд увидел, что аския твердо решился на войну, он возвратился в Томбукту. [217]

А Муса выступил на мятежников с этой стоянки. Он остановился в Тойа и услышал, что курмина-фари Усман решил прийти к нему для сражения. И появились на /83/ его лице испуг и раскаяние. А балама Мухаммед-Корей сказал ему: "Вместе с твоим братом Усманом есть два человека — Букар-Кирина-Кирини и другой, я забыл его [имя]. И даже если бы Усман был с тысячей человек вместе с этими двумя или одним из них двоих, а ты — с десятью тысячами человек, он бы тебя победил. Если же дело было бы наоборот, ты бы победил его!"

Они еще не закончили этот [царский] прием, как увидели в [виде] миража некую личность: она то появлялась, то скрывалась, пока не приблизилась к ним, — и вот [перед ними] упоминавшийся Букар-Кирина-Кирини. Он сошел с коня и поднял прах пред аскией. Аския сказал: "Что тебя привело?" Тот ответил: "Неприязнь к тебе и не неприязнь к Усману. Я пришел, только спасаясь от погибели, и не буду вместе с людьми заблудшими..." (Коран, IX, 44). Аския ему сказал: "А почему?" Букар ответил: "Потому что все люди разумны!" Затем пришел другой и сказал подобное тому, что сказал первый. И аския Муса в ту минуту возрадовался великой радостью.

Потом прибыл Усман, и они сразились между Акегеном и Кабарой в [девятьсот] тридцать шестом [году] [5.IX.1529— 24.VIII.1530]. И среди них умерло множество народа, в том числе Усман-Сиди и другие. А Исмаила увез в Биру магшарен-кой, муж его сестры, Кибина (а это — Кибина-Нкаси, сын сестры Акиля). И оставался Исмаил там до времени правления аскии Мухаммеда-Бенкан. А что касается курмина-фари Усмана, то он бежал, и вместе с ним бежали Али Фолен, бенга-фарма Балла и другие. Усман достиг Томни и оставался там, пока не скончался в девятьсот шестьдесят четвертом году [4.XI.1556— 23.Х.1557]. Али Фолен отправился в Кано; он решил совершить хаджж и обосноваться близ благородной Медины. Но судьба стала между ним и тем [намерением], и он скончался в Кано.

Что же касается бенга-фармы Баллы, то он вернулся в Томбукту и попросил защиты у отца благословений, кадия факиха Махмуда. Кадий послал к аскии (а тот был в Тила), прося прощения для Баллы. Аския ответил: "Все, кто входит в дом кадия, получат пощаду — кроме одного только Баллы!" Балла поднял книги, что были в его присутствии, на голову свою и сказал: "Я вступаю под защиту этих книг!" Кадий снова послал к аскии с этим известием, но тот отказал. И сказал Балла отцу благословений: /84/ "Будь моим свидетелем во всем, что ты видел, я это делал, лишь спасаясь от того, чтобы быть убийцей самого себя. А теперь пусть он делает то, к чему приступил!" И он сам отправился к аскии; [там] посовещались, и Балла вошел и случайно встретил сына его, Мухаммеда ибн Аскию-Мусу, стоявшего у изголовья аскии и говорившего ему: "О [218] батюшка, не убивай отца моего, бенга-фарму!" А когда Балла приблизился к аскии, его встретил сын последнего — упомянутый Мухаммед, говоря ему: "Да дарует тебе Аллах жизнь!" Но Балла ему ответил: "Наоборот, сынок, смерть моя неизбежна. Потому что я никогда не сделаю трех дел: я не назову его аскией; я не возложу на свою голову прах в честь его; я не поеду верхом позади него!"

Аския велел схватить Баллу и затем убил его. Говорят, он его убил в Альфа-Конко вместе с Альфага-Донко ибн Омаром Комдьяго. Оба они были сыновьями [его] дядьев по отцу и теток по матери; матери их обоих были фульбе. Муса приказал выкопать очень глубокую яму в том месте, и оба они были в нее брошены живыми, засыпаны и умерли. Прибегнем же к Аллаху!

Затем аския убил дирма-коя Данкару и бара-коя Сулеймана. Мухаммеда-Бенкан-Корей он назначил курмина-фари. Потом аския возвратился в Сонгай через землю Дженне. Когда он достиг Тирафи, его встретил святой Аллаха Всевышнего фа-ких Моримага-Конгой со [своими] талибами; они вышли из Тьентьи. Факих приветствовал аскию и, по их обычаю, вознес молитву за него. Потом шейх сказал аскии: "Просим у тебя ради истины Аллаха Всевышнего и посланника его, да благословит его Аллах и да приветствует, чтобы ты простил дирма-коя и бара-коя. Оба они справедливы к жителям земель их обоих; те очень ими довольны. И оба они участвовали в междоусобице не по своему желанию, а, напротив, боясь за себя, против воли и насильно. У них не было возможности остаться позади фарана Усмана..." Аския ответил ему: "Оба они отвергли руку мою и были впереди [других]!" Шейх ему сказал: "Не делай этого и не отвергай мое заступничество!" Аския ответил: "Это неизбежно!" И когда шейх отчаялся, он сказал аскии: "В городе Тьентьи я живу со времени сонни Али, и лишь в правление твоего отца, счастливейшего, благословенного, повелителя верующих аскии ал-Хадж Мухаммеда, достигли [мы]_: отдыха, здоровья и спокойствия. Мы молились о даровании ему победы и долгой жизни, испрашивали, будет ли у него благословенный сын, в коем [соберутся] пожелания мусульман. Нам было отвечено: "Да!", и ты был нам назван. Когда молились мы за аскию Мухаммеда, /85/ мы молили о даровании тебе сана халифа после него. Аллах услышал наши мольбы. А теперь, когда ты обманул наши усилия и отказал нам в защите, мы не перестанем воздевать к небу руки, которые воздевали к Аллаху Всевышнему с мольбой за тебя, с проклятием тебе!" И они встали и вернулись [к себе].

