МАЛИК ШАХ-ХУСАЙН СИСТАНИ

ХРОНИКА ВОСКРЕШЕНИЯ ЦАРЕЙ

ТА'РИХ-И ИХЙА' АЛ-МУЛУК

Окончание [рассказа] об обстоятельствах Малика Махмуди

Малик Махмуди — средний сын Малика Гийас ад-Дина Махмуда. Во времена Бади’аз-Заман-мирзы он был необычайно почитаем и уважаем. Благодаря стараниям мирзы и благосклонному вниманию отца он преуспел во всех отношениях: достиг совершенства в науке о музыке, играл на тамбуре и каманче, особенно хорошо играл на танбуре. Был каллиграфом и сочинителем по натуре, хорошо слагал стихи; был лучшим из сверстников в стрельбе из лука и в руководстве охотой. Женился на уважаемой молочной сестре Малика ‘Акибат-Махмуда. От нее у него было трое сыновей: Малик Йахйа, Малик Гийас и Малик Хайдар — и одна дочь. Сегодня Малик Йахйа является старшим среди его детей. Малик Хайдар ослеп, однако хорошо слагает стихи. Малик Гийас умер в 1025/1616 г. Их сестра вышла замуж за Шах-Хабибаллаха сына Малика Мухаммеда сына Гийас ад-Дина. /422/ Малик Махмуди занимал при Малике Махмуде должность вазира. Военные действия и тяжбы с Музаффаром Хусайн-мирзой всегда предпринимались по его совету. Он был удачлив в [ведении] мирских дел и обладал трезвым умом. В правление великого малика, несмотря на преклонный возраст, он не допускал погрешностей в делах. В период [господства] злосчастных узбеков одиннадцать лет он был комендантом крепости и находился в разных войсках, как уже было [317] немного рассказано. [Впоследствии] вместе с Маликом Джалал ад-Дином Махмуд-ханом он приехал на служение светлейшему [шаху] и удостоился шахских милостей. В ту поездку он понес большие расходы. Когда вернулся в Систан, доходы не окупили расходов. Немилосердные времена разобщили друзей друг с другом. Малик потребовал у Хатим-бека, и’тимад ад-даула его величества, должность вазира [Систана]. И тот отобрал эту ничтожную должность вазира Систана у того великого человека из царского рода (т.е. у Малика Махмуди. — Л.С.), не пощадив его. [Малик Махмуди], обиженный, уехал в Мекран и поселился в разгаре лета в Дизаке. В 1009/1600-01 г. он умер. Его тело привезли в Джалиш, подвластный Сархадду, и похоронили по соседству с отпечатком ноги повелителя верующих [‘Али], мир ему. Через год его [прах] перевезли в Систан и погребли в отгороженном месте у медресе Махмудабад, да почиет над ним милость всевышнего и всесвятого Бога. Он прожил 58 лет... ⁷¹⁴ Событие это явилось причиной еще большей привязанности [к нему его] друзей. Малик Махмуди в укреплении власти великого малика прилагал такие старания, какие только могут быть посильны людям под этим небесным сводом.

Ниже следуют стихи устада Фаррухи ⁷¹⁵, которые могут быть приложены к Малику Махмуди:

Как-то раз сердце предсказало мне,
Что однажды придет разлука с тобой.
Да, обо всем, что ни случится с человеком,
Сердце всякий раз дает знать.
/423/ Догадывался о разлуке я, однако
Не думал, что ты совсем забудешь [наше] знакомство.
Кто знает, что мне надо видеть тебя?
За мою преданность такая неверность!
Жаль, о, как жаль, не знал я,
Насколько ты, неверный, жесток!
Испытал я всякого рода недружелюбие с твоей стороны, но
Не скажу, что ты недостоин дружбы!
Немного о характере и [других] качествах великого малика.

Верховный малик обладает хорошим характером, [человек] достойный, остроумный, не высокомерный, живой и веселый, склонный к беседам с дервишами; на его собраниях всегда звучали стихи и проза великих. В начале пути в своих мирских занятиях и в склонности к мирской суете он боялся [Бога]. [Позднее] из-за отсутствия каких-либо соблазнов в укрепленных местах и крепостях [318] его алчность была направлена к накоплению богатства и ссорам с друзьями. Из любви к земному миру, что ли, он перестал верить людям, считать их достойными беседы с ним или он поддался обману мирских наслаждений и предусмотрительно стал собирать сокровища и деньги? В расцвете юности у него было пристрастие к стрельбе из лука и к охоте, и он даже переусердствовал в этом. Все еще и сейчас он любит охоту на разных зверей, ловкий наездник и меткий стрелок. Настолько отважен, что в двадцатилетнем возрасте напал в Сарабане на белуджей [племени] Мусы Валада. С семью всадниками скакал следом за ними, нагнал, а их было 300 белуджей. Завязалось жаркое сражение, [в ходе которого] он убил двадцать человек. Всем он известен и славится своей отвагой и мужеством. /424/ Общеизвестны также его благочестие и подвижничество. В руках у него постоянно четки со ста благоуханными бусинами. В пятьдесят два года он совершил мусульманский хаджж. По возвращении из великой Мекки занялся проверкой счетов старых казначеев. Недоимки за разные годы были самыми разными. Его крайность в требовании уплаты сумм, причитающихся к взысканию со старых и новых чиновников (?), дошла до того, что Мир Музаффар анбардар ⁷¹⁶, славившийся своей принадлежностью к саййидам и известный своей давней службой роду [Местных] маликов, умер под ударами палки. [Некто] по имени Мир Сам убил своего друга. ‘Али-хан, анбардар, бросился в воды Хирманда и погиб. Хусайн-шахи-турк, предки которого были тахвилдарами ⁷¹⁷ коров Малика Хайдара, деда верховного малика, продал своих младших и старших детей ради [уплаты] недоимок за сто лет, установить достоверность которых из налоговых книг было [невозможно]. После того его грудь сжигал огонь [отчаяния], пока он не умер. Таких обиженных и глубоко оскорбленных было много. Писать [об этом] не стоит. Да не отяготит всевышний и преславный Господь совесть рабов Своих любовью к сему миру, ибо любовь к земному превращает похвальные качества в предосудительные поступки. Да сотворит Всевышний правильный путь для рабов Своих!

Немного о [местных] маликах

Малики страны, родословная которых восходит к маликам ‘Аджама, ряд других, породнившихся с маликами Систана через брачные союзы, а также малики Рустамдара в Табаристане ⁷¹⁸ являются [319] потомками царей ‘Аджама. Когда [потомки] Кай-Хусрау [и] Хаму-на ⁷¹⁹ ушли из окрестностей Дизфула ⁷²⁰, один из их родственников со своей семьей попал в Рустамдар. Все правители Рустамдара — из его рода. Родословная того человека, который первым пришел в Табаристан и который носил имя Джил б. Джилан-шах, восходит к Джамаспу, дяде Нуширвана со стороны отца ⁷²¹. Родословная Абу-л-Фазла Мухаммада ⁷²², величайшего из местных царей, следующая:

Мухаммад б. Шахрийар б. Джамшид б. Дивбанд б. Ширзад б. Афридун б. Бав б. Сухраб б. Намавар б. Падуспан б. Хварзад б. Падуспан б. Гавпаре. [В свою очередь], родословная Гавпаре /425/ восходит к Фирузу б. Нарсе б. Джамаспу б. Фируз ал-малику.

Поскольку обстоятельства маликов Рустамдара хорошо известны из хроник, нет необходимости рассказывать о них в данной книге.

Родословная маликов Фараха восходит к Хорезмшаху. Так: Малик ‘Абдаллах ⁷²³ б. Малик Байазид б. Малик Махмуд б. Малик Абу Исхак б. Малик Шихаб ад-Дин ‘Умар б. Малик Махмуд б. Малик ‘Изз ад-Дин б. ‘Ала ад-Дин б. Малик ‘Али-Вали Фарахи б. Малик Йаналтигин б. Малик Тадж ад-Дин [б.] Ирси-шах б. Йаналтигин б. Малик Махмуд б. Малик Джалал ад-Дин ⁷²⁴ Текиш-шах [б.] Ил-Арслан б. Шах Атсиз б. Бурхан ад-Дин Йамин, повелитель верующих. У маликов Фараха нет родства с маликами ‘Аджама. Однако со времени эмира Тимура до сегодняшнего дня между ними было заключено несколько брачных союзов и произошло породнение, укрепились [узы] дружбы. Первый брачный союз был заключен между молочной сестрой Малика Кутб ад-Дина и Шах-Искандаром сыном Йаналтигина. Следующее породнение [произошло] тогда, [когда] дочь Шах-Нусрата б. Шах-Махмуда-хаджи, которую звали Биби Ханзаде и которая была наследницей поместий Шах-Нусрата, выдали [замуж] за Шах-Абу Исхака Фарахи. Биби Ханзаде родила сыновей: Шах-Махмуда Фарахи и Шах-’Али и [дочерей]: Биби Аркан-и мулк (мать Малика Гийас ад-Дина Мухаммада) и Биби Зайнаб-хатун (мать Шах-Махмуда и Шах-Абу Са’ида, сыновей Малика ‘Ала ад-Дина ‘Али). [320]

Дочь Шах-Махмуда Фарахи, Биби Даулат-хатун, взял в жены Малик Хайдар б. Малик Абу Исхак Систани. От него она родила дочерей. [Первая стала] матерью Малика Шах-султана Фарахи, вторая — матерью Малика Йахйи сына Малика Махмуди, третья — матерью Шах-’Аваза сына Малика Зарифа, четвертая — матерью Малика Шах-Хусайна сына Шах-’Али; на пятой дочери Малика Хайдара от [брака] с Биби Даулат-хатун, Биби Салиха, /426/ был женат Малик ‘Абдаллах Фарахи. Это было их потомство.

Чистейшую Биби Шахр-бану дочь Малика Джалал ад-Дина сына Малика Махмуда Фарахи взял в жены Малик Абу Исхак сын Малика Хайдара. От него родились Малик ‘Али, Малик Мухаммад и Биби Шахим-ага, мать Мирзы Мухаммад-Му’мина. Таковы родственные узы маликов Фараха с маликами Систана.

Однако [полной] родственности [между ними] нет: во-первых, из-за расхождения нравов и, во-вторых, из-за непризнания веры тех, кто живет там теперь. У Малика Байазида же и его брата, Малика Джалал ад-Дина, была столь [тесная] дружба с моим отцом, Маликом Гийас ад-Дином, и моим дядей со стороны отца, Маликом Хайдаром, что [невозможно] объяснить. Воистину, Малик Байазид и Малик Джалал ад-Дин были двумя чудесными знамениями, ниспосланными с неба [Господом], да возвеличится имя Его! Божьи твари одобряли их нрав, их действия и их поступки.

