ЯКУБ СОБЕСКИЙ

ДНЕВНИК

Неудача штурма 28 сентября, явившегося самой жестокой битвой Хотинской кампании, заставила султана Османа II и его приближенных ускорить мирные переговоры. Однако автор «Каменецкой хроники» о них почти ничего не сообщает; о договоре же, подписанном 9 октября, пишет: «Я не мог разузнать о его содержании, так как это было делом монархов». Ход переговоров, обсуждение спорных вопросов, своеобразная картина «дипломатии на поле боя» описаны одним из польских уполномоченных для их ведения  — Якубом Собеским.

Дневник Я. Собеского с рассказам о мирных переговорах под Хотином опубликован польским историком А. Нарушевичем (Djariusz J. Sobieskiego.  — А. Nаruszewisz. Historia J. К. Chodkewicza. Warszawa, 1819, t. 2, с. 308 — 333). Русский перевод соответствующего раздела дневника дан с некоторыми сокращениями. Имеющаяся в тексте аббревиатура ЕКМ (его королевская милость) в тексте перевода заменена на «королевич».

9 октября 1621 года (по свидетельству участника переговоров Якуба Собеского)

Через некоторое время [после штурма 28 сентября] мы узнали от самих турок в их лагере, что в этот вторник, более чем в какой-либо другой день, [они] понесли потери в людях. Вечером началось тайное совещание у его милости королевича по поводу немедленной отправки посла в турецкий лагерь для переговоров. Дело в том, что оставалась одна бочка пороха. Береги Бог от другого подобного штурма, [иначе] что с нами [72] будет? Началось долгое обсуждение, посылать ли... Поскольку не было времени для дискуссий, быстро пришли к согласию, направив для переговоров сенатора пана белзского каштеляна (С. Журавинского. — Пер.) и от комиссаров сеймовых, сопровождавших войско,  — меня. Пан гетман написал письмо султану, везиру, хаджи¹. Составлена была также инструкция...² Позднее, после моего возвращения из турецкого лагеря, эта инструкция была исправлена.

Дары, которые предложил Вевелли [дать туркам]: кизляр-аге  — 20 тысяч талеров левковых; его кяхье и придворным  — 3 тысячи талеров левковых; дефтердару  — 10 тысяч; везирам  — по двое сороков соболей; капиджи-паше Хаджи Мехмеду  — 4 тысячи талеров левковых; пану Вевелли за труды  — 4,8 тысячи польских злотых.

Мы сумели сторговаться на такие подарки: самому султану  — 50 сороков соболей, 20 чернобурых лисиц, шкатулку искусной работы, достойную стола султана, двое часов; [великому] везиру  — 2 тысячи талеров левковых; кизляр-аге  — 2 тысячи талеров левковых; Хаджи-паше — 1 тысячу талеров левковых; дефтердару  — 1 тысячу талеров левковых; Вевелли  — 5 тысяч злотых; для дворовых этих пашей  — 2 тысячи талеров левковых.

29 сентября. В два часа пополудни, послав вперед свои кухни и шатры, выехали с паном белзским из нашего лагеря в турецкий. С собой взяли много людей  — друзей и челяди. Отправились до самой турецкой стражи целым отрядом числом в несколько сот на хороших конях, красиво убранных, сами чисто одетые.

Перед турецким лагерем нас встретили несколько дворян Радула; с ними было несколько чаушей, с удовольствием нас приветствовавших и проводивших до места нашего расположения. Ехали через нижнюю часть турецкого лагеря, над Днестром, потом по краю верхнего лагеря до лагеря господаря, где спешились у нашей резиденции. Возле нас, подобно муравьям, суетилась масса людей. Беспрестанно перегоняли к воде и от воды скот: мулов, буйволов, верблюдов, коней. Пыль клубилась, словно проходило большое войско.

Шатры, часто стоявшие, были красивы, с позолоченными шарами на шпилях, особенно те, что принадлежали пашам и агам. Через полчаса после нашего приезда господарь прислал своего дворецкого со знатнейшими дворянами нас навестить и приветствовать, дал также своих телохранителей для охраны и услуг  — вообще проявил к нам доброжелательность.