Вечером аския Муса выехал. А бена-фарма Исхак ибн Аския ал-Хадж Мухаммед выдвинулся со своего места, так что присоединился к курмина-фари Мухаммеду-Бенкан и дернул того сзади. Курмина-фари обернулся к нему и сказал: "Что тебя побудило к этому поступку? Ты выехал ко мне со своего [219] места [в процессии] и тянешь меня сзади!" А Исхак ему ответил: "Огорчение поступком этого шейха, который он совершил в отношении аскии, обращаясь с последним высокомерно. Аския его терпел только от страха. Клянусь Аллахом, если бы в тот момент с шейхом имел дело я, я бы его убил, даже если бы мне вечно быть [за то] в [адском] огне!" Когда они остановились на ночлег, собеседники, по своему обычаю, явились к аскии для вечерней беседы. И курмина-фари рассказал Мусе об обстоятельствах, которые обрисовал [ему] бена-фарма. А аския сказал: "Клянусь Аллахом Великим! Нисколько не боялся ни один волос на теле моем! И однако, когда бы он видел то, что увидел я, когда с ним говорил, он тут же умер бы со страха и с испуга..." И сказал он курмина-фари: "Видел ли ты его руки, которые он поднял к плечам своим?" Курмина-фари ответил: "Да..." Аския сказал: "Он отталкивал ими двух львов на плечах своих, что поднимали ко мне свои лапы, раздвинув пасти свои... Я не видел им подобных ни величиной, ни клыками, ни когтями! Потому-то и велел я шейху, чтобы удалился он в свое жилище" (а факихи возвратились в Тьентьи в гневе на Мусу).

А когда аския прибыл в Гао, он начал избивать оставшихся из своих братьев. Они опечалились его делом и начали задумывать хитрость в отношении того. [И так] — до одного [прекрасного] дня, [когда] аския схватил фарана Абдаллаха, сына аскии ал-Хадж Мухаммеда и единоутробного брата Исхака. И все оставшиеся сошлись на том, что, если аския того убьет, ни восстанут /86/ против него и убьют его. И вот однажды Муса призвал Исхака и положил перед ним тюрбан и рубаху с двумя фалдами, сказав ему: "Твой брат фаран Абдаллах — трус. Мы его задержали в некоем месте, а он умер с перепуга..."

Исхак ушел к тьяга-фарме Алу-Саю, сыну повелителя аскии ал-Хадж Мухаммеда, и, плача, ему сообщил [то]. А тот сказал: "Замолчи! Разве ты женщина? Это — последний среди нас, кого он убил, и после него он уже никогда не будет убивать!" Они [все] договорились и тайно выступили против Мусы, так что убили его в селении Мансур (а аския в нем убил баламу Мухаммеда-Кореи, и тому наследовал балама Мухаммед-Денди-Май, сын аскии ал-Хадж Мухаммеда) при содействии Мухаммеда-Бенкан в среду двадцать четвертого шаабана [девятьсот] тридцать седьмого года [12.IV.1531]. К тому дню продолжительность его царствования составила два года, восемь месяцев и четырнадцать дней. Тем, кто осуществил убиение, был упомянутый шао-фарма Алу. И к власти пришел счастливейший, благородный аския Мухаммед-Бенкан ибн Омар Комдьяго в день смерти аскии Мусы, в помянутую дату.

Дело в том, что, когда братья Мусы договорились о его убиении, обеспечивал им то старший из них — шао-фарма Алу. Он заявил: "Я в него брошу дротик во время верхового выезда. Если я по нему промахнусь, то все вы бросайте в меня железом, чтобы я умер, — и вы спасетесь от его злобы..." Он бросил [220] [дротик] и попал аскии в левое плечо, а аския в тот момент беседовал с бара-коем, приказав тому быть сбоку себя в процессии. Бара-кой обернулся и увидел торчащий в плече аскии дротик и текущую кровь. Но Муса не повернулся и не подал виду сам, что в него попала малейшая из вещей, — из-за своей твердости и силы сердца своего.

Бара-кой бежал, аския же желал с ними сразиться. Но левая его рука не в состоянии была держать поводья. Он уехал в свое жилище, вынул железо, прижег рану и перевязал кость. Ночь он ту провел в приготовлении к войне и сражению со своими братьями на [следующее] утро. Он не смежил глаз от гнева и ярости, поклявшись (и повторяя это), что наутро кровь потечет и польется. Когда же наступило утро, аския Муса перепоясался оружием и вышел. Между ним и ими завязалась борьба. Они сразились, братья победили его и обратили в бегство, он же бежал. А братья его преследовали, схватили и убили и вернулись. И тьяга-фарма обнаружил курмина-фари на месте аскии среди столбов [царского помоста]; тому это велел его брат Усман-Тинфаран, дабы он был аскией. Но курмина-фари отказался /87/ наотрез. Он сказал Усману: "У нас нет способности противостоять этим людям!", имея в виду детей дяди своего пo отцу.

Усман поклялся курмина-фари, что если тот не вступит на престол, то вступит он, [Усман], даже если младший не должен быть над головою старшего ⁵²². И курмина-фари вступил на престол и стал на место аскии. Но когда вернулся тьяга-фаран (sic! — Л. К.) и издали увидел его на нем, то заявил: "Я не стану ломать дерево собственной головой, [чтобы] кто-то ел его плоды!" Усман-Тинфаран приблизился и сказал своему брату: "Выйди с помоста аскии!" — и ударил его по голове древками своих дротиков, и тот сошел. Но когда тьяга-фарма хотел вступить на то место, Усман швырнул в него сзади дротик и попал в него; и тот обратился в бегство. На престол возвратился Мухаммед-Бенкан, люди ему присягнули, и он утвердился государем.

А тьяга-фарма в бегстве своем достиг людей гавани и попросил их, чтобы они прижгли ему рану. Но гиме-кой схватил его, серпом отрезал ему голову и принес ее аскии. В тот момент аския поблагодарил гиме-коя за его деяние и некоторое время выжидал; затем убил его и вместе с ним перебил большую группу его людей.

Мухаммед-Бенкан выселил из царского дворца своего дядю по отцу аскию ал-Хадж Мухаммеда и вступил во дворец [сам]. А аскию ал-Хаджа он сослал на остров Канка — местность неподалеку от города, с западной стороны, и заточил его на нем. Брата своего Усмана он поставил курмина-фари, и последний оставался в этом сане, пока аския оставался у власти.

Аския послал в Биру [просить], чтобы вернули Исмаила, и того доставили в Сонгай; ибо был он его товарищем и другом [221] со времен детства. И Мухаммед-Бенкан поклялся Исмаилу на Коране, что никогда не замыслит против него измену. И дал ему в жены свою дочь Фати.

Он повелел, чтобы дочери аскии ал-Хадж Мухаммеда присутствовали в его собрании, когда он в нем сидел. Головы их были не покрыты, и ему кричала Йана-Мара: "Один отпрыск страуса всегда лучше, чем сто цыплят курицы".

И та царская власть стояла превосходно. Аския расширил ее, украсил ее и добавил к ней больше челяди, чем бывало раньше ⁵²³, и парадные одежды, различные музыкальные инструменты, певцов и певиц и множество подарков и милостей. В его дни снизошла благодать: в эти дни открылись врата изобилия и излились [потоки благ].