Малик ‘Абдаллах был [человеком] наглым и имел скверный характер. Его распри с систанскими маликзаде происходили из-за несовместимости их характеров и [разной] веры. В правление Рустам-мирзы [Малик ‘Абдаллах] поступал так, как хотела того его душа:

Тот, в ком заложено плохое начало,
Через короткое [время] проявит свою сущность.

Подозрительность, недоброжелательное отношение его сыновей, в особенности Малика Шах-султана, их вражда с теми, кто сделал им добро, достигли более высокой ступени, нежели у их отца. Да исправит Аллах всевышний положение своих рабов! После убийства Малика ‘Абдаллаха, который из-за этого стал блуждающим по «долине смятения» ⁷²⁵ ... ⁷²⁶ Когда по приказу шаха Исма’ил-хан, правитель Фараха, убил Малика ‘Абдаллаха и забрал себе все движимое и недвижимое имущество [убитого], я отвез Малика Шах-султана на службу к светлейшему наместнику во [время] похода на Балх ⁷²⁷, рассказал его обстоятельства и /427/ напомнил светлейшему [шаху] свою родословную и [связывающие] нас [321] родственные узы; упросил [шаха написать] высочайший указ на земельное владение на имя правителя [Фараха]. [Шах] явил милосердие [и издал указ]. Еще трижды Малик Шах-султан переводил упомянутое земельное владение правителю Фараха, каждый раз под каким-нибудь предлогом, а [сей раб] выезжал в Фарах и отменял [захват], пока в последний раз [сему] бедняку не случилось уехать из Систана. Из Герата я вернулся в Фарах и поселился там для того, чтобы отобрать захваченное кызылбашами имущество тех людей. Хотя [сам] я постоянно нахожусь при победоносном стремени, однако в [Фарахе] живут мой сын, моя семья и мои подданные. Часть земельных владений была захвачена таким путем. Малик Шах-султан все еще пытался изъять у нас и у себя земельные владения и передать их в собственность [кого-либо] другого.

1 ша’бана 1027/24 июля 1618 г. я сделал своего сына, Малика Мирзу Мухаммад-Му’мина, зятем Малика Шах-султана, женив на его дочери, Биби Даулат-хатун, [в надежде, что], быть может, он оставит свое вероломство и свои несправедливые действия. В настоящее время я нахожусь в победоносной ставке в Исфахане ⁷²⁸. Не знаю, продолжает ли [Малик Шах-султан] свой [прежний] путь или же, изучив [деяния] добрых людей, следует за ними.

Обстоятельства маликов Науфириста

Когда Малик Мухаммад, обидевшись на Малика Султан-Махмуда ⁷²⁹, попал в Кухистан, [правители Кухистана] явили к нему полное сочувствие и приняли его сторону. Он посватался к ним. [От этого брака] у него родился [сын] Малик Исхак. Малик Исхак выдал Биби Пайкар, дочь своего храброго сына, Малика ‘Али, замуж за Шах-Вали. От него родились трое сыновей. В настоящее время старший из них, Малик Исхак второй, благодаря поддержке друзей находится в числе славных мулазимов шаха. Их родословную я читал в хрониках. Однако Малик Исхак Систани, известный как «Шухра-йи ⁷³⁰ Та’рих» («Знаток истории»), утверждал, что родословная шахов Науфириста восходит к Ардаширу сыну Папака ⁷³¹. От деда [сего] бедняка, отца матери, Амира Гийаса, [мне] известно, что он возводил к Ардаширу сыну Папака родословную Малика Бахтафзуна, который был из маликов Науфириста. Знание — У Аллаха. [322]

/428/ Родословная и жизнеописание великого эмира, предводителя великих и знатных [людей] Систана, Амира Хаджи Мухаммада и ряда [других] эмиров Систана; биографии эмиров [рода] Амира ‘Абдаллаха

Отец [Амира Хаджи Мухаммада], Амир Махмуд сын Амира Сираджа, принадлежит к эмирам [рода] Амира Сираджа. Эмиры [рода] Амира Сираджа принадлежат к роду кази ‘Абд ал-Карима. Последний происходит из рода Хасана б. Сарухана, прославленного среди арабов [своей] щедростью, великодушием и могуществом. Мир Шир-Мухаммад и Мир Хашим, в настоящее время известный [под прозвищем] Миш-и маст, — тоже из рода Хасана б. Сарухана. Мать того рожденного под счастливой звездой происходит из рода Мира Мухаммада сына Мира Икбала. В числе его сочинений — рисала «Икбалийа» ⁷³². Мавлана Джами в «Нафахат ал-унс» рассказал о достижении им высших «стоянок» [на пути мистического самоусовершенствования] .

В правление Малика Султан-Махмуда Мир Мухаммад сын Мира Махмуда был вакилем и устроителем всех важных дел. Амир Хаджи в самом начале из-за немилости вакилей покойного Бади’аз-Заман-мирзы и враждебности родственников попал в августейшую ставку шаха Тахмаспа, пробыл в Казвине восемь лет, общаясь с великими и знатными, улемами и образованными людьми из высокой ставки. Поскольку он был человеком способным, то усвоил все приятные манеры и красивые жесты хороших людей. Он вобрал в себя все лучшие внешние и внутренние качества. У него было место в маджлисе шаха Тахмаспа. Шах удостоил его [своего] благосклонного внимания. Султан Хайдар-мирза ⁷³³ питал к упомянутому эмиру большое расположение. [Амир Хаджи] постоянно бывал на райских собраниях того бесподобного принца. Тогда, когда завистники и мятежники жаловались на [своих] товарищей по райскому маджлису принца, упомянули и слова названного эмира. В тех событиях был убит Мухаммад-Муким Табанку, известный в Иране [своим] дарованием. Часть других людей подверглись упрекам и порицанию. Именно тогда упомянутый эмир уехал из Казвина. Когда он прибыл в священный Мешхед, по счастливой случайности в Мешхед приехал и мой отец, Малик Гийас ад-Дин Мухаммад, который считал [Амира Хаджи] за [своего] сына. Он привез означенного эмира с собой в Систан, оставил его в Уке, [323] а сам поехал к мирзе и устранил существовавшую между ними обиду, как об этом вскользь было упомянуто ранее. Мирза /429/ потребовал его к себе. Названный эмир стал приближенным его светлости мирзы. Мирза Бади’аз-Заман вернул ему все его наследственные земли, которые у него были в Систане и которыми завладел [впоследствии сам] мирза. Когда на престоле правления утвердился Малик ‘Акибат-Махмуд, [Амир Хаджи] стал полномочным вакилем, как было только что упомянуто.

После трагической истории с Маликом ‘Акибат-Махмудом дружеские отношения между великим маликом и Амиром Хаджи-Мухаммад-Му’мином обрели прочность. Всю оставшуюся жизнь он не разлучался с маликом. И когда он распрощался с сим бренным миром, его жена и [остальные] его люди пользовались покровительством великого малика. В правление Малика ‘Акибат-Махмуда до времени великого малика он постоянно платил жалованье тысяче нукаров. Почти три тысячи храбрецов всегда находились в окрестностях крепости и в войске упомянутого эмира. Странники и нуждающиеся кормились из щедрых рук этого великодушного человека. Он воевал с узбеками. В первом же сражении [с ними] им были убиты двести узбеков. Он заполучил [в сражении] 1200 коней из узбекского войска, предав казни трех главных военачальников, [одного] из которых называли Дурман-богатырь ⁷³⁴. Когда [Амир Хаджи] простился с бренным миром, то поверг в глубокую скорбь сердца маликов, эмиров и знатных систанцев. От него осталось пятеро сыновей: Мир Махмуд, Мир Низам, Мир Сирадж, Мир Мухаммад-Муким, Мир Мухаммад-Хусайн.

После этого мудрого, наиславнейшего эмира был Амир Наджм ад-Дин Махмуд, наихрабрейший и наиблагороднейший из людей своего времени. Если рассказать самую малость о щедрости и отваге этого человека, никто не поверит. После [смерти] отца он заботился о родственниках, о благосостоянии своего рода, привел в порядок и устроил дела родственников, устранил двухсотлетнюю вражду эмиров Барзана и своих предков таким образом, что Мир Мухаммад-Касим, старший из эмиров Барзана, не жалел ради него своей жизни. Во времена [господства] узбеков он в союзе с добродетельными маликами ни на минуту не прекращал борьбы, являя доблесть и отвагу, дальновидность. Скончался он во [время] похода на Балх ⁷³⁵, когда поспешил на службу к светлейшему наместнику и удостоился [шахских] милостей. /430/ Он был погребен в окрестностях [селения] Бунджар. От реки ⁷³⁶ до той местности — два дня пути. От него остался один сын — Мир Хайдар. В настоящее время [324] на месте отца и своего рожденного под счастливой звездой брата находится Мир Низам.

Мир Низам вместе со своими родным и двоюродным братьями, Амиром Вайсом сыном Амира Хаджи Хусайна и Амиром Мухаммедом сыном Мира Таджа, занят приведением в порядок своей собственности и, более того, устройством всей территории Систана. Это — человек, [обладающий] качествами ученого, рассудительный. В стрельбе из лука это Са’д-и Ваккас ⁷³⁷ нашего времени, прирожденный собеседник маликов. Он пользуется вниманием [великого] малика.

Обстоятельства эмиров Барзана

После Мира Сабика сына Мира Джамала, как было упомянуто ранее, приближенным шахского двора стал Мир Мубариз. Долгое время он находился в высокой ставке. Был человеком, знающим счет, обладающим опытом, снисходительным и великодушным. Не было равных ему в оказании гостеприимства и в хлебосольстве. Так, однажды вечером в Казвине в его дом вошла группа гостей. Ранее он взял в долг тридцать туманов [на покупку] древесины белого тополя, чтобы израсходовать на свои нужды. В тот вечер из-за снега и дождя дров было не достать. Тогда он пустил на топливо, чтобы приготовить гостям еду, на тридцать туманов древков стрел. Когда он приехал в Систан, то стал близким другом кызылбашских эмиров. На нем лежало устройство важных дел. С появлением Малика ‘Акибат-Махмуда, [испытывая] стыд за то, что водит дружбу с кызылбашами, он уехал в Герат. Шесть месяцев спустя по решению правителя Малика ‘Акибат-Махмуда Мир Хасан-’Али отправил человека, и Амира Мубариз ад-Дина привезли в Систан. Он заступил на должность калантара и вазира Малика ‘Акибат-Махмуда. Вазиром был в течение одного года. Его убил Малик Хайдар в местности Пуште Заве во время мятежа Амира Хаджи Хусайна и ряда других [эмиров].

От него остался сын: Мир Мухаммад-Касим.