30 сентября. Поутру отправили маршалка пана Петра Тшилатковского с паном Жечицким, старостой ужендовским, с визитом к господарю в ответ на вчерашнюю встречу и с вопросом, где можно будет снестись с ним. Мы обсуждали, должны ли отправиться к господарю первыми, если он нас не навестит. [Решили], что в такое время не пристало рассуждать о церемониале; если он того пожелает, отправимся в его шатер. [73]

Между тем господарь вслед за паном Тшилатковским прислал своих дворян, приглашая нас к себе. Привели для нас двух убранных коней, просили ими воспользоваться. Не пристало ездить на чужих конях, имея свои. Однако, чтобы [господарь] не счел, что пренебрегаем его любезностью, на одного сел пан Тшилатковский, на другого  — пан староста ужендовский.

Застали господаря, совещающегося с его советниками. Он вышел нам навстречу, ко входу в шатер. Затем с ним остался только пан Гралевич: всем своим велел отойти. Мы отдали письмо пана гетмана. Не было никаких переговоров, кроме церемоний и любезностей. Уходя, просили, чтобы добился для нас аудиенции у везира.

Тем временем везир также прислал несколько десятков янычар, особенно хорошо одетых, для оказания нам услуг и охраны. Смеркалось уже, когда Вевелли явился к нам от господаря, приглашая ехать на аудиенцию к везиру. Однако мы уже приготовились лечь спать. Не подобает нашему достоинству спешить без предварительного предупреждения, действовать, по чьей-то указке. Мы отправили Вевелли: поскольку нас не предупредили вовремя, отказываемся от поздних трудов.

1 октября... В час ночи поехали на аудиенцию к везиру, так как все совещания он проводил ночью. Вокруг его шатра застали массу людей. Шатер был подобен зале в роскошном дворце. Сам (Дилавер-паша. — Пер.) восседал за перегородками со вторым везиром Хусейн-пашой [Охридли], который до него был великим везиром, а также с ага-пашой³ и дефтердаром.

Старец встретил нас весьма приветливо и дружелюбно, мы передали ему письмо пана гетмана. Отвечая [везиру], пан белзский подчеркнул стремление всей Речи Посполитой к сохранению старинной дружбы с домом Оттоманским. [Везир сказал, что] он также направит свои усилия и труды на достижение истинного мира. Затем предложил для более удобного ведения переговоров перевести нас из лагеря господаря в их большой лагерь, поближе к его шатрам. Угостив нас шербетом, отпустил, чтобы мы посетили ага-пашу, представив ему письмо от пана гетмана...

Седой человек (Юсуф-ага. — Пер.) восседал на ложе под пологом весьма красивой работы, с четками в руках, едва шевеля губами и веками глаз, подобно какому-то призраку. Господарь, по турецкому обычаю, поцеловал ему одежду. Мы же не хотели унижаться перед поганым. Старец принял нас приветливо. Пан белзский говорил ему о возобновлении дружбы между столь великими государствами. Отвечал пространно и нудно растягивая слова (как это свойственно старикам), приводя почти по каждому поводу положения своей религии.

И у везира, и у аги переводил нам сам господарь. Пан белзский обращался к некоему Симону, тот   — по-валашски  — к господарю, а господарь   — по-турецки  — к ним. Все это совершалось к большому нашему неудовольствию, ибо было мало [74] надежды, что все будет [правильно] понято, проходя много уст. 2 октября. По предложению везира переселились с первоначального расположения. К нам явился чауш-паша, красиво одетый, с несколькими чаушами. Наши шатры разбили между шатрами везира и дефтердара; ночью к нам явился господарь от везира...⁴

Пункт первый: об окраинных (пограничных. — Пер.) замках в диких полях, на которые турки претендовали, как на свои. Мы, оспаривая эти притязания, дали согласие на двустороннюю комиссию [для демаркации границ].