Ибо повелитель верующих аския ал-Хадж Мухаммед не раскрывал грудь свою благам мира сего из боязни [дурного] глаза и препятствовал и запрещал /88/ то своему брату фарану Омару, говоря ему: "Не выставляй себя на погибель от сглаза!" Что же касается аскии Мусы, то он со времени, как пришел к власти, не достиг даже единой минуты покоя из-за враждебности близких — а это величайшее несчастье сей жизни; это вражда вечная, она не пройдет и не прекратится. Каждую минуту аския Муса пребывал в страданиях души и в заботе об опасности — с озабоченностью, печалью и предосторожностью. И остерегался он, пока не прошел путь свой.

А счастливейший государь отличался страстью к походам и джихаду. Он их проделал очень много, так что это надоело сонгаям, и они испытывали к этому отвращение. Он лично совершил поход на канту. Он и канта сразились в Уантармасе (название местности). Канта обратил аскию в постыдное бегство, и он бежал со своим войском; а те его преследовали, пока не настигли их в болотистой местности. Сонгаев спас лишь Аллах Всевышний. Аския не смог перейти болото на лошади, сошел [с нее], и его нес на своих плечах хи-кой Букар-Али До-до, пока не переправил его через это место. Войско канты отстало от них, но что до войска аскии, то воины рассеялись во все стороны.

Где бы ни проводил аския ночь в день этого бегства, сказанный Букар-Али протягивал свою ногу, и Мухаммед-Бенкан, положив на нее голову, беседовал с ним, пока не сказал: "Этот разгром, что на меня обрушился только что, со всеми этими затруднениями приводит меня в меньшую ярость, чем то, что скажут жители Томбукту в минуту, когда к ним дойдет весть о них. Какой-нибудь смутьян скажет другому, когда соберутся они позади мечети Санкорей..." (и аския назвал Бозодайю, такого-то и такого-то, потому что он знал обо всех обстоятельствах города, ведь он жил в Санкорей в молодости своей ради учения): ""Слышали ли вы, о молодцы, что только что случилось у Маранкана-Корей с кантой?" Слушатели скажут: "А что с ним только что произошло?" И рассказчик ответит: "Канта [222] обратил его в [такое] бегство, что он чуть не умер; а войско его все погибло!" А они скажут: "Теперь не будет беды тому, кто воспротивится аскии Мухаммеду: он /89/ тот, против кого [сам] совершил поход..."" ⁵²⁴. Аския сказал хи-кою Букару-Али Додо: "Я как будто смотрю на их беседу..." Потом он прибыл в Гао. Но позднее никто из аскиев не совершал походов на канту.

Затем аския Мухаммед-Бенкан совершил поход на Гурму. Когда он достиг мест их обитания, то выслал разведчиков, дабы они проведали о неверующих. Разведчики принесли вести о тех; но и неверующие уже прослышали об аскии и подготовились к сражению. Аския пришел в Биру, а разведчики возвратились и сообщили ему о приходе неверующих. Тогда он вторично отправил разведчиков, но они немедленно вернулись и сообщили о близости тех. Аския послал к Данколоко — а он тогда был "господином дороги" ⁵²⁵, — [с тем] чтобы тот остановил их, мятежников. Но гонец нашел Данколоко играющим в суданский чатранг ⁵²⁶, и тот из-за своего увлечения той игрою не обратил внимания на гонца, пока неверующие сильно не приблизились. Аския сам поскакал к Данколоко, крича: "Что это такое? Ведь неверующие уже к нам приблизились!" Но Данколоко не произнес ни слова, пока не закончил свою игру. [Тут] он встал, обернулся к аскии и сказал: "Или ты, такой-то трус, не заслуживаешь того, чтобы быть повелителем?!" И тут же совершил из военных приемов то, что совершил, и неверующие были обращены в бегство и показали спины. Данколоко сказал аскии: "Вот они дошли до тебя, и делай с ними, что желаешь!" И конница их преследовала, и воины избивали их до утра.

А аския боялся Данколоко великим страхом. Когда немного спустя он возвратился в Гао, пришло известие о смерти кала-тьяги. И аския сказал Данколоко: "Аллах советует мне [поставить] на это место только тебя. Ты — кала-тьяга!" Тот ответил: "Горе тебе! Разве не осталось у тебя желания для походов?!" Но аския сказал: "Да, однако то место для нас [одно] из важнейших мест! И на него мы выбрали только тебя!" — "Это обязательно?" — "Обязательно..." — "Однако, ради благодати Аллаха, не назначай моим преемником [никого], кроме такого-то!" Аския дал ему согласие, но, когда Данколоко повернулся и удалился, сказал: "Уходи, ты! Мы не оставим в должности тебя и не назначим того, кого ты назвал..."

Затем однажды ночью Исмаил поехал к своему отцу на тот остров, чтобы его приветствовать. Когда он сел перед тем, отец схватил его за руку и сказал ему: "Слава Аллаху! Твоя рука оставляет меня, [чтобы меня] пожирали москиты, а лягушки по мне прыгали?" (а это внушало ему наибольшее отвращение). Исмаил ему ответил: "Нет власти /90/ у меня!" Отец сказал: "Пойди к такому-то (одному из его евнухов), и возьми его за такую-то часть тела, и скажи ему, когда узнает он этот знак, [условленный] между мною и им, [чтобы] он тебе отдал то, что у него есть из оставленного мною на хранение. Возьми у него [223] это (а это — золото) и тайно подкупи людей. Пойди к Сума-Котобаки и попроси у него пощады [мне] — он ведь из числа друзей аскии Мухаммеда-Бенкан..."

Исмаил пошел и попросил у Сума-Котобаки помилования, а тот ему ответил: "Аллах да проявит мерзость свободы! Ведь если бы не она, ты бы не ушел от меня невредим! Однако же, когда ты получишь желаемое, убей меня в ту же минуту обязательно-обязательно!" А аския ал-Хадж Мухаммед знал, что у Сума-Котобаки и у всего его племени есть твердая решимость и они [в этом деле] будут щедры, даже если души их не скажут ни хорошего, ни худого ⁵²⁷. Ведь раньше было, что племя это возмутилось против него, [аскии], так что [даже] завладело городом и хи-кой Букар-Али Додо обратился [было] в бегство. Но он же был тем, кто с малым числом людей, которые с ним были, изобрел [военную] хитрость, так что решительно прибегнул к ней, его воины убили многих захватчиков, и хи-кой возвратил город под свою власть.

Потом жители Сонгай стали говорить между собою об аскии по причине недовольства своего им. Когда услышал то Йари-Сонко-Диби, он сообщил об этом аскии (он был из числа друзей и сановников аскии). И Мухаммед-Бенкан не сдержался, так что выложил это известие в своем собрании, как будто он не верит в его истинность. Они все ему ответили: "Мы отсюда не встанем, пока ты не назовешь нам [того], кто между нами и тобой разносит сплетни! И ты выберешь либо нашу компанию, либо его!" Аския не нашелся, что сказать, кроме как то, что это был Йари-Сонко-Диби. Те схватили последнего, разрисовали его красным, черным и белым, посадили его верхом на осла и обвели несколько раз вокруг города с криком и оглашением: "Это — воздаяние тому, кто занимается клеветой!"