Два-три года спустя после /431/ трагической гибели Амира Мубариза мой брат, Малик Махмуди, взял [сего] бедняка, [которому было] 12 лет, с собой в Барзан. Пожаловав Миру Касиму почетное платье, он привез его к Малику Махмуду. Тот обласкал его, и он стал вместо отца калантаром Систана и старшим в своем племени. [325]

Мир Мухаммад-Касим прославился среди своих современников хозяйственностью, обхождением, житейской мудростью и отвагой. Вместе с [местными] маликами он принял участие в сражениях с узбеками, прежде всего в битве при [Банд-и] Маудуд ⁷³⁸, в которой он был соратником [сего] бедняка. Он совершил подвиг Рустама и Афрасиаба, явив необычайную храбрость. В благоустройстве каналов Абхурана, Пушт-и Зириха и Пушт-шахра и в благоустройстве местностей своих родственников он приложил старания, не посильные никому [другому].

В 1023/1614-15 г., опасаясь малика, он приехал в священный Мешхед с намерением [ехать] в высокую ставку. Оставался там три месяца. Малик связал истинную причину его приезда [в Мешхед] со своим иском [недоимок]. Он издал приказ о том, чтобы правитель священного Мешхеда отослал Мира Мухаммад-Касима в Систан в сопровождении мулазима ⁷³⁹ верховного малика. Правитель священного Мешхеда в соответствии с высочайшим приказом передал его мулазиму [верховного] малика. Несмотря на то что в Мешхеде я был чужим, без друзей, я оказал [Миру Мухаммад-Касиму] помощь, насколько это было в возможности сего бедняка, и направил его в высокую ставку. Получив подпись под своими ответственными приказами, он вернулся в Систан и в настоящее время находится в этой стране. Его сын носит имя Амир Мубариз. Ему тоже свойственны отличительные черты его предков — он наделен хозяйственностью, кротостью нрава, серьезностью, [пристрастием] к соблюдению порядка среди крестьян той страны.

Мир Мухаммад сын Мира Хасан-’Али, Мир Саййид-’Али, Амир Камал ад-Дин Хусайн, Мир Мухаммад-Касим и его брат ‘ являются сыновьями Мира Хасан-’Али. Мир Хасан-’Али был участником собраний шаха Тахмаспа. Он унаследовал [должность] калантара Систана.

После Мира Хасан-’Али на должность составителя описи государственных земель ⁷⁴⁰ был назначен Мир Мухаммад. Амир Саййид-’Али получил должность вакиля тогда, когда малик переменился к Амиру Хаджи. Он был также вакилем в правление великого малика. Упомянутый выше Амир Саййид-’Али пользовался доверием малика. Мир Камал ад-Дин Хусайн был особенно почитаем при Малике ‘Акибат-Махмуде. Он занимал должность китабдара /432/ и собеседника [малика]. Сейчас он тоже весьма уважаем. Однако у великого малика нет к нему настоящего расположения.

Мир Мухаммад умер в 1015/1606-07 г. От него остались два сына: Амир Абу-л-Касим и Амир Хасан-’Али. [326]

Мир Саййид-’Али, разобидевшись на великого малика, в 1022/ 1613-14 г. приехал в Ук. В Уке он и скончался. От него тоже остались два сына: Мир Низам и Мир Махмуди.

Мир Камал ад-Дин Хусайн в настоящее время является калантаром Систана вместо [своих] братьев. Сочинением выразительных стихов он радует души Низами и Хусрау [Дихлави] ⁷⁴¹. Его стихи приведены в тазкира «Хайр ал-байан» ⁷⁴².

Их родственники являются потомками Мир Шайха. Амир Саййид-Мухаммад — способный и храбрый, у него хорошие сыновья. Всевышний и преславный Господь да ниспошлет им всем Свое благоволение.

Немного о положении эмиров [рода] Амира ‘Абдаллаха

В «Хронике», сочиненной Амиром Мухаммадом сыном Амира Мубариза, о которой упоминалось в начале [нашей] книги ⁷⁴³, в школе на глаза сему бедняку попало несколько отдельных ее листов. Он писал о себе следующее:

«Человек по имени Малик Бахтафзун сын Малика Ардашира из маликов Кухистана, которые в настоящее время составляют часть [населения] деревни Науфирист в Нахарджане, попал в Систан. [Там] он посватался к потомку Амира Мубариза, Амиру... ⁷⁴⁴, который принадлежит к древним эмирам Систана, и стал жить в Систане. Спустя некоторое время появился на свет Амир ‘Абдаллах. Пришел какой-то человек к Малику Бахтафзуну: ”Всевышний и преславный Господь даровал вам сына”. Что касается имени, то каждый предлагает свое. Человек этот говорит, что его следует назвать Малик ‘Абдаллах. Упомянутый малик ответил: ”Часто люди теряются от происходящего в мире, от [смены] дня и ночи. Поскольку мы уехали из своих родных мест на чужбину, в Систан, то положение нашего сына известно. Если я во времена малика-тирана уеду в свой город, [тот скажет]: мол, назови [его] Шах или Шахрийар”. Обращаясь к нему, отец называл его Мир ‘Абдаллах. Мир ‘Абдаллах приобрел разнообразные знания и достиг высших стоянок [на пути к мистическому прозрению]. От Мира ‘Абдаллаха появился на свет Мир Мухаммад. В науке о явном и тайном он тоже достиг сверхъестественных высот духа. /433/ Его внутреннее ясновидение было таким, что, [когда] Малик Хусайн убил пятерых его [327] храбрых, достигших совершеннолетия сыновей, еще до того, как известие [о их гибели] достигло его дома, он позвал из женской половины свою уважаемую жену, целомудренную Биби Милли, [и сказал ей]: ”Приготовь пять постелей, малик присылает домой твоих сыновей со всей пышностью!”

Поскольку состояние внутреннего озарения эмира было известно его домочадцам и слугам, то, положив по систанскому обычаю на пять кроватей по тюфяку, все стали ждать. И вот на коврах принесли домой тела пяти казненных сыновей, положив каждому на грудь отрубленную голову».

Рассказ о внутреннем ясновидении его и его высокородного отца, о [пройденных] ими «стоянках» [на пути мистического самоусовершенствования] — длинный. От Мира Мухаммеда появился на свет Мир Мубариз, от Мира Мубариза — Мир Мухаммад-младший. От последнего — [еще один] Мир Мубариз. От него — Мир Мухаммад. От [Мира Мухаммеда] — величайший эмир, Амир Гийас ад-Дин Мухаммад, дед сего бедняка со стороны матери. У него было двое детей — сын и дочь. От дочери, Биби Марйам-султан, родился сей бедняк. Сына звали Мир Мухаммад-Му’мин. По способностям и одаренности не было равных ему во всем свете. В конце концов о нем заговорили и знать, и простой люд Систана из-за того, что он стал ярым маламати ⁷⁴⁵. От него остались два сына: Мир ‘Абд ал-Му’мин и Мир Фазли. Мир ‘Абд ал-Му’мин оставил после себя троих сыновей: Мира Гийаса, Мира Махмуда и Мира Камала. Мир Махмуд уехал в Индию и там скончался. Мир Камал, не имевший равных себе в отваге и храбрости, был убит в Кандахаре в сражении с чагатайцами. Мир Гийас в настоящее время находится в Систане. Он сподобился счастья совершить паломничество к священным городам Мекке и Медине и к [другим] святым местам. [Теперь] он занят вознесением молитв всеведущему Богу. Великий малик испытывает к нему большое сострадание.

Мир Фазли оставил [после себя] троих сыновей: Мира Мухаммад-Бакира, Мира Мухаммад-Му’мина [второго] и Мира Таки. Все они заняты возделыванием земли на своих земельных угодьях. Из пяти дочерей мира Мухаммад-Му’мина четыре умерли. Это Биби Хандгар, Биби султан-Мубарак, Биби Шахрбану и Биби Зайнаби. Целомудренная Биби ‘Арус-хатун молится на могиле Мира Гийас ад-Дина в Джарунаке. [328]

/434/ Рассказ о некоторых эмирах [из рода] Мира Саййид-Ахмада, до сих пор проживающих в Систане

Во времена Бади’аз-Заман-мирзы среди знатных и великих [людей Систана] был Мир Мансур. Его брат, Мир Вайс, был калантаром Абхурана при Малике Махмуде и [оставался им] вплоть до середины [правления] великого малика. Он пользовался всеобщим уважением. В настоящее время калантарами округа являются Амир Му’мин и сын Мира Мансура: [первый] — вместо своего дяди, [второй] — вместо отца.

Мир Хайдар является сыном Амира Хаджи Мухаммада. Его отец, Амир Хаджи Мухаммад, был человеком загадочным и обладал проницательностью, обращал [на себя] внимание [местных] маликов. После его смерти Амир Хайдар в правление Малика Махмуда для видимости занимал должность кайчачигари, [в действительности же] был собеседником [малика] и поговаривал о должности вакиля. Он пользовался почетом и уважением у достойных людей, был необычайно одаренным, смелым, понимающим шутки, хорошо сочинял стихи. Его стихи приведены [нами] в тазкира ⁷⁴⁶. В конце концов его воздержанность [от всего, что удаляет от Бога], его служение Богу достигли такой ступени, что он удалился от людей. Когда узбеки захватили [Систан], а [местные] малики поселились в крепости Кал’а-йи Тракун, ему крепко досталось от узбеков, и он отправился в райские кущи ⁷⁴⁷. Да будет доволен им Господь!

[Потомки Йар-Махмуда]

Поскольку жизнеописание потомков Йар-Махмуда приведено в начале [сей] книги, [более нет необходимости этого касаться] ⁷⁴⁸. В родах Йар-Махмуда и Йар-’Али старшими [рода] были [соответственно] Мир Мухаммад-Му’мин и Мир Амин. Мир Мухаммад-Му’мин славился своей жизнерадостностью и своими остротами. И в самом деле, он был большим острословом — он дружил с [сим] бедняком с самого детства.

Еще жива часть людей из сословия эмиров, йаров, землевладельцев и состоятельных людей, из коренных жителей Систана. [329]

В окрестностях Систана и Хушкруда все еще проживает некоторое количество людей из [рода] накибов Мира Хасана. В Мараке, откуда вышло большое число храбрых воинов, еще живут йары.

Однако разные сословия систанцев крайне /435/ разбросаны [по разным местностям]. Большое число жителей Пушт-и Зириха, Бар-и Зириха и Сарабана рассеяно по всему свету. Жители Сарабана столь часто покидали свои места, что два младших сына накиба Махмуда, правителя области Сарабан, стали каландарами ⁷⁴⁹. Около десяти тысяч семей ⁷⁵⁰ систанцев живут в Кандахаре, в области Гармсир, в Фарахе и в Герате.