Пункт второй: вопрос о казаках. Указывали, что причиной роста их численности являются опустошения, чинимые татарами и молдаванами. На море от них (казаков. — Пер.) не могло быть большого ущерба, так как было только шесть челнов, и не наших, а донских, подданных московского царя. Если же они в разгар войны причинили туркам какой-то ущерб, трудно их в этом обвинять: на то и война. Каждый ищет способа погибели и уничтожения врага. Господарь требовал с казаков компенсации. Ему ответили: тот, кто был причиной всего казачьего своеволия, Бородавка, жизнью своей за это заплатил, сами казаки его казнили.

Иного возмездия не можем требовать от казаков. Мы их пригласили, поклявшись в верности. Если нарушим клятву, как тогда турки нам будут верить? Недостойно отступать от них и карать их, оказавших такую услугу (как видели и сами турки) нам и нашей отчизне, являющихся нашими товарищами не по принуждению, но записанными, как и другие, на жалованье Речи Посполитой.

Турки хотели бы иметь компенсацию от казаков. Пусть же и нам постоянно [оказывают] возмещение за [набеги] столь многих татарских мурз. Пусть турецкий султан их усмирит, запретит им переправу у Очакова, а мы освободим Днепр от казаков. И тогда то, что происходило раньше, обе стороны предадут забвению.

Пункт третий: по поводу пана Жолкевского, на которого жаловались турки. Признались в том, что в Молдавию он вступил по воле Речи Посполитой, совершив это как гетман и страж границ владений Речи Посполитой. Думая, что Искендер-паша собирается идти на Польшу, [он] предпочел его ожидать во владениях султанских, а не в королевских. Если кто особенно и виноват, так это паша везир (великий везир. — Пер.) и Искендер-паша, нарушившие клятву. Они султана сделали нарушителем клятвы. На это суд божий.

Пункт четвертый: о харадже или дани. Ответили, что допустить это невозможно. Дары, когда примиримся, по-дружески по-хорошему можем дать в соответствии с обычаем, достойными короля, нашего государя, и самого султана, но при условии что о них не будет упомянуто в договоре, ибо это будет означать подданство, от которого мы готовы откупиться кровью. [75] После столь долгих разговоров господарь отправился к везиру по вопросу обо всех этих пунктах.

3 октября... Поутру турки вышли в поле⁵, но быстро возвратились. Желая поколебать нас в нашей решительности, на следующий же день после нашего приезда приказано было известить [всех] в лагере, что султан собирается находиться в лагере под Хотином еще шесть недель.

Рано пришел к нам господарь договариваться о тех же пунктах. Затем нас призвали к везиру. Он только сам с нами совещался, челяди нашей и своей приказал удалиться. Прежде всего предъявил ультиматум: ежегодно должны поклоняться [султану] как сильнейшему. Если не будете ежегодно давать подарки, не покараете казаков, переговоры ни к чему не приведут. Наш хан с татарами будет воевать всю зиму, султан в лагере будет находиться до Дмитрия⁶. Затем он отойдет, оставив в Молдавии часть войска с татарами. Весной, еще лучше подготовившись, чем нынче, снова отправится на войну. Сказал это и, думая, что напугал нас, пристально на нас посмотрел. [Если согласитесь], тогда свободно и безопасно, [продолжал он], отправитесь в свой лагерь, как приехали.

Пан белзский кратко ответил: то в божьих руках, кто из нас сильнейший, и трудно судить, пока Он не решит. Наша отчизна возникла свободной и свободной окончится. Что касается подчинения, или хараджа, ничего подобного не можем дозволить. В отношении казаков уже говорили через господаря.

Сказав это, [мы] оба поднялись с сидений, поблагодарили, что в отношении нас придерживается своих обещаний, как большой человек, и обещает также придерживаться до нашего отъезда.

Везир, увидев, что не дали долго себя за нос водить, в соответствии с пословицей «С великой бури  — малый дождь» быстро перешел от бешенства и угроз к ласковым словам, пригласив нас снова сесть. Наши условия, данные через господаря, принял, согласился, чтобы подарки по доброй воле лишь один раз были даны султану, и без занесения в договор. Везир предложил, чтобы в Порте находились наши резиденты, подобно представителям других христианских государей, меняясь каждые три года. Мы тотчас согласились. Как и мы, хотел он создать комиссию по поводу границ. Пожелал также, чтобы при султане находился наш посланец, пока приедет великий посол; содержание его будет оплачивать султан.