Затем аския подготовился к походу и выступил. И когда он достиг селения Мансур — места, в котором он взял власть, — то остановился в нем и послал денди-фари Мар-Томдьо с войском в поход. И то было в месяце шаввале, одном из месяцев [девятьсот] сорок третьего года [13.III—10.IV.1537]. Аския сказал /91/ ему: "Если дело твое удастся, ты — денди-фари, если же нет, то ты — Мар-Томдьо!" (т. е. уволен в отставку. — Л. К.). Мар-Томдьо ответил: "Аллах Всевышний уладит это ради святости этого месяца прекращения поста и месяца отдыха, который [будет] после него. И все мы отдохнем, если пожелает Аллах Всевышний!" И он пошел в тот поход. Аския послал его сопровождать множество своих сановников, чтобы те были наблюдателями за полководцем, дабы последний ему не изменил.

Мар-Томдьо начал отстранять этих людей любезною хитростью, пока не овладел руководством в делах. Тут он схватил всех приближенных аскии, заковал их в железа и сверг Мухаммеда-Бенкан. Это было в селении Мансур, в котором аския захватил власть, и совпало также и с днем, в который тот ее взял: в среду второго зу-л-када, который есть месяц отдыха у [224] сонгаев, упомянутого года [12.IV.1537]. И когда до него это дошло, аския сказал: "Тогда мне об этом говорили, но лишь в этот день я понял..."

ГЛАВА 15

Аския Исмаил воцарился, посаженный [на престол] денди-фари Мар-Томдьо в день свержения [Мухаммеда-Бенкан], с указанной датою, в местности, называемой Тара. Мухаммед Бенкан пробыл у власти шесть лет и два месяца.

В этом году (я имею в виду девятьсот сорок третий [20.VI.1536—9.VI.1537]) скончался кадий Абд ар-Рахман ибн ал-Факих Абу Бекр ибн ал-Факих ал-Кадий ал-Хадж — в субботу двадцать первого раби ал-ахира [7.Х.1536]; прожил он восемьдесят два года. Святой Аллаха Всевышнего факих ал-Хадж Ахмед ибн Омар ибн Мухаммед Акит опередил его [на пути] к будущей жизни на один год без одного месяца. Он, да помилует его Аллах Всевышний, скончался /92/ в [девятьсот] сорок втором году, в ночь на пятницу десятого раби ал-ахира [9.Х.1535], в начале эпидемии, называемой "гафе" ⁵²⁸.

Как только Исмаил пришел к власти, он отрядил своих гонцов для преследования свергнутого Мухаммеда-Бенкан и изгнания его из земли Сонгай. Они пошли двумя отрядами: [один] отряд — в сторону Хауса, [другой] отряд — в сторону Гурмы ⁵²⁹; в последнем отряде находился Йари-Сонко-Диби, попросивший того у аскии. А другой человек подобным же образом просил у аскии назначения на должность начальника, но Мухаммед-Бенкан отказал ему в ней и назначил на нее другого. Когда же пришел к власти Исмаил, то назначил его на пост начальника более высокий, чем первый.

Еще раньше Исмаил отправил гонца в Гао, дабы жители не допустили вступления в него Мухаммеда-Бенкан. Последний в своем бегстве направился в Томбукту; ему выпали в пути два дня, [когда] он не вкушал гуро — а он был к нему очень склонен. И вот его посланный, которого отрядил он в Дженне в дни царствования своего, возвращается на челне; в челне же были всякие добрые [вещи]. Когда спутники Мухаммеда-Бенкан узнали посланца, они закричали ему: "Аския здесь!" И он направился к ним, так что причалил перед ними, но в тот же момент понял, что произошло. Аския попросил у него гуро, а тот сказал ему: "Это все — твой товар, бери из него, что пожелаешь ты..." Но аския ответил: "Сегодня это не мой товар, я не протягиваю руку ни вором, ни грабителем с [большой дороги], а желаю [взять] из того, что принадлежит тебе..." Тот вручил ему столько, сколько его удовлетворило; но когда Мухаммед Бенкан это съел и проглотил, он выблевал все, что было в животе его, из-за длительности воздержания своего от гуро. Потом посланный попросился уйти вместе с аскией. Но тот не принял [предложения], сказав: "Уходи своим путем с миром и спокойствием. [225] А когда ты доставишь другому аскии [весть] обо всем, что произошло между мною и тобой, ничего из этого от него не скрывай — чтобы он это не услышал из уст другого и не убил тебя зазря. Ведь люди Сонгай не добры..." И посланный, когда достиг аскии [Исмаила], сообщил ему обо всем, что произошло.

Наконец на исходе ночи Мухаммед-Бенкан добрался до Томбукту и направился к дому отца благословений, кадия факиха Махмуда, чтобы его приветствовать. Он нашел /93/ сына кадия, Омара ал-Мунтабиха, в тот момент одного на террасе, штудировавшего лунной ночью "Китаб ал-мийар" ал-Уаншериши ⁵³⁰. Ему тогда было двадцать семь лет (а Аллах лучше знает). Омар доложил о Мухаммеде-Бенкан своему родителю факиху Махмуду. Мухаммед вошел, приветствовал кадия и сообщил ему о том, что с ним, [Мухаммедом-Бенкан], произошло из-за людей Сонгай. И в ту же минуту он вышел и отправился в Тендирму, к своему брату Усману.

Наутро, после восхода солнца, в Томбукту прибыла конница аскии Исмаила, что шла по следам Мухаммеда-Бенкан; и они проследовали дальше в соответствии со своими обстоятельствами. Около времени послеполуденной молитвы они настигли беглецов возле озера Коро-Кинди, недалеко от Тендирмы. Там они схватились, но конники аскии Исмаила возвратились, когда убедились, что Мухаммед-Бенкан — и с ним вместе сын его Букар — прибыл к его брату Усману.

Усман потребовал от Мухаммеда возвращения в Гао для того, чтобы сражаться: он сказал ему: "Этот палец, что тебя поставил аскией, по-прежнему возвратит тебя в аскии!" Но тот ответил ему: "Мы этого не сможем. Тем из мужей, кем увеличил я войско сонгаев в это свое правление, все твое войско не [сможет] противостоять. Притом люди Сонгай, когда не одобряют [что-либо], не прощают".