Обстоятельства накибов Зириха

Что касается накибов Зириха, то их дела обстоят так. Множество [накибов], число которых невозможно установить, погибли в сражениях с узбеками. Были убиты двести опытных в боях воинов-зирихцев, раисов [племен] шахраки и сарабанди. Еще десять тысяч их людей погибли от рук узбеков во многих [боях]. Пять-шесть тысяч крестьянских семей Зириха попали в плен к узбекам. [Несмотря на это], до сих пор в Систане есть еще пять тысяч храбрецов из того сословия. Из знатных накибов [назовем] Мира Хайдара, [его] брата, несколько двоюродных братьев со стороны отца, накиба Афзаля и [накиба] Ахмада, сыновей накиба Джамал-шахи, накиба Касима, еще группу накибов шахраки, накиба Ахмада сына накиба Раиса шахраки. В наказание за предшествующую и последующую службу они заняты в настоящее время земледелием.

Раисы Рамруда

После смерти Раиса Ахмада сына Шах-Мансура предводителем тех людей был его сын Раис Чари. Он тоже умер. Сыну Раиса Чари, Раису Ахмаду [младшему], сейчас восемь лет. [Кроме него] в Рамруде живут Раис ‘Али, Раис ‘Ариф, Раис Хусрау и еще одна группа раисов. Одним словом, [Рамруд] процветает. [330]

Раисы Хауздара и Кундара

Раисы Хауздара и Кундара были необычайно великодушными, в правление [местных] маликов пользовались уважением. При кызылбашах Раис Шади уехал на службу к шаху Тахмаспу. В прав-436 ление Малика ‘Акибат-Махмуда /436/ верховный малик издал указ о казни Раиса Гулам-’Али, [много] болтавшего о [своей] привязанности к Джа’фар-султану ⁷⁵¹. У раиса Хауздара забрали Раиса Ахмада и Раиса Рустама сына Раиса Шади. Раис Фирузшах был раисом в Кундаре. В настоящее время раисами того округа являются Раис Гулам-’Али, внук убитого Раиса Гулам-’Али, молодец необычайного благородства и отваги, и Раис Шади сын Раиса Рустама. Одним словом, [округ] благоустроен.

В округе Кундар раисом является Джамал, брат Раиса Фирузшаха. Это — человек, который водит хлеб-соль с другими, очень мужествен; в войнах с узбеками показал высший образец доблести. Ради маликов [Систана] скитался по чужим странам. Теперь он на родине, является вождем и раисом, однако от переживаний стал беспомощным.

Сипахсалары (военачальники) пограничного района Сархадд

[Положение] сипахсаларов Сархадда такое, как ранее упомянуто в сей книге. Амир Афзал сейчас состарился. Его сын, Амир Сурхаб, [человек] мужественный; Мир ‘Абд ал-’Али, его сыновья и братья тоже преисполнены доблести. Ходжа Карим, из потомков Шайха Хаджи, умер. Был он необычайно храбрым. Сейчас его место занимает его брат. Пограничный район Систана благоустроен. Ежедневно на границе и в подвластных местностях находятся пятьсот искусных стрелков из мушкетов. Во время сражений они приходят на помощь врагам и друзьям.

Что касается жителей страны Нимруз, то [их] много. В сей рукописной [книге] не хватит места перечислить их имена, да и память моя не способна удержать в голове [имена] всех взрослых и их детей. Несмотря на расстройство памяти и стеснение времени после [совершенных] двадцати трех путешествий ⁷⁵², в особенности если учесть, что я увозил свою семью и своих людей с родины на [целых] десять лет, поселив их в Фарахе, [как они] ни противились, [331] а сам все это время скитался по неровным местностям Ирана, не посоветовавшись, решился писать сию книгу, испытывая желание связывать слова воедино. [Так мог поступить только] одержимый. Прежние летописцы и современные ученые, написавшие [хотя бы] одно сочинение, не один раз вносили в него исправления, представляли его на суд друзей, [затем] переписывали начисто и давали [своей] книге название. В силу изложенных обстоятельств я взялся за перо и описываю события, хотя этим /437/ даю своим товарищам кое-какие [поводы] для критики. [Своей] книге я даю название «Та’рих ихйа ал-мулук» («Хроника воскрешения царей»). В своем занятии [сей раб, касаясь] огорчений и беспокойства путешествий, неосуществившихся желаний, затрагивая сложные вопросы, не допускал [к себе] такого самодовольного врага, как самовосхваление, и не считал его существующим. Почему люди вроде меня [должны] мысленно представлять бытие вне разума? Предположим невероятное: Ардашир сын Папака ⁷⁵³ или Шапур, подобно мне, стали бы описывать свои деяния... Даже тогда у них не получилось бы и одной пятой моего [сочинения] «Ихйа ал-мулук» (?). Царство природы человека таково, что лишь открыл он глаза, как видит себя в колыбели неги и блаженства, воспитывается среди величия и знатности. Когда он грациозно ступает из двора величия на арену могущества и заносит ногу на Рахша гордости ⁷⁵⁴, то, не видя перед [собой] соперника, постоянно направляет поводья желания в сторону [достижения] цели; от повелителя времени и владыки времени не ожидая ничего иного, кроме осуществления [поставленных] целей и продвижения желаемого по истинному пути. Выдающиеся люди времени, подобно ничтожным рабам, почитают за честь быть хранителями его зеркала ⁷⁵⁵. Не располагая опытом и не испытав [еще] неудач, увы, вспомнит ли он кого? Тем более бедных и несчастных, [лишенных] родственников и близких, [таких], как я? Однако, забыв о могуществе рока и благодати совершающих ночную прогулку по кварталу возлюбленной, не заметив силу длани терпения и не вызвав в памяти отказавшуюся от мирских благ душу, где он [мог] постичь опьянение пьющих вино упования на Бога? Когда он мог созерцать силу ищущих и наставляющих на правый путь, откровением открывающих перед лицом своей надежды врата желания, дланью своей веры сворачивающих замок врат желания? Его занятие — собирать имущество и сеять раздор среди друзей... ⁷⁵⁶ Его образ действий — причинение обид. Тысячам [людей] он разбил сердце своим сомнительным (?) пластырем. Природное свойство оскорбленных — накладывать пластырь обиженным. [332]

Сняв с сердец боль и тоску, они вместо пластыря покоя у того распустившегося /438/ цветка все поднимают вверх дном: запрещают [творить] зло другим, но позволяют его себе; дозволяют другим делать добро, но не считают возможным это делать самому; наследственное имущество считают достоянием братьев по вере, богатство же благоприобретенное — собственностью других, втягивают [в себя], подобно пожирающему людей дракону, права мусульман, долю братьев [по вере], пропитание друзей и заглатывают, подобно земле, богатства Каруна ⁷⁵⁷. Да простит Всевышний, ведающий сохранностью тайны и наблюдающий за сокровенным, за прямоту этих речей и восполнит [тяжесть] пребывания на чужбине удовольствием прибытия на родину! «Я передаю свое дело Аллаху. Ведь Аллах совершает Свое дело и установил Аллах для каждой вещи меру!» (Коран, XL, 47 и LXV, 3).

* * *

Поскольку среди летописцев и авторов хроник принято описывать все дела, пишущий [сии] строки сделал перо рассказчиком известий о Систане. Когда он приводил в порядок сию рукописную [книгу], в его слабую голову [пришла] мысль изложить окончание событий, случившихся за те два-три года, как он перестал заниматься этим сочинением ⁷⁵⁸.

В шаввале 1030/августе—сентябре 1621 г. ⁷⁵⁹ великий малик выехал из Систана к порогу светлейшего [шаха]. Он отправил быстрого скакуна к Малику Шах-султану Фарахи ⁷⁶⁰ с дружеским посланием: «Давай отвезу тебя на службу к светлейшему наместнику и добьюсь [издания] приказа о переводе на твое имя прежних союргальных владений Малика Джалал ад-Дина Фарахи».

Правитель Фараха с большим восторгом выехал в путь и в священном Мешхеде присоединился к верховному малику [Систана].

[Сей] раб за несколько дней до этого откочевал из Мешхеда и уехал в Герат. Это было в то время, когда я был отпущен из августейшей ставки из-под горы Демавенд ⁷⁶¹. Верховный малик уехал из Мешхеда в Фарахабад. В начале осени того года он прибыл на службу к светлейшему [наместнику] и провел в Фарахабаде и Ашрафе пять-шесть месяцев, пользуясь полным почетом и уважением среди шахского окружения и вкушая вино с приятными людьми. В ту поездку он /439/ взял с собой своего младшего сына, [333] Малика Захида, очень способного и разумного ребенка. Столпы победоносного государства, выступающие как посредники сторон и проявляющие благожелательность, заставили малика [Систана] отказаться от помощи малику Фараха, указав ему, что не представляется возможным отменить тиул Малика Шах-Хусайна или заменить место, [назначенное ему] на правах тиула, и пожаловать его сыну Малика ‘Абдаллаха Фарахи, известному [своей] преданностью владетелю Турана и поддержкой Рустам-мирзы.

Верховный малик из разговора с покровителем достоинства и преуспеяния, главой славных вазиров Миром Абу-л-Ма’али ⁷⁶² и вазиром Азербайджана Мирзой Мухаммад-Ризой и приближенными высокого шахского порога понял, что указание это исходит из другого источника. А дело обстояло так. Поскольку в соответствии с высочайшим приказом было решено, что [сей] раб будет постоянно писать из Герата стоящим у опоры величия и славы о происходящих событиях, то во время вторжения [в Хорасан] Йалангтуш-бахадура ⁷⁶³ с одобрения высокостепенного хана Хасан-хана ⁷⁶⁴ я написал два слова Исфандийар-беку, приближенному его величества ⁷⁶⁵, и три докладные Ходже Мухаммад-Ризе: одну — о прибытии и отъезде бахадуров Турана в окрестности Герата, другую — об отъезде Хан-и ‘Алама на службу к императору [Индии] Джихангиру. О последнем рассказал Мир Мухаммад-Касим, мой хранитель тайн, Мураду, прибывшему из Кандахара, человеку надежному. Еще одну записку я составил относительно своего тиула и союргала. Случилось так, что Мухаммад-Риза сын Шатир-Хасана передал написанное мной вместе с докладной запиской высокопоставленного хана в благословенные руки сведущего шаха. Светлейший наместник приказал, чтобы Исфандийар-бек прочел ему написанное. Шах благословенным языком сказал Шатиру: «Передай такому-то: ”Известие об узбеках ты написал в соответствии с сообщением Хасан-хана, правильно. Сообщение же об отъезде Хан-и ‘Алама в Индию тоже было правильным. Из того, что ты написал о себе, выходит, что ты сам хотел перевести [земельное владение] в союргал [сыновьям] Малика ‘Абдаллаха, отрезать от себя и передать им. Мы же, понимая, отдали тебе. Сегодня проявились признаки их враждебности. Будь спокоен, я не передам [твои] владения на правах тиула никому другому, кто бы ни просил об этом”». Эти слова приближенные довели [до сведения] великого малика. /440/ Они стали препятствием [на пути] оказания помощи Малику Шах-султану. Спустя несколько дней великий малик был отпущен и приехал в Систан. В тот день светлейший наместник [334] изволил сказать малику слова сочувствия по отношению к [сему] рабу, явил полное заступничество за отсутствующего; закрыв [малику] путь лишения [меня] помощи и заставив благодарить шаха: «Такой-то все это продолжительное время сопровождал нас в походе в Грузию, Чухур Са’д, Азербайджан и Дагестан, достойным образом служил нам. Чтобы не обидеть тебя, мы вознаградили его заслуги, пожаловав ему сто туманов хамесале ⁷⁶⁶ помимо местностей Систана и Фараха на правах тиула. Отпустили его в Герат, чтобы Хасан-хан вершил все дела по его мнению и совету, ибо в Хорасане он человек уважаемый. Хотя мы не дали ему ни должности эмира, ни должности хакима, однако он достоин всеобщего уважения» ⁷⁶⁷.