С нами должен был отправиться к королю чауш, чтобы сопровождать, по старинному обычаю, великого посла к Порте. В отношении размеров подарков султану ничего не могли решить, не сообщив своим. Поэтому [везир] позволил мне отправиться в лагерь, чтобы, с окончательным решением не задерживаясь, возвратиться назад к нему. 4 октября. Поскольку пан белзский сам не решал вопросы, то, прежде чем отправиться в наш лагерь, я [снова] был у везира для составления некоторых [76] пунктов соглашения, особенно по вопросу о татарах, что для нас было особенно важно. Хотел тотчас составить договор с ханом, но везир ответил, что султан  — его господин, а он невольник и будет умалением достоинства государя, если в его присутствии будут заключены особые соглашения с его невольником. То, что ему прикажет султан, он должен выполнить. Его правление и его жизнь в зависимости от милости и воли султана. Мы настаивали на нашем праве мстить за набеги в их землях⁷, не трогая городов султана. Везир ответил: их земля  — земля султана, они  — подножие его [трона]. Это будет оскорблением для султана. Если, однако, не будет компенсации от своевольных мурз [за грабежи], султан обещает лишить хана власти.

Удовлетворившись этим ответом, я просил разрешения поехать в наш лагерь. Тотчас отпустил [везир] меня, прикомандировав ко мне чауша для большего почета...⁸.

Почти каждый воин настойчиво расспрашивал о переговорах, новости всем нравились, всех ободряли. Особенно у королевича, у пана гетмана, панов сенаторов, панов комиссаров  — почти у всех я был желанным гостем, которого любезно выслушивали. Пана Сулишовского решили отправить с войском султана, чтобы ожидал великого посла. 5 октября. К вечеру возвратился в турецкий лагерь. В мое отсутствие часто спрашивали у пана белзского обо мне, едва не часы моего отсутствия считали. Вообще всячески давали понять, что желают быстрого окончания переговоров. О том же украдкой, неофициально беседовали с нашей челядью. 6 октября. Весь день везир не посылал за нами, поскольку пан Сулишовский не приехал вместе с нами. 7 октября. Приехал пан Сулишовский. Поутру с большими трудностями переписывали договор, так как не было своего хорошего переводчика. Я по-польски диктовал валаху, потом он  — по-гречески  — греку, грек  — турку, который и писал договор. 8 октября. Вскоре после того как договор переписали по-турецки, сказано было нам готовиться к целованию одежды султана⁹.

...Прежде всего явились к везиру на большой диван. Сидели и другие виднейшие [сановники], такие, как дефтердар-подскар-бий, кадиаскер, высший среди духовенства судья по всем делам   — всего двенадцать, везир тринадцатый. Все хорошо одеты, в высоких тюрбанах¹⁰. Сидел с краю также некий мурза со своими [приближенными]. Это был везир хана, которого специально пригласили на диван, чтобы прослушал текст договора, особенно те [пункты], что касаются татар, и все передал хану, своему государю. Впоследствии, если татары что-нибудь натворят, не смогут отговариваться незнанием содержания договора. Да и сам везир там же, на диване, при нас строго приказал. чтобы [мурза] передал хану волю султана: после заключения мира под угрозой тяжкой кары должно прекратить вторжения на землю польскую. Мурза отозвался, напомнив о [ханских] [77] притязаниях на границу под Синими Водами. Ему ответили: здесь не границы устанавливаем, а запрещаем вторжения в Польшу.

Пана Сулишовского поручили везиру. Передавая его, просили, чтобы он, как слуга нашего государя и посланник, пользовался достойным уважением и вниманием. Везир, обещав все это, обратился к нам: уже достигли согласия по всем условиям, остается лишь быть допущенными к целованию султанской одежды, куда сам вас провожу. Он приказал подать себе и всем пашам шербет в фарфоровой посуде. Пили в знак доброй дружбы. Мы также втроем опорожнили, угостив затем всех, кто был с нами.