Тут прибыли всадники, которые направились в сторону Гурмы, в город Гурма — а он расположен напротив Тендирмы. И Йари-Сонко-Диби воззвал: "Аския Маранкан, привет вам!" Кто-то сказал ему: "Кто ты?" Он ответил: "Я — Йари-Сонко-Диби! Я не желаю, чтобы приключалось с тобою подобное этому дню, однако хочу, чтобы слова мои были правдой!" Затем подобным же образом воззвал к Мухаммеду-Бенкан другой. Ему сказали: "Ты кто?" Он ответил: "Я — такой-то! Ты мне отказал в падали, Аллах же щедро даровал мне вместо нее свежую убоину!" Затем всадники возвратились в Сонгай, после того как Мухаммед-Бенкан и его брат Усман отправились в Малли; с Мухаммедом был его упомянутый сын.

Они прибыли в город Санфара-Дьома и остановились в нем, чтобы обосноваться. Сын Мухаммеда-Бенкан, Букар, женился там, и родил он Марбу. Впоследствии жители Малли принялись унижать их и покрывать презрением. Усман не выдерживал этого; брат говорил с ним /94/ и приказывал ему терпеть, пока однажды Усман не разгневался на тех за эти унижения сильным [226] гневом. Тогда аския Мухаммед-Бенкан обратился к нему с резкими словами и стал груб; он сказал ему: "Я вижу, ты в этом положении не желаешь нам добра!" Усман пришел во гнев, переехал в Биру и поселился в нем. Потом аския и дети его перебрались в Саму — окраину страны султанов людей Калы; и Мухаммед-Бенкан со своей семьей поселился в ней.

Об аскии Исмаиле рассказывают, будто он сказал, когда певец возгласил ему [славу] в момент восшествия на престол, [что] сердце его забилось с перебоями и из него сзади потекла кровь. Он сказал своим братьям: "Это не иначе, как по причине Корана, которым клялся я аскии Мухаммеду-Бенкан; это Коран хватает меня и действует во мне... Я недолго задержусь на этом царстве. Помогите же себе и будьте мужами. Я желал ухода Мухаммеда-Бенкан лишь ради трех вещей: извлечения родителя нашего из нищеты того острова; возвращения наших братьев ко [взаимной] любви; и слов Йана-Мары всякий раз, как видела она Мухаммеда-Бенкан: "Один отпрыск страуса лучше, чем сто цыплят курицы!""

При вступлении Исмаила в сан аскии к нему явился фари-мундио Сума-Котобаки, сошел со своего коня и сказал аскии: "Поспеши в отношении меня с тем убиением, [о чем я тебе сказал]!" Исмаил ему ответил: "Нет, ты останешься только на своем месте, любимым и почитаемым мною!" Тот сказал: "Нет, клянусь Аллахом!" Аския его улещивал любыми добрыми речами, но не нашел на того удержу и приказал его заточить.

Всякий раз, когда Исмаил во время процессии сходил со своего коня, на него садился верхом его брат Дауд: по причине этой смелости аския сделал его фари-мундио, когда отчаялся в том, что Сума-Котобаки примет [это звание].

Хамаду, сына Арьяо, дочери аскии ал-Хадж Мухаммеда [и] сына баламы Мухаммеда Корей, аския Исмаил назначил курмина-фари.

В [девятьсот] сорок четвертом [10.VI.1537—29.V.1538], в начале года, Исмаил вывез своего отца из места заключения его, Канка, в Гао. В этом же году аския отправился в Дори. И в нем же скончался аския ал-Хадж Мухаммед в ночь на воскресенье, праздник прекращения поста [2.Ш.1538], да помилует его. Аллах, да простит его и да дарует ему благодеяния свои.

Затем аския совершил поход на Бакабулу, в земле Гурма. И когда он приблизился к Бакабуле, тот увел свою семью /95/ и свой народ и ушел у Исмаила из рук. Аския вверил конницу курмина-фари Хамаду, сыну Арьяо, и тот бросился преследовать противника и настиг его. Они сразились, но неверующий сумел противостоять курмина-фари. Известие [о том] дошло до аскии, и он послал [сказать] курмина-фари: если-де Бакабула держится против вас, приду я сам. И курмина-фари сказал войску: "Сусу! (а это у них слово поощрения). Эй, товарищи наши! Вы знаете уже без сомнения и без неуверенности: когда аския придет, он найдет прекрасные слова о нас!" И они [227] двинулись на тех, а неверующие к тому моменту убили из них девять всадников, и убили Бакабулу вместе с многобожниками, и захватили добычей [большое] богатство, так что один раб в Гао продавался за триста раковин ⁵³¹.

Аския Исмаил скончался в среду в месяце раджабе [девятьсот] сорок шестого года [12.XI—11.XII.1539], после того как люди Сонгай вышли в поход.

ГЛАВА 16

Когда до сонгаев дошла весть о его кончине, они поспешили вернуться в Гао раньше прибытия баламы. Они сошлись на брате Исмаила, аскии Исхаке, и поставили его на царство ⁵³² в месяце шаабане, шестнадцатого [числа], в помянутом году [27.XII.1539]. Исмаил пробыл у власти два года шесть месяцев; в день его воцарения ему было двадцать семь лет.

Что касается Исхака, то был он славнейшим, кто вступал на то царство, более всех внушавших страх и почтение. Он перебил великое множество людей из состава войска. Манера его была такова, [что] когда он полагал в ком бы то ни было самое ничтожное непокорство верховной власти, то обязательно того убивал, либо человек бежал из своей земли. Это были его привычка и его обычай.

При вступлении своем на царство Исхак послал в Биру одного дьогорани, чтобы тот убил курмина-фари Усмана, и вознаграждением установил ему тридцать коров, из коих ни одна никогда не телилась. Дьогорани убил Усмана /96/ и вернулся. Аския целиком выдал ему награду, но, когда тот отправился к себе на родину, велел его убить — и тот был убит.

Затем Исхак убил курмина-фари Хамаду, сына Арьяо, и назначил после него Али-Касиру. Потом он спросил о Сума-Котобаки: жив тот или нет. Ему сообщили, что тот жив; он повелел его выпустить и привести к себе. И когда Сума-Котобаки предстал перед аскией, Исхак сказал ему: "Подобный тебе, который знает добро и благодарен за него, это тот, кто заслуживает быть приближенным и сделанным опорой и товарищем. Я желаю возвратить тебя на твою должность уважаемым и почитаемым!" Но тот ему ответил: "Меня просил об этом праведный и благословенный государь — он не получил этого. А уж тем более — ты, который ничто!" — и Исхак его убил.