Да сохранит Господь [шаха] ‘Аббаса на шахском троне долгие годы! [Так] несколькими похвалами, напоминающими порицание, завоевал он симпатию малика. Несколько упреков, [которые] в то время были похвалой, наполнили мою душу радостью. Настоящий благодетель знает цену этим словам. Великий малик пожаловал в Систан, а Малик Шах-султан уехал в Исфахан, чтобы добиться [производства] ряда административных приказов, [направленных] против сего раба. К кому он ни обращался из знати, всюду ему говорили: «Вашего отца казнили по повелению светлейшего [шаха]. Почему же оставили вас?» Бедняга, он всем был чужим. Вместо ласки он слышал угрозы. Не вынес [этого], слег и умер. Известие о его смерти на длительное время повергло меня в печаль. Сколько ни делал я ему добра, не видел от него ничего, кроме зла. Бедняга, он не понимал добро. На сей раз подарком мне явилось возмездие. Воистину, я был огорчен его смертью. Да сохранит Всевышний от гибели и друга и врага! Да сделает друзей желанными, а врагов — друзьями!

На следующий год после этой даты навваб Хасан-хан потребовал меня в Герат. Я выехал в Герат еще до Науруза ⁷⁶⁸, как об этом рассказано в шестнадцатом (разрядка моя. — Л.С.) путешествии (!) ⁷⁶⁹. [Великий] малик приехал в Систан и был занят прогулками и охотой. В тот год, когда /441/ малик находился в Фарахабаде, в Систане случилось страшное наводнение. Вода затопила все земли, прилегающие к каналу ...ахак (?). О бедствии сообщили Мирзе Хамзе ⁷⁷⁰. Одни говорили: «Повремените, пусть за неделю вода схлынет, на этих землях хорошо произвести ранний сев».

Одним словом, за три дня ни одна капля воды не ушла на север от Хирманда, в сторону плотины Бар-и Зирих и Рашкака. Селения Аташгах, Шайхланг, Джарунак-и Шайхланг, известный как Хазар [335] Бурдж, превратились в пустыню. Через несколько дней после приезда [великого] малика систанские эмиры, как, например, Амир Мухаммад-Касим и Амир Низам, йары [рода] Аййуб и вся страна пришли к верховному малику и стали совещаться с ним относительно установки [новой] плотины. Собрался народ. Работали в течение восьми месяцев около 150 тыс. рабочих, [однако] установить плотину не смогли. В конце концов в полной безнадежности отказались [от своей затеи].

В это время вакили верховного малика и калантары Систана получили из высшей канцелярии тысячу туманов золотом — счастливый наместник закупает со всего Хорасана зерно, [в том числе] 8 тыс. харваров зерна он приобретает в Систане. Народ бросил работу и стал готовить [требуемое] зерно. Между тем вода унесла и плотину Булба-хана ⁷⁷¹, которая обеспечивала процветание Сарабана. Созревший урожай Сарабана засох [на корню]. Из-за остановки августейшей свиты вблизи Фараха никто не думал о восстановлении плотины. [Великий] малик, оставив в Систане Мирзу Хамзу для приведения в порядок войска и [сбора] дани, сам приехал в Фарах и удостоился счастья быть принятым [шахом]. Эмиры через Кал’а-йи Ках выехали в пустыню встретить высочайшего наместника. Благодаря такому поведению урожай Систана и Сарабана погиб, [местность] не была благоустроена.

Дела [сего] раба обстояли так. Эмиры из августейшей свиты, которые с целью захвата Кандахара зимой года Курицы ⁷⁷² перезимовали в Нишапуре, 26 джумада ал-ула/8 апреля [1622 г.] изволили прибыть в Фарах вместе с дворцовыми мастерскими во главе с покровителем преуспеяния и назиром Заман-беком ⁷⁷³, верховными эмирами областей Ирака, Хорасана, Азербайджана и пограничного района ⁷⁷⁴, /442/ в сопровождении ‘Али-кули-хана караманлу шамлу ⁷⁷⁵, курчи и командиров сотни в компании с ‘Иса-ханом, покровителем саййидов и начальником корпуса курчи ⁷⁷⁶, гулямами и стрелками из мушкетов вместе с Да’уд-ханом, младшим сыном Аллахвирди-хана ⁷⁷⁷, и Манучихр-беком сыном Карчикай-хана ⁷⁷⁸, главнокомандующего Ирана, и со всеми воинами. На зерно, закупленное в Фарахе для Управления шахскими землями, 200 харваров из которого были долей [сего] раба, выдали царскую грамоту, предоставляющую освобождение от платежа податей. То зерно и еще некоторое количество было приобретено на пребывание столпов державы ⁷⁷⁹. Несколько дней спустя после встречи и прислуживания столпам победоносной державы, эмирам Ирака и Хорасана, в четверг 2 джумада II (14 апреля [1622]) г., [сей раб] выехал из [336] Исфахана в Рубатат ⁷⁸⁰ встретить счастливого наместника, который взнуздал победу и триумф. Четвертого числа упомянутого выше месяца (16 апреля [1622 года]) [сей раб] удостоился приема на берегу р. Аб-и Шур вблизи крепости Кал’а-йи Ках. В тот день [шах] так был ласков, такое внимание оказал [сему] рабу, что забылось огорчение прежних дней. [Шах] подробно расспросил о Кандахаре и о положении дел той страны. [Сей раб] отвечал в меру своих знаний и своего разумения. Ответы получились близкими к спрашиваемому.

Однажды, когда Исма’ил-хан ⁷⁸¹ был на приеме у шаха, привели лазутчиков. Их сообщения полностью совпали с рассказанным сим ничтожнейшим.

Через Кал’а-йи Ках [дорогой] среди гор, рек и каналов той местности [шах] изволил прибыть в крепость в Фарахе. [Сей раб] вновь представил пред августейшие взоры скромные подношения ⁷⁸² из всего того, что было ему доступно. Эти дары в Фарахе предложил вниманию шаха сын [сего раба], Мухаммад-Му’мин. Остальным служителям [шахского] двора и [его] приближенным он преподнес разные памятные подарки, выполнив условия службы. Огромное войско стояло в Фарахе до прибытия августейшей свиты 22 дня. Счастливый наместник тоже целую неделю находился на берегу р. Фарах-руд в парке вблизи крепости. В ночь на четверг 13 [джумада II]/25 апреля [1622т.] ⁷⁸³ [шах] выступил в путь и направился в Кандахар. В течение одной недели эмиры и воины откочевывали отряд за отрядом. [Сей раб] выехал из Кухна-шахр (Старого города) 22 [джумада II]/4 мая [1622 г.]. В местечке Диларам ⁷⁸⁴ присоединился к Исма’ил-хану. /443/ В четверг 20 раджаба/31 мая [1622 г.] [сей раб] на берегу р. Хирманд в предместье Гиришка удостоился чести отвесить земной поклон августейшему [шаху] и перегон за перегоном следовал в Кандахар ⁷⁸⁵.

Во вторник 6 [ша’бана]/16 июня [1622 г.] ⁷⁸⁶ в сопровождении нескольких конников счастливого наместника [сей раб] съездил в окрестности города и осмотрел башни и крепостную стену ⁷⁸⁷.

В среду 7 [ша’бана]/17 июня при добром царском знаке [войска] были построены в ряды: от горы Р.н.хан до горы Сарнуза, расположенной с северной стороны Кандахара на протяжении одного фарсаха стояли в три ряда пешие и конные стрелки из мушкетов. Точно так же в три ряда стояли конные воины. В центре войска, там, где было место сведущего шаха, особое крыло составили военачальники, вожди [племен], сотники и знать Ирана. Они подошли к крепости. От громадности [войска] едва не обрушилась гора [337] Лакка, но поскольку она находилась за пределами города, то, несмотря на твердость поступи храбрецов из войска Ирана, осталась стоять на месте и не рассыпалась. Находившиеся в крепости и в цитадели в силу своей недальновидности, смотря на происходящее сквозь пальцы, растерялись. Целую неделю действовал августейший приказ о том, чтобы никто не стрелял из мушкетов и все занимались бы рытьем подкопов. Восточная и северная стороны Шахр-и кухна от Дарваза-и нау (Новых ворот) до склона горы были поручены заботам эмиров Ирана, южная сторона и часть восточной были на обязанности начальника корпуса лучников и кызылбашских бесстрашных курчи, район ворот Машур до склона горы Чахар-сиба был поручен гулямам, стрелкам из мушкетов и работникам шахских служб, т.е. Заман-беку-назиру, Халаф-беку суфрачи ⁷⁸⁸, Манучихр-беку сыну Карчикай-хана, главнокомандующего Ирана, Да’уд-хану сыну Аллахвирди-хана ⁷⁸⁹, Таки-султану, Пасанд-беку и другим стрелкам и гулямам дворцовой мастерской. За восемь дней подкопы из окрестностей, миновав ров, подошли к самому городу. Поскольку земля была мягкой, с великим трудом удалось подвести ходы под основания башен и корпус цитадели. Постепенно все башни рухнули.

За неделю до этого по ошибке какой-то человек пришел к эмирам и сообщил им об атаке. Часть пребывающих в неведении людей на рассвете подошла вплотную к стенам крепости. /444/ Предполагая, что [это] произошло по высочайшему приказу, воины обложили стены и башни [крепости]. Когда в то раннее утро поднялся шум, светлейший наместник послал [к атакующим] благоразумных людей и удержал их от тех действий, несмотря на то что победа была близка. Это тоже явилось причиной обиды противников в крепости, прежде всего ‘Абд ал-’Азиз-хана ⁷⁹⁰ и других ханов. Одним словом, 8 ша’бана/18 июня [1622 года], в понедельник ⁷⁹¹, [осажденные] запросили пощады. Ввиду того что у высочайшего наместника было милосердие, он, несмотря на их неблаговидные действия, пощадил их, перечеркнув их преступления пером прощения.