[Великий] везир, другие везиры и паши на конях ехали перед нами, сопровождая нас к шатрам султана. Когда приехали на площадь перед шатрами, нам дали знак спешиться перед оградой. Шатры его, похожие на замечательный замок или дворец, были плотно окружены оградой. По углам  — широкие палатки, подобные башням, на них  — позолоченные шары, а на беседке [султанского шатра]  — пять больших шаров, балдахин  — из красного бархата на шелковых шнурах. Там он (султан. — Пер.) часто сиживал, глядя с того зала, в который надо было подниматься по лестнице, на войско, выходившее из лагеря. Янычары {выстраивались] шеренгами, образуя дороги вроде улиц, чорбаджи с посохами в белых шапках и белых мехах выгоняли из лагеря большую толпу людей. Много было сипахиев, чаушей и простонародья, каждый для форсу как можно лучше себя украсил. Капиджи в дорогих парчовых делиях с серебряными жезлами ходили по дворцу, наводя порядок. Потом принесли стулья, мы уселись на площади перед шатрами султана. Напротив нас  — везир с пашами и господарем мултанским¹¹. Затем [везир] пошел к султану докладывать о нас.

Вскоре появился, начал раздавать нам кафтаны: пану белзскому, мне, пану Сулишовскому и  — качеством похуже  — тем, кто был допущен с нами на аудиенцию к султану. Господарь и Вевелли также взяли кафтаны. Перед нами шли паши. Они стали рядом друг с другом, сложив руки, как его невольники. Вскоре вошли в шатер султана. Двое капиджи, взяв каждого из нас под руки, по одному водили к султану. Вевелли хотел нас уговорить, угождая туркам, снять шапки. Мы этого делать не захотели, ибо это была бы какая-то новая церемония, унижающая нас по сравнению с другими послами.

Беседка была весьма старой, но дорогой работы, большой и широкой, на земле были постланы старые коврики, вытканные золотом. [Здесь же] негр, кизляр-ага, с другими евнухами. Султан сидел на ложе из красного дерева, позолоченного со всех сторон. Его сиденье и покрывало были парчовые. За ним (султаном. — Пер.) у ложа укреплена была сабля и пара луков с сагайдаками из кожи, расшитой простым узором: на тетиве каждого лука  — стрела. На нем был не очень большой тюрбан [78] с тремя перьями, опущенными книзу, красная бархатная одежда, подшитая соболями, с шелковыми петлицами и большими пуговицами, так застегнутая, что больше ничего не было видно. Золота и драгоценных камней на нем не было.

Мы должны были выполнить главный обряд, но вместо платья, коротко подобранного, так как [султан] сидел на середине ложа, для целования нам указали край покрывала. Других [поляков], сопровождавших нас, капиджи заставили преклонить колени. Как только закончилось приветствие, всех наших оттуда вывели, остались лишь мы втроем. Пан белзский дал паше, который находился ближе к нам, письмо султану от его милости пана гетмана, тот  — другому. Так передавали его из рук в руки до самого везира, который, взяв его, воткнул между подушками султана.

После этой церемонии пана белзского спросили, имеет ли что сказать. Он, отметив постоянство короля, государя нашего, и Речи Посполитой в сохранении старинной дружбы с домом Оттоманским, очень коротко и достойно ответил султану: уже во время войны, при таком ожесточении с обеих сторон, начались переговоры о заключении угодного Богу мира и возобновлении старинного союза. Король, наш государь, будет соблюдать все установленные условия, будучи уверен, что и ваше величество будет действовать так же, сохраняя, по обычаю предков своих, традиционную дружбу с королем и Речью Посполитой.

Переводил один из дворян господаря мултанского. После этой речи были принесены наши дары султану. Турки, взяв их у нашей челяди, устроили шествие с ними в шатре султана. Там была сабля старинной работы, украшенная золотом и драгоценными камнями, пара пистолетов и мушкет, сделанные удивительно искусно. Все это нам дал в дорогу королевич. К этому добавили позолоченный бокал, красивое серебряное ведерко. Когда отнесли подарки, нас отпустили, капиджи-паша проводил нас до наших палаток.