Позднее у аскии в сердце возник великий страх перед хи-коем Букаром-Али Додо. И он сказал хомбори-кою, что повелевает ему ехать вместе с тем, схватить его и заковать в железа. Когда аския Исхак решил ехать, то он сказал в своем собрании: "О хи-кой, ты [будешь] вместе с хомбори-коем!" Букар-Али промолчал и не ответил ему. Тогда Исхак сказал: "Эй, хи-кой, ты — с хомбори-коем!" Но тот молчал. Тут аския сказал: "Эй, Букар, ты должен быть вместе с хомбори-коем!" Букар поспешил встать, [сказав]: "Слушаю и повинуюсь! Теперь я узнал, [228] что Букар-Али — тот, кто должен поехать вместе с хомбори-коем. А что касается хи-коя, то он с хомбори-коем не поедет". И люди подивились превосходному его соображению и его знанию ответа. А Исхак назначил после него хи-коя Мусу.

Затем аския совершил молитву в праздник жертвоприношения в Кабаре в конце [девятьсот] сорок восьмого [года] [27.III.1542]. А в девятьсот сорок девятом [17.IV.1542— 5.IV.1543] он совершил поход на Табу — окраину страны султанов Бендугу. Когда же возвращался, то проехал через Дженне и совершил в нем пятничную молитву. Когда аския хотел войти в соборную мечеть, то увидел поблизости от мечети, с восточной стороны, очень большую свалку нечистот. Он сказал: "Выбросить вон!", и люди не совершили пятничную молитву, пока слуги Исхака не убрали свалку так, как будто ее никогда там не было, ибо решения его были строги.

Когда они окончили пятничную молитву, аския задал некоторые вопросы кадию ал-Аббасу Киби. А Махмуд Багайого сидел напротив кадия; он был из его старших помощников и спешил отвечать. Когда же аския достиг Гао немного спустя, к нему явился посланец жителей Дженне с известием о смерти кадия ал-Аббаса, да помилует его Аллах Всевышний, прося у ас-кии разрешения назначить кадия. Исхак сказал: "Разве же там /97/ нет кадия?" Они ответили: "Мы его не знаем..." Аския заметил: "Он сам знает — [тот] учитель, с черными веками, тучный и короткий, который мне отвечал в момент, когда разговаривал я с покойным. Он-то знает, что он — кадий, поэтому и торопился отвечать мне. Разве же кто-либо из факихов, кроме кадия, может то? Так идите, ведь он — ваш кадий еще раньше!"

А фаран Али-Котийя по возвращении своем из похода на Табу в кознях своих против аскии Исхака дошел до того, что ждал от того невнимательности, чтобы его убить. Но аския Исхак понял его и начал принимать против него предосторожности. Аския достиг гавани Кабары, явился в Томбукту, чтобы приветствовать кадия факиха Махмуда, приветствовал того и вернулся. А когда достиг гавани, поспешил войти в челн. Когда Али-Котийя это увидел, то поторопился приблизиться к аскии, но тот велел гребцам удалиться на середину реки. Фаран же, не зная, шел запыхавшись, пока не вошел в реку по колено. А когда отчаялся в этом, сказал: "Ах, так обстоит дело!" — и ушел в сильной ярости.

Когда аския достиг Гао, то послал к жителям Тендирмы [сказать], чтобы они прогнали фарана. И тот бежал один в землю Вадаи; но его схватил некий человек и продал. Али-Котийя был закован в железа и поливал сады, пока в один прекрасный день не увидел его один из арабов, который приезжал к фарану для продажи лошадей в дни его мятежа и притеснений с его стороны. Араб остановил на нем взгляд и сказал: "А ты как будто фаран Али-Котийя..." И последний бросился в колодец; там и была его смерть. [229]

В дни высокомерия своего Али-Котийя попирал ногами права свободных, продавая их [в рабство]. Жалобы на него достигли кадия Махмуда, и тот однажды посетил фарана /98/ и сказал: "Почему ты продаешь свободных? Или не боишься ты, что они продадут тебя?" От речи отца благословений фаран чуть не лопнул от ярости, но выразил удивление ею и отрицал это, сказав: "Как это я буду продан?!" И потому Аллах подтвердил речь этого сейида о нем.

Исхак назначил своего брата Дауда курмина-фари, и тот пробыл в этой должности восемь лет. В [девятьсот] пятьдесят первом [году] [25.III.1544—14.III.1545] аския уехал в Кокоро-Каби (название местности в земле Денди). А в [девятьсот] пятьдесят втором [15.III.1545—3.III.1546] Исхак послал брата своего курмина-фари Дауда на Малли. Султан Малли бежал от Дауда; последний со своим войском остановился в его городе и задержался в нем семь дней. Он велел огласить по войску, чтобы каждый, кто пожелает отправить естественную надобность, делал бы это во дворце султана. И за семь дней дворец, при [всей] его обширности и величине, наполнился испражнениями. Потом Дауд ушел обратно в Сонгай, когда же жители Малли возвратились в город, они поразились тому, что обнаружили во дворце. И удивились многочисленности сонгаев, их низости и бесстыдству.

В [девятьсот] пятьдесят пятом [году] [11.II.1548—29.I.1549] скончался шейх ал-ислам, отец благословений, факих кадий Махмуд ибн Омар, да помилует его Аллах Всевышний и да дарует нам ради него благо в той и этой жизни, в ночь на пятницу шестнадцатого рамадана (как было сказано) [18.Х.1548]. И в пятницу пятнадцатого шавваля [17.ХI.1548] должность кадия занял его сын, факих кадий Мухаммед; ему в тот день было сорок пять лет. Мухаммед оставался на посту кадия семнадцать лет и три месяца и умер в [девятьсот] семьдесят третьем [году], на восходе солнца в воскресенье, тринадцатого сафара [9.IX.1565], в возрасте шестидесяти трех лет, да помилует его Аллах Всевышний.

А в начале [девятьсот] пятьдесят шестого [30.I.1549— 19.I.1550] аския уехал в Кукийю и в ней заболел смертельной болезнью. Когда болезнь его усилилась, тайно послали к курмина-фари Дауду друзья его — [потребовать] приезда [Дауда]. Дауда беспокоило дело арбенда-фармы Букара, сына Кибиро, дочери аскии ал-Хадж Мухаммеда, потому что Букар был знаменит и блистал доброй славой, так что люди Сонгай никогда бы никого, помимо него, не избрали для царской власти. Дауд пожаловался на это некоему ученому мужу, [спрашивая] о необходимых действиях. И тот оказал ему услугу против Букара, /99/ приказав принести кувшин, в котором была вода. Дауд принес его, и ученый произнес над ним заклинания и окликнул его именем Букара. Последний откликнулся. Ученый сказал: "Выйди ко мне!" И из воды вышла по воле Аллаха Всевышнего [230] фигуpa с обликом и видом Букара. Ученый надел на ноги ее железа, пронзил ее острием копья и сказал: "Уходи!" И эта особа исчезла в воде ⁵³³.