В понедельник 10 [ша’бана]/20 июня [1622 года] чагатайская знать спустилась из крепости и удостоилась чести приложиться к ногам [шаха] ⁷⁹². Вечером того дня все они [вновь] поднялись в крепость с ценными подарками: перевязью для сабель и кинжалов, расшитыми седлами, арабской породы скакунами. Получив три дня отсрочки, в четверг [13 ша’бана (23 июня)] они все с женами и [остальными] своими людьми вышли из крепости и расположились[338] в Уланг-и Зале-хан ⁷⁹³. Находились там несколько дней. Их снабдили верблюдами, лошадьми и всем, что им требовалось, и отпустили в Индию. С ними отправили Хайдар-бека, брата Шахрух-бека, вазира курчи ⁷⁹⁴ с подношениями и дарами, посланием в стихах, скрепленным печатью благосклонного внимания, о их проступках, промедлении в сдаче крепости, вынужденном приходе и взятии [ее силой] ⁷⁹⁵.

В среду 27 ша’бана/7 июля [1622] г. откочевали из Кандаха-ра ⁷⁹⁶. Уланг-и Хупи стал местом, где были разбиты победоносные палатки. Кандахарскую крепость и [всю] ту обширную область в добавление к Кирману и подвластным Кандахару местностям [шах] пожаловал в управление правителю Кирмана Гандж-’Али-хану ⁷⁹⁷.

В то время великий малик удостоился многих милостей и был осыпан бесконечными ласками. Ради спокойствия [малика], заботясь, как бы тот не обиделся, с пишущим эту рукопись [шах] не был приветлив в соответствии с обещанным образом действий. Хотя чистое сердце получает живительную влагу благодаря всевозможным монаршим милостям и дарам, однако открыто [сему рабу не пришлось] благодарить за милости. Мне неизвестно, опирался ли шах на искренность этого правильных убеждений человека или же хотел освободить малика от чувства стыда за старую историю /445/ с Кандахаром, ибо высокие эмиры винили великого малика, не оказавшего им помощь, в том, что они не смогли взять тот город, поистине на сей раз самые высокие и имеющие меньшее достоинство кызылбаши тоже жаловались на грубость эмира. В те несколько дней, что высокие палатки были разбиты в Уланг-и Хупи, великому малику неоднократно говорили относительно благоустройства Систана. Малик отвечал: «От шаха я не отстану! Благоустройство Систана — дело трудоемкое, и мне не справиться. Разве что шах, оплот веры, сам обратит внимание и благоустроит Систан. Амир Низам и Амир Мухаммад-Касим все дни ждут, когда им представится случай, чтобы доложить [шаху] истинное положение [Систана] и о мерах по благоустройству».

1 рамазана/9 июля [1622 г.] в той местности у сего бедняка заболел желудок и наступило общее недомогание. При содействии Аллаха сегодня, в понедельник 8 рамазана/17 июля [1622 г.], меня немного отпустило. Поскольку [наша] цель в том, чтобы изложить обстоятельства [великого] малика и свои собственные дела, то неудобно отважиться на это в рассказе о победе над Кандахаром.

Одним словом, были покорены Заминдавар, Калат и другие местности, подвластные [Кандахару]. Афганцы и хазарейцы того [339] царства отказались повиноваться и подчиниться. Чагатайские воины, проживающие в Заминдаваре, закрыли путь разговоров и отправили вперед человека к Йалангтуш-бахадуру — просить у него помощь. Йалангтуш-бахадур прислал письмо: «В такой-то день ночью я нападу на кызылбашей, Хусрау-султана Риги, Амира Хайдар-султана и эмиров, принимавших участие в осаде Заминдавара» ⁷⁹⁸.

[В ответ] на расправу [Хусрау-султана] тюрки-чагатайцы из Заминдавара продолжали сражаться, даже выйдя из крепости. С ним сцепились люди пазики ⁷⁹⁹. Произошла грандиозная битва. Были убиты почти тысяча воинов и их подданных. Остальные жители Кандахара, предместья и других крепостей отправились в Индию.

/446/ Поскольку об остальных событиях будет рассказано в [описании] каждого из путешествий, выпавших на [мою] долю по воле всемогущего Творца, нет смысла более этого продолжать рассказ в данном месте. Теперь в силу необходимости следует остановиться на событиях, имевших место после возвращения из похода на Кандахар.

В общем, когда стало ясно, что августейшая свита проследует в Герат дорогой через Гур ⁸⁰⁰, когда знамена величия и славы прибыли в окрестности Кал’а-йи Муса, местность, подвластную Заминдавару ⁸⁰¹, у [сего] бедняка было легкое недомогание. Он склонялся к тому, чтобы ехать через Фарах. Во время послеполуденной молитвы отправился к мудрейшему и великому Миру Абу-л-Ма’али, вазир-и хасса и помощнику великого вазира, надежному хранителю тайн и доверенному лицу [шаха], и доложил ему, что [сей] бедняк едет в Фарах, чтобы привезти свою жену и своих людей из Фараха в Герат. Добродушный эмир пошел с [сим] рабом к светлейшему наместнику. [Через него] я доложил: «Ежели последует августейший приказ, я съезжу в Фарах и приеду в Герат со своей женой и своими людьми». Светлейший наместник [по свойственному ему] врожденному великодушию изволил отпустить [сего] раба. Я выехал в Фарах вместе с прибежищем саййидов и учености Мирзой Мухаммадом-Таки ⁸⁰². Приехав, за 15 дней закончил дела первой необходимости и выехал в Герат. Случилось так, что после отъезда [сего] бедняка в Фарах на следующую ночь на службу к светлейшему приехал малик ал-мулук Малик Джалал ад-Дин и заявил, что «Малик Шах-Хусайн [незаконно] завладел всеми поместьями Фараха. Право же [на владение] теми землями [принадлежит] нам и нашим родственникам».

Светлейший наместник, который говорил только справедливо, изволил сказать: «Зная [это], мы ради вашего спокойствия пресекли [340] разговоры Малика Шах-Хусайна относительно взаимоотношений в Систане. Однако и вам не позволю говорить о его владениях в Фарахе».

Амир Валад-бек, участник собраний, с которыми [сей] раб был связан узами дружбы и имел общение, сказал: «Было бы удивительно, если бы высочайший наместник из справедливости пресек [Малику Шах-Хусайну] путь к разговорам относительно дохода с Систана в 5 тыс. туманов и позволил бы верховному малику [Систана] оспаривать у Малика Шах-Хусайна союргал на владение Фарахом, дающий доход в пять с половиной туманов! /447/ Было бы справедливым послушать его заслуживающие внимания речи о Систане и речи верховного малика о ”законных” [правах] на Фарах!»

Исфандийар-бек, главная из приближенных [к шаху] особ, тоже изволил сказать: «О дорогой малик, будьте же справедливы! Малик Шах-Хусайн 20 лет трудился и с честью выполнял [свои] обязанности в Систане. Он и его брат защитили Систан. После всего этого он отказался от своего права и своих трудов, оставил свои земельные владения в Систане разоренными, а вы спорите с ним из-за участка земли в Фарахе, [обрабатываемой за день] несколькими парами волов. Было бы явной несправедливостью все это считать вашей собственностью!»

Однажды [присутствующие] в маджлисе высокопоставленные лица все заставили малика рассказать правду. После того верховный правитель [Систана] по своему обычаю отбыл вместе со своими сыновьями и подчиненными с шахской службы в Систан. Августейший наместник с несметным войском, численность которого не поддавалась счету, через Гур отправился в путь к Герату. На всем пути следования [встречались] зубчатые стены [крепостей], возносившиеся к небесам, и холмы, соседствовавшие с Шах-и Гау и Пушт-и Махи. По воле случая Йалангтуш-бахадур, главнокомандующий и старший в роде падишахов Турана, стоял с 20 тысячами своих людей на этих холмах и в горах Гарджистана для защиты границ своей [родины]. Бирди-Мухаммад-султан Фирузкухи ⁸⁰³, который на границе Балха с Хорасаном постоянно заигрывал с той и другой стороной и получал от обеих сторон (и от эмиров Балха, и от верховного эмира Хорасана) почетные дары и подношения, прочно обосновался с тысячью семей из Фирузкуха ⁸⁰⁴ в одной из сторон необъятных просторов Гура, границы которого почти достигают [земель] хазарейцев ⁸⁰⁵. Он был отпущен со службы владетеля Хорасана, Хасан-хана, с тем чтобы, собрав свое [341] войско и армию, подвизаться на службе светлейшего [шаха]. Несчастье неотвязно преследовало этого недальновидного человека. Возгордившись укрепленностью гор и многочисленностью своего рода, он лишился чести приложиться к ноге светлейшего [шаха]. Когда была пройдена половина пути в Гур и странствующее по свету войско [шаха] приблизилось к [Фирузкуху], светлейший наместник, назначив приближенного его величества Халаф-бека и поручив [его] людей из племени /448/ Миру Хайдар-султану, отправил его с отрядом в ту сторону, дабы наказать того недальновидного и несчастного человека. Халаф-бек, которому благодаря руководству шаха и [своему] суфизму сопутствовала в сражениях победа, проделал тот путь с [большой] скоростью и со всех сторон обложил зимовье того несчастного. [Бирди-Мухаммад-султан Фирузкухи] со своими людьми, превосходившими отвагой и дерзостью остальных [мужей] племени, тоже вступил в сражение. Итак, при добром знаке для вечного государства они потерпели поражение и все стали жертвами меча победоносных борцов за веру. Их с [отрубленными, сохранившими] злобное выражение головами вместе с их семьями, женами и детьми привезли пред взоры светлейшего [шаха]. Августейший наместник благодаря стараниям Хасан-хана подарил жен, детей и остальных членов семей [убитых] Миру Хусайну Фирузкухи и ряду других его соплеменников, похвалявшихся своей верноподданностью.

Через несколько дней сопутствуемый счастьем и успехом [шах] изволил разбить победоносные палатки на просторах Гератской провинции ⁸⁰⁶. То радостное время [шах] провел в покое и довольстве, все дни занимаясь делами слабых и бедных.

В те дни из Шираза ушей величия достигла весть о победе над Хормузом ⁸⁰⁷. Когда [сей] раб приехал из Фараха в Герат, верховный малик вновь склонил Шах-Абу-л-Хасана и Малика Йахью, племянника [сего] бедняка со стороны брата, к притязанию на земельные владения в Фарахе. Вакилем разрешить спор назначили мавлана ‘Абд ал-’Азиза, их мустауфи и старого друга маликов. Он с дарами, подношениями и прошением, содержавшим иск, приехал на службу светлейшего [шаха]. Светлейший наместник послал человека разыскать [сего] раба. Когда [сей] раб удостоился чести положить светлейшему [шаху] земной поклон, [шах] благословенным языком сказал: «Когда вас отпустили из Мусы-кал’а в Фарах, к нам приезжал малик [Систана]. Он сказал то-то и то-то. Мы ответили ему так: ”Ваше дело [должно] быть решено в соответствии с шариатом, а не по обычному праву. Поезжайте и вместе с садром [342] устраните ссору!” То, что они сумеют доказать в присутствии главного садра ⁸⁰⁸, получат [в свое владение]».