В эти дни было большое беспокойство от турок, которые при заключении мира все досаждали [нам] по поводу выдачи перебежчиков, убегавших от лих почти ежечасно днем и ночью. Впрочем, и наши тоже убегали в турецкий лагерь. Хотя гетман запрещал, турки у нашего лагеря съезжались с нашими воинами: распивали водку, друг друга одаривали, с обеих сторон уж. стал свободен всякий обмен.

Утром того дня, однако, возникло между нами разногласие. Турки не хотели вписывать в договор имя султана, так как в нашем лагере король отсутствовал. Но вскоре на том остановились, что напишут лишь имена везира и [польских] уполномоченных, не упоминая султана¹². Везир согласился на это.

Перед вечером нас призвали к везиру, который отдал нам договор, решив отправить другой экземпляр непосредственно с чаушем к королю. Обещав безопасность и внимание пану [79] Сулитовскому, весьма любезно с наилучшими пожеланиями нас отпустили...¹³

При расставании, как неоднократно прежде, везир возвращался к требованию, чтобы мы первыми ушли с земли султана и переправились за Днестр. Для этого обещали сохранить свой мост, зная, что наш уничтожен. Настаивали они на этом, как мы понимали, ради престижа и безопасности, не веря, что мы наконец уйдем из Молдавии.

В свою очередь, и мы, также из соображений престижа и не в меньшей степени безопасности, беспокоясь о том, чтобы на переправе нас не разгромили татары и чтобы не потерять порядок [отхода], решительно воспротивились тому, чтобы раньше их (турок.  — Пер.) уйти из Молдавии. Отговаривались более всего тем, что, если будем переходить через их мост до того, как они двинутся, легкомысленные люди могут дать повод для столкновения. Кроме того, переправа через реку столь многочисленных возов отнимет чрезвычайно много времени. Наконец, дело изобразили так, будто почти всех коней, опасаясь осады, отправили по домам в Польшу. Следовательно, вынуждены здесь долго оставаться: пока вернем их из Польши, должно пройти несколько недель. Затем начнется непогода, которая при столь долгой дороге сможет помешать турецкому войску. Вместе с тем обещали как можно скорей начать переправу. Когда везир стал настаивать, чтобы королевич первым перешел реку, написали пану гетману, чтобы будто для удовлетворения их требований приказал разбить на другом берегу реки несколько пустых палаток. Везир также приказал туркам уходить с того берега, что тотчас выполнили. Даже сам капиджи-паша, посланный везиром, преследовал татар по полям, выгоняя их с заречья, с польской территории, на другую сторону. В наш лагерь явился чауш, назначенный осмотреть Хотин, в котором турки собирались сохранять оставшиеся порох и пули.

Комментарии

1. Речь может идти либо о капыджи-баши Хаджи Мехмед-аге, либо о наставнике султана Османа II Омер-эфенди.

2. Текст инструкции опущен ввиду его близости к тексту договора.

3. Имеется в виду ага янычар Юсуф-ага.

4. Далее излагается ход переговоров, очевидно, с Радулом.

5. Автор говорит о военной демонстрации турок с целью заставить поляков быть более сговорчивыми при обсуждении пунктов мирного договора.

6. Речь идет о 26 ноября по старому стилю.

7. Послы имели в виду земли Крымского ханства.

8. Далее Собеский рассказывает о положении в польском лагере.

9. Речь идет о церемонии, завершавшей мирные переговоры.

10. Такие тюрбаны надевались лишь во время торжественных приемов.

11. Речь идет о Радуле Михне, который после смещения Османом II молдавского господаря Александра был поставлен одновременно господарем Молдавии и Валахии.

12. Таким образом, договор 9 октября 1621 г. был прелиминарным (временным) до утверждения его султаном и польским королем.

13. Далее Я. Собеский приводит текст договора, публикуемый в данном сборнике отдельно.