Тогда Дауд направился в Гао, и едва он прибыл, как скончался упомянутый арбенда-фарма. Дауд проехал дальше, в Кукийю. Он приехал раньше кончины аскии Исхака. Хи-кой Муса самым резким образом поспорил с Даудом, говоря ему: "Кто тебе это велел? И с кем ты об этом советовался? Сейчас же возвращайся!" Дауд возвратился, но вскоре аския скончался, и хи-кой послал за ним, чтобы он вернулся. И Дауд вернулся [во дворец].

Когда Исхак отчаялся остаться живым, он отобрал сорок отважных всадников и велел им доставить сына его Абд ал-Малика в Гао к хатибу, дабы [царевич] вступил под покровительство последнего. Потому что аския знал беды, которые он [сам] причинил сонгаям, и то бесстыдство и унижение, с которыми обращался с ними упомянутый Абд ал-Малик от высокомерия своего и своей несправедливости. Всадники доставили царевича, как хотел аския. Среди них был Усман-Дарфоно, сын Букара-Кирина-Кирини, сына повелителя, аскии ал-Хадж Мухаммеда.

В дни мощи аскии Исхака Мулай Ахмед-старший ⁵³⁴ прислал к нему, [прося] передать ему копи Тегаззы. Аския отправил ему ответ: Ахмед-де, который [бы] послушался [такого совета], это не [султан] Мулай Ахмед; а Исхак, который [бы] прислушался [к такой просьбе], это не он, [аския]; того [Исхака] еще не кончила вынашивать его мать.

А потом послал он две тысячи верховых туарегов, приказав им, чтобы они совершили набег на окраины области Драа в сторону Марракеша без убиения кого бы то ни было и возвратились обратно. Туареги совершили нападение на рынок бену-асбих ⁵³⁵, как только он открылся и утвердился, пожрали все, что обнаружили на том рынке из имущества, и возвратились, как и велел им Исхак, никого не убив. Все то [проделали] для того только, чтобы показать /100/ упомянутому султану Ахмеду силу аскии Исхака.

То, что аския Исхак отобрал из богатств у купцов Томбукту несправедливо и силою, оценили после его смерти; и оно составило семьдесят тысяч золотом. [Он это делал] через своего слугу Махмуда Йаза, брата ал-Амина Йаза — по происхождению оба они были невольники-певцы. Махмуд ездил взад и вперед между Томбукту и Гао, беря с каждого по его возможности. При жизни Исхака никто не говорил об этом, боясь его крутого нрава.

А скончался аския Исхак в субботу (а Аллах лучше знает) двадцать четвертого сафара девятьсот пятьдесят шестого года [24.III.1549]. Между его смертью и смертью отца благословений факиха Махмуда [прошло] пять месяцев и десять дней. У власти он пробыл девять лет и шесть месяцев.

Комментарии

498. Расстояние между Томбукту и оз. Дебо составляет по прямой около 200 км; понятно, что такое заявление должно было лишний раз подкрепить представление о благодати, которой якобы наделен имам.

499. Имеются в виду различные пункты ритуальных маршрутов во время пребывания в Мекке.

500. Очевидное свидетельство соперничества, существовавшего между двумя соборными мечетями города: Джингаребер, руководство которой традиционно сохраняли факихи-суданцы, и Санкорей, где распоряжались представители бывшего берберского военного клана Мухаммеда Акита (о последнем названии см. [Монтей, 1965, с. 491]; ср. также [Норрис, 1967]).

501. Именуя Али “знаменитым колдуном”, хронист лишний раз подчеркивает связь царской власти у сонгаев с традиционными доисламскими верованиями (точно так же как, именуя его “хариджитом”, хронисты отражали претензии духовной знати Томбукту на первенствующую роль в западно-африканском исламе в противовес Гао, куда ислам принесли североафриканские ибадиты). Сила доисламской культурно-религиозной традиции поддерживалась, в частности, тем, что г. Кукийя на всем протяжении существования Сонгайской державы выступал как ритуальный центр государства, без которого не могла обойтись центральная власть правителей и первой и второй сон-гайских династий; см. [Куббель, 1974, с. 232—234].

502. “Ал-Джами ас-сагир мин хадис ал-башир ан-назир” (“Малый сборник благовестных несравненных хадисов”) Джалал ад-дина ас-Суйюти (см. примеч. 13) — сокращение принадлежащего ему же “Джами ал-кабир” (“Большого сборника”), называемого также “Джами ал-джавами” (“Собрание собраний”), или “Джами ал-масанид” (“Собрание надежных источников”); см. [GAL, т. II, с. 147, 56].

503. Ал-Алками, Шамс ад-дин Мухаммед ибн Абд ар-Рахман (1491—после 1570) — ученик ас-Суйюти, автор “Ал-Каукаб ал-мунир” (“Сияющая звезда”) — комментария на “Джами ас-сагир” своего учителя. Известен также по нисбе ал-Каукаби; см. [GAL, т. II, 147, 56а; SB, т. II, с. 183, 56а].

504. Свидетельство высокого статуса женщины у туарегов Сахары. Имя Бикун-Каби Ш. Монтей истолковывал как 'женщина-язычница' на языке фуль (кадо, мн.. ч. хабе 'язычники; неверные') —см. [Монтей, 1965, с. 495].

505. “Китаб ар-рисала” — см. примеч. 236.

506. Удас переводит: “et Abd-el-Djebbar fit des imprecations” [ТС, пер., с. 115], однако текст дает фа-да'у... алайхи 'они прокляли его' (букв, 'они призвали на него [проклятие]'). Речь идет об упоминании имени ши Али в проповеди мекканского кадия пред паломниками; на голову Али были призваны проклятия за его нечестие и репрессии против факихов.

507. “...Туре — а говорят также Силанке” — см. примеч. 174.

508. Яркий пример “народной этимологии”; в действительности же титул аския существовал как одно из высших воинских званий еще во времена первой сонгайской династии, как о том свидетельствует ТФ (см. с. 46).

509. Разделение народа на войско, т.е. конницу, составленную из знати, и на “подданных”, т.е. простонародье, не привлекаемое к воинской службе (так как пехота комплектовалась из вольтийских народов района Хомбори), послужило одним из важнейших этапов на пути становления классового общества в Сонгайской державе.

510. Речь должна идти об Аббасиде — номинальном халифе в Каире, а не о мекканском шерифе. Не лишено интереса, что текст хроники в отличие от ТФ не упоминает имени этого шерифа (в ТФ, как показал Ханвик, оно не соответствует действительному, что подтверждало сомнения в подлинности обширных частей текста); см. |Ханвик, 1968, с. 102—103; Левцион, 1971а, с. 585].

511. Иблис — дух зла (от греч. DiaboloV 'дьявол').