/449/ Хатима (заключение) Та’рих-и ихйа ал-мулук.

Жизнеописание автора сей рукописной [книги] от рождения до событий 1028/1619г. ⁸⁰⁹ Опыт, приобретенный [им] в многочисленных поездках и походах.

Хвала Богу, что благодаря счастливому случаю и удаче после завершения «Та’рих-и ихйа ал-мулук» в Фарах, который был мишенью проверки душевной крепости сего недостойного во время пребывания в том городе после испытания разнообразных страданий и удовольствий, переживания разного рода горя, в искупление тех трудностей пришел приказ вечного счастья, точнее, высочайший указ с вызовом [к себе] сего блуждающего по долине желания. В настоящий момент я получил то, что избавило [меня] от общения с врагами.

1 зу-л-ка’да 1027/20 октября 1618 г. [сей раб] удостоился чести быть принятым [шахом] в [его] резиденции в Казвине ⁸¹⁰. В то радостное время после победы над несметным войском Турции, которое под предводительством великого вазира Халил-паши приходило в том году в Тебриз, шахская свита изволила прибыть в стольный град Казвин ⁸¹¹. В это время в Казвине собрались высокого ранга послы с разных концов света, как, например, Хан-и ‘Алам, [посол] Джихангир-падишаха, властелина двух третей Индии; уважаемые лица из слуг [престола] европейских стран; доверенное лицо российского государя. Были устроены празднества и высокого [ранга] приемы. В том месяце [центральная] площадь Казвина была иллюминирована. Несколько дней вплоть до [наступления] вечера взору августейшего представляли подарки и подношения [государей] разных стран ⁸¹². В те дни и ночи [мои] огорчения, накопившиеся [за время] пребывания в Фарахе, были полностью вознаграждены. Все дни проходили в прогулках, а вечера — в наблюдении за пиршествами, которые могли бы стать предметом зависти юных лет. По воле случая в один из тех вечеров я имел очень приятную беседу с именитым и высокопоставленным [служащим], примером подражания для друзей, Кавам ад-Дином-мирзой, мустауфи ал-мамаликом. Оттуда я пришел домой, /450/ с тем чтобы [потом] отправиться посмотреть иллюминацию. Группа, так [343] сказать, друзей, в компании с которыми я недавно познал страсть, словно пламя, высекаемое с помощью железа из камня, отправилась для участия в том празднестве. [Все мое] существо из-за крайней усталости противилось возвращению на раеподобный пир. Да и ехать следом за той группой показалось далеким от нравственного поведения. Я вошел в вечно весеннее собрание своего уединения, назначил фаррашей внутренней чистоты подмести двор расположения [моего] духа. В мгновение ока в подходящий момент они вымели веником покорности сор суетных мыслей, нелепых идей и скверны привязанностей из дворца разума, айвана понимания, почетного места [моего] естества; осадили пыль на сердце желаний с помощью влаги и свежести покорности; накрыли разноцветными коврами, привезенными из фарраш-хане, лоно природы; из помещения, где «возлежат на ложах» (Коран, XXXVI, 56), принесли трон — ложе, достойное каждого из восседающих на троне сердца и составляющее суть единения и нравственного величия. По размерам ложа приготовили постель (белье?). Пока солнце служило факелом на бирюзовом небосводе, цветы, душистые травы, разные пахучие полевые растения, разнообразные петушьи гребешки, лазурные лужайки бросались в глаза тех ясновидящих людей. Когда завиток ночи прикрыл ланиты солнца покрывалом [черного] локона, облаченное в черное время надело платье и сделало ночь [покровом] (Коран, LXXVIII, 10). Небесная длань расчесала локоны [звезды] Каноп ⁸¹³. Сторожа того необъятного, [расположенного] на большой высоте пространства в одно мгновение зажгли огнем внутреннего света миллионы факелов, фонарей, светильников и свечей, пропитав раскаленные фитили луноликих красавиц миндальным маслом. Пышное [сияние] света на свете (Коран, XXIV, 35) достигло купола и крыши небес. Если бы у земных людей внешнее (поверхностное) зрение затмилось на том пиру сверканием, то у звезд, которые существуют благодаря божественному свету и свет которых [является] исключительным [их правом], на этом пиру было бы внутреннее зрение полуугасшего светильника от ветерка порицания. Если Мирза Мухаммад-Риза ⁸¹⁴ — устроитель этого пира, то его вдохновитель ⁸¹⁵ — Творец земли и небес. Ежели Мирза Джамал — хозяин того пространства, то работающими на нем являются стоящие у величия и /451/ славы. Если тварям на этом просторе есть проход, то особо приближенным есть [344] в том уголке место для обозрения. Совершенно искренне я не хотел, чтобы Шах-и Джихан ⁸¹⁶ и Хан-и ‘Алам, его гость, ради внешних красот лишились бы внутреннего творения [ума]. Слова, которые могут быть лучшей заменой свидания и [расспросов] о самочувствии, я принес на тот пир. Шах-и Джихана в силу его высоких помыслов я посадил на первое место. Хан-и ‘Алама вначале я отвел в уединенное место, облачил его в одежды чистосердечности, и он узнал путь и веру сведущего шаха и одобрил. Согласно выражению: «Да будет славен гость!» — я заставил его довериться мне. Весь тот вечер я провел на пиру, где не было случайных друзей, не ставших друзьями моего внутреннего скрытого мира. Всякий раз, удаляясь от мнимых товарищей и тех, кто блюдет традиции и обычаи, испытывал я подобное удовольствие и [проводил время] в подобных беседах; [мне] открылся смысл рубаи Сахаби Наджафи ⁸¹⁷ и заключенных [в нем] скрытых тайн:

Мое опечаленное сердце привыкло к одиночеству,
Я отказался от бесед с кем попало.
Когда я один, моим наперсником является воспоминание о ком-либо,
Когда же моим собеседником становиться человек, я одинок.

Да не заменит всевышний Господь путь душевного спокойствия, путь отъединения от людей, беседой со сторонниками традиций и обычаев и да окажет Он помощь [своим] щедрым сердцем!

В предании говорится, как некий человек увидел сидевшего в одиночестве мудреца. Он подошел к нему и спросил: «Почему ты сидишь один?» — «Я стал одиноким только теперь, когда ты заговорил», — ответил тот.

Такого рода примеров я знаю много, но применяю их к месту: у меня ведь не [продажа] шелка, а ювелирная лавка. Отказавшись от затягивания рассказа, прибегать к пространным словам было бы движением назад. Потому вернемся к нашей теме.

Хотя на данном базаре, где товар мастерства из-за отсутствия спроса прикрыт покрывалом таинственности, написанное о религиозной и житейской мудрости не читают, не говоря уже о событиях исторических, в особенности о событиях, [происходивших] в Систане, о самих систанцах, об обстоятельствах такого страдальца, как я. Кто станет [обо всем этом] читать? Когда друзья найдут время прочесть /452/ эти известия? Враги же открывают глаза с [попавшей] в них соринкой только ради [выискывания] недостатков. Однако что поделаешь? Беспокойная душа, частица [моего] нутра, гонит [меня] волной огорчений к берегам исписанных страниц. [345]

Это не изложение событий, а черновик «Масибат-наме» («Повествования о [пережитых] страданиях»), потраченной напрасно жизни. Я скорблю о каждом из рожденных на Божий свет и несправедливо погибшем. Аллах преславный, что это за возмездие? Годы [моей] жизни подошли к пятидесяти. За это время я не проявил [себя] в делах веры, не покрыл румянцем лицо очевидца мира румянами лицемерия, что в обычае женщин, причесывающих и наряжающих невест. С того времени, как я оказался в колыбели воспитания сего мира, вместо материнского грудного молока получаю кровавый поток горя. Что знает человек в это время? Я знал лишь, что мир — это море, а колыбель — это корабль! Движения, которыми раскачивают колыбель ради успокоения ребенка, — это движения флотилии и волн событий. Дитя природы, несмотря на [свой] детский характер, из-за нравов эпохи забыло о [своей] колыбели и о сладости молока. После определенного времени, [в течение] которого дитя было букетом цветов в руках отца и плодом в объятиях матери, оно познало вкус сладкой и соленой воды и хлеба судьбы. Пришли в движение ноги исканий. Я странствовал по востоку и западу. Страждущую душу посещали сомнения. Всякий раз бегал и играл с беспризорными детьми. Когда ведущий счет мгновениям довел счет жизни до слова «четвертый», до четвертой строки и четвертого листа ⁸¹⁸, отец, жаждавший [испить] воды воспитания, взял меня за руку и отвел в начальную школу постижения разума. Он вызвал мавлана ‘Абд ал-Му’мина Сулхи, отец и дед которого были адибами, секретарями и счетоводами моего деда и моего отца, и вручил меня ему. Господин устад взялся за мое воспитание и поручился [за меня]. В начальной школе я стал учиться вместе с группой своих сверстников и родственников. Среди них был цветок из сада маликов Малик ‘Ала’ ад-Дин сын Малика Абу Исхака, благодаря дружбе с которым я полюбил школу. Обучение и занятия в школе шли успешно. [Благодаря] строгости отца и стараниям устада я выучился азбуке, преуспел в чтении Корана, стал отличать белое от черного, [научился] /453/ держать калам кончиками пальцев. Внешне я заучивал наизусть трактаты, решал задачи, однако в действительности память моя ослабла, я стал забывчивым. Помнить о внешних обстоятельствах и забывать о скрытых знаниях — это уже другой закон шариата и другой путь изложения обстоятельств дела. Среди споров, обучения и приобретения знаний, впитывания [содержания] бесед блаженная сень отцовского воспитания сошла с чела счастья ⁸¹⁹. Случилось это в полдень в четверг 9-го числа священного месяца зу-л-хиджжа 989/[346] 4 января 1582 г. (соответствует году Змеи [тюрко-монгольского календаря]) ⁸²⁰. На сердце открылись врата печали и тоски, в душу закралось беспокойство. Базар трагических событий оживился. Настал черед бойкой торговли не имеющими спроса товарами. У торговцев товаром «распри» товар перестал иметь спрос. Отчаяние сменилось надеждой. Взошла звезда недружелюбия. Каждое утро я читал в дневнике о преуспеянии своих дел и каждый вечер находил написанный на скрижалях моих обстоятельств начальный бейт газели о печали. Не было начала ни утру безнадежности, ни конца вечеру смущения. Братья — [это те, кто] отменяет сострадание к сыновьям Йа’куба ⁸²¹; помощники — те, кто лишает надежды на помощь и заставляет испытать несчастье; лекарство — это обреченность на скитания по стране страданий. Исцеление — это изгнание из лечебницы желаний. Печаль — это машатэ, [причесывающая] волосы на висках сердца. Страдание — это то, что вышивает ковер и украшает [им] место собраний. Бессилие — заместитель мощи врагов, слабость — помощник руки благодеяний, результат неведения, следствие незавершенности, отъединенности от общества, предмет зависти судьбы; вместо налаженности — скитание, пословица об изменчивости судьбы — наставник способности мыслить; меланхолия — это то, что сводит с ума и питает мозг; это черная желчь обливающегося кровью сердца, бальзам от усталости, колкости прихотливых тиранов; [средство], способствующее заживлению ран, рассыпание алмазов неразумными противниками; взамен радости — скитание по стране потерявших присутствие духа; мечта о запретном — это извлечение черной точки из пораженного сердца. Небо [жаждет] отмщения, земля выражает недовольство взращиванием скорби; нарцисс, наблюдая мою тоску, сожалеет об утраченном; лилия в описании моего состояния удовлетворилась молчанием и немотой; это — весна, обновляющая цветник внутренней печали; /454/ это — листопад и осыпание плодов с дерева от всевозможных мерзостей ⁸²²; это — восход утра через световое окно в темной келье уединения; это — пламя огня, сжигающее надежду; это — вечер в жилище и месте покоя; это — рассыпанные локоны свидетеля превратностей судьбы; это — утешение беспокойного сердца; это — погружение в пучину бесплодных мечтаний; это — воображение покоя в пасти дракона и в когтях леопарда; это — мечта об отдыхе на морском дне и в пасти крокодила; это — праздничное сборище; это — собрание в доме, где еще носят траур; это — собрание радости и увеселения, опочивальня бед и несчастий. Несмотря на все причины, частью [347] которых являются приведенные изречения, у меня было постоянное желание достичь совершенства. Лишенные жизненной силы капельки росы моего бытия без формирования жемчужины ⁸²³, похваляясь на троне нравственного величия [своей] исключительностью, обрели степень бесполезности (?).

Братья, которые не держали в сердце другого желания, кроме обеспечения [себя] поместьями и земельными угодьями, и [которые заботились лишь] об обработке земли и снабжении водой, ‘амилем ⁸²⁴ и ответственным за урожай назначили мавлана ‘Абд ал-Му’мина Сулхи, который заботился о моем обучении. Упомянутый мавлана не осмелился нарушить их приказ. Поскольку он поневоле ⁸²⁵ оставил начальную школу, то поручил обучение [сего] раба своему младшему брату, мавлана ‘Абд ал-’Азизу. В то время я уже отличал «белое от черного» и кое в чем разбирался. Вопросы, [связанные] с молитвой и обязательными религиозными предписаниями, я изучал у шайха Калб-’Али Джаза’ири; «Алфийа», «Джа’фарийа» ⁸²⁶ и ряд книг по фикху я читал с шайхом Мухаммад-Му’мином сыном шайха Салиха Джебели. Тогда, когда вышеупомянутый в силу необходимости уехал в Герат, началась осада Герата, и после взятия крепости он погиб смертью мученика от рук узбеков ⁸²⁷.

В то время те края почтил своим присутствием величайший саййид, занятый поисками истины философ Амир Зийа ад-Дин Табатабайи Зуварайи. Внешне он занимался изучением грамматики и логики. Однако благодаря жемчужинам [знаний] и образованности того сведущего саййида [ему] стало известным неизвестное и он воспринял полную благодать. В течение тысячи дней он обучал [теологическим] наукам. Большая группа систанцев с благословения стремящегося к истине саййида стала разбираться в вопросах своей веры. /455/ Мудрейший мавлана Дуст-Мухаммад Футухи ⁸²⁸, который также был учеником мавланы ‘Абд ал-Латифа, отца мавланы ‘Абд ал-Му’мина [Сулхи], вместе с [сим] рабом ходил на занятия и участвовал в спорах. У него я учился каллиграфии. Поскольку он обладал поэтическим даром, то сочинял блестящие оды-панегирики. Он был постоянным собеседником моего брата, Малика Махмуди, — брат необычайно любил поэзию. Его стихи и [стихи] старшего брата, Малика Мухаммеда «Кийани», приведены в тазкира «Хайр ал-байан» ⁸²⁹. Мавлана Футухи уговаривал [сего] раба [попробовать себя] в сочинении стихов. В один из тех вечеров я был у брата. Словно Плеяды, там собирались поэты. Чтобы проверить свой [поэтический] дар, я решился [сложить] стих. Получилось следующее четверостишие-экспромт: [348]

От вздохов в груди нашей скопилось пламя,
Тем пламенем мы сожгли «товар» своего благополучия.
Ни страха перед адом, ни стремления [попасть] в рай.
Отказались от всего, что не есть Он (Бог. — Л.С.).

Брат и присутствовавшие в собрании одобрили четверостишие. Между тем в Систан приехал мавлана Вали Дашт-Байази. Он отважился прочитать [первую суру Корана] «Фатиха» и [просить] разрешения сложить стихи-экспромт, в том числе было сложено... ⁸³⁰

Малик ‘Акибат-Махмуд, за воспитание и ведение дел которого как должно взялся после смерти племянника, Малика Хайдара, Малик Гийас ад-Дин Мухаммад (действительно, он получил такое воспитание, что сообщение о нем не уместить на этих страницах), стремясь отблагодарить своего любимого дядю, брата матери, позаботился как следует о сем бедняке — он подтверждал и поощрял его приятные поступки и добрые порывы души. Не забывал ни на минуту о милосердии и сочувствии. Временами, когда его собрание бывало полно знати, улемов, благородных людей, поэтов, он приглашал [сего бедняка] в то собрание на два-три часа. /456/ Иногда разрешал прочесть стихи и записать [их]. В конце дня, когда площадь Рашкака возбуждала зависть китайской пустыни и высокая свита того похожего на ангела малика стояла в какой-нибудь стороне той площади с царской пышностью и торжественностью, приезжали отряд за отрядом малики и их сыновья, эмиры и отпрыски эмиров, прочие воины, гости и мулазимы эмиров Ирака, Хорасана, Кандахара, Кабула и Забула; группами поочередно стреляли из лука в полный оборот или вполоборота, играли в конное поло. [Сей] раб с товарищами и своими ровнями тоже скакал на коне, стрелял из лука и выполнял другие обязательные для воинов задания. Так я развлекался некоторое время. Вдохновляемый тем ласковым отцом и высокосановным благодетелем, я превосходил эмиров на ристалище и поприще учения. Когда мне исполнилось двадцать лет, у судьбы не хватило терпения оставить то положение [неизменным]. Раз за разом готовилась почва для разъединения. Родственники и часть эмиров и знати Систана, как уже об этом было немного рассказано на своем месте, перестали водить дружбу друг с другом. Свернув на дорогу несправедливости, они явились поводом для появления в Систане Рустам-мирзы. ‘Акибат-Махмуд вместе со своими родственниками, братьями [по вере] и равными [по чину] был заключен в тюрьму. С маликом и [другими] мужественными родственниками было покончено ⁸³¹. Вскоре, как было [349] упомянуто, [‘Акибат-Махмуд] был освобожден из тюрьмы. И тот сильный противник, дело которого возвысилось благодаря большому числу помощников, прибытию отрядов кызылбашских эмиров, подстрекательству к походу на [Персидский] Ирак и столицу Ирана, по воле Господа покинул Систан по причине единодушия и превосходства подобных Нариману бойцов и в соответствии с правильным решением брата. Великие систанские эмиры, как уже было упомянуто, отбыли из Систана вместе с мирзой. Амир Мухаммад сын Амира Хасан-’Али, братья Амира Максуда Казаки из йаров Аййуба, люди Бадара ‘Али, в отличие от сыновей Йар-Махмуда пришедшие к согласию с накибами Зириха, уважаемыми рейсами Рамруда, великими военачальниками, под властью которых находится все пространство вплоть до р. Синд в... ⁸³² по побережью Шелы Махмудабад, стали /457/ совещаться и думать относительно управления государством. Поговорили о [передаче] власти Малику Махмуди, старшему из родственников, поспорили о Малике ‘Али сыне Малика Исхака. Сам Малик Махмуди, согласия на [передачу власти ему] не дал, с [назначением] Малика ‘Али он тоже не был согласен, говоря: «Малика [‘Акибат-]Махмуда убили из-за того, что он был правителем Систана. Теперь право на власть принадлежит его сыну!»

Так как в то время великий малик был тяжело болен, он сел на высокий престол [лишь] после выздоровления. Несмотря на преклонный возраст, ради сохранения государства [Малик Махмуди] до такой степени переусердствовал в почитании и [изъявлении] уважения к великому малику, что все маликзаде вроде Малика ‘Али, Малика Мухаммеда сына Малика ‘Али сына Шах-Абу Са’ида, Малика Мухаммеда сына Малика Кубада, Малика Валада, Малика Абу-л-Фатха сына Музаффара, Малика Шах-Хусайна сына Малика Касима, [сего] раба и ряда других не имели разрешения войти в диван-хане, пока дело о власти не разрешилось.

В месяце зу-л-ка’да 998/сентябре 1590 г. великий малик заступил на правление Нимрузом ⁸³³. Начало его правления совпало с вторжением в Систан узбеков и прибытием пахлаванов и бахадуров Турана. Драгоценное время маликов и прочих систанцев тратилось на защиту [страны] от врагов и создание благополучия того доблестного малика. Старания усердствующих совпали с желанием Творца, а его гороскоп соответствовал предначертанному небом и звездами. Вплоть до сегодняшнего дня уже целый век день изо дня приумножаются предпосылки для счастья и душевного спокойствия, растут в сердце желания. Пока будет воля Творца, так будет. [350]

Тучи, ветер, луна, солнце и небо нужны,
Чтобы ты добывал хлеб насущный и не разбазаривал его как попало.

Поскольку ряд обстоятельств молящегося за вас был описан на листах, [посвященных] Малику ‘Акибат-Махмуду и великому малику, то простительно не повторять их здесь, в хатима данной книги с благополучным концом. Однако [сей раб] приведет подробное описание путешествий, опишет [перенесенные] испытания, встречи с учеными людьми, со знатью [того] времени, виденные [им] приятные и неприятные явления, паломничество к святым местам погребений мучеников [за веру]. Надеюсь, что /458/ милости Бога таковы, что остаток жизни, потраченный на угодное Аллаху, израсходованный во благо и по воле Творца, будет употреблен на совершение дел, которые не вызовут сожаления и раскаяния. Аллах — помогающий и содействующий.