512. Дьябербанда, дьябербенда 'потомки дья', т.е. ранних правителей первой сонгайской династии (до начала XIV в.) — высшая военная аристократия сонгайского общества, сражавшаяся в конном строю. Такое объяснение термина содержится в тексте Приложения II к изданию “Тарих ал-фатташ” [ТФ, пер., с. 333—334]; ср. также banda 'потомки' [Прост, 1956, с. 293]. В недавнем исследовании Б. Гадо это объяснение получает дальнейшее подтверждение: именно к дьябербанда в лице некоего царевича из первой сонгайской династии возводят свое происхождение зарма (джерма), одна из субэтнических групп сонгайского современного этноса, считающая себя “кузенами” собственно сонгаев; см. [Гадо, 1980, с. 12—14, 134—140]; ср. также [Руш, 1953, с. 196, примеч. 7; СКОА, 1980, с. 118].

513. “Галамбут, а это — Малли” — свидетельство того, что и в начале XVI в. сфера политического влияния Мали все еще включала районы среднего течения р. Сенегал. Об идентификации топонима см. примеч. 216.

514. Джолоф — название раннеполитического образования в центральных районах современной Республики Сенегал, созданного около середины XIV в. народом волоф.

515. Дамель — титул правителя населенного народом волоф княжества Кайор, первоначально входившего в сферу политического влияния Джолоф. Однако к 50-м годам XV в. Кайор, насколько можно судить по сообщениям первых европейских путешественников, например Да Мосто, уже был вполне самостоятельным; см. [Да Мосто, с. 113—114; История Африки, 1979, с. 312— 313].

516. Употребление в таком контексте слова ас-суданийун — свидетельство уже происшедшего превращения термина ас-судан из обозначения негроидного населения в топоним; отсюда и форма “суданцы” в смысле 'жители области Судан'.

517. Чтение, предложенное Ш. Монтеем, см. [Монтей, 1965, с. 499]; Удас читал “джолоф” - Djolof [ТС, пер., с. 128]. Салти, по мнению Монтея, — вместо силатиги 'проводник', 'предводитель' (на языке бамана (бамбара), ср. [Молэн, 1955, с. 153, 173]; имеется в виду аналог фульского титула ардо, имеющего то же значение, см. [Монтей, 1965, с. 499]. Элемент “лам” в имени упоминавшегося ранее Самба-Лама Монтей рассматривал как сокращение фульского слова ламдо, ламидо "правитель¹, 'князь' (Монтей, 1965, с. 499].

518. Барабан выступает в этом эпизоде не просто как показатель руководящего положения своего хозяина, но и как свидетельство того ранга, который этот последний занимает в сонгайской иерархии; покушение на барабан равнозначно тяжкому оскорблению, нанесенному соответствующему сановнику.

519. Слепота аскии — см. примеч. 219.

520. Мандингское слово фаран здесь не связано ни с каким территориальным владением или должностной функцией, а выступает как “чистый” титул, который может условно быть передан как “принц”; “князь”.

521. “Я отниму у тебя грудь свою...” — значит “я отрекусь от тебя как от своего сына”. Упоминание гостя в последующем тексте относится к новорожденному.

522. Здесь перед нами четко сформулированный иерархический принцип, действовавший в высшей сонгайской администрации; в данном случае речь идет об иерархии чинов-должностей, а несколько далее (см. с. 240) — о возрастной.

523. Этот отрывок снова заставляет предположить, что существовала какая-то определенная фиксированная численность персонала, т.е., конечно, прежде всего — войска и дворцового штата. См. также с. 75 и примеч. 223.

524. Довольно яркое свидетельство той напряженности, какая существовала в отношениях между двором в Гао и духовно-купеческой верхушкой в Томбукту. При этом не исключено, что руководство последней в лице кадиев Махмуда ибн Омара и ал-Акиба сознательно поддерживало такую напряженность; см. [Левцион, 1978, с. 340—341].

525. “Господин дороги”, сахиб ат-тарик (араб.) — титул командующего всей сонгайской пехотой.

526. “Суданский чатранг” (т.е. “суданские шахматы”) — имеется в виду манкала, игра с перекладыванием камней в гнездах игровой доски, широко распространенная по всей Африке. В данном случае речь идет о варианте игры с двумя рядами лунок, характерном для Северной и Западной Африки; см. [Попова, 1976, с. 437; Ниань, 1975, с. 259].

527. Удас перевел [ТС, пер., с. 149]: “jusqu'a sacrifier leur vie; mais il n'en dit...”. Впрочем, в примечании к переводу справедливо отмечено, что весь этот кусок текста, равно как и данная фраза, весьма неясен.

528. “Эпидемия, называемая „гафе"” — см. примеч. 232.

529. т.е. по обоим берегам Нигера (левый — Хауса, правый — Гурма).

530. “Китаб ал-мийар” ал-Уаншериши — см. примеч. 488.

531. Если исходить из соотношения цен золота и раковин-каури, приводимого Львом Африканским, т.е. 400 каури за мискал золотого веса (имевший в Западной Африке величину 4,4—4,5 г — см. примеч. 91), или за золотой динар, сообщение хрониста, таким образом, указывает, с одной стороны, на дешевизну рабов — ³/₄ мискаля за “голову”, а с другой — косвенно показывает масштабы грабительских походов сонгайских войск, в результате которых резко падали цены на рабов (для сравнения: средняя цена раба-подростка на рынках Гао составляла в начале XVI в., по сведениям Льва Африканского, “шесть их дукатов”, т.е. 6 мискалей золота); см. [Лев Африканский, л. 85г; Лев Африканский, 1983, с. 307; История Африки, 1979, с. 347—348; Куббель, 1974, с. 90—91, примеч. 10].

532. Этот отрывок практически неопровержимо свидетельствует о том, что термин сонгай ас-Сади, так же как и авторами хроники ТФ из семейства Кати — Гомбеле, воспринимался прежде всего как обозначение военной аристократии, которая одна только и располагала реальной возможностью поставить аскией того или иного царевича.

533. Едва ли можно убедительнее подтвердить не просто вмешательство факихов в политическую борьбу, но и сознательное их использование ее участниками из числа членов царского семейства.

534. Мулай Ахмед ал-Ааредж (1517—1540), второй султан шерифской династии Саадидов и Марракеше.

535. “Рынок бену-асбих” — по-видимому, Удас был прав, когда, ссылаясь на Ш. де Фуко [Фуко, 1888, с. 295], считал, что речь идет о ксаре (укрепленном селении) Бани-Себих в населенной берберами области небольших оазисов к югу от хребта Бани в Марокко, где существовал постоянный рынок [ТС, с. 99, примеч. 2]; см. также [Капо-Рей, 1953, с. 32, 